Страница:
Воспользовавшись тем, что в Ташкенте началось очередное восстание горожан против местного властителя, он в апреле 1865 года без всякого приказа из Петербурга двинулся к городу. Несмотря на численное превосходство противника (15 тысяч кокандцев против 2 тысяч русских), город был взят. Черняева газеты назвали «ташкентским львом», но недоумение официального Петербурга от этого не уменьшилось. Выражая общее настроение в «верхах», министр внутренних дел Валуев писал: «Ташкент взят Черняевым. Никто не знает почему и для чего». В течение года после взятия города на разных уровнях обсуждался вопрос о его статусе. Поначалу, опасаясь бурной реакции Англии и соседних среднеазиатских государств, Ташкент сделали вольным городом, но Гамбурга из него почему-то не получилось. В 1866 году его все-таки присоединили к империи, и Зимний дворец вздохнул свободнее, забыв о Черняеве, который оставался в Средней Азии вовсе не для того, чтобы почивать на лаврах.
Осенью 1865 года он самовольно снарядил некое посольство в Бухару, где оно благополучно и было арестовано, что задало неожиданной работы Министерству иностранных дел. Это обстоятельство вкупе с хаосом, царившим в финансовой и административной сферах управления Туркестанской областью, заставило Петербург отозвать ретивого генерала из Средней Азии. Однако его преемники на посту военного генерал-губернатора Туркестана продолжили наступательную политику Черняева. В мае 1866 года русскими войсками был взят Ходжент, в мае 1868-го — Хива и лишь в январе 1884-го — Мерв. То есть завоевание Средней Азии растянулось на 20 лет, но постепенное включение ее в состав Российской империи во многом изменило судьбу местного населения. До 1880 года государственные затраты России на управление и обустройство присоединенных территорий почти в три раза превышали сумму поступлений оттуда в бюджет — регион пришлось подтягивать на совершенно иной цивилизационный уровень. Как отмечают историки, в России, в отличие, скажем, от Англии, не флаг шел за купцом, а купец — за флагом. Но так или иначе, продвижение империи на юг стало реальностью.
Завоевание Средней Азии привело к прекращению там междоусобных войн, ликвидации рабства и работорговли, победе веротерпимости. С 1880-х годов здесь начинается строительство железных дорог, стали возникать новые и расширяться старые города. Средняя Азия, как чуть раньше и Кавказ, втягивалась в сферу влияния мировой экономической системы, прежняя замкнутость общества разрушалась, оно выходило на новый виток развития.
Средняя Азия оказалась не единственным регионом, где напрямую столкнулись интересы России и Англии. Не меньшей напряженностью отличалось их противостояние в Северной Америке. С 1850-х годов она начала рассматриваться официальной Россией как необходимый противовес торговому и морскому владычеству Англии во всем мире, как слабое звено в цепи подвластных Лондону территорий. В связи с этим в 1854 году впервые встал вопрос о продаже США российских владений в Америке. Однако в 1861 году там разразилась война между Севером и Югом, которая отсрочила решение вопроса о судьбе Русской Америки. Интересно, что психологически и, так сказать, социально самодержавие должно было бы поддерживать конфедератов (южан), но государственные интересы России, да и насущные задачи ее внутренней политики (отмена крепостного права) заставили Зимний дворец возложить свои надежды на северян, ратующих за отмену рабства в Америке.
Правда, первое время империя сохраняла лишь доброжелательный нейтралитет по отношению к правительству А. Линкольна. «Раскол США, — писал Горчаков, — вызывает у нас глубокое прискорбие. Мы советуем умеренность и примирение, но мы не признаем другого правительства в Соединенных Штатах, кроме вашингтонского». Однако южные плантаторы оказались решительнее российских помещиков, а может быть, правительство Линкольна в чем-то уступало «команде» Александра II, но война в США набирала силу. Россия постепенно переходит от нейтралитета к поддержке северян, те, в свою очередь, оказывают ей моральную помощь в польском вопросе. После окончания Гражданской войны в Америке проблема русских земель на этом континенте сделалась неотложной. Их продажа правительству Линкольна по-прежнему диктовалась как политическими, так и экономическими соображениями. Если говорить об экономике, то обследование дел в Российско-американской компании показало полную несостоятельность неповоротливого торгового монстра. Соглашаясь в принципе с оценками ревизоров, следует все же отметить, что при умелом ведении дел колонии, без сомнения, могли бы давать значительную прибыль, и правительство Александра II об этом, думается, подозревало. Вопреки устоявшемуся мнению, будто бы Петербург понятия не имел о богатствах Аляски, он на самом деле был информирован о наличии там залежей золота. Но тут в игру вступала политика.
Золотые прииски Аляски и Калифорнии не замедляли, а ускоряли принятие решения о продаже Русской Америки. Зимний дворец понимал, по образному выражению одного из российских историков, что «вслед за армией вооруженных лопатами золотоискателей могла прийти армия вооруженных ружьями солдат». Вступать же в вооруженный конфликт с США, рассматриваемыми Россией в качестве союзника в борьбе против Англии, ей было совсем не с руки. К тому же на Дальнем Востоке империя не имела ни достаточных вооруженных сил, ни достаточно прочного, обустроенного тыла. Так и видишь Александра II, который во время совещаний по проблеме Аляски беспомощно разводит руками и спокойно, но убежденно произносит сакраментальное: «Не удержим...»
18 марта 1867 года в Вашингтоне был подписан договор, по которому Россия продавала принадлежавшие ей в Северной Америке земли за достаточно символическую сумму в 7,2 миллиона долларов (11 миллионов рублей), а Штаты получали Аляску со всеми укреплениями, выстроенными здесь русскими. Последним предоставлялся выбор: в трехлетний срок вернуться в Россию или остаться, получив гражданство США. Реакция общественного мнения империи на продажу Аляски была достаточно вялой. Общество в те годы оказалось более занятым внутренними проблемами и европейскими событиями.
Последним крупным внешнеполитическим испытанием для Александра II и России его времени стал восточный кризис 1870-х годов, имевший важные последствия для всей Европы. Он разразился в трудное для империи время (правда, сложно припомнить годы, когда бы война не захватывала нашу страну врасплох и вообще когда бы война приходилась ко времени). Буржуазные реформы, потребовавшие огромных финансовых вливаний, только начинали разворачиваться в полную мощь. Экономические трудности 1870-х годов были усилены неурожаем 1874 года, да и активизация деятельности революционных народников в очередной раз подчеркнула растущее непонимание между обществом и властью. В этой ситуации национально-освободительное движение, вспыхнувшее в Боснии и Герцеговине летом 1875 года, стало для российских властей неприятным сюрпризом. С одной стороны, они не могли оставаться в стороне от конфликта Стамбула и подвластных ему православных балканских народов. С другой — должны были всячески избегать конфронтации с ведущими европейскими державами, преследовавшими свои цели на юге континента.
Обеспокоенный обострением событий в Османской империи Александр II обратился к Германии и Австро-Венгрии с предложением содействовать сохранению Порты, но потребовать от нее более точного соблюдения прав христианских народов, входивших в ее состав. Совместную ноту, содержавшую пять требований к Турции, выработать удалось, однако беда заключалась в том, что Стамбул, обещая на словах все что угодно, на деле и не думал выполнять своих обещаний, или, как пессимистично выразился Бисмарк: «Стоят ли обещанные Турцией реформы той бумаги, на которой они пишутся?» Да и повстанцы были явно недовольны умеренностью требований к Стамбулу, которые выставили члены Союза трех императоров. Однако споры вокруг этой ноты так и не успели разгореться, развитие событий на Балканах сделало ее неактуальной.
В апреле 1876 года вспыхнуло восстание в Болгарии. Оно было быстро и жестоко подавлено властями, в результате чего в стране погибло более 30 тысяч человек и сожжено около двухсот населенных пунктов. Европейские правительства, включая российское, хранили хладнокровное молчание по поводу болгарских событий. Зато европейская общественность развернула мощное движение в поддержку болгар. Славянские комитеты, существовавшие в России с конца 1850-х годов, начали сбор пожертвований для балканских христиан (всего в помощь славянским народам оказалось собрано 4 миллиона рублей) и приложили руку к восстановлению разгромленного турками Болгарского революционного комитета. Известный нам генерал Черняев, как обычно неожиданно для Петербурга, оказался в Сербии, где возглавил местные вооруженные силы, боровшиеся против турок. Под давлением общественного мнения и не имея возможности сдержать поток русских добровольцев на Балканы, Александр II объявил о разрешении офицерам своей армии уходить в отставку и ехать в Сербию. Вскоре туда отправилось 4 тысячи русских волонтеров; только в ополчении, которым командовал Черняев, насчитывалось 640 русских офицеров и 1800 солдат.
Российское правительство все отчетливее понимало, что войны с Турцией избежать не удастся. В этих условиях важно было обезопасить себя от возникновения антирусского блока в Европе, а такая опасность представлялась вполне реальной, поскольку Англия и Австро-Венгрия внимательно следили за маневрами России, не желая ее усиления на Балканах. По инициативе Александра II Горчаков начал консультации с ведущими державами континента о ликвидации сербо-турецкого конфликта. Между тем сербы терпели одно поражение за другим от лучше вооруженной и организованной турецкой армии. Ситуацию не смогли изменить ни обычно удачливый генерал Черняев, ни добровольцы, прибывшие сюда из России и других стран Европы. От полного разгрома сербов спас только ультиматум, предъявленный Петербургом Порте 18 октября 1876 года.
К ужесточению конфликта с Турцией Зимний дворец подталкивали не только соображения международного престижа, но и ситуация внутри страны. В августе 1876 года III отделение докладывало императору, что среди учащейся молодежи усиливается мнение, будто «правительство, не приняв деятельного участия в устройстве судьбы славян, тем самым облегчит дело революции, могущей впредь опираться не только на социальные идеи, но и на идею общеславянского освобождения путем славянской революции». Сторонники войны к этому времени появились и в правительстве, и в самой царской семье; все понимали, что дальнейшее промедление уронит престиж России в мире и еще больше усилит раскол между властью и обществом. Действительно, на что-то определенное надо было решаться. Как писал П. А. Вяземский: «Турки не виноваты, что Бог создал их магометанами, а от них требуют христианских добродетелей. Это нелепо. Высылайте их из Европы, если можете, или окрестите их, если сумеете... Когда Наполеон III поднял итальянский вопрос, он вместе с ним поднял и двухсоттысячную армию и в три недели разгромил Австрию. А мы дразним и раздражаем, и совершенно бессовестно, Турцию...»
В сентябре 1876 года Александр II объявил о мобилизации армии, к началу военных действий российские вооруженные силы насчитывали 460 тысяч регулярных войск и 546 тысяч — в запасных частях. В то же время Горчакову удалось добиться от Австро-Венгрии обещания соблюдать нейтралитет в случае войны России с Турцией и препятствовать вступлению в этот конфликт других держав. В награду Вена выторговала у Петербурга право выбора времени и способа занятия своими войсками Боснии и Герцеговины. Российский МИД приложил немало усилий, чтобы убедить Англию в том, что Петербург не вынашивает планов захвата средиземноморских проливов или Балкан. Лондон не слишком поверил этим заверениям и на протяжении всей войны стоял за спиной Порты, помогая ей и оружием, и дипломатическими демаршами. Наконец, 4 апреля 1877 года была заключена русско-румынская конвенция, которая обеспечивала свободный проход русских войск через румынскую территорию. Дипломатическая подготовка войны на этом завершилась, пришло время штыков и пушек.
Выражая мнение противников войны, министр финансов М. X. Рейтерн предпринял последний шаг, составив записку, в которой умолял императора не начинать военных действий. Министр писал о том, что реформы, проводимые в России, еще далеки от завершения и требуют значительных капиталовложений. В таких условиях финансовая система страны может не выдержать новых нагрузок, что приведет к катастрофе. Александр Николаевич прекрасно сознавал справедливость опасений Рейтерна и его единомышленников, но раздраженно заметил министру, что ни он, ни наследник не допустят нового унижения России. В начале 1877 года речь действительно шла о чести империи, ее месте и весе в мире.
12 апреля 1877 года Александр II, прибыв к войскам, издал в Кишиневе Манифест о начале войны с Турцией. Это вызвало волну энтузиазма в обществе — только на санитарные нужды армии население России пожертвовало 14 миллионов рублей. Все внутренние проблемы были решительно отодвинуты на второй план, власть и общество силой обстоятельств стали союзниками на время русско-турецкого конфликта. Все пять сыновей императора побывали на этой войне, а старшие (Александр, Владимир, Алексей) активно участвовали в сражениях и месяцами находились на передовой. Сам Александр Николаевич был с армией до падения Плевны, он хотел стать свидетелем подвигов своих войск, разделить с ними тяготы боевых действий и условий военного времени. Главнокомандующим войсками был назначен брат царя, великий князь Николай Николаевич, сам же монарх возглавлял совещания только в критические моменты войны.
Европейская печать яростно напала на Россию, обвиняя ее в желании захватить Балканы и обосноваться на них. Англия даже грозила ввести флот в проливы, чтобы держать в напряжении Крым и юг Новороссии. Несмотря на эти угрозы, 12 апреля 1877 года русская армия вступила в пределы Румынии, после чего последняя объявила себя независимым королевством и разорвала дипломатические отношения с Турцией. 15 июля русские войска форсировали Дунай, вступили на территорию Болгарии и заняли Систов и Тырново. По плану, составленному Генеральным штабом, предполагалось в течение четырех-пяти недель дойти до турецкой столицы и добиться от Стамбула подписания мирного договора, подготовленного в Петербурге.
Одновременно с Балканским был открыт и Кавказский театр военных действий, который должен был связать турецкие силы в Малой Азии, но главная роль отводилась все же Дунайской армии, включавшей в себя и болгарское ополчение, насчитывавшее 7,5 тысяч человек. Прием, оказанный болгарским населением воинам-освободителям, превзошел все ожидания. Как свидетельствовал, например, полковник Савич: «Масса жителей болгар, греков и других национальностей встретила нас за городом с букетами и венками... Офицеры и солдаты не только были обвешены цветами, но в знак признательности болгары дарили платки носовые, вышитые золотом, выносили лучшие свои вина, раздавали булки целыми сотнями и не знали, чем еще выразить свою благодарность и любовь».
Русские войска не могли двигаться на Стамбул, имея на флангах сильные турецкие группировки. Поэтому, отправив отряд И. В. Гурко на Шипкинский перевал, соединяющий Северную и Южную Болгарию, главные силы армии начали действовать против Осман-паши, сосредоточившего в крепости Плевна 16 тысяч человек (позже турецкий гарнизон увеличился еще более). Взять Плевну с ходу не удалось, война затягивалась, да и на Кавказском фронте дела поначалу не заладились. Во второй половине июля 1877 года попытка взять Плевну силами относительно небольшого отряда потерпела неудачу. Потеряв в бою одного генерала, семьдесят четыре офицера и две тысячи двести семьдесят одного рядового, русские отступили. Второй штурм крепости принес еще большие потери, но результат его был столь же плачевен.
После этого Александр II запаниковал, спрашивая окружающих: «Что же это, второй Севастополь?» Императора можно понять. Его царствование началось с позорного поражения русской армии в Крымской войне, и до Русско-турецкой войны 1877-1878 годов Александр Николаевич серьезных битв не выигрывал (вряд ли таковыми можно считать покорение горцев Кавказа, длившееся несколько десятилетий, или завоевание рабовладельческих государств Средней Азии). У него не было навыка военных побед, у него не было духа победителя, а вот опыт побежденного он имел и ни в коем случае не хотел его обогащать.
Самое страшное для русской армии началось после «третьей Плевны», когда штурм, приуроченный к дню ангела императора, закончился чуть ли не катастрофой (было убито около тринадцати тысяч человек, среди них два генерала). Причем во время этого штурма был момент, когда генералу М. Д. Скобелеву удалось прорвать оборону противника и выйти на окраину Плевны. Однако, не получив подкрепления и отбив четыре контратаки турок, отряду пришлось отойти на прежние позиции. Великий князь Николай Николаевич, доказавший свою полную несостоятельность в качестве главнокомандующего, предложил отступить к Дунаю, чтобы собраться с силами. Против этого предложения резко выступил военный министр Д. А. Милютин, и дело дошло до того, что великий князь предложил министру возглавить армию. Кто знает, чем бы кончилась эта безобразная сцена, если бы император остался в Петербурге и не последовал за армией.
В те дни единственным «светлым пятном» на Балканском театре военных действий стала героическая оборона русской армией и болгарскими ополченцами Шипкинского перевала. «Шипкинское сидение» голодных и плохо одетых солдат вошло в историю как образец воинского долга и мужества, ведь потери среди защитников Шипки составили около половины их численного состава. Результатом действий отряда Гурко и вовремя подоспевшего ему на помощь Радецкого стало то, что подкрепление плевненскому гарнизону так и не смогло пробиться в Северную Болгарию. 18 ноября 1877 года, исчерпав все ресурсы обороны, Осман-паша и 43 398 турецких солдат и офицеров сдались в плен.
Александр II назвал главным героем плевненской эпопеи Д. Милютина, который не только всегда был уверен в победе, но и указал ее пути, вызвав под Плевну генерала Тотлебена, организовавшего ее правильную осаду. В честь плененного Осман-паши был дан торжественный завтрак, на котором император возвратил турецкому военачальнику его саблю и пообещал, что, находясь в России, тот «не будет иметь причин к какому-либо недовольству». Поступок монарха напоминает поведение Петра I после Полтавской битвы, но вряд ли Александр Николаевич вспомнил о предке, просто он привык воздавать должное мужеству врага.
Чем же еще занимался монарх во время осады Плевны? Главной его заботой были раненые солдаты и офицеры, которых он не только ежедневно навещал в госпиталях, но и подбирал в свою коляску прямо на поле сражения. Князь В. И. Черкасский, наблюдавший это своими глазами, писал: «Видя его в лазаретных палатках, похудевшего, грустного, истомленного... приходит на ум сближение его здесь роли с ролью Людовика Святого в крестовых походах...» Во время кампании Александр Николаевич переболел приступом астмы, катаром верхних дыхательных путей, лихорадкой и чем-то вроде дизентерии, но больше всего его донимали тревога за исход войны, истощающее духовно и физически нервное напряжение.
Тяготы, выпавшие на его долю, не прошли бесследно. По свидетельству одного из очевидцев: «Когда царь уезжал на войну — это был высокий и красивый воин, державшийся очень прямо, несколько склонный к полноте. Когда он возвратился, его с трудом можно было узнать. Щеки его отвисли, глаза потускнели, фигура согнулась, все тело исхудало так, что казалось, это была кожа да кости. Несколько месяцев было достаточно, чтобы он превратился в старика». Схожее впечатление сложилось и у фрейлины императрицы А. А. Толстой. «Я знаю — писала она, — многие бранили его за присутствие в армии, но они не учитывали того, какую радость приносил он, посещая госпитали или, как это бывало неоднократно, подбирая в свою коляску раненых солдат после боя. Мы были поражены его изменившимся внешним обликом, когда он вернулся в Россию. Поразительная худоба свидетельствовала о перенесенных испытаниях. У него так исхудали руки, что кольца сваливались с пальцев. Доктор Боткин говорил мне, что вся свита Государя беспрестанно жаловалась, ворчала и только помышляла, как вырваться из этой каторги (доктор, кстати, называл императорскую свиту „разлагающимися человеческими остатками“ — Л. Л.) Он один был ясен и терпелив, несмотря на тяжесть положения».
Изменения в облике императора являлись следствием, видимо, не только физических лишений и опасностей, которым не раз подвергалась ставка главнокомандующего под Плевной. Александр Николаевич еще до начала войны находился во власти странного предчувствия. Ему казалось, что если начнется вооруженный конфликт с Турцией, то он скоропостижно скончается, подобно своему отцу. Эта мучительная мысль преследовала его настолько упорно, что перед отъездом в армию в апреле 1877 года Александр II вызвал к себе в Ливадию наследника престола великого князя Александра Александровича и наставлял его, как действовать в случае внезапной кончины монарха. Жить под грузом постоянных мыслей о смерти очень тяжело, но на этот раз все обошлось одними предчувствиями.
Сан-Стефанский мирный договор между Россией и Османской империей, подписанный 19 февраля (в день освобождения крестьян в 1861 году) 1878 года, значительно изменил карту Балкан. Благодаря победе России Румыния, Сербия и Черногория получили независимость, а Болгария превратилась в вассальное княжество, связанное с Турцией лишь уплатой ей ежегодной дани. Предполагалось, что в течение двух лет в Болгарии останутся русские войска, которые должны были обеспечить соблюдение условий договора. России возвращалась Южная Бессарабия, потерянная ею в 1856 году, а на Кавказе она приобретала Каре, Ардаган, Батум и Баязет. Договор разделял европейские и азиатские владения Османской империи, что заметно ослабляло ее экономический и политический потенциал. 230 тысяч болгар подписали благодарственный адрес, направленный Александру II, а день 19 февраля (3 марта) до сих пор отмечается в Болгарии как национальный праздник. Однако, как оказалось, дипломатические бои вокруг Балканского полуострова на этом не закончились.
Основные положения Сан-Стефанского мирного договора вызвали резкий протест со стороны ведущих европейских держав. Их не устраивало усиление позиций России на Балканах и на Кавказе, «оккупация», по их выражению Болгарии русскими войсками, значительное ослабление Османской империи, которую они рассматривали как противовес «русской экспансии» в Европе. Особые усилия для пересмотра договора проявили Англия и Австро-Венгрия, угрожавшие созданием новой антироссийской военной коалиции. В Петербурге осознавали близость и опасность новой войны. Д. А. Милютин записал в те годы в дневнике: «Англия лезет в драку и, несмотря на нашу уступчивость придумывает все новые предлоги для разрыва». Вести войну против коалиции европейских государств Россия в тот момент не могла в силу многих причин (к примеру, рубль в 1878 году стал стоить 40 копеек), а ее попытки решить дело дипломатическим путем к успеху не привели. В итоге ей пришлось согласиться на пересмотр Сан-Стефанского договора на международном конгрессе, который и открылся и Берлине 1 июня 1878 года.
Здесь российским дипломатам, прибывшим на конгресс под руководством Горчакова, пришлось столкнуться с сильными противниками, тем более что Петербург явно не угадал с составом делегации. 80-летний Горчаков был к тому времени уже серьезно болен, Убри всегда считался лишь исполнительным чиновником, а Шувалов имел слабое представление о Балканах, да еще и недолюбливал руководителя делегации. Горчаков был настолько немощен, что в день открытия конгресса его внесли в зал на кресле, а в дальнейшем здоровье не всегда позволяло Александру Михайловичу присутствовать на ежедневных заседаниях. Правда, это не помешало ему сделать достаточно важный вывод после первых встреч с Бисмарком и министром иностранных дел Австро-Венгрии Андраши. «Общее впечатление, — писал он Александру II, — вынесенное мною от конгресса, то, что дальнейший расчет на Союз трех императоров есть иллюзия». На полях послания канцлера самодержец сделал пометку: «Это также и мое мнение».
Как это ни обидно, большое влияние на исход Берлинского конгресса оказал роковой промах именно руководителя российской делегации. Престарелый канцлер по ошибке показал премьер-министру Англии Б. Дизраэли секретную карту, разработанную в МИДе, на которой были обозначены максимально возможные территориальные уступки России в пользу Турции. Понятно, что после этого англичане, да и другие участники конгресса, ни на что меньшее уже не хотели соглашаться. В результате территория Болгарии была разделена на Северную и Южную, и независимым от Турции стал только Север. Австро-Венгрия получила право оккупировать Боснию и Герцеговину, а в Закавказье, полностью завоеванном Россией, за ней остались только Каре, Ардаган и Батум. С тяжелым сердцем Горчаков написал императору, что Берлинский конгресс: «... есть самая черная страница в моей биографии». Александр II, желая утешить и поддержать старого канцлера, начертал на полях: «И в моей тоже». Он тем самым как бы разделял вину с главным дипломатом страны, но руководство МИДа с 1879 года понемногу переходило в руки Гирса, нового ставленника императора.
Осенью 1865 года он самовольно снарядил некое посольство в Бухару, где оно благополучно и было арестовано, что задало неожиданной работы Министерству иностранных дел. Это обстоятельство вкупе с хаосом, царившим в финансовой и административной сферах управления Туркестанской областью, заставило Петербург отозвать ретивого генерала из Средней Азии. Однако его преемники на посту военного генерал-губернатора Туркестана продолжили наступательную политику Черняева. В мае 1866 года русскими войсками был взят Ходжент, в мае 1868-го — Хива и лишь в январе 1884-го — Мерв. То есть завоевание Средней Азии растянулось на 20 лет, но постепенное включение ее в состав Российской империи во многом изменило судьбу местного населения. До 1880 года государственные затраты России на управление и обустройство присоединенных территорий почти в три раза превышали сумму поступлений оттуда в бюджет — регион пришлось подтягивать на совершенно иной цивилизационный уровень. Как отмечают историки, в России, в отличие, скажем, от Англии, не флаг шел за купцом, а купец — за флагом. Но так или иначе, продвижение империи на юг стало реальностью.
Завоевание Средней Азии привело к прекращению там междоусобных войн, ликвидации рабства и работорговли, победе веротерпимости. С 1880-х годов здесь начинается строительство железных дорог, стали возникать новые и расширяться старые города. Средняя Азия, как чуть раньше и Кавказ, втягивалась в сферу влияния мировой экономической системы, прежняя замкнутость общества разрушалась, оно выходило на новый виток развития.
Средняя Азия оказалась не единственным регионом, где напрямую столкнулись интересы России и Англии. Не меньшей напряженностью отличалось их противостояние в Северной Америке. С 1850-х годов она начала рассматриваться официальной Россией как необходимый противовес торговому и морскому владычеству Англии во всем мире, как слабое звено в цепи подвластных Лондону территорий. В связи с этим в 1854 году впервые встал вопрос о продаже США российских владений в Америке. Однако в 1861 году там разразилась война между Севером и Югом, которая отсрочила решение вопроса о судьбе Русской Америки. Интересно, что психологически и, так сказать, социально самодержавие должно было бы поддерживать конфедератов (южан), но государственные интересы России, да и насущные задачи ее внутренней политики (отмена крепостного права) заставили Зимний дворец возложить свои надежды на северян, ратующих за отмену рабства в Америке.
Правда, первое время империя сохраняла лишь доброжелательный нейтралитет по отношению к правительству А. Линкольна. «Раскол США, — писал Горчаков, — вызывает у нас глубокое прискорбие. Мы советуем умеренность и примирение, но мы не признаем другого правительства в Соединенных Штатах, кроме вашингтонского». Однако южные плантаторы оказались решительнее российских помещиков, а может быть, правительство Линкольна в чем-то уступало «команде» Александра II, но война в США набирала силу. Россия постепенно переходит от нейтралитета к поддержке северян, те, в свою очередь, оказывают ей моральную помощь в польском вопросе. После окончания Гражданской войны в Америке проблема русских земель на этом континенте сделалась неотложной. Их продажа правительству Линкольна по-прежнему диктовалась как политическими, так и экономическими соображениями. Если говорить об экономике, то обследование дел в Российско-американской компании показало полную несостоятельность неповоротливого торгового монстра. Соглашаясь в принципе с оценками ревизоров, следует все же отметить, что при умелом ведении дел колонии, без сомнения, могли бы давать значительную прибыль, и правительство Александра II об этом, думается, подозревало. Вопреки устоявшемуся мнению, будто бы Петербург понятия не имел о богатствах Аляски, он на самом деле был информирован о наличии там залежей золота. Но тут в игру вступала политика.
Золотые прииски Аляски и Калифорнии не замедляли, а ускоряли принятие решения о продаже Русской Америки. Зимний дворец понимал, по образному выражению одного из российских историков, что «вслед за армией вооруженных лопатами золотоискателей могла прийти армия вооруженных ружьями солдат». Вступать же в вооруженный конфликт с США, рассматриваемыми Россией в качестве союзника в борьбе против Англии, ей было совсем не с руки. К тому же на Дальнем Востоке империя не имела ни достаточных вооруженных сил, ни достаточно прочного, обустроенного тыла. Так и видишь Александра II, который во время совещаний по проблеме Аляски беспомощно разводит руками и спокойно, но убежденно произносит сакраментальное: «Не удержим...»
18 марта 1867 года в Вашингтоне был подписан договор, по которому Россия продавала принадлежавшие ей в Северной Америке земли за достаточно символическую сумму в 7,2 миллиона долларов (11 миллионов рублей), а Штаты получали Аляску со всеми укреплениями, выстроенными здесь русскими. Последним предоставлялся выбор: в трехлетний срок вернуться в Россию или остаться, получив гражданство США. Реакция общественного мнения империи на продажу Аляски была достаточно вялой. Общество в те годы оказалось более занятым внутренними проблемами и европейскими событиями.
Последним крупным внешнеполитическим испытанием для Александра II и России его времени стал восточный кризис 1870-х годов, имевший важные последствия для всей Европы. Он разразился в трудное для империи время (правда, сложно припомнить годы, когда бы война не захватывала нашу страну врасплох и вообще когда бы война приходилась ко времени). Буржуазные реформы, потребовавшие огромных финансовых вливаний, только начинали разворачиваться в полную мощь. Экономические трудности 1870-х годов были усилены неурожаем 1874 года, да и активизация деятельности революционных народников в очередной раз подчеркнула растущее непонимание между обществом и властью. В этой ситуации национально-освободительное движение, вспыхнувшее в Боснии и Герцеговине летом 1875 года, стало для российских властей неприятным сюрпризом. С одной стороны, они не могли оставаться в стороне от конфликта Стамбула и подвластных ему православных балканских народов. С другой — должны были всячески избегать конфронтации с ведущими европейскими державами, преследовавшими свои цели на юге континента.
Обеспокоенный обострением событий в Османской империи Александр II обратился к Германии и Австро-Венгрии с предложением содействовать сохранению Порты, но потребовать от нее более точного соблюдения прав христианских народов, входивших в ее состав. Совместную ноту, содержавшую пять требований к Турции, выработать удалось, однако беда заключалась в том, что Стамбул, обещая на словах все что угодно, на деле и не думал выполнять своих обещаний, или, как пессимистично выразился Бисмарк: «Стоят ли обещанные Турцией реформы той бумаги, на которой они пишутся?» Да и повстанцы были явно недовольны умеренностью требований к Стамбулу, которые выставили члены Союза трех императоров. Однако споры вокруг этой ноты так и не успели разгореться, развитие событий на Балканах сделало ее неактуальной.
В апреле 1876 года вспыхнуло восстание в Болгарии. Оно было быстро и жестоко подавлено властями, в результате чего в стране погибло более 30 тысяч человек и сожжено около двухсот населенных пунктов. Европейские правительства, включая российское, хранили хладнокровное молчание по поводу болгарских событий. Зато европейская общественность развернула мощное движение в поддержку болгар. Славянские комитеты, существовавшие в России с конца 1850-х годов, начали сбор пожертвований для балканских христиан (всего в помощь славянским народам оказалось собрано 4 миллиона рублей) и приложили руку к восстановлению разгромленного турками Болгарского революционного комитета. Известный нам генерал Черняев, как обычно неожиданно для Петербурга, оказался в Сербии, где возглавил местные вооруженные силы, боровшиеся против турок. Под давлением общественного мнения и не имея возможности сдержать поток русских добровольцев на Балканы, Александр II объявил о разрешении офицерам своей армии уходить в отставку и ехать в Сербию. Вскоре туда отправилось 4 тысячи русских волонтеров; только в ополчении, которым командовал Черняев, насчитывалось 640 русских офицеров и 1800 солдат.
Российское правительство все отчетливее понимало, что войны с Турцией избежать не удастся. В этих условиях важно было обезопасить себя от возникновения антирусского блока в Европе, а такая опасность представлялась вполне реальной, поскольку Англия и Австро-Венгрия внимательно следили за маневрами России, не желая ее усиления на Балканах. По инициативе Александра II Горчаков начал консультации с ведущими державами континента о ликвидации сербо-турецкого конфликта. Между тем сербы терпели одно поражение за другим от лучше вооруженной и организованной турецкой армии. Ситуацию не смогли изменить ни обычно удачливый генерал Черняев, ни добровольцы, прибывшие сюда из России и других стран Европы. От полного разгрома сербов спас только ультиматум, предъявленный Петербургом Порте 18 октября 1876 года.
К ужесточению конфликта с Турцией Зимний дворец подталкивали не только соображения международного престижа, но и ситуация внутри страны. В августе 1876 года III отделение докладывало императору, что среди учащейся молодежи усиливается мнение, будто «правительство, не приняв деятельного участия в устройстве судьбы славян, тем самым облегчит дело революции, могущей впредь опираться не только на социальные идеи, но и на идею общеславянского освобождения путем славянской революции». Сторонники войны к этому времени появились и в правительстве, и в самой царской семье; все понимали, что дальнейшее промедление уронит престиж России в мире и еще больше усилит раскол между властью и обществом. Действительно, на что-то определенное надо было решаться. Как писал П. А. Вяземский: «Турки не виноваты, что Бог создал их магометанами, а от них требуют христианских добродетелей. Это нелепо. Высылайте их из Европы, если можете, или окрестите их, если сумеете... Когда Наполеон III поднял итальянский вопрос, он вместе с ним поднял и двухсоттысячную армию и в три недели разгромил Австрию. А мы дразним и раздражаем, и совершенно бессовестно, Турцию...»
В сентябре 1876 года Александр II объявил о мобилизации армии, к началу военных действий российские вооруженные силы насчитывали 460 тысяч регулярных войск и 546 тысяч — в запасных частях. В то же время Горчакову удалось добиться от Австро-Венгрии обещания соблюдать нейтралитет в случае войны России с Турцией и препятствовать вступлению в этот конфликт других держав. В награду Вена выторговала у Петербурга право выбора времени и способа занятия своими войсками Боснии и Герцеговины. Российский МИД приложил немало усилий, чтобы убедить Англию в том, что Петербург не вынашивает планов захвата средиземноморских проливов или Балкан. Лондон не слишком поверил этим заверениям и на протяжении всей войны стоял за спиной Порты, помогая ей и оружием, и дипломатическими демаршами. Наконец, 4 апреля 1877 года была заключена русско-румынская конвенция, которая обеспечивала свободный проход русских войск через румынскую территорию. Дипломатическая подготовка войны на этом завершилась, пришло время штыков и пушек.
Выражая мнение противников войны, министр финансов М. X. Рейтерн предпринял последний шаг, составив записку, в которой умолял императора не начинать военных действий. Министр писал о том, что реформы, проводимые в России, еще далеки от завершения и требуют значительных капиталовложений. В таких условиях финансовая система страны может не выдержать новых нагрузок, что приведет к катастрофе. Александр Николаевич прекрасно сознавал справедливость опасений Рейтерна и его единомышленников, но раздраженно заметил министру, что ни он, ни наследник не допустят нового унижения России. В начале 1877 года речь действительно шла о чести империи, ее месте и весе в мире.
12 апреля 1877 года Александр II, прибыв к войскам, издал в Кишиневе Манифест о начале войны с Турцией. Это вызвало волну энтузиазма в обществе — только на санитарные нужды армии население России пожертвовало 14 миллионов рублей. Все внутренние проблемы были решительно отодвинуты на второй план, власть и общество силой обстоятельств стали союзниками на время русско-турецкого конфликта. Все пять сыновей императора побывали на этой войне, а старшие (Александр, Владимир, Алексей) активно участвовали в сражениях и месяцами находились на передовой. Сам Александр Николаевич был с армией до падения Плевны, он хотел стать свидетелем подвигов своих войск, разделить с ними тяготы боевых действий и условий военного времени. Главнокомандующим войсками был назначен брат царя, великий князь Николай Николаевич, сам же монарх возглавлял совещания только в критические моменты войны.
Европейская печать яростно напала на Россию, обвиняя ее в желании захватить Балканы и обосноваться на них. Англия даже грозила ввести флот в проливы, чтобы держать в напряжении Крым и юг Новороссии. Несмотря на эти угрозы, 12 апреля 1877 года русская армия вступила в пределы Румынии, после чего последняя объявила себя независимым королевством и разорвала дипломатические отношения с Турцией. 15 июля русские войска форсировали Дунай, вступили на территорию Болгарии и заняли Систов и Тырново. По плану, составленному Генеральным штабом, предполагалось в течение четырех-пяти недель дойти до турецкой столицы и добиться от Стамбула подписания мирного договора, подготовленного в Петербурге.
Одновременно с Балканским был открыт и Кавказский театр военных действий, который должен был связать турецкие силы в Малой Азии, но главная роль отводилась все же Дунайской армии, включавшей в себя и болгарское ополчение, насчитывавшее 7,5 тысяч человек. Прием, оказанный болгарским населением воинам-освободителям, превзошел все ожидания. Как свидетельствовал, например, полковник Савич: «Масса жителей болгар, греков и других национальностей встретила нас за городом с букетами и венками... Офицеры и солдаты не только были обвешены цветами, но в знак признательности болгары дарили платки носовые, вышитые золотом, выносили лучшие свои вина, раздавали булки целыми сотнями и не знали, чем еще выразить свою благодарность и любовь».
Русские войска не могли двигаться на Стамбул, имея на флангах сильные турецкие группировки. Поэтому, отправив отряд И. В. Гурко на Шипкинский перевал, соединяющий Северную и Южную Болгарию, главные силы армии начали действовать против Осман-паши, сосредоточившего в крепости Плевна 16 тысяч человек (позже турецкий гарнизон увеличился еще более). Взять Плевну с ходу не удалось, война затягивалась, да и на Кавказском фронте дела поначалу не заладились. Во второй половине июля 1877 года попытка взять Плевну силами относительно небольшого отряда потерпела неудачу. Потеряв в бою одного генерала, семьдесят четыре офицера и две тысячи двести семьдесят одного рядового, русские отступили. Второй штурм крепости принес еще большие потери, но результат его был столь же плачевен.
После этого Александр II запаниковал, спрашивая окружающих: «Что же это, второй Севастополь?» Императора можно понять. Его царствование началось с позорного поражения русской армии в Крымской войне, и до Русско-турецкой войны 1877-1878 годов Александр Николаевич серьезных битв не выигрывал (вряд ли таковыми можно считать покорение горцев Кавказа, длившееся несколько десятилетий, или завоевание рабовладельческих государств Средней Азии). У него не было навыка военных побед, у него не было духа победителя, а вот опыт побежденного он имел и ни в коем случае не хотел его обогащать.
Самое страшное для русской армии началось после «третьей Плевны», когда штурм, приуроченный к дню ангела императора, закончился чуть ли не катастрофой (было убито около тринадцати тысяч человек, среди них два генерала). Причем во время этого штурма был момент, когда генералу М. Д. Скобелеву удалось прорвать оборону противника и выйти на окраину Плевны. Однако, не получив подкрепления и отбив четыре контратаки турок, отряду пришлось отойти на прежние позиции. Великий князь Николай Николаевич, доказавший свою полную несостоятельность в качестве главнокомандующего, предложил отступить к Дунаю, чтобы собраться с силами. Против этого предложения резко выступил военный министр Д. А. Милютин, и дело дошло до того, что великий князь предложил министру возглавить армию. Кто знает, чем бы кончилась эта безобразная сцена, если бы император остался в Петербурге и не последовал за армией.
В те дни единственным «светлым пятном» на Балканском театре военных действий стала героическая оборона русской армией и болгарскими ополченцами Шипкинского перевала. «Шипкинское сидение» голодных и плохо одетых солдат вошло в историю как образец воинского долга и мужества, ведь потери среди защитников Шипки составили около половины их численного состава. Результатом действий отряда Гурко и вовремя подоспевшего ему на помощь Радецкого стало то, что подкрепление плевненскому гарнизону так и не смогло пробиться в Северную Болгарию. 18 ноября 1877 года, исчерпав все ресурсы обороны, Осман-паша и 43 398 турецких солдат и офицеров сдались в плен.
Александр II назвал главным героем плевненской эпопеи Д. Милютина, который не только всегда был уверен в победе, но и указал ее пути, вызвав под Плевну генерала Тотлебена, организовавшего ее правильную осаду. В честь плененного Осман-паши был дан торжественный завтрак, на котором император возвратил турецкому военачальнику его саблю и пообещал, что, находясь в России, тот «не будет иметь причин к какому-либо недовольству». Поступок монарха напоминает поведение Петра I после Полтавской битвы, но вряд ли Александр Николаевич вспомнил о предке, просто он привык воздавать должное мужеству врага.
Чем же еще занимался монарх во время осады Плевны? Главной его заботой были раненые солдаты и офицеры, которых он не только ежедневно навещал в госпиталях, но и подбирал в свою коляску прямо на поле сражения. Князь В. И. Черкасский, наблюдавший это своими глазами, писал: «Видя его в лазаретных палатках, похудевшего, грустного, истомленного... приходит на ум сближение его здесь роли с ролью Людовика Святого в крестовых походах...» Во время кампании Александр Николаевич переболел приступом астмы, катаром верхних дыхательных путей, лихорадкой и чем-то вроде дизентерии, но больше всего его донимали тревога за исход войны, истощающее духовно и физически нервное напряжение.
Тяготы, выпавшие на его долю, не прошли бесследно. По свидетельству одного из очевидцев: «Когда царь уезжал на войну — это был высокий и красивый воин, державшийся очень прямо, несколько склонный к полноте. Когда он возвратился, его с трудом можно было узнать. Щеки его отвисли, глаза потускнели, фигура согнулась, все тело исхудало так, что казалось, это была кожа да кости. Несколько месяцев было достаточно, чтобы он превратился в старика». Схожее впечатление сложилось и у фрейлины императрицы А. А. Толстой. «Я знаю — писала она, — многие бранили его за присутствие в армии, но они не учитывали того, какую радость приносил он, посещая госпитали или, как это бывало неоднократно, подбирая в свою коляску раненых солдат после боя. Мы были поражены его изменившимся внешним обликом, когда он вернулся в Россию. Поразительная худоба свидетельствовала о перенесенных испытаниях. У него так исхудали руки, что кольца сваливались с пальцев. Доктор Боткин говорил мне, что вся свита Государя беспрестанно жаловалась, ворчала и только помышляла, как вырваться из этой каторги (доктор, кстати, называл императорскую свиту „разлагающимися человеческими остатками“ — Л. Л.) Он один был ясен и терпелив, несмотря на тяжесть положения».
Изменения в облике императора являлись следствием, видимо, не только физических лишений и опасностей, которым не раз подвергалась ставка главнокомандующего под Плевной. Александр Николаевич еще до начала войны находился во власти странного предчувствия. Ему казалось, что если начнется вооруженный конфликт с Турцией, то он скоропостижно скончается, подобно своему отцу. Эта мучительная мысль преследовала его настолько упорно, что перед отъездом в армию в апреле 1877 года Александр II вызвал к себе в Ливадию наследника престола великого князя Александра Александровича и наставлял его, как действовать в случае внезапной кончины монарха. Жить под грузом постоянных мыслей о смерти очень тяжело, но на этот раз все обошлось одними предчувствиями.
Сан-Стефанский мирный договор между Россией и Османской империей, подписанный 19 февраля (в день освобождения крестьян в 1861 году) 1878 года, значительно изменил карту Балкан. Благодаря победе России Румыния, Сербия и Черногория получили независимость, а Болгария превратилась в вассальное княжество, связанное с Турцией лишь уплатой ей ежегодной дани. Предполагалось, что в течение двух лет в Болгарии останутся русские войска, которые должны были обеспечить соблюдение условий договора. России возвращалась Южная Бессарабия, потерянная ею в 1856 году, а на Кавказе она приобретала Каре, Ардаган, Батум и Баязет. Договор разделял европейские и азиатские владения Османской империи, что заметно ослабляло ее экономический и политический потенциал. 230 тысяч болгар подписали благодарственный адрес, направленный Александру II, а день 19 февраля (3 марта) до сих пор отмечается в Болгарии как национальный праздник. Однако, как оказалось, дипломатические бои вокруг Балканского полуострова на этом не закончились.
Основные положения Сан-Стефанского мирного договора вызвали резкий протест со стороны ведущих европейских держав. Их не устраивало усиление позиций России на Балканах и на Кавказе, «оккупация», по их выражению Болгарии русскими войсками, значительное ослабление Османской империи, которую они рассматривали как противовес «русской экспансии» в Европе. Особые усилия для пересмотра договора проявили Англия и Австро-Венгрия, угрожавшие созданием новой антироссийской военной коалиции. В Петербурге осознавали близость и опасность новой войны. Д. А. Милютин записал в те годы в дневнике: «Англия лезет в драку и, несмотря на нашу уступчивость придумывает все новые предлоги для разрыва». Вести войну против коалиции европейских государств Россия в тот момент не могла в силу многих причин (к примеру, рубль в 1878 году стал стоить 40 копеек), а ее попытки решить дело дипломатическим путем к успеху не привели. В итоге ей пришлось согласиться на пересмотр Сан-Стефанского договора на международном конгрессе, который и открылся и Берлине 1 июня 1878 года.
Здесь российским дипломатам, прибывшим на конгресс под руководством Горчакова, пришлось столкнуться с сильными противниками, тем более что Петербург явно не угадал с составом делегации. 80-летний Горчаков был к тому времени уже серьезно болен, Убри всегда считался лишь исполнительным чиновником, а Шувалов имел слабое представление о Балканах, да еще и недолюбливал руководителя делегации. Горчаков был настолько немощен, что в день открытия конгресса его внесли в зал на кресле, а в дальнейшем здоровье не всегда позволяло Александру Михайловичу присутствовать на ежедневных заседаниях. Правда, это не помешало ему сделать достаточно важный вывод после первых встреч с Бисмарком и министром иностранных дел Австро-Венгрии Андраши. «Общее впечатление, — писал он Александру II, — вынесенное мною от конгресса, то, что дальнейший расчет на Союз трех императоров есть иллюзия». На полях послания канцлера самодержец сделал пометку: «Это также и мое мнение».
Как это ни обидно, большое влияние на исход Берлинского конгресса оказал роковой промах именно руководителя российской делегации. Престарелый канцлер по ошибке показал премьер-министру Англии Б. Дизраэли секретную карту, разработанную в МИДе, на которой были обозначены максимально возможные территориальные уступки России в пользу Турции. Понятно, что после этого англичане, да и другие участники конгресса, ни на что меньшее уже не хотели соглашаться. В результате территория Болгарии была разделена на Северную и Южную, и независимым от Турции стал только Север. Австро-Венгрия получила право оккупировать Боснию и Герцеговину, а в Закавказье, полностью завоеванном Россией, за ней остались только Каре, Ардаган и Батум. С тяжелым сердцем Горчаков написал императору, что Берлинский конгресс: «... есть самая черная страница в моей биографии». Александр II, желая утешить и поддержать старого канцлера, начертал на полях: «И в моей тоже». Он тем самым как бы разделял вину с главным дипломатом страны, но руководство МИДа с 1879 года понемногу переходило в руки Гирса, нового ставленника императора.