Любимова Алена. Женщина - праздник

   – А смысл его в том, что мне с вами замечательно разговаривается и у нас очень много общего.
   Видимо, я не сумела скрыть изумление. Что у нас общего? Мы с ним встречаемся второй, ну третий раз в жизни, считая Лизину свадьбу, и почти ничего друг о друге не знаем.
   – Не удивляйтесь, не удивляйтесь, – продолжал он. – У нас с вами масса общего. Детство прошло в одно и тоже время и жили мы в одном и том же городе. Думаете, этого мало?
   Я пожала плечами.
   – Немало, – убежденно произнес он. – И юность у нас с вами общая, и зрелые годы...
   – Ясно, в общем, мы с вами почти родственники.
   – Не иронизируйте. Москва превратилась в настоящий Вавилон.
   – Среди которого мы с вами единственные здесь родились, выросли и всю жизнь прожили.
   – Некоторое преувеличение в ваших словах, конечно, есть, но в целом вы гораздо ближе к истине, чем думаете. Меня сейчас большей частью окружают люди, съехавшиеся со всех концов нашей необъятной родины. Начнешь что-нибудь при них вспоминать, а в моем возрасте уже иногда начинает одолевать ностальгия по молодым годам, так вот, ударишься в воспоминания, а в ответ – никакой эмоциональной поддержки. Я сперва удивлялся. Жили вроде в одной стране, ан нет: многое у нас было разным. До смешного: помните, хлеб был такой черный – «Орловский» назывался. Кирпичиком, с масленой корочкой. Вкуснейшая вещь, между прочим. А где-то, кажется, в конце восьмидесятых исчез. Кому он помешал? Хлебозаводы, на которых его выпускали, до сих пор есть, а хлеб отошел в область предания. А самое-то интересное, что и в прежние времена его оказывается нигде, кроме Москвы, не было.
   – Помню. Я тоже его очень любила. – Я вдруг почти ощутила на языке вкус «Орловского». – А еще был такой круглый – «Столовый». Круглый, правда, и сейчас есть, только вкус у него совершенно другой.
   – И от «Бородинского» нынче одно название, – скорбно проговорил Туров.
   Я усмехнулась:
   – Никита, можно подумать, мы с вами сидим не в одном из лучших ресторанов Москвы, а в голодающей губернии. Кто бы со стороны послушал.
   – Зато единение налицо, – иронично откликнулся он. – Видите, я всего лишь два сорта хлеба упомянул, а какая у вас эмоциональная реакция! А будь вы на пятнадцать лет моложе или из другого города, сейчас в лучшем случае вежливо мне поддакивали бы. Знаете, даже у мороженого в разных городах был разный вкус. Например, эскимо за одиннадцать копеек в Москве это совсем не то, что эскимо за одиннадцать копеек в Ялте.
   – И сама Ялта теперь, между прочим, уже заграница, – добавила я.
   – Никак не могу привыкнуть. Меня все детство туда возили. До сих пор воспринимаю ее как родной город.
   – И Ялту, и вообще Крым. – Я вполне разделяла его ностальгию.
   – Вас тоже туда возили? – Он просиял.
   – Всего один раз. Но, наверное, именно потому так ярко запомнилось.
   – А куда именно?
   – Куда-то под Ялту. Зрительных и эмоциональных впечатлений полно, а вот название поселка забыла. И спросить теперь не у кого.
   – Моих родителей тоже уже нет. – Помолчав, он с задумчивым видом продолжал:
   – Представляете, папа мой умер в сорок семь лет. Моложе чем я сейчас! А мне он казался солидным, пожилым человеком. Совершенно себя таким не ощущаю.
   – Ой, у меня то же самое. Мама была такая строгая, я всегда ее побаивалась. Мне даже в голову бы никогда не пришло с ней на равных общаться: непреодолимая возрастная дистанция. Чтобы я могла с ней поговорить, как сейчас Сашка со мной! Да никогда! А уж выговаривать ей, как Мавра мне, – даже в голову не пришло бы. Это было просто невозможно.
   – Похожее ощущение, – покивал Никита. – Дома отец и мать были полными хозяевами. Мои суждения и взгляды на мир их вообще не интересовали и в расчет не принимались.
   – Полная диктатура, – хмыкнула я.
   – Именно, – подтвердил он. – Любящая, но диктатура. Видите, и тут мы друг друга понимаем.
   – Как странно, – поневоле вырвалось у меня. – Действительно у нас много общего.
   Он посмотрел мне в глаза.
   – Ничего странного. «Встретились два одиночества».
   Я вспыхнула. Что еще за намеки? Он, как ни в чем не бывало, задумчиво продолжал:
   – В этом городе почти каждый по-своему одинок. И очень трудно встретить человека, с которым говоришь на одном языке. Ой! – скорчил он извиняющуюся гримасу. – Что-то меня на лирику потянуло. Обещал вам настроение поднимать, а сам...
   – Никита, вы мне подняли настроение, – перебила я.
   – Правда? – Уголки его губ вздернулись, лицо неожиданно сделалось лукавым. – В таком случае, может, перейдем к делу?

Глава VIII

   На работу я возвратилась в совершенно растрепанных чувствах. Состояние мое граничило с яростью. Меня «поматросили и бросили»! То есть заказ Туров не отменил. Наоборот, мы с ним целый план успели составить. Но я совершенно не понимала, чего он от меня добивается. Зачем были эти цветы, эти разговоры о «нашем» ресторане, «нашем» столике, а потом еще оказалось, что у нас, видите ли, так много общего! И слова его были такие искренние, чуть слеза не прошибла. Я и растаяла. И поверила, что интересна ему. Ну если и не как женщина, то хотя бы как человек. Вообще-то в его словах сквозил намек, что я его и как женщина привлекаю. А потом – раз, и весь интим словно выключили. И Туров вдруг стал такой деловой-деловой.
   Все бы ерунда, но он и вправду мне нравится! Мне давно никто так не нравился. С самой Жекиной гибели. В начале обеда мне показалось, что между мной и Никитой действительно может что-то быть. Такой эмоциональный контакт возник – прямо родственные души. Я даже вздрогнула, когда он сказал про два одиночества. Душа ушла в пятки. Думала, еще чуть-чуть, и он прямо скажет, как я ему нравлюсь. Или, к примеру, что он хочет со мной встречаться. Или еще что-нибудь в этом духе. Я уж и забыла, что именно в таких случаях говорят.
   Интересно, он перевел потом разговор, потому что испугался, что его слишком далеко занесло? Или это просто его манера вести дела? Кстати, вполне вероятно. Разные ведь бывают подходы. Одни сразу берут быка за рога и, не тратя понапрасну времени, излагают тебе суть проблемы. А другие, наоборот, стараются сперва расположить к себе нужного человека, чтобы тот почувствовал себя чуть ли не их лучшим другом. Если так, какая же я идиотка! Я-то уже почти влюбилась в него. Нет, больше у него этот трюк не пройдет. Я не подопытный кролик.
   Эх, сделать бы так, чтобы он сам в меня влюбился! Я бы ему показала! Он мне про чувства, а я про дела. Он мне цветы, а я ему – калькуляцию. Он целоваться полезет, а я... Нет, в таком случае пусть сперва полезет, а я уж потом найду, как его осадить. По-моему, он должен хорошо целоваться. А вот я уже, наверное, разучилась. Ой, ну почему же так хочется, чтобы эта сволочь меня поцеловала! Прямо до дрожи хочется. Ужас!
   Мне стало стыдно. Ну что я как тринадцатилетняя девчонка! Нафантазировала, распалилась и совершенно перестала соображать! А виновата Алка. Я жила себе спокойно десять лет, о мужиках-то практически и не думала. А Алка мне голову заморочила, теперь вот приводи себя в порядок...
   Нет, но не мог же он мне просто так столько всего наговорить про общность интересов. Что он рассчитывает получить взамен? Скидку? Смешно. Для него это копейки, пустяк. И все же зачем-то он меня обхаживал. То есть я действительно ему нравлюсь? Тогда почему он так резко закруглился? Нет, ничего не понимаю!
   Несмотря на раздрай, творившийся у меня в душе, Никитины гиацинты на работе я не оставила, а забрала домой. Хоть маленькая, но компенсация за мои сегодняшние мучения. К тому же они, не мучения, а гиацинты, до сих пор замечательно пахли. «Значит, от чистого сердца», – с надеждой подумала я. Впрочем, если и не от чистого, цветы-то чем виноваты? Они такие красивые!
   От острого Мавриного глаза ничего не укроешь. Она уставилась на букет, едва я переступила порог квартиры.
   – Та-ак, цветочки себе купила, – тоном скряги-мужа процедила моя младшая дочь. – У нас разве сегодня какой-то праздник?
   – Почему купила и почему праздник? Мне разве не могут подарить цветы?
   Мавра недоверчиво хмыкнула.
   – Могут. Но восьмое марта уже прошло.
   В другое время я восприняла бы ее слова с юмором, однако в свете перипетий сегодняшнего дня не на шутку обиделась.
   – По-твоему, я уже такой залежалый продукт, что цветы мне могут преподносить только по официальным праздникам?
   – В Куликовской битве ты, конечно, не участвовала, и песок из тебя еще не сыплется, но вообще, мама, когда женщине в твоем возрасте начинают дарить цветы – это опасный признак, – ничуть не смутилась Мавра.
   – Почему? – ее заявление меня ошарашило.
   – Будто сама не догадываешься, – многозначительно изрекла она и скрылась в комнате, оставив меня наедине с невеселыми мыслями.
   Выходит, по ее мнению, я окончательно вышла в тираж, и если мне кто-то оказывает знаки внимания, то не иначе как с какими-нибудь криминальными намерениями. Но в этом Никиту обвинить уж точно нельзя.
   Слова дочери, однако, меня расстроили. Но не спорить же с ней. Я понюхала гиацинты. Запах мигом поднял мне настроение, и я отправилась на кухню поставить букет в воду, пока не завял.
   Никита не выходил у меня из головы весь вечер, как я ни старалась думать о чем-нибудь другом. Наверное, виноваты были гиацинты. Их запах не оставлял меня даже во сне. Какие, оказывается, навязчивые цветы! Раньше я такого за ними не замечала.
   На следующее утро у меня созрело твердое решение: откладываю остальные заказы и в первую очередь в авральном порядке готовлю проект юбилея Турова. Получаю его одобрение, делаю калькуляцию и все. Конец. Выкидываю его из головы. Окончательно и навсегда! Юбилей еще не скоро. Поручу исполнение кому-нибудь другому, а сама для верности в отпуск уйду и уеду куда-нибудь подальше. Кстати, в Англию. И оттуда меня уж наверняка никто не достанет, и Мавре полезно, и на Лебедева заодно взгляну. Чем черт не шутит, вдруг он еще на что-то годится?
   Я размечталась. Вот понравимся мы с Лебедевым друг другу, плюну на все торжества и праздники, возьму Мавру и уеду жить в Лондон. Имею право! Разве я не заслужила? Сашку оставлю здесь. Глядишь, она тут без нас замуж наконец выскочит. А Мавра английский как следует выучит. Да за нее я вообще не беспокоюсь. Она такая приспособляемая и упорная. И школу там прекрасно закончит, и в какой-нибудь Оксфорд-Кембридж поступит. У меня даже сомнений нет. А может, и Сашку взять? Пусть лучше в Англии замуж выходит. Черт! Что со мной творится? Не успела еще по настоящему выкинуть из головы Никиту, как уже бросилась мысленно устраивать жизнь с вообще незнакомым мужиком. Разбежалась! Может, меня затошнит при первом взгляде на него. Не говоря уже о том, что и он может испытать схожие эмоции при взгляде на меня! Стоп, Глаша, стоп. Будем решать проблемы по мере их поступления. Итак, проблема номер один: избавиться от Никиты, пока я совсем от него с ума не сошла.
   Этим я и занялась. Думаете, у меня что-нибудь вышло? Как бы не так! То есть сценарий-то я сварганила. Но ехать, по его настоянию, пришлось опять в «наш ресторан». Ведь слово клиента – закон, а встречаться со мною в офисах Туров отказывался категорически. На сей раз он хитро улыбался мне из-за большого букета каких-то гигантских, неправдоподобно махровых желтых тюльпанов. Ну вылитый лев в засаде! Хотя нет. По-моему, у львов больше львицы охотятся. И вообще Никита на льва не похож. Гепард в засаде, пожалуй, будет точнее. А ведь так и есть: он на меня охотится.
   – Глафира, – по обыкновению он поднялся мне навстречу. – Увы, гиацинтов сегодня нигде не нашел. Зато эти гулливеры поразили мое воображение. Надеюсь, вам тоже понравятся. Сильно подозреваю, что они какие-то генно-модифицированные. С другой стороны, вам же их не есть, а только смотреть. Так что, полагаю, для здоровья они не опасны.
   Он смотрел на букет с такой гордостью, что я растаяла. Сопротивляться его обаянию не было мочи! Может, зря я в прошлый раз на него обозлилась?
   Мы сели, и нас одолел дружный смех. Тюльпаны-гулливеры полностью скрыли нас друг от друга.
   – Попросим переставить их на другой столик, – донесся из зарослей его голос. – Хотя, если вам противно видеть мое лицо, пусть остаются.
   – Нет, не противно, – ответила, совершенно не покривив душой: мне хотелось видеть его лицо.
   И все мои грандиозные планы пошли наперекосяк. Созданный мной сценарий юбилея Никита отверг полностью, вместе со своими собственными задумками, которые я учла и использовала.
   – Никуда не годится, – поморщился он и принялся генерировать новые замыслы.
   Я попыталась остановить его:
   – Но вы же сами в прошлый раз...
   – Настроение изменилось, – спокойно ответил он.
   – А если оно у вас еще три раза изменится? Юбилей-то у вас еще не скоро.
   Он пожал плечами:
   – Опять переделаем. Да вы не волнуйтесь: всю дополнительную работу я оплачу. Кстати, откуда вы про дату юбилея знаете? – он кинул на меня удивленный взгляд. – Я вам точно не говорил.
   – В мои обязанности входит добывать всю необходимую для работы информацию о клиенте.
   Он усмехнулся.
   – Значит, я у вас сейчас «под колпаком»?
   – Вовсе нет. Лишних сведений о вас мне не нужно. Вот только дату события уточнила. У меня ведь тоже свой план.
   – Почему же у меня не уточнили?
   – Не хотела лишний раз беспокоить занятого человека.
   – Какая забота о клиенте! – он всплеснул руками.
   – Стараемся.
   – Глафира, все же на будущее давайте договоримся: если еще что понадобится, узнавайте непосредственно у меня.
   – С удовольствием, – я одарила его крайне официальной улыбкой.
   – Вот и договорились, – и он снова начал фонтанировать юбилейными идеями.
   Рассталась я с ним опять в совершенно смятенных чувствах. То ли мне такой эксцентричный клиент попался, то ли Никита изо всех сил создает поводы, чтобы почаще встречаться со мной? Обе версии имели право на существование, но стопроцентного подтверждения ни одной из них у меня не было. Факты противоречили друг другу.
   Тюльпаны-гулливеры привлекли внимание на работе. Выразить что-то по этому поводу словами молодежь не решалась. Однако их взгляды были красноречивее слов.
   Слова нашлись только у Димы:
   – Мне остается надеяться, что клиент не вычтет стоимость этой флоры из нашего гонорара.
   – Дима, тебе не стыдно? На улице весна, а ты все о деньгах, – осадила его я, и он, смущенно бросив: «Шутю!», – ретировался в свой кабинет.
   Мавра при виде гигантского букета явно обалдела, однако на этот раз обошлась без комментариев. Лишь головой покачала, и, по-моему, неодобрительно. Сашка же пришла поздно и тюльпанов не заметила, потому что сразу улеглась спать.
   Зато мне не спалось. Я все ворочалась, ворочалась... Из головы не шел Никита и его цепкий хищный взгляд из-за тюльпаньей копны. Что за игры он со мной играет? Какая из меня для него добыча? Я думала-думала, вертелась-вертелась. Тело горело, во рту пересохло. Я пошла на кухню попить.
   На обратном пути меня остановило большое зеркало, в полный рост, висевшее в прихожей. Кинув вороватый взгляд на комнату девчонок, я зажгла свет и одним движением стянула с себя ночную рубашку.
   Давно я не видела себя обнаженной! Некогда и незачем. И вот сейчас я пыталась взглянуть на себя глазами зрелого умудренного опытом мужчины. Могло ли меня на его месте привлечь такое тело? Эх, жалко я двадцать лет назад остригла волосы, они у меня были длинные, до пояса. Когда я их распускала, это так сексуально смотрелось!..
   Дверь комнаты девчонок с тихим скрипом отворилась. Я невольно закрылась руками. В щель просунулась всклоченная голова Мавры. Обозрев меня с ног до головы, мой домашний цербер объявил:
   – Ну ты меня, мать, напугала. Тебе бы еще метлу в руки, и можешь смело лететь на бал к Воланду.
   – Мавра, что ты мелешь! – я судорожно натягивала на себя ночнушку. – «Мастера и Маргариту» начиталась?
   – Разве нельзя? Это же не порнуха, – солидно проговорила она. – Другие радуются, когда у них дети читают.
   – Я тоже радуюсь. Только вот предпочла бы, чтобы ты поменьше комментировала мои действия.
   Она пожала плечами и, бурча: «Желтые тюльпаны... Скачет голышом перед зеркалом, а я будто виновата», – затворила за собой дверь.
   Меня трясло. И от внезапного появления Мавры, и от собственной глупости. Кажется, я схожу с ума. Я вернулась в постель и еще некоторое время поворочалась. «А тело у меня еще ничего, вполне даже аппетитное», – подумала я, засыпая.
   Несколько дней спустя мы с Никитой встретились вновь. Я изложила ему еще одну версию юбилея, а он подарил мне еще один сумасшедший букет. Цветы были огромные, яркие и действительно экзотические. Я таких никогда прежде не видела и названия их не знала, а он смущенно признался, что знал, но пока довез, забыл. Так оно и осталось для меня тайной. И его поведение – тоже.
   Обновленный вариант его не устроил. Со мной, однако, он был чрезвычайно вежлив, ласков, можно сказать, даже слегка заигрывал, но и только. Ни единой попытки к дальнейшему сближению. Когда во времена моей ранней молодости подобным образом вели себя девушки, молодые люди называли их динамистками. Кстати, а как в таких случаях обзывали молодых людей? Не помню. Может, и вовсе никак, потому что они так себя не вели.
   Расстраивал меня не только Туров. Он-то, в конце концов, чужой человек. Собственная младшая дочь огорчила меня не меньше. И это было особенно обидно. Придя домой с экзотическими цветами, я сперва обрадовалась. Дочери отсутствовали, и я была в кои-то веки избавлена от комментариев Мавры. Наивная! Радость моя была преждевременна.
   Ставя вазу с букетом на журнальный столик возле дивана, который в разобранном виде служил мне спальным ложем, я вдруг заметила у изголовья словно невзначай лежащую книжку в яркой суперобложке. Софья Пурыгина. «Не надо осени боятся». Откуда она тут взялась? Я вроде не покупала. Раскрыла книжку. Оказывается, у названия имелся еще и подзаголовок: «Трудности переходного возраста». Мавра, что ли, себе купила? Тогда при чем тут осень? Ее переходный возраст – скорее весна.
   Я забралась в оглавление. Увы, речь у Пурыгиной шла о моем переходном возрасте. Климакс. Как с ним жить, выжить и не потерять себя. И прочие сопутствующие проблемы. Я снова вернулась к титулу и лишь теперь обнаружила на оборотной его стороне дарственную надпись: «Глафире Филипповне Весёлых – замечательной маме очаровательной Мавры. От автора». Далее – размашистая подпись, а под ней – вчерашнее число.
   – Зараза! – пробормотала я. – Это же надо такое удумать! Где она взяла эту чертову Пурыгину?
   Ярость моя росла. Мавры все не было. Зато явилась Сашка. Я ей продемонстрировала подарок Мавры. Саша, полистав книгу, принялась хихикать. Это обидело меня еще больше. Обычно в конфликтах с Маврой Сашка всегда становилась на мою сторону.
   – Издеваешься, да? – прорвало меня. – Весело тебе!
   – Ой, мам, не кипятись. – Губы ее продолжали кривиться от тщательно сдерживаемой улыбки. – Мавра на этот раз не имела в виду ничего плохого. Она о тебе тревожится. Ты сама отчасти виновата. Нам про себя не рассказываешь. Через день с цветами стала домой возвращаться. По ночам перед зеркалом голышом скачешь. А у Мавры, не забывай, сейчас тоже свой переходный возраст, и она все воспринимает очень обостренно. Знаешь, что она мне рассказала? У одной ее подружки мать тоже сперва голышом по квартире расхаживала, вроде как для здоровья, а потом ее любовник бросил, и она загремела в психушку.
   – Килькина мать, что ли? – ахнула я.
   – Нет, мать какой-то Килькиной подружки.
   – Господи, что эти дети обсуждают!
   – Все, что их окружает и волнует, – откликнулась Саша. – Ведь та девочка не виновата, что ее мама сперва любовника завела, а потом сбрендила. Теперь жизнь-то у дочери, небось, не сахар.
   Клокотавшая во мне ярость сменилась испугом.
   – Значит, Мавра думает, что я тоже завела любовника и теперь приготовилась сбрендить?
   Саша смутилась.
   – Теперь уже не думает. Я ее разубедила. Но вообще, мать, ты последнее время и впрямь какая-то странная. У меня, грешным делом, тоже разные мысли мелькают.
   – Нет у меня никого, – выдохнула я.
   – Слава Богу.
   Сашка даже не попыталась скрыть облегчение, и тут я обиделась уже на нее.
   – То есть ты считаешь, я такая старая, что в плане личной жизни мне положено только ждать, когда внуки родятся и мне их доверят воспитывать. Спасибо, дочка, на добром слове. Ну да ладно. Возможно, ты и права.
   – Мамочка, ты совсем не так меня поняла! – с жаром выкрикнула она. – Никакая ты не старая! Наоборот, еще молодая, красивая. Думаешь, я ничего не понимаю? Ты ведь на меня и на Мавру лучшие годы угрохала! Если бы не мы, уверена: давно бы уже такого мужа себе нашла! Ну если не мужа, то, во всяком случае, близкого человека.
   – Ничего я не угрохала. Просто жизнь так сложилась. А вас я люблю. Вы для меня – самое главное.
   – Все равно знай: если у тебя кто-то появится, я буду только рада, – сказала Сашка. – А волновались мы с Маврой, потому что ты последнее время сама не своя.
   – Работы много, и настроение какое-то паршивое. Имею я, в конце концов, право не излучать постоянно оптимизм. Может, и правда переходный возраст.
   – Это тебе еще рано, – уверенно заявила Сашка. – Просто сейчас весна, организм устал, витаминов после зимы не хватает. Уйдешь в отпуск, отдохнешь...
   – Кстати, вот думаю с Маврой в Англию съездить, – я решила воспользоваться удобным предлогом.
   – Мысль интересная, – поддержала Сашка. – Но ты потянешь?
   – Алка в долг предложила, но, может, и не понадобится. Надеюсь своих наскрести.
   – Тогда поезжайте. И Мавре полезно, и ты развеешься. Ой, какие цветы! – только сейчас она заметила экзотический букет. – Откуда? Сама покупала или снова подарили?
   – Подарили. Клиент, понимаешь, сложный попался. Жутко капризничает, а потом, видно, самому стыдно становится, и он компенсирует мои мучения шикарными букетами.
   – Классный клиент. Я бы тоже не отказалась, чтобы меня так помучили.
   – Да ну. – Я махнула рукой. – Надоел он мне. Даже цветы не радуют.
   – Теперь ясно, почему ты такая заморенная. Ну хорошо, что выяснили.
   Разговор с Сашкой меня немного успокоил, однако Мавру я все же решила поставить на место. Что-то она в последнее время слишком уж раскомандовалась. Поэтому, стоило ей прийти, я подчеркнуто сухо сказала:
   – Спасибо, конечно, за интересную книжку, но не считаешь ли ты, что твой подарок несколько... бестактен?
   Мавра искренне изумилась:
   – Чего ж тут бестактного? Ты мне тоже книжки подсовывала о переходном возрасте и не считала это бестактным. Забыла разве?
   – По-моему, это совсем другое, – раздраженно продолжала я. – Я мама. Мне хотелось избавить тебя от лишних проблем. От разговора со мной по душам на эту тему ты почему-то категорически ушла, мне только и оставалось, что снабдить тебя соответствующей литературой.
   – Но ты тоже не желаешь со мной разговаривать о своих проблемах, – парировала она. – Вот и я тоже тебе купила. Может, и не стала бы просто так покупать. Но я сперва эту тетеньку по телевизору видела, в передаче «Принцип Домино», а потом прихожу в книжный магазин, а она там сидит и новую книжку подписывает. Как раз для твоего возраста. Я думала, тебе интересно будет, да еще с автографом, приятно. Помочь хотела.
   И тут я испытала, пожалуй, самое большое потрясение за последние десять лет. Моя младшая дочь, которая даже в детстве, совсем маленькая никогда не плакала, а лишь бледнела и, закусив нижнюю губу, бычилась, вдруг зарыдала в три ручья.
   – Мавра, доченька, ты что?
   Я кинулась к ней и крепко прижала ее голову к груди.
   – Мне так обидно. Я так хотела, – всхлипывала она. – Ты только Сашке доверяешь, а я тоже уже большая, все понимаю и могу тебе помочь.
   – Глупенькая, маленькая, то есть большая, но глупенькая, – несколько раз поцеловала я ее разгоряченную макушку. – Мне не нужно помогать, у меня все в порядке.
   – Ни фига у тебя не в порядке, я вижу! – Она зашлась новым потоком слез, и майка моя на груди совершенно промокла. – Ты в депрессии, тебя надо спасать!
   А я-то считала ее черствым цербером! Как же я плохо знаю собственную дочь! Ничего, вот поедем в Англию, хоть пообщаемся друг с другом по-человечески. Кстати, сейчас я об этом ей и скажу.
   – Мавра, депрессия тут ни при чем. Просто последнее время думала, как набрать достаточно денег, чтобы мы с тобой могли съездить в Лондон на курсы английского языка.
   – В Лондон? – переспросила она, икнула и, оторвавшись от моей кофты, уставилась на меня своими большими глазищами, еще влажными от слез. – Мама, я не ослышалась? Мы с тобой едем в Лондон? Вдвоем? Без Сашки?
   – Сашка работает. И вообще у нее своя жизнь. А тебе английский подтянуть не мешает, да и страну посмотреть.
   – Ура!!!
   Еще одно крупное потрясение: никогда не думала, что моя младшая дочь способна так бурно радоваться. Она закружилась в дикарском танце. Похоже, правда переходный возраст бушует.
   – Ура! Ура! Мы едем в Лондон! – замерев посреди комнаты, проорала Мавра. – Килька обзавидуется!
   – Но мы же едем совсем не для того, чтобы нам кто-то завидовал.
   – Ежу понятно, – сказала Мавра. – Но не все же мне Кильке завидовать, пусть хоть разок позавидует мне. Лондон ведь гораздо круче, чем Турция и Египет, в которые Кильку таскали! Нет, в общем, тоже нормально, я бы не отказалась, но Лондон – это Лондон! Мать, ты точно уже решила? Можно Кильке звонить?