Страница:
— Верно. — Люк всмотрелся в небольшую процессию, направляющуюся в их сторону.
Впереди шли Амелия с Порцией, держа за руки двоих детей, а за ними — еще дети. Казалось, Амелия собиралась пройти прямиком к псарням, но, увидев, что за ними наблюдают, подошла к мужу. Взмахом руки она указала на свою свиту:
— Мы идем посмотреть на Галахада.
Люк узнал детей из коттеджей, стоявших у реки.
— Понятно.
Старшие дети подошли погладить Морри и Пэтси; младшие тут же устремились за ними, к ним присоединились Порция и ее подопечный. Девочка, которая шла с Амелией, побежала к собакам; Сагден начал рассказывать им о своре; а Люк отвел Амелию в сторону.
— Я просто хотела показать им щенков, особенно Галахада. Я им обещала.
Он надеялся, что Амелия и Порция безотлучно будут мелькать среди гостей на лужайке — то есть у него на глазах. Не мог же он бросить свое наблюдение за Еленой и сопроводить их к псарням! Но если рассуждать здраво, что может там с ними случиться? Он кивнул:
— Хорошо, но не задерживайся и сразу же возвращайся назад.
Она взглянула на него и поцеловала в щеку.
— Не волнуйся. Мы ненадолго.
Все снова взялись за руки, и Амелия со свитой направи лась к псарням.
Когда они ушли, Люк повернулся к Сагдену, наблюдавшему за компанией, вторгшейся в его владения, но без него.
— Дайте мне поводки — я возьму Пэтси и Морри. А вы ступайте присмотрите за ними. — И добавил, чтобы задобрить Сагдена: — Заодно проведаете собак.
Тот кивнул, протянул Люку поводки и побежал к псарне.
— Я хозяин, — заявил Люк своим любимцам, — и не могу торчать здесь как столб. Посему мы сейчас пройдемся и посмотрим на гостей. Постарайтесь вести себя прилично.
И, проговорив эти, по всей вероятности, напрасные слова, он возобновил свои блуждания по лужайке.
Сагден нагнал Амелию и детей как раз вовремя, чтобы открыть двери псарни.
— Теперь, — объявила она, поворачиваясь к детям, — мы должны вести себя смирно и не тревожить собак. Мы тихонько пройдем в конец псарни и увидим там щенков. Все поняли?
Дети кивнули.
— Мы еще никогда не видели их всех сразу, — прошептала маленькая говорунья. Она покрепче ухватилась за руку Амелии; Сагден жестом велел им войти, и дети, держась парами, чинно зашагали по центральному проходу.
Амелия услышала их ахи и охи; оглянувшись, она увидела, что старшие дети внимательно рассматривают собак. Самый старший мальчик, державшийся позади, что-то спросил у Сагдена. Тот покачал головой:
— Нет, этих гладить не стоит. Погладишь, а они решат, что сейчас их выпустят на прогулку, а если не выпустить, они рассердятся.
Они подошли к Галахаду, и с этой минуты все смотрели только на него. Щенок прыгал у их ног, обнюхивал им руки, лизнул одну, потом другую. Четверть часа пролетели как одно мгновение. Заметив, что Сагден забеспокоился, Амелия взяла Галахада на руки, почесала ему животик и вернула его матери. Потом она выстроила свою свиту, и все двинулись к выходу, в сгущающиеся сумерки, обмениваясь впечатлениями.
Дети шли по короткой тропе, ведущей на лужайку. Мило поблагодарив Амелию и присев в реверансах, две девочки простились с ними и побежали вперед.
Сагден запер двери.
— Я пройдусь вокруг, проверю, все ли у нас в порядке, ? сказал он.
— А мы возвращаемся обратно, — ответила Амелия. Тут она заметила, что Порция нахмурилась. Взяв девочку за руку, она повела ее по тропе следом за толпой детей. Она уже приготовилась сделать какое-нибудь небрежна замечание по поводу внезапной озабоченности Сагдена безопасностью, как вдруг Порция вздрогнула.
Подняв глаза, Амелия увидела какого-то мужчину, стоящего впереди них, сбоку от тропинки. Они были совсем рядом с ним, но она его не сразу заметила, хотя это был крупный человек; он стоял так неподвижно в тени высокого кус та, что почти слился с ней.
Порция испуганно замедлила шаг.
Амелия, напомнив себе о том, что она здесь хозяйка, изобразила приветливую улыбку и остановилась.
— Добрый вечер. Я — леди Калвертон. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Незнакомец изящно поклонился, в улыбке сверкнули белые зубы.
— Нет-нет, мне просто послышалось, что здесь где-то лают собаки, вот я и подумал…
Лондонское произношение, присущее человеку, вообще-то образованному, но…
— У моего мужа большие псарни.
— Я вижу. — Опять сверкнули зубы. — Восхищен вашим приемом, леди Калвертон. Вы меня извините?
И, не дожидаясь ответа, он вернулся на лужайку и затерялся в толпе гостей. Амелия смотрела ему вслед.
— Кто это? Вы не знаете? — спросила Порция. Она покачала головой:
— Он не из наших мест.
И они медленно направились в ту же сторону.
Амелия не помнила, чтобы ее знакомили с этим человеком. Он был так же высок, как Люк, но гораздо массивнее; такую фигуру не скоро забудешь. Насколько ей удалось рассмотреть в сгущающихся сумерках и под густой листвой, он был хорошо одет — уж в этом-то она разбиралась.
Порция пожала плечами:
— Наверное, он приехал с Фаррелами или с Тибертсонами. У них каждое лето живут родственники со всей Англии.
— Наверняка так оно и есть.
Они смешались с толпой, где веселье не утихало. Амелия посмотрела на небо — для фейерверка было еще рано; в это время года ночь наступает поздно.
Они пошли туда, где несколько человек танцевали под звуки трех скрипок и барабана. Все окружили танцующих, хлопали в ладоши, смеялись и шутили. Хотя вечер был задуман ради совсем других целей, он, похоже, имеет большой успех в обществе — все прекрасно проводили время.
Вдруг холодные пальцы обхватили руку Амелии. Подняв глаза, она увидела рядом с собой Люка.
— Пойдем, — произнес он. — Потанцуем вместе с ними.
Она смутилась, но Порция, стоявшая рядом, отпустила ее руку и слегка ее подтолкнула:
— Идите. Вам полагается показывать пример.
Взглянув на нее, Амелия заметила сердитый взгляд, который Порция бросила на Люка. А тот лишь выгнул бровь, подхватил жену и увлек танцевать.
— В чем дело?
— Обычное упрямство Порции. Ты к нему привыкнешь.
Покорность, прозвучавшая в его голосе, ее позабавила.
Он кружил ее и кружил; она и раньше танцевала сельские танцы, но с ним еще ни разу.
Когда скрипачи наконец-то решили дать им передышку, Амелия уже задыхалась. И вызвано это было не только танцем. Люк, поддерживая ее, привлек к себе — пожалуй, слишком близко, но кто же это заметил? — пока она, как предполагалось, восстановит дыхание и голова перестанет кружиться. Истинную причину его жеста она прочла по его лицу, изображавшему высокомерную брюзгливость.
— Не очень-то разумно доводить хозяйку до головокружения, она может выйти из строя.
Он отпустил ее, но с большой неохотой. Затем посмотрел на гостей, потом на небо.
— Теперь уже скоро.
Она помнила об их плане. Как только опустилась ночь, они поднялись на террасу. Люк приказал дворецкому начинать фейерверк, Коттслоу подал сигнал садовникам.
Толпа в приказах не нуждалась; все с нетерпением ждали фейерверков. Амелия переглянулась с мужем, и они разошлись. Она отправилась искать Елену. Через пять минут, когда она подвела тетку к балюстраде, откуда та будет созерцать фейерверк, а толпа сможет ее как следует разглядеть, все уже было готово.
Они с Еленой заняли свои места, Люк подошел к ним с небрежным видом. Он кивнул Елене и мрачно произнес:
— Я буду вам весьма обязан, сударыня, если вы отдадите мне ваше ожерелье в конце вечера. Я смогу спать спокойно, зная, что оно под надежным запором.
Елена высокомерно от него отмахнулась:
— Вам незачем беспокоиться, Калвертон. Эта вещь у меня сто лет, и с ней никогда ничего не случалось.
— И все-таки… — начал Люк. Елена оборвала его, громко заявив:
— Право же, это я буду плохо спать, если мое ожерелье не будет лежать у меня в комнате. — И, снова отмахнувшись от него, повернулась лицом к парку: — Не волнуйтесь.
Люку пришлось согласиться. Но было очевидно, что сделал он это без особой радости. Амелия видела, что все взгляды устремились на Елену, на ее ожерелье. Множество голов сблизились, шепотом излагая свои домыслы. Разлетевшиеся по округе слухи о воровстве гарантировали, что все обратят внимание на попытку Люка сохранить сказочное ожерелье.
Огненная вспышка на нижнем конце лужайки — и все взгляды обратились туда. В воздух взлетела первая ракета. Амелия увидела лицо Елены, на мгновение озаренное светом. Лицо ее не выражало ничего, кроме высокомерного презрения, но тут же Амелия почувствовала, как тетка быстро и торжествующе сжала ее руку.
Улыбнувшись, Амелия слегка расслабилась и залюбовалась фейерверком.
Все находившиеся на террасе смотрели на фейерверк, и никто не заметил, как тот самый джентльмен, с которым столкнулись Амелия и Порция, сжал локоть некоей молодой леди. Никто не заметил, как леди повернулась к нему и на лице ее отразилось потрясение. Мужчина молча кивнул на другую молодую леди, что стояла рядом с первой, очарованная великолепным зрелищем.
Кирби потянул ее за локоть; молодая леди повернулась спиной к своей спутнице, осторожно отпустила ее руку, но подруга, захваченная красотой летящей ракеты, едва заметила это. Леди немного, постояла, потом очень неохотно подчинилась беззвучному приказу мужчины и отошла в сторону. Толпа раздалась не глядя. Мужчина увлек ее туда, где стена дома отбрасывала густую тень.
Молодая леди украдкой посматривала то вправо, то влево.
— Мы не можем разговаривать здесь! — Голос ее дрожал от страха.
Кирби посмотрел на нее. Лицо его было сурово, губы плотно сжаты. Он наклонился к ней, чтобы она услышала его слова:
— Наверное, нет. — В голосе его прозвучала угроза. Он заставил леди немного побарахтаться на крючке страха и прошептал: — Как только фейерверк закончится, мы пойдем, быстро и тихо, в розарий. Чтобы не повредить вашей репутации, я разрешаю вам идти впереди; я пойду следом. Не пытайтесь привлечь чье-либо внимание. Молитесь, что бы никто вас не остановил.
Он замолчал, вгляделся в ее лицо; увиденное его удовлетворило.
— В розарии нас никто не побеспокоит. Там мы сможем поговорить.
Он выпрямился; леди содрогнулась, но осталась стоять рядом с ним, безмолвная и холодная, как могила.
Пока не взорвалась последняя ракета и толпа не испустила восхищенный крик.
Тогда леди выскользнула из толпы, быстро, но незаметно воспользовавшись мгновением, когда все смешалось, когда все решали, что делать дальше, спустилась с террасы, прошла мимо скопившихся внизу гостей, скрылась в тени, окружавшей дорожку, что вела вдоль восточного крыла к обнесенному стеной розарию.
Когда она добралась до арки в каменной стене, она была бледна как мел. Быстрый взгляд подтвердил, что ее мучитель сдержал свое слово — он был совсем рядом. Задыхаясь, она поспешно вошла под арку, чтобы ее не увидели.
Скрыться от всех, кто мог бы заподозрить ужасную тайну.
Кирби нагнал ее, она остановилась и повернулась к нему.
— Я вам уже сказала — я больше не могу красть! Просто не могу! — Голос ее звучал истерически.
— Спокойнее, дуреха! — Кирби безжалостно сжал ее локоть и потащил по главной дорожке подальше от входа.
В конце сада он остановился. Розы были в полном цвету; их окружали огромные кусты, и цветы покачивались на легком ветерке.
Они были одни; никто их не увидит, никто сюда не придет.
Молодая леди сглотнула; у нее кружилась голова, она ослабела, задыхалась от страха, холодела от ужаса.
Кирби отпустил ее и смерил взглядом.
Она заломила руки.
— Я вам сказала! — Голос ее прервался от рыданий. — Я не могу больше ничего брать. Вы сказали — еще одну вещь, и я принесла вам наперсток. Больше ничего нет…
— Престаньте распускать сопли! — оборвал ее Кирби таким тоном, точно ударил хлыстом. — Конечно, вещей еще много, но если вы хотите отделаться от меня, я могу предложить вам сделку.
Молодая леди задрожала, вздохнула, пытаясь совладать с собой.
— Какую сделку?
— Это ожерелье — то, что на старой герцогине. — Кирби не обращал внимания ни на поникшие плечи девушки, ни на отчаяние в ее глазах. — Я хотел бы намного больше, но готов удовольствоваться и этим. — Он пристально смотрел на нее, не тронутый ее слезами. — Я мог бы доить вас много лет, но я разорву наши отношения, если вы добудете мне эту безделушку. Вы слышали, что сказала старуха? Оно будет у нее в комнате — будет ждать, чтобы вы ночью взяли его.
— Нет. — Леди выпрямилась и подняла голову. — Вы мне уже солгали — вы не держите слово. Вы сначала говорили, что это все для Эдварда, потом — что вы уйдете, если я принесу еще что-нибудь… и вот, пожалуйста, теперь вы требуете ожерелье! Я не хочу его красть — я вам не верю!
Эти последние слова она проговорила с решимостью отчаяния. Кирби улыбнулся:
— Наконец-то совесть заговорила! Я не стану утверждать, что вы не правы, не доверяя моим словам. Но вы не заметили одну деталь.
Леди попыталась смолчать, попыталась сделать вид, что ее это не интересует, но…
— Какую деталь?
— Если вы украдете это ожерелье по моему приказу, потому что я шантажом заставил вас это сделать, и отдадите его мне, тогда мне просто-напросто придется скрыться. Потому что если что-то пойдет не так и вы укажете на меня, тогда неприятности будут у меня, а не у вас. Никому до вас не будет никакого дела. Это я окажусь злодеем в глазах общества. На вас же будут смотреть всего лишь как на глупую девчонку, каковой вы и являетесь. — Он подождал, пока до нее дойдет смысл его слов, и добавил: — Добыть это ожерелье — самый верный способ защититься от меня навсегда.
Он молча ждал, пока она вела внутреннюю борьбу с совестью, проснувшейся в ней слишком поздно, чтобы ее спасти. В многословной сети, которую он сплел, имелись такие дыры, что в них могла бы проехать карета, запряженная четверкой лошадей, размышлял он, но вряд ли она это заметит, равно как и опасность, какой грозит ей одна из этих дыр.
Она вообще не отличалась особым умом; теперь же страх и паника затуманили ее голову так, что она не в состоянии была увидеть единственный путь. Путь к своему спасению.
В конце концов, как он и ожидал, она еще сильнее сжала руки и посмотрела на него.
— Если я добуду вам ожерелье, вы поклянетесь, что уедете? Что после того, как я отдам его вам, я вас больше никогда не увижу?
Он улыбнулся и поднял вверх правую руку.
— Бог свидетель, только принесите мне ожерелье, и мы больше никогда не встретимся.
Фейерверк имел огромный успех, был прекрасным завершением первой половины праздника.
Пока соседи собирались в бальном зале, чтобы продолжить официальную часть вечера, Люк и Амелия стояли на ступенях террасы и прощались со своими счастливыми и усталыми арендаторами, крестьянами и остальными гостями из местных.
Выразив восторженную благодарность за вечер, люди группами шли по парку, вокруг флигелей, к подъездной аллее, где некоторые из них оставили свои коляски и фермерские повозки; другие двинулись пешком мимо конюшен и фермы, а третьи выбирались на дорожку, ведущую мимо «Каприза», неся на руках уснувших детей.
Когда последние гости ушли, Амелия довольно вздохнула и позволила Люку отвести себя в дом.
Остальная часть вечера прошла точно так, как и было задумано. Струнный квартет, который до того развлекал старых дам, не пожелавших гулять по лужайкам, теперь играл вальсы и котильоны. Соседи смеялись и танцевали, и часы пролетали незаметно.
Но это была все-таки деревня. В одиннадцать часов гости уехали; многим предстояло проделать неблизкий путь, чтобы добраться до своих постелей. Члены семьи ушли к себе наверх, как делали обычно. Все улыбались и желали друг другу доброй ночи — пока не дождались, когда четыре сестры Люка и мисс Пинк удалились в свои комнаты, и только тогда сняли с себя маски.
Нет, маски они не сняли — никакой уверенности в том, что негодяй не прячется в доме, не было. Хотя при одной только мысли об этом кожа у дам покрывалась мурашками, они ни за что не отказались бы от задуманного.
Минерва и Амелия проводили Елену до ее комнаты. Ласково пожелав им доброй ночи, Минерва рассталась с ними у двери Елены и отправилась в свою спальню, расположенную в западном крыле дома. Амелия вошла в комнату Елены вместе с ней; она села в кресло, лениво болтая о событиях этого вечера, пока горничная помогала хозяйке раздеться и приготовиться ко сну. Наконец горничная ушла, и Амелия подошла к кровати. Она погладила Елену по руке и наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку.
— Будьте осторожны! — шепнула она.
— Naturellement[8]. — Елена поцеловала ее в ответ со своей обычной непоколебимой уверенностью. — Но ожерелье, — тоже шепотом произнесла она, указывая на круглый столик в середине комнаты, — положите туда, чтобы я могла его видеть.
Амелия колебалась, но ожерелье действительно нужно было положить на видном месте — горничная, как обычно, заперла его в шкатулку для драгоценностей и оставила ключ в замке. Так что если Амелия не положит его туда, тетка просто подождет, пока она не выйдет из ее спальни, и сделает это сама.
Неохотно кивнув, она подошла к шкатулке, отперла ее и вынула драгоценности. Браслеты и серьги она оставила лежать на месте — если их план сорвется, что-то все же оста нется от подарка ее деда Себастьяна. Она раскладывала сказочные нитки жемчуга на лакированной поверхности стола, и ценность этой вещицы никогда еще не казалась ей такой очевидной — гораздо большей, чем любое богатство. И только теперь до нее дошло, какому риску столь самоотверженно подвергает себя Елена.
Отведя руку от играющего в свете свечи жемчуга, она взглянула на герцогиню, лежащую на высоких подушках в тени полога. Ей захотелось выразить тетке свою благодарность, но было еще не время. Она улыбнулась напоследок — улыбка получилась несколько жалкой, — а Елена властным жестом приказала ей уйти.
Амелия вышла и тихо закрыла за собой дверь.
Где-то в огромном доме наводили порядок слуги, а потом под внимательными взглядами Хиггс и Коттслоу разошлись по своим комнатам. Коттслоу, как обычно, сделал ночной обход: дом был заперт, огни погашены — все как всегда.
Проверив надежность запоров, Коттслоу ушел на кухню, чтобы сторожить грабителя. Хиггс уже заняла свой пост наверху лестницы для слуг, чтобы следить, не прячется ли кто-нибудь в той части дома, где находятся комнаты прислуги, и не прокрадется ли он отсюда в дом.
Эшфорды тоже разошлись по своим комнатам, но никто не ложился. Когда часы по всему дому пробили полночь, все бесшумно вышли из своих комнат, тихо скользя во мраке, и каждый заступил на назначенное ему место.
Прячась в темноте перед дверью верхней гостиной, Люк удивлялся, как это Порции и Пенелопе удалось ничего не заметить. Похоже, они даже не поняли, что что-то готовилось. Ему это казалось совершенно невероятным, но в их поведении не было и намека на то, что они о чем-то подозревают.
Прислонившись к двери, он представил себе своих млад ших сестер — они были в своих комнатах на верхнем этаже и не могли спуститься вниз, не пройдя мимо него, Хиггс или Амелии; он был абсолютно уверен, что ни Порция, ни Пенелопа не смогут проскользнуть незамеченными.
Может быть, младшие сестры уже спят?
Ему захотелось недоверчиво фыркнуть. Он прислушивался… но слышал только обычные шумы дома, обитатели которого укладываются спать. Он знал каждую скрипящую половицу, каждую скрипучую ступеньку каждой лестницы; если бы хоть одна скрипнула как-то необычно, он это услышал бы. Комната Елены была слева от него, на полпути к западному крылу. Саймон прятался как раз перед лестницей в дальнем конце крыла; если вор проникнет этим путем, Саймон даст ему пройти и последует за ним.
Люк сделает то же самое, если негодяй попытается добраться до комнаты Елены через главную лестницу. В коридорах этого этажа на страже стояла только Амелия — справа от Люка, в восточном крыле, рядом с комнатами Эмили и Энн. Комната Энн была дальше всех. Хотя никто не верил, что она вовлечена в это… Если случайно обнаружится какая-то связь, они с Амелией должны узнать об этом первыми.
Они об этом не говорили и даже не произнесли ни слова наедине — они просто обменялись взглядами, и Амелия заявила, что этот пост — ее.
Он начал думать о ней — о своей жене и о чем-то гораздо большем, обо всем, что он скажет ей, как только судьба пошлет ему такую возможность.
Усилием воли он отогнал эти мысли и сосредоточился на происходящем — опасность слишком велика, чтобы можно было позволить себе отвлечься. Люцифер расхаживал внизу; Мартин прятался в тени живой изгороди. Сагден был где-то возле псарен. Из комнаты в конце западного крыла Аманда следила за долиной и всеми подходами со стороны домашней фермы. Филлида находилась в спальне, отведенной им с мужем, из окон которой отлично были видны розарий и парк.
Ночь окутала дом как саваном.
Во тьме ночи они ждали, когда объявится вор.
Пробило два часа. В четверть третьего Люк ненадолго оставил свой пост; неслышно пройдя по коридору, он велел Саймону прикрыть прореху в обороне западного крыла, потом проверил всех остальных и вернулся на свое место. Все расслабились. Никто не говорил об этом, но все уже думали: может, ошиблись они, и вор по какой-то причине вообще не появится.
Время тянулось; стоять и бодрствовать становилось все труднее.
Елена лежала в постели, смотрела на свое ожерелье и вспоминала. Перебирала в памяти все, что последовало за тем мгновением, когда она получила этот дар, — все чудеса этой жизни и любовь.
Она далеко углубилась в свое прошлое, но тут дверца шкафа, стоявшего у противоположной стены, медленно отворилась.
Глава 23
Впереди шли Амелия с Порцией, держа за руки двоих детей, а за ними — еще дети. Казалось, Амелия собиралась пройти прямиком к псарням, но, увидев, что за ними наблюдают, подошла к мужу. Взмахом руки она указала на свою свиту:
— Мы идем посмотреть на Галахада.
Люк узнал детей из коттеджей, стоявших у реки.
— Понятно.
Старшие дети подошли погладить Морри и Пэтси; младшие тут же устремились за ними, к ним присоединились Порция и ее подопечный. Девочка, которая шла с Амелией, побежала к собакам; Сагден начал рассказывать им о своре; а Люк отвел Амелию в сторону.
— Я просто хотела показать им щенков, особенно Галахада. Я им обещала.
Он надеялся, что Амелия и Порция безотлучно будут мелькать среди гостей на лужайке — то есть у него на глазах. Не мог же он бросить свое наблюдение за Еленой и сопроводить их к псарням! Но если рассуждать здраво, что может там с ними случиться? Он кивнул:
— Хорошо, но не задерживайся и сразу же возвращайся назад.
Она взглянула на него и поцеловала в щеку.
— Не волнуйся. Мы ненадолго.
Все снова взялись за руки, и Амелия со свитой направи лась к псарням.
Когда они ушли, Люк повернулся к Сагдену, наблюдавшему за компанией, вторгшейся в его владения, но без него.
— Дайте мне поводки — я возьму Пэтси и Морри. А вы ступайте присмотрите за ними. — И добавил, чтобы задобрить Сагдена: — Заодно проведаете собак.
Тот кивнул, протянул Люку поводки и побежал к псарне.
— Я хозяин, — заявил Люк своим любимцам, — и не могу торчать здесь как столб. Посему мы сейчас пройдемся и посмотрим на гостей. Постарайтесь вести себя прилично.
И, проговорив эти, по всей вероятности, напрасные слова, он возобновил свои блуждания по лужайке.
Сагден нагнал Амелию и детей как раз вовремя, чтобы открыть двери псарни.
— Теперь, — объявила она, поворачиваясь к детям, — мы должны вести себя смирно и не тревожить собак. Мы тихонько пройдем в конец псарни и увидим там щенков. Все поняли?
Дети кивнули.
— Мы еще никогда не видели их всех сразу, — прошептала маленькая говорунья. Она покрепче ухватилась за руку Амелии; Сагден жестом велел им войти, и дети, держась парами, чинно зашагали по центральному проходу.
Амелия услышала их ахи и охи; оглянувшись, она увидела, что старшие дети внимательно рассматривают собак. Самый старший мальчик, державшийся позади, что-то спросил у Сагдена. Тот покачал головой:
— Нет, этих гладить не стоит. Погладишь, а они решат, что сейчас их выпустят на прогулку, а если не выпустить, они рассердятся.
Они подошли к Галахаду, и с этой минуты все смотрели только на него. Щенок прыгал у их ног, обнюхивал им руки, лизнул одну, потом другую. Четверть часа пролетели как одно мгновение. Заметив, что Сагден забеспокоился, Амелия взяла Галахада на руки, почесала ему животик и вернула его матери. Потом она выстроила свою свиту, и все двинулись к выходу, в сгущающиеся сумерки, обмениваясь впечатлениями.
Дети шли по короткой тропе, ведущей на лужайку. Мило поблагодарив Амелию и присев в реверансах, две девочки простились с ними и побежали вперед.
Сагден запер двери.
— Я пройдусь вокруг, проверю, все ли у нас в порядке, ? сказал он.
— А мы возвращаемся обратно, — ответила Амелия. Тут она заметила, что Порция нахмурилась. Взяв девочку за руку, она повела ее по тропе следом за толпой детей. Она уже приготовилась сделать какое-нибудь небрежна замечание по поводу внезапной озабоченности Сагдена безопасностью, как вдруг Порция вздрогнула.
Подняв глаза, Амелия увидела какого-то мужчину, стоящего впереди них, сбоку от тропинки. Они были совсем рядом с ним, но она его не сразу заметила, хотя это был крупный человек; он стоял так неподвижно в тени высокого кус та, что почти слился с ней.
Порция испуганно замедлила шаг.
Амелия, напомнив себе о том, что она здесь хозяйка, изобразила приветливую улыбку и остановилась.
— Добрый вечер. Я — леди Калвертон. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Незнакомец изящно поклонился, в улыбке сверкнули белые зубы.
— Нет-нет, мне просто послышалось, что здесь где-то лают собаки, вот я и подумал…
Лондонское произношение, присущее человеку, вообще-то образованному, но…
— У моего мужа большие псарни.
— Я вижу. — Опять сверкнули зубы. — Восхищен вашим приемом, леди Калвертон. Вы меня извините?
И, не дожидаясь ответа, он вернулся на лужайку и затерялся в толпе гостей. Амелия смотрела ему вслед.
— Кто это? Вы не знаете? — спросила Порция. Она покачала головой:
— Он не из наших мест.
И они медленно направились в ту же сторону.
Амелия не помнила, чтобы ее знакомили с этим человеком. Он был так же высок, как Люк, но гораздо массивнее; такую фигуру не скоро забудешь. Насколько ей удалось рассмотреть в сгущающихся сумерках и под густой листвой, он был хорошо одет — уж в этом-то она разбиралась.
Порция пожала плечами:
— Наверное, он приехал с Фаррелами или с Тибертсонами. У них каждое лето живут родственники со всей Англии.
— Наверняка так оно и есть.
Они смешались с толпой, где веселье не утихало. Амелия посмотрела на небо — для фейерверка было еще рано; в это время года ночь наступает поздно.
Они пошли туда, где несколько человек танцевали под звуки трех скрипок и барабана. Все окружили танцующих, хлопали в ладоши, смеялись и шутили. Хотя вечер был задуман ради совсем других целей, он, похоже, имеет большой успех в обществе — все прекрасно проводили время.
Вдруг холодные пальцы обхватили руку Амелии. Подняв глаза, она увидела рядом с собой Люка.
— Пойдем, — произнес он. — Потанцуем вместе с ними.
Она смутилась, но Порция, стоявшая рядом, отпустила ее руку и слегка ее подтолкнула:
— Идите. Вам полагается показывать пример.
Взглянув на нее, Амелия заметила сердитый взгляд, который Порция бросила на Люка. А тот лишь выгнул бровь, подхватил жену и увлек танцевать.
— В чем дело?
— Обычное упрямство Порции. Ты к нему привыкнешь.
Покорность, прозвучавшая в его голосе, ее позабавила.
Он кружил ее и кружил; она и раньше танцевала сельские танцы, но с ним еще ни разу.
Когда скрипачи наконец-то решили дать им передышку, Амелия уже задыхалась. И вызвано это было не только танцем. Люк, поддерживая ее, привлек к себе — пожалуй, слишком близко, но кто же это заметил? — пока она, как предполагалось, восстановит дыхание и голова перестанет кружиться. Истинную причину его жеста она прочла по его лицу, изображавшему высокомерную брюзгливость.
— Не очень-то разумно доводить хозяйку до головокружения, она может выйти из строя.
Он отпустил ее, но с большой неохотой. Затем посмотрел на гостей, потом на небо.
— Теперь уже скоро.
Она помнила об их плане. Как только опустилась ночь, они поднялись на террасу. Люк приказал дворецкому начинать фейерверк, Коттслоу подал сигнал садовникам.
Толпа в приказах не нуждалась; все с нетерпением ждали фейерверков. Амелия переглянулась с мужем, и они разошлись. Она отправилась искать Елену. Через пять минут, когда она подвела тетку к балюстраде, откуда та будет созерцать фейерверк, а толпа сможет ее как следует разглядеть, все уже было готово.
Они с Еленой заняли свои места, Люк подошел к ним с небрежным видом. Он кивнул Елене и мрачно произнес:
— Я буду вам весьма обязан, сударыня, если вы отдадите мне ваше ожерелье в конце вечера. Я смогу спать спокойно, зная, что оно под надежным запором.
Елена высокомерно от него отмахнулась:
— Вам незачем беспокоиться, Калвертон. Эта вещь у меня сто лет, и с ней никогда ничего не случалось.
— И все-таки… — начал Люк. Елена оборвала его, громко заявив:
— Право же, это я буду плохо спать, если мое ожерелье не будет лежать у меня в комнате. — И, снова отмахнувшись от него, повернулась лицом к парку: — Не волнуйтесь.
Люку пришлось согласиться. Но было очевидно, что сделал он это без особой радости. Амелия видела, что все взгляды устремились на Елену, на ее ожерелье. Множество голов сблизились, шепотом излагая свои домыслы. Разлетевшиеся по округе слухи о воровстве гарантировали, что все обратят внимание на попытку Люка сохранить сказочное ожерелье.
Огненная вспышка на нижнем конце лужайки — и все взгляды обратились туда. В воздух взлетела первая ракета. Амелия увидела лицо Елены, на мгновение озаренное светом. Лицо ее не выражало ничего, кроме высокомерного презрения, но тут же Амелия почувствовала, как тетка быстро и торжествующе сжала ее руку.
Улыбнувшись, Амелия слегка расслабилась и залюбовалась фейерверком.
Все находившиеся на террасе смотрели на фейерверк, и никто не заметил, как тот самый джентльмен, с которым столкнулись Амелия и Порция, сжал локоть некоей молодой леди. Никто не заметил, как леди повернулась к нему и на лице ее отразилось потрясение. Мужчина молча кивнул на другую молодую леди, что стояла рядом с первой, очарованная великолепным зрелищем.
Кирби потянул ее за локоть; молодая леди повернулась спиной к своей спутнице, осторожно отпустила ее руку, но подруга, захваченная красотой летящей ракеты, едва заметила это. Леди немного, постояла, потом очень неохотно подчинилась беззвучному приказу мужчины и отошла в сторону. Толпа раздалась не глядя. Мужчина увлек ее туда, где стена дома отбрасывала густую тень.
Молодая леди украдкой посматривала то вправо, то влево.
— Мы не можем разговаривать здесь! — Голос ее дрожал от страха.
Кирби посмотрел на нее. Лицо его было сурово, губы плотно сжаты. Он наклонился к ней, чтобы она услышала его слова:
— Наверное, нет. — В голосе его прозвучала угроза. Он заставил леди немного побарахтаться на крючке страха и прошептал: — Как только фейерверк закончится, мы пойдем, быстро и тихо, в розарий. Чтобы не повредить вашей репутации, я разрешаю вам идти впереди; я пойду следом. Не пытайтесь привлечь чье-либо внимание. Молитесь, что бы никто вас не остановил.
Он замолчал, вгляделся в ее лицо; увиденное его удовлетворило.
— В розарии нас никто не побеспокоит. Там мы сможем поговорить.
Он выпрямился; леди содрогнулась, но осталась стоять рядом с ним, безмолвная и холодная, как могила.
Пока не взорвалась последняя ракета и толпа не испустила восхищенный крик.
Тогда леди выскользнула из толпы, быстро, но незаметно воспользовавшись мгновением, когда все смешалось, когда все решали, что делать дальше, спустилась с террасы, прошла мимо скопившихся внизу гостей, скрылась в тени, окружавшей дорожку, что вела вдоль восточного крыла к обнесенному стеной розарию.
Когда она добралась до арки в каменной стене, она была бледна как мел. Быстрый взгляд подтвердил, что ее мучитель сдержал свое слово — он был совсем рядом. Задыхаясь, она поспешно вошла под арку, чтобы ее не увидели.
Скрыться от всех, кто мог бы заподозрить ужасную тайну.
Кирби нагнал ее, она остановилась и повернулась к нему.
— Я вам уже сказала — я больше не могу красть! Просто не могу! — Голос ее звучал истерически.
— Спокойнее, дуреха! — Кирби безжалостно сжал ее локоть и потащил по главной дорожке подальше от входа.
В конце сада он остановился. Розы были в полном цвету; их окружали огромные кусты, и цветы покачивались на легком ветерке.
Они были одни; никто их не увидит, никто сюда не придет.
Молодая леди сглотнула; у нее кружилась голова, она ослабела, задыхалась от страха, холодела от ужаса.
Кирби отпустил ее и смерил взглядом.
Она заломила руки.
— Я вам сказала! — Голос ее прервался от рыданий. — Я не могу больше ничего брать. Вы сказали — еще одну вещь, и я принесла вам наперсток. Больше ничего нет…
— Престаньте распускать сопли! — оборвал ее Кирби таким тоном, точно ударил хлыстом. — Конечно, вещей еще много, но если вы хотите отделаться от меня, я могу предложить вам сделку.
Молодая леди задрожала, вздохнула, пытаясь совладать с собой.
— Какую сделку?
— Это ожерелье — то, что на старой герцогине. — Кирби не обращал внимания ни на поникшие плечи девушки, ни на отчаяние в ее глазах. — Я хотел бы намного больше, но готов удовольствоваться и этим. — Он пристально смотрел на нее, не тронутый ее слезами. — Я мог бы доить вас много лет, но я разорву наши отношения, если вы добудете мне эту безделушку. Вы слышали, что сказала старуха? Оно будет у нее в комнате — будет ждать, чтобы вы ночью взяли его.
— Нет. — Леди выпрямилась и подняла голову. — Вы мне уже солгали — вы не держите слово. Вы сначала говорили, что это все для Эдварда, потом — что вы уйдете, если я принесу еще что-нибудь… и вот, пожалуйста, теперь вы требуете ожерелье! Я не хочу его красть — я вам не верю!
Эти последние слова она проговорила с решимостью отчаяния. Кирби улыбнулся:
— Наконец-то совесть заговорила! Я не стану утверждать, что вы не правы, не доверяя моим словам. Но вы не заметили одну деталь.
Леди попыталась смолчать, попыталась сделать вид, что ее это не интересует, но…
— Какую деталь?
— Если вы украдете это ожерелье по моему приказу, потому что я шантажом заставил вас это сделать, и отдадите его мне, тогда мне просто-напросто придется скрыться. Потому что если что-то пойдет не так и вы укажете на меня, тогда неприятности будут у меня, а не у вас. Никому до вас не будет никакого дела. Это я окажусь злодеем в глазах общества. На вас же будут смотреть всего лишь как на глупую девчонку, каковой вы и являетесь. — Он подождал, пока до нее дойдет смысл его слов, и добавил: — Добыть это ожерелье — самый верный способ защититься от меня навсегда.
Он молча ждал, пока она вела внутреннюю борьбу с совестью, проснувшейся в ней слишком поздно, чтобы ее спасти. В многословной сети, которую он сплел, имелись такие дыры, что в них могла бы проехать карета, запряженная четверкой лошадей, размышлял он, но вряд ли она это заметит, равно как и опасность, какой грозит ей одна из этих дыр.
Она вообще не отличалась особым умом; теперь же страх и паника затуманили ее голову так, что она не в состоянии была увидеть единственный путь. Путь к своему спасению.
В конце концов, как он и ожидал, она еще сильнее сжала руки и посмотрела на него.
— Если я добуду вам ожерелье, вы поклянетесь, что уедете? Что после того, как я отдам его вам, я вас больше никогда не увижу?
Он улыбнулся и поднял вверх правую руку.
— Бог свидетель, только принесите мне ожерелье, и мы больше никогда не встретимся.
Фейерверк имел огромный успех, был прекрасным завершением первой половины праздника.
Пока соседи собирались в бальном зале, чтобы продолжить официальную часть вечера, Люк и Амелия стояли на ступенях террасы и прощались со своими счастливыми и усталыми арендаторами, крестьянами и остальными гостями из местных.
Выразив восторженную благодарность за вечер, люди группами шли по парку, вокруг флигелей, к подъездной аллее, где некоторые из них оставили свои коляски и фермерские повозки; другие двинулись пешком мимо конюшен и фермы, а третьи выбирались на дорожку, ведущую мимо «Каприза», неся на руках уснувших детей.
Когда последние гости ушли, Амелия довольно вздохнула и позволила Люку отвести себя в дом.
Остальная часть вечера прошла точно так, как и было задумано. Струнный квартет, который до того развлекал старых дам, не пожелавших гулять по лужайкам, теперь играл вальсы и котильоны. Соседи смеялись и танцевали, и часы пролетали незаметно.
Но это была все-таки деревня. В одиннадцать часов гости уехали; многим предстояло проделать неблизкий путь, чтобы добраться до своих постелей. Члены семьи ушли к себе наверх, как делали обычно. Все улыбались и желали друг другу доброй ночи — пока не дождались, когда четыре сестры Люка и мисс Пинк удалились в свои комнаты, и только тогда сняли с себя маски.
Нет, маски они не сняли — никакой уверенности в том, что негодяй не прячется в доме, не было. Хотя при одной только мысли об этом кожа у дам покрывалась мурашками, они ни за что не отказались бы от задуманного.
Минерва и Амелия проводили Елену до ее комнаты. Ласково пожелав им доброй ночи, Минерва рассталась с ними у двери Елены и отправилась в свою спальню, расположенную в западном крыле дома. Амелия вошла в комнату Елены вместе с ней; она села в кресло, лениво болтая о событиях этого вечера, пока горничная помогала хозяйке раздеться и приготовиться ко сну. Наконец горничная ушла, и Амелия подошла к кровати. Она погладила Елену по руке и наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку.
— Будьте осторожны! — шепнула она.
— Naturellement[8]. — Елена поцеловала ее в ответ со своей обычной непоколебимой уверенностью. — Но ожерелье, — тоже шепотом произнесла она, указывая на круглый столик в середине комнаты, — положите туда, чтобы я могла его видеть.
Амелия колебалась, но ожерелье действительно нужно было положить на видном месте — горничная, как обычно, заперла его в шкатулку для драгоценностей и оставила ключ в замке. Так что если Амелия не положит его туда, тетка просто подождет, пока она не выйдет из ее спальни, и сделает это сама.
Неохотно кивнув, она подошла к шкатулке, отперла ее и вынула драгоценности. Браслеты и серьги она оставила лежать на месте — если их план сорвется, что-то все же оста нется от подарка ее деда Себастьяна. Она раскладывала сказочные нитки жемчуга на лакированной поверхности стола, и ценность этой вещицы никогда еще не казалась ей такой очевидной — гораздо большей, чем любое богатство. И только теперь до нее дошло, какому риску столь самоотверженно подвергает себя Елена.
Отведя руку от играющего в свете свечи жемчуга, она взглянула на герцогиню, лежащую на высоких подушках в тени полога. Ей захотелось выразить тетке свою благодарность, но было еще не время. Она улыбнулась напоследок — улыбка получилась несколько жалкой, — а Елена властным жестом приказала ей уйти.
Амелия вышла и тихо закрыла за собой дверь.
Где-то в огромном доме наводили порядок слуги, а потом под внимательными взглядами Хиггс и Коттслоу разошлись по своим комнатам. Коттслоу, как обычно, сделал ночной обход: дом был заперт, огни погашены — все как всегда.
Проверив надежность запоров, Коттслоу ушел на кухню, чтобы сторожить грабителя. Хиггс уже заняла свой пост наверху лестницы для слуг, чтобы следить, не прячется ли кто-нибудь в той части дома, где находятся комнаты прислуги, и не прокрадется ли он отсюда в дом.
Эшфорды тоже разошлись по своим комнатам, но никто не ложился. Когда часы по всему дому пробили полночь, все бесшумно вышли из своих комнат, тихо скользя во мраке, и каждый заступил на назначенное ему место.
Прячась в темноте перед дверью верхней гостиной, Люк удивлялся, как это Порции и Пенелопе удалось ничего не заметить. Похоже, они даже не поняли, что что-то готовилось. Ему это казалось совершенно невероятным, но в их поведении не было и намека на то, что они о чем-то подозревают.
Прислонившись к двери, он представил себе своих млад ших сестер — они были в своих комнатах на верхнем этаже и не могли спуститься вниз, не пройдя мимо него, Хиггс или Амелии; он был абсолютно уверен, что ни Порция, ни Пенелопа не смогут проскользнуть незамеченными.
Может быть, младшие сестры уже спят?
Ему захотелось недоверчиво фыркнуть. Он прислушивался… но слышал только обычные шумы дома, обитатели которого укладываются спать. Он знал каждую скрипящую половицу, каждую скрипучую ступеньку каждой лестницы; если бы хоть одна скрипнула как-то необычно, он это услышал бы. Комната Елены была слева от него, на полпути к западному крылу. Саймон прятался как раз перед лестницей в дальнем конце крыла; если вор проникнет этим путем, Саймон даст ему пройти и последует за ним.
Люк сделает то же самое, если негодяй попытается добраться до комнаты Елены через главную лестницу. В коридорах этого этажа на страже стояла только Амелия — справа от Люка, в восточном крыле, рядом с комнатами Эмили и Энн. Комната Энн была дальше всех. Хотя никто не верил, что она вовлечена в это… Если случайно обнаружится какая-то связь, они с Амелией должны узнать об этом первыми.
Они об этом не говорили и даже не произнесли ни слова наедине — они просто обменялись взглядами, и Амелия заявила, что этот пост — ее.
Он начал думать о ней — о своей жене и о чем-то гораздо большем, обо всем, что он скажет ей, как только судьба пошлет ему такую возможность.
Усилием воли он отогнал эти мысли и сосредоточился на происходящем — опасность слишком велика, чтобы можно было позволить себе отвлечься. Люцифер расхаживал внизу; Мартин прятался в тени живой изгороди. Сагден был где-то возле псарен. Из комнаты в конце западного крыла Аманда следила за долиной и всеми подходами со стороны домашней фермы. Филлида находилась в спальне, отведенной им с мужем, из окон которой отлично были видны розарий и парк.
Ночь окутала дом как саваном.
Во тьме ночи они ждали, когда объявится вор.
Пробило два часа. В четверть третьего Люк ненадолго оставил свой пост; неслышно пройдя по коридору, он велел Саймону прикрыть прореху в обороне западного крыла, потом проверил всех остальных и вернулся на свое место. Все расслабились. Никто не говорил об этом, но все уже думали: может, ошиблись они, и вор по какой-то причине вообще не появится.
Время тянулось; стоять и бодрствовать становилось все труднее.
Елена лежала в постели, смотрела на свое ожерелье и вспоминала. Перебирала в памяти все, что последовало за тем мгновением, когда она получила этот дар, — все чудеса этой жизни и любовь.
Она далеко углубилась в свое прошлое, но тут дверца шкафа, стоявшего у противоположной стены, медленно отворилась.
Глава 23
Елена смотрела, как фигура в плаще осторожно идет по комнате. Боязливо взглянув на кровать, фигура замешкалась — слишком маленькая и щуплая для мужчины, но капюшон не позволял увидеть лицо.
Успокоенная молчанием Елены, фигура выпрямилась и огляделась, взгляд ее упал на столик.
Освещенные бледной луной, чьи лучи проникали в открытое окно, жемчужины сияли неземным светом.
Незнакомка подошла ближе, потом еще ближе. И вот из плаща протянулась маленькая ручка, чтобы схватить мерцающее ожерелье.
Елена видела, что пальцы эти дрожат, видела мгновение последнего колебания. И сразу поняла, кто это может быть. Когда она заговорила, в голосе ее прозвучала необыкновенная доброта:
— Ma petite, что это вы здесь делаете?
Девушка резко вскинула голову. Елена выпрямилась на постели. Незнакомка сдавленно пискнула, почти вскрикнула; застыв, она в ужасе смотрела на Елену.
— Идите сюда, — поманила ее Елена. — Не кричите. Подите сюда и все мне расскажите.
Тяжелые шаги сотрясли коридор. Девушка оглянулась на дверь, затем в панике бросилась в одну сторону, потом в другую…
Елена пробормотала французское ругательство и попыталась встать с кровати.
Незнакомка завопила и кинулась к открытому окну. Она выглянула — комната была на втором этаже.
— Нет! — приказала Елена. — Вернитесь! — Это был голос человека, чьи предки на протяжении столетий имели право приказывать.
Незнакомка нерешительно остановилась.
В дверь ворвался Саймон.
Испустив крик ужаса, незнакомка выпрыгнула в окно.
Саймон выругался и перегнулся через подоконник.
— Господи! — Он всмотрелся. — Она упала на лоджию. — Он помахал рукой. — Вернитесь сюда, глупышка вы этакая!
Елена, накинув пеньюар, поспешила к Саймону. То, что она увидела под окном, заставило ее опереться рукой о его плечо.
— Ни слова!
Но Саймон уже и так впал в мрачное молчание.
За окном фигура в плаще, покачиваясь и спотыкаясь, неуверенно продвигалась по балке лоджии, которая торчала из дома над террасой, выложенной плитками. Если она потеряет равновесие и упадет, то переломает руки и ноги — это меньшее, что ей грозит.
Незнакомка замерла, потом упрямо шагнула вперед. Вдруг она пошатнулась и, молотя руками по воздуху, вновь восстановила равновесие. Тяжелый плащ обвился вокруг ее ног — опасная обуза. Елена тихо молилась.
— Господи, — перевел дух Саймон. — А я уже подумал, что она решила…
— Не спешите и не искушайте судьбу.
В полумраке сада они рассмотрели Мартина у живой изгороди и Сагдена на дорожке, ведущей к псарням. Оба стояли, застыв на месте, молчаливые свидетели гибельного полета девушки. Ни один не издал ни звука, не сделал ни движения, чтобы не отвлечь ее внимание.
Прошла, казалось, вечность, когда раскачивающаяся фигура добралась до конца балки там, где она соединялась с идущей вверх опорой. Саймон напрягся, Елена впилась пальщами ему в рукав.
— Вы не пойдете за ней.
Саймон даже не посмотрел на нее.
— Разумеется, нет. Это и ни к чему.
Они молча ждали. Незнакомка дотянулась до опоры и ухватилась за нее, а потом то ли полетела, то ли прыгнула, то ли рухнула на землю бесформенным комом.
Саймон выглянул в окно.
— Она лежит на земле под лоджией за музыкальной комнатой!
Его звонкий крик заставил всех встрепенуться. Девушка вскочила и бросилась к живой изгороди.
И увидела Мартина, приближающегося с той стороны.
Вскрикнув, она повернулась и бросилась в противоположном направлении, к розарию, к темноте леса за ним.
Она почти достигла ее, была уже на дорожке, ведущей в спасительную тьму, когда наскочила прямо на Люцифера, который, выйдя из дома через парадную дверь, подошел к восточному крылу.
Успокоенная молчанием Елены, фигура выпрямилась и огляделась, взгляд ее упал на столик.
Освещенные бледной луной, чьи лучи проникали в открытое окно, жемчужины сияли неземным светом.
Незнакомка подошла ближе, потом еще ближе. И вот из плаща протянулась маленькая ручка, чтобы схватить мерцающее ожерелье.
Елена видела, что пальцы эти дрожат, видела мгновение последнего колебания. И сразу поняла, кто это может быть. Когда она заговорила, в голосе ее прозвучала необыкновенная доброта:
— Ma petite, что это вы здесь делаете?
Девушка резко вскинула голову. Елена выпрямилась на постели. Незнакомка сдавленно пискнула, почти вскрикнула; застыв, она в ужасе смотрела на Елену.
— Идите сюда, — поманила ее Елена. — Не кричите. Подите сюда и все мне расскажите.
Тяжелые шаги сотрясли коридор. Девушка оглянулась на дверь, затем в панике бросилась в одну сторону, потом в другую…
Елена пробормотала французское ругательство и попыталась встать с кровати.
Незнакомка завопила и кинулась к открытому окну. Она выглянула — комната была на втором этаже.
— Нет! — приказала Елена. — Вернитесь! — Это был голос человека, чьи предки на протяжении столетий имели право приказывать.
Незнакомка нерешительно остановилась.
В дверь ворвался Саймон.
Испустив крик ужаса, незнакомка выпрыгнула в окно.
Саймон выругался и перегнулся через подоконник.
— Господи! — Он всмотрелся. — Она упала на лоджию. — Он помахал рукой. — Вернитесь сюда, глупышка вы этакая!
Елена, накинув пеньюар, поспешила к Саймону. То, что она увидела под окном, заставило ее опереться рукой о его плечо.
— Ни слова!
Но Саймон уже и так впал в мрачное молчание.
За окном фигура в плаще, покачиваясь и спотыкаясь, неуверенно продвигалась по балке лоджии, которая торчала из дома над террасой, выложенной плитками. Если она потеряет равновесие и упадет, то переломает руки и ноги — это меньшее, что ей грозит.
Незнакомка замерла, потом упрямо шагнула вперед. Вдруг она пошатнулась и, молотя руками по воздуху, вновь восстановила равновесие. Тяжелый плащ обвился вокруг ее ног — опасная обуза. Елена тихо молилась.
— Господи, — перевел дух Саймон. — А я уже подумал, что она решила…
— Не спешите и не искушайте судьбу.
В полумраке сада они рассмотрели Мартина у живой изгороди и Сагдена на дорожке, ведущей к псарням. Оба стояли, застыв на месте, молчаливые свидетели гибельного полета девушки. Ни один не издал ни звука, не сделал ни движения, чтобы не отвлечь ее внимание.
Прошла, казалось, вечность, когда раскачивающаяся фигура добралась до конца балки там, где она соединялась с идущей вверх опорой. Саймон напрягся, Елена впилась пальщами ему в рукав.
— Вы не пойдете за ней.
Саймон даже не посмотрел на нее.
— Разумеется, нет. Это и ни к чему.
Они молча ждали. Незнакомка дотянулась до опоры и ухватилась за нее, а потом то ли полетела, то ли прыгнула, то ли рухнула на землю бесформенным комом.
Саймон выглянул в окно.
— Она лежит на земле под лоджией за музыкальной комнатой!
Его звонкий крик заставил всех встрепенуться. Девушка вскочила и бросилась к живой изгороди.
И увидела Мартина, приближающегося с той стороны.
Вскрикнув, она повернулась и бросилась в противоположном направлении, к розарию, к темноте леса за ним.
Она почти достигла ее, была уже на дорожке, ведущей в спасительную тьму, когда наскочила прямо на Люцифера, который, выйдя из дома через парадную дверь, подошел к восточному крылу.