Страница:
Большое значение, безусловно, имело то, что Александр II, как уже упоминалось, был прекрасно осведомлен о намерении своих предшественников на престоле покончить с крепостным правом. Как и их, его так же пугали и подгоняли опасения возможных крестьянских беспорядков. Крестьяне же во второй половине 1850-х годов волновались не больше, чем в прежние десятилетия, скажем, в 1857-1858 годах отмечено 70 беспорядков (в девяти случаях правительству, правда, пришлось прибегнуть к помощи военных команд). 10% этих волнений были вызваны распоряжениями помещиков о переселении селян, то есть носили чисто локальный характер. Однако крепостные напряженно и явственно ожидали перемен, а степень напряженности этих ожидании власть могла оценить вполне объективно. Молчавший и ожидавший скорой воли народ представлялся ей не менее опасным, чем народ бунтующий. В этих условиях возможный дворянский протест против отмены крепостного права казался Александру II не таким страшным. Старая российская дилемма, что реальнее — народный бунт или гвардейско-сановный дворцовый переворот? — решалась верховной властью в конце 1850-х годов в пользу первой возможности.
Помимо этого существовал и целый ряд других причин, заставивших императора отважиться на отмену крепостного права. Здесь и утрата Россией международного престижа, и состояние ее вооруженных сил, и кризис в экономике, и не оправдавшая себя система управления страной. Таким образом, Александр Николаевич сделался сторонником реформ не в силу личных, выношенных с детства убеждений, а как государственный деятель, для которого превыше всего стояли престиж, величие и спокойствие державы. Изменение взглядов правителя не сопровождалось яростным проклятием прошлому и воспеванием броска к будущему. Речь скорее может идти о естественной, пусть и не до конца осознанной и последовательной, трансформации понятий. И это нормально, ведь, по словам Пушкина, «только глупец не меняется». Сказанное нисколько не умаляет заслуг императора, а делает их даже более важными и ценными, поскольку он сумел стойко и честно повести дело, не опираясь на выработанные издавна взгляды и симпатии, ставя во главу угла принцип государственной необходимости.
Решение императора, еще не слишком ясное, не получившее окончательного оформления, было неоднозначно встречено в обществе. Эта неоднозначность выражалась не только в приятии или неприятии самой идеи грядущей реформы, но и в оценке сложностей, связанных с отменой крепостного права. Серьезный и вдумчивый наблюдатель, долгое время проживший в Англии, С. Р. Воронцов писал: «Произвести столь существенное изменение в наиболее обширной во всем мире империи, среди народа свыше 30 миллионов, неподготовленного, невежественного и развращенного, и сделать это в то время, когда на всем континенте происходит брожение умов, это значит, не скажу рисковать, но наверное привести в волнение страну, вызвать падение трона и разрушение империи. Нельзя сразу совершить прыжок из рабства в свободу без того, чтобы не впасть в анархию, которая хуже рабства».
Так начинала выстраиваться первая, но далеко не последняя идейная оппозиция крестьянской реформе, а, как свидетельствует опыт, личная заинтересованность становится более могущественной, если пользуется идеологическими подпорками. В годы правления Александра II определились несколько оппозиционных группировок, соединившихся, в конце концов, в антиреформаторское течение. Во-первых, российское «пошехонье», которое инстинктивно воспринимало в штыки всякие новшества, видя в них угрозу своему животно-растительному существованию. Во-вторых, это были люди, не желавшие расставаться с господством над крестьянами и терять монополию на государственную службу, поскольку считали дворянство и только дворянство «солью» русской жизни. В-третьих, те, кто говорил о потере в ходе реформ национальных ценностей, так как перемены являлись копиями европейских оригиналов, а эти оригиналы в 1840-1850-х годах показали свою нестабильность. И тем не менее император не отступал.
В 1856 году, будучи в Москве, Александр II вынужден был экспромтом высказаться по проблеме крепостничества на обеде, устроенном в его честь местным дворянством. Вызванный на откровенный разговор генерал-губернатором Москвы А. А. Закревским, он сказал: «Я узнал, господа, что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращении разных неосновательных толков по предмету столь важному, я считаю нужным объявить всем вам, что я не имею намерения сделать это сейчас. Но, конечно, вы и сами понимаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели ожидать времени, когда оно начнет само уничтожаться снизу. Прошу вас, господа, обдумать, как провести все это в исполнение. Передайте мои слова дворянам для соображения».
Первый шаг Александра II в направлении крестьянской реформы полностью деморализовал высшую бюрократию. Историк М. П. Погодин вспоминал: "Когда говоришь о чем-либо графу Л. А. Перовскому (министр внутренних дел. — Л. Л.), он отвечает: «Помилуйте, до того ли теперь?» Граф Д. Н. Блудов (статс-секретарь — Л. Л.) не подписывает ни одной бумаги, говоря: «Помилуйте, теперь не до того!» Московская речь императора оказалась неожиданной даже для его единомышленника, нового министра внутренних дел С. С. Ланского. Не доверяя слухам, он спросил у монарха, правда ли, что тот говорил в Москве о необходимости освобождения крестьян? Александр II, которому, судя по всему, изрядно надоела свистопляска вокруг его речи, раздраженно ответил: «Да, говорил точно то, и не сожалею об этом»40.
Естественное и откровенное обращение императора за помощью и советом к дворянам вызвало среди них шок, легко перешедший в панику. Некий орловский помещик писал приятелю в Петербург, явно торопя события: «У нас рассказывают, что составляется Уложение о свободе крестьян. Это нас сильно беспокоит, потому что такой переход нас всех разорит, все у нас растащут». Душевладельцу из Орловской губернии вторил его собрат из Симбирска: «Крестьянский вопрос поднял все на ноги, все затушил и поглотил собою, многие с ума сошли, многие умерли... Нет ни палат, ни дома, ни хижины, где бы днем и ночью не думал, не беспокоился, не робел большой и малый владелец».
Раздавались, конечно, голоса и в поддержку замысла императора, однако они звучали достаточно растерянно — слишком неожиданными оказались слова монарха на обеде в Москве. Князь Оболенский писал будущему министру народного просвещения А. В. Головнину: «Как описать вам наше удивление при получении последних известий? Какому великому делу положено начало...» И еще одна цитата из письма провинциального землевладельца, которая, думается, подводит некий социально-психологический итог развернувшейся дискуссии: «Мне родное пепелище дорого... хотя не могу сказать, чтоб звание помещика было мне по душе». Скажем прямо, такие настроения в дворянской среде отнюдь не являлись преобладающими, хотя находились помещики, пытавшиеся уже в эти годы урегулировать отношения с крестьянами своими силами.
Возьмем, к примеру, имение Л. Н. Толстого Ясная Поляна. Оно давно было заложено в банке за 20 тысяч рублей, и значительную часть доходов от него Толстой платил в счет погашения долга. К. Д. Кавелин посоветовал ему собрать своих крестьян и договориться с ними об условиях освобождения от крепостного права и дальнейшего функционирования имения. В июне 1857 года Лев Николаевич предложил мирскому сходу освободить его членов на следующих условиях: помещик предоставлял каждой семье по несколько десятин пахотной земли, а в уплату за землю и свободу он получал по 20 рублей в год с каждого семейства в течение тридцати лет. Из них 4 рубля должны были пойти банку в счет уплаты долга, а остальные — на проживание барской семьи. Крепостные не согласились на предложение Толстого, поскольку по их твердому убеждению они должны были получить от царя свободу и землю бесплатно.
В 1861 году им пришлось пожалеть о своем решении, но иной исход разговора схода с великим писателем вряд ли был возможен. Ведь о доверии крестьян к каким бы то ни было предложениям помещиков смешно было бы даже мечтать. Так ведь это — Толстой! Большинство же помещиков услышав об угрозе своей власти над деревней, поспешили переселить крестьян на худшие земли, а то и вовсе перевести их в дворовые, которые по закону не должны были владеть участками пашни. Таким образом дворяне надеялись и после отмены крепостного права сохранить лучшие угодья за собой и вовсе не беспокоились о том, что своими действиями провоцируют крестьян на беспорядки.
В 1856 году Александр II приказал новому министру внутренних дел С. С. Ланскому сосредоточить в своем ведомстве все материалы по устройству помещичьих крестьян, наработанные в царствование Александра I и Николая I41. Пожалуй, начиная с министра внутренних дел, мы и поведем знакомство с ближайшими сотрудниками нашего героя, памятуя о том негласном правиле, что в любые времена и при любых обстоятельствах «короля играет свита». Окружение человека иногда говорит о нем больше, чем его собственные слова и поступки. Это особенно справедливо, когда речь идет о самодержавном монархе, имеющем полную возможность подбирать помощников в соответствии с собственными желаниями.
Ланской происходил из потомственного и заслуженного дворянства. Его отец был членом Государственного Совета и гофмаршалом двора, дядя с 1823 по 1828 год исполнял обязанности министра внутренних дел. Так что сановники в России XIX века образовывали собственные династии. Достаточно вспомнить Адлербергов, которые из десятилетия в десятилетие сменяли друг друга на посту министра двора. Сам Сергей Степанович прожил долгую и трудную жизнь, начав чиновничью карьеру с 13 лет переводчиком в Коллегии иностранных дел. В 1818 году он был введен в декабристский Союз благоденствия, но затем, не желая участвовать в полулегальной организации, покинул его еще до образования в 1821 году Северного и Южного обществ.
При Николае I он, как и Я. И. Ростовцев, Д. Н. Блудов, Д. Н. Замятнин, «отрабатывал заблуждения юности», служа в различных департаментах или исполняя обязанности владимирского и костромского губернаторов. Долголетняя служба в николаевской системе наложила на него свой отпечаток, пригнув бывшего свободолюбца, лишив его значительной доли инициативы и, казалось, отучив отстаивать идеалы гуманизма. Однако чиновничья рутина не убила вовсе человеколюбивых убеждений Ланского. Воспитанный на идеях просветителей, он, став в 1856 году министром внутренних дел, вместе с другими "стариками-реформаторами, имел постоянный доступ к императору и поддерживал его желание обновить Россию. Именно Ланской в конце 1850-х годов оказался на переднем крае борьбы с консерваторами и реакционерами. Именно Ланской стал одним из создателей, если можно так выразиться, ударного кулака крестьянской реформы, выдвинув на первые роли в Министерстве внутренних дел Я. А. Соловьева, А. И. Левшина, Н. А. Милютина. Опекая и защищая их, Сергей Степанович, не обладавший ни ораторским даром, не считавшийся крупным экономистом или организатором, не стеснялся учиться у своих подчиненных. В то же время он внимательно прислушивался к мнению императора, не желая ни опережать его, ни отставать от замыслов монарха. Старый сановник прекрасно понимал, насколько может быть опасно для дела как первое, так и второе.
Летом 1856 года Александр II и Ланской договорились воспользоваться приездом в Москву на коронацию представителей дворян со всех концов России, чтобы провести с ними переговоры с целью получения добровольного согласия первого сословия на отмену крепостного права. К разочарованию Зимнего дворца, эти переговоры не дали положительного результата. Убежденный в том, что дворянство, цепляясь за старое, почти утратило инстинкт самосохранения, уверенный в необходимости уничтожения крепостничества для стабилизации положения в стране, император пошел по хорошо знакомому пути. В январе 1857 года в Петербурге открылся Секретный комитет по крестьянскому делу. Помимо близкого знакомства монарха с работой подобных учреждений, надо иметь в виду и еще одно обстоятельство. Как писал П. В. Долгоруков: «Государь — человек добрый и желает добра. Беда лишь в том, что, приступив к освобождению крестьян, он сказал одному из придворных: „В шесть месяцев все будет кончено и пойдет прекрасно...“ Он вполне убежден, что стоит ему что-нибудь приказать, чтобы все это было тотчас исполнено...» Действительность оказалась куда сложнее. Да, события в России приняли канцелярско-бюрократический оборот, но...
Однако прежде чем дальше следить за ходом подготовки отмены крепостного права, давайте поговорим о тех силах, которые противостояли монарху, а также о тех, что шли с ним рука об руку. Правящий слой России насчитывал 1-2% населения страны, то есть примерно 500 тысяч человек. Подлинной же властью обладала высшая бюрократия, состоявшая из 5-6 тысяч чиновников, среди которых были и противники, и сторонники грядущих преобразований. Д. А. Милютин вспоминал, что когда дело дошло до реальной отмены крепостного права: «Были примеры, что государевы флигель-адъютанты и генерал-адъютанты, в своем раздражении, покидали службу и уезжали за границу». В этих условиях очень многое зависело от того, кому император доверит разработку реформы и кто окажется на высших должностях в период ее проведения в жизнь. Но почему мы говорим только о бюрократии, ведь существовало еще и общество, мнением которого вряд ли стоило пренебрегать?
Ну, во-первых, не столько существовало, сколько нарождалось. Далее, если говорить о поместном дворянстве, то, по свидетельству Л. Н. Толстого, 9/10 помещиков являлись противниками преобразований. Если же иметь в виду петербургское и московское общества, то они чрезвычайно оптимистично смотрели на деяния государя, и этот оптимизм, граничивший с эйфорией, очень походил на политическую апатию. Все надежды общественные деятели связывали с правительством, редко проявляя со своей стороны какую-либо инициативу. Причем ожидали они от верховной власти исполнения именно своих надежд и чаяний, не принимая во внимание того, что у власти могут быть собственные соображения на этот счет. Такое положение вещей сохранялось недолго, но оно установилось в самый неподходящий момент, во время начала работы над проектом реформы.
Иными словами, из двух вариантов проведения коренных преобразований, при которых власть может опираться на общественное мнение или она предпочитает действовать исключительно «сверху», используя лишь мощь государственного аппарата, в 1856-1857 годах в распоряжении Александра II оказался только второй путь. Скажем прямо, этот путь в полной мере соответствовал воззрениям самого императора, не имевшего опыта работы с обществом и не понимавшего важности и значения общественного мнения. Секретный комитет, созданный для разработки проекта отмены крепостного права, не оправдал надежд монарха. Вошедшие в него члены старой николаевской «гвардии», по сути, саботировали задание Александра II, имитируя при этом бурную законотворческую деятельность42.
Подобная тактика была для них привычной. Ведь в 1820-1840-х годах таким же образом работали все секретные комитеты Николая I, так ничего и не сумевшие сделать для крепостных крестьян. Однако теперь Зимний дворец не собирался потакать хитростям николаевских служак, времена действительно изменились, да и император был настроен весьма решительно. Он прекрасно понимал, говоря словами писателя и журналиста И. И. Панаева, что «правильное решение вопроса освобождения крестьян обуславливает мирный прогресс, неправильное решение — борьбу и борьбу продолжительную, быть может борьбу целого столетия».
Находясь на отдыхе за границей в 1857 году, Александр Николаевич встретился с послом России во Франции П. Д. Киселевым43, которого еще Николай I называл своим «начальником штаба» по крестьянскому делу. Киселев, ревниво следивший за работой над проектом отмены крепостного права, записал слова Александра II, сказанные ему «на водах»: «Крестьянский вопрос меня постоянно занимает. Надо довести его до конца... Я более чем когда-либо решился и никого не имею, кто помог бы мне в этом важном и неотложном деле». Позже в Киссингене царь встретился с бароном Гакстгаузеном, известным ученым и знатоком аграрного вопроса в России, и великой княгиней Еленой Павловной. Записка последней об освобождении крестьян (составленная Н. А. Милютиным и К. Д. Кавелиным) произвела на монарха сильное впечатление. Там же Александр II познакомился с первыми номерами «Колокола» Герцена и, отметив их практическую пользу для дела реформы, повелел доставлять новые номера этого революционно-эмигрантского издания в Зимний дворец. А вот говоря об отсутствии помощников и союзников, император то ли не хотел раскрывать раньше времени карты, то ли действительно не был уверен в надежности известных ему соратников.
Они же у монарха были, причем некоторые из них оказались достаточно близкими ему людьми. Помимо уже упоминавшегося брата Константина, большое влияние на Александра II оказывала великая княгиня Елена Павловна, вдова его дяди Михаила Павловича. В свое время они представляли из себя одну из самых странных пар при российском дворе. Михаил Павлович страдал неизлечимой болезнью, которую можно определить как военно-строевую лихорадку. Государственные дела, лежавшие за пределами плац-парадов, разводов и маневров, тем более вопросы культуры, науки, искусства, его совершенно не интересовали. Елена же Павловна разительно отличалась от своего мужа. Иностранка (дочь принца Вюртембергского), она стала в России более русской, чем многие придворные дамы исконно славянского происхождения. То, что она слушала лекции в Петербургском, а иногда и Московском университетах, посещала заседания Академии наук и Вольного экономического общества, еще не слишком выделяло ее из числа других царских родственников. Иное дело, что Елена Павловна всегда пыталась оказать действенную помощь людям науки и искусства, ее высокая образованность гармонично сочеталась с истинным меценатством. Впрочем, это касалось не только художников, ученых и музыкантов.
Многие раненые в Крыму солдаты и офицеры обязаны ей жизнью, так как именно она в свое время выхлопотала у Николая I командировку в Севастополь известного хирурга Н. И. Пирогова. Более того, Елена Павловна вместе с великим князем Константином Николаевичем стоит у истоков российского Красного Креста, поскольку в октябре 1854 года обратилась к русским женщинам с призывом помочь раненым и создать отряды медицинских сестер для работы в Крыму. Призыв был услышан. В Севастополе только под руководством Пирогова трудились 163 сестры милосердия. Да и нынешний Институт повышения квалификации врачей ведет свою родословную от Еленинского клинического института, где до революции 1917 года прошли переподготовку тысячи врачей различных специальностей.
И все же основные интересы Елены Павловны лежали в области искусства. Кто знает, когда и как попало бы в Россию замечательное полотно А. А. Иванова «Явление Христа народу», если бы великая княгиня не дала денег на его перевозку из Италии на родину. С благодарностью должны вспоминать о ней и музыканты за ее постоянную заботу о братьях Рубинштейнах, образование Музыкального общества и открытие в Петербурге первой российской консерватории. Но для нас в данном разговоре важнее другое. Великая княгиня оказалась единственным среди царской родни человеком, с кем еще Николай I, чувствуя в ней единомышленника, делился своими планами по поводу отмены крепостного права. Покойного императора вообще связывали с княгиней дружеские отношения.
Разговоры с ней «на водах» за границей в конце 1850-х годов стали важным, может быть, последним обстоятельством, подтолкнувшим Александра II к активным действиям. Елена Павловна не ограничилась лишь разговорами с новым императором о надеждах и сомнениях его отца, хотя психологически они были очень важны для монарха. Она первая из его родственников предложила освободить 15 тысяч своих крепостных крестьян в Полтавской губернии, о чем император всегда вспоминал с благодарностью, хотя в тот момент и попросил свою тетку повременить с эмансипацией селян. Вокруг нее, как и вокруг великого князя Константина Николаевича, во второй половине 1850-х годов формировался штаб будущих реформ, включавший Н. А. и Д. А. Милютиных, К. Д. Кавелина, Ю. Ф. Самарина, В. А. Черкасского и других. Однако ее отношения с Александром II были далеко не безоблачными. Император искренне уважал тетку, но все же прислушивался к нашептываниям придворных интриганов, уверявших, что люди, собиравшиеся в салоне Елены Павловны, иногда резко отзываются о монархе, ведут разговоры о необходимости конституции и т. п. Поэтому отношения его с великой княгиней складывались неровно — периоды обоюдной симпатии чередовались с моментами явного охлаждения.
Возвращаясь к ходу подготовки крестьянской реформы, отметим, что Александру II явно повезло с двумя обстоятельствами, которых так не доставало его предшественникам: с моментом начала реформ (кризис, связанный с поражением России в Крымской войне, заставил на время умолкнуть противников преобразований и воодушевил сторонников перемен) и наличием союзников и помощников, готовых до конца отстаивать дело реформ. В 1857 году император вводит в состав Секретного комитета великого князя Константина Николаевича, и тот активно принимается за дело. Он задал членам Комитета 14 вопросов, требующих четкого ответа: можно ли позволить крестьянам вступать и брак без согласия помещика? Можно ли ограничить права помещиков относительно разбора споров и жалоб между крестьянами? Можно ли дать право земледельцам приобретать собственность без согласия помещиков? В какой мере можно ограничить права помещиков относительно наказания крестьян и т. д.
Эти вопросы, вкупе с активной неуступчивой позицией Константина Николаевича, поставили членов Комитета, по-прежнему не желавших обсуждать проблему крепостничества, в затруднительное положение. Пытаясь выиграть время и умерить напор великого князя, они обрушили на императора поток жалоб по поводу резкости высказываний его младшего брата, его выпадов в адрес дворянства, но в ответ услышали следующее мнение монарха по поводу их жалоб: «Я склонен думать, что эти господа действуют криводушно, парализуя усилия императора ко всему, что относится до прогресса и цивилизации... они творят много зла». Весы политической жизни России застыли в неустойчивом равновесии. Выражаясь языком шахматистов, соперники доигрались до цугцванга, то есть такого положения, при котором любой ход с той или иной стороны ухудшает собственную позицию. Но что могли сделать противники перемен, если на стороне Александра II играла сама История?
Помимо этого существовал и целый ряд других причин, заставивших императора отважиться на отмену крепостного права. Здесь и утрата Россией международного престижа, и состояние ее вооруженных сил, и кризис в экономике, и не оправдавшая себя система управления страной. Таким образом, Александр Николаевич сделался сторонником реформ не в силу личных, выношенных с детства убеждений, а как государственный деятель, для которого превыше всего стояли престиж, величие и спокойствие державы. Изменение взглядов правителя не сопровождалось яростным проклятием прошлому и воспеванием броска к будущему. Речь скорее может идти о естественной, пусть и не до конца осознанной и последовательной, трансформации понятий. И это нормально, ведь, по словам Пушкина, «только глупец не меняется». Сказанное нисколько не умаляет заслуг императора, а делает их даже более важными и ценными, поскольку он сумел стойко и честно повести дело, не опираясь на выработанные издавна взгляды и симпатии, ставя во главу угла принцип государственной необходимости.
Решение императора, еще не слишком ясное, не получившее окончательного оформления, было неоднозначно встречено в обществе. Эта неоднозначность выражалась не только в приятии или неприятии самой идеи грядущей реформы, но и в оценке сложностей, связанных с отменой крепостного права. Серьезный и вдумчивый наблюдатель, долгое время проживший в Англии, С. Р. Воронцов писал: «Произвести столь существенное изменение в наиболее обширной во всем мире империи, среди народа свыше 30 миллионов, неподготовленного, невежественного и развращенного, и сделать это в то время, когда на всем континенте происходит брожение умов, это значит, не скажу рисковать, но наверное привести в волнение страну, вызвать падение трона и разрушение империи. Нельзя сразу совершить прыжок из рабства в свободу без того, чтобы не впасть в анархию, которая хуже рабства».
Так начинала выстраиваться первая, но далеко не последняя идейная оппозиция крестьянской реформе, а, как свидетельствует опыт, личная заинтересованность становится более могущественной, если пользуется идеологическими подпорками. В годы правления Александра II определились несколько оппозиционных группировок, соединившихся, в конце концов, в антиреформаторское течение. Во-первых, российское «пошехонье», которое инстинктивно воспринимало в штыки всякие новшества, видя в них угрозу своему животно-растительному существованию. Во-вторых, это были люди, не желавшие расставаться с господством над крестьянами и терять монополию на государственную службу, поскольку считали дворянство и только дворянство «солью» русской жизни. В-третьих, те, кто говорил о потере в ходе реформ национальных ценностей, так как перемены являлись копиями европейских оригиналов, а эти оригиналы в 1840-1850-х годах показали свою нестабильность. И тем не менее император не отступал.
В 1856 году, будучи в Москве, Александр II вынужден был экспромтом высказаться по проблеме крепостничества на обеде, устроенном в его честь местным дворянством. Вызванный на откровенный разговор генерал-губернатором Москвы А. А. Закревским, он сказал: «Я узнал, господа, что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращении разных неосновательных толков по предмету столь важному, я считаю нужным объявить всем вам, что я не имею намерения сделать это сейчас. Но, конечно, вы и сами понимаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели ожидать времени, когда оно начнет само уничтожаться снизу. Прошу вас, господа, обдумать, как провести все это в исполнение. Передайте мои слова дворянам для соображения».
Первый шаг Александра II в направлении крестьянской реформы полностью деморализовал высшую бюрократию. Историк М. П. Погодин вспоминал: "Когда говоришь о чем-либо графу Л. А. Перовскому (министр внутренних дел. — Л. Л.), он отвечает: «Помилуйте, до того ли теперь?» Граф Д. Н. Блудов (статс-секретарь — Л. Л.) не подписывает ни одной бумаги, говоря: «Помилуйте, теперь не до того!» Московская речь императора оказалась неожиданной даже для его единомышленника, нового министра внутренних дел С. С. Ланского. Не доверяя слухам, он спросил у монарха, правда ли, что тот говорил в Москве о необходимости освобождения крестьян? Александр II, которому, судя по всему, изрядно надоела свистопляска вокруг его речи, раздраженно ответил: «Да, говорил точно то, и не сожалею об этом»40.
Естественное и откровенное обращение императора за помощью и советом к дворянам вызвало среди них шок, легко перешедший в панику. Некий орловский помещик писал приятелю в Петербург, явно торопя события: «У нас рассказывают, что составляется Уложение о свободе крестьян. Это нас сильно беспокоит, потому что такой переход нас всех разорит, все у нас растащут». Душевладельцу из Орловской губернии вторил его собрат из Симбирска: «Крестьянский вопрос поднял все на ноги, все затушил и поглотил собою, многие с ума сошли, многие умерли... Нет ни палат, ни дома, ни хижины, где бы днем и ночью не думал, не беспокоился, не робел большой и малый владелец».
Раздавались, конечно, голоса и в поддержку замысла императора, однако они звучали достаточно растерянно — слишком неожиданными оказались слова монарха на обеде в Москве. Князь Оболенский писал будущему министру народного просвещения А. В. Головнину: «Как описать вам наше удивление при получении последних известий? Какому великому делу положено начало...» И еще одна цитата из письма провинциального землевладельца, которая, думается, подводит некий социально-психологический итог развернувшейся дискуссии: «Мне родное пепелище дорого... хотя не могу сказать, чтоб звание помещика было мне по душе». Скажем прямо, такие настроения в дворянской среде отнюдь не являлись преобладающими, хотя находились помещики, пытавшиеся уже в эти годы урегулировать отношения с крестьянами своими силами.
Возьмем, к примеру, имение Л. Н. Толстого Ясная Поляна. Оно давно было заложено в банке за 20 тысяч рублей, и значительную часть доходов от него Толстой платил в счет погашения долга. К. Д. Кавелин посоветовал ему собрать своих крестьян и договориться с ними об условиях освобождения от крепостного права и дальнейшего функционирования имения. В июне 1857 года Лев Николаевич предложил мирскому сходу освободить его членов на следующих условиях: помещик предоставлял каждой семье по несколько десятин пахотной земли, а в уплату за землю и свободу он получал по 20 рублей в год с каждого семейства в течение тридцати лет. Из них 4 рубля должны были пойти банку в счет уплаты долга, а остальные — на проживание барской семьи. Крепостные не согласились на предложение Толстого, поскольку по их твердому убеждению они должны были получить от царя свободу и землю бесплатно.
В 1861 году им пришлось пожалеть о своем решении, но иной исход разговора схода с великим писателем вряд ли был возможен. Ведь о доверии крестьян к каким бы то ни было предложениям помещиков смешно было бы даже мечтать. Так ведь это — Толстой! Большинство же помещиков услышав об угрозе своей власти над деревней, поспешили переселить крестьян на худшие земли, а то и вовсе перевести их в дворовые, которые по закону не должны были владеть участками пашни. Таким образом дворяне надеялись и после отмены крепостного права сохранить лучшие угодья за собой и вовсе не беспокоились о том, что своими действиями провоцируют крестьян на беспорядки.
В 1856 году Александр II приказал новому министру внутренних дел С. С. Ланскому сосредоточить в своем ведомстве все материалы по устройству помещичьих крестьян, наработанные в царствование Александра I и Николая I41. Пожалуй, начиная с министра внутренних дел, мы и поведем знакомство с ближайшими сотрудниками нашего героя, памятуя о том негласном правиле, что в любые времена и при любых обстоятельствах «короля играет свита». Окружение человека иногда говорит о нем больше, чем его собственные слова и поступки. Это особенно справедливо, когда речь идет о самодержавном монархе, имеющем полную возможность подбирать помощников в соответствии с собственными желаниями.
Ланской происходил из потомственного и заслуженного дворянства. Его отец был членом Государственного Совета и гофмаршалом двора, дядя с 1823 по 1828 год исполнял обязанности министра внутренних дел. Так что сановники в России XIX века образовывали собственные династии. Достаточно вспомнить Адлербергов, которые из десятилетия в десятилетие сменяли друг друга на посту министра двора. Сам Сергей Степанович прожил долгую и трудную жизнь, начав чиновничью карьеру с 13 лет переводчиком в Коллегии иностранных дел. В 1818 году он был введен в декабристский Союз благоденствия, но затем, не желая участвовать в полулегальной организации, покинул его еще до образования в 1821 году Северного и Южного обществ.
При Николае I он, как и Я. И. Ростовцев, Д. Н. Блудов, Д. Н. Замятнин, «отрабатывал заблуждения юности», служа в различных департаментах или исполняя обязанности владимирского и костромского губернаторов. Долголетняя служба в николаевской системе наложила на него свой отпечаток, пригнув бывшего свободолюбца, лишив его значительной доли инициативы и, казалось, отучив отстаивать идеалы гуманизма. Однако чиновничья рутина не убила вовсе человеколюбивых убеждений Ланского. Воспитанный на идеях просветителей, он, став в 1856 году министром внутренних дел, вместе с другими "стариками-реформаторами, имел постоянный доступ к императору и поддерживал его желание обновить Россию. Именно Ланской в конце 1850-х годов оказался на переднем крае борьбы с консерваторами и реакционерами. Именно Ланской стал одним из создателей, если можно так выразиться, ударного кулака крестьянской реформы, выдвинув на первые роли в Министерстве внутренних дел Я. А. Соловьева, А. И. Левшина, Н. А. Милютина. Опекая и защищая их, Сергей Степанович, не обладавший ни ораторским даром, не считавшийся крупным экономистом или организатором, не стеснялся учиться у своих подчиненных. В то же время он внимательно прислушивался к мнению императора, не желая ни опережать его, ни отставать от замыслов монарха. Старый сановник прекрасно понимал, насколько может быть опасно для дела как первое, так и второе.
Летом 1856 года Александр II и Ланской договорились воспользоваться приездом в Москву на коронацию представителей дворян со всех концов России, чтобы провести с ними переговоры с целью получения добровольного согласия первого сословия на отмену крепостного права. К разочарованию Зимнего дворца, эти переговоры не дали положительного результата. Убежденный в том, что дворянство, цепляясь за старое, почти утратило инстинкт самосохранения, уверенный в необходимости уничтожения крепостничества для стабилизации положения в стране, император пошел по хорошо знакомому пути. В январе 1857 года в Петербурге открылся Секретный комитет по крестьянскому делу. Помимо близкого знакомства монарха с работой подобных учреждений, надо иметь в виду и еще одно обстоятельство. Как писал П. В. Долгоруков: «Государь — человек добрый и желает добра. Беда лишь в том, что, приступив к освобождению крестьян, он сказал одному из придворных: „В шесть месяцев все будет кончено и пойдет прекрасно...“ Он вполне убежден, что стоит ему что-нибудь приказать, чтобы все это было тотчас исполнено...» Действительность оказалась куда сложнее. Да, события в России приняли канцелярско-бюрократический оборот, но...
Однако прежде чем дальше следить за ходом подготовки отмены крепостного права, давайте поговорим о тех силах, которые противостояли монарху, а также о тех, что шли с ним рука об руку. Правящий слой России насчитывал 1-2% населения страны, то есть примерно 500 тысяч человек. Подлинной же властью обладала высшая бюрократия, состоявшая из 5-6 тысяч чиновников, среди которых были и противники, и сторонники грядущих преобразований. Д. А. Милютин вспоминал, что когда дело дошло до реальной отмены крепостного права: «Были примеры, что государевы флигель-адъютанты и генерал-адъютанты, в своем раздражении, покидали службу и уезжали за границу». В этих условиях очень многое зависело от того, кому император доверит разработку реформы и кто окажется на высших должностях в период ее проведения в жизнь. Но почему мы говорим только о бюрократии, ведь существовало еще и общество, мнением которого вряд ли стоило пренебрегать?
Ну, во-первых, не столько существовало, сколько нарождалось. Далее, если говорить о поместном дворянстве, то, по свидетельству Л. Н. Толстого, 9/10 помещиков являлись противниками преобразований. Если же иметь в виду петербургское и московское общества, то они чрезвычайно оптимистично смотрели на деяния государя, и этот оптимизм, граничивший с эйфорией, очень походил на политическую апатию. Все надежды общественные деятели связывали с правительством, редко проявляя со своей стороны какую-либо инициативу. Причем ожидали они от верховной власти исполнения именно своих надежд и чаяний, не принимая во внимание того, что у власти могут быть собственные соображения на этот счет. Такое положение вещей сохранялось недолго, но оно установилось в самый неподходящий момент, во время начала работы над проектом реформы.
Иными словами, из двух вариантов проведения коренных преобразований, при которых власть может опираться на общественное мнение или она предпочитает действовать исключительно «сверху», используя лишь мощь государственного аппарата, в 1856-1857 годах в распоряжении Александра II оказался только второй путь. Скажем прямо, этот путь в полной мере соответствовал воззрениям самого императора, не имевшего опыта работы с обществом и не понимавшего важности и значения общественного мнения. Секретный комитет, созданный для разработки проекта отмены крепостного права, не оправдал надежд монарха. Вошедшие в него члены старой николаевской «гвардии», по сути, саботировали задание Александра II, имитируя при этом бурную законотворческую деятельность42.
Подобная тактика была для них привычной. Ведь в 1820-1840-х годах таким же образом работали все секретные комитеты Николая I, так ничего и не сумевшие сделать для крепостных крестьян. Однако теперь Зимний дворец не собирался потакать хитростям николаевских служак, времена действительно изменились, да и император был настроен весьма решительно. Он прекрасно понимал, говоря словами писателя и журналиста И. И. Панаева, что «правильное решение вопроса освобождения крестьян обуславливает мирный прогресс, неправильное решение — борьбу и борьбу продолжительную, быть может борьбу целого столетия».
Находясь на отдыхе за границей в 1857 году, Александр Николаевич встретился с послом России во Франции П. Д. Киселевым43, которого еще Николай I называл своим «начальником штаба» по крестьянскому делу. Киселев, ревниво следивший за работой над проектом отмены крепостного права, записал слова Александра II, сказанные ему «на водах»: «Крестьянский вопрос меня постоянно занимает. Надо довести его до конца... Я более чем когда-либо решился и никого не имею, кто помог бы мне в этом важном и неотложном деле». Позже в Киссингене царь встретился с бароном Гакстгаузеном, известным ученым и знатоком аграрного вопроса в России, и великой княгиней Еленой Павловной. Записка последней об освобождении крестьян (составленная Н. А. Милютиным и К. Д. Кавелиным) произвела на монарха сильное впечатление. Там же Александр II познакомился с первыми номерами «Колокола» Герцена и, отметив их практическую пользу для дела реформы, повелел доставлять новые номера этого революционно-эмигрантского издания в Зимний дворец. А вот говоря об отсутствии помощников и союзников, император то ли не хотел раскрывать раньше времени карты, то ли действительно не был уверен в надежности известных ему соратников.
Они же у монарха были, причем некоторые из них оказались достаточно близкими ему людьми. Помимо уже упоминавшегося брата Константина, большое влияние на Александра II оказывала великая княгиня Елена Павловна, вдова его дяди Михаила Павловича. В свое время они представляли из себя одну из самых странных пар при российском дворе. Михаил Павлович страдал неизлечимой болезнью, которую можно определить как военно-строевую лихорадку. Государственные дела, лежавшие за пределами плац-парадов, разводов и маневров, тем более вопросы культуры, науки, искусства, его совершенно не интересовали. Елена же Павловна разительно отличалась от своего мужа. Иностранка (дочь принца Вюртембергского), она стала в России более русской, чем многие придворные дамы исконно славянского происхождения. То, что она слушала лекции в Петербургском, а иногда и Московском университетах, посещала заседания Академии наук и Вольного экономического общества, еще не слишком выделяло ее из числа других царских родственников. Иное дело, что Елена Павловна всегда пыталась оказать действенную помощь людям науки и искусства, ее высокая образованность гармонично сочеталась с истинным меценатством. Впрочем, это касалось не только художников, ученых и музыкантов.
Многие раненые в Крыму солдаты и офицеры обязаны ей жизнью, так как именно она в свое время выхлопотала у Николая I командировку в Севастополь известного хирурга Н. И. Пирогова. Более того, Елена Павловна вместе с великим князем Константином Николаевичем стоит у истоков российского Красного Креста, поскольку в октябре 1854 года обратилась к русским женщинам с призывом помочь раненым и создать отряды медицинских сестер для работы в Крыму. Призыв был услышан. В Севастополе только под руководством Пирогова трудились 163 сестры милосердия. Да и нынешний Институт повышения квалификации врачей ведет свою родословную от Еленинского клинического института, где до революции 1917 года прошли переподготовку тысячи врачей различных специальностей.
И все же основные интересы Елены Павловны лежали в области искусства. Кто знает, когда и как попало бы в Россию замечательное полотно А. А. Иванова «Явление Христа народу», если бы великая княгиня не дала денег на его перевозку из Италии на родину. С благодарностью должны вспоминать о ней и музыканты за ее постоянную заботу о братьях Рубинштейнах, образование Музыкального общества и открытие в Петербурге первой российской консерватории. Но для нас в данном разговоре важнее другое. Великая княгиня оказалась единственным среди царской родни человеком, с кем еще Николай I, чувствуя в ней единомышленника, делился своими планами по поводу отмены крепостного права. Покойного императора вообще связывали с княгиней дружеские отношения.
Разговоры с ней «на водах» за границей в конце 1850-х годов стали важным, может быть, последним обстоятельством, подтолкнувшим Александра II к активным действиям. Елена Павловна не ограничилась лишь разговорами с новым императором о надеждах и сомнениях его отца, хотя психологически они были очень важны для монарха. Она первая из его родственников предложила освободить 15 тысяч своих крепостных крестьян в Полтавской губернии, о чем император всегда вспоминал с благодарностью, хотя в тот момент и попросил свою тетку повременить с эмансипацией селян. Вокруг нее, как и вокруг великого князя Константина Николаевича, во второй половине 1850-х годов формировался штаб будущих реформ, включавший Н. А. и Д. А. Милютиных, К. Д. Кавелина, Ю. Ф. Самарина, В. А. Черкасского и других. Однако ее отношения с Александром II были далеко не безоблачными. Император искренне уважал тетку, но все же прислушивался к нашептываниям придворных интриганов, уверявших, что люди, собиравшиеся в салоне Елены Павловны, иногда резко отзываются о монархе, ведут разговоры о необходимости конституции и т. п. Поэтому отношения его с великой княгиней складывались неровно — периоды обоюдной симпатии чередовались с моментами явного охлаждения.
Возвращаясь к ходу подготовки крестьянской реформы, отметим, что Александру II явно повезло с двумя обстоятельствами, которых так не доставало его предшественникам: с моментом начала реформ (кризис, связанный с поражением России в Крымской войне, заставил на время умолкнуть противников преобразований и воодушевил сторонников перемен) и наличием союзников и помощников, готовых до конца отстаивать дело реформ. В 1857 году император вводит в состав Секретного комитета великого князя Константина Николаевича, и тот активно принимается за дело. Он задал членам Комитета 14 вопросов, требующих четкого ответа: можно ли позволить крестьянам вступать и брак без согласия помещика? Можно ли ограничить права помещиков относительно разбора споров и жалоб между крестьянами? Можно ли дать право земледельцам приобретать собственность без согласия помещиков? В какой мере можно ограничить права помещиков относительно наказания крестьян и т. д.
Эти вопросы, вкупе с активной неуступчивой позицией Константина Николаевича, поставили членов Комитета, по-прежнему не желавших обсуждать проблему крепостничества, в затруднительное положение. Пытаясь выиграть время и умерить напор великого князя, они обрушили на императора поток жалоб по поводу резкости высказываний его младшего брата, его выпадов в адрес дворянства, но в ответ услышали следующее мнение монарха по поводу их жалоб: «Я склонен думать, что эти господа действуют криводушно, парализуя усилия императора ко всему, что относится до прогресса и цивилизации... они творят много зла». Весы политической жизни России застыли в неустойчивом равновесии. Выражаясь языком шахматистов, соперники доигрались до цугцванга, то есть такого положения, при котором любой ход с той или иной стороны ухудшает собственную позицию. Но что могли сделать противники перемен, если на стороне Александра II играла сама История?