Страница:
Император же был доволен деятельностью диктатора. 30 августа 1880 года Лорис-Меликов получил высшую награду империи — орден Андрея Первозванного, а также был назначен министром внутренних дел. Слишком долгое существование диктатуры в России было противно взглядам императора. Упраздняя Верховную распорядительную комиссию, Александр II писал Михаилу Тариеловичу: «Прискорбные события последних лет, выразившиеся целым рядом злодейских покушений, вынудили меня учредить... верховную распорядительную комиссию и облечь Вас чрезвычайными полномочиями для борьбы с преступною пропагандою... Последствия вполне оправдали мои ожидания. Настойчиво и разумно следуя в течение шести месяцев указанным мною путем к умиротворению и спокойствию общества... Вы достигли таких успешных результатов, что оказалось возможным если не вовсе отменить, то значительно смягчить действие принятых временно чрезвычайных мер, и ныне Россия может спокойно вступить на путь мирного развития». К сожалению, император выдавал желаемое за действительное. В конце января 1881 года бывший диктатор представил государю доклад, в котором предлагал план преобразования высших органов государственной власти. Здесь же с гордостью отмечалось, что с февраля 1880 года по январь 1881 года в России не произошло ни одного террористического акта. Граф, как и монарх, оказался чересчур большим оптимистом, а меры, предложенные им, будучи неплохими по сути, явно запоздали по времени их осуществления.
Убийство Освободителя
Борьба Зимнего дворца и революционных народников подходила к концу, и ее печальный финал был неотвратим, несмотря на то, что консерваторы попытались принять собственные меры против террористов. В начале 1881 года тринадцать деятелей, имена которых остались для современников и историков неизвестными, объединились в Тайную Антисоциалистическую Лигу (Т.А.С.Л.) «Наш девиз, — писал один из этих деятелей, — „Бог и Царь“, наш герб — звезда с семью лучами и крестом в центре. Ныне нас... насчитывается около двухсот агентов, и число их непрерывно растет во всех уголках России». Что касается числа агентов Т.А.С.Л., двести — это явное преувеличение, хотя мы знаем, что лиге покровительствовала сама княгиня Юрьевская, пытавшаяся любой ценой спасти своего венценосного супруга. Вообще же легионерам-любителям оказалось не под силу играть на чужом поле (конспирация, террор) с настоящими профессионалами. Видимо, поэтому никакой реальной помощи от Лиги император так и не дождался.
Между тем вокруг монарха не только сжималось кольцо «охотников», но и сгущались полумистические тучи примет и предзнаменований. Недели за две до своей гибели Александр Николаевич стал каждое утро находить на подоконнике спальни убитых и растерзанных голубей. Выяснилось, что огромная хищная птица поселилась на крыше Зимнего дворца, но все попытки ее поймать оказались тщетными. Наконец, поставили капкан. Совладать с ним в полете птица все же не сумела и рухнула на Дворцовую площадь. Хищником оказался коршун таких исполинских размеров, что чучело его было помещено в Кунсткамеру. Позже об эпопее с хищником вспомнят, как о мрачном и последнем предзнаменовании александровского царствования, но все это будет позже...
Однажды гадалка предсказала Александру II, что у него будет трудная жизнь, полная смертельных опасностей. В общем-то не надо быть провидцем, чтобы напророчить самодержцу трудности и опасности на его жизненном пути. Однако дама, гадавшая Александру Николаевичу, поведала ему, что он умрет от седьмого покушения, произведенного на его жизнь. Если у вас есть желание, посчитайте, сколько покушений пережил император, включая бомбу Рысакова, и окажется, что гадалка не ошиблась. Она, правда, не смогла (или не захотела) поведать ему о тех покушениях, которые готовились, но по тем или иным причинам не состоялись. А ведь было и такое...
Александра Михайлова давно привлекал Каменный мост, перекинутый через Екатерининский канал. Императорский экипаж, следуя с Царскосельского вокзала в Зимний дворец, никак не мог миновать этот мост. Когда Михайлов поделился своими наблюдениями с товарищами, возникла идея минировать этот мост и взорвать его под царским экипажем. Осуществление этого плана поручили, конечно, Желябову.
Опыт подпольной работы научил народовольцев прежде всего основательности. На разведку по поводу минирования моста выехала целая экспедиция: на руле лодки — Макар Тетерка, на веслах — Желябов. Кроме них, Баранников, Пресняков, Грачевский. Осмотрели мощные опоры, промерили дно под мостом. Выяснилось, что динамит необходимо заложить в опоры моста, что можно сделать только под водой. Взрывать же удобнее всего с мостков, на которых прачки полоскали белье. Кибальчич подсчитал, что для успешного покушения нужно семь пудов взрывчатки. Он же придумал и оболочку для нее — четыре гуттаперчевые подушки. Их спустили с лодки к опорам моста, провода подвели под мостки прачек. Однако позже от взрыва опор моста решили отказаться, поскольку стопроцентной уверенности в удаче покушения не было, да и лишние жертвы были народовольцам ни к чему. Впрочем, это не означало, что от взрывов в людных местах радикалы раз и навсегда отказались.
Малая Садовая улица, дом графа Менгдена, в котором сдается внаем полуподвал. 7 января 1881 года в нем открывает сырную лавку «крестьянская семья Кобозевых» — члены ИК «Народной воли» Анна Якимова и Юрий Богданович. Снова подкоп, узкая галерея-полумогила, страх перед возможным обвалом, угроза неожиданного посещения квартиры полицией. Последнее реальнее всего. Не та полиция стала в Петербурге, да и дворники не те. Сделались они пугливее, настороженнее, опытнее. Вот и к Кобозевым дворник в конце февраля привел ревизию: участкового пристава и известного техника генерал-майора Мравинского — эксперта полиции.
Запах сыров, скопившийся в полуподвале, так шибал в нос, что генерал не чаял, как поскорее выбраться на свежий воздух. Видимо, поэтому он поинтересовался лишь обшивкой стен, постучал в нескольких местах каблуком в половицы да спросил о происхождении сырого пятна в кладовой. «Сметану пролили, ваше благородие», — отвечал Богданович. А здесь же стояли сырные бочки, наполненные землей из подкопа, куча земли лежала на полу у стены, прикрытая рогожами и драными половиками. Генералу вникать в эти «мелочи» было недосуг. Впрочем, подкоп террористам так и не понадобился.
1 марта 1881 года Александр Николаевич рассказал жене, как он намерен провести текущий день: через полчаса он отправлялся в Михайловский манеж на развод караулов, оттуда собирался к кузине, великой княгине Екатерине Михайловне, жившей поблизости от манежа. Без четверти три монарх обещал вернуться домой и повести супругу на прогулку в Летний сад.
Император выехал из Зимнего дворца в три четверти первого в карете, сопровождаемой шестью терскими казаками. Седьмой сидел на козлах, слева от кучера. Трое полицейских, во главе с полицмейстером А. И. Дворжицким, следовали за каретой в санях. По окончании развода караулов государь вместе с великим князем Михаилом Николаевичем отправился к кузине, а в два часа десять минут вышел от нее и сел в карету, сказав кучеру: «Той же дорогой домой». Проехав Инженерную улицу и повернув на Екатерининский канал, он поздоровался с караулом от 8-го флотского экипажа, возвращающегося с развода. По набережной кучер пустил лошадей рысью, но не успел проехать и ста метров, как раздался оглушительный взрыв, повредивший карету императора. Не будем пытаться беллетризировать дальнейшие события и передадим слово полицмейстеру Дворжицкому как главному свидетелю происшедшего.
"Проехав после взрыва еще несколько метров, — писал тот, — экипаж его величества остановился, я тотчас подбежал к карете государя, помог ему выйти и доложил, что преступник задержан. Государь был совершенно спокоен. На вопрос мой о состоянии его здоровья он ответил: «Слава Богу, я не ранен». Видя, что карета государя повреждена, я решил предложить его величеству поехать в моих санях во дворец. На это предложение государь сказал: «Хорошо, только покажите преступника» Кучер Фрол тоже просил государя сесть в карету и поехать дальше, но его величество, не сказав ничего на просьбу кучера, вернулся и направился... по тротуару, влево от него казак Мочаев, бывший на козлах его величества, за Мочаевым — 4 спешившихся казака с лошадьми. Пройдя несколько шагов, государь поскользнулся, но я успел его поддержать.
Царь подошел к Рысакову. Узнав, что преступник мещанин, его величество, не сказав ни слова, повернулся и медленно направился в сторону Театрального моста. В это время его величество был окружен с одной стороны взводом 8-го флотского экипажа, а с другой конвойными казаками. Тут я вторично позволил себе обратиться к государю с просьбой сесть в сани и уехать, но он остановился, несколько задержался, а затем ответил: «Хорошо, только покажите мне прежде место взрыва». Исполняя волю государя, я повернулся наискось к месту взрыва, но не успел сделать и трех шагов, как был оглушен новым взрывом, ранен и свален на землю.
Вдруг среди дыма и снежного тумана я услыхал слабый голос его величества: «Помоги» Предполагая, что государь только тяжело ранен, я приподнял его с земли и тут с ужасом увидел, что ноги его величества раздроблены и кровь из них сильно струилась..." Скажем прямо, охрана императора осуществлялась из рук вон плохо, и это не было секретом для высших чинов тогдашней полиции. Один из них говорил, что генерал-губернатор Петербурга обязан был всегда лично сопровождать императора и не позволять ему покидать карету в столь критической ситуации. Однако со времен А. Е. Зурова (конец 1870-х годов) сочли, что гвардейскому офицеру неприлично ездить за государем, и эту задачу возложили на полицмейстера. Дворжицкий же, по мнению того же источника, « на главную свою обязанность смотрел как на дело, которое само собой сделается» — он больше красовался перед прохожими, чем думал о безопасности государя.
Александр II, как и его убийца Игнатий Гриневицкий, умерли одновременно, один в Зимнем дворце, другой в тюремном госпитале73. Александр Николаевич свято исполнил один из заветов своего отца. «Глава монархического государства, — говорил ему Николай I, — теряет и позорит себя, уступив на шаг восстанию. Его обязанность поддерживать силою права свои и предшественников. Его долг пасть, если суждено, но... на ступенях трона...» В 15 часов 35 минут 1 марта 1881 года с флагштока Зимнего дворца пополз вниз черно-желтый императорский штандарт. А у гроба деда стоял 12-летний великий князь Николай Александрович, которому предстояло стать последним императором России и встретить не менее мученическую смерть...
И все смешалось в государстве Российском. По данным газеты «Новое время», только на Выборгской стороне Петербурга было арестовано около 200 ни в чем не повинных граждан. В провинции толпы простолюдинов избивали помещиков и интеллигентов, приговаривая: «А, вы рады, что царя убили, вы подкупили убить его за то, что он освободил нас». Около важнейших зданий Петербурга предлагалось проложить противоминные разряжающие кабели, вокруг резиденции нового императора устанавливались рогатки и постоянно дежурили патрули. Паника в «верхах» действительно достигла своего апогея. С этой точки зрения характерны инструкции, данные Александру III его давним наставником К. П. Победоносцевым: «Когда собираетесь ко сну, извольте запирать за собою двери, — не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до выходной. Доверенный человек должен внимательно следить за замками и наблюдать, чтоб внутренние задвижки у створчатых дверей были задвинуты».
Настал черед и фантастических описаний деятельности коварных и хитроумных, как Улисс, революционеров. Говорили о загадочных отравленных пилюлях, якобы присланных императору из-за границы; о трех молодых людях, заказавших у портного кафтаны придворных певчих и намеревавшихся, видимо, проникнуть в Зимний дворец не для того, чтобы спеть фрейлинам серенаду; о миллионных суммах денег, будто бы найденных у Желябова при аресте. Впрочем, некоторые планы народовольцев обгоняли самую буйную фантазию обывателей.
С двадцатых чисел марта ИК разрабатывал операцию по освобождению арестованных и осужденных «по делу 1 марта» товарищей. Их предполагалось отбить по пути к месту казни силами 200-300 рабочих, разделенных на три группы. Рабочих должны были поддержать все петербургские и кронштадтские офицеры, входящие в военную организацию «Народной воли». Группы нападавших планировалось разместить на трех улицах, выходивших на Литейный проспект. Когда кортеж с цареубийцами проходил бы среднюю группу, все три — по сигналу — должны были броситься вперед, увлекая за собой толпу. Боковым группам шумом следовало отвлечь на себя внимание части войск с тем, чтобы офицеры, идущие в средней группе, могли добраться до осужденных и скрыться с ними в толпе.
Неизвестно, было ли в распоряжении народовольцев требуемое количество рабочих, но что касается офицеров, то они согласились участвовать в нападении на кортеж с осужденными. Исполнительный комитет в последний момент отказался от своего плана, поскольку пятеро осужденных были окружены невиданным конвоем (всего в оцеплении места казни было задействовано от 10 до 12 тысяч солдат). 3 апреля А. Желябов, С. Перовская, Н. Кибальчич, А. Михайлов и Н. Рысаков были повешены на Семеновском плацу. Это была последняя публичная казнь в России.
Вообще же с самого начала царствования нового императора его отношения с «Народной волей» и другими народническими кружками приняли характер непримиримых военных действий, причем победа в них все явственнее склонялась на сторону правительства. Да, террористам удалось заставить монарха переехать из Зимнего дворца в Гатчину, но вряд ли это можно считать значительным успехом революционеров. Причиной смены резиденции императором стал не столько страх (личную храбрость Александр III проявлял не только прежде, во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов, но проявит ее и позже, скажем, во время крушения царского поезда в Борках), сколько желание уберечь страну от потрясений, которые были бы неизбежны в случае второго удачного покушения на главу государства.
Да и обдумывал Александр Александрович в Гатчине совсем не проекты конституционной реформы, как требовали продолжавшие угрожать ему народовольцы, а предложения по полному искоренению крамолы и установлению в империи спокойствия и порядка. Жандармский подполковник Г. П. Судейкин рекомендовал бороться с революционерами их же оружием, ответить на создание антиправительственного подполья учреждением подполья, действующего под контролем полиции (позже сходную тактику использует знаменитый С. В. Зубатов). Проект подполковника был Высочайше одобрен, и вскоре уже сами оставшиеся на свободе народовольцы не могли с уверенностью сказать, какой из кружков образован ими, а какой контролируется Судейкиным.
К весне 1882 года с революционным народничеством было покончено: все члены «великого ИК» или были арестованы, или вынуждены были эмигрировать. Это не означало, что жизни императора не угрожали покушения революционеров, зараза политического террора глубоко проникла в радикальное движение и с годами вновь дала уродливые всходы. Однако покушения на какое-то время потеряли организованно-партийный характер, став, как в 1860-х годах, делом индивидуальным, то есть достаточно случайным. На ближайшие двадцать лет опасность убийства монарха резко уменьшилась, позже она вообще сошла на нет, поскольку боевые группы социалистов-революционеров сосредоточили огонь против видных министров Николая II.
Вернемся, однако, в 1881 год. Сразу после убийства Александра Николаевича Лорис-Меликов обратился к новому монарху с вопросом: должен ли он, согласно инструкции полученной накануне от покойного императора, велеть публиковать Манифест о созыве комиссии и выборных? Без малейших колебаний Александр III ответил: «Я всегда буду уважать волю отца. Велите печатать завтра же». Однако глубокой ночью с 1 на 2 марта Лорис-Меликов получил распоряжение приостановить печатание Манифеста. Начиналось новое царствование, всходила звезда императора, который исповедовал совершенно иные, нежели Александр II, методы решения насущных задач, стоящих перед Россией.
Кто же виноват в трагедии, случившейся на Екатерининской набережной? Кто виноват в неудачах, постигших Александра II во второй половине его царствования? Кто виноват? — без этого вопроса вряд ли может обойтись любая работа, посвященная истории России. Можно сформулировать проблему мягче: почему такое стало возможно? Суть от этого не изменится. Вряд ли мои собеседники будут удовлетворены, если инициатор разговора отделается простой констатацией того факта, что во всем виновато одиночество Александра Николаевича. Можно, конечно, попытаться обвинить в происшедшем какой-нибудь общественный лагерь. Но над такими попытками издевался еще Г. Гейне, когда писал:
Зимний дворец искренне считал, что он облагодетельствовал крестьянство, позаботился о введении в стране современной системы судопроизводства, укрепил военную мощь государства, поднял на новую ступень развития его просвещение и культуру, не забыв и об интересах первого сословия. Однако «верхи» старательно скрывали, что считают реформаторскую деятельность в основном завершенной. Реформа высших органов власти, изменение образа правления ими не планировались и могли произойти только случайно, под давлением чрезвычайных обстоятельств. Революционеры же вроде бы исходили из того, что царизм обманул крестьянство, разорил его и не уравнял на деле в правах с другими сословиями; с их точки зрения, он отделался от общества жалкими подачками, сохранив свою власть в неприкосновенности.
Эти обвинения лежали на поверхности, служили, так сказать, лозунговым обеспечением действий революционных организаций. Главное же заключалось в том, что идеал равенства и справедливости виделся народникам в свободном общинном устройстве будущей России, вне рамок общины этого идеала не существовало. Император же своими реформами, быть может, невольно, дал сигнал к более быстрому развитию капитализма, который разрушал прежде всего именно крестьянскую общину. Поэтому в столкновении революционеров и власти речь шла не просто об обмане народа и общества, а о лишении их светлого будущего — какие уж тут компромиссы!?
Что же касается террористического метода борьбы, выбранного народниками, то и здесь все обстоит не так просто. Сразу отбросим разговоры об особой кровожадности или иных патологиях, якобы свойственных российским революционерам75. Иначе нам придется обращаться не к историкам, а к психиатрам. Кстати, а вам не кажется, что покушения на жизнь венценосцев начали отнюдь не радикалы? Оправдывая отстранение от престола Ивана Антоновича, Петра III, Павла I, их преемники создавали опасный для династии прецедент. Ведь незаконные убийства монархов в данных случаях трактовались как «правильные», логичные и потому вроде бы законные. Вряд ли после этого можно было всерьез рассчитывать на то, что общество постоянно будет придерживаться принципа, провозглашенного древними римлянами: «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку». Но дело не только в этом. Интересно было бы знать, почему индивидуальные покушения, совершавшиеся по конкретным поводам (Каракозов — обман крестьян реформой 1861 года; Березовский — разгром польского восстания 1863 года, Соловьев — расправа правительства с мирными пропагандистами), стали для народников конца 1870-х годов делом принципа, методом переустройства страны?
Не потому ли, что император и члены его правительства в свое время не захотели прислушаться к справедливым даже не требованиям, а предложениям общества (в том числе и революционной его части)? Ведь тот же народнический террор в 1870-х годах прошел ряд стадий и на некоторых из них его можно было легко и безболезненно остановить. Трепов пострадал потому, что нарушил законы Российской империи; высшие полицейские чины — оттого, что в тюрьмах и ссылках не соблюдались правила содержания арестованных и осужденных; агенты полиции и предатели были убиты, так как «Земля и воля» и «Народная воля», будучи организациями подпольными, оказались вынужденными защищаться от провала, грозившего их членам многолетним заключением в местах весьма отдаленных. Могло ли правительство на этих этапах способствовать прекращению революционного террора? Конечно, могло, но не захотело, не осмелилось, не поверило в романтический идеализм оппонентов. Когда же террор стал для народников методом переустройства общества, никакие договоренности между ними и властью были уже невозможны76.
Причины «охоты на царя» или «на красного зверя», устроенной «Народной волей», заключались не только в том, что император был уникальной фигурой, символом чего-то... Стоп! Давайте спросим себя: символом чего являлся Александр II в конце 1870-х годов? Помимо всего прочего он ведь был еще и символом неразвитости российской политической жизни, ее недостаточной цивилизованности. Для любой страны, переживающей период коренных реформ и бурных перемен всех сфер жизни, самым важным в общественной жизни становится политический центр, а самой разумной линией поведения — политика центризма. Это происходит вовсе не потому, что эта политика является совершенной и отвечающей интересам всех слоев общества. Дело в том, что без создания оберегаемого всеми общественными лагерями центра очень быстро происходит непродуктивное в своей основе столкновение крайне правых и крайне левых сил. Самое же безысходное при таком развитии событий заключается в том, что даже окончательная на первый взгляд победа тех или других не приводит к установлению спокойствия в стране. Рано или поздно за «сокрушительной» победой следует не менее сокрушительное поражение, приносящее стране новый политический кризис.
С другой стороны, истинный центризм не может быть метаниями из стороны в сторону в попытках соединить несоединимое. Он представляет собой поиск у правых и левых приемлемых конструктивных решений, способных привести общество к намеченной им цели и одновременно примирить в конкретной работе противоборствующие стороны. Политический центр становится щитом против экстремизма, неуемных социальных фантазий, которые не поддерживаются и не могут поддерживаться здравомыслящими силами. В политических битвах, кипевших в империи, Александр II попытался занять исключительное, уникальное положение — он хотел один олицетворять тот центр общественной жизни, который призван амортизировать действия крайне правых и крайне левых сил.
Между тем вокруг монарха не только сжималось кольцо «охотников», но и сгущались полумистические тучи примет и предзнаменований. Недели за две до своей гибели Александр Николаевич стал каждое утро находить на подоконнике спальни убитых и растерзанных голубей. Выяснилось, что огромная хищная птица поселилась на крыше Зимнего дворца, но все попытки ее поймать оказались тщетными. Наконец, поставили капкан. Совладать с ним в полете птица все же не сумела и рухнула на Дворцовую площадь. Хищником оказался коршун таких исполинских размеров, что чучело его было помещено в Кунсткамеру. Позже об эпопее с хищником вспомнят, как о мрачном и последнем предзнаменовании александровского царствования, но все это будет позже...
Однажды гадалка предсказала Александру II, что у него будет трудная жизнь, полная смертельных опасностей. В общем-то не надо быть провидцем, чтобы напророчить самодержцу трудности и опасности на его жизненном пути. Однако дама, гадавшая Александру Николаевичу, поведала ему, что он умрет от седьмого покушения, произведенного на его жизнь. Если у вас есть желание, посчитайте, сколько покушений пережил император, включая бомбу Рысакова, и окажется, что гадалка не ошиблась. Она, правда, не смогла (или не захотела) поведать ему о тех покушениях, которые готовились, но по тем или иным причинам не состоялись. А ведь было и такое...
Александра Михайлова давно привлекал Каменный мост, перекинутый через Екатерининский канал. Императорский экипаж, следуя с Царскосельского вокзала в Зимний дворец, никак не мог миновать этот мост. Когда Михайлов поделился своими наблюдениями с товарищами, возникла идея минировать этот мост и взорвать его под царским экипажем. Осуществление этого плана поручили, конечно, Желябову.
Опыт подпольной работы научил народовольцев прежде всего основательности. На разведку по поводу минирования моста выехала целая экспедиция: на руле лодки — Макар Тетерка, на веслах — Желябов. Кроме них, Баранников, Пресняков, Грачевский. Осмотрели мощные опоры, промерили дно под мостом. Выяснилось, что динамит необходимо заложить в опоры моста, что можно сделать только под водой. Взрывать же удобнее всего с мостков, на которых прачки полоскали белье. Кибальчич подсчитал, что для успешного покушения нужно семь пудов взрывчатки. Он же придумал и оболочку для нее — четыре гуттаперчевые подушки. Их спустили с лодки к опорам моста, провода подвели под мостки прачек. Однако позже от взрыва опор моста решили отказаться, поскольку стопроцентной уверенности в удаче покушения не было, да и лишние жертвы были народовольцам ни к чему. Впрочем, это не означало, что от взрывов в людных местах радикалы раз и навсегда отказались.
Малая Садовая улица, дом графа Менгдена, в котором сдается внаем полуподвал. 7 января 1881 года в нем открывает сырную лавку «крестьянская семья Кобозевых» — члены ИК «Народной воли» Анна Якимова и Юрий Богданович. Снова подкоп, узкая галерея-полумогила, страх перед возможным обвалом, угроза неожиданного посещения квартиры полицией. Последнее реальнее всего. Не та полиция стала в Петербурге, да и дворники не те. Сделались они пугливее, настороженнее, опытнее. Вот и к Кобозевым дворник в конце февраля привел ревизию: участкового пристава и известного техника генерал-майора Мравинского — эксперта полиции.
Запах сыров, скопившийся в полуподвале, так шибал в нос, что генерал не чаял, как поскорее выбраться на свежий воздух. Видимо, поэтому он поинтересовался лишь обшивкой стен, постучал в нескольких местах каблуком в половицы да спросил о происхождении сырого пятна в кладовой. «Сметану пролили, ваше благородие», — отвечал Богданович. А здесь же стояли сырные бочки, наполненные землей из подкопа, куча земли лежала на полу у стены, прикрытая рогожами и драными половиками. Генералу вникать в эти «мелочи» было недосуг. Впрочем, подкоп террористам так и не понадобился.
1 марта 1881 года Александр Николаевич рассказал жене, как он намерен провести текущий день: через полчаса он отправлялся в Михайловский манеж на развод караулов, оттуда собирался к кузине, великой княгине Екатерине Михайловне, жившей поблизости от манежа. Без четверти три монарх обещал вернуться домой и повести супругу на прогулку в Летний сад.
Император выехал из Зимнего дворца в три четверти первого в карете, сопровождаемой шестью терскими казаками. Седьмой сидел на козлах, слева от кучера. Трое полицейских, во главе с полицмейстером А. И. Дворжицким, следовали за каретой в санях. По окончании развода караулов государь вместе с великим князем Михаилом Николаевичем отправился к кузине, а в два часа десять минут вышел от нее и сел в карету, сказав кучеру: «Той же дорогой домой». Проехав Инженерную улицу и повернув на Екатерининский канал, он поздоровался с караулом от 8-го флотского экипажа, возвращающегося с развода. По набережной кучер пустил лошадей рысью, но не успел проехать и ста метров, как раздался оглушительный взрыв, повредивший карету императора. Не будем пытаться беллетризировать дальнейшие события и передадим слово полицмейстеру Дворжицкому как главному свидетелю происшедшего.
"Проехав после взрыва еще несколько метров, — писал тот, — экипаж его величества остановился, я тотчас подбежал к карете государя, помог ему выйти и доложил, что преступник задержан. Государь был совершенно спокоен. На вопрос мой о состоянии его здоровья он ответил: «Слава Богу, я не ранен». Видя, что карета государя повреждена, я решил предложить его величеству поехать в моих санях во дворец. На это предложение государь сказал: «Хорошо, только покажите преступника» Кучер Фрол тоже просил государя сесть в карету и поехать дальше, но его величество, не сказав ничего на просьбу кучера, вернулся и направился... по тротуару, влево от него казак Мочаев, бывший на козлах его величества, за Мочаевым — 4 спешившихся казака с лошадьми. Пройдя несколько шагов, государь поскользнулся, но я успел его поддержать.
Царь подошел к Рысакову. Узнав, что преступник мещанин, его величество, не сказав ни слова, повернулся и медленно направился в сторону Театрального моста. В это время его величество был окружен с одной стороны взводом 8-го флотского экипажа, а с другой конвойными казаками. Тут я вторично позволил себе обратиться к государю с просьбой сесть в сани и уехать, но он остановился, несколько задержался, а затем ответил: «Хорошо, только покажите мне прежде место взрыва». Исполняя волю государя, я повернулся наискось к месту взрыва, но не успел сделать и трех шагов, как был оглушен новым взрывом, ранен и свален на землю.
Вдруг среди дыма и снежного тумана я услыхал слабый голос его величества: «Помоги» Предполагая, что государь только тяжело ранен, я приподнял его с земли и тут с ужасом увидел, что ноги его величества раздроблены и кровь из них сильно струилась..." Скажем прямо, охрана императора осуществлялась из рук вон плохо, и это не было секретом для высших чинов тогдашней полиции. Один из них говорил, что генерал-губернатор Петербурга обязан был всегда лично сопровождать императора и не позволять ему покидать карету в столь критической ситуации. Однако со времен А. Е. Зурова (конец 1870-х годов) сочли, что гвардейскому офицеру неприлично ездить за государем, и эту задачу возложили на полицмейстера. Дворжицкий же, по мнению того же источника, « на главную свою обязанность смотрел как на дело, которое само собой сделается» — он больше красовался перед прохожими, чем думал о безопасности государя.
Александр II, как и его убийца Игнатий Гриневицкий, умерли одновременно, один в Зимнем дворце, другой в тюремном госпитале73. Александр Николаевич свято исполнил один из заветов своего отца. «Глава монархического государства, — говорил ему Николай I, — теряет и позорит себя, уступив на шаг восстанию. Его обязанность поддерживать силою права свои и предшественников. Его долг пасть, если суждено, но... на ступенях трона...» В 15 часов 35 минут 1 марта 1881 года с флагштока Зимнего дворца пополз вниз черно-желтый императорский штандарт. А у гроба деда стоял 12-летний великий князь Николай Александрович, которому предстояло стать последним императором России и встретить не менее мученическую смерть...
И все смешалось в государстве Российском. По данным газеты «Новое время», только на Выборгской стороне Петербурга было арестовано около 200 ни в чем не повинных граждан. В провинции толпы простолюдинов избивали помещиков и интеллигентов, приговаривая: «А, вы рады, что царя убили, вы подкупили убить его за то, что он освободил нас». Около важнейших зданий Петербурга предлагалось проложить противоминные разряжающие кабели, вокруг резиденции нового императора устанавливались рогатки и постоянно дежурили патрули. Паника в «верхах» действительно достигла своего апогея. С этой точки зрения характерны инструкции, данные Александру III его давним наставником К. П. Победоносцевым: «Когда собираетесь ко сну, извольте запирать за собою двери, — не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до выходной. Доверенный человек должен внимательно следить за замками и наблюдать, чтоб внутренние задвижки у створчатых дверей были задвинуты».
Настал черед и фантастических описаний деятельности коварных и хитроумных, как Улисс, революционеров. Говорили о загадочных отравленных пилюлях, якобы присланных императору из-за границы; о трех молодых людях, заказавших у портного кафтаны придворных певчих и намеревавшихся, видимо, проникнуть в Зимний дворец не для того, чтобы спеть фрейлинам серенаду; о миллионных суммах денег, будто бы найденных у Желябова при аресте. Впрочем, некоторые планы народовольцев обгоняли самую буйную фантазию обывателей.
С двадцатых чисел марта ИК разрабатывал операцию по освобождению арестованных и осужденных «по делу 1 марта» товарищей. Их предполагалось отбить по пути к месту казни силами 200-300 рабочих, разделенных на три группы. Рабочих должны были поддержать все петербургские и кронштадтские офицеры, входящие в военную организацию «Народной воли». Группы нападавших планировалось разместить на трех улицах, выходивших на Литейный проспект. Когда кортеж с цареубийцами проходил бы среднюю группу, все три — по сигналу — должны были броситься вперед, увлекая за собой толпу. Боковым группам шумом следовало отвлечь на себя внимание части войск с тем, чтобы офицеры, идущие в средней группе, могли добраться до осужденных и скрыться с ними в толпе.
Неизвестно, было ли в распоряжении народовольцев требуемое количество рабочих, но что касается офицеров, то они согласились участвовать в нападении на кортеж с осужденными. Исполнительный комитет в последний момент отказался от своего плана, поскольку пятеро осужденных были окружены невиданным конвоем (всего в оцеплении места казни было задействовано от 10 до 12 тысяч солдат). 3 апреля А. Желябов, С. Перовская, Н. Кибальчич, А. Михайлов и Н. Рысаков были повешены на Семеновском плацу. Это была последняя публичная казнь в России.
Вообще же с самого начала царствования нового императора его отношения с «Народной волей» и другими народническими кружками приняли характер непримиримых военных действий, причем победа в них все явственнее склонялась на сторону правительства. Да, террористам удалось заставить монарха переехать из Зимнего дворца в Гатчину, но вряд ли это можно считать значительным успехом революционеров. Причиной смены резиденции императором стал не столько страх (личную храбрость Александр III проявлял не только прежде, во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов, но проявит ее и позже, скажем, во время крушения царского поезда в Борках), сколько желание уберечь страну от потрясений, которые были бы неизбежны в случае второго удачного покушения на главу государства.
Да и обдумывал Александр Александрович в Гатчине совсем не проекты конституционной реформы, как требовали продолжавшие угрожать ему народовольцы, а предложения по полному искоренению крамолы и установлению в империи спокойствия и порядка. Жандармский подполковник Г. П. Судейкин рекомендовал бороться с революционерами их же оружием, ответить на создание антиправительственного подполья учреждением подполья, действующего под контролем полиции (позже сходную тактику использует знаменитый С. В. Зубатов). Проект подполковника был Высочайше одобрен, и вскоре уже сами оставшиеся на свободе народовольцы не могли с уверенностью сказать, какой из кружков образован ими, а какой контролируется Судейкиным.
К весне 1882 года с революционным народничеством было покончено: все члены «великого ИК» или были арестованы, или вынуждены были эмигрировать. Это не означало, что жизни императора не угрожали покушения революционеров, зараза политического террора глубоко проникла в радикальное движение и с годами вновь дала уродливые всходы. Однако покушения на какое-то время потеряли организованно-партийный характер, став, как в 1860-х годах, делом индивидуальным, то есть достаточно случайным. На ближайшие двадцать лет опасность убийства монарха резко уменьшилась, позже она вообще сошла на нет, поскольку боевые группы социалистов-революционеров сосредоточили огонь против видных министров Николая II.
Вернемся, однако, в 1881 год. Сразу после убийства Александра Николаевича Лорис-Меликов обратился к новому монарху с вопросом: должен ли он, согласно инструкции полученной накануне от покойного императора, велеть публиковать Манифест о созыве комиссии и выборных? Без малейших колебаний Александр III ответил: «Я всегда буду уважать волю отца. Велите печатать завтра же». Однако глубокой ночью с 1 на 2 марта Лорис-Меликов получил распоряжение приостановить печатание Манифеста. Начиналось новое царствование, всходила звезда императора, который исповедовал совершенно иные, нежели Александр II, методы решения насущных задач, стоящих перед Россией.
Кто же виноват в трагедии, случившейся на Екатерининской набережной? Кто виноват в неудачах, постигших Александра II во второй половине его царствования? Кто виноват? — без этого вопроса вряд ли может обойтись любая работа, посвященная истории России. Можно сформулировать проблему мягче: почему такое стало возможно? Суть от этого не изменится. Вряд ли мои собеседники будут удовлетворены, если инициатор разговора отделается простой констатацией того факта, что во всем виновато одиночество Александра Николаевича. Можно, конечно, попытаться обвинить в происшедшем какой-нибудь общественный лагерь. Но над такими попытками издевался еще Г. Гейне, когда писал:
Что ж, постараемся дать более вразумительное, хотя и не окончательное резюме. Начнем с того, что уникальность поста монарха приводила к борьбе революционеров не с реакционерами и не с консерваторами, а именно с императором, как символом старой ненавидимой «прогрессистами» России. Возможности для компромисса в этой борьбе встречались очень редко, в частности, мирное решение вопросов, теоретически возможное в начале 1860-х годов, осталось далеко позади74. Теперь стороны абсолютно не понимали друг друга, да и не могли понять, поскольку тщательно скрывали от противника истинные цели своих действий.
Это все революции плод,
Это ее доктрина.
Всем виною Жан Жак Руссо,
Вольтер и гильотина...
Зимний дворец искренне считал, что он облагодетельствовал крестьянство, позаботился о введении в стране современной системы судопроизводства, укрепил военную мощь государства, поднял на новую ступень развития его просвещение и культуру, не забыв и об интересах первого сословия. Однако «верхи» старательно скрывали, что считают реформаторскую деятельность в основном завершенной. Реформа высших органов власти, изменение образа правления ими не планировались и могли произойти только случайно, под давлением чрезвычайных обстоятельств. Революционеры же вроде бы исходили из того, что царизм обманул крестьянство, разорил его и не уравнял на деле в правах с другими сословиями; с их точки зрения, он отделался от общества жалкими подачками, сохранив свою власть в неприкосновенности.
Эти обвинения лежали на поверхности, служили, так сказать, лозунговым обеспечением действий революционных организаций. Главное же заключалось в том, что идеал равенства и справедливости виделся народникам в свободном общинном устройстве будущей России, вне рамок общины этого идеала не существовало. Император же своими реформами, быть может, невольно, дал сигнал к более быстрому развитию капитализма, который разрушал прежде всего именно крестьянскую общину. Поэтому в столкновении революционеров и власти речь шла не просто об обмане народа и общества, а о лишении их светлого будущего — какие уж тут компромиссы!?
Что же касается террористического метода борьбы, выбранного народниками, то и здесь все обстоит не так просто. Сразу отбросим разговоры об особой кровожадности или иных патологиях, якобы свойственных российским революционерам75. Иначе нам придется обращаться не к историкам, а к психиатрам. Кстати, а вам не кажется, что покушения на жизнь венценосцев начали отнюдь не радикалы? Оправдывая отстранение от престола Ивана Антоновича, Петра III, Павла I, их преемники создавали опасный для династии прецедент. Ведь незаконные убийства монархов в данных случаях трактовались как «правильные», логичные и потому вроде бы законные. Вряд ли после этого можно было всерьез рассчитывать на то, что общество постоянно будет придерживаться принципа, провозглашенного древними римлянами: «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку». Но дело не только в этом. Интересно было бы знать, почему индивидуальные покушения, совершавшиеся по конкретным поводам (Каракозов — обман крестьян реформой 1861 года; Березовский — разгром польского восстания 1863 года, Соловьев — расправа правительства с мирными пропагандистами), стали для народников конца 1870-х годов делом принципа, методом переустройства страны?
Не потому ли, что император и члены его правительства в свое время не захотели прислушаться к справедливым даже не требованиям, а предложениям общества (в том числе и революционной его части)? Ведь тот же народнический террор в 1870-х годах прошел ряд стадий и на некоторых из них его можно было легко и безболезненно остановить. Трепов пострадал потому, что нарушил законы Российской империи; высшие полицейские чины — оттого, что в тюрьмах и ссылках не соблюдались правила содержания арестованных и осужденных; агенты полиции и предатели были убиты, так как «Земля и воля» и «Народная воля», будучи организациями подпольными, оказались вынужденными защищаться от провала, грозившего их членам многолетним заключением в местах весьма отдаленных. Могло ли правительство на этих этапах способствовать прекращению революционного террора? Конечно, могло, но не захотело, не осмелилось, не поверило в романтический идеализм оппонентов. Когда же террор стал для народников методом переустройства общества, никакие договоренности между ними и властью были уже невозможны76.
Причины «охоты на царя» или «на красного зверя», устроенной «Народной волей», заключались не только в том, что император был уникальной фигурой, символом чего-то... Стоп! Давайте спросим себя: символом чего являлся Александр II в конце 1870-х годов? Помимо всего прочего он ведь был еще и символом неразвитости российской политической жизни, ее недостаточной цивилизованности. Для любой страны, переживающей период коренных реформ и бурных перемен всех сфер жизни, самым важным в общественной жизни становится политический центр, а самой разумной линией поведения — политика центризма. Это происходит вовсе не потому, что эта политика является совершенной и отвечающей интересам всех слоев общества. Дело в том, что без создания оберегаемого всеми общественными лагерями центра очень быстро происходит непродуктивное в своей основе столкновение крайне правых и крайне левых сил. Самое же безысходное при таком развитии событий заключается в том, что даже окончательная на первый взгляд победа тех или других не приводит к установлению спокойствия в стране. Рано или поздно за «сокрушительной» победой следует не менее сокрушительное поражение, приносящее стране новый политический кризис.
С другой стороны, истинный центризм не может быть метаниями из стороны в сторону в попытках соединить несоединимое. Он представляет собой поиск у правых и левых приемлемых конструктивных решений, способных привести общество к намеченной им цели и одновременно примирить в конкретной работе противоборствующие стороны. Политический центр становится щитом против экстремизма, неуемных социальных фантазий, которые не поддерживаются и не могут поддерживаться здравомыслящими силами. В политических битвах, кипевших в империи, Александр II попытался занять исключительное, уникальное положение — он хотел один олицетворять тот центр общественной жизни, который призван амортизировать действия крайне правых и крайне левых сил.