Страница:
Убийство Богдановича и последовавший затем арест Гершуни знаменуют собою конец первого периода террористической деятельности Азефа. До тех пор он разделял власть вместе с незабвенным Гершуни, своим "ближайшим другом", которого он упрятал сперва в Шлиссельбургскую крепость, потом в Акатуйскую каторжную тюрьму, в Сибири. С устранением Гершуни верховное, единоличное и полновластное руководительство "боевой организацией" переходит исключительно к нему.
Отныне вся партия в руках Азефа.
1 Существует другая интерпретация этих фактов. Она основана на записке, оставленной недавно умершим начальником киевского охранного отделения генералом Новицким.
Покушение, по мнению Новицкого, было подготовлено в Киеве. Гершуни жил в этом городе. Он занимал меблированную комнату у одного портного, родная дочь которого принадлежала к революционной организации. Гершуни был влюблен в эту девушку, и она, казалось, отвечала ему взаимностью (sic!). Он от нее ничего не скрывал, точно так же как и от ее отца, на которого он смотрел как на будущего своего тестя и который выражал глубокую преданность революционным идеям.
Портной и его дочь были секретными агентами полиции. Каждый вечер, смотря по обстоятельствам, он или она являлись к генералу Новицкому и докладывали обо всем, что делал или предполагал делать Гершуни.
Нужно прибавить, что Гершуни в это время уже был известен полиции как организатор покушения против покойного министра внутренних дел Сипягина.
В одном из своих писем к жене, относящихся к этому периоду и представляющих яркий образчик двоедушия и лицемерия, он пишет:
"Какое несчастье, что в нашей революционной партии так мало инициативы. Приходится все делать самому; когда меня нет,-все делается спустя рукава. Думаешь, что имеешь дело со взрослыми, разумными людьми,- на самом же деле это мальчишки... Я был в Москве, виделся кое с кем из стариков, но и там все разговоры, разговоры, а дела мало... Больше болтают, чем делом занимаются... А то, что делается,- делается со страхом и колебаниями"...
Мы в следующие главах увидим, каков был на деле сам автор этих строк, столь чудовищным образом воплощавший в себе идею террора.
У Новицкого была, таким образом, возможность следить шаг за шагом за приготовлениями покушения против губернатора Богдановича.
Он знал имена всех участников, и когда через портного и его дочь ему стало известно, что они собираются уже ехать в Уфу, то он послал шифрованную телеграмму министру внутренних дел фон Плеве с подробным изложением дела и с просьбой немедленно послать ему соответствующие инструкции.
Телеграмма ушла в 11 часов вечера. Новицкий надеялся получить ответ к двум-трем часам ночи. Он мог бы тогда приступить к арестам с раннего утра.
Но наступил третий час, прошел еще час - ответа, не было. Тогда Новицкий телеграфировал вторично. Никакого ответа. Между тем каждая минута дорога надо было спешить. Наконец, в 10 часов утра пришла телеграмма министра, которая ошеломила бравого генерала, когда он ее расшифровал. Плеве приказывал ему ограничиваться получением сведений и немедленной их передачей по телеграфу министру. Новицкий повиновался. Он дал террористам спокойно уехать, а через два-три дня Богданович был убит.
Согласно этой версии, которую мы здесь воспроизводим ввиду ее крайней пикантности, но к которой мы относимся с большим недоверием, Плеве сознательно дал совершиться этому покушению для того, чтоб оправдать свою политику жестоких репрессий.
3. ВОЗВЫШЕНИЕ АЗЕФА
"Великое дело" Азефа, которое создало ему революционную славу, сделало из него общепризнанного вождя и окружило небывалым обаянием,- это два действительно удивительных по размаху, устройству и исполнению покушения против диктатора фон Плеве и великого князя Сергея Александровича. Понятно, почему эта слава делала Азефа в продолжение многих лет совершенно неуязвимым для всяких подозрений и обвинений, откуда бы они ни исходили.
После ареста Гершуни Азеф немедленно уехал, в мае 1903 г., в Женеву. Там он занялся изучением тех условий, при которых сызнова могла бы быть налажена революционно-террористическая деятельность партии. Он приходит к выводу о необходимости употребления новых, более могучих и действительных средств и в короткое время убеждает всех в верности своих взглядов. Уже старые террористы эпохи 1879-1880гг. пришли на основании своего богатого террористического опыта к подобному же заключению. Их аргументация была метко и ярко выражена в любимой народовольческой поговорке "мало веры в револьверы". Гершуни часто повторял эту поговорку, восхищаясь ее краткостью и силой. Но Гершуни только мечтал о новых методах борьбы...
Азеф ввел террор в более высокий фазис развития. Он разрешил вопрос о, новой динамитной основе террора. Это считалось одной из крупнейших его заслуг. Он лично занялся тщательным изучением взрывчатых веществ и руководил оборудованием лабораторий. Азеф выработал целую систему чрезвычайно важных приемов, обеспечивавших впоследствии, по мнению боевиков, успех предприятий. Эти приемы беспрекословно были приняты партией, и Азеф следил за строгим и систематическим проведением их в жизнь. Они сводились к следующим основным принципам. Боевое дело должно было быть абсолютно отделено от общепартийной среды. Отделение это заходило так далеко, что боевики не имели права пользоваться никакими явками и квартирами, полученными через общую организацию, прерывали все связи с лицами, принадлежавшими к этой организации, и не должны были даже пользоваться ее паспортами, которые изготовляли или добывались самостоятельно "боевой организацией".
С своей обычной хладнокровной смелостью Азеф утверждал, что "при большой распространенности провокации в организациях массового характера, общение с ними для боевого дела будет гибельно".
Такое изолированное положение лишало, конечно, террористический отряд возможности получать от общей организации попадающие в ее руки сведения об образе жизни высокопоставленных лиц их привычках, знакомствах, деловых или должностных выездах и т. д. Но Азеф категорически утверждал, что и такие сведения дают мало пользы, часто проблематичны, а вместе с тем опасны. Он их отвергал, возводя зато в целую систему внешнее наблюдение за этими лицами, силами самой "боевой организаций". Все пускалось в ход, для этого азефская изобретательность была неисчерпаема.
Переодетые разносчиками, газетчиками, посыльными, извозчиками, простыми фланерами, нанимателями квартир в стратегических пунктах и т. п. революционеры деятельно собирали необходимые сведения. Дифференциация и обособленность шли еще дальше. Слежка, техника и выполнители были строго отделены друг от друга и связь между ними поддерживалась специальными лицами, на которых возлагались обязанности посредничества и руководства.
До тех пор пока покушение не было окончательно подготовлено, будущие исполнителя часто жили мирной "подчеркнуто-обывательской жизнью вдали", но зато когда наступил их час, со сцены сходили, по общему правилу, все те, чья помощь не нужна была, одним словом, все лишние люди. Оставались лишь революционеры, которые должны были по плану идти с бомбами, затем техник, изготовляющий бомбы и в случае неудачи снова принимающий и разряжающий их, да наконец, "старший офицер", служивший посредником между ними и лично наблюдающий за выполнением плана1.
Картина, нарисованная выше, была бы неполной, если бы мы не прибавили к этому, что Азеф ввел в "боевую организацию" железную дисциплину, которой слепо подчинялись все находившиеся под его руководством боевики.
На этих новых началах Азеф преобразовал в июле 1903 г. "боевую организацию" и выработал во всех мельчайших подробностях план покушения против Плеве.
Преемник Сипягина, бывший директор департамента полиции фон Плеве, стал первым лицом в империи, чем-то вроде диктатора, без присвоения этого названия, облеченным безграничной и бесконтрольной властью над страной. Достигнув высшей ступени бюрократической лестницы, новый министр внутренних дел открыл новую эру самой разнузданной реакции. В лице этого бессердечного, холодно-жестокого честолюбца самодержавие приобрело крупную силу, беспощадную в репрессиях, хитрую, изворотливую, изобретательную и неутомимую в своей борьбе с революцией. Плеве не останавливался ни перед какими средствами для достижения своих целей. Первые кровавые погромы в Гомеле и Кишиневе были организованы, несомненно, им при помощи подонков общества, знаменитой впоследствии "Черной сотней", которой Плеве по праву может считаться в широкой степени основателем. Террористы надеялись, казнив его, обезглавить реакцию.
В начале 1903 г., когда еще Гершуни находился вместе с Азефом во главе "боевой организации", была сделана попытка покончить с Плеве, но средства, которыми располагали террористы, оказались недостаточными. Кроме того, полиция, предупрежденная Азефом, как это подтвердил обвинительный акт по делу Лопухина, приняла все меры предосторожности. Однако Азеф, сила влияния которого была построена главным образом на искусно рассчитанном обмане обеих сторон, не счел на этот раз нужным или выгодным для себя выдать террористов полиции, как не счел, вероятно, выгодным дать террористам убить Плеве. Имена участников покушения были им тщательно скрыты от правительства. Но полиции, благодаря указаниям Азефа, достаточно было изменить маршрут министра, чтоб покушение не удалось. Гершуни, приведенный в отчаяние этой неудачей, воскликнул: "Нет, видно это дело мне не по плечу".
И вот Азеф взялся, при восторженном одобрении своих ближайших друзей, привести в исполнение это трудное дело, оказавшееся не по силам Григорию Гершуни. В обстановке самой глубокой тайны, с крайней разборчивостью и проницательностью, привлекая самых одаренных, смелых и преданных молодых революционеров, он составил отборный отряд из Сазонова, Швейцера, Каляева, Доры Бриллиант, Покотилова, Савинкова и многих других. В этой работе ему оказывал некоторую поддержку только один Михаил Гоц.
1 См.: Знамя Труда.- 1909.- No 15.- Февр.- С. 4. Центральный орган партии с.-р. дает такую характеристику "технического гения" Азефа, которым до его разоблачений объяснялся его блестящий успех в деле Плеве, Сергея Александровича и др. Он отличался, пишет В. Тучкин (В. Чернов), редким умением каждое предприятие продумывать до конца во всех деталях, с предвидением всех возможных затруднений, случайностей, возможностей. В этом отношении он со своим математическим умом чрезвычайно напоминал шахматного игрока, рассчитывающего наперед все ближайшие перемены в комбинации фигур на несколько ходов вперед.
Дальнейшие подготовления в продолжение последних месяцев 1903 г. происходили в Париже, куда Азеф перенес весь свой главный штаб. Члены "боевой организации", снабженные исправными паспортами, отправились по распоряжению Азефа один за другим в Россию. Через несколько недель Азеф сам последовал за ними, чтоб на месте лично руководить их действиями.
Как раз в это время против всемогущего министра внутренних дел велось аналогичное предприятие одной независимой революционной группой. Во главе этой группы находилась молодая террористка Серафима Клитчоглу. Когда Азеф при осуществлении своего плана наткнулся на параллельную деятельность этой группы, он заявил Клитчоглу и ее товарищам, что они должны немедленно отказаться от своих намерений и прекратить немедленно свою работу. Клитчоглу наотрез отказалась выполнить это требование. Азеф продолжал настаивать на своем. Он отрицал за своими соперниками право на свой риск и страх предпринимать дела, принадлежавшие исключительно ведению одной "боевой организации". Видя бесплодность дальнейших переговоров, Азеф резко порвал с Клитчоглу. Спустя некоторое время группа вся целиком попала в руки полиции. Среди революционеров этот крупный провал объясняли неопытностью и неосторожностью молодых террористов, которых Азеф тщательно пытался предостеречь и отвлечь, от слишком большого, непосильного дела, но которые, к несчастью, не хотели считаться с его "добрыми советами". На самом деле Клитчоглу с товарищами были выданы Азефом. Провокатор не любил соперничества и противоречия и без жалости отстранял все препятствия, оказывавшиеся на его пути. Донос повлек за собою не только гибель всей группы, но и многочисленные аресты среди революционеров, имевших непосредственные сношения с группой. В Петербурге в связи с этим делом было арестовано 31 человек, в Москве - 12, в Киеве - 14, в Ростове-на-Дону - 1 и т. д.1
Но, выдавая одной рукою отряд Клитчоглу, Азеф другою продолжал налаживать свое "лучшее дело" против Плеве. Полицейская его деятельность здесь наиболее чудовищным образом переплелась с его террористической деятельностью; обе они взаимно укрепляли и обеспечивали друг друга; в полицейском и в революционном мирах устанавливалось искреннее и глубокое убеждение, что Азеф служил каждому из них правдой и верой, между тем как он, в сущности, не служил ни тому ни другому. Доказательств этого слепого доверия верхов революции мы привели достаточно. Речь, произнесенная Столыпиным в Государственной думе, отрывки которой мы приводим в главе о политических последствиях азефщины, служит яркой иллюстрацией отношения к нему со стороны правительства.
Первая попытка "боевой организации" имела место 18 марта, поблизости от дома Плеве. За три недели до совершения убийства Азеф приехал в Петербург, поселился на конспиративной квартире Савинкова и Сазонова, прожил там безвыездно десять дней и оттуда руководил всем заговором. Когда последние подготовления были закончены, последние распоряжения отданы, Азеф, по своему обыкновению, покинул Петербург под предлогом чрезвычайно важного дела, которое требовало его присутствия в центральном комитете. Исполнение плана было поручено определенному числу террористов, между прочим, Сазонову, Каляеву, Савинкову, Швейцеру, Покотилову и др. Сазонов был переодет извозчиком. Четыре метальщика с бомбами ждали проезда министра. Но несмотря на предварительную добросовестную слежку, террористический отряд прождал напрасно два часа на своих постах и должен был удалиться, не встретившись с Плеве. Азеф назначил свидание Савинкову в Двинске. Но Савинков его там не нашел и в продолжение трех недель оставался вместе с остальными товарищами по "боевой организации" без всяких сведений о нем. Судьба Азефа их очень беспокоила, и некоторые высказывали опасение, не был ли он где-нибудь арестован. Тем не менее они упорно преследовали осуществление намеченного плана. Покушение было вторично назначено во второй раз на десятое апреля. За несколько дней до этого Покотилов по дороге в Петербург встретил случайно в поезде Азефа. Он рассказал ему о глубокой тревоге и опасениях, которое вызвало в "боевой организации" его исчезновение, о неудачах, постигших террористов, и об условиях, в которых они продолжают работать над делом Плеве. Азеф одобрил все принятые ими меры. Но в Петербург он все-таки не поехал2.
1 Эти сведения позаимствованы нами из "Тайных донесений департамента полиции", попавших в руки Бурцева. Незначительные извлечения из этих документов были напечатаны в "Былом". Мы пользовались для нашей работы подлинными, любезно предоставленными в ваше распоряжение данными.
2 Савинков нам заявил, что эта встреча Азефа с Покотиловым стала нм известна уже значительно позже.
Но не успел Покотилов пробыть несколько дней в Петербурге, как страшная катастрофа разразилась над террористами и расстроила все их планы. Покотилов поселился под вымышленным именем в Северной гостинице. Первого апреля привезенные им бомбы по неизвестной несчастной случайности взорвались, убив его наповал... Прошло несколько месяцев, прежде чем властям удалось установить личность погибшего... но и тут не обошлось без, правда, запоздалой помощи Азефа, который в обстоятельном донесении от 4 июля выяснил личность убитого.
Придя в уныние от этой новой постигшей их неудачи, члены "боевой организации", на которых отсутствие их "великого вождя" тоже действовало угнетающим образом, решили употребить свои силы на более легкое сравнительно предприятие. Постановлено было казнить свирепого киевского губернатора генерала Клейгельса, имя которого стало синонимом зверской расправы и мстительных бесчеловечных преследований революции.
Савинков и его товарищи направились в Киев. В этом городе Савинков внезапно очутился лицом к лицу с Азефом, которому он поспешил сообщить новые планы организации. Верховный глава "боевой организации" не скрыл своего крайнего недовольства этим явным нарушением его распоряжений: "Мы решили начать дело Плеве,- сказал он,- нужно довести его до конца. Как ваш глава, я формально запрещаю предприятие против Клейгельса и требую, чтоб вы вернулись в Петербург".
Террористы подчинились этому решению и вернулись в столицу.
В продолжение двух месяцев шли лихорадочные приготовления к "великому делу". В отряд были введены Азефом новые члены; техника доведена им до еще большего совершенства; все, что могло обеспечить успех и что могло быть предвидено человеческим умом, сделано. Покушение было назначено на 8 июля. Кольцо фатально смыкалось вокруг жизни Плеве. Но сама судьба, казалось, ожесточилась против террористов, преследуя их своими неудачами и точно охраняя жизнь первого министра Николая II. Один из главных участников покушения опоздал на поезд, который должен был доставить его в Петербург, и остальные члены "боевой организации" не могли из-за этой нелепой случайности собраться вовремя в назначенном месте. Исполнение плана было еще раз отложено на 15 июля.1
Накануне 8 июля Азеф под предлогом нового неотложного дела уехал в Вильно. После неудачи между ним и Савинковым состоялось в этом городе условленное свидание. Азеф через него передал свои последние распоряжения "боевой организации" и назначил Савинкову свидание в Варшаве после покушения, которое на этот раз должно было, заявил Азеф, во что бы то ни стало удасться. Савинков, родившийся и долгое время живший в Варшаве, заметил Азефу на неудобства, которые представляет для него свидание в этом городе, где его легко могли узнать и арестовать. "Как,- насмешливо ответил ему Азеф,- ты боишься?" Насмешка достигла своей цели. Савинков, едва ли когда-либо испытывавший чувство страха, спокойно и коротко ответил: "Хорошо. Как хочешь. Я буду в Варшаве".
Савинков молча удалился. Никто за ним не следил. В тот же день он без всяких затруднений выехал из Петербурга. За исключением Сазонова и Сикорского, арестованных на месте взрыва, всем остальным членам "боевой организации" удалось разъехаться и отправиться за границу. Швейцер покинул столицу только на другой день, увезя с собою мешок с динамитом; несмотря на то, что вокзалы, о которых накануне растерявшаяся и ополоумевшая полиция совершенно забыла, охранялись полчищами шпионов и жандармов, ему удалось благополучно выбраться со своим опасным грузом .
1 В прокламации "боевой организации", выпущенной по поводу убийства Плеве, озаглавленной "15-е июля 1904 г." с подзаголовком:
"По делам вашим воздается Вам",- говорилось между прочим: "Плеве убит... С 15 июля вся Россия устает повторять эти слова... Кто разорил страну и залил ее потоками крови? Кто вернул нас к средним векам с еврейским гетто, с кишиневской бойней, с разложившимся трупом святого Серафима? Кто душил финнов за то, что они финны, евреев за то, что они евреи, армян за Армению, поляков за Польшу? Кто стрелял в нас, голодных и обезоруженных, насиловал наших жен, отнимал последнее достояние? Кто, наконец, в уплату по счетам дряхлеющего самодержавия послал умирать десятки тысяч сынов народа и опозорил страну ненужной войною с Японией? Кто? Все тот же неограниченный хозяин России, старик в расшитом золотом мундире, благословенный царем и проклятый народом... Смерть Плеве только шаг вперед к пути освобождения народа. Путь далек и труден, но начало положено и дорога ясна: Карпович и Балмашев, Гершуни и Покотилов, неизвестные в Уфе и неизвестные у Варшавского вокзала указали ее нам. Судный день самодержавия близок. Побеждает тот, кто силен, кто чтит волю народа... И если смерть одного из многих слуг ненавидимого народом царя не знаменует еще крушения самодержавия, то организованный террор, завещанный нам братьями и отцами, довершит дело народной революции... Да здравствует "Народная Воля"! Да здравствует революционный социализм! Да погибнет царь и самодержавие" (полностью помещено в истор. сборнике "Да здравствует Народная Воля". Париж, 1907. No 1. С. 32-33).
В Варшаве Савинкова ждало разочарование. Азефа там не оказалось. Он выехал оттуда в Вену и из этого города послал в самый день покушения телеграмму в департамент полиции, создавая себе, таким образом, благоразумное и верное алиби.
Трудно разрешить запутанный и сложный вопрос о роли Азефа как "сотрудника" в этом необыкновенном деле. В какой степени полицейская камарилья, орудием которой он являлся, была осведомлена о действиях провокатора и прикрывала его? Эти вопросы связаны с общим и основным толкованием деятельности Азефа. Мы ниже изложим все гипотезы, которые были приведены, и подвергнем их беспристрастному анализу и оценке при свете собранных нами фактов.
Согласно гипотезе Бурцева "хозяин" Азефа, начальник политической полиции за границей Рачковский, все знал о заговоре. Эта странная личность, роль которой в организации русской провокации на протяжении чуть ли не нескольких десятков лет громадна, попала неизвестно по какой причине в опалу при всемогущем Плеве. Одним из мотивов удаления Рачковского явилось, как об этом заявил представитель социал-демократической фракции в Думе Покровский, его участие в провокационном убийстве в Париже генерала Сильвестрова, посланного за границу для наблюдения за русскими революционерами.
По другой версии, которую мы здесь приводим с большими оговорками и то только вследствие ее любопытного анекдотического характера, отстранение от дел всесильного сверхсыщика Рачковского имело другие, более "серьезные" причины. Царь Николай очень приблизил к себе некоего Филиппа, марсельца, спирита и пройдоху, которому удалось при помощи столоверчения, вызывания духов, в том числе духа "обожаемого родителя", совершенно овладеть духом самого всероссийского самодержца. Некоторые придворные котерии, которым новый фаворит стал поперек дороги, решили во что бы то ни стало отделаться от него и обратились к Плеве с просьбой выяснить темное прошлое авантюриста. Плеве это дело поручил Рачковскому. Но Филипп каким-то образом пронюхал о готовящейся против него интриге и прямо пошел горько жаловаться на это царю. Разгневанный Николай II приказал Плеве немедленно отрешить от должности Рачковского, что тем и было исполнено.
С этого дня Рачковский якобы возненавидел всеми силами своей души всемогущего министра. После своей опалы он занял пост директора какой-то кружевной фабрики в Варшаве, принадлежавшей бельгийской компании. Но мирная работа администратора мало удовлетворяла "мастера сыска", который глубоко тосковал по своей старой профессии. Он постоянно мечтал о возвращении к делам и мести виновнику своих бедствий.
Как бы там ни было и как бы маловероятной ни казалась эта версия, не подлежит никакому сомнению, что Рачковский поддерживал постоянные сношения с Азефом во время подготовительного периода покушения против Плеве и несколько раз встречался с ним в Варшаве, как об этом свидетельствует Бакай, служивший тогда в варшавском охранное отделении. Настойчивость Азефа при назначении свидания с Савинковым именно в Варшаве отчасти также подтверждает гипотезу о возможности сообщничества Рачковского.
Спустя две недели после казни Плеве Азеф участвовал в качестве члена русской делегации партии с.-р. на Международном социалистическом конгрессе в Амстердаме, о котором послал русскому правительству чрезвычайно обстоятельный доклад1. "Законспирированный с ног до головы", он в силу необходимости вынужден был на этом съезде стушеваться и избегать слишком публичных выступлений. Из конспиративных же соображений его друзья соскоблили на негативе фотографии, на которой были сняты участники конгресса, изображение главы "боевой организации".
В том же году, в сентябре, Азеф выдал правительству одного из наиболее преданных и одаренных пропагандистов партии, Слетова, который лично рассказал нам об обстоятельствах, предшествовавших его аресту и, по всей вероятности, определивших его. Между Слетовым и Азефом произошло крупное столкновение в одной группе по одному внутреннему организационному вопросу. После очень оживленных прений Слетов решил в знак протеста выйти из группы. Через некоторое время он отправился в Россию с очень важной пропагандистской миссией, которая была известна Азефу и нескольким старым лидерам. На границе Слетов был арестован. Впоследствии стало известно, что о его прибытии власти были предупреждены обстоятельной телеграммой в самый день его отъезда из Парижа2.
Отныне вся партия в руках Азефа.
1 Существует другая интерпретация этих фактов. Она основана на записке, оставленной недавно умершим начальником киевского охранного отделения генералом Новицким.
Покушение, по мнению Новицкого, было подготовлено в Киеве. Гершуни жил в этом городе. Он занимал меблированную комнату у одного портного, родная дочь которого принадлежала к революционной организации. Гершуни был влюблен в эту девушку, и она, казалось, отвечала ему взаимностью (sic!). Он от нее ничего не скрывал, точно так же как и от ее отца, на которого он смотрел как на будущего своего тестя и который выражал глубокую преданность революционным идеям.
Портной и его дочь были секретными агентами полиции. Каждый вечер, смотря по обстоятельствам, он или она являлись к генералу Новицкому и докладывали обо всем, что делал или предполагал делать Гершуни.
Нужно прибавить, что Гершуни в это время уже был известен полиции как организатор покушения против покойного министра внутренних дел Сипягина.
В одном из своих писем к жене, относящихся к этому периоду и представляющих яркий образчик двоедушия и лицемерия, он пишет:
"Какое несчастье, что в нашей революционной партии так мало инициативы. Приходится все делать самому; когда меня нет,-все делается спустя рукава. Думаешь, что имеешь дело со взрослыми, разумными людьми,- на самом же деле это мальчишки... Я был в Москве, виделся кое с кем из стариков, но и там все разговоры, разговоры, а дела мало... Больше болтают, чем делом занимаются... А то, что делается,- делается со страхом и колебаниями"...
Мы в следующие главах увидим, каков был на деле сам автор этих строк, столь чудовищным образом воплощавший в себе идею террора.
У Новицкого была, таким образом, возможность следить шаг за шагом за приготовлениями покушения против губернатора Богдановича.
Он знал имена всех участников, и когда через портного и его дочь ему стало известно, что они собираются уже ехать в Уфу, то он послал шифрованную телеграмму министру внутренних дел фон Плеве с подробным изложением дела и с просьбой немедленно послать ему соответствующие инструкции.
Телеграмма ушла в 11 часов вечера. Новицкий надеялся получить ответ к двум-трем часам ночи. Он мог бы тогда приступить к арестам с раннего утра.
Но наступил третий час, прошел еще час - ответа, не было. Тогда Новицкий телеграфировал вторично. Никакого ответа. Между тем каждая минута дорога надо было спешить. Наконец, в 10 часов утра пришла телеграмма министра, которая ошеломила бравого генерала, когда он ее расшифровал. Плеве приказывал ему ограничиваться получением сведений и немедленной их передачей по телеграфу министру. Новицкий повиновался. Он дал террористам спокойно уехать, а через два-три дня Богданович был убит.
Согласно этой версии, которую мы здесь воспроизводим ввиду ее крайней пикантности, но к которой мы относимся с большим недоверием, Плеве сознательно дал совершиться этому покушению для того, чтоб оправдать свою политику жестоких репрессий.
3. ВОЗВЫШЕНИЕ АЗЕФА
"Великое дело" Азефа, которое создало ему революционную славу, сделало из него общепризнанного вождя и окружило небывалым обаянием,- это два действительно удивительных по размаху, устройству и исполнению покушения против диктатора фон Плеве и великого князя Сергея Александровича. Понятно, почему эта слава делала Азефа в продолжение многих лет совершенно неуязвимым для всяких подозрений и обвинений, откуда бы они ни исходили.
После ареста Гершуни Азеф немедленно уехал, в мае 1903 г., в Женеву. Там он занялся изучением тех условий, при которых сызнова могла бы быть налажена революционно-террористическая деятельность партии. Он приходит к выводу о необходимости употребления новых, более могучих и действительных средств и в короткое время убеждает всех в верности своих взглядов. Уже старые террористы эпохи 1879-1880гг. пришли на основании своего богатого террористического опыта к подобному же заключению. Их аргументация была метко и ярко выражена в любимой народовольческой поговорке "мало веры в револьверы". Гершуни часто повторял эту поговорку, восхищаясь ее краткостью и силой. Но Гершуни только мечтал о новых методах борьбы...
Азеф ввел террор в более высокий фазис развития. Он разрешил вопрос о, новой динамитной основе террора. Это считалось одной из крупнейших его заслуг. Он лично занялся тщательным изучением взрывчатых веществ и руководил оборудованием лабораторий. Азеф выработал целую систему чрезвычайно важных приемов, обеспечивавших впоследствии, по мнению боевиков, успех предприятий. Эти приемы беспрекословно были приняты партией, и Азеф следил за строгим и систематическим проведением их в жизнь. Они сводились к следующим основным принципам. Боевое дело должно было быть абсолютно отделено от общепартийной среды. Отделение это заходило так далеко, что боевики не имели права пользоваться никакими явками и квартирами, полученными через общую организацию, прерывали все связи с лицами, принадлежавшими к этой организации, и не должны были даже пользоваться ее паспортами, которые изготовляли или добывались самостоятельно "боевой организацией".
С своей обычной хладнокровной смелостью Азеф утверждал, что "при большой распространенности провокации в организациях массового характера, общение с ними для боевого дела будет гибельно".
Такое изолированное положение лишало, конечно, террористический отряд возможности получать от общей организации попадающие в ее руки сведения об образе жизни высокопоставленных лиц их привычках, знакомствах, деловых или должностных выездах и т. д. Но Азеф категорически утверждал, что и такие сведения дают мало пользы, часто проблематичны, а вместе с тем опасны. Он их отвергал, возводя зато в целую систему внешнее наблюдение за этими лицами, силами самой "боевой организаций". Все пускалось в ход, для этого азефская изобретательность была неисчерпаема.
Переодетые разносчиками, газетчиками, посыльными, извозчиками, простыми фланерами, нанимателями квартир в стратегических пунктах и т. п. революционеры деятельно собирали необходимые сведения. Дифференциация и обособленность шли еще дальше. Слежка, техника и выполнители были строго отделены друг от друга и связь между ними поддерживалась специальными лицами, на которых возлагались обязанности посредничества и руководства.
До тех пор пока покушение не было окончательно подготовлено, будущие исполнителя часто жили мирной "подчеркнуто-обывательской жизнью вдали", но зато когда наступил их час, со сцены сходили, по общему правилу, все те, чья помощь не нужна была, одним словом, все лишние люди. Оставались лишь революционеры, которые должны были по плану идти с бомбами, затем техник, изготовляющий бомбы и в случае неудачи снова принимающий и разряжающий их, да наконец, "старший офицер", служивший посредником между ними и лично наблюдающий за выполнением плана1.
Картина, нарисованная выше, была бы неполной, если бы мы не прибавили к этому, что Азеф ввел в "боевую организацию" железную дисциплину, которой слепо подчинялись все находившиеся под его руководством боевики.
На этих новых началах Азеф преобразовал в июле 1903 г. "боевую организацию" и выработал во всех мельчайших подробностях план покушения против Плеве.
Преемник Сипягина, бывший директор департамента полиции фон Плеве, стал первым лицом в империи, чем-то вроде диктатора, без присвоения этого названия, облеченным безграничной и бесконтрольной властью над страной. Достигнув высшей ступени бюрократической лестницы, новый министр внутренних дел открыл новую эру самой разнузданной реакции. В лице этого бессердечного, холодно-жестокого честолюбца самодержавие приобрело крупную силу, беспощадную в репрессиях, хитрую, изворотливую, изобретательную и неутомимую в своей борьбе с революцией. Плеве не останавливался ни перед какими средствами для достижения своих целей. Первые кровавые погромы в Гомеле и Кишиневе были организованы, несомненно, им при помощи подонков общества, знаменитой впоследствии "Черной сотней", которой Плеве по праву может считаться в широкой степени основателем. Террористы надеялись, казнив его, обезглавить реакцию.
В начале 1903 г., когда еще Гершуни находился вместе с Азефом во главе "боевой организации", была сделана попытка покончить с Плеве, но средства, которыми располагали террористы, оказались недостаточными. Кроме того, полиция, предупрежденная Азефом, как это подтвердил обвинительный акт по делу Лопухина, приняла все меры предосторожности. Однако Азеф, сила влияния которого была построена главным образом на искусно рассчитанном обмане обеих сторон, не счел на этот раз нужным или выгодным для себя выдать террористов полиции, как не счел, вероятно, выгодным дать террористам убить Плеве. Имена участников покушения были им тщательно скрыты от правительства. Но полиции, благодаря указаниям Азефа, достаточно было изменить маршрут министра, чтоб покушение не удалось. Гершуни, приведенный в отчаяние этой неудачей, воскликнул: "Нет, видно это дело мне не по плечу".
И вот Азеф взялся, при восторженном одобрении своих ближайших друзей, привести в исполнение это трудное дело, оказавшееся не по силам Григорию Гершуни. В обстановке самой глубокой тайны, с крайней разборчивостью и проницательностью, привлекая самых одаренных, смелых и преданных молодых революционеров, он составил отборный отряд из Сазонова, Швейцера, Каляева, Доры Бриллиант, Покотилова, Савинкова и многих других. В этой работе ему оказывал некоторую поддержку только один Михаил Гоц.
1 См.: Знамя Труда.- 1909.- No 15.- Февр.- С. 4. Центральный орган партии с.-р. дает такую характеристику "технического гения" Азефа, которым до его разоблачений объяснялся его блестящий успех в деле Плеве, Сергея Александровича и др. Он отличался, пишет В. Тучкин (В. Чернов), редким умением каждое предприятие продумывать до конца во всех деталях, с предвидением всех возможных затруднений, случайностей, возможностей. В этом отношении он со своим математическим умом чрезвычайно напоминал шахматного игрока, рассчитывающего наперед все ближайшие перемены в комбинации фигур на несколько ходов вперед.
Дальнейшие подготовления в продолжение последних месяцев 1903 г. происходили в Париже, куда Азеф перенес весь свой главный штаб. Члены "боевой организации", снабженные исправными паспортами, отправились по распоряжению Азефа один за другим в Россию. Через несколько недель Азеф сам последовал за ними, чтоб на месте лично руководить их действиями.
Как раз в это время против всемогущего министра внутренних дел велось аналогичное предприятие одной независимой революционной группой. Во главе этой группы находилась молодая террористка Серафима Клитчоглу. Когда Азеф при осуществлении своего плана наткнулся на параллельную деятельность этой группы, он заявил Клитчоглу и ее товарищам, что они должны немедленно отказаться от своих намерений и прекратить немедленно свою работу. Клитчоглу наотрез отказалась выполнить это требование. Азеф продолжал настаивать на своем. Он отрицал за своими соперниками право на свой риск и страх предпринимать дела, принадлежавшие исключительно ведению одной "боевой организации". Видя бесплодность дальнейших переговоров, Азеф резко порвал с Клитчоглу. Спустя некоторое время группа вся целиком попала в руки полиции. Среди революционеров этот крупный провал объясняли неопытностью и неосторожностью молодых террористов, которых Азеф тщательно пытался предостеречь и отвлечь, от слишком большого, непосильного дела, но которые, к несчастью, не хотели считаться с его "добрыми советами". На самом деле Клитчоглу с товарищами были выданы Азефом. Провокатор не любил соперничества и противоречия и без жалости отстранял все препятствия, оказывавшиеся на его пути. Донос повлек за собою не только гибель всей группы, но и многочисленные аресты среди революционеров, имевших непосредственные сношения с группой. В Петербурге в связи с этим делом было арестовано 31 человек, в Москве - 12, в Киеве - 14, в Ростове-на-Дону - 1 и т. д.1
Но, выдавая одной рукою отряд Клитчоглу, Азеф другою продолжал налаживать свое "лучшее дело" против Плеве. Полицейская его деятельность здесь наиболее чудовищным образом переплелась с его террористической деятельностью; обе они взаимно укрепляли и обеспечивали друг друга; в полицейском и в революционном мирах устанавливалось искреннее и глубокое убеждение, что Азеф служил каждому из них правдой и верой, между тем как он, в сущности, не служил ни тому ни другому. Доказательств этого слепого доверия верхов революции мы привели достаточно. Речь, произнесенная Столыпиным в Государственной думе, отрывки которой мы приводим в главе о политических последствиях азефщины, служит яркой иллюстрацией отношения к нему со стороны правительства.
Первая попытка "боевой организации" имела место 18 марта, поблизости от дома Плеве. За три недели до совершения убийства Азеф приехал в Петербург, поселился на конспиративной квартире Савинкова и Сазонова, прожил там безвыездно десять дней и оттуда руководил всем заговором. Когда последние подготовления были закончены, последние распоряжения отданы, Азеф, по своему обыкновению, покинул Петербург под предлогом чрезвычайно важного дела, которое требовало его присутствия в центральном комитете. Исполнение плана было поручено определенному числу террористов, между прочим, Сазонову, Каляеву, Савинкову, Швейцеру, Покотилову и др. Сазонов был переодет извозчиком. Четыре метальщика с бомбами ждали проезда министра. Но несмотря на предварительную добросовестную слежку, террористический отряд прождал напрасно два часа на своих постах и должен был удалиться, не встретившись с Плеве. Азеф назначил свидание Савинкову в Двинске. Но Савинков его там не нашел и в продолжение трех недель оставался вместе с остальными товарищами по "боевой организации" без всяких сведений о нем. Судьба Азефа их очень беспокоила, и некоторые высказывали опасение, не был ли он где-нибудь арестован. Тем не менее они упорно преследовали осуществление намеченного плана. Покушение было вторично назначено во второй раз на десятое апреля. За несколько дней до этого Покотилов по дороге в Петербург встретил случайно в поезде Азефа. Он рассказал ему о глубокой тревоге и опасениях, которое вызвало в "боевой организации" его исчезновение, о неудачах, постигших террористов, и об условиях, в которых они продолжают работать над делом Плеве. Азеф одобрил все принятые ими меры. Но в Петербург он все-таки не поехал2.
1 Эти сведения позаимствованы нами из "Тайных донесений департамента полиции", попавших в руки Бурцева. Незначительные извлечения из этих документов были напечатаны в "Былом". Мы пользовались для нашей работы подлинными, любезно предоставленными в ваше распоряжение данными.
2 Савинков нам заявил, что эта встреча Азефа с Покотиловым стала нм известна уже значительно позже.
Но не успел Покотилов пробыть несколько дней в Петербурге, как страшная катастрофа разразилась над террористами и расстроила все их планы. Покотилов поселился под вымышленным именем в Северной гостинице. Первого апреля привезенные им бомбы по неизвестной несчастной случайности взорвались, убив его наповал... Прошло несколько месяцев, прежде чем властям удалось установить личность погибшего... но и тут не обошлось без, правда, запоздалой помощи Азефа, который в обстоятельном донесении от 4 июля выяснил личность убитого.
Придя в уныние от этой новой постигшей их неудачи, члены "боевой организации", на которых отсутствие их "великого вождя" тоже действовало угнетающим образом, решили употребить свои силы на более легкое сравнительно предприятие. Постановлено было казнить свирепого киевского губернатора генерала Клейгельса, имя которого стало синонимом зверской расправы и мстительных бесчеловечных преследований революции.
Савинков и его товарищи направились в Киев. В этом городе Савинков внезапно очутился лицом к лицу с Азефом, которому он поспешил сообщить новые планы организации. Верховный глава "боевой организации" не скрыл своего крайнего недовольства этим явным нарушением его распоряжений: "Мы решили начать дело Плеве,- сказал он,- нужно довести его до конца. Как ваш глава, я формально запрещаю предприятие против Клейгельса и требую, чтоб вы вернулись в Петербург".
Террористы подчинились этому решению и вернулись в столицу.
В продолжение двух месяцев шли лихорадочные приготовления к "великому делу". В отряд были введены Азефом новые члены; техника доведена им до еще большего совершенства; все, что могло обеспечить успех и что могло быть предвидено человеческим умом, сделано. Покушение было назначено на 8 июля. Кольцо фатально смыкалось вокруг жизни Плеве. Но сама судьба, казалось, ожесточилась против террористов, преследуя их своими неудачами и точно охраняя жизнь первого министра Николая II. Один из главных участников покушения опоздал на поезд, который должен был доставить его в Петербург, и остальные члены "боевой организации" не могли из-за этой нелепой случайности собраться вовремя в назначенном месте. Исполнение плана было еще раз отложено на 15 июля.1
Накануне 8 июля Азеф под предлогом нового неотложного дела уехал в Вильно. После неудачи между ним и Савинковым состоялось в этом городе условленное свидание. Азеф через него передал свои последние распоряжения "боевой организации" и назначил Савинкову свидание в Варшаве после покушения, которое на этот раз должно было, заявил Азеф, во что бы то ни стало удасться. Савинков, родившийся и долгое время живший в Варшаве, заметил Азефу на неудобства, которые представляет для него свидание в этом городе, где его легко могли узнать и арестовать. "Как,- насмешливо ответил ему Азеф,- ты боишься?" Насмешка достигла своей цели. Савинков, едва ли когда-либо испытывавший чувство страха, спокойно и коротко ответил: "Хорошо. Как хочешь. Я буду в Варшаве".
Савинков молча удалился. Никто за ним не следил. В тот же день он без всяких затруднений выехал из Петербурга. За исключением Сазонова и Сикорского, арестованных на месте взрыва, всем остальным членам "боевой организации" удалось разъехаться и отправиться за границу. Швейцер покинул столицу только на другой день, увезя с собою мешок с динамитом; несмотря на то, что вокзалы, о которых накануне растерявшаяся и ополоумевшая полиция совершенно забыла, охранялись полчищами шпионов и жандармов, ему удалось благополучно выбраться со своим опасным грузом .
1 В прокламации "боевой организации", выпущенной по поводу убийства Плеве, озаглавленной "15-е июля 1904 г." с подзаголовком:
"По делам вашим воздается Вам",- говорилось между прочим: "Плеве убит... С 15 июля вся Россия устает повторять эти слова... Кто разорил страну и залил ее потоками крови? Кто вернул нас к средним векам с еврейским гетто, с кишиневской бойней, с разложившимся трупом святого Серафима? Кто душил финнов за то, что они финны, евреев за то, что они евреи, армян за Армению, поляков за Польшу? Кто стрелял в нас, голодных и обезоруженных, насиловал наших жен, отнимал последнее достояние? Кто, наконец, в уплату по счетам дряхлеющего самодержавия послал умирать десятки тысяч сынов народа и опозорил страну ненужной войною с Японией? Кто? Все тот же неограниченный хозяин России, старик в расшитом золотом мундире, благословенный царем и проклятый народом... Смерть Плеве только шаг вперед к пути освобождения народа. Путь далек и труден, но начало положено и дорога ясна: Карпович и Балмашев, Гершуни и Покотилов, неизвестные в Уфе и неизвестные у Варшавского вокзала указали ее нам. Судный день самодержавия близок. Побеждает тот, кто силен, кто чтит волю народа... И если смерть одного из многих слуг ненавидимого народом царя не знаменует еще крушения самодержавия, то организованный террор, завещанный нам братьями и отцами, довершит дело народной революции... Да здравствует "Народная Воля"! Да здравствует революционный социализм! Да погибнет царь и самодержавие" (полностью помещено в истор. сборнике "Да здравствует Народная Воля". Париж, 1907. No 1. С. 32-33).
В Варшаве Савинкова ждало разочарование. Азефа там не оказалось. Он выехал оттуда в Вену и из этого города послал в самый день покушения телеграмму в департамент полиции, создавая себе, таким образом, благоразумное и верное алиби.
Трудно разрешить запутанный и сложный вопрос о роли Азефа как "сотрудника" в этом необыкновенном деле. В какой степени полицейская камарилья, орудием которой он являлся, была осведомлена о действиях провокатора и прикрывала его? Эти вопросы связаны с общим и основным толкованием деятельности Азефа. Мы ниже изложим все гипотезы, которые были приведены, и подвергнем их беспристрастному анализу и оценке при свете собранных нами фактов.
Согласно гипотезе Бурцева "хозяин" Азефа, начальник политической полиции за границей Рачковский, все знал о заговоре. Эта странная личность, роль которой в организации русской провокации на протяжении чуть ли не нескольких десятков лет громадна, попала неизвестно по какой причине в опалу при всемогущем Плеве. Одним из мотивов удаления Рачковского явилось, как об этом заявил представитель социал-демократической фракции в Думе Покровский, его участие в провокационном убийстве в Париже генерала Сильвестрова, посланного за границу для наблюдения за русскими революционерами.
По другой версии, которую мы здесь приводим с большими оговорками и то только вследствие ее любопытного анекдотического характера, отстранение от дел всесильного сверхсыщика Рачковского имело другие, более "серьезные" причины. Царь Николай очень приблизил к себе некоего Филиппа, марсельца, спирита и пройдоху, которому удалось при помощи столоверчения, вызывания духов, в том числе духа "обожаемого родителя", совершенно овладеть духом самого всероссийского самодержца. Некоторые придворные котерии, которым новый фаворит стал поперек дороги, решили во что бы то ни стало отделаться от него и обратились к Плеве с просьбой выяснить темное прошлое авантюриста. Плеве это дело поручил Рачковскому. Но Филипп каким-то образом пронюхал о готовящейся против него интриге и прямо пошел горько жаловаться на это царю. Разгневанный Николай II приказал Плеве немедленно отрешить от должности Рачковского, что тем и было исполнено.
С этого дня Рачковский якобы возненавидел всеми силами своей души всемогущего министра. После своей опалы он занял пост директора какой-то кружевной фабрики в Варшаве, принадлежавшей бельгийской компании. Но мирная работа администратора мало удовлетворяла "мастера сыска", который глубоко тосковал по своей старой профессии. Он постоянно мечтал о возвращении к делам и мести виновнику своих бедствий.
Как бы там ни было и как бы маловероятной ни казалась эта версия, не подлежит никакому сомнению, что Рачковский поддерживал постоянные сношения с Азефом во время подготовительного периода покушения против Плеве и несколько раз встречался с ним в Варшаве, как об этом свидетельствует Бакай, служивший тогда в варшавском охранное отделении. Настойчивость Азефа при назначении свидания с Савинковым именно в Варшаве отчасти также подтверждает гипотезу о возможности сообщничества Рачковского.
Спустя две недели после казни Плеве Азеф участвовал в качестве члена русской делегации партии с.-р. на Международном социалистическом конгрессе в Амстердаме, о котором послал русскому правительству чрезвычайно обстоятельный доклад1. "Законспирированный с ног до головы", он в силу необходимости вынужден был на этом съезде стушеваться и избегать слишком публичных выступлений. Из конспиративных же соображений его друзья соскоблили на негативе фотографии, на которой были сняты участники конгресса, изображение главы "боевой организации".
В том же году, в сентябре, Азеф выдал правительству одного из наиболее преданных и одаренных пропагандистов партии, Слетова, который лично рассказал нам об обстоятельствах, предшествовавших его аресту и, по всей вероятности, определивших его. Между Слетовым и Азефом произошло крупное столкновение в одной группе по одному внутреннему организационному вопросу. После очень оживленных прений Слетов решил в знак протеста выйти из группы. Через некоторое время он отправился в Россию с очень важной пропагандистской миссией, которая была известна Азефу и нескольким старым лидерам. На границе Слетов был арестован. Впоследствии стало известно, что о его прибытии власти были предупреждены обстоятельной телеграммой в самый день его отъезда из Парижа2.