Лоуренс Стефани. Соблазнительница

   Хиггс кивнула:
   — Хороший выбор, мэм.
   — Прекрасно. Значит, решено. — Амелия положила карандаш и протянула список домоправительнице. Та просмотрела его и сунула в карман передника. — Есть ли еще какие-нибудь вопросы? — Амелия встретилась взглядом с Хиггс. — Какие-нибудь нелады в доме или с прислугой? Что-нибудь требует моего вмешательства?
   Хиггс снова просияла улыбкой.
   — Нет, мэм, в настоящее время ничего такого. Представьте, только вчера вечером в холле мы поняли, что теперь, когда хозяин женился на вас, мисс, — лучше скажем: мэм, — которую мы все знаем, которая, можно сказать, росла у нас на глазах… ну… — Хиггс остановилась, чтобы передохнуть, — никому из нас и желать больше нечего, это факт.
   Амелия улыбнулась в ответ.
   — Я знаю, что в последние годы вам было трудно.
   — Ну да, так оно и было, а бывало и похуже — из-за мастера Эдварда. Но! — Хиггс вздохнула, и лицо ее, омрачившееся при воспоминаниях о прошлом, прояснилось. — Теперь все это позади. — Она кивнула в сторону окна, за которым сиял летний день. — Точно как погода — выглянуло солнце, и нам остается только ждать хороших времен и приятных сюрпризов.
   Амелия сделала вид, что не заметила слов «приятные сюрпризы». Это был, разумеется, намек на детей — ее и Люка. Она кивнула благосклонно.
   — Надеюсь, мое пребывание здесь в качестве хозяйки будет счастливым.
   — Ну конечно. — И Хиггс с трудом встала с кресла. — Первый шаг вы сделали, теперь просто нужно продолжать. Пойду-ка я отнесу это кухарке. — Она похлопала себя по карману. — А потом снова буду в вашем распоряжении, мэм.
   — У меня есть идея получше. — Амелия тоже встала. — Я пойду с вами, и вы покажете мне все кухонное хозяйство. После чего проведете меня по дому — я знаю общее расположение комнат, но есть множество мест, где я никогда не бывала.
   Мест, куда не стала бы заглядывать гостья, но которые необходимо знать хозяйке.
   Например, чердаки.
   Чердаки западного крыла и половина чердаков восточного крыла были отданы под комнаты прислуги — маленькие комнатушки, немногим больше кельи, но Амелия с удовольствием отметила, идя по узкому коридору, что каждая комната, куда она заглянула, была не только опрятна и чиста, но имела даже некоторые признаки комфорта — зеркало, на стене картина в раме, кувшин, используемый для цветов.
   Вторая половина чердака восточного крыла была отведена под кладовые. Заглянув туда, она убедилась, что в более подробном осмотре нет никакой нужды. Люк сказал, что вернется к ленчу, и ей не хотелось в первый же день их супружества предстать перед ним в пыли и паутине.
   Когда они вернулись в центральное здание, Хиггс, стоя наверху главной лестницы, объяснила, какие комнаты находятся на верхнем этаже.
   — Детская вот здесь, впереди, классная комната за ней. Тут у нас комнаты для няни и гувернантки, то есть мисс Пинк.
   Амелия вспомнила эту робкую, тщедушную женщину.
   — Как она справляется с Порцией и Пенелопой? — С младшими сестрами Люка ей наверняка хватало забот.
   — По правде говоря, это скорее они справляются с ней, но, несмотря на все их упрямство, у них добрые сердца. Сдается мне, им стало жалко Пинк, едва они ее увидели.
   — Им нравятся их занятия?
   — Они их обожают. И между нами говоря, Пинк учит их гораздо большему, чем нужно знать молодым леди. Как бы то ни было, поскольку у них хватает ума и нервная горячка им не грозит, стало быть, Пинк хорошо исполняет свои обязанности. Мисс Порция и мисс Пенелопа стараются вести себя примерно, потому что любят ее.
   Спустившись с верхнего этажа, они начали осматривать комнаты на втором. Большая часть комнат находилась на первом этаже, но кое-где между спальнями в обоих флигелях были расположены гостиные.
   — Так что у нас и впрямь несколько апартаментов. Это хорошо, особенно если принимаешь немолодых гостей. — Амелия сделала пометку в записной книжке, которую взяла с собой.
   Низкий звук гонга раздался в доме. Хиггс подняла голову.
   — Зовут к ленчу, мэм.
   Амелия повернула к лестнице.
   — Мы продолжим осмотр во второй половине дня.
   Она вошла в парадный холл, когда Люк вошел туда через длинный коридор западного крыла. В бриджах и куртке для верховой езды он был воплощением английского сельского джентльмена.
   Хиггс присела в реверансе, потом удалилась в комнаты для прислуги. Люк подошел к жене.
   — Ты все посмотрела?
   — Меньше половины. — Она пошла впереди него в семейную столовую. — Мы с Хиггс продолжим осмотр после завтрака.
   Она села, опять справа от него, не желая сидеть в конце стола, когда они одни. Коттслоу был с ней согласен; он накрыл для нее там, где ей хотелось, хотя она и не просила его об этом. Расправив салфетку, она взглянула на мужа:
   — Нет ли чего-нибудь такого в хозяйстве, что тебе хотелось бы изменить?
   Он задумался над ее вопросом; Коттслоу прислуживал у стола. Когда дворецкий отошел, Люк покачал головой:
   — Нет. За последние годы мы переделали буквально все. — Он встретился с ней взглядом. — Теперь, когда матушка отдала тебе бразды правления, все хозяйство полностью в твоих руках.
   Амелия кивнула. Приступив к еде, она снова задала вопрос:
   — А нет ли каких-либо обязанностей, которые ты хотел бы переложить на мои плечи?
   Деликатный вопрос, но Минерва была немолода, а Люк — это Люк. Хотя его мать неукоснительно исполняла все, что от нее требовалось, Амелия знала, что он переложил как можно больше обязанностей с плеч Минервы на свои.
   Он снова задумался, потом хотел было покачать головой — как она и ожидала, — но передумал.
   — Пожалуй… — Он посмотрел на нее. — Есть кое-какие дела, которые ты могла бы взять на себя.
   Амелия чуть не выронила вилку из рук.
   — Что? — Она надеялась, что ее нетерпение не слишком заметно. По ее рассчитанному на долгий срок плану ей было важно поставить себя как его жену не только в глазах прислуги, работников в имении и всех прочих, но также в глазах Люка.
   — Осенний прием — это… такой праздник в имении, которому нужно придумать название получше. Он празднуется в сентябре.
   — Я помню, — отозвалась она. — Я была как-то раз на нем несколько лет назад.
   — Да, но ты была на этом празднике при жизни моего деда. Вот это были праздники так праздники.
   Она усмехнулась:
   — Уверена, мы можем устроить все не хуже, если постараемся.
   — Коттслоу был тогда лакеем, а Хиггс горничной — они помнят достаточно много, чтобы возродить кое-что из самых необычных затей.
   Она кивнула:
   — Я расспрошу их. Посмотрим, что тут можно сделать. — Она положила вилку и протянула руку к бокалу. — Есть еще что-нибудь?
   Люк колебался.
   — Это касается более отдаленного будущего. Матушка посещала арендаторов, и я уверен, что ты будешь делать то же самое, но мы нанимаем еще работников, не только на домашнюю ферму, но и на фермы арендаторов.
   Он взял бокал, выпил и откинулся назад.
   — До меня дошло немало хороших известей из разных поместий, где были устроены школы для детей работников. Мне бы хотелось устроить что-то подобное здесь, но у меня просто нет времени заняться этим как следует, не говоря уже о необходимом в этом деле руководстве.
   А если Девил и Габриэль привлекут его в инвестиционный фонд Кинстеров, у него будет еще меньше времени для такой деятельности.
   Он внимательно смотрел на жену и увидел в ее глазах искру нетерпения.
   — Сколько у тебя имений?
   — Пять. — Он перечислил их. — Каждое доходно, и доход от них оправдывает время и усилия, которые на них тратишь.
   — Это не оставит тебе времени больше ни на что.
   — Я езжу в каждое поместье по меньшей мере дважды в год.
   — Я тоже буду ездить.
   Нет вопросов. Довольный, он кивнул.
   — А другие поместья — там тоже много детей, что-бы оправдать организацию школы?
   — В ближайшие годы, похоже, их станет еще больше.
   — Значит, если мы опробуем это здесь и разберемся со всеми проблемами, можно будет со временем устроить школы и в остальных поместьях тоже.
   Он встретился с ее открыто нетерпеливым взглядом.
   — И на каждую из них надо будет потратить немало времени и сил. Придется преодолевать предрассудки.
   Она улыбнулась:
   — У меня времени больше чем достаточно — ты можешь оставить все это на меня.
   Он кивком выразил свое согласие. Чем больше она будет вовлечена в его жизнь, в управление поместьем и хозяйством, тем лучше.
   Объезжая поместье, он увидел, как оно во многих местах отремонтировано и улучшено — она, конечно же, подумает, что все эти работы оплачены из ее приданого.
   По традиции женщина не имеет права знать о делах своего мужа:
   Тем не менее он и подумать не мог о том, чтобы скрыть от нее правду.
   О том, что ее приданое — капля в море по сравнению с его богатством, что это было так с того самого рассвета, когда она предложила себя — и свое приданое — ему, и он старался скрыть от нее правду, чтобы сблизиться к ней, и настолько хотел этого, что уговорил ее отца и заключил соглашение с Девилом…
   Учитывая ее норов, как воспримет она эту оглушительную новость?
   Она — из семьи Кинстеров и слишком проницательна, чтобы он мог рисковать.
   До сентября придется признаться.
   — Милорд?
   Он поднял голову и увидел Коттслоу, стоящего в дверях.
   — Только что пришел Мактэвиш. Он ждет в конторе.
   Люк положил салфетку.
   — Благодарю вас. — И обратился к Амелии: — Мактэвиш — это мой управляющий. Ты с ним уже встречалась?
   — Да. Но это было много лет назад. — Она отодвинула стул; лакей поспешил к ней, но Люк махнул ему рукой и сам помог ей подняться.
   — Почему бы мне не пойти с тобой, чтобы ты заново познакомил нас, после чего я оставлю вас заниматься вашими делами, а сама займусь своими? — спросила она.
   Он положил ее руку на свой локоть.
   — Контора находится в западном крыле.
   Встретившись с Мактэвишем и бросив любопытный взгляд на контору, Амелия снова присоединилась к миссис Хиггс, и они продолжили свой осмотр. Дом был в превосходном состоянии, все деревянное в нем — и полы и мебель — блестело, натертое воском, а вот весь текстиль нужно было менять. Не прямо сейчас, но в течение будущего года.
   — Мы не сможем сделать это сразу. — Они завершили свой обход в гостиной. В этой главной комнате для приемов Амелия написала список, поставив первым номером занавески. За ними шли шторы в столовой. И стулья в обеих комнатах нужно было заново обить.
   — Это все, мэм? — спросила Хиггс. — Если так, не желаете ли, чтобы я принесла вам чаю?
   Амелия подумала: вряд ли Люк захочет чаю.
   — Да, прошу вас, пришлите поднос в маленькую гостиную.
   Домоправительница кивнула и удалилась. Амелия же вернулась в гостиную рядом с музыкальной комнатой.
   Положив свои записки — довольно внушительную пачку — на секретер, она села на стул отдохнуть. Появился лакей, неся поднос с чаем; она поблагодарила и отпустила его, потом налила себе чай и стала медленно прихлебывать — молча, в уединении, что было очень странно для нее.
   Уединение это продлится недолго — это был дом со множеством обитателей, в основном женского пола. Как только Минерва и сестры Люка вернутся из Лондона, дом вновь наполнится голосами.
   Нет, не так. Не совсем так.
   Пожалуй, именно эта странная увертюра — начало новой эры. Как сказала Хиггс, погода переменилась, время года сменилось, и они движутся к новому, совсем другому периоду.
   Периоду, когда она будет управлять хозяйством этого огромного дома, заботиться о нем. Она и Люк, они обязаны будут сохранять дом и семью, приютом для которой он является, что бы ни случилось в будущем.
   Она пила чай, чувствуя, как эта материя — ткань их будущей жизни, — хотя еще туманная, окружает ее. Что она из нее сделает, как использует возможности… То был вызов, который она готова была встретить с радостью.
   Она допила чай; солнечный свет подбил ее попробовать открыть одно из окон, доходящих до пола. Окно открылось, и она вышла в сад.
   Идя по подстриженным лужайкам, а потом по дорожке под увитой глицинией аркадой, залитой солнцем, она мысленно вернулась к своему основному плану, к составлению карты ближайшего будущего.
   Их физические отношения стихийно развиваются, ей нужно только делать то, что требуется, а это она будет делать весьма охотно, особенно после прошлой ночи. И сегодняшнего утра.
   Она усмехнулась. Дойдя до конца дорожки, она повернула на поперечную и пошла дальше. Она никак не ожидала, что ее так взбодрит и воодушевит то, что она нравится ему в постели, что она действительно вызывает у него желание и желание это вовсе не выдумано ею; оно даже выросло после того, как они впервые утолили свой голод.
   Другим непредвиденным успехом была его готовность принять ее помощь с осенним праздником и его идеей построить школы. Может быть, это произошло потому, что он увидел — она в состоянии заняться этим, и, учитывая, сколько дел лежит на нем, позволил ей помогать ему; и все это было лишь началом. Шаг к истинной близости, которая в конце концов и составляет суть настоящего брака.
   Настоящий брак — такова была ее цель. Брак, который она намерена создать.
   Амелия посмотрела вперед — на конюшни и длинное здание, стоящее за ними. Оттуда доносился собачий лай.
   Сокровище Люка. Она пошла, чтобы посмотреть на них. К собакам она была неравнодушна — как и Люк. Свора гончих была его увлечением с мальчишеских лет. Увлечением прибыльным: теперь свора стала источником дохода — сдавалась внаем для местной охоты, и цена щенков от таких чемпионов, как Морри и Пэтси, тоже была немалой.
   Псарни, чистые, ухоженные, просторные, находились за двором, где были выстроены конюшни. Внутри здания был длинный проход с загонами по обе стороны; там-то она и обнаружила Люка — он разговаривал с Сагденом, мастером-псарем.
   Люк стоял к ней спиной; они с Сагденом обсуждали покупку новой племенной суки. Первым увидел Амелию Сагден, покраснел, закрыл рот и кивнул, сняв шапку. Люк обернулся и спросил, помолчав:
   — Пришла посмотреть на моих красавиц?
   Она улыбнулась.
   — Пришла.
   Эта заминка не ускользнула от ее внимания: он, наверное, подумал, не огорчится ли она, если он воспользуется ее приданым, чтобы купить племенную суку? И взглядом показала ему, что одобряет его — свора была образцовой. Она кивнула Сагдену и взяла мужа под руку.
   — Мне кажется, они меня зовут. Сколько их здесь?
   Он пошел с ней по проходу.
   — Просто они думают, что ты принесла им поесть.
   — А они что, голодные? Когда их кормят?
   — Периодически, и скоро будет кормежка. Их почти шестьдесят, но только сорок три — рабочие; остальные пока слишком молоды. А некоторые уже слишком стары.
   Одна из «слишком старых» лежала, свернувшись на подстилке, в последнем загоне, самом близком к пузатой печке, которая зимой обогревала помещение. Дверь в загончик была открыта; собака подняла голову, когда Люк подошел, и завиляла хвостом.
   Люк сел на корточки, погладил ее по седеющей голове.
   — Это Регина. Она была самой главной до Пэтси.
   Амелия тоже села на корточки, дала Регине обнюхать свою ладонь, потом почесала ее за ухом. Регина наклонила голову. Веки у нее были тяжелые. Люк встал.
   — Я и забыл, что ты любишь собак.
   Это было хорошо, потому что зимой, когда начинались морозы, он переносил в дом самых маленьких и старых вроде Регины.
   — Аманда тоже их любит — нам всегда хотелось щенка, но мы все время жили в Лондоне, и это было невозможно.
   Ему только сейчас пришло в голову: хотя они в каком-то смысле хорошо знали о прошлой жизни друг друга, а все-таки… он не мог вообразить, как это можно — не иметь просторного загородного дома вроде Калвертон-Чейза или Сомерсхэм-Плейса, который можно называть своим домом. А вот у нее такого дома не было; в то время как он проводил лето, разъезжая верхом по пустошам, она приезжала погостить то туда, то сюда, не имея собственного дома за городом. Собачий лай зазвучал как-то иначе. Люк оглянулся, подал руку Амелии.
   — Пойдем, ты поможешь их накормить.
   Она поднялась с нетерпением; он повел ее обратно по проходу, взял еду у парней, чьей обязанностью было кормить собак, потом показал ей, сколько нужно класть в каждую миску. Она старательно взялась за дело, быстро научившись, как осторожно хлопать по собачьим носам, чтобы они не мешали взять их миску.
   В конце прохода, у загона Регины, Сагден смотрел, в каком состоянии находятся новорожденные щенки. Им было шесть недель от роду, они еще сосали мать.
   — Это хороший помет, может, среди них будет чемпион, — улыбнулся Сагден, кивая подошедшему Люку. Он указал на щенка, который, сопя, возился у края загона. Люк усмехнулся; перегнувшись через низкую оградку, он взял любопытного щенка и показал его жене.
   — Ой, какой он мягкий! — Она взяла щенка на руки, тот восторженно лизнул ее в лицо. Когда она обняла его, как ребенка, и почесала животик, щенок закрыл глаза и блажен но вздохнул.
   Люк смотрел на нее пораженный, а жена спросила:
   — Когда они подрастут, можно будет послать одного Аманде?
   Она смотрела на щенка и ерошила пуховую шерстку у него на животике, тихонько воркуя. А Люк смотрел на ее голову, на золотые локоны.
   — Конечно. Но сначала выбери одного для себя. — Он взял у нее задремавшего щенка, поднял его, оглядел и проверил разворот лап. — Вот этот годится.
   — Но… — Амелия посмотрела на Сагдена. — Это ведь чемпион…
   — Он будет лучшим псом для своего хозяина. — Люк наклонился и подложил щенка к матери. — И Красотка сочтет за честь, если ты его возьмешь. — Он погладил суку по голове. Та закрыла глаза и лизнула его руку.
   Люк выпрямился и кивнул Сагдену:
   — Я навещу вас завтра.
   Взяв Амелию за руку, он оторвал ее от очаровавшего ее зрелища — маленький чемпион, сосущий мать. Они вышли из псарни.
   — Подумай, как его назвать. Через пару недель его отнимут от матери.
   Она все еще оглядывалась назад, в проход.
   — А тогда я смогу брать его на прогулку?
   — Только недалеко. Щенки больше любят поиграть.
   Амелия вздохнула:
   — Спасибо. — Он посмотрел на нее, она улыбнулась и легко поцеловала его. — Лучшего свадебного подарка ты не мог мне сделать.
   Лицо Люка затуманилось, и она тут же нахмурилась.
   — Боюсь, мне нечего подарить тебе взамен.
   Она посмотрела в его глаза, но ничего не смогла в них прочесть.
   Момент прошел. Он поднес ее руку к губам.
   — Тебя, — шепнул он, — более чем достаточно.
   Она решила, что речь идет о ее приданом, но усомнилась в этом, вглядевшись в его лицо, его глаза… Легкое напряжение пробежало у нее по спине.
   Она подумала: не следует ли сказать ему, что она не возражает против того, что он тратит деньги на собак? Она подумала: не поэтому ли он подарил ей щенка, будущего чемпиона? Но сразу же отогнала от себя эту мысль. Она никогда не замечала, чтобы Люк выбирал окольные пути, — для этого он был слишком высокомерен.
   Нужно ли вообще говорить об этом? Они не говорили о ее приданом с тех самых первых дней, но, по правде, здесь и не о чем было говорить. Что касается денег, того, как он управляет их состоянием, она доверяла ему полностью. Люк вовсе не похож на своего отца — в его преданности своей семье невозможно усомниться.
   Пожалуй, именно эта преданность позволила ей зайти так далеко — оказаться здесь, ходить по земле Калвертон-Чейза, который теперь стал ее домом, с ним, который теперь стал ее мужем.
   Она чувствовала на себе его взгляд, чувствовала жар, исходящий от него, его мускулистое тело рядом с собой. Не прикосновение, но обещание прикосновения и даже больше.
   Она улыбнулась, посмотрев на него, и сжала его руку.
   — Еще рано, чтобы идти в дом. Пойдем, покажи мне сад. «Каприз» на холме все еще цел?
   — Конечно, это одна из наших достопримечательностей. Мы не могли позволить ему разрушиться. — Люк свернул на дорожку, ведущую вверх. — Одно из лучших мест здесь, отсюда открывается вид на закат. Если хочешь, мы можем туда подняться.
   Она улыбнулась:
   — Это прекрасная мысль.

Глава 15

   Мысль, поселившаяся у нее в голове, сильно отличалась от той, что поселилась в его голове. Он и правда думал, что они идут любоваться заходом солнца…
   На следующее утро, пока он шагал по холлу и ждал, когда она присоединится к нему, чтобы отправиться с ним объезжать поместье — что было гораздо безопаснее, чем ходить с ней пешком по саду или где-то еще, — Люк мысленно качал головой, пытаясь, довольно безуспешно, привести в порядок свою ошалевшую голову.
   Взять хотя бы их посещение «Каприза» — вот уж воистину каприз! Это не он решил рискнуть тем, что их застанет на месте преступления кто-то из младших садовников — ведь был разгар лета, или, что хуже, кто-то из соседей. То, что соседи могли там обнаружить, поразило бы их, а у некоторых мог даже случиться сердечный приступ.
   Что это с ним? Это их позднее возвращение, затем неожиданный поединок во время обеда и старание сдержаться и не потащить ее прямиком в спальню, как прошлой ночью. Не пробыв в гостиной и десяти минут, он капитулировал. Он был совершенно выбит из колеи.
   Он был — был раньше — записным повесой, но теперь казалось, что это она собирается развратить его.
   Нет, он не жаловался, по крайней мере по поводу результата, даже по поводу того, что было в «Капризе», — он чувствовал, что желание охватывает его даже просто при воспоминаниях, — и все же это… это так отличалось от того, чего он ожидал.
   Он считал — он был в этом уверен, — что женится на упрямом, но хрупком цветке, а она оказалась тигрицей. И вдобавок с когтями — у него были веские основания это утверждать.
   Стук ее каблучков по лестнице заставил его обернуться. Он смотрел, как она скользила вниз. На ней было платье для верховой езды цвета зеленого яблока; этот цвет оттенял ее локоны глубокого золотого оттенка. Она увидела его, и ее лицо озарилось нетерпением и чем-то еще — так он сказал себе. Ожиданием, которое не имело ничего общего с их предполагаемой верховой прогулкой.
   Она спустилась вниз и подошла к нему. Остановилась, возясь с пуговками на перчатке. Луч утреннего солнца озарил ее лицо.
   На мгновение он утратил способность думать и дышать. То же самое чувство, которое охватило его вчера, когда он увидел, как она обнимает щенка. Томительное, глубоко запрятанное и безусловное — потребность дать ей что-то большее, чем просто объятия.
   Она заворчала, сердясь на пуговицы. Чувство в нем ослабело, но не исчезло. Он глубоко втянул воздух, радуясь, что она отвлеклась, и протянул руку к ее запястью. Как уже было однажды, он ловко застегнул крошечные пуговки. Глаза их встретились, он поднес ее руку к губам, потом накрыл ее своей ладонью.
   — Пошли — лошади ждут.
   На дворе перед домом он усадил ее в седло, смотрел критически, как она устроила ноги и взяла поводья. Он ездил с ней верхом много лет назад. С той поры ее посадка улучшилась; она держала поводья более уверенно. Довольный, он подошел к своей лошади, натренированной для охоты, взлетел в седло и кивком указал жене на аллею.
   Бок о бок они скакали сквозь утро, среди широких зеленых полей, щедро испещренных более темной зеленью кустарника, служившего убежищем для дичи. Они держали к югу, время от времени перепрыгивая через каменные стены; он знал каждое поле, каждую ямку, каждую стену на много миль вокруг и выбирал дорогу, избегая слишком опасных мест.
   Если Амелия и заподозрила что-то, она и виду не подала, но брала каждое препятствие с легкостью, с уверенностью, которая и успокаивала его, и смущала. Еще один знак зрелости — годы превратили ее в женщину, это уже не та робкая девочка, которую он знал.
   Над ними простиралось летнее небо, широкое и очень синее, с единственной туманной прядкой облака, прикрывающей сияние солнца. Стрекот насекомых, полет вспугнутой дичи были единственными звуками, которые они слышали, кроме неумолчного стука подков их лошадей.
   Они доехали до самого края долины Уэлленд, натянули поводья, чтобы посмотреть на густую зеленую местность, по которой вилась река, серебряная лента, мерцающая вдали.
   — Где кончается твоя земля?
   — У реки. Дом стоит в северной части поместья.
   — Значит, вот это, — Амелия показала на горстку сероватых крыш, виднеющихся среди деревьев, — это твое?
   Люк кивнул и пустил своего пегого в ту сторону.
   — Здесь ремонтируют один коттедж. Мне нужно взглянуть, как идет работа.
   Амелия пришпорила свою гнедую кобылу и поскакала следом за ним вдоль гребня, потом вниз по пологому склону к коттеджам.
   Это были приземистые жилища, выстроенные из местного камня — розово-коричневого. На центральном из трех коттеджей перекрывали крышу. Мужчины сидели на деревянных перекрытиях, добавляя новые стропила; в воздухе раздавался стук молотков.
   Десятник увидел их, помахал рукой и начал спускаться. Люк спешился, привязал коня к дереву и помог спуститься Амелии.
   — Ветка пробила крышу прошлой зимой во время бури. С тех пор в доме не живут. — Он кивнул на другой коттедж, из которого высыпала стайка ребятишек и уставилась на них. — Почти полгода три семьи теснятся в двух коттеджах.
   Люк повернулся к десятнику и представил Амелию. Десятник снял шапку и поклонился. Люк, прищурясь, смотрел на работу.
   — Дело идет быстрее, чем я думал.
   — Ага! — Десятник тоже посмотрел наверх.
   Амелия решила оставить их. Она пошла к детям — нельзя упускать возможность познакомиться с семьями, живущими в поместье.