Страница:
Павел как во сне поднялся на свой этаж, вошел в незапертую дверь и набрав на память номер, спросил:
— Лелька, ты? Лелька, как нормального человека от психа отличить? Нет, ну, Лелька, ну если человек по виду совершенно нормальный, а в то, что он говорит, поверить невозможно? Да при чем здесь я? Да когда я тебе врал-то про любовь, в смысле, я тебе такого никогда и не говорил. Да ну тебя! — Пашка бросил трубку на рычаг и вдруг, словно очнувшись, кинулся в коридор, сунул ноги в кроссовки, хлопнул по карману, проверяя ключ от гаража, и пулей вылетел вон из квартиры.
В голове, несколько в диссонанс темпу звучало: «…На подушке осталась пара длинных волос,
На подушке осталась пара твоих светлых
Волос…
И почти машинально,
Что ты скажешь — басист,
Я намотал их на палец,
Хотел узнать имя,
Получилось «Х».
ГЛАВА 21
ГЛАВА 22
— Лелька, ты? Лелька, как нормального человека от психа отличить? Нет, ну, Лелька, ну если человек по виду совершенно нормальный, а в то, что он говорит, поверить невозможно? Да при чем здесь я? Да когда я тебе врал-то про любовь, в смысле, я тебе такого никогда и не говорил. Да ну тебя! — Пашка бросил трубку на рычаг и вдруг, словно очнувшись, кинулся в коридор, сунул ноги в кроссовки, хлопнул по карману, проверяя ключ от гаража, и пулей вылетел вон из квартиры.
В голове, несколько в диссонанс темпу звучало: «…На подушке осталась пара длинных волос,
На подушке осталась пара твоих светлых
Волос…
И почти машинально,
Что ты скажешь — басист,
Я намотал их на палец,
Хотел узнать имя,
Получилось «Х».
ГЛАВА 21
«…Я искал тебя и здесь и там, и думал свихнусь,
Я не нашел тебя ни здесь и не там,
А думал — свихнусь…»
Рэн бродил по чужому городу. Еще несколько часов назад ему казалось, что он сумеет сродниться и свыкнуться с этими улицами, теперь же ветер казался ему сквозняком, на глаза лез всякий болтающийся под ногами мусор, серые громады домов нависали над головой, переполненной такой непривычной, но похоже на долго поселившейся в ней болью. И внутри — пустота. Рэну стыдно было признаваться себе в отчаянии, хороший христианин отчаянью не предается ни при каких, самых подлых обстоятельствах.
«Серая гадость лежит под окном…Мне везде неуютно… Как мне избавиться от этой тоски по вам, Солнечные Дни?»…
Справа от скамейки на которую присел, нахохлившись, оруженосец, попивала пиво веселая компания его ровесников. Стриженные в кружок и покрашенные в мелированных блондинов трое мальчиков в джинсовых комбинезонах и пара девочек в таких же комбинезонах со спущенными бретелями и одинаковыми длинными белокурыми волосами. Один из юношей, с сережкой в ухе, со смехом и пошлыми шутками все старался залезть под футболку девице. Девица верещала, то ли от смущения, то ли от удовольствия. Вокруг ходили дети, в доме напротив раскрыты окна, однако молодежь это ничуть не смущало.
Рэн скривился, но помня о своем, шатком, положении, промолчал.
— Я хочу пи сать! — громко заявила вдруг одна из девушек.
Оказалось, «пи сать»хотят все. Раздался клич: «Мальчики — налево, девочки — направо», и немало не смущаясь, наоборот, возбужденно повизгивая, девицы присели возле стеночки, а парни в паре шагов начали соревноваться в дальнобойности струи.
— Напиши мое имя струей на стенке! — закричала одна из длинноволосых кукол.
Где-то высоко, может — с неба, звучала песня: «… две тысячи лет война, война без особых причин… война — дело молодых, лекарство против морщин…»На балконе третьего этажа причитала старушка, девочка выглянула на первом, покраснела, повела зябко плечами, молча, скрылась в глубине комнаты…
«Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо о том, что больше не могу смотреть на дерьмо…»
Наверное, это музыка так влияла на оруженосца Рэна О' Ди Мэя. Для него магнитофонная запись так и оставалась живым голосом Цоя. Он встал, подошел к тому, с серьгой, и, взяв его за шею, ударил лицом об стену, моча смешалась с кровью. Девицы завизжали. Рэн отступил на шаг, готовясь драться. Воплей взбудораженной молодежи он не слышал, он слышал: «… может быть, завтра будет солнце, и тот ключ в связке ключей».
— Живете, господа, как свиньи…
Парни в растерянности пошевеливали колбасами мышц под стильными майками: мускулы накачены были регулярными занятиями в тренажерных залах, а не драками и физической работой, и для серьезного использования мало годились. Побитый ревел в голос и если бы не верещание девиц, в котором мат мешался с ультразвуковыми руладами, драки возможно, и не случилось, но девицы… В конце концов, их же трое, да и девчонки запинать помогут…
— А ну прекратите, инвалиды детства! Ребята, смотрите, что делается! — вырвался в форточку звонкий женский крик, и голос Цоя стал ощутимо громче, когда на балконе второго этажа открылась дверь, крупный молодой мужчина в джинсах, с голым торсом и длинными волосами, собранными в хвост появился в проеме двери, за его плечом маячили еще пара силуэтов внушительных габаритов:
— Э! Молодежь! Мы спускаемся, если кто-то будет еще здесь — он уже сегодня будет там, — и большой палец, хорошо приспособленный для вдавливания гвоздей в доски указал на небеса.
Компания в комбинезонах решила не дожидаться. Рэн же, слегка припорошенный пылью и всклокоченный, остался один. Впрочем, Цой сверху говорил, что-то о том, что он должен быть сильным, должен уметь сказать: «руки прочь, прочь от меня». Рэн с размаха сел на тротуар среди капель чужой и своей крови: «Солнце мое! Взгляни на меня! Моя ладонь превратилась в кулак». По растревоженному раненному плечу, из-под бинта сочилось красное, парень бессильно уронил голову на здоровую руку.
«Третий день с неба течет вода, очень много течет воды. Говорят, это как всегда, говорят, так должно быть здесь.
Но знаешь, каждую ночь я вижу во сне море.
Знаешь, каждую ночь я слышу во сне песню»… — пропел вдруг все тот же нежный девичий голос. Рэн почувствовал, рядом кто-то стоит. Это были мужчины с балкона. Рэн с вызовом поднял голову, но в лицах окруживших его не было агрессии, только доброжелательное любопытство.
— Ну что, доброе утро, последний герой, — Все трое были в джинсах, всем было где-то лет по двадцать пять, но на этом и на общем выражении лиц, их сходство и заканчивалось. Ах, да, все были значительно выше среднего роста. И еще же: у всех были длинные волосы, забранные в конские хвосты. И все при этом были ярко индивидуальны: один просто мощен, длиннорук, с остро вырезанными трепещущими ноздрями красивого носа, теплыми серыми глазами и длинными ресницами; второй не только больших размеров, но и полного сложения, с тонкими правильными чертами лица и изящными, округлыми руками; третий худ, угловат, плечист, хищнонос и искристоглаз. Еще у него были борода и усы. Откроем для читателей всю иронию ситуации: все трое были молодыми писателями, работающими в стиле фэнтэзи. Правда, эта самая ирония открыта пока только читателям.
И молодая женщина, стоящая сейчас на все том же балконе, жена одного из мужчин, тоже писатель фэнтэзи. Вот такой прикол.
— Пригласите юношу войти, у него весь левый бок в кровище, — Ася Лученко тяжело вздохнула: постоянно пихая героев своих произведений из огня да в полымя, за своего мужа и его друзей она всегда боялась катастрофически, а ситуация намекала на неприятности и опасности. Впрочем, Асю можно было и простить за такую непоследовательность: на счет своих героев она точно знала, что все всегда закончится хорошо, уж она-то постарается, не постесняется столь презираемого серьезными писателями хэппи энда, а кто ей гарантирует то же, когда речь идет о ее родных?
День, как день.
Только ты почему-то грустишь.
А вокруг все поют,
И только ты один молчишь…
Солнце светит и растет трава,
Но тебе она не нужна,
Все не то и все не так,
Когда твоя девушка больна…
И хотя слова у песни были грустные и очень в тему, мелодия была такой светлой, теплой и беспечальной, как это летнее утро. И казалось, в этом чужом мире открылась дверца в какой-то немного иной мир, хотя вроде бы Рэн остался все там же. Впрочем, некоторые люди считают, что сколько людей, столько и разных миров, существующих параллельно и лишь иногда соприкасающихся или пересекающихся. По крайней мере, Рэн еще не осознал, но почувствовал, что, возможно, и Битька, и Цой, и Шевчук и другие все-таки имели какие-то причины любить этот мир.
Солнце светит, и растет трава.
Я не нашел тебя ни здесь и не там,
А думал — свихнусь…»
Рэн бродил по чужому городу. Еще несколько часов назад ему казалось, что он сумеет сродниться и свыкнуться с этими улицами, теперь же ветер казался ему сквозняком, на глаза лез всякий болтающийся под ногами мусор, серые громады домов нависали над головой, переполненной такой непривычной, но похоже на долго поселившейся в ней болью. И внутри — пустота. Рэну стыдно было признаваться себе в отчаянии, хороший христианин отчаянью не предается ни при каких, самых подлых обстоятельствах.
«Серая гадость лежит под окном…Мне везде неуютно… Как мне избавиться от этой тоски по вам, Солнечные Дни?»…
Справа от скамейки на которую присел, нахохлившись, оруженосец, попивала пиво веселая компания его ровесников. Стриженные в кружок и покрашенные в мелированных блондинов трое мальчиков в джинсовых комбинезонах и пара девочек в таких же комбинезонах со спущенными бретелями и одинаковыми длинными белокурыми волосами. Один из юношей, с сережкой в ухе, со смехом и пошлыми шутками все старался залезть под футболку девице. Девица верещала, то ли от смущения, то ли от удовольствия. Вокруг ходили дети, в доме напротив раскрыты окна, однако молодежь это ничуть не смущало.
Рэн скривился, но помня о своем, шатком, положении, промолчал.
— Я хочу пи сать! — громко заявила вдруг одна из девушек.
Оказалось, «пи сать»хотят все. Раздался клич: «Мальчики — налево, девочки — направо», и немало не смущаясь, наоборот, возбужденно повизгивая, девицы присели возле стеночки, а парни в паре шагов начали соревноваться в дальнобойности струи.
— Напиши мое имя струей на стенке! — закричала одна из длинноволосых кукол.
Где-то высоко, может — с неба, звучала песня: «… две тысячи лет война, война без особых причин… война — дело молодых, лекарство против морщин…»На балконе третьего этажа причитала старушка, девочка выглянула на первом, покраснела, повела зябко плечами, молча, скрылась в глубине комнаты…
«Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо о том, что больше не могу смотреть на дерьмо…»
Наверное, это музыка так влияла на оруженосца Рэна О' Ди Мэя. Для него магнитофонная запись так и оставалась живым голосом Цоя. Он встал, подошел к тому, с серьгой, и, взяв его за шею, ударил лицом об стену, моча смешалась с кровью. Девицы завизжали. Рэн отступил на шаг, готовясь драться. Воплей взбудораженной молодежи он не слышал, он слышал: «… может быть, завтра будет солнце, и тот ключ в связке ключей».
— Живете, господа, как свиньи…
Парни в растерянности пошевеливали колбасами мышц под стильными майками: мускулы накачены были регулярными занятиями в тренажерных залах, а не драками и физической работой, и для серьезного использования мало годились. Побитый ревел в голос и если бы не верещание девиц, в котором мат мешался с ультразвуковыми руладами, драки возможно, и не случилось, но девицы… В конце концов, их же трое, да и девчонки запинать помогут…
— А ну прекратите, инвалиды детства! Ребята, смотрите, что делается! — вырвался в форточку звонкий женский крик, и голос Цоя стал ощутимо громче, когда на балконе второго этажа открылась дверь, крупный молодой мужчина в джинсах, с голым торсом и длинными волосами, собранными в хвост появился в проеме двери, за его плечом маячили еще пара силуэтов внушительных габаритов:
— Э! Молодежь! Мы спускаемся, если кто-то будет еще здесь — он уже сегодня будет там, — и большой палец, хорошо приспособленный для вдавливания гвоздей в доски указал на небеса.
Компания в комбинезонах решила не дожидаться. Рэн же, слегка припорошенный пылью и всклокоченный, остался один. Впрочем, Цой сверху говорил, что-то о том, что он должен быть сильным, должен уметь сказать: «руки прочь, прочь от меня». Рэн с размаха сел на тротуар среди капель чужой и своей крови: «Солнце мое! Взгляни на меня! Моя ладонь превратилась в кулак». По растревоженному раненному плечу, из-под бинта сочилось красное, парень бессильно уронил голову на здоровую руку.
«Третий день с неба течет вода, очень много течет воды. Говорят, это как всегда, говорят, так должно быть здесь.
Но знаешь, каждую ночь я вижу во сне море.
Знаешь, каждую ночь я слышу во сне песню»… — пропел вдруг все тот же нежный девичий голос. Рэн почувствовал, рядом кто-то стоит. Это были мужчины с балкона. Рэн с вызовом поднял голову, но в лицах окруживших его не было агрессии, только доброжелательное любопытство.
— Ну что, доброе утро, последний герой, — Все трое были в джинсах, всем было где-то лет по двадцать пять, но на этом и на общем выражении лиц, их сходство и заканчивалось. Ах, да, все были значительно выше среднего роста. И еще же: у всех были длинные волосы, забранные в конские хвосты. И все при этом были ярко индивидуальны: один просто мощен, длиннорук, с остро вырезанными трепещущими ноздрями красивого носа, теплыми серыми глазами и длинными ресницами; второй не только больших размеров, но и полного сложения, с тонкими правильными чертами лица и изящными, округлыми руками; третий худ, угловат, плечист, хищнонос и искристоглаз. Еще у него были борода и усы. Откроем для читателей всю иронию ситуации: все трое были молодыми писателями, работающими в стиле фэнтэзи. Правда, эта самая ирония открыта пока только читателям.
И молодая женщина, стоящая сейчас на все том же балконе, жена одного из мужчин, тоже писатель фэнтэзи. Вот такой прикол.
— Пригласите юношу войти, у него весь левый бок в кровище, — Ася Лученко тяжело вздохнула: постоянно пихая героев своих произведений из огня да в полымя, за своего мужа и его друзей она всегда боялась катастрофически, а ситуация намекала на неприятности и опасности. Впрочем, Асю можно было и простить за такую непоследовательность: на счет своих героев она точно знала, что все всегда закончится хорошо, уж она-то постарается, не постесняется столь презираемого серьезными писателями хэппи энда, а кто ей гарантирует то же, когда речь идет о ее родных?
День, как день.
Только ты почему-то грустишь.
А вокруг все поют,
И только ты один молчишь…
Солнце светит и растет трава,
Но тебе она не нужна,
Все не то и все не так,
Когда твоя девушка больна…
И хотя слова у песни были грустные и очень в тему, мелодия была такой светлой, теплой и беспечальной, как это летнее утро. И казалось, в этом чужом мире открылась дверца в какой-то немного иной мир, хотя вроде бы Рэн остался все там же. Впрочем, некоторые люди считают, что сколько людей, столько и разных миров, существующих параллельно и лишь иногда соприкасающихся или пересекающихся. По крайней мере, Рэн еще не осознал, но почувствовал, что, возможно, и Битька, и Цой, и Шевчук и другие все-таки имели какие-то причины любить этот мир.
Солнце светит, и растет трава.
ГЛАВА 22
Я гляжу в чужое небо из чужого окна,
И не вижу не одной знакомой заезды.
Я ходил по всем дорогам и туда и сюда,
Оглянулся и не смог различить следы…
Рэн, понурясь сидел посреди не очень большой, но светлой и оттого просторной комнаты. На стенах здесь тоже, как и у Павла, висели картины, но были они в рамах и какие-то яркие: оранжевые, зеленые, золотистые, населяли их цветы, девушки в цветных платьях и всякие непонятности. Все это летало и пело.
— Ну, ребята, я даже не знаю… тут врача надо… — задумчиво хмурясь, говорила женщина, обтирая одеколоном кровь с плеча покорного О' Ди Мэя.
— Ну, Асенька, судя по всему, у врача молодой человек был. Повязка была весьма профессионально наложена, — рассудительно проговорил возлегший прямо на полу возле дивана полный мужчина, представившийся Борисом.
— Да, свежих ран вьюнош заработать не успел, — с кухни, где ставил вместо чайника, какого в хозяйстве видно не было, кастрюлю воды кипятиться, успокоил жену здоровяк Родион. — Димон, ты у нас один профи, взглянул бы на увечье.
Худощавый, бородатый Дима развел руками:
— Я ж гидробиолог, а не врач. Ну ладно, давайте посмотрю что-то… Ну че ты? Плюти-плюти-плют? — обратился он уже к юноше, присев рядом с ним на корточки. — Что в драку-то полез? Ты что, первый раз, что ли, с такими отморозками столкнулся?
— Ну что ты к парню привязался? Аська тоже все порывается повоевать с этими писунами. Тогда взяла фотик и говорит им, что, мол, фотокорреспондент и завтра их снимки в бесштаном виде будут в газетах.
— И что? — скептически поинтересовался Борис.
— Ты прав! И все! — обернулась к нему Ася, скорчив рожицу. — Позировали как звезды «Плейбоя». Рон, приготовь парню чаю покрепче, он бледен, как Фродо в экранизации «Пластилина с кольцом». Это так наш сынище «Властилина колец»называет.
— Что, уже посмотрели? — с гиперболизированной завистью простонал Борис. — Без меня успели! И, наверняка, у родителей кассету оставили, мне не принесли!
— Ты же сам плевался по поводу качества и клялся только лицензионку смотреть, — справедливо возмутился хозяин. — А теперь слюнями давишься, да? Кстати, вещь даже превзошла все мои ожидания. Здорово вообще.
— Честно говоря, я книгу так и не сумела осилить, а фильм на одном дыхании смотрится…
— Ага, там главного героя просто красавчиком сделали: глаза на пол-лица, — засмеялся Родион, обнимая жену.
— Ну, а что? Женщинам тоже интересно должно быть смотреть, а ваши кошмары и вояшки — нам неинтересно. Какую-то бы футболку поприличнее найти… Или я эту застираю, а ты пока так посидишь? — обратилась женщина уже к Рэну. — Ну что вы, молодой человек, такой потерянный? — незаметно она пригляделась к глазам Рэна: не расширены ли зрачки, впрочем, это пустое, в таком состоянии у человека итак может быть повышенный выброс адреналина.
— Может, на юношу произвели неизгладимые впечатления фантастические события последних дней? — улыбнулся ободряюще Родион.
— А что такого-сякого произошло в вашем славном городе? — оживился Дмитрий, который был единственным из присутствующих приезжим. С Родионом пермяк Дима познакомился на семинаре молодых писателей России, где откровенно скучали бы месяца три назад, если бы не нашли друг в друге приятелей для своих «игрищ и забав». Сейчас Дима, как человек не обремененный семьей и решивший уже проблему материальной зависимости за счет контрактов и гонораров, время от времени навещал провинциальный Солнцекамск, благо в соседнем еще более провинциальном Солонье жила его мама.
— У-у! — в голос воскликнули жители города С. — Это просто твой «Парк Пермского периода»какой-то. То ли пришельцы, то ли ушельцы, то ли черти, то ли ангелы, то ли бэтмен, то ли черный плащ с компанией… Домового ли хоронят, ведьму ль за муж выдают! По слухам, некто, а точнее, некты занялись то ли очисткой города от неблагополучных элементов, то ли повышением местной культуры, то ли насаждением на нашей не благодатной почве вечных заповедей: «…не убий, не укради, не продавай пива несовершеннолетним».
… — По-моему, этот барашек и мяукнуть не успел, как ему шашлык пришел, — это глубокомысленное замечание Шеза, заставило Санди вскочить с белого пластмассового стула и позорно опорожнить свой желудок прямо в белые пушистые шарики одуванчиков дорожной обочины. Мрачно поглядывая на погрузившегося в застенчивую задумчивость черноволосого носатого кулинара, он умылся из повешенного тут же на железном столбике умывальника: настроение из достаточно безмятежного перешло в то задумчивое, после которого сэр Сандонато обычно начинал свои личные крестовые походы против чего-либо антигуманного.
—…И ведь самое неприятное не в том, — начал он, подходя к мирно поглощающей «Пепси»(не исключая Шеза Гаретта) компании единомышленников, — … что здесь постоянно имеют наглость жульничать, дурить обывателя и даже достойных господ рыцарей и музыкантов. Мне совершенно антипатично очень многое здесь.
— Санди, — промурлыкал расслабившийся Шез, получавший ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что в дырку в его кеде задувал теплый летний ветерок, а солнце жарко гладило коленки под выношенными джинсами и уши, выглядывающие сквозь пряди хайерса. — Неужели тебе мало тех частных случаев насаждения твоего устава, в этом, соглашусь, чуждом тебе монастыре? Боюсь, с морем скинхедов, или, по-русски, агрессивного гопья, не справиться нашей маленькой компании. За время моего отсутствия здесь их количество увеличилось настолько, что впору подозревать, не построен ли поблизости закрытый завод по производству клонов. Возникает, правда и версия применения психо-химического оружия: мутанты, результаты психотропного воздействия, а не молодежь…
— Нет, не те молодежь… — с улыбкой пробасил чернокожий знаток Маяковского, но жестами показал, что по большому счету полностью согласен с другом.
— Кстати, насчет химического воздействия, то есть отравления какими-то ядами, если я правильно понимаю, о чем ты говоришь, — и Сандонато кивнул на подвалившую к летнему уличному прилавку, соблазняющему народ не только шашлыками и «Пепси-колой», но и пивом «Толстяк»компанию далеко еще несовершеннолетних.
— Во времена моей незабвенной юности, — ностальгически произнес экс-дух Кунгур-табуретки, — спиртные напитки и табачные изделия пионэрам не отпускались, а во времена детства и комсомольцам тоже. А сейчас именно на их неокрепших организмах делают основную выручку. Только, умоляю, не пытайтесь, мой благородный друг взывать ни к нечистоплотным торговцам ( они из-под прилавка торгуют и чем похлеще), ни к «безвинно страдающим «деткам ( они, наверняка, под пиво и наркотой подешевле балуются) с воззваниями, увещеваниями и просвещением: все здесь прекрасно в курсе, откуда берутся дети, и сколько ангелов танцуют на конце одной иглы.
— Значит, Вы, почтенный Шез, считаете в данном случае разговоры — делом бесполезным, — задумчиво произнес рыцарь без страха и упрека, и в воздухе отчетливо запахло огнем и мечом…
—…Между прочим, это только нам кажется, что молодежь и подростки обкормлены героями до горла. Мы путаем их с нами. Это нас напрягали классными часами о пионерах-героях, нам каждые каникулы показывали «Тимура и его команду»и «Судьбу барабанщика». Это на наших глазах их сбросили с пьедестала и из Павлика Морозова, зарубленного папашей вместе с маленьким братом соорудили страшилище. И именно нам все это обрыдло. Это мы поломали все идеалы и смело отправились вперед, решая все исключительно на свой страх, риск и нос. А уже наши сестренки и братишки всех этих «положительных примеров»и не имеют вовсе. И между прочим, не отказались бы иметь. Любовь к уголовной романтике, это ведь отчасти и любовь к романтике вообще. Конечно, идолом даже для дошколят стал его величество доллар. Такие продуманные и просчитанные детки пошли на счет всего, что касается денег, противно прямо. Но, все-таки, я не удивлюсь, если для кого-нибудь станет примером для подражания эта мифическая тройка плюс лошадь. Лошадь! — пожала плечами Ася.
—…Я говорю ей: «Лошадь, милая, где ты еще найдешь такого мужика». Такой спокойный, авторитетный. Он разводит половину автомастерских и два ЖКО. Когда он говорит, все пацаны молчат, засунув языки в ж… У него такая машина, что будь он и в четыре раза старше, он казался бы таким пупсиком, что любая телка бы три дня дралась на дискотеках, но всех соперниц пустила бы под откос. А когда она на него орет и ругается, он слушает ее, как Дженифер Лопес и балдеет. Я ей говорю: «Глядя на твои ноги, вспоминается сериал „Секретные материалы“, в том смысле, что „Х-файлы“, и длина не помогает. Манекенщицей в Испании, ты все равно не будешь. Тем более с твоей любовью у ширеву». А она морщит попу и говорит: «Нэ люблю!», — Светка скорчила гримасу, пытаясь разглядеть вылезающую на губу простуду: перекупалась вчера спьяну — вот и результат.
— Ннэ! (а может это было «Нну», или «ммда»или еще какое-нибудь, подтверждающее полное согласие с собеседницей, выражение ) — громко издала Дюша, опиравшаяся о прилавок с внешней стороны, тогда как Светка, ее закадычная приятельница, торчала с десяти утра до десяти-одиннадцати вечера, в зависимости от выручки. На этот громкий возглас обернулось несколько разновозрастных красноватых от продаваемого Светкой пива «Толстяк»лиц, скользнули по цыпчатым Дюшиным коленкам, одобрили высоту платформы и длину (точнее, ее фактическое отсутствие) юбчонки с запахом. Дюша внутренне вздрогнула, насладившись вниманием, и блаженно выпустила к ярко-красному куполу солнечного зонта над ними длинную струйку сигаретного дыма. Затем она томно повела вниз взгляд, аккуратно подведенных глаз, ожидая встретиться ими с каким-нибудь симпатягой, которого можно будет раскрутить на бутылку «Клинского»и шоколадку, но тут увидела нечто, заставившего ее глаза вылупиться так и что и подводку видно не стало.
В мареве летнего вечера, томно плывущего в аромате травы и дымка от расположенной неподалеку шашлычной прямо к прилавку двигалась странная группа. В голове юркнула ящеркой мысль, приводить которую в оригинале не стоит, а содержание ее заключалось в том, что неужели правы были зануды-учителя и придурки-родители, обещавшие, что от некоторых ее Дюшиных вредных привычек у нее съедет крыша.
Группа состояла из лошади («это, наверное, от того, что Светка о „тыгыдымской“рассказывала»— проявила недюжинные способности психолога в расшифровке собственного бреда Надежда), негра («это, пожалуй, могло быть из-за шоколада»), мушкетера или кого-то в этом роде (вчерашнее кино) и вальяжно выписывающего танцующей походочкой нефора. Тут Дюша услышала за своей спиной сдавленное: «Ик». Это «ик»говорило, скорее всего, о том, что все увиденное Дюшей — не бред, но мозги, как обычно после пива, и, вообще, как стало уже обычным, пробуксовывали на холостом ходу, и ни о чем им никакое «ик «не говорило вообще.
Группа, радужно улыбаясь (нефор и негр), смущенно хмурясь (мушкетер) и задумчиво жуясь (лошадь), вежливо огибая столики, подошла вплотную к задрожавшему одноразовыми стакашками прилавку, и волосатый очкарик с бисерной фенькой на голове, повернувшись так, чтобы и толпа его видела, и продавщица, и жизнерадостно провозгласил:
— Господа! Не секрет, что нездоровый образ жизни портит облико морале, как руссо туристо так и руссо, проживающее на месте и никуда не выезжающее. Особенно Алкоголь вредит неокрепшему мозгу детей и юношества, всячески препятствуя возникновению в нем полезных для дальнейшей деятельности извилин, и даже уничтожая уже наличиствующие!
Пришедшие культурно отдохнуть, а также протащиться легко и активно, слегка нахмурились, не понимая.
— Конечно, можно было бы пойти путем длительных поступенчатых реформ, повсеместной разъяснительной работы, пропаганды и агитации. Можно было бы попытаться изменить сложившийся благодаря постоянной рекламе на ТВ с помощью тех же телевизионных деятелей искусств образ молодого человека, столь неотделимо в наше время связанного в сознании этого самого молодого человека с бутылочкой этого самого пы-ыва…
Любители пенистого напитка с неудовольствием повели багровыми от жары, напитка и непонимания шеями.
— Однако ситуация давно уже перешла, как это говорится, все допустимые пределы, так сказать, и стала просто катастрофической. Оглянитесь вокруг…
Любители оглянулись, но не заметили ничего, что могло бы вызывать хоть малейшую тревогу, так как зрелище представшее их глазам давно стало обычным для улиц Солнцекамска. По теплым летним улицам нескончаемыми ручейками и реками тянулись молодые, не очень молодые, подростковые и, строго говоря, далеко еще не подростковые компании, они жизнерадостно до истеричности хохотали, прямо скажем, ржали они, как кони, выкрикивали непристойности, тискали друг друга обмякшими от допинга руками, теряли ориентацию в пространстве, писали и дрались тут же, не отходя от кассы. Все они, и бритые наголо, как призывники или осужденные, юноши, и девушки на ходульках сияющих люминесцентно платформ твердо (или уже нетвердо) сжимали в руках бутылки с «Клинским», «Красным быком», «Толстяком», и так далее. Картина просто фееричная с точки зрения любого производителя, поставщика или торговца спиртными напитками, а также с точки зрения тех акул мирового капитализма, что по старой памяти еще мечтают увидеть прекрасную родину этой самой молодежи на коленях, точнее, на четвереньках. Загляните в эти покрасневшие и опухшие глазки, прислушайтесь к гортанным и мало уже членораздельным звукам и заметьте непроходящую дрожь в конечностях. Чем для большинства из них закончится сегодняшний вечер? Процент смертности среди учащихся ПТУ довольно высок в такие летние вечера… Зато повысится рождаемость, а пятнадцати-четырнадцатилетняя мамаша вряд ли оценит высокую роль материнства, и еще через лет шестнадцать армия зачатых под пивом либо разнесет все к бабушке на родимых улицах, либо прямой наводкой отправится выполнять роль пушечного, гаубичного, автоматного и ракетного мяса. Возникает мысль, а не этого ли все ради, впрочем… у гостей «Толстяка»не возникает, у них, вообще, ничего не возникает, кроме раздражения: хотели провести незаметно время в компании с этим самым «Толстяком»…
— И так как говорить вам об этом бесполезно. И повторяться — нудно. И не хрена от моих слов не изменится…— тут волосатик легко вскочил на прилавок, очаровательно (с его точки зрения) оскалился и, подхватив из верхнего в пирамиде близстоящих ящиков сразу несколько бутылок изящно размахнулся ими и воскликнув прочувствовано: Летите, голуби, летите, во имя мира на земле! — запузырил (О! Каламбур!) их в уютно вечереющее небо.
Пока Светка собирала матюки в растерявшихся мозгах, Дюша уже завизжала. Но это не остановило разбушевавшегося «урода», беспечно распевая из Земфиры «Твои компашки летят с многоэтажек, как стаи ромашек!», он опустошал ящики, отбрасывая использованные. Только суровый «мушкетер»обернулся к Дюше и, поцеловав ей руку, серьезно сказал: «Не стоит, беби». Дюша перестала визжать, заулыбалась и только счастливо вздрагивала, когда взрывалась очередная партия стеклянных бомб.
Светка же, напротив, вышла из столбняка, и завинтив этакий перманент из однокоренных на основе трех корней, бросилась отбирать товар.
Сидевшие за столиками сказали: «Опочки!», но вмешиваться не стали, восприняли ситуацию, как криминальные разборки. Кое-кто, правда, из наиболее шееголовых (это те, у кого голова просто на закругление шеи похожа) попробовал дернуться, но «мушкетер»в качестве демонстрации своих возможностей легко махнул мечом и напрочь отрубил ножки у ближайшего столика. «Пацаны»сказали, что «поняли»и продолжили распитие.
Оставшись без поддержки, в полном отчаянии Светка попыталась было зубами вцепиться в обвешанную бисерными феньками смуглую руку нефора, который сейчас уже орал во все горло: «Мои друзья идут по жизни маршем, и остановка у пивных ларьков», но в этот момент ей показалось, что некоторые из бутылок выскакивают из тары сами, сами добегают до края стола и оттуда сбрасываются вниз, прерывая тем самым свое вредное для людей существование. Тут уж Светка поняла, что начался самый настоящий Кармагеддон, причем, по обычной в этом мире несправедливости, начался он именно с нее, и с ревом, сгребя в карман выручку и прихватив пару еще не уничтоженных бутылок, Светка бросилась прочь из города, в Керчево, к бабушке. Но и тут все для нее не закончилось: молчавший до сей поры негр галантно преградил ей дорогу и, произнеся не громко, но внушительно: «Не пей вина, Гертруда!», мягко изъял из ослабевших рук лекарство от стресса. После того негр разбабахал бутылки о прилавок, от чего прилавок тоже разбабахался.
В это время эпидемия самоубийств среди пивных бутылок охватила и периферию, то есть столики. Несколько вполне взрослых и уважающих себя мужиков взвизгнули, когда у них прямо из рук начало вырываться внезапно ожившее пиво. Первоначально все упорно не желали замечать стоящего за всей этой мистической вакханалией Аделаида, бегавшего по столам и с недюжинной силой отбирающего у людей предметы, подлежащие уничтожению. А когда заметили, осознали, что и пивом можно допиться до белой горячки и черных чертей. Осознание сорвало их с мест, и потом люди мирно идущие по Большевистской и по Северной, и даже по Парижской Коммуны могли с удивлением пронаблюдать, как бежали, на ходу крестясь и проклиная страшную «сказку для взрослых»десять мужчин, четыре девицы и семнадцать подростков.
И не вижу не одной знакомой заезды.
Я ходил по всем дорогам и туда и сюда,
Оглянулся и не смог различить следы…
Рэн, понурясь сидел посреди не очень большой, но светлой и оттого просторной комнаты. На стенах здесь тоже, как и у Павла, висели картины, но были они в рамах и какие-то яркие: оранжевые, зеленые, золотистые, населяли их цветы, девушки в цветных платьях и всякие непонятности. Все это летало и пело.
— Ну, ребята, я даже не знаю… тут врача надо… — задумчиво хмурясь, говорила женщина, обтирая одеколоном кровь с плеча покорного О' Ди Мэя.
— Ну, Асенька, судя по всему, у врача молодой человек был. Повязка была весьма профессионально наложена, — рассудительно проговорил возлегший прямо на полу возле дивана полный мужчина, представившийся Борисом.
— Да, свежих ран вьюнош заработать не успел, — с кухни, где ставил вместо чайника, какого в хозяйстве видно не было, кастрюлю воды кипятиться, успокоил жену здоровяк Родион. — Димон, ты у нас один профи, взглянул бы на увечье.
Худощавый, бородатый Дима развел руками:
— Я ж гидробиолог, а не врач. Ну ладно, давайте посмотрю что-то… Ну че ты? Плюти-плюти-плют? — обратился он уже к юноше, присев рядом с ним на корточки. — Что в драку-то полез? Ты что, первый раз, что ли, с такими отморозками столкнулся?
— Ну что ты к парню привязался? Аська тоже все порывается повоевать с этими писунами. Тогда взяла фотик и говорит им, что, мол, фотокорреспондент и завтра их снимки в бесштаном виде будут в газетах.
— И что? — скептически поинтересовался Борис.
— Ты прав! И все! — обернулась к нему Ася, скорчив рожицу. — Позировали как звезды «Плейбоя». Рон, приготовь парню чаю покрепче, он бледен, как Фродо в экранизации «Пластилина с кольцом». Это так наш сынище «Властилина колец»называет.
— Что, уже посмотрели? — с гиперболизированной завистью простонал Борис. — Без меня успели! И, наверняка, у родителей кассету оставили, мне не принесли!
— Ты же сам плевался по поводу качества и клялся только лицензионку смотреть, — справедливо возмутился хозяин. — А теперь слюнями давишься, да? Кстати, вещь даже превзошла все мои ожидания. Здорово вообще.
— Честно говоря, я книгу так и не сумела осилить, а фильм на одном дыхании смотрится…
— Ага, там главного героя просто красавчиком сделали: глаза на пол-лица, — засмеялся Родион, обнимая жену.
— Ну, а что? Женщинам тоже интересно должно быть смотреть, а ваши кошмары и вояшки — нам неинтересно. Какую-то бы футболку поприличнее найти… Или я эту застираю, а ты пока так посидишь? — обратилась женщина уже к Рэну. — Ну что вы, молодой человек, такой потерянный? — незаметно она пригляделась к глазам Рэна: не расширены ли зрачки, впрочем, это пустое, в таком состоянии у человека итак может быть повышенный выброс адреналина.
— Может, на юношу произвели неизгладимые впечатления фантастические события последних дней? — улыбнулся ободряюще Родион.
— А что такого-сякого произошло в вашем славном городе? — оживился Дмитрий, который был единственным из присутствующих приезжим. С Родионом пермяк Дима познакомился на семинаре молодых писателей России, где откровенно скучали бы месяца три назад, если бы не нашли друг в друге приятелей для своих «игрищ и забав». Сейчас Дима, как человек не обремененный семьей и решивший уже проблему материальной зависимости за счет контрактов и гонораров, время от времени навещал провинциальный Солнцекамск, благо в соседнем еще более провинциальном Солонье жила его мама.
— У-у! — в голос воскликнули жители города С. — Это просто твой «Парк Пермского периода»какой-то. То ли пришельцы, то ли ушельцы, то ли черти, то ли ангелы, то ли бэтмен, то ли черный плащ с компанией… Домового ли хоронят, ведьму ль за муж выдают! По слухам, некто, а точнее, некты занялись то ли очисткой города от неблагополучных элементов, то ли повышением местной культуры, то ли насаждением на нашей не благодатной почве вечных заповедей: «…не убий, не укради, не продавай пива несовершеннолетним».
… — По-моему, этот барашек и мяукнуть не успел, как ему шашлык пришел, — это глубокомысленное замечание Шеза, заставило Санди вскочить с белого пластмассового стула и позорно опорожнить свой желудок прямо в белые пушистые шарики одуванчиков дорожной обочины. Мрачно поглядывая на погрузившегося в застенчивую задумчивость черноволосого носатого кулинара, он умылся из повешенного тут же на железном столбике умывальника: настроение из достаточно безмятежного перешло в то задумчивое, после которого сэр Сандонато обычно начинал свои личные крестовые походы против чего-либо антигуманного.
—…И ведь самое неприятное не в том, — начал он, подходя к мирно поглощающей «Пепси»(не исключая Шеза Гаретта) компании единомышленников, — … что здесь постоянно имеют наглость жульничать, дурить обывателя и даже достойных господ рыцарей и музыкантов. Мне совершенно антипатично очень многое здесь.
— Санди, — промурлыкал расслабившийся Шез, получавший ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что в дырку в его кеде задувал теплый летний ветерок, а солнце жарко гладило коленки под выношенными джинсами и уши, выглядывающие сквозь пряди хайерса. — Неужели тебе мало тех частных случаев насаждения твоего устава, в этом, соглашусь, чуждом тебе монастыре? Боюсь, с морем скинхедов, или, по-русски, агрессивного гопья, не справиться нашей маленькой компании. За время моего отсутствия здесь их количество увеличилось настолько, что впору подозревать, не построен ли поблизости закрытый завод по производству клонов. Возникает, правда и версия применения психо-химического оружия: мутанты, результаты психотропного воздействия, а не молодежь…
— Нет, не те молодежь… — с улыбкой пробасил чернокожий знаток Маяковского, но жестами показал, что по большому счету полностью согласен с другом.
— Кстати, насчет химического воздействия, то есть отравления какими-то ядами, если я правильно понимаю, о чем ты говоришь, — и Сандонато кивнул на подвалившую к летнему уличному прилавку, соблазняющему народ не только шашлыками и «Пепси-колой», но и пивом «Толстяк»компанию далеко еще несовершеннолетних.
— Во времена моей незабвенной юности, — ностальгически произнес экс-дух Кунгур-табуретки, — спиртные напитки и табачные изделия пионэрам не отпускались, а во времена детства и комсомольцам тоже. А сейчас именно на их неокрепших организмах делают основную выручку. Только, умоляю, не пытайтесь, мой благородный друг взывать ни к нечистоплотным торговцам ( они из-под прилавка торгуют и чем похлеще), ни к «безвинно страдающим «деткам ( они, наверняка, под пиво и наркотой подешевле балуются) с воззваниями, увещеваниями и просвещением: все здесь прекрасно в курсе, откуда берутся дети, и сколько ангелов танцуют на конце одной иглы.
— Значит, Вы, почтенный Шез, считаете в данном случае разговоры — делом бесполезным, — задумчиво произнес рыцарь без страха и упрека, и в воздухе отчетливо запахло огнем и мечом…
—…Между прочим, это только нам кажется, что молодежь и подростки обкормлены героями до горла. Мы путаем их с нами. Это нас напрягали классными часами о пионерах-героях, нам каждые каникулы показывали «Тимура и его команду»и «Судьбу барабанщика». Это на наших глазах их сбросили с пьедестала и из Павлика Морозова, зарубленного папашей вместе с маленьким братом соорудили страшилище. И именно нам все это обрыдло. Это мы поломали все идеалы и смело отправились вперед, решая все исключительно на свой страх, риск и нос. А уже наши сестренки и братишки всех этих «положительных примеров»и не имеют вовсе. И между прочим, не отказались бы иметь. Любовь к уголовной романтике, это ведь отчасти и любовь к романтике вообще. Конечно, идолом даже для дошколят стал его величество доллар. Такие продуманные и просчитанные детки пошли на счет всего, что касается денег, противно прямо. Но, все-таки, я не удивлюсь, если для кого-нибудь станет примером для подражания эта мифическая тройка плюс лошадь. Лошадь! — пожала плечами Ася.
—…Я говорю ей: «Лошадь, милая, где ты еще найдешь такого мужика». Такой спокойный, авторитетный. Он разводит половину автомастерских и два ЖКО. Когда он говорит, все пацаны молчат, засунув языки в ж… У него такая машина, что будь он и в четыре раза старше, он казался бы таким пупсиком, что любая телка бы три дня дралась на дискотеках, но всех соперниц пустила бы под откос. А когда она на него орет и ругается, он слушает ее, как Дженифер Лопес и балдеет. Я ей говорю: «Глядя на твои ноги, вспоминается сериал „Секретные материалы“, в том смысле, что „Х-файлы“, и длина не помогает. Манекенщицей в Испании, ты все равно не будешь. Тем более с твоей любовью у ширеву». А она морщит попу и говорит: «Нэ люблю!», — Светка скорчила гримасу, пытаясь разглядеть вылезающую на губу простуду: перекупалась вчера спьяну — вот и результат.
— Ннэ! (а может это было «Нну», или «ммда»или еще какое-нибудь, подтверждающее полное согласие с собеседницей, выражение ) — громко издала Дюша, опиравшаяся о прилавок с внешней стороны, тогда как Светка, ее закадычная приятельница, торчала с десяти утра до десяти-одиннадцати вечера, в зависимости от выручки. На этот громкий возглас обернулось несколько разновозрастных красноватых от продаваемого Светкой пива «Толстяк»лиц, скользнули по цыпчатым Дюшиным коленкам, одобрили высоту платформы и длину (точнее, ее фактическое отсутствие) юбчонки с запахом. Дюша внутренне вздрогнула, насладившись вниманием, и блаженно выпустила к ярко-красному куполу солнечного зонта над ними длинную струйку сигаретного дыма. Затем она томно повела вниз взгляд, аккуратно подведенных глаз, ожидая встретиться ими с каким-нибудь симпатягой, которого можно будет раскрутить на бутылку «Клинского»и шоколадку, но тут увидела нечто, заставившего ее глаза вылупиться так и что и подводку видно не стало.
В мареве летнего вечера, томно плывущего в аромате травы и дымка от расположенной неподалеку шашлычной прямо к прилавку двигалась странная группа. В голове юркнула ящеркой мысль, приводить которую в оригинале не стоит, а содержание ее заключалось в том, что неужели правы были зануды-учителя и придурки-родители, обещавшие, что от некоторых ее Дюшиных вредных привычек у нее съедет крыша.
Группа состояла из лошади («это, наверное, от того, что Светка о „тыгыдымской“рассказывала»— проявила недюжинные способности психолога в расшифровке собственного бреда Надежда), негра («это, пожалуй, могло быть из-за шоколада»), мушкетера или кого-то в этом роде (вчерашнее кино) и вальяжно выписывающего танцующей походочкой нефора. Тут Дюша услышала за своей спиной сдавленное: «Ик». Это «ик»говорило, скорее всего, о том, что все увиденное Дюшей — не бред, но мозги, как обычно после пива, и, вообще, как стало уже обычным, пробуксовывали на холостом ходу, и ни о чем им никакое «ик «не говорило вообще.
Группа, радужно улыбаясь (нефор и негр), смущенно хмурясь (мушкетер) и задумчиво жуясь (лошадь), вежливо огибая столики, подошла вплотную к задрожавшему одноразовыми стакашками прилавку, и волосатый очкарик с бисерной фенькой на голове, повернувшись так, чтобы и толпа его видела, и продавщица, и жизнерадостно провозгласил:
— Господа! Не секрет, что нездоровый образ жизни портит облико морале, как руссо туристо так и руссо, проживающее на месте и никуда не выезжающее. Особенно Алкоголь вредит неокрепшему мозгу детей и юношества, всячески препятствуя возникновению в нем полезных для дальнейшей деятельности извилин, и даже уничтожая уже наличиствующие!
Пришедшие культурно отдохнуть, а также протащиться легко и активно, слегка нахмурились, не понимая.
— Конечно, можно было бы пойти путем длительных поступенчатых реформ, повсеместной разъяснительной работы, пропаганды и агитации. Можно было бы попытаться изменить сложившийся благодаря постоянной рекламе на ТВ с помощью тех же телевизионных деятелей искусств образ молодого человека, столь неотделимо в наше время связанного в сознании этого самого молодого человека с бутылочкой этого самого пы-ыва…
Любители пенистого напитка с неудовольствием повели багровыми от жары, напитка и непонимания шеями.
— Однако ситуация давно уже перешла, как это говорится, все допустимые пределы, так сказать, и стала просто катастрофической. Оглянитесь вокруг…
Любители оглянулись, но не заметили ничего, что могло бы вызывать хоть малейшую тревогу, так как зрелище представшее их глазам давно стало обычным для улиц Солнцекамска. По теплым летним улицам нескончаемыми ручейками и реками тянулись молодые, не очень молодые, подростковые и, строго говоря, далеко еще не подростковые компании, они жизнерадостно до истеричности хохотали, прямо скажем, ржали они, как кони, выкрикивали непристойности, тискали друг друга обмякшими от допинга руками, теряли ориентацию в пространстве, писали и дрались тут же, не отходя от кассы. Все они, и бритые наголо, как призывники или осужденные, юноши, и девушки на ходульках сияющих люминесцентно платформ твердо (или уже нетвердо) сжимали в руках бутылки с «Клинским», «Красным быком», «Толстяком», и так далее. Картина просто фееричная с точки зрения любого производителя, поставщика или торговца спиртными напитками, а также с точки зрения тех акул мирового капитализма, что по старой памяти еще мечтают увидеть прекрасную родину этой самой молодежи на коленях, точнее, на четвереньках. Загляните в эти покрасневшие и опухшие глазки, прислушайтесь к гортанным и мало уже членораздельным звукам и заметьте непроходящую дрожь в конечностях. Чем для большинства из них закончится сегодняшний вечер? Процент смертности среди учащихся ПТУ довольно высок в такие летние вечера… Зато повысится рождаемость, а пятнадцати-четырнадцатилетняя мамаша вряд ли оценит высокую роль материнства, и еще через лет шестнадцать армия зачатых под пивом либо разнесет все к бабушке на родимых улицах, либо прямой наводкой отправится выполнять роль пушечного, гаубичного, автоматного и ракетного мяса. Возникает мысль, а не этого ли все ради, впрочем… у гостей «Толстяка»не возникает, у них, вообще, ничего не возникает, кроме раздражения: хотели провести незаметно время в компании с этим самым «Толстяком»…
— И так как говорить вам об этом бесполезно. И повторяться — нудно. И не хрена от моих слов не изменится…— тут волосатик легко вскочил на прилавок, очаровательно (с его точки зрения) оскалился и, подхватив из верхнего в пирамиде близстоящих ящиков сразу несколько бутылок изящно размахнулся ими и воскликнув прочувствовано: Летите, голуби, летите, во имя мира на земле! — запузырил (О! Каламбур!) их в уютно вечереющее небо.
Пока Светка собирала матюки в растерявшихся мозгах, Дюша уже завизжала. Но это не остановило разбушевавшегося «урода», беспечно распевая из Земфиры «Твои компашки летят с многоэтажек, как стаи ромашек!», он опустошал ящики, отбрасывая использованные. Только суровый «мушкетер»обернулся к Дюше и, поцеловав ей руку, серьезно сказал: «Не стоит, беби». Дюша перестала визжать, заулыбалась и только счастливо вздрагивала, когда взрывалась очередная партия стеклянных бомб.
Светка же, напротив, вышла из столбняка, и завинтив этакий перманент из однокоренных на основе трех корней, бросилась отбирать товар.
Сидевшие за столиками сказали: «Опочки!», но вмешиваться не стали, восприняли ситуацию, как криминальные разборки. Кое-кто, правда, из наиболее шееголовых (это те, у кого голова просто на закругление шеи похожа) попробовал дернуться, но «мушкетер»в качестве демонстрации своих возможностей легко махнул мечом и напрочь отрубил ножки у ближайшего столика. «Пацаны»сказали, что «поняли»и продолжили распитие.
Оставшись без поддержки, в полном отчаянии Светка попыталась было зубами вцепиться в обвешанную бисерными феньками смуглую руку нефора, который сейчас уже орал во все горло: «Мои друзья идут по жизни маршем, и остановка у пивных ларьков», но в этот момент ей показалось, что некоторые из бутылок выскакивают из тары сами, сами добегают до края стола и оттуда сбрасываются вниз, прерывая тем самым свое вредное для людей существование. Тут уж Светка поняла, что начался самый настоящий Кармагеддон, причем, по обычной в этом мире несправедливости, начался он именно с нее, и с ревом, сгребя в карман выручку и прихватив пару еще не уничтоженных бутылок, Светка бросилась прочь из города, в Керчево, к бабушке. Но и тут все для нее не закончилось: молчавший до сей поры негр галантно преградил ей дорогу и, произнеся не громко, но внушительно: «Не пей вина, Гертруда!», мягко изъял из ослабевших рук лекарство от стресса. После того негр разбабахал бутылки о прилавок, от чего прилавок тоже разбабахался.
В это время эпидемия самоубийств среди пивных бутылок охватила и периферию, то есть столики. Несколько вполне взрослых и уважающих себя мужиков взвизгнули, когда у них прямо из рук начало вырываться внезапно ожившее пиво. Первоначально все упорно не желали замечать стоящего за всей этой мистической вакханалией Аделаида, бегавшего по столам и с недюжинной силой отбирающего у людей предметы, подлежащие уничтожению. А когда заметили, осознали, что и пивом можно допиться до белой горячки и черных чертей. Осознание сорвало их с мест, и потом люди мирно идущие по Большевистской и по Северной, и даже по Парижской Коммуны могли с удивлением пронаблюдать, как бежали, на ходу крестясь и проклиная страшную «сказку для взрослых»десять мужчин, четыре девицы и семнадцать подростков.