Ночь они провели в объятиях друг друга в из уютных номеров отеля «Цион-Лодж». Утром Джарид смутил и заинтриговал Карлу тем, что разрешил ей подольше постоять под душем и помедленнее завтракать. Обычно он торопил ее для того, чтобы выехать пораньше. Когда же она заинтересовалась причинами этого необычного поведения, Джарщ загадочно улыбнулся и коротко ответил:
– Нам не так уж далеко ехать.
– И куда же? – спросила Карла.
– Увидишь, – ответил он, озорно улыбаясь. Хотя крепись, после всех красот природы тебе может стать слегка не по себе при посещении островка цивилизации.
Лас-Вегас... вот уж поистине островок цивилизации. Мишура, блеск, толпы людей. Хитрые шулера и простодушные туристы. Кричащий лоск города разительно контрастировал с чудесами природы, которые Джарид показал Карле, но, однако, тоже являлся весьма реальной и неотъемлемой частью современного Запада.
Карла с отвращением воспринимала этот контраст. После прямо-таки торжественных, неспешных свиданий с величавой красотой сказочно! природы в ее невозмутимом безмолвии здешний суетный шум, мелькающие электрические огня обилие людей рождали у Карлы душное, тяжелое чувство клаустрофобии. И поскольку Джарид не проявил и намека на желание вложить некоторую часть своих денег в процветание казино, она без промедления поинтересовалась продолжительностью их визита.
– Я снял номера на две ночи, – ответил он затем удовлетворил ее любопытство по поводу туманной фразы, высказанной им у каньона Брис. А далее мы поедем к плотине Гувера, а оттуда прямо к главной достопримечательности.
– Великому Каньону? – спросила Карла, перевивая противоречивые чувства – предвкушение встречи с самым прославленным из семи чудес современного света и острое нежелание так скоро вновь оказаться на головокружительной высоте.
– Да, к Великому, – подтвердил Джарид. – Но если ты не хочешь проводить в Вегасе больше одной ночи, я могу изменить свои ранее сделанные распоряжения.
– Нет, – быстро ответила Карла, – мы будем придерживаться первоначального плана и останемся на две ночи.
Но судьба рассудила иначе, и им пришлось все-таки провести только одну ночь в городе неоновых огней.
В большом отеле с казино их проводили в номер, оформленный в декадентском стиле двадцатого века. Пока посыльный не кончил хлопотать и не ушел, с довольной улыбкой восприняв величину чаевых, которые Джарид положил в его решительно протянутую руку, влюбленные старались не смотреть друг на друга и довольно успешно сдерживали смех, рвущийся наружу. Но он грянул, как взрыв, едва дверь в коридор закрылась с легким щелчком.
– Я решительно чувствую себя распутницей! – выдохнула Карла, между двумя приступами смеха.
– А почему бы и нет, – ответил Джарид, с театрально преувеличенной страстью глядя на нее. – Как насчет небольшой оргии? – Он подмигнул ей и приподнял бровь: – Могу позвонить и заказать шампанское и икру.
– Почему же ты не звонишь? – в тон ему ответа Карла. – Звучит восхитительно!
Так оно и было.
В то время, как многие гости отеля играли, испытывая свою удачу в казино, Карла и Джарид вели иную чувственную игру на огромной круглой кровати в номере люкс, которым были заменены два поначалу заказанных одиночных номера, а любовная игра, начавшаяся приступом смеха, стремительно приобрела напряжение страсти. Пылко и самоотверженно они кормили друг друга икрой угощали вином и предоставляли друг другу свои тела, упиваясь радостью и счастьем быть вместе.
Странно, что, несмотря на всю искусственность обстановки, царившей вокруг, Карла вдруг доверила своему возлюбленному самое сокровенное.
– Я была очень молода и впечатлительна и верила, что по-настоящему люблю, – внезапно сказала Карла, глядя в потолок.
Они лежали бок о бок навзничь на круглой кровати, переполненные счастьем и истощенные физически. Карла знала, что Джарид не спит: его рука успокаивающе гладила ее бедро. И рука замерла при бесстрастном звуке ее голоса. Карла почувствовала, как шевельнулся матрас, когда Джарид перевалился на локоть и взглянул на нее. Его брови сошлись на переносице, глаза были полны участием.
– Память еще тревожит тебя?
Карла не смотрела на него и не меняла позы, обдумывая вопрос. Затем, убедившись, что не чувствует ничего – ни намека на боль, унижения или раскаяние, – повернула голову и улыбнулась:
– Нет, я думаю, что наконец переросла вес последствия.
Она почувствовала удовлетворение, услышав тихий облегченный вздох.
– Может, расскажешь мне об этом?.. О нем?.. Карла криво улыбнулась.
– Особенно нечего рассказывать ни об этом, ни о нем. И уж, конечно, ничего нового в моей истории нет, – сказала она и пожала плечами. Я была поздним ребенком... Мои родители был уже пожилыми людьми, когда я появилась на свет. А старшему и, в сущности, единственному ребенку – моей сестре – было пятнадцать лет, и все они не очень были рады хлопотам, связанным с рождением... Когда я повстречала его, – Карла никогда не упоминала его имени, а Джарид не спрашивал, – я была первокурсницей в колледже и жаждала любви и привязанности... Он с удовольствием предоставил и то, и другое, но за определению плату...
– Плату?! – воскликнул Джарид, резко вскакивая. – Какую еще плату?!
У нее потеплело на душе при виде ярости, вспыхнувшей на его красивом лице. Она зажмурила глаза, вдруг защипавшие от подступающих слез, и сглотнула комок, внезапно застрявший в горле.
– Мои независимость, свобода и моя учеба, – ответила она с трудом. – Я бросила учебу, чтобы помочь ему... я посвятила ему свою жизнь... а взамен он говорил, что любит меня... по крайней мере, раз в неделю, в зависимости от того, хотела я это услышать или нет... Когда я поняла, что мне больше не нужно ни это, ни он сам, я ушла...
– Этот негодяй использовал тебя без зазрения совести, – в бешенстве зарычал Джарид.
– Да, – спокойно ответила она. – Но если я даже ничему другому не научилась, то одну вещь я поняла.
– И что же?..
– Один человек может использовать другого, только если сам человек позволяет ему это!
Вспомнив слова Анны о том, что Джарид – потребитель, Карла посмотрела ему прямо в глаза.
– Я никогда больше не позволю себя использовать, Джарид, – сказала она холодным и твердым тоном, чтобы убрать сердитые морщинки с его лица. – Я говорю, что поняла это только сейчас. А мы с тобой используем друг друга с обоюдного согласия.
Обвив рукой его шею, она притянула его голову к себе.
– Карла...
Она провела языком по его губам.
– Я устала от разговоров, – прошептала она. – Почему бы тебе не замолчать и не попользоваться мною еще немного?
Джарида не надо было уговаривать. Но перед тем как вновь потерять голову от страсти, он дал ей обещание... обещание, прозвучавшее угрозой:
– Мы поговорим об этом завтра. Мне кажется, у нас есть что обсудить.
Но разговор не состоялся. Их прогулка по достопримечательностям внезапно окончилась, когда рано утром следующего дня они проснулись от резкого звука телефонного звонка.
Нанятая Джаридом машина уже дожидалась их, когда они приземлились в Финиксе. Карла как робот плелась вслед за Джаридом, и голова ее кружилась от вихря следовавших одно за другим событий. У нее не было времени даже мало-мальски все обдумать, не то что обсудить. Ежеминутно слышался резкий голос Джарида: «Пошевеливайся!» – и, стараясь не думать о многочисленных вопросах, теснившихся ее голове, Карла поспешно повиновалась.
Тем более что суровый тон его голоса не оставлял иной возможности.
Но, уже сидя в автомобиле на пути к дому с Джаридом, все еще хранящим стоическое чувство, Карле ничего не оставалось делать, как попытаться разобраться со своими мятущимися мыслями, а также подумать над причиной утреннего стремительного отъезда.
Она чувствовала себя как в аду, ничего не понимая и бесконечно страдая. В одном Карла не сомневалась: то, что было между ними – роман, связь, или даже что-то более серьезное, – закончилось сразу после прозвучавшего перед рассветом телефонного звонка.
Борясь с горькими слезами и нестерпимым желанием закричать, отчаянно протестуя против такого конца, она избегала смотреть на суровый профиль Джарида, а уставилась в боковое окно на проносящиеся мимо, утопающие в солнечном свете знакомые картины.
Пытаясь привести свои мысли хоть в какое-то подобие порядка, она принялась вспоминать последовательность событий, начиная с того момента, когда Джарид поднял трубку.
Словно в тумане, сквозь дрему ей послышался спокойный голос Джарида. И вдруг резкая перемена в его тоне развеяла сонный туман и окончательно пробудила ее. В его голосе все сильнее слышались тревожные интонации. Смысл этого короткого разговора уловить не удалось, но хорошо запомнилась чрезвычайная краткость его ответов. Когда наконец повесив трубку, он повернулся к ней, она его не узнала, перед ней был совершенно другой Человек.
– Нам необходимо уехать, – вот все, что он сказал, ничего не объясняя и не спрашивая ее мнения.
– Что? – откидывая растрепавшиеся волосы с лица, спросила Карла. Запутавшись в простынях, она сделала усилие и села. – Почему? Что случилось?
Направившись было к ванной, Джарид остановился и мрачно взглянул на нее.
– Я должен возвратиться в Седону. Отец умирает, – бесстрастным, но каким-то чужим голосом произнес он. Она испуганно охнула, а он, не меняя тона, продолжил: – Окажи мне любезность, пока я буду в ванной, позвони, пожалуйста, вниз и попроси портье приготовить счет!
– Да, конечно, но... – это все, что ей удалось сказать.
– Все потом, Карла, пожалуйста, – нетерпеливо прервал он, поворачиваясь и скрываясь в ванной.
«Потом» не наступило: не было ни времени, ни подходящих условий. Включая душ, она слышала, что он, кажется, говорил с кем-то по телефону. А к моменту, когда она умылась, оделась и уложила вещи, Джарид уже стоял перед дверью, подготовив все необходимое для отъезда, напряженный и готовый к немедленным действиям.
Захваченный вихрем событий, Джарид тем не менее предусмотрел все очень толково. Автомобиль оставил на стоянке возле аэропорта, забронировал места на ранний утренний рейс из Лас-Вегаса. Взятая напрокат машина должна была ждать их прибытия в Финикс.
Планы Джарида осуществлялись пока безукоризненно. Он не учел единственного – не оставил времени или хотя бы условий для исчерпывающего объяснения с Карлой. Он только сказал ей, что звонил лечащий врач его отца, который посоветовал как можно скорее вернуться в Седону. Кроме того, Джарид поставил ее в известность о предпринятых действиях, касающихся возвращения. Во все остальное и, в частности, в то, что творилось в его душе, он, видимо, не счел нужным посвящать Карлу. – Таким образом Карле было предоставлено самостоятельно и в полном неведении выпутываться из рутины собственных домыслов. Без помощи Джарида ответы, которые она находила, были далеко не убедительными. Она чувствовала себя отвергнутой, брошенной, вычеркнутой из его жизни.
Недалеко от пригорода Седоны Джарид нарушил молчание, прервав ее горькие мысли неожиданной просьбой:
– Может быть, ты дождешься меня в моем доме?
Дождаться? В его доме? Может, она не расслышала? Повернувшись на своем сиденье, Карла уставилась на Джарида в полном изумлении.
– Джарид я не понимаю, – она потрясла головой, словно вытряхивая из нее остатки нерешенных загадок. – Ты мне совершенно ничего не объяснил! Ты говоришь «дождаться»... Чего мне дожидаться?
– Меня, – ответил он, взглянув на нее с мольбой и сожалением. – Я понимаю, что ничего не объяснил. Извини меня, просто не было времени.
Он вновь повернулся лицом к шоссе, явив ей профиль, в котором она уже не видела ничего – суровый и непреклонный незнакомец исчез, Джарид снова был с ней.
– И времени по-прежнему нет, – добавил он. – Мне надо будет сразу ехать в больницу, едва успею тебя высадить. Но я обещаю все тебе рассказать, когда вернусь.
При вынужденной остановке у светофора он повернулся к ней:
– Так подождешь меня?
Они находились на распутье – как в фигуральном, так и в буквальном смысле. И Карла вдруг поняла, что от ее ответа зависит будущее их отношений.
Она знала, что в соответствии с ее решением Джарид повернет либо влево, к ее квартире, либо вправо, к своему особняку.
Когда включился зеленый свет, Карла велела ему повернуть направо.
Наградой за ее выбор стало облегчение, появившееся в его взгляде и выражении лица. И Карла почувствовала себя удивительно счастливой.
Это скупое проявление эмоции с его стороны поддерживало Карлу во время долгих часов ожидания и раздумий в его доме. У него хватило времени только для того, чтобы внести чемоданы, предложить чувствовать себя как дома и крепко, но быстро поцеловать ее на прощание. Затем Джарид уехал, оставив ее одну в компании со страхами и путаными мыслями.
День, проведенный в доме Джарида, показался Карле длинным, а ночь – еще длиннее. Пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей, она занимала себя всевозможными делами.
Переоделась в джинсы, просторный свитер и спортивные тапочки.
Побродила по дому.
Распаковала чемоданы, свои и Джарида, и отнесла в ванную комнату грязную одежду.
Пока белье вертелось в стиральной машине, приготовила ленч, который состоял из бутерброда, так и оставшегося недоеденным, и полного кофейника, с которым она расправилась очень быстро.
Переключив стиральный комбайн на режим сушки, вытерла пыль с мебели и пропылесосила все в доме.
Когда сушилка выключилась, Карла сложила вещи аккуратными стопками на кровать Джарида.
Время от времени, а точнее, через каждые две-три минуты она бросала взгляд сначала на часы, а затем на телефон. Стрелки часов двигались с черепашьей скоростью. А телефон молчал. Наконец невыносимое молчание выгнало Карлу из дома.
Побродив вокруг дома, Карла наткнулась на узкую тропинку среди скал и камней. Та круто огибала скальный выступ, на котором был построен дом, и вела на открытый склон, полого спускавшийся к шумно бурлящему ручью Оук-Крик, – и лоток, и каньон получили свое название благодаря обилию дубов. Высокие деревья, еще одетые листвой, неумолимыми стражами стояли по берегам; листья блестели на солнце и едва слышно шелестели.
Опустившись на землю в тени деревьев, Карла как завороженная смотрела на воду, бурлившую вокруг камней в русле ручья. Здесь она наконец отпустила на волю многочисленные вопросы, о которых старалась не думать весь этот долгий день. Вопросы, вырвавшись на свободу, тут же слились в одну основополагающую мысль.
Что их ждет дальше?
Карла, честно говоря, побаивалась даже касаться этой проблемы. За неполную неделю, проведенную в обществе Джарида, она успела привыкнуть к мысли, что она его глубоко, по-настоящему любит, и это чувство как-то незаметно стало ее неотъемлемой частью. И хотя еще несколько дней назад она посчитала бы это невозможным, сейчас она была готова признаться во всем Джариду.
Джарид...
Любимое имя мучительно долгим эхом прозвучало в ее мозгу. Карла глубоко вздохнула. Она безнадежно любила его и умирала от желания признаться в этом ему и всему миру.
Все дни их чудесного путешествия, все ночи разделенной чувственной радости она сдерживала слова любви, трепетавшие на ее губах, ожидая, надеясь услышать их сначала от Джарида.
Ее ожидания были напрасны. Джарид никогда не говорил ей больше о своей любви, кроме того единственного случая, когда он сказал, что любит ее словно в пику ее дерзкому выпаду: «Для меня это влечение, Джарид!»
А для меня это любовь, Карла.
Больше всего Карла боялась теперь, что он никогда больше не произнесет эти драгоценные слова.
Кроме того, в ее голове постоянно, наперекор всем доводам разума, звучали речи Анны: «Джарид – жестокий человек, Джарид – потребитель. Эти беспощадные слова все глубже проникали в ее разум, разъедали душу. Однако интуиция Карлы и то, что она успела узнать об этом человеке, – все противоречило мнению Анны. Так кто же из них ошибался? Анна или она сама?
А что, если, желая заполучить ее, о чем он заявил открыто, Джарид преднамеренно и жестоко сыграл роль, которая, как он знал, очарует ее?
Этот вопрос не давал Карле заснуть почти всю ночь. Только сам Джарид мог дать ей ответы, в которых она столь сильно нуждалась. Однако с момента, когда он ринулся в больницу, от него так и не было известий.
Лежа в огромной кровати Джарида, чувствуя себя такой маленькой, слабой и потерянной, одна в предрассветной мгле, Карла позволила себе немного поплакать. Так, со слезами, обжигающими ей глаза и щеки, она погрузилась в неглубокий, тревожный сон.
– Карла...
Спокойный голос Джарида пробудил ее сознание, нежное прикосновение разбудило ее чувства. Она прошептала его имя, и слабая светлая улыбка появилась на ее лице, затем включилась память. Резко вскочив, Карла села на постели и тревожно, раскрыв широко глаза, посмотрела на любимого.
Он выглядел измученным. Усталость притупила взгляд, лицо было пепельно-серым, а глубокие морщины резко прочертили складки возле рта.
Усилием воли Карла заставила себя спросить то. что требовалось спросить:
– Твой отец?
– Он жив, – ответил он и с тяжелым вздохом опустился на кровать рядом с ней.
Только теперь Карла сообразила, что он был нагим. Она попыталась расспросить его. но он остановил ее просьбой, в которой она не могла отказать:
– Пожалуйста, не теперь, Карла. Ты так нужна мне, и особенно сейчас. Я очень устал. Мне страшно холодно. Я хочу согреться твоими объятиями, твоим телом. Карла, согрей меня своим теплом. Дай мне отдохнуть.
В ответ Карла протянула к нему руки в молчаливом призыве, безоговорочно подчиняясь его желанию. Она любила его; она не могла отказать ему в этом доказательстве своей любви.
В Джарида словно демоны вселились. Но дикая, безудержная, владеющая им стихия была встречена ответным неистовством Карлы. Его страстные поцелуи иссушали ей губы, сминали их нежную плоть и одновременно рождали чувство невыразимого удовольствия. Разжигая это чувство, она буквально вцеплялась зубами в его губы и язык. Его руки не ласкали – они бесцеремонно сжимали, брали, словно чувствовали на это право. Она даже изредка охала от боли, но тут же забывала о ней, все сильнее разжигая его страстными стонами. Почувствовав, как он с грубой силой раздвигает ей бедра, она с готовностью подогнула колени в откровенном жесте. И когда наконец ее бархатно-нежная теплота обволокла его тело, Карла запрокинула голову в исступленном крике вожделения.
Они одновременно достигли высшей точки блаженства, содрогаясь в невыносимо-сладостном, мучительном экстазе.
В полуобмороке, почти не чувствуя ни рук, ни ног. Карла с трудом приподняла тяжелые веки – как раз в тот момент, когда Джарид освободил ее от своего веса. Его лицо напугало ее: то была искаженная гримаса мучительного стыда и отвращения к себе.
Не сказав ни слова, он отвернулся, лег и немедленно уснул.
Но для Карлы в тот момент сон был немыслим С ощущением боли во всем теле она вылезла из кровати, дотащилась до ванной и встала под мощный напор воды. Режущие кожу струи смешивались с горькими слезами и сплошным потоком омывали ее тело.
Карла вышла из-под душа лишь тогда, когда вода стала нестерпимо холодной.
Немного ожив после такого душа и почти обретя возможность чувствовать, Карла оделась и пошла в кухню – приготовить побольше кофе. Первой задачей для нее было накачать себя кофе.
С чашкой, словно ставшей ее неотъемлемой частью, Карла провела большую часть следующего дня в скитаниях по дому и прилежащей к нему территории.
Ей очень хотелось спать, но тело противилось отдыху; ей хотелось думать, но мозг отказывался работать.
После полудня, ближе к вечеру, все с такой же наполненной чашкой кофе, Карла спустилась на берег ручья. Сев и по-турецки сложив ноги, она прислонилась спиной к стволу дерева и уставилась на неглубокий, но бурный поток, время от времени делая глоток из своей чашки. Сколько она так просидела, Карла и сама не помнила, и скорее почувствовала, нежели услышала, что Джарид присаживается рядом с ней.
– Прости меня.
Карла закрыла глаза и вздрогнула от душевной боли и жалости к самой себе. Две слезы медленна покатились по ее бледным щекам. Но она тут же раскрыла глаза, когда услышала, как Джарид попросил:
– Карла, не плачь.
Он стоял на коленях. Дрожащими руками взял чашку из ее руки и поставил на землю. Затем нежно прижал Карлу к себе.
– Я люблю тебя, а вот теперь обидел. И все после того, как поклялся, что скорее умру, чем обижу тебя, – выговорил он и содрогнулся всем телом. – я ничем не лучше своего отца.
Его признание в любви глубоко тронуло Карлу, и она почувствовала жалость к нему, когда он искренне осуждал себя. Она отклонила голову и посмотрела ему в глаза.
– Не лучше? – повторила она растерянно. – Джарид, я не понимаю.
– А я понимаю, – сказал он, выпустил ее из своих объятий и выпрямился.
Горькое выражение появилось на его лице.
– В тот вечер, когда ты... – Он помолчал и с еще более горькой улыбкой продолжал: – Скажем так, начала опасаться, если не по-настоящему бояться меня...
Карла улыбнулась не более весело, чем он. Она все еще не могла признаться самой себе, что больше боялась своих собственных чувств, чем Джарида.
– Так что «в тот вечер»? Он ответил уже без улыбки:
– В какой-то момент между утром, когда мы виделись, и вечером того же дня ты услышала местные сплетни обо мне, все те душераздирающие подробности о том, как жестоко и безжалостно я обошелся со своим отцом... ведь так?
– Да, – ответила Карла, помешкала и вдруг выпалила: – Мне еще рассказали, как жесток ты был, используя женщин.
Он словно сжался.
– Это неправда. – Его голос звучал твердо и совершенно искренне. – Я согласен, что был груб с отцом... Но женщин никогда не обижал. И я совершенно уверен, что при случае любая женщина имевшая со мной дело, скажет тебе то же самое. Все происходило при обоюдном согласии и на равных условиях.
Карла постаралась подавить охватившую ее дрожь.
– Звучит как-то безразлично и слишком уж по-деловому, – произнесла она, не в состоянии отвлечься от ярких воспоминаний о тех слишком личных, по-дружески теплых отношениях, которые связывали их всю предыдущую неделю.
– Я старательно оберегал себя от привязанностей, – продолжал он, словно в оправдание. – Кстати, из самозащиты. Понимаешь, Карла, я строго придерживался правила – никогда не влюбляться в женщину, чтобы не стать ее рабом. Как случилось, например, с моей матерью, которая своей любовью приковала себя, словно цепями, к моему отцу.
Его отец! И внезапно Карлу озарило, она ясно увидела, что разгадка характера Джарида лежала в его отношениях с отцом. Вот его уязвимое место, болевая точка...
– Ты так сильно ненавидишь своего отца? —мягко спросила она.
Джарид вздохнул:
– Если кто-то и заслуживает ненависти, так это он.
– Что же он такого натворил, чтобы вызвать твою ненависть? – спросила Карла, интуитив» догадываясь, что причина была далеко не пустяковой.
– Это долгая история и не очень красивая, —устало вздохнув, сказал Джарид.
– Мне вообще-то некуда спешить, – мягко произнесла она и попробовала улыбнуться.
Его ответная улыбка приободрила ее.
– Хорошо, – сдался он. – Я буду краток и расскажу лишь самую суть.
Он прищурился, то ли от света красноватых лучей заходящего солнца, то ли пытаясь сосредоточиться – точно сказать Карла не могла, но, глядя на него, чувствовала, как с каждой минутой ее душа все сильнее наполняется теплом и нежностью.
– Как и многие его современники, отец дожил до зрелого возраста, недолюбливая индейцев... О, как ты сама понимаешь, любовь к моей матери была сопряжена для него с внутренней борьбой. Он ее отца он всегда с презрением называл метисом. Просто так случилось, что тот оказался лучшим скотоводом из всех, которые у него когда-либо работали... Но, избалованный своим богатым отцом и потому привыкший иметь все, что пожелает, мой отец женился на моей матери, а затем преуспел в превращении ее жизни в настоящий ад... Мой дед по матери тогда жил на том же ранчо, и домом ему служил трейлер, поставленный на крошечном клочке земли. Существовал официальный акт, согласно которому эта земля переходила к нему от моего деда по отцу... Тот вскоре умер... Ну и эта сделка между ними еще пуще усиливала неприязнь отца. Бывая дома, он запрещал матери посещать деда, но, слава Богу, часто уезжал по делам...
Джарид немного помолчал.
– Я очень любил мать и деда, и отец знал об этом. Все это не подогревало его любви ко мне... – Вдруг он пожал плечами. – Что поделаешь? Изначально, с самого рождения, у меня было одно свойстве, которое обрекало меня на его нелюбовь. Я был живым портретом своего деда по матери. – Он невесело улыбнулся: – Что ты и заметила, в первый раз встретив меня в галерее.
Карле вспомнилось большое полотно в центре стены. Она улыбнулась и кивнула.
– Отец отравлял жизнь матери, деду и мне... – мрачно продолжил Джарид. – Когда я стал достаточно взрослым, чтобы позаботиться о ней, я стал уговаривать мать бросить его, вечно озлобленного грубого... Она отказалась. Когда я спросил, почему мама объяснила очень просто: любит его... Такая красивая и утонченная женщина, а ведь осталась с ним, покорно примирясь с тем адом, в который он превратил ее жизнь! И все только потому, что любила его! – воскликнул Джарид и так сжал челюсти, что заиграли желваки на скулах. – Я не разделял ее чувств, но остался в доме, чтобы защищать ее... В тот же день, когда ее похоронили, я ушел из дома, от его ненависти...
– Потом с отцом случился удар, – мягко сказала Карла. – И ты отказался навестить больного...
Невеселая улыбка вновь вернулась на его лицо:
– Да. И тут же заслужил репутацию жестокого человека. Это было несколько лет назад. И с каждым проходящим годом, и с каждым приступом отцовской болезни, которую я игнорировал, эта репутация усугублялась.
Карла нахмурилась:
– Но в этот раз, когда он позвал, ты пошел к нему. Почему?
Выражение его лица вселило надежду в ее сердце:
– Из-за тебя... и того, что ты сказала.
– Ты пошел из-за меня?! – воскликнула она. —Но, Джарид, я не говорила ни слова! Ты ведь не спрашивал моего мнения.
Джарид покачал головой:
– Тебе не надо было ничего говорить. Ты была рядом, делила мою постель, радовалась вместе со мной и лечила меня.
– О, Джарид... – сказала Карла и больше ничего не смогла произнести. Ей мешали говорить слезы.
– В больнице дела были плохи, Карла, – сказал Джарид подавленно. – Когда я приехал, он не узнал меня. Так я и сидел возле него и ... Я понятия не имел, что скажу ему, если он узнает, но...
Джарид тяжело вздохнул.
– ...Ночью с ним случился припадок или что-то в этом роде. Врачи засуетились вокруг, меня выгнали из палаты. Его положили в одну из палат постоянного контроля – ну, знаешь, где все стены прозрачные? – Он вопросительно поднял брови и, когда Карла кивнула, продолжил: – Я стоял у стены и смотрел, как он борется за свою жизнь... и тут вспомнил твои слова о согласии... и вдруг я понял, что моя мать могла выбирать. Отец любил ее, как вещь, и ненавидел ее за это. Но без ее согласия он никогда бы не смог использовать ее... Когда врачи вышли, они смотрели на меня в удивленном смятении: старик в очередной раз пережил кризис! Когда я вошел, он был в ясном уме и узнал меня... Мы помирились, Карла. Я никогда не буду любить его, но ненависть прошла. И мне кажется, это кое-что значит...
– Нет, Джарид, – мягко поправила она, – это значит очень много.
Некоторое время он молчал. Затем поднял руку и коснулся ее волос:
– Мне нравится, когда твои волосы распущены... Я говорил тебе?
– Да, – сказала Карла, чувствуя, как тает от нежности ее сердце. – Каждый раз, когда мы занимались любовью...
Его рука вдруг замерла, а голос охрип от не свойственных ему ноток неуверенности:
– Я был страшно груб с тобой нынешним утром... Мне нет прощения... и нет другого объяснения, кроме того, что ты ужасно была нужна мне... Я не совладал с собой, а этого со мной никогда не бывало...
Она протянула руку и погладила его нахмуренное лицо:
– Я понимаю.
– Но ведь я использовал тебя!
Она в притворном удивлении подняла брови. Джарид рассмеялся:
– С твоего согласия?
Она рассмеялась вслед за ним:
– Конечно.
В его глазах замерцал свет, всегда волновавший ее. Он обнял ее.
– Ты по-прежнему испытываешь ко мне влечение, Карла? – шепотом спросил он.
– Нет.
Она почувствовала, как напряглось его тело. Он развернулся и положил ее на спину, а сам склонился над ней.
– Нет? – спросил он требовательно. – Как ты можешь так говорить после того, что было сегодня утром? Черт возьми, Карла. Ответь мне!
– Ты еще любишь меня? – ответила она вопросом.
– Да! Я люблю тебя! – прорычал он. – А теперь скажи, почему твое влечение исчезло?
Карла безмятежно улыбалась:
– Потому что я люблю тебя... а влечение и любовь – две совершенно разные вещи.
Он засмеялся. Сначала тихо, а затем неудержимо.
– А знаешь, ты права. Мне кажется, у меня тоже было влечение... Но это – небо и земля... Влечение – неплохая штука, – сказал он, наклонившись и пылко целуя ее. – Но любовь во сто крат лучше.
– Да...
И, лежа в золотистых лучах заходящего солнца, они продолжали доказывать эту мысль.
В качестве свадебного подарка Карла преподнесла Джариду портрет его деда.
– Нам не так уж далеко ехать.
– И куда же? – спросила Карла.
– Увидишь, – ответил он, озорно улыбаясь. Хотя крепись, после всех красот природы тебе может стать слегка не по себе при посещении островка цивилизации.
Лас-Вегас... вот уж поистине островок цивилизации. Мишура, блеск, толпы людей. Хитрые шулера и простодушные туристы. Кричащий лоск города разительно контрастировал с чудесами природы, которые Джарид показал Карле, но, однако, тоже являлся весьма реальной и неотъемлемой частью современного Запада.
Карла с отвращением воспринимала этот контраст. После прямо-таки торжественных, неспешных свиданий с величавой красотой сказочно! природы в ее невозмутимом безмолвии здешний суетный шум, мелькающие электрические огня обилие людей рождали у Карлы душное, тяжелое чувство клаустрофобии. И поскольку Джарид не проявил и намека на желание вложить некоторую часть своих денег в процветание казино, она без промедления поинтересовалась продолжительностью их визита.
– Я снял номера на две ночи, – ответил он затем удовлетворил ее любопытство по поводу туманной фразы, высказанной им у каньона Брис. А далее мы поедем к плотине Гувера, а оттуда прямо к главной достопримечательности.
– Великому Каньону? – спросила Карла, перевивая противоречивые чувства – предвкушение встречи с самым прославленным из семи чудес современного света и острое нежелание так скоро вновь оказаться на головокружительной высоте.
– Да, к Великому, – подтвердил Джарид. – Но если ты не хочешь проводить в Вегасе больше одной ночи, я могу изменить свои ранее сделанные распоряжения.
– Нет, – быстро ответила Карла, – мы будем придерживаться первоначального плана и останемся на две ночи.
Но судьба рассудила иначе, и им пришлось все-таки провести только одну ночь в городе неоновых огней.
В большом отеле с казино их проводили в номер, оформленный в декадентском стиле двадцатого века. Пока посыльный не кончил хлопотать и не ушел, с довольной улыбкой восприняв величину чаевых, которые Джарид положил в его решительно протянутую руку, влюбленные старались не смотреть друг на друга и довольно успешно сдерживали смех, рвущийся наружу. Но он грянул, как взрыв, едва дверь в коридор закрылась с легким щелчком.
– Я решительно чувствую себя распутницей! – выдохнула Карла, между двумя приступами смеха.
– А почему бы и нет, – ответил Джарид, с театрально преувеличенной страстью глядя на нее. – Как насчет небольшой оргии? – Он подмигнул ей и приподнял бровь: – Могу позвонить и заказать шампанское и икру.
– Почему же ты не звонишь? – в тон ему ответа Карла. – Звучит восхитительно!
Так оно и было.
В то время, как многие гости отеля играли, испытывая свою удачу в казино, Карла и Джарид вели иную чувственную игру на огромной круглой кровати в номере люкс, которым были заменены два поначалу заказанных одиночных номера, а любовная игра, начавшаяся приступом смеха, стремительно приобрела напряжение страсти. Пылко и самоотверженно они кормили друг друга икрой угощали вином и предоставляли друг другу свои тела, упиваясь радостью и счастьем быть вместе.
Странно, что, несмотря на всю искусственность обстановки, царившей вокруг, Карла вдруг доверила своему возлюбленному самое сокровенное.
– Я была очень молода и впечатлительна и верила, что по-настоящему люблю, – внезапно сказала Карла, глядя в потолок.
Они лежали бок о бок навзничь на круглой кровати, переполненные счастьем и истощенные физически. Карла знала, что Джарид не спит: его рука успокаивающе гладила ее бедро. И рука замерла при бесстрастном звуке ее голоса. Карла почувствовала, как шевельнулся матрас, когда Джарид перевалился на локоть и взглянул на нее. Его брови сошлись на переносице, глаза были полны участием.
– Память еще тревожит тебя?
Карла не смотрела на него и не меняла позы, обдумывая вопрос. Затем, убедившись, что не чувствует ничего – ни намека на боль, унижения или раскаяние, – повернула голову и улыбнулась:
– Нет, я думаю, что наконец переросла вес последствия.
Она почувствовала удовлетворение, услышав тихий облегченный вздох.
– Может, расскажешь мне об этом?.. О нем?.. Карла криво улыбнулась.
– Особенно нечего рассказывать ни об этом, ни о нем. И уж, конечно, ничего нового в моей истории нет, – сказала она и пожала плечами. Я была поздним ребенком... Мои родители был уже пожилыми людьми, когда я появилась на свет. А старшему и, в сущности, единственному ребенку – моей сестре – было пятнадцать лет, и все они не очень были рады хлопотам, связанным с рождением... Когда я повстречала его, – Карла никогда не упоминала его имени, а Джарид не спрашивал, – я была первокурсницей в колледже и жаждала любви и привязанности... Он с удовольствием предоставил и то, и другое, но за определению плату...
– Плату?! – воскликнул Джарид, резко вскакивая. – Какую еще плату?!
У нее потеплело на душе при виде ярости, вспыхнувшей на его красивом лице. Она зажмурила глаза, вдруг защипавшие от подступающих слез, и сглотнула комок, внезапно застрявший в горле.
– Мои независимость, свобода и моя учеба, – ответила она с трудом. – Я бросила учебу, чтобы помочь ему... я посвятила ему свою жизнь... а взамен он говорил, что любит меня... по крайней мере, раз в неделю, в зависимости от того, хотела я это услышать или нет... Когда я поняла, что мне больше не нужно ни это, ни он сам, я ушла...
– Этот негодяй использовал тебя без зазрения совести, – в бешенстве зарычал Джарид.
– Да, – спокойно ответила она. – Но если я даже ничему другому не научилась, то одну вещь я поняла.
– И что же?..
– Один человек может использовать другого, только если сам человек позволяет ему это!
Вспомнив слова Анны о том, что Джарид – потребитель, Карла посмотрела ему прямо в глаза.
– Я никогда больше не позволю себя использовать, Джарид, – сказала она холодным и твердым тоном, чтобы убрать сердитые морщинки с его лица. – Я говорю, что поняла это только сейчас. А мы с тобой используем друг друга с обоюдного согласия.
Обвив рукой его шею, она притянула его голову к себе.
– Карла...
Она провела языком по его губам.
– Я устала от разговоров, – прошептала она. – Почему бы тебе не замолчать и не попользоваться мною еще немного?
Джарида не надо было уговаривать. Но перед тем как вновь потерять голову от страсти, он дал ей обещание... обещание, прозвучавшее угрозой:
– Мы поговорим об этом завтра. Мне кажется, у нас есть что обсудить.
Но разговор не состоялся. Их прогулка по достопримечательностям внезапно окончилась, когда рано утром следующего дня они проснулись от резкого звука телефонного звонка.
Нанятая Джаридом машина уже дожидалась их, когда они приземлились в Финиксе. Карла как робот плелась вслед за Джаридом, и голова ее кружилась от вихря следовавших одно за другим событий. У нее не было времени даже мало-мальски все обдумать, не то что обсудить. Ежеминутно слышался резкий голос Джарида: «Пошевеливайся!» – и, стараясь не думать о многочисленных вопросах, теснившихся ее голове, Карла поспешно повиновалась.
Тем более что суровый тон его голоса не оставлял иной возможности.
Но, уже сидя в автомобиле на пути к дому с Джаридом, все еще хранящим стоическое чувство, Карле ничего не оставалось делать, как попытаться разобраться со своими мятущимися мыслями, а также подумать над причиной утреннего стремительного отъезда.
Она чувствовала себя как в аду, ничего не понимая и бесконечно страдая. В одном Карла не сомневалась: то, что было между ними – роман, связь, или даже что-то более серьезное, – закончилось сразу после прозвучавшего перед рассветом телефонного звонка.
Борясь с горькими слезами и нестерпимым желанием закричать, отчаянно протестуя против такого конца, она избегала смотреть на суровый профиль Джарида, а уставилась в боковое окно на проносящиеся мимо, утопающие в солнечном свете знакомые картины.
Пытаясь привести свои мысли хоть в какое-то подобие порядка, она принялась вспоминать последовательность событий, начиная с того момента, когда Джарид поднял трубку.
Словно в тумане, сквозь дрему ей послышался спокойный голос Джарида. И вдруг резкая перемена в его тоне развеяла сонный туман и окончательно пробудила ее. В его голосе все сильнее слышались тревожные интонации. Смысл этого короткого разговора уловить не удалось, но хорошо запомнилась чрезвычайная краткость его ответов. Когда наконец повесив трубку, он повернулся к ней, она его не узнала, перед ней был совершенно другой Человек.
– Нам необходимо уехать, – вот все, что он сказал, ничего не объясняя и не спрашивая ее мнения.
– Что? – откидывая растрепавшиеся волосы с лица, спросила Карла. Запутавшись в простынях, она сделала усилие и села. – Почему? Что случилось?
Направившись было к ванной, Джарид остановился и мрачно взглянул на нее.
– Я должен возвратиться в Седону. Отец умирает, – бесстрастным, но каким-то чужим голосом произнес он. Она испуганно охнула, а он, не меняя тона, продолжил: – Окажи мне любезность, пока я буду в ванной, позвони, пожалуйста, вниз и попроси портье приготовить счет!
– Да, конечно, но... – это все, что ей удалось сказать.
– Все потом, Карла, пожалуйста, – нетерпеливо прервал он, поворачиваясь и скрываясь в ванной.
«Потом» не наступило: не было ни времени, ни подходящих условий. Включая душ, она слышала, что он, кажется, говорил с кем-то по телефону. А к моменту, когда она умылась, оделась и уложила вещи, Джарид уже стоял перед дверью, подготовив все необходимое для отъезда, напряженный и готовый к немедленным действиям.
Захваченный вихрем событий, Джарид тем не менее предусмотрел все очень толково. Автомобиль оставил на стоянке возле аэропорта, забронировал места на ранний утренний рейс из Лас-Вегаса. Взятая напрокат машина должна была ждать их прибытия в Финикс.
Планы Джарида осуществлялись пока безукоризненно. Он не учел единственного – не оставил времени или хотя бы условий для исчерпывающего объяснения с Карлой. Он только сказал ей, что звонил лечащий врач его отца, который посоветовал как можно скорее вернуться в Седону. Кроме того, Джарид поставил ее в известность о предпринятых действиях, касающихся возвращения. Во все остальное и, в частности, в то, что творилось в его душе, он, видимо, не счел нужным посвящать Карлу. – Таким образом Карле было предоставлено самостоятельно и в полном неведении выпутываться из рутины собственных домыслов. Без помощи Джарида ответы, которые она находила, были далеко не убедительными. Она чувствовала себя отвергнутой, брошенной, вычеркнутой из его жизни.
Недалеко от пригорода Седоны Джарид нарушил молчание, прервав ее горькие мысли неожиданной просьбой:
– Может быть, ты дождешься меня в моем доме?
Дождаться? В его доме? Может, она не расслышала? Повернувшись на своем сиденье, Карла уставилась на Джарида в полном изумлении.
– Джарид я не понимаю, – она потрясла головой, словно вытряхивая из нее остатки нерешенных загадок. – Ты мне совершенно ничего не объяснил! Ты говоришь «дождаться»... Чего мне дожидаться?
– Меня, – ответил он, взглянув на нее с мольбой и сожалением. – Я понимаю, что ничего не объяснил. Извини меня, просто не было времени.
Он вновь повернулся лицом к шоссе, явив ей профиль, в котором она уже не видела ничего – суровый и непреклонный незнакомец исчез, Джарид снова был с ней.
– И времени по-прежнему нет, – добавил он. – Мне надо будет сразу ехать в больницу, едва успею тебя высадить. Но я обещаю все тебе рассказать, когда вернусь.
При вынужденной остановке у светофора он повернулся к ней:
– Так подождешь меня?
Они находились на распутье – как в фигуральном, так и в буквальном смысле. И Карла вдруг поняла, что от ее ответа зависит будущее их отношений.
Она знала, что в соответствии с ее решением Джарид повернет либо влево, к ее квартире, либо вправо, к своему особняку.
Когда включился зеленый свет, Карла велела ему повернуть направо.
Наградой за ее выбор стало облегчение, появившееся в его взгляде и выражении лица. И Карла почувствовала себя удивительно счастливой.
Это скупое проявление эмоции с его стороны поддерживало Карлу во время долгих часов ожидания и раздумий в его доме. У него хватило времени только для того, чтобы внести чемоданы, предложить чувствовать себя как дома и крепко, но быстро поцеловать ее на прощание. Затем Джарид уехал, оставив ее одну в компании со страхами и путаными мыслями.
День, проведенный в доме Джарида, показался Карле длинным, а ночь – еще длиннее. Пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей, она занимала себя всевозможными делами.
Переоделась в джинсы, просторный свитер и спортивные тапочки.
Побродила по дому.
Распаковала чемоданы, свои и Джарида, и отнесла в ванную комнату грязную одежду.
Пока белье вертелось в стиральной машине, приготовила ленч, который состоял из бутерброда, так и оставшегося недоеденным, и полного кофейника, с которым она расправилась очень быстро.
Переключив стиральный комбайн на режим сушки, вытерла пыль с мебели и пропылесосила все в доме.
Когда сушилка выключилась, Карла сложила вещи аккуратными стопками на кровать Джарида.
Время от времени, а точнее, через каждые две-три минуты она бросала взгляд сначала на часы, а затем на телефон. Стрелки часов двигались с черепашьей скоростью. А телефон молчал. Наконец невыносимое молчание выгнало Карлу из дома.
Побродив вокруг дома, Карла наткнулась на узкую тропинку среди скал и камней. Та круто огибала скальный выступ, на котором был построен дом, и вела на открытый склон, полого спускавшийся к шумно бурлящему ручью Оук-Крик, – и лоток, и каньон получили свое название благодаря обилию дубов. Высокие деревья, еще одетые листвой, неумолимыми стражами стояли по берегам; листья блестели на солнце и едва слышно шелестели.
Опустившись на землю в тени деревьев, Карла как завороженная смотрела на воду, бурлившую вокруг камней в русле ручья. Здесь она наконец отпустила на волю многочисленные вопросы, о которых старалась не думать весь этот долгий день. Вопросы, вырвавшись на свободу, тут же слились в одну основополагающую мысль.
Что их ждет дальше?
Карла, честно говоря, побаивалась даже касаться этой проблемы. За неполную неделю, проведенную в обществе Джарида, она успела привыкнуть к мысли, что она его глубоко, по-настоящему любит, и это чувство как-то незаметно стало ее неотъемлемой частью. И хотя еще несколько дней назад она посчитала бы это невозможным, сейчас она была готова признаться во всем Джариду.
Джарид...
Любимое имя мучительно долгим эхом прозвучало в ее мозгу. Карла глубоко вздохнула. Она безнадежно любила его и умирала от желания признаться в этом ему и всему миру.
Все дни их чудесного путешествия, все ночи разделенной чувственной радости она сдерживала слова любви, трепетавшие на ее губах, ожидая, надеясь услышать их сначала от Джарида.
Ее ожидания были напрасны. Джарид никогда не говорил ей больше о своей любви, кроме того единственного случая, когда он сказал, что любит ее словно в пику ее дерзкому выпаду: «Для меня это влечение, Джарид!»
А для меня это любовь, Карла.
Больше всего Карла боялась теперь, что он никогда больше не произнесет эти драгоценные слова.
Кроме того, в ее голове постоянно, наперекор всем доводам разума, звучали речи Анны: «Джарид – жестокий человек, Джарид – потребитель. Эти беспощадные слова все глубже проникали в ее разум, разъедали душу. Однако интуиция Карлы и то, что она успела узнать об этом человеке, – все противоречило мнению Анны. Так кто же из них ошибался? Анна или она сама?
А что, если, желая заполучить ее, о чем он заявил открыто, Джарид преднамеренно и жестоко сыграл роль, которая, как он знал, очарует ее?
Этот вопрос не давал Карле заснуть почти всю ночь. Только сам Джарид мог дать ей ответы, в которых она столь сильно нуждалась. Однако с момента, когда он ринулся в больницу, от него так и не было известий.
Лежа в огромной кровати Джарида, чувствуя себя такой маленькой, слабой и потерянной, одна в предрассветной мгле, Карла позволила себе немного поплакать. Так, со слезами, обжигающими ей глаза и щеки, она погрузилась в неглубокий, тревожный сон.
– Карла...
Спокойный голос Джарида пробудил ее сознание, нежное прикосновение разбудило ее чувства. Она прошептала его имя, и слабая светлая улыбка появилась на ее лице, затем включилась память. Резко вскочив, Карла села на постели и тревожно, раскрыв широко глаза, посмотрела на любимого.
Он выглядел измученным. Усталость притупила взгляд, лицо было пепельно-серым, а глубокие морщины резко прочертили складки возле рта.
Усилием воли Карла заставила себя спросить то. что требовалось спросить:
– Твой отец?
– Он жив, – ответил он и с тяжелым вздохом опустился на кровать рядом с ней.
Только теперь Карла сообразила, что он был нагим. Она попыталась расспросить его. но он остановил ее просьбой, в которой она не могла отказать:
– Пожалуйста, не теперь, Карла. Ты так нужна мне, и особенно сейчас. Я очень устал. Мне страшно холодно. Я хочу согреться твоими объятиями, твоим телом. Карла, согрей меня своим теплом. Дай мне отдохнуть.
В ответ Карла протянула к нему руки в молчаливом призыве, безоговорочно подчиняясь его желанию. Она любила его; она не могла отказать ему в этом доказательстве своей любви.
В Джарида словно демоны вселились. Но дикая, безудержная, владеющая им стихия была встречена ответным неистовством Карлы. Его страстные поцелуи иссушали ей губы, сминали их нежную плоть и одновременно рождали чувство невыразимого удовольствия. Разжигая это чувство, она буквально вцеплялась зубами в его губы и язык. Его руки не ласкали – они бесцеремонно сжимали, брали, словно чувствовали на это право. Она даже изредка охала от боли, но тут же забывала о ней, все сильнее разжигая его страстными стонами. Почувствовав, как он с грубой силой раздвигает ей бедра, она с готовностью подогнула колени в откровенном жесте. И когда наконец ее бархатно-нежная теплота обволокла его тело, Карла запрокинула голову в исступленном крике вожделения.
Они одновременно достигли высшей точки блаженства, содрогаясь в невыносимо-сладостном, мучительном экстазе.
В полуобмороке, почти не чувствуя ни рук, ни ног. Карла с трудом приподняла тяжелые веки – как раз в тот момент, когда Джарид освободил ее от своего веса. Его лицо напугало ее: то была искаженная гримаса мучительного стыда и отвращения к себе.
Не сказав ни слова, он отвернулся, лег и немедленно уснул.
Но для Карлы в тот момент сон был немыслим С ощущением боли во всем теле она вылезла из кровати, дотащилась до ванной и встала под мощный напор воды. Режущие кожу струи смешивались с горькими слезами и сплошным потоком омывали ее тело.
Карла вышла из-под душа лишь тогда, когда вода стала нестерпимо холодной.
Немного ожив после такого душа и почти обретя возможность чувствовать, Карла оделась и пошла в кухню – приготовить побольше кофе. Первой задачей для нее было накачать себя кофе.
С чашкой, словно ставшей ее неотъемлемой частью, Карла провела большую часть следующего дня в скитаниях по дому и прилежащей к нему территории.
Ей очень хотелось спать, но тело противилось отдыху; ей хотелось думать, но мозг отказывался работать.
После полудня, ближе к вечеру, все с такой же наполненной чашкой кофе, Карла спустилась на берег ручья. Сев и по-турецки сложив ноги, она прислонилась спиной к стволу дерева и уставилась на неглубокий, но бурный поток, время от времени делая глоток из своей чашки. Сколько она так просидела, Карла и сама не помнила, и скорее почувствовала, нежели услышала, что Джарид присаживается рядом с ней.
– Прости меня.
Карла закрыла глаза и вздрогнула от душевной боли и жалости к самой себе. Две слезы медленна покатились по ее бледным щекам. Но она тут же раскрыла глаза, когда услышала, как Джарид попросил:
– Карла, не плачь.
Он стоял на коленях. Дрожащими руками взял чашку из ее руки и поставил на землю. Затем нежно прижал Карлу к себе.
– Я люблю тебя, а вот теперь обидел. И все после того, как поклялся, что скорее умру, чем обижу тебя, – выговорил он и содрогнулся всем телом. – я ничем не лучше своего отца.
Его признание в любви глубоко тронуло Карлу, и она почувствовала жалость к нему, когда он искренне осуждал себя. Она отклонила голову и посмотрела ему в глаза.
– Не лучше? – повторила она растерянно. – Джарид, я не понимаю.
– А я понимаю, – сказал он, выпустил ее из своих объятий и выпрямился.
Горькое выражение появилось на его лице.
– В тот вечер, когда ты... – Он помолчал и с еще более горькой улыбкой продолжал: – Скажем так, начала опасаться, если не по-настоящему бояться меня...
Карла улыбнулась не более весело, чем он. Она все еще не могла признаться самой себе, что больше боялась своих собственных чувств, чем Джарида.
– Так что «в тот вечер»? Он ответил уже без улыбки:
– В какой-то момент между утром, когда мы виделись, и вечером того же дня ты услышала местные сплетни обо мне, все те душераздирающие подробности о том, как жестоко и безжалостно я обошелся со своим отцом... ведь так?
– Да, – ответила Карла, помешкала и вдруг выпалила: – Мне еще рассказали, как жесток ты был, используя женщин.
Он словно сжался.
– Это неправда. – Его голос звучал твердо и совершенно искренне. – Я согласен, что был груб с отцом... Но женщин никогда не обижал. И я совершенно уверен, что при случае любая женщина имевшая со мной дело, скажет тебе то же самое. Все происходило при обоюдном согласии и на равных условиях.
Карла постаралась подавить охватившую ее дрожь.
– Звучит как-то безразлично и слишком уж по-деловому, – произнесла она, не в состоянии отвлечься от ярких воспоминаний о тех слишком личных, по-дружески теплых отношениях, которые связывали их всю предыдущую неделю.
– Я старательно оберегал себя от привязанностей, – продолжал он, словно в оправдание. – Кстати, из самозащиты. Понимаешь, Карла, я строго придерживался правила – никогда не влюбляться в женщину, чтобы не стать ее рабом. Как случилось, например, с моей матерью, которая своей любовью приковала себя, словно цепями, к моему отцу.
Его отец! И внезапно Карлу озарило, она ясно увидела, что разгадка характера Джарида лежала в его отношениях с отцом. Вот его уязвимое место, болевая точка...
– Ты так сильно ненавидишь своего отца? —мягко спросила она.
Джарид вздохнул:
– Если кто-то и заслуживает ненависти, так это он.
– Что же он такого натворил, чтобы вызвать твою ненависть? – спросила Карла, интуитив» догадываясь, что причина была далеко не пустяковой.
– Это долгая история и не очень красивая, —устало вздохнув, сказал Джарид.
– Мне вообще-то некуда спешить, – мягко произнесла она и попробовала улыбнуться.
Его ответная улыбка приободрила ее.
– Хорошо, – сдался он. – Я буду краток и расскажу лишь самую суть.
Он прищурился, то ли от света красноватых лучей заходящего солнца, то ли пытаясь сосредоточиться – точно сказать Карла не могла, но, глядя на него, чувствовала, как с каждой минутой ее душа все сильнее наполняется теплом и нежностью.
– Как и многие его современники, отец дожил до зрелого возраста, недолюбливая индейцев... О, как ты сама понимаешь, любовь к моей матери была сопряжена для него с внутренней борьбой. Он ее отца он всегда с презрением называл метисом. Просто так случилось, что тот оказался лучшим скотоводом из всех, которые у него когда-либо работали... Но, избалованный своим богатым отцом и потому привыкший иметь все, что пожелает, мой отец женился на моей матери, а затем преуспел в превращении ее жизни в настоящий ад... Мой дед по матери тогда жил на том же ранчо, и домом ему служил трейлер, поставленный на крошечном клочке земли. Существовал официальный акт, согласно которому эта земля переходила к нему от моего деда по отцу... Тот вскоре умер... Ну и эта сделка между ними еще пуще усиливала неприязнь отца. Бывая дома, он запрещал матери посещать деда, но, слава Богу, часто уезжал по делам...
Джарид немного помолчал.
– Я очень любил мать и деда, и отец знал об этом. Все это не подогревало его любви ко мне... – Вдруг он пожал плечами. – Что поделаешь? Изначально, с самого рождения, у меня было одно свойстве, которое обрекало меня на его нелюбовь. Я был живым портретом своего деда по матери. – Он невесело улыбнулся: – Что ты и заметила, в первый раз встретив меня в галерее.
Карле вспомнилось большое полотно в центре стены. Она улыбнулась и кивнула.
– Отец отравлял жизнь матери, деду и мне... – мрачно продолжил Джарид. – Когда я стал достаточно взрослым, чтобы позаботиться о ней, я стал уговаривать мать бросить его, вечно озлобленного грубого... Она отказалась. Когда я спросил, почему мама объяснила очень просто: любит его... Такая красивая и утонченная женщина, а ведь осталась с ним, покорно примирясь с тем адом, в который он превратил ее жизнь! И все только потому, что любила его! – воскликнул Джарид и так сжал челюсти, что заиграли желваки на скулах. – Я не разделял ее чувств, но остался в доме, чтобы защищать ее... В тот же день, когда ее похоронили, я ушел из дома, от его ненависти...
– Потом с отцом случился удар, – мягко сказала Карла. – И ты отказался навестить больного...
Невеселая улыбка вновь вернулась на его лицо:
– Да. И тут же заслужил репутацию жестокого человека. Это было несколько лет назад. И с каждым проходящим годом, и с каждым приступом отцовской болезни, которую я игнорировал, эта репутация усугублялась.
Карла нахмурилась:
– Но в этот раз, когда он позвал, ты пошел к нему. Почему?
Выражение его лица вселило надежду в ее сердце:
– Из-за тебя... и того, что ты сказала.
– Ты пошел из-за меня?! – воскликнула она. —Но, Джарид, я не говорила ни слова! Ты ведь не спрашивал моего мнения.
Джарид покачал головой:
– Тебе не надо было ничего говорить. Ты была рядом, делила мою постель, радовалась вместе со мной и лечила меня.
– О, Джарид... – сказала Карла и больше ничего не смогла произнести. Ей мешали говорить слезы.
– В больнице дела были плохи, Карла, – сказал Джарид подавленно. – Когда я приехал, он не узнал меня. Так я и сидел возле него и ... Я понятия не имел, что скажу ему, если он узнает, но...
Джарид тяжело вздохнул.
– ...Ночью с ним случился припадок или что-то в этом роде. Врачи засуетились вокруг, меня выгнали из палаты. Его положили в одну из палат постоянного контроля – ну, знаешь, где все стены прозрачные? – Он вопросительно поднял брови и, когда Карла кивнула, продолжил: – Я стоял у стены и смотрел, как он борется за свою жизнь... и тут вспомнил твои слова о согласии... и вдруг я понял, что моя мать могла выбирать. Отец любил ее, как вещь, и ненавидел ее за это. Но без ее согласия он никогда бы не смог использовать ее... Когда врачи вышли, они смотрели на меня в удивленном смятении: старик в очередной раз пережил кризис! Когда я вошел, он был в ясном уме и узнал меня... Мы помирились, Карла. Я никогда не буду любить его, но ненависть прошла. И мне кажется, это кое-что значит...
– Нет, Джарид, – мягко поправила она, – это значит очень много.
Некоторое время он молчал. Затем поднял руку и коснулся ее волос:
– Мне нравится, когда твои волосы распущены... Я говорил тебе?
– Да, – сказала Карла, чувствуя, как тает от нежности ее сердце. – Каждый раз, когда мы занимались любовью...
Его рука вдруг замерла, а голос охрип от не свойственных ему ноток неуверенности:
– Я был страшно груб с тобой нынешним утром... Мне нет прощения... и нет другого объяснения, кроме того, что ты ужасно была нужна мне... Я не совладал с собой, а этого со мной никогда не бывало...
Она протянула руку и погладила его нахмуренное лицо:
– Я понимаю.
– Но ведь я использовал тебя!
Она в притворном удивлении подняла брови. Джарид рассмеялся:
– С твоего согласия?
Она рассмеялась вслед за ним:
– Конечно.
В его глазах замерцал свет, всегда волновавший ее. Он обнял ее.
– Ты по-прежнему испытываешь ко мне влечение, Карла? – шепотом спросил он.
– Нет.
Она почувствовала, как напряглось его тело. Он развернулся и положил ее на спину, а сам склонился над ней.
– Нет? – спросил он требовательно. – Как ты можешь так говорить после того, что было сегодня утром? Черт возьми, Карла. Ответь мне!
– Ты еще любишь меня? – ответила она вопросом.
– Да! Я люблю тебя! – прорычал он. – А теперь скажи, почему твое влечение исчезло?
Карла безмятежно улыбалась:
– Потому что я люблю тебя... а влечение и любовь – две совершенно разные вещи.
Он засмеялся. Сначала тихо, а затем неудержимо.
– А знаешь, ты права. Мне кажется, у меня тоже было влечение... Но это – небо и земля... Влечение – неплохая штука, – сказал он, наклонившись и пылко целуя ее. – Но любовь во сто крат лучше.
– Да...
И, лежа в золотистых лучах заходящего солнца, они продолжали доказывать эту мысль.
В качестве свадебного подарка Карла преподнесла Джариду портрет его деда.