Страница:
Проглотив проклятия, он хотел было послать записку и попросить ее ускользнуть хоть на минуту. Но тут зазвонил звонок на входной двери. Колторп встретился с ним взглядом.
— Может быть, милорд, вы хотели бы подождать в гостиной?
Он вошел туда и стал ждать, слушая, как стадо элегантных матрон, приехавших с визитом, провели в гостиную, чтобы повидаться с Амелией.
С растущим чувством разочарования и неловкости он принял неизбежное и вышел из этого дома. Записки он не оставил.
Он поехал в свой клуб. Друзья пригласили его позавтракать. Кое-кто из них собирался завтра поехать в Кембриджшир, как и он; тот вечер был последним, когда они могли попировать в холостяцкой компании. И они попировали. Но хотя он смеялся и искренне радовался их обществу, мысли его были далеко — они были сосредоточены не на старых друзьях, но на той, кто скоро станет его женой.
Устремив незрячий взгляд на холодный камин, он пытался понять, что он испытывает. Но ответа не нашел. Когда часы пробили шесть, он встал и пошел переодеваться.
Единственное, чем хорош был большой бал у леди Кардиган, так это тем, что это бал и, стало быть, будут танцы. И он сможет держать Амелию в своих объятиях, даже посреди бального зала. В своем теперешнем состоянии он был благодарен судьбе даже за это.
— С тобой все в порядке? — спросила она, едва они закружились в первом вальсе. — Что случилось?
Он посмотрел на нее почти раздраженно:
— Ничего.
Веселая маска Амелии как будто соскользнула с ее лица, и она бросила на Люка недоверчивый взгляд.
— Не нужно меня обманывать. — Она нарочно употребила эти слова. — Я вижу это по твоим глазам.
Они не были темными — в них бушевал огонь. Посмотрев в них, она убедилась, что и правда с ним что-то не так. Они были слишком близки к важнейшему в их жизни событию — венчанию, — чтобы позволить чему бы то ни было встать у себя на пути.
— Не тужи. — Она чувствовала, как напряглось у нее лицо, и заставила себя казаться спокойной.
Он молчал, скрывшись за своей обычной бесстрастной маской, и она, набрав побольше воздуха, выговорила то, что, по ее мнению, и было проблемой:
— Это деньги?
— Что? — Его как громом поразили эти слова, но это могла быть и просто реакция на подобный вопрос.
— Тебе нужны деньги на что-то — сейчас, до свадьбы?
Лицо его утратило равнодушное выражение. Она никогда еще не видела его в таком ужасе.
— Ради Бога! Нет! Мне не нужны…
Его глаза сверкнули. Она явно задела его за живое, но не жалела об этом.
— Лучше бы ты сказал мне, в чем дело, а не заставлял гадать. — Она выждала, пока они закружились в конце зала, чувствуя, как он обнял ее крепче и притянул к себе. Но вот он ее отпустил, чтобы не привлекать к ним внимания.
— Итак, что же случилось? — спросила она настойчиво, когда они, как положено, вновь закружились по залу.
Он нахмурился:
— Мне нужны не деньги.
Она испытала некоторое облегчение.
— Хорошо. Но что же тогда?
Ее охватили раздражение и разочарование, однако он не торопился с ответом. Они уже снова возвращались в конец зала, когда он ответил:
— Мне просто хотелось бы, чтобы уже была среда.
Она улыбнулась:
— Я думала, только невесты с нетерпением ждут свадьбы.
Его темный, как полночь, взгляд впился в ее лицо.
— Я с нетерпением жду вовсе не свадьбы.
Если у нее и оставались какие-то сомнения, выражение его глаз, не просто пылкое, но знающее, возбуждающее, целеустремленно распаляющее, напоминающее об их близости, говорило само за себя. На щеках ее вспыхнул румянец, но она не опустила глаза и не стала изображать из себя невинность, раз уж благодаря ему она больше не была невинной.
— Ты уверен, что хочешь отбыть в тот же вечер? Ведь нам ничего не стоит остаться на ночь в Сомерсхэме.
Губы его разжались, глаза оставались такими же напряженными.
— Нет. Ведь Калвертон-Чейз всего в нескольких часах езды…
Вальс кончился, музыка стихла. Он повернул ее к себе, остановился, взял за руку, поцеловал пальцы, не сводя с нее глаз.
— Было бы весьма благопристойно с нашей стороны уехать туда.
По телу ее пробежала дрожь — это была реакция на легкий намек в его голосе. Он позволил устроить свадьбу, раз ей хочется, но настаивал на том, чтобы после свадебного завтрака они уехали в Калвертон-Чейз. Значит, ее первая ночь в качестве его жены пройдет в доме его предков.
Несколько опасливо она согласилась, склонив голову, и улыбка, не веселая, но напряженная, изогнула ее губы. К ним уже спешили гости, Люк только и успел с серьезным видом кивнуть ей в ответ.
Оба они, по молчаливому соглашению, улыбнулись собравшейся вокруг них толпе и принялись болтать и раздаривать улыбки.
Вечер шел для них точно так же, как и все предыдущие вечера, только на этот раз побеседовать наедине они смогли лишь во время вальса, однако, вальсируя во второй раз, оба молчали.
К концу бала к ним подошла Минерва; оставив Люка беседовать с леди Мелроуз и миссис Хайбери, Амелия договорилась с матерью Люка о том, кто из членов его семьи будет присутствовать на свадьбе. Минерва хотела уже отойти, когда взгляд ее остановился на кольце с жемчугом и бриллиантами, которое Люк подарил Амелии.
— Красивая вещь, не правда ли? Это обручальное кольцо переходило в нашей семье по наследству. Оно очень вам идет, дорогая. — Она перевела взгляд на сына, и улыбка ее исчезла. — Если вы не возражаете, мне бы хотелось сказать пару слов Люку.
— Конечно. — И Амелия завела разговор с двумя дамами, предоставив Люка его матери.
Минерва положила руку ему на плечо и, отведя в сторону, заговорила тихим голосом:
— Амелия только что показала мне свое кольцо.
Он насторожился, не успев взять себя в руки. Мать бросила на него недовольный взгляд.
— Кажется, — продолжала она, — Амелия верит, что это обручальное кольцо переходило в семье Эшфордов от поколения к поколению.
Он выдержал ее взгляд, потом нехотя признался:
— Я говорил о том кольце, когда дарил ей это.
— И конечно же, позволил ей самой связать их в одно? — Поскольку он ничего не ответил, она покачала головой. — Ах, Люк…
В ее глазах он увидел не то чтобы осуждение, нет, он почувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой.
— Мне не хотелось тревожить ее рассказом о том, откуда взялось это кольцо.
Она ждала, но он больше ничего не сказал, чтобы оправдать свой поступок.
Внимательно посмотрев ему в глаза — она была одной из тех немногих, кому это всегда удавалось, — Минерва вздохнула.
— Я обещала не вмешиваться и не буду. Но берегись — чем дольше ты будешь откладывать свое признание, тем труднее будет его сделать.
— Мне это уже говорили. — Речь у них шла о двух разных признаниях, но одно неизбежно вело ко второму. Он посмотрел на Амелию. — Я дал слово чести, что скажу ей. Но только не сейчас.
Минерва опять покачала головой, на этот раз со скрытой улыбкой. И отошла, сжав ему руку.
— Ты, как всегда, проложил в ад собственную дорогу.
Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась в толпе гостей. А затем направился к Амелии.
На следующее утро Амелия уехала в Сомерсхэм-Плейс вместе со своими родителями, братом Саймоном и младшими сестрами Генриеттой и Мэри, дворецким Колторпом и несколькими слугами, которые должны были помогать прислуге в Плейсе, главной резиденции Девила, огромном просторном доме, средоточии герцогского рода.
Они приехали поздним утром и нашли других членов семьи уже на месте: там были Елена, вдовствующая герцогиня, мать Девила, и старая двоюродная бабка Клара, приехавшая из своего дома в Сомерсете. Леди Осбалдестоун, дальняя родня, прибыла в своей карете следом за ними. Саймон почтительно встретил ее и помог ей войти в дом.
Гонория и Девил приехали днем раньше со своей семьей. Сестра-близнец Амелии, Аманда, ее молодой муж Мартин, граф Декстер, он же кузен Люка, спешили из своего дома на севере; их ждали сегодня попозже. Катриона и Ричард прислали извинения — приехать из Шотландии за такой короткий срок, вдобавок с новорожденным ребенком, было просто невозможно.
Люк, его мать, Эмили и Энн ожидались попозже к вечеру. Путем осторожных расспросов Амелия узнала, что Люку отвели комнату в крыле, противоположном тому, где поселили ее, и как можно дальше. А в доме размером с дворец это было действительно далеко; любая попытка посетить его сегодня ночью была обречена на провал.
Общество как раз сидело за ленчем, когда грохот колес по гравию сообщил о прибытии очередных гостей. Вскоре послышались веселые голоса — кто-то приветствовал Уэбстера.
Амелия положила салфетку и обменялась улыбками с матерью. Обе вышли в холл. Поняв, кто они, эти вновь прибывшие, Гонория тоже вышла, но не так поспешно.
— Я надеюсь, нас ждали, — сказала Уэбстеру девушка в выцветшем дорожном платье и толстых очках.
Прежде чем Уэбстер успел ответить, ее спутница, в таком же выцветшем платье, пискнула:
— Право же, вы могли бы и узнать нас — просто мы немножко выросли со времени последнего визита.
Луиза рассмеялась и бросилась на помощь Уэбстеру.
— Конечно, вас ждали, Пенелопа. — Она заключила младшую сестру Люка в нежные объятия, потом, передав Пенелопу Амелии, повернулась к другой сестре: — А что же до вас, мисс, кто увидит вас хоть разок, тот никогда вас не забудет.
Порция, третья сестра Люка, сморщила носик.
— Насколько помню, я была неряшливой маленькой нахалкой, когда в последний раз приезжала сюда. И очень надеюсь, что этот джентльмен меня забыл.
— О нет, мисс Порция, — заверил ее Уэбстер со своей обычной невозмутимостью, но с блеском в глазах. — Я очень хорошо вас помню.
Выбравшись из крепких объятий Амелии, Порция скорчила ему гримаску и повернулась, чтобы поздороваться с Гонорией.
— Право, милочка, — Гонория окинула взглядом агатово-черные волосы Порции, не вьющиеся, но падающие свободными волнами, — не думаю, чтобы вас можно было забыть. Любое преступление, которое вы совершите, будут помнить вечно.
Порция вздохнула:
— С моими-то глазами и волосами — да, это неизбежно. — Черные волосы и темно-синие глаза, которые у Люка были такими выразительно мужественными, у Порции оказались удивительно женственными. Но она, сорванец от рождения, никогда этого не ценила.
— Не важно. — Амелия обняла одной рукой Порцию, другой — Пенелопу. — Мы только что сели завтракать, и я уверена, что вы умираете с голоду.
Пенелопа поправила очки на переносице.
— Да, еда нас всегда интересует.
Остаток дня Амелия провела, приветствуя гостей и помогая разводить родственников по комнатам. Времени думать о свадьбе у нее почти не осталось — только о списке того, что нужно сделать; когда, ближе к вечеру, она примеряла свадебное платье для последней подгонки в обществе любующихся ею Луизы, Аманды и родных теток, даже намека на взволнованность в ней не наблюдалось.
Позже они с Амандой ушли к ней в комнату, легли на кровать и завели разговор — как делали всегда, как будут делать всегда, замужем они или нет. Когда уставшая от поездки Аманда задремала, Амелия тихо встала и выскользнула из комнаты.
Она знала этот дом с детства — выйти в сад так, чтобы тебя не заметили, было делом нетрудным. Под гостеприимным покровом густой дубовой листвы она пересекла лужайку, направляясь туда, где — она была уверена — можно побыть одной и найти минутку для блаженного покоя.
Солнце садилось, но лучи его все еще сквозили в деревьях, когда она пересекла площадку перед маленькой церковью. Построенная из камня, церковь простояла века и видела множество венчаний Кинстеров, и все заключенные здесь браки, как гласила история, длились очень долго. Но не поэтому она решила венчаться под этими древними сводами. Здесь венчались ее родители, здесь ее крестили. Это представлялось ей правильным — завершить в этом месте одну фазу своей жизни и сразу вступить в новую.
Она остановилась на маленькой паперти и ощутила покой и глубокую радость, которыми были пропитаны древние камни. Она толкнула дверь, та распахнулась бесшумно, и Амелия вошла. И поняла, что она не единственная, кто пришел сюда искать покоя.
Лицом к алтарю стоял ее жених и смотрел на окно в нише высоко над головой. Сверкающие разноцветные стекла были великолепны, но не ими была занята его голова.
Он не мог бы сказать, что его занимало, не мог отделить одно чувство от другого, вытянуть одну нить из клубка — все в нем было в движении, все то сливалось, то разделялось, и все было пропитано одним — жаждой.
Амелия — его жена!
Это случится здесь завтра утром. Ему оставалось только ждать, и она будет принадлежать ему.
И именно здесь, где никто и ничто не отвлекали его от ясного понимания, от признания пугающей правды, именно здесь жажда томила его еще сильнее.
Это место — молчаливый свидетель союзов в течение столетий и пропитано их духом, их пульсирующей силой, которая, протекая сквозь эти союзы, связывает прошлое с настоящим и течет дальше, чтобы коснуться будущего.
Он всегда чувствовал, что в Сомерсхэм-Плейс есть что-то. В течение многих лет он, время от времени заходя сюда, всегда смутно ощущал это особенное «что-то», но только теперь ясно осознал, что это такое. Только теперь, когда его голова и — если быть честным — его душа и сердце настроились на ритм барабана, на ту же неистовую жажду, на ту же охоту воина.
Когда именно это стало для него столь важно, он не знал. Может быть, это всегда здесь присутствовало, ожидая подходящего случая, подходящей женщины, чтобы дать этому жизнь, высвободить это.
Взять над ним власть.
Он перевел дыхание, сосредоточился на алтаре. Вот что он, когда обвенчается с ней завтра, примет. Когда он принесет обеты, они будут даны не только ей, не только ему самому, но чему-то вне их обоих.
Он оглянулся и увидел Амелию. Улыбаясь ласково и спокойно, она шла к нему.
Остановившись перед ним, совсем близко, но все же сохраняя расстояние между ними, она смотрела ему в глаза, самообладание ее было потрясающим. Любопытная, но не вопрошающая.
— Размышляешь?
Он впитывал ее лицо, он устремил взгляд на ее глаза, но все же заставил себя оглянуться.
— Замечательное старинное здание. — Он снова повернулся к ней. — Ты правильно сделала, выбрав его.
Она улыбнулась еще шире и тоже огляделась.
— Я рада, что ты так считаешь.
Ему не хотелось к ней прикасаться — не хотелось рисковать. Желание гудело в нем, а жажда пощипывала кожу.
— Я полагаю, нам не следует пока встречаться, по крайней мере наедине.
— Думаю, что никому и в голову не придет, что мы можем встретиться.
Он понял, о чем она думает. Ему вдруг захотелось открыть ей правду, всю правду. Снять эту тяжесть с сердца перед завтрашним днем…
Но она еще не сказала своего «да». Завтра.
Он, нахмурясь, указал ей на дверь.
— Лучше вернемся в дом, иначе какая-нибудь светлая голова заметит, что нас с тобой нет, и воображение у всех разгуляется.
Она, усмехнувшись, пошла впереди него по проходу к двери. Он хотел открыть перед ней дверь — она остановила его, положив ладонь ему на плечо.
Их глаза встретились — она улыбнулась и прикоснулась к его губам. Поцеловала его осторожно, легко; от стараний подавить свою реакцию он пошатнулся.
Он не успел проиграть битву — она отодвинулась и снова встретилась с ним взглядом и улыбнулась.
— Благодарю тебя, что ты согласился на мое предложение и не стал медлить.
Он, помешкав мгновение, открыл перед ней дверь. Она вышла, подождала, пока он тоже выйдет, и затем очень благопристойно, бок о бок, они пошли по дорожке к дому.
Глава 12
— Может быть, милорд, вы хотели бы подождать в гостиной?
Он вошел туда и стал ждать, слушая, как стадо элегантных матрон, приехавших с визитом, провели в гостиную, чтобы повидаться с Амелией.
С растущим чувством разочарования и неловкости он принял неизбежное и вышел из этого дома. Записки он не оставил.
Он поехал в свой клуб. Друзья пригласили его позавтракать. Кое-кто из них собирался завтра поехать в Кембриджшир, как и он; тот вечер был последним, когда они могли попировать в холостяцкой компании. И они попировали. Но хотя он смеялся и искренне радовался их обществу, мысли его были далеко — они были сосредоточены не на старых друзьях, но на той, кто скоро станет его женой.
Устремив незрячий взгляд на холодный камин, он пытался понять, что он испытывает. Но ответа не нашел. Когда часы пробили шесть, он встал и пошел переодеваться.
Единственное, чем хорош был большой бал у леди Кардиган, так это тем, что это бал и, стало быть, будут танцы. И он сможет держать Амелию в своих объятиях, даже посреди бального зала. В своем теперешнем состоянии он был благодарен судьбе даже за это.
— С тобой все в порядке? — спросила она, едва они закружились в первом вальсе. — Что случилось?
Он посмотрел на нее почти раздраженно:
— Ничего.
Веселая маска Амелии как будто соскользнула с ее лица, и она бросила на Люка недоверчивый взгляд.
— Не нужно меня обманывать. — Она нарочно употребила эти слова. — Я вижу это по твоим глазам.
Они не были темными — в них бушевал огонь. Посмотрев в них, она убедилась, что и правда с ним что-то не так. Они были слишком близки к важнейшему в их жизни событию — венчанию, — чтобы позволить чему бы то ни было встать у себя на пути.
— Не тужи. — Она чувствовала, как напряглось у нее лицо, и заставила себя казаться спокойной.
Он молчал, скрывшись за своей обычной бесстрастной маской, и она, набрав побольше воздуха, выговорила то, что, по ее мнению, и было проблемой:
— Это деньги?
— Что? — Его как громом поразили эти слова, но это могла быть и просто реакция на подобный вопрос.
— Тебе нужны деньги на что-то — сейчас, до свадьбы?
Лицо его утратило равнодушное выражение. Она никогда еще не видела его в таком ужасе.
— Ради Бога! Нет! Мне не нужны…
Его глаза сверкнули. Она явно задела его за живое, но не жалела об этом.
— Лучше бы ты сказал мне, в чем дело, а не заставлял гадать. — Она выждала, пока они закружились в конце зала, чувствуя, как он обнял ее крепче и притянул к себе. Но вот он ее отпустил, чтобы не привлекать к ним внимания.
— Итак, что же случилось? — спросила она настойчиво, когда они, как положено, вновь закружились по залу.
Он нахмурился:
— Мне нужны не деньги.
Она испытала некоторое облегчение.
— Хорошо. Но что же тогда?
Ее охватили раздражение и разочарование, однако он не торопился с ответом. Они уже снова возвращались в конец зала, когда он ответил:
— Мне просто хотелось бы, чтобы уже была среда.
Она улыбнулась:
— Я думала, только невесты с нетерпением ждут свадьбы.
Его темный, как полночь, взгляд впился в ее лицо.
— Я с нетерпением жду вовсе не свадьбы.
Если у нее и оставались какие-то сомнения, выражение его глаз, не просто пылкое, но знающее, возбуждающее, целеустремленно распаляющее, напоминающее об их близости, говорило само за себя. На щеках ее вспыхнул румянец, но она не опустила глаза и не стала изображать из себя невинность, раз уж благодаря ему она больше не была невинной.
— Ты уверен, что хочешь отбыть в тот же вечер? Ведь нам ничего не стоит остаться на ночь в Сомерсхэме.
Губы его разжались, глаза оставались такими же напряженными.
— Нет. Ведь Калвертон-Чейз всего в нескольких часах езды…
Вальс кончился, музыка стихла. Он повернул ее к себе, остановился, взял за руку, поцеловал пальцы, не сводя с нее глаз.
— Было бы весьма благопристойно с нашей стороны уехать туда.
По телу ее пробежала дрожь — это была реакция на легкий намек в его голосе. Он позволил устроить свадьбу, раз ей хочется, но настаивал на том, чтобы после свадебного завтрака они уехали в Калвертон-Чейз. Значит, ее первая ночь в качестве его жены пройдет в доме его предков.
Несколько опасливо она согласилась, склонив голову, и улыбка, не веселая, но напряженная, изогнула ее губы. К ним уже спешили гости, Люк только и успел с серьезным видом кивнуть ей в ответ.
Оба они, по молчаливому соглашению, улыбнулись собравшейся вокруг них толпе и принялись болтать и раздаривать улыбки.
Вечер шел для них точно так же, как и все предыдущие вечера, только на этот раз побеседовать наедине они смогли лишь во время вальса, однако, вальсируя во второй раз, оба молчали.
К концу бала к ним подошла Минерва; оставив Люка беседовать с леди Мелроуз и миссис Хайбери, Амелия договорилась с матерью Люка о том, кто из членов его семьи будет присутствовать на свадьбе. Минерва хотела уже отойти, когда взгляд ее остановился на кольце с жемчугом и бриллиантами, которое Люк подарил Амелии.
— Красивая вещь, не правда ли? Это обручальное кольцо переходило в нашей семье по наследству. Оно очень вам идет, дорогая. — Она перевела взгляд на сына, и улыбка ее исчезла. — Если вы не возражаете, мне бы хотелось сказать пару слов Люку.
— Конечно. — И Амелия завела разговор с двумя дамами, предоставив Люка его матери.
Минерва положила руку ему на плечо и, отведя в сторону, заговорила тихим голосом:
— Амелия только что показала мне свое кольцо.
Он насторожился, не успев взять себя в руки. Мать бросила на него недовольный взгляд.
— Кажется, — продолжала она, — Амелия верит, что это обручальное кольцо переходило в семье Эшфордов от поколения к поколению.
Он выдержал ее взгляд, потом нехотя признался:
— Я говорил о том кольце, когда дарил ей это.
— И конечно же, позволил ей самой связать их в одно? — Поскольку он ничего не ответил, она покачала головой. — Ах, Люк…
В ее глазах он увидел не то чтобы осуждение, нет, он почувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой.
— Мне не хотелось тревожить ее рассказом о том, откуда взялось это кольцо.
Она ждала, но он больше ничего не сказал, чтобы оправдать свой поступок.
Внимательно посмотрев ему в глаза — она была одной из тех немногих, кому это всегда удавалось, — Минерва вздохнула.
— Я обещала не вмешиваться и не буду. Но берегись — чем дольше ты будешь откладывать свое признание, тем труднее будет его сделать.
— Мне это уже говорили. — Речь у них шла о двух разных признаниях, но одно неизбежно вело ко второму. Он посмотрел на Амелию. — Я дал слово чести, что скажу ей. Но только не сейчас.
Минерва опять покачала головой, на этот раз со скрытой улыбкой. И отошла, сжав ему руку.
— Ты, как всегда, проложил в ад собственную дорогу.
Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась в толпе гостей. А затем направился к Амелии.
На следующее утро Амелия уехала в Сомерсхэм-Плейс вместе со своими родителями, братом Саймоном и младшими сестрами Генриеттой и Мэри, дворецким Колторпом и несколькими слугами, которые должны были помогать прислуге в Плейсе, главной резиденции Девила, огромном просторном доме, средоточии герцогского рода.
Они приехали поздним утром и нашли других членов семьи уже на месте: там были Елена, вдовствующая герцогиня, мать Девила, и старая двоюродная бабка Клара, приехавшая из своего дома в Сомерсете. Леди Осбалдестоун, дальняя родня, прибыла в своей карете следом за ними. Саймон почтительно встретил ее и помог ей войти в дом.
Гонория и Девил приехали днем раньше со своей семьей. Сестра-близнец Амелии, Аманда, ее молодой муж Мартин, граф Декстер, он же кузен Люка, спешили из своего дома на севере; их ждали сегодня попозже. Катриона и Ричард прислали извинения — приехать из Шотландии за такой короткий срок, вдобавок с новорожденным ребенком, было просто невозможно.
Люк, его мать, Эмили и Энн ожидались попозже к вечеру. Путем осторожных расспросов Амелия узнала, что Люку отвели комнату в крыле, противоположном тому, где поселили ее, и как можно дальше. А в доме размером с дворец это было действительно далеко; любая попытка посетить его сегодня ночью была обречена на провал.
Общество как раз сидело за ленчем, когда грохот колес по гравию сообщил о прибытии очередных гостей. Вскоре послышались веселые голоса — кто-то приветствовал Уэбстера.
Амелия положила салфетку и обменялась улыбками с матерью. Обе вышли в холл. Поняв, кто они, эти вновь прибывшие, Гонория тоже вышла, но не так поспешно.
— Я надеюсь, нас ждали, — сказала Уэбстеру девушка в выцветшем дорожном платье и толстых очках.
Прежде чем Уэбстер успел ответить, ее спутница, в таком же выцветшем платье, пискнула:
— Право же, вы могли бы и узнать нас — просто мы немножко выросли со времени последнего визита.
Луиза рассмеялась и бросилась на помощь Уэбстеру.
— Конечно, вас ждали, Пенелопа. — Она заключила младшую сестру Люка в нежные объятия, потом, передав Пенелопу Амелии, повернулась к другой сестре: — А что же до вас, мисс, кто увидит вас хоть разок, тот никогда вас не забудет.
Порция, третья сестра Люка, сморщила носик.
— Насколько помню, я была неряшливой маленькой нахалкой, когда в последний раз приезжала сюда. И очень надеюсь, что этот джентльмен меня забыл.
— О нет, мисс Порция, — заверил ее Уэбстер со своей обычной невозмутимостью, но с блеском в глазах. — Я очень хорошо вас помню.
Выбравшись из крепких объятий Амелии, Порция скорчила ему гримаску и повернулась, чтобы поздороваться с Гонорией.
— Право, милочка, — Гонория окинула взглядом агатово-черные волосы Порции, не вьющиеся, но падающие свободными волнами, — не думаю, чтобы вас можно было забыть. Любое преступление, которое вы совершите, будут помнить вечно.
Порция вздохнула:
— С моими-то глазами и волосами — да, это неизбежно. — Черные волосы и темно-синие глаза, которые у Люка были такими выразительно мужественными, у Порции оказались удивительно женственными. Но она, сорванец от рождения, никогда этого не ценила.
— Не важно. — Амелия обняла одной рукой Порцию, другой — Пенелопу. — Мы только что сели завтракать, и я уверена, что вы умираете с голоду.
Пенелопа поправила очки на переносице.
— Да, еда нас всегда интересует.
Остаток дня Амелия провела, приветствуя гостей и помогая разводить родственников по комнатам. Времени думать о свадьбе у нее почти не осталось — только о списке того, что нужно сделать; когда, ближе к вечеру, она примеряла свадебное платье для последней подгонки в обществе любующихся ею Луизы, Аманды и родных теток, даже намека на взволнованность в ней не наблюдалось.
Позже они с Амандой ушли к ней в комнату, легли на кровать и завели разговор — как делали всегда, как будут делать всегда, замужем они или нет. Когда уставшая от поездки Аманда задремала, Амелия тихо встала и выскользнула из комнаты.
Она знала этот дом с детства — выйти в сад так, чтобы тебя не заметили, было делом нетрудным. Под гостеприимным покровом густой дубовой листвы она пересекла лужайку, направляясь туда, где — она была уверена — можно побыть одной и найти минутку для блаженного покоя.
Солнце садилось, но лучи его все еще сквозили в деревьях, когда она пересекла площадку перед маленькой церковью. Построенная из камня, церковь простояла века и видела множество венчаний Кинстеров, и все заключенные здесь браки, как гласила история, длились очень долго. Но не поэтому она решила венчаться под этими древними сводами. Здесь венчались ее родители, здесь ее крестили. Это представлялось ей правильным — завершить в этом месте одну фазу своей жизни и сразу вступить в новую.
Она остановилась на маленькой паперти и ощутила покой и глубокую радость, которыми были пропитаны древние камни. Она толкнула дверь, та распахнулась бесшумно, и Амелия вошла. И поняла, что она не единственная, кто пришел сюда искать покоя.
Лицом к алтарю стоял ее жених и смотрел на окно в нише высоко над головой. Сверкающие разноцветные стекла были великолепны, но не ими была занята его голова.
Он не мог бы сказать, что его занимало, не мог отделить одно чувство от другого, вытянуть одну нить из клубка — все в нем было в движении, все то сливалось, то разделялось, и все было пропитано одним — жаждой.
Амелия — его жена!
Это случится здесь завтра утром. Ему оставалось только ждать, и она будет принадлежать ему.
И именно здесь, где никто и ничто не отвлекали его от ясного понимания, от признания пугающей правды, именно здесь жажда томила его еще сильнее.
Это место — молчаливый свидетель союзов в течение столетий и пропитано их духом, их пульсирующей силой, которая, протекая сквозь эти союзы, связывает прошлое с настоящим и течет дальше, чтобы коснуться будущего.
Он всегда чувствовал, что в Сомерсхэм-Плейс есть что-то. В течение многих лет он, время от времени заходя сюда, всегда смутно ощущал это особенное «что-то», но только теперь ясно осознал, что это такое. Только теперь, когда его голова и — если быть честным — его душа и сердце настроились на ритм барабана, на ту же неистовую жажду, на ту же охоту воина.
Когда именно это стало для него столь важно, он не знал. Может быть, это всегда здесь присутствовало, ожидая подходящего случая, подходящей женщины, чтобы дать этому жизнь, высвободить это.
Взять над ним власть.
Он перевел дыхание, сосредоточился на алтаре. Вот что он, когда обвенчается с ней завтра, примет. Когда он принесет обеты, они будут даны не только ей, не только ему самому, но чему-то вне их обоих.
Он оглянулся и увидел Амелию. Улыбаясь ласково и спокойно, она шла к нему.
Остановившись перед ним, совсем близко, но все же сохраняя расстояние между ними, она смотрела ему в глаза, самообладание ее было потрясающим. Любопытная, но не вопрошающая.
— Размышляешь?
Он впитывал ее лицо, он устремил взгляд на ее глаза, но все же заставил себя оглянуться.
— Замечательное старинное здание. — Он снова повернулся к ней. — Ты правильно сделала, выбрав его.
Она улыбнулась еще шире и тоже огляделась.
— Я рада, что ты так считаешь.
Ему не хотелось к ней прикасаться — не хотелось рисковать. Желание гудело в нем, а жажда пощипывала кожу.
— Я полагаю, нам не следует пока встречаться, по крайней мере наедине.
— Думаю, что никому и в голову не придет, что мы можем встретиться.
Он понял, о чем она думает. Ему вдруг захотелось открыть ей правду, всю правду. Снять эту тяжесть с сердца перед завтрашним днем…
Но она еще не сказала своего «да». Завтра.
Он, нахмурясь, указал ей на дверь.
— Лучше вернемся в дом, иначе какая-нибудь светлая голова заметит, что нас с тобой нет, и воображение у всех разгуляется.
Она, усмехнувшись, пошла впереди него по проходу к двери. Он хотел открыть перед ней дверь — она остановила его, положив ладонь ему на плечо.
Их глаза встретились — она улыбнулась и прикоснулась к его губам. Поцеловала его осторожно, легко; от стараний подавить свою реакцию он пошатнулся.
Он не успел проиграть битву — она отодвинулась и снова встретилась с ним взглядом и улыбнулась.
— Благодарю тебя, что ты согласился на мое предложение и не стал медлить.
Он, помешкав мгновение, открыл перед ней дверь. Она вышла, подождала, пока он тоже выйдет, и затем очень благопристойно, бок о бок, они пошли по дорожке к дому.
Глава 12
Настало следующее утро, прекрасный рассвет. Легкий ветерок порхал над лужайкой. Он заигрывал с локонами и лентами, теребил дамские платья, перебирал оборки и воланы. Все веселились. Ветерок подхватывал их радость и разносил по богато одетой толпе гостей — родственников и близких друзей, приглашенных на церемонию.
Все шло без заминок, без неловкостей и недоразумений. Гости собрались в маленькой церкви, мужчины заполнили проход, дамы заняли места на скамьях, Люк вышел вперед и встал перед алтарем, Мартин, его кузен, присоединился к нему. Рядом с ним встал Саймон, брат Амелии, девятнадцатилетний юноша, на которого Люк, учитывая близость между семьями, уже давно смотрел как на брата.
Мартин, оглянувшись по сторонам, высказал свое мнение:
— Это уже похоже на кровосмешение — ты понимаешь, что после сегодняшнего дня мы будем не только кузенами, но еще и свояками?
Люк пожал плечами:
— У нас обоих всегда был превосходный вкус.
Саймон фыркнул:
— Скорее вы оба унаследовали семейную склонность подпадать под чары женщин, с которыми ни один здравомыслящий человек не стал бы иметь дело.
В этот момент из парадной двери дома появилась Амелия под руку с отцом и сделала первый шаг на пути к семейной жизни. Сопровождаемая Амандой и Эмили, она была исполнена уверенности, потому что осуществилось то, о чем она так долго мечтала.
Они пересекли лужайку, и, проходя под старыми деревьями, Амелия сказала отцу:
— Спасибо, папа.
Он улыбнулся ей:
— За что?
— За то, что ты столько лет заботился обо мне. Еще чуть-чуть — и ты больше не будешь нести за меня ответственность… теперь это станет делать Люк.
Она добавила последние слова для того, чтобы смягчить правду, но она знала, что это за правда, и Артур — Кинстер до мозга костей — знал это тоже. Она искоса взглянула на него, но он безмятежно улыбался.
— Я рад, что ты выбрала Люка, он человек со всячинкой, но в основе своей из тех, кто никогда не станет пренебрегать своим долгом и своей ответственностью. — Артур погладил ее по руке. — А это хорошие качества.
Амелия глубоко вздохнула, чтобы придать себе сил, и они вошли в церковь. Остановились на мгновение, потом с безмятежной сияющей улыбкой она прошла по проходу между скамьями и встала рядом с Люком.
Он ждал. Их взгляды встретились. Он взял ее за руку, и они повернулись к алтарю.
Мистер Мерриуэзер совершил церемонию, радуясь, что венчает девушку, которую он когда-то крестил. Они произнесли свои клятвы сильными, четкими голосами — и все кончилось, и вот они уже муж и жена.
Она откинула вуаль, и Люк привлек ее к себе и поцеловал. Поцелуй был нежным, но долгим. Только она, чувствуя сдерживаемую силу в пальцах, сплетенных с ее пальцами, поняла, чего ему стоит эта сдержанность.
Потом они посмотрели друг другу в глаза и поняли, что под внешне спокойным видом оба охвачены желанием. Сохраняя наружное спокойствие, они повернулись к родственникам и друзьям, чтобы принять поздравления.
Люк понятия не имел, что нетерпение может дойти до такой степени, до такой точки, где оно превращается в осязаемую силу — в бушующего зверя внутри его, бьющего когтями и взывающего о помощи, об удовлетворении. Он надеялся, что обещание того, что она теперь принадлежит ему перед Богом и людьми, как-нибудь поможет ему пережить этот день. Они стояли рядом, принимали поздравления, кто-то целовал Амелию, кто-то жал ему руку или хлопал по плечу, а он думал только о своем внутреннем напряжении, о том, как натянуты его нервы.
Ему хотелось одного — схватить ее, привлечь к себе, расчистить дорогу к выходу, найти лошадь и умчаться далеко-далеко — увезти жену из ее дома в свой дом.
Желание это было настолько нестерпимым, что он с трудом дышал — и это он, он, который считал себя человеком, житейски умудренным! Но то, что сейчас бушевало в нем, не имело никакого отношения к житейской мудрости.
Однако ему предстоит пережить целый день, и он его переживет. Он вовсе не собирался показывать кому бы то ни было, насколько он увлечен. Никому, кроме Мартина, который заглянул ему в глаза и улыбнулся слишком понимающей, слишком сочувственной улыбкой. Мартин знал, через что он проходит сейчас, потому что сам прошел через то же самое.
Эта мысль если и не очень его приободрила, то по крайней мере успокоила. Если Мартин выжил, выживет и он.
Свадьба в июне имеет множество преимуществ, одно из которых — свадебный завтрак под открытым небом. Широкие лужайки предоставляли для этого прекрасную возможность; пока длилась церемония, прислуга расставила длинные столы и стулья под низкими ветвями деревьев, окружающих главную лужайку.
Завтрак с его неизбежными тостами превратился в шумное пиршество. Поскольку семьи новобрачных всегда были близки, члены их хорошо знакомы между собой, завтрак проходил в неофициальной обстановке.
Амелия радовалась свободной атмосфере, была довольна, что завтрак превратился в непринужденное семейное застолье. Она видела, как напряжен Люк, чувствовала, что его что-то гнетет, и только не понимала, что именно. Она опасалась, что это как-то связано с их договором, что теперь, когда он женился на ней из-за ее приданого, он хочет уехать и забыть о спектакле, который они разыгрывали перед светским обществом.
Все, конечно, считали, что они любят друг друга. С одной стороны, это было правдой — она была абсолютно уверена, что любит его. Так же она была уверена, что вторая половина уравнения может быть решена и, учитывая время и ее преданность, это обязательно произойдет.
Но пока этого не было. Может быть, думала она, всему при чиной — гордость Люка, его совестливость… отсюда его желание поскорее уехать, оставив этот день позади.
Пока же они оба знали, в чем состоят их обязанности. Праздник проходил в непринужденной обстановке, что облегчало их задачу.
Когда трапеза подошла к концу, они с Люком направились к противоположному концу длинного стола, беседуя с гостями и благодаря их. Большинство мужчин встали, чтобы размять ноги, собрались небольшими группками, обсуждая то да се, приятно проводя время и не мешая дамам.
Один из джентльменов подошел к Амелии. Она улыбнулась и протянула ему руку.
— Майкл! Я так рада, что вы смогли приехать. Гонория говорила, что в последние месяцы вы были очень заняты.
Майкл Анстрадер-Уэдерби, брат Гонории, пожал ей руку и ухмыльнулся:
— Когда она так говорит, я чувствую себя стариком, погребенным под папками и бумагами Уайтхолла.
Она рассмеялась:
— Разве это не так?
Майкл был членом парламента, считалось, что он далеко пойдет. Он был членом множества комитетов, и многие считали, что рано или поздно он займет свое место в кабинете министров.
— Увы, папки и бумаги — это правда. Что же касается возраста, то до старости мне еще далеко.
Она рассмеялась, он улыбнулся и огляделся, она заметила серебро у него на висках, посверкивающее сквозь густые каштановые волосы. Майкл был красив своеобразной красотой. Быстро прикинув в уме, она решила, что ему теперь года тридцать три. И он все еще не женат, но ради своей карьеры, к которой приложили руку и Кинстеры, и его дед, грозный Магнус Анстрадер-Уэдерби, ему следовало бы подумать о женитьбе. Считалось, что члены кабинета министров должны быть женаты.
— Магнус вон там. — Майкл кивнул на старика, который с мрачным видом сидел за столом. Магнуса мучила подагра, и он не мог долго стоять; рядом с ним сидела леди Осбалдестоун, на случай если ему потребуется помощь. Амелия помахала ему рукой. Подняв or ромную голову, Магнус кивнул, кустистые брови его были, как всегда, насуплены. Амелия усмехнулась и снова повернулась к Майклу.
Он внимательно смотрел на нее.
— А знаете, я помню, как вы с Амандой в первый раз сделали прическу — на вашем первом неофициальном балу.
Она задумалась. Вспомнив, улыбнулась:
— Это было на первом неофициальном семейном собрании у Гонории в музыкальной комнате в Сент-Ивз-Хаусе. Кажется, с тех пор прошло много лет.
— Шесть лет.
— Немного больше. — Она посмотрела на свою сестру, которая, смеясь, опиралась на руку мужа. — Как мы с Амандой были молоды тогда!
Майкл усмехнулся:
— Шесть лет — долгий срок в вашем возрасте. Вы обе тогда расцветали, да и теперь цветете. Аманда в Пик-Дистрикт, а вы, как я слышал, в Ратлендшире?
— Да, Калвертон-Хаус недалеко отсюда.
— Значит, вам придется управлять своим хозяйством. Я уверен, Минерва весьма охотно передаст вам бразды правления.
Амелия с улыбкой согласилась, мысли ее устремились в будущее, к тому, что ее ожидало. К следующей стадии ее жизни.
— Я думаю, дел там будет много.
— Несомненно. Уверен, вы чудесно справитесь с ними. А теперь, извините, я должен вас покинуть. У меня дело в Гемпшире, которое требует моего присутствия.
— Это касается ваших избирателей?
Он удивленно вскинул брови:
— Пожалуй, можно сказать и так.
Он поклонился с заученной легкой улыбкой и пошел через лужайку.
Оглядев пеструю веселую толпу под сенью деревьев, Амелия обнаружила Люка. Он подошел посмотреть, чем заняты его сестры. Энн, Порция и Пенелопа вместе с Фионой сидели за дальним концом длинного стола с другими девицами того же возраста, включая младших кузин Амелии — Хизер, Элизу и Анджелику. Тот конец стола возглавлял Саймон; он обменялся с Люком каким-то небрежным замечанием, Люк рассмеялся, хлопнул его по плечу и отошел.
Люк двинулся вдоль стола, и тут его окликнули — он слишком хорошо знал этот повелительный голос. Оглянувшись, он увидел вдовствующую герцогиню, которая смотрела на него, и направился к ней.
— Дай мне твою руку, мальчик, — попросила старая дама. — Мы с тобой пройдемся, и ты расскажешь мне, счастлив ли ты, женившись на моей племяннице, и будешь ли стараться изо всех сил, чтобы сделать ее счастливой.
Все шло без заминок, без неловкостей и недоразумений. Гости собрались в маленькой церкви, мужчины заполнили проход, дамы заняли места на скамьях, Люк вышел вперед и встал перед алтарем, Мартин, его кузен, присоединился к нему. Рядом с ним встал Саймон, брат Амелии, девятнадцатилетний юноша, на которого Люк, учитывая близость между семьями, уже давно смотрел как на брата.
Мартин, оглянувшись по сторонам, высказал свое мнение:
— Это уже похоже на кровосмешение — ты понимаешь, что после сегодняшнего дня мы будем не только кузенами, но еще и свояками?
Люк пожал плечами:
— У нас обоих всегда был превосходный вкус.
Саймон фыркнул:
— Скорее вы оба унаследовали семейную склонность подпадать под чары женщин, с которыми ни один здравомыслящий человек не стал бы иметь дело.
В этот момент из парадной двери дома появилась Амелия под руку с отцом и сделала первый шаг на пути к семейной жизни. Сопровождаемая Амандой и Эмили, она была исполнена уверенности, потому что осуществилось то, о чем она так долго мечтала.
Они пересекли лужайку, и, проходя под старыми деревьями, Амелия сказала отцу:
— Спасибо, папа.
Он улыбнулся ей:
— За что?
— За то, что ты столько лет заботился обо мне. Еще чуть-чуть — и ты больше не будешь нести за меня ответственность… теперь это станет делать Люк.
Она добавила последние слова для того, чтобы смягчить правду, но она знала, что это за правда, и Артур — Кинстер до мозга костей — знал это тоже. Она искоса взглянула на него, но он безмятежно улыбался.
— Я рад, что ты выбрала Люка, он человек со всячинкой, но в основе своей из тех, кто никогда не станет пренебрегать своим долгом и своей ответственностью. — Артур погладил ее по руке. — А это хорошие качества.
Амелия глубоко вздохнула, чтобы придать себе сил, и они вошли в церковь. Остановились на мгновение, потом с безмятежной сияющей улыбкой она прошла по проходу между скамьями и встала рядом с Люком.
Он ждал. Их взгляды встретились. Он взял ее за руку, и они повернулись к алтарю.
Мистер Мерриуэзер совершил церемонию, радуясь, что венчает девушку, которую он когда-то крестил. Они произнесли свои клятвы сильными, четкими голосами — и все кончилось, и вот они уже муж и жена.
Она откинула вуаль, и Люк привлек ее к себе и поцеловал. Поцелуй был нежным, но долгим. Только она, чувствуя сдерживаемую силу в пальцах, сплетенных с ее пальцами, поняла, чего ему стоит эта сдержанность.
Потом они посмотрели друг другу в глаза и поняли, что под внешне спокойным видом оба охвачены желанием. Сохраняя наружное спокойствие, они повернулись к родственникам и друзьям, чтобы принять поздравления.
Люк понятия не имел, что нетерпение может дойти до такой степени, до такой точки, где оно превращается в осязаемую силу — в бушующего зверя внутри его, бьющего когтями и взывающего о помощи, об удовлетворении. Он надеялся, что обещание того, что она теперь принадлежит ему перед Богом и людьми, как-нибудь поможет ему пережить этот день. Они стояли рядом, принимали поздравления, кто-то целовал Амелию, кто-то жал ему руку или хлопал по плечу, а он думал только о своем внутреннем напряжении, о том, как натянуты его нервы.
Ему хотелось одного — схватить ее, привлечь к себе, расчистить дорогу к выходу, найти лошадь и умчаться далеко-далеко — увезти жену из ее дома в свой дом.
Желание это было настолько нестерпимым, что он с трудом дышал — и это он, он, который считал себя человеком, житейски умудренным! Но то, что сейчас бушевало в нем, не имело никакого отношения к житейской мудрости.
Однако ему предстоит пережить целый день, и он его переживет. Он вовсе не собирался показывать кому бы то ни было, насколько он увлечен. Никому, кроме Мартина, который заглянул ему в глаза и улыбнулся слишком понимающей, слишком сочувственной улыбкой. Мартин знал, через что он проходит сейчас, потому что сам прошел через то же самое.
Эта мысль если и не очень его приободрила, то по крайней мере успокоила. Если Мартин выжил, выживет и он.
Свадьба в июне имеет множество преимуществ, одно из которых — свадебный завтрак под открытым небом. Широкие лужайки предоставляли для этого прекрасную возможность; пока длилась церемония, прислуга расставила длинные столы и стулья под низкими ветвями деревьев, окружающих главную лужайку.
Завтрак с его неизбежными тостами превратился в шумное пиршество. Поскольку семьи новобрачных всегда были близки, члены их хорошо знакомы между собой, завтрак проходил в неофициальной обстановке.
Амелия радовалась свободной атмосфере, была довольна, что завтрак превратился в непринужденное семейное застолье. Она видела, как напряжен Люк, чувствовала, что его что-то гнетет, и только не понимала, что именно. Она опасалась, что это как-то связано с их договором, что теперь, когда он женился на ней из-за ее приданого, он хочет уехать и забыть о спектакле, который они разыгрывали перед светским обществом.
Все, конечно, считали, что они любят друг друга. С одной стороны, это было правдой — она была абсолютно уверена, что любит его. Так же она была уверена, что вторая половина уравнения может быть решена и, учитывая время и ее преданность, это обязательно произойдет.
Но пока этого не было. Может быть, думала она, всему при чиной — гордость Люка, его совестливость… отсюда его желание поскорее уехать, оставив этот день позади.
Пока же они оба знали, в чем состоят их обязанности. Праздник проходил в непринужденной обстановке, что облегчало их задачу.
Когда трапеза подошла к концу, они с Люком направились к противоположному концу длинного стола, беседуя с гостями и благодаря их. Большинство мужчин встали, чтобы размять ноги, собрались небольшими группками, обсуждая то да се, приятно проводя время и не мешая дамам.
Один из джентльменов подошел к Амелии. Она улыбнулась и протянула ему руку.
— Майкл! Я так рада, что вы смогли приехать. Гонория говорила, что в последние месяцы вы были очень заняты.
Майкл Анстрадер-Уэдерби, брат Гонории, пожал ей руку и ухмыльнулся:
— Когда она так говорит, я чувствую себя стариком, погребенным под папками и бумагами Уайтхолла.
Она рассмеялась:
— Разве это не так?
Майкл был членом парламента, считалось, что он далеко пойдет. Он был членом множества комитетов, и многие считали, что рано или поздно он займет свое место в кабинете министров.
— Увы, папки и бумаги — это правда. Что же касается возраста, то до старости мне еще далеко.
Она рассмеялась, он улыбнулся и огляделся, она заметила серебро у него на висках, посверкивающее сквозь густые каштановые волосы. Майкл был красив своеобразной красотой. Быстро прикинув в уме, она решила, что ему теперь года тридцать три. И он все еще не женат, но ради своей карьеры, к которой приложили руку и Кинстеры, и его дед, грозный Магнус Анстрадер-Уэдерби, ему следовало бы подумать о женитьбе. Считалось, что члены кабинета министров должны быть женаты.
— Магнус вон там. — Майкл кивнул на старика, который с мрачным видом сидел за столом. Магнуса мучила подагра, и он не мог долго стоять; рядом с ним сидела леди Осбалдестоун, на случай если ему потребуется помощь. Амелия помахала ему рукой. Подняв or ромную голову, Магнус кивнул, кустистые брови его были, как всегда, насуплены. Амелия усмехнулась и снова повернулась к Майклу.
Он внимательно смотрел на нее.
— А знаете, я помню, как вы с Амандой в первый раз сделали прическу — на вашем первом неофициальном балу.
Она задумалась. Вспомнив, улыбнулась:
— Это было на первом неофициальном семейном собрании у Гонории в музыкальной комнате в Сент-Ивз-Хаусе. Кажется, с тех пор прошло много лет.
— Шесть лет.
— Немного больше. — Она посмотрела на свою сестру, которая, смеясь, опиралась на руку мужа. — Как мы с Амандой были молоды тогда!
Майкл усмехнулся:
— Шесть лет — долгий срок в вашем возрасте. Вы обе тогда расцветали, да и теперь цветете. Аманда в Пик-Дистрикт, а вы, как я слышал, в Ратлендшире?
— Да, Калвертон-Хаус недалеко отсюда.
— Значит, вам придется управлять своим хозяйством. Я уверен, Минерва весьма охотно передаст вам бразды правления.
Амелия с улыбкой согласилась, мысли ее устремились в будущее, к тому, что ее ожидало. К следующей стадии ее жизни.
— Я думаю, дел там будет много.
— Несомненно. Уверен, вы чудесно справитесь с ними. А теперь, извините, я должен вас покинуть. У меня дело в Гемпшире, которое требует моего присутствия.
— Это касается ваших избирателей?
Он удивленно вскинул брови:
— Пожалуй, можно сказать и так.
Он поклонился с заученной легкой улыбкой и пошел через лужайку.
Оглядев пеструю веселую толпу под сенью деревьев, Амелия обнаружила Люка. Он подошел посмотреть, чем заняты его сестры. Энн, Порция и Пенелопа вместе с Фионой сидели за дальним концом длинного стола с другими девицами того же возраста, включая младших кузин Амелии — Хизер, Элизу и Анджелику. Тот конец стола возглавлял Саймон; он обменялся с Люком каким-то небрежным замечанием, Люк рассмеялся, хлопнул его по плечу и отошел.
Люк двинулся вдоль стола, и тут его окликнули — он слишком хорошо знал этот повелительный голос. Оглянувшись, он увидел вдовствующую герцогиню, которая смотрела на него, и направился к ней.
— Дай мне твою руку, мальчик, — попросила старая дама. — Мы с тобой пройдемся, и ты расскажешь мне, счастлив ли ты, женившись на моей племяннице, и будешь ли стараться изо всех сил, чтобы сделать ее счастливой.