После смерти Александра VI Перуджия, Болонья и ряд других городов свергли иго Чезаре. Изгнанные и преследовавшиеся папством роды Орсини, Колонна, Вителли, Малатеста и другие поспешили вернуться в свои владения. Чезаре угрожала опасность стать безземельным герцогом, а Папской области превратиться в номинальную, существующую лишь на бумаге область, тем более что Венеция использовала смерть Александра и стала быстро захватывать в Романье один город за другим, намереваясь создать прочное государство на Апеннинском полуострове.
   IV
   Богатая Италия манила к себе феодалов и государей Европы. На юге Италии шла борьба между Испанией и Францией. В центре Италии не прекращались столкновения между торговой и земельной аристократией, а к северной части страны были прикованы жадные взоры Франции и Германии. Этот узел противоречивых интересов облегчал задачу папы Юлия II (1503-1513), дипломата и воина, мечтавшего о сильном и независимом папском государстве и ни перед чем не останавливавшегося для осуществления своей мечты. Его идеалом была не столько "богиня любви" Венера, которой так увлекался Александр VI, сколько "бог войны" Марс. Современники говорили, что Юлий, опоясав себя мечом и шпагой, бросил в Тибр первосвященнические ключи от неба и гневно воскликнул: "Пусть меч нас защитит, раз ключи св. Петра оказываются бессильными!" Папство этого времени вело политику "округления" и "расширения" своего государства путем искоренения феодального сепаратизма с одновременным усилением в нем централизации. Выборный характер папства мешал созданию в Папской области обычного абсолютизма и выдвигал своеобразную форму коллегиального абсолютизма в виде коллегии кардиналов, которая в курии, по существу, решала все вопросы и стремилась к полновластию в папском государстве. Между кардинальской коллегией и отдельными папами, имевшими те же интересы, что и куриальные кардиналы, происходили на почве соперничества столкновения, дававшие победу то одной, то другой стороне. Сильному человеку, как Юлий II, удалось навязать свою волю кардинальской бюрократии, тем более что Юлий не останавливался и перед насилием для достижения своих целей.
   "Мечу" своему Юлий II был обязан тем, что от союза с Венецией отпал ряд городов Романьи; к папскому государству были присоединены даже Парма, Пьяченца и Реджио. Макиавелли не без чувства гордости относил к своим последователям того, благодаря кому Папская область, как он говорит, "внушает ныне к себе уважение даже со стороны французского короля, хотя еще так недавно самый захолустный барон глядел на это государство с презрением и отхватывал от него жирные куски".
   Правда, Юлий II при защите Папской области прибегал к помощи иностранных войск и лишь благодаря помощи французов нанес крупное поражение при Аньяделло (близ Тоди) Венеции. В дальнейшем мысли Юлия II были направлены уже на то, чтобы не допустить чрезмерного усиления Франции, не зависеть от нее на севере Италии и в то же время чувствовать себя свободным на юге от все усиливавшейся Испании. Желая сохранить полную самостоятельность как на севере, так и на юге, Юлий II заключил сравнительно мягкий мир с Венецией, щадя ее для антифранцузских комбинаций. Одновременно он округлял Папскую область за счет отдельных городов, находившихся в центральной части Италии. Он вступил в тайный заговор с Швейцарией, острие которого было направлено преимущественно против Франции. В силу этого соглашения швейцарские кантоны доставляли папе 6 тыс. солдат, причем Юлий II платил за каждого солдата 6 франков, а за каждого офицера 12, обязавшись вносить ежегодно 1 тыс. флоринов швейцарскому правительству. Тем самым была собрана крупная военная сила, поступившая в распоряжение папы.
   Создалась сложная политическая ситуация, при которой на стороне Юлия II оказались Испания, Швейцария, Англия, Венеция и ряд небольших итальянских государств. Эта коалиция была направлена против Франции и империи.
   Однако политика папы вызывала недовольство некоторых мелких итальянских тиранов, боявшихся потерять независимость и попасть под иго папы, не говоря уже о Франции, возмущенной "изменой" Юлия II после победы над Венецией при Аньяделло. Орудием борьбы с воинственной папской политикой должен был стать собор, созванный в 1510 г. в Type. На этом соборе предполагалось сформулировать, по примеру Англии, права и привилегии национальной французской церкви и противопоставить "галликанскую свободу" папистскому, римскому угнетению церкви. Собор должен был обсудить вопрос, может ли папа объявить войну какому-либо королю, который "не является папским подданным", и должен ли в таком случае монарх повиноваться папским требованиям. Был поднят вопрос, может ли папа заниматься широкой дипломатической деятельностью, выходящей далеко за пределы папского государства, и может ли он заключать мир и объявлять войну.
   Так как наперед было хорошо известно, что собор в Type одобрит все, что ему будет продиктовано французским королем, идея созыва собора, естественно, встретила крайне враждебное отношение со стороны Юлия II. Несмотря на сопротивление папы, собор состоялся и принял решение, что папа не имеет права объявлять войну, что монарх не повинуется папе в деле войны и имеет право заключать любые союзы для борьбы с воинствующим папой; на время войны монарх не признает епископских и всяких иных назначений, исходящих от папы, а также никаких приказов, денежных взысканий от имени папы и так далее Единственной уступкой, сделанной папе, было решение отправить в Рим представителей с ходатайством о созыве вселенского собора, который, по мнению французского духовенства, должен был санкционировать постановления собора в Type.
   К политике Франции присоединился германский император Максимилиан, недовольный тем, что папа заключил мир, а впоследствии даже союз с Венецией и не заставил ее отказаться от некоторых владений, захваченных ею у Германии. Максимилиан протестовал также против того, что огромные денежные суммы, вывозившиеся из Германии в Рим, употреблялись на военные предприятия, направленные зачастую против империи. В этом отношении император встречал широкую поддержку внутри самой Германии.
   Недовольство папской политикой вылилось в империи в требование создать для Германии постоянно функционирующее папское легатство с немецким кардиналом во главе. Этому немецкому кардиналу должны быть предоставлены широкие полномочия, и лишь к нему должны были обращаться с жалобами и "слезными мольбами" представители "немецкой нации". Он один только, без предварительного согласия с Римом, мог выносить решения, которые должны были иметь безапелляционный характер. Такое требование, опиравшееся на "народную волю", было почти равносильно стремлению создать самостоятельную, "национальную" церковь в Германии, наподобие англиканской и галликанской церквей в Англии и Франции. Вся изворотливость папы имела для папского государства отрицательные последствия. На юге Италии, до самых границ Папской области, чрезвычайно выросло влияние Испании, и папству пришлось столкнуться с новой державой, стремившейся к расширению в Италии сферы своего влияния.
   Этот наиболее воинствующий из римских первосвященников был и самым выдающимся "меценатом" эпохи Возрождения. При нем Браманте начал воздвигать знаменитый собор св. Петра, строившийся 160 лет на протяжении правления 22 пап, а Рафаэль расписывал потолок Сикстинской капеллы и несколько залов Ватиканского дворца ("Станцы Рафаэля"). Знаменитая статуя Микеланджело "Моисей" должна была прославить и обессмертить самого Юлия II.
   Этот папа, так умело пользовавшийся человеческими слабостями, весь во власти светских интересов, ловко использовал политические и экономические противоречия между государствами, боровшимися между собой из-за обладания Италией. Подобно другим "наместникам бога", этот "воин-меценат" настаивал на необходимости энергичной деятельности инквизиторов в Туре, Неаполе и Беневенте и напоминал инквизиторам Шпренгеру и Инститорису, авторам позорнейшего сочинения "Молот ведьм", что всякий, оказывавший им помощь в деле раскрытия и разоблачения колдунов и ведьм, получит от папы индульгенцию и будет пользоваться вольностями и привилегиями "истинного борца за великое богоугодное дело".
   Результат такого поощрения папой диких доносов сказался в тревожном заявлении Сильвестра Маццолини, что "ведьмы" стали столь быстро "распространяться" по всей Италии, что, казалось, их число превзойдет вскоре число верных католиков.
   Грубейший религиозный фанатизм, усиленно поддерживаемый папой, проявился в спорах о непорочном зачатии св. девы. Когда какой-то каноник в Мантуе заявил, что Христос был зачат не в утробе, а в сердце Марии и зарожден из трех чистых капель ее крови, Юлий увидел в этом "опасную ересь", предписал самым суровым образом преследовать отступников от чистой веры ив 1511 г. утвердил монашеский орден непорочного зачатия, задачей которого было положить с помощью инквизиции конец колебаниям в вопросе о непорочном зачатии. Юлий II организовал преследования чешских еретиков, молил о ниспослании на них гнева божьего, прокламировал крестовые походы против них и против турок и не оставлял в покое испанских маранов, то есть евреев, принявших в Испании католическую веру во избежание преследований со стороны инквизиции. В специальной булле на имя генерального инквизитора Десы Юлий II приказывал "ни в коем случае" не щадить евреев, называющих себя христианами, не жалеть никаких средств, чтобы с корнем вырвать еретическую заразу, не допускать распространения "чумы" по стране и разыскивать всех участников оскорблений инквизиции.
   С целью изыскания новых денежных источников для покрытия огромных расходов, которых требовала его политика создания сильного государства, Юлий II организовал коллегию писцов-архивистов из 101 человека, которые уплатили за свое назначение 70 тыс. дукатов; вскоре к этой коллегии он прибавил другую из 141 человека, которые занимались наблюдением над отдельными статьями денежных поступлений; назначение этих должностных лиц дало папе еще 91 тыс. дукатов. По вычислениям венецианского посланника в Риме, ординарные поступления в папскую казну в 1510 г. были равны 200 тыс. дукатов, а чрезвычайные - 150 тыс., то есть в общем папа в 1510 г. получил 350 тыс. дукатов - доход, по словам католического историка, не выходивший за пределы обычной суммы папских поступлений. После Юлия II осталась огромная сумма денег и масса драгоценностей (их сравнивают обычно с тем, что осталось после папы Иоанна XXII). Юлий усердно занимался продажей индульгенций и проведением разного рода юбилеев, дававших огромный доход как местному духовенству, так и папской курии.
   Юлий II не был творцом идеи массовой продажи должностей. Эту идею еще до него стал осуществлять папа Сикст IV. Под давлением необходимости платить проценты банкирскому дому Медичи Сикст IV одним росчерком пера создал коллегию из 72 аббревиаторов (специалистов по оформлению папских бумаг), причем за место аббревиатора уплачивалось 533,5 дуката. Это дало Сиксту IV сразу 38400 дукатов, впрочем, 8 тыс. он уступил своему вице-канцлеру Родриго Борджиа (впоследствии папа Александр VI), которому дано было право на 21 место для аббревиаторов.
   В видах более легкой продажи куриальных должностей была введена плата за службу. При этом был расчет и на то что многие из покупателей в более или менее близком времени умрут, а так как служба не передавалась по наследству, то внесенная вначале сумма оставалась у папы и не расходовалась в виде уплаты жалованья.
   После Сикста IV продажа должностей в курии еще больше усилилась, и Иннокентий VIII оказался на этот счет очень изобретательным папой. Он, впрочем, не скрывал, что целью создания им различных должностей являлось стремление облегчить будто бы тяжелое положение финансов курии, о чем он оповестил весь мир в 1487 г. специальной буллой. Он заложил тиару за 100 тыс. дукатов, и новые 24 секретарские должности должны были дать ему возможность выкупить тиару. Он действительно получил 62 400 золотых гульденов, но курия вынуждена была за это ежегодно выплачивать жалованье в размере 8 тыс. дукатов. Католический историк Адольф Готлоб определяет сумму, за которую были проданы разные должности в папской курии за период от Сикста IV до Пия IV, в 1 млн. 923 тыс. скудо, курия в виде жалованья ежегодно выплачивала в среднем за это время 241 116 скудо. Это не была слишком дорогая цена, но каждый папа, не заботясь о своих преемниках, спешил создавать прибыльные должности, инкассируя деньги и оставляя другим платить по ним проценты. Не без основания известный немецкий историк Леопольд Ранке называл продажу должностей своеобразным займом.
   Переход к обыкновенной форме займа у "своих же людей" связан уже с именем папы Климента VII (1523-1534). Заем этот обеспечивался таможенными доходами, и кредиторы папы получали участие в таможенном управлении Папской области. В защиту своих интересов они создали коллегию "монтистов", или папских заимодавцев.
   Папа Лев Х (1513-1521), ближайший преемник Юлия II, отказался от политики создания сильного папского государства, так как ему были гораздо дороже интересы Флоренции, в которой правили Медичи, одним из представителей которых являлся этот папа. Ради Флоренции папа сблизился с Францией и сделал ряд уступок галликанской церкви, оформленных в Болонском конкордате 1516 г., оказавшемся очень выгодным королевской власти во Франции. Ради той же Флоренции он втянулся в тяжелую борьбу с герцогством Урбино и практиковал столь широкий непотизм, одаривая различных представителей фамилии Медичи, что временами казалось, что Папская область перестанет существовать как единое целое даже на бумаге. Войны с Урбино и с противниками папских непотов поглощали огромные суммы, которые Лев X усердно выкачивал из народа и даже отчасти и из духовенства, что вызывало все большее недовольство, принимавшее открытый характер. Желая примерно наказать своих противников и разоблачить интриги некоторых кардиналов, недовольных его правлением, Лев Х сфабриковал "заговор" против себя самого. Снаряженному папой следствию удалось добыть под пыткой признания преступных замыслов у ряда лиц, руководимых будто бы кардиналом Альфонсом Петруччи. Четыре человека, в том числе Петруччи, 4 июля 1517 г. были казнены; другие отделались тюремным заключением и высокими денежными штрафами. Все делопроизводство по процессу было уничтожено, по-видимому умышленно. Заговор этот мало отразился на настроении жизнерадостного Льва X. Музыка, танцы, театральные представления, попойки и оргии по-прежнему продолжались в папском дворце, и даже "монашеская склока", как назвал Лев Х выступление Лютера, не нарушила обычного веселого течения жизни в окружении Льва X.
   Заключенный Львом Х в 1516 г. в Болонье конкордат с Францией отменял "прагматическую" санкцию 1438 г. Управление церковью во Франции осуществлялось отныне на основе соглашения между Парижем и Римом. Несмотря на протесты духовенства, парламентов и университетов во имя "независимости" церкви и против "чрезмерного усиления королевского абсолютизма", конкордат 1516 г. вошел в силу. 10 архиепископов, 82 епископа, 527 аббатов и множество каноников стали "конкордатными", фактически были назначены королем и оказались проводниками его политики. Высшее духовенство сплошь рекрутировалось из аристократии и стало высшим французским сословием, столь же паразитическим, сколь преданным своему королю. Вне конкордата оказалось низшее духовенство, плохо оплачиваемое и зачастую настроенное враждебно к господствующему строю.
   Глава десятая. Реформация в Западной Европе
   I
   Итальянская буржуазия конца XV-начала XVI в. не могла мириться с аскетизмом, ограниченностью, фанатизмом и изуверством христианской религии в ее феодальной разновидности и видела идеал в древних республиканских учреждениях с их своеобразными нравами, "языческим" мировоззрением. С другой стороны, Италия, в особенности Рим, немало выигрывала в материальном отношении от "олицетворяющего дух средневековья" папства, которое, грабя "христианский мир", собирало значительную часть награбленного имущества в Риме и здесь его либо тратило, либо в том или ином виде пускало в оборот.
   Вокруг папского двора кормилась масса посредников, прихлебателей и бездельников; Вечный город был крупным центром потребления богатств, притекавших в него со всей Европы. В то же время, благодаря этому притоку средств, он становился центром торговли, финансовых и кредитных операций, коммерческих сделок и спекуляции. В орбиту этих сделок вовлекались и другие торговые центры Италии, связанные с Римом общими деловыми интересами.
   Эта своеобразная заинтересованность части буржуазии Северной и Центральной Италии в деятельности папства была причиной двойственного отношения к папству: с одной стороны, оно вызывало возмущение алчностью духовенства и особенно самой курии, ее стремлением к духовному порабощению людей, с другой же - оно создавало широкие возможности обогащения Италии за счет других государств.
   Эта двойственность сказывалась и на идеологии формировавшегося класса ранней буржуазии, который в силу общих экономических причин становился руководящей силой в борьбе с папством. Его свободомыслие не шло обычно дальше критики "кошмарного" правления "распутной" курии. Борьба с папством была более словесной, литературной, чем действенной, воинствующей. Когда же на папском престоле восседали "папы-меценаты", "папы-язычники", то критика и вовсе затихала, а кое-кто из поэтов и художников даже воспевал и превозносил великую историческую роль папства, якобы являющегося могучим двигателем человеческого прогресса. Вместе с тем выступали и более смелые критики папства и религии. Так, в сочинениях одного из идеологов выступавшего на арену нового общественного класса - Пьетро Помпонацци - мы видим попытку расшатать самые основы религиозного мировоззрения - веру в бессмертие души и в абсолютность религиозной истины. Помпонацци полагает, что "человеческая душа не бессмертна, и если говорят о ее бессмертии, то такое утверждение не соответствует действительности". По словам Помпонацци, "действительность" дает такую массу доказательств "испорченности души" даже наместников Христа на земле, что нужно быть слепым, чтобы "упорно" повторять "старую" мысль о бессмертии души. Мало того, необходимо сделать "страшный" (по мнению церкви) вывод, что, по существу, нет никакого различия между душой человека и животного - у всех "живых существ" одни лишь эгоистические, животные желания. Подобные мысли стали распространяться среди значительной части образованного населения Рима: "считалось признаком образованного человека не разделять мнения, совпадающего с установленными истинами христианского учения". При княжеских и аристократических дворах, одинаково светских и духовных, с иронией говорили о христианских догматах и почти с нескрываемым презрением относились к церковным таинствам.
   Новые идеи, связанные с ростом в Италии буржуазных отношений в эпоху Возрождения, доходили до Германии. Но здесь не было почвы для "снисходительного" отношения к папству, которое выкачивало огромные суммы денег из Германии. В империи даже самый "возрожденческий папа" не мог снискать симпатий бюргерства. Подражание "высоко цивилизованной" Италии, с которой Германия находилась в тесных торговых, политических и церковных связях, и желание приблизиться к манящей атмосфере "Возрождения" получили здесь свое выражение в стремлении к изучению первоисточников Ветхого и Нового заветов с неясно осознанной целью сличить "подлинное" вероучение с тем его вариантом, который проповедовался Римом и всей церковной иерархией. Появились Рейхлин и Эразм, два великих знатока Библии и евангелия, вслед за которыми за изучение еврейского и греческого языков взялась в Германии многочисленная монашеская братия. В тесных кельях германских монастырей шли жаркие споры о соответствии между книжной истиной и действительностью. В глазах папы Льва Х эти споры были "монашеской склокой", принявшей "по непонятным причинам" широкие размеры, и легкомысленный представитель дома Медичи на папском престоле, любивший говорить о "прибыльности сказки о Христе", видел в усиленных занятиях Германии "чистой теологией" лишь удобный повод для нового использования этой пресловутой сказки и требовал от "германской нации" огромных жертв для строившегося в Риме собора св. Петра этого, по идее папства, грандиозного символа величия и единства христианства.
   Были пущены в продажу в несметном количестве индульгенции, раскупавшиеся теми, кто жаждал освободиться от небесных и земных наказаний за свои грехи и преступления. Майнцскому архиепископу Альбрехту Бранденбургскому (из дома Гогенцоллернов), не успевшему еще расплатиться с банкирским домом Фуггеров, давшим ему возможность купить в Риме за 24 тыс. дукатов богатейшие майнцское и магдебургское архиепископства, было, по милости папы Льва X, поручено стать распорядителем по снабжению Северной Германии индульгенциями. За это он должен был получить половину суммы, которая будет выручена за освобождение несчастной страны от ее многочисленных грехов. Для бранденбуржца, боявшегося в случае неуплаты долга Фуггерам потерять свое архиепископство, предложение папы было тем заманчивее, что совместительство новых функций с архиепископским званием напрашивалось как бы само собой. Главным оператором и агентом по продаже папских индульгенций он назначил энергичного и красноречивого доминиканского монаха Иоганна Тецеля.
   Медленно, на осле, как подобает истинному; христианскому проповеднику, продвигался Тецель в сопровождении агента банкирского дома Фуггеров по бесчисленным городам и весям обширной Германии, передавая ключ от шкатулки, где хранились деньги от проданных индульгенций, фуггеровскому агенту для отправки их в погашение долга архиепископа Альбрехта. Если бы Тецель путешествовал со своей денежной шкатулкой и индульгенционным коробом по Италии, он собрал бы мало денег, но много метких слов и эпиграмм. В Германии же им было собрано много денег, хотя здесь он вызвал немало злобы и возмущения. Из лона ордена августинских монахов, занимавшихся усиленно теологией и изучением греческого и еврейского языков, раздался голос, в котором было больше наивного вопрошения, чем гневного негодования: "Почему папа, который несомненно богаче Креза, строит церковь св. Петра не на свои деньги, а на деньги нищих и бедных христиан Германии?" Тецель усмотрел в этом вопросе обычную "схоластическую диалектику" и собирался дать "надлежащее" разъяснение. Но эхо наивного вопроса, дошедшее до самых глубин народных масс, было настолько велико, что заглушило всякий ответ. Мало кому известный до того августинский монах Мартин Лютер, проводивший бессонные ночи в борьбе против "дьявольской плоти" и предложивший этот наивный вопрос, стал сразу выразителем настроений широких масс немецкого народа. В один момент Лютер превратился в любимейшего героя Германии: почти все население империи эксплуатировалось Римом; поэтому в течение короткого отрезка времени все стали с надеждой и упованием смотреть на того, кто осмелился поднять свой голос и выдвинул 31 октября 1517 г. против торговли индульгенциями и вообще против порядков папской церкви 95 тезисов.
   Волна энтузиазма, поднявшаяся в ответ на выступление Лютера, была тем сильнее и тем естественнее, чем грубее проявляла себя папская курия в деле эксплуатации немецкого народа и чем меньше, вследствие политической раздробленности Германии, была возможна всеобщая его борьба против папы. Германия несла на себе такие тяготы, от которых давно уже были свободны и Франция, и Англия, и Испания. В этих государствах значительная часть доходов от эксплуатации церковью народных масс оставалась в пределах страны, попадала в руки господствующего класса, в Германии же, по верному замечанию Ульриха фон Гуттена, нелегко было добиться хлебного прихода, если не послужишь ради него несколько лет в Риме или не отправишь туда крупной суммы денег для подкупа, или, наконец, если не купишь его прямо через Фуггеров, этих агентов-банкиров папской курии. Ульрих фон Гуттен (1488-1523) немецкий писатель-гуманист, один из авторов знаменитого памфлета "Письма темных людей", разоблачавшего невежество и нравственное разложение духовенства, бесплодность схоластики. Неудивительно поэтому, что даже эксплуататоры народа были в значительной части настроены против "папы-пиявки" и с упоением прислушивались к нападкам Лютера на "червя, сосущего кровь и мозг немецкого народа". Но и разорившееся мелкое, так называемое имперское рыцарство также приветствовало агитацию Лютера. Рыцарство это, в связи с развитием военной техники и распространением военного наемничества, теряло свое значение как феодальное ополчение и очутилось в тяжелом положении. Жившие ранее главным образом войной, рыцари остались при своих небольших земельных участках, неспособных их прокормить, и представляли собой своеобразный деклассированный и паразитический слой, брезгавший трудом и не располагавший средствами. Не будучи полезны более на поле брани, рыцари проявляли свою воинственность в грабежах и насилиях и были истинным несчастьем для мирного населения. Против этих "беспокойных" элементов выступало, с одной стороны, бюргерство, а с другой - князья. Вместе с тем и те и другие ненавидели богатое духовенство, которое увеличивало свои земельные владения, не страдая, вследствие целибата, от дробления их, подобно светским феодалам. Они уже давно зарились на церковную землю. Неудивительно, что среди них появились "вольнодумцы", все чаще слышались меткие ядовитые словечки по адресу клира и его главы, а проповеди Лютера, бичевавшие жадность и корыстолюбие церкви, понимались рыцарством прежде всего как призыв к тому, чтобы лишить ее богатства и передать его в распоряжение нации, которую они отождествляли с собой. Так рыцари попали в приверженцы Лютера и подняли в 1522 г. восстание, которое в случае успеха, с одной стороны, ударило бы по духовенству, а с другой - по князьям и отчасти по бюргерству, не говоря уже о том, что победа рыцарства тяжело отразилась бы на дальнейшей судьбе крестьянства. Именно поэтому это восстание осталось лишь отдельной вспышкой, никем не было поддержано и окончилось поражением.