Мацумото Сэйте. Земля-пустыня

   Услышав это, мужчина тихонько вздохнул.
   — Очень хорошо. Теперь я спокоен, — пробормотал он.
   — По-видимому, вы были близким другом покойного? — спросил настоятель, внимательно разглядывая незнакомца.
   — Я многим ему обязан.
   — Хотите, я приглашу сюда его семью?
   — Благодарю вас, не надо. На обратном пути я к ним загляну.
   — Тогда я вам скажу, как лучше их найти; отсюда доедете до главной улицы, а там повернете в направлении Хакаты и сразу по левую сторону увидите вывеску: «Магазин Тэрадзимы». Это и есть их галантерейная лавка.
   — Благодарю вас.
   — Господин Тэрадзима дослужился до посланника, и очень жаль, что он умер так рано, ведь его ожидала блестящая карьера. Я слышал, будто он умер сразу по окончании войны. Должно быть, не перенес поражения Японии.
   — Может быть, может быть, — пробормотал мужчина.
   — Жаль, говорят, он был очень способный дипломат. Навряд ли тут появится еще когда-нибудь такой выдающийся человек.
   Мужчина согласно кивнул головой.
   Они покинули кладбище и направились к храму. Под ногами шуршали сухие листья.
   — Первое время сюда приезжали из министерства иностранных дел, потом перестали. За последние годы вы — единственный, кто приехал издалека поклониться его праху.
   — Вот как?
   Мужчина старался идти в ногу с медленно шагавшим настоятелем.
   — Прошу вас сюда, — сказал настоятель, когда они миновали калитку. — Позвольте предложить вам чашечку чая.
   — Благодарю вас, я очень спешу. Разрешите проститься с вами здесь.
   Мужчина вытащил из кармана небольшой сверток.
   — Возьмите эти деньги и помолитесь за упокой его души.
   — Что вы, что вы! — воскликнул настоятель, выставив ладони, вперед, словно отказываясь, но все же деньги принял.
   Он взглянул на сверток, где черной тушью было выведено: «Коити Танака».
   — Ваша фамилия Танака? — спросил он, поднимая глаза на мужчину.
   — Да.
   — Постараюсь незамедлительно сообщить семье усопшего о вашем подношении.
   — Прошу вас не делать этого. Моя фамилия им неизвестна. Я ведь был знаком только с господином Тэрадзимой.
   Настоятель снова взглянул на иероглифы, написанные на свертке.
   — Удивительно красивый почерк, — сказал он, поднимая глаза. — Если не ошибаюсь, это стиль школы Ми Фея.
   — Благодарю, но не смею принять такую похвалу.
   — Видите ли, я и сам одно время увлекался каллиграфией и кое-что в этом смыслю. Так что уж вы мне поверьте — почерк прекрасный. Сейчас так почти никто не пишет.
   Настоятель проводил мужчину до самой лестницы и не уходил, пока далеко внизу не тронулась с места машина.

 

 
   — Поезжайте по этой улице, потом сверните направо, там будет галантерейная лавка с вывеской «Магазин Тэрадзимы». Остановитесь около нее, — сказал мужчина шоферу.
   По обе стороны главной улицы тянулись многочисленные магазины и лавки. Здания прочные, солидные, чем-то напоминающие амбары, как и подобает старинному портовому городу, каким был Цуядзаки. Когда машина повернула направо, мужчина стал внимательно разглядывать дома по левую сторону.
   — Остановитесь здесь, — сказал он, первым заметив вывеску «Магазин Тэрадзимы». — Я выйду купить сигарет.
   — Зачем же? Я схожу, — удивился шофер.
   — Не надо, я сам, — ответил мужчина.
   Он подошел к лавке с характерным для провинции широким фасадом. Внутри лавки, рядом с входной дверью, в застекленном ящике были выставлены сигареты, чуть поодаль сидела девушка лет семнадцати-восемнадцати и вязала. Как только мужчина вошел и его тень упала на девушку, она сразу подняла на него глаза. У нее было белое, не тронутое загаром лицо.
   — Три пачки сигарет «Peace».
   Пока девушка, просунув руку в застекленный ящик, вынимала сигареты, мужчина внимательно ее разглядывал.
   — Благодарю вас. — Девушка слегка поклонилась, протягивая мужчине сигареты.
   — А спички есть?
   — Есть, пожалуйста.
   Мужчина открыл пачку сигарет и закурил. Он не спешил уходить и, с удовольствием затягиваясь, медленно выпускал дым.
   — Вы дочь хозяина? — наконец решившись, спросил он.
   — Да, — ответила девушка.
   — Сколько же вам лет? Простите, мой вопрос может показаться бестактным, но вы очень похожи на одного знакомого мне человека.
   Девушка смущенно улыбнулась.
   — Будьте здоровы, — сказал мужчина и вышел из магазина.
   Девушка удивленно проводила взглядом странного покупателя.
   А мужчина еще долго глядел через заднее стекло на магазин, пока он не скрылся из виду. На лице его появилось выражение удовлетворенности.
   Странный пассажир, думал в это время шофер, все время молчит.
   Когда они проезжали мимо небольшой станции, мужчина неожиданно обратился к шоферу:
   — Купите, пожалуйста, вечерний выпуск газеты.
   Шофер принес ему газету, выходящую в Фукуоке.
   Мужчина, надев очки, сразу же углубился в чтение, несмотря на то что машину сильно встряхивало — дорога тут была не слишком хорошая.
   Внимание мужчины привлекло краткое извещение:

   «На медицинский конгресс, открывающийся в университете (г. Фукуока), съехались-ученые из. Токио, Киото и других городов Японии. Работа конгресса будет продолжаться в течение нескольких дней, ожидаются острые дискуссии. Сегодня выступают: профессор университета К.Есио Куратоми с докладом „Предраковое состояние и язва желудка“, профессор университета Т.Рент и Асимура с докладом „Патолого-гистологические наблюдения при лейкемии“.

   Мужчина оторвал взгляд от газеты и поглядел в окно. На его лице отразилась нерешительность. Он снова обратился к газете и еще раз прочитал то же самое извещение.
   Реити Асимура после окончания заседания отправился в ресторан на банкет. Когда он вернулся, служанка подала ему записку от телефонистки гостиничного коммутатора:

   «Завтра в одиннадцать утра буду Вас ждать в восточном парке у памятника императору Камэяме. Если из-за занятости Вы не придете, другого случая повидаться не представится. Буду ждать до одиннадцати тридцати.

   Ямагути».

   У Асимуры было много знакомых по фамилии Ямагути, но он не имел представления, кто из них мог передать по телефону столь странное послание.
   Он позвонил на коммутатор и спросил, действительно ли записка адресована ему.
   — Ошибки быть не может, ее просили передать именно вам, — ответила телефонистка.
   — Он больше ничего о себе не сообщил?
   — Сказал, что фамилии достаточно — вы, мол, поймете.
   — Странно.
   — Это незнакомый вам человек?
   — Совершенно.
   — Простите, пожалуйста, но он сказал, что вы его хорошо знаете.
   — Ну ничего.
   — Мужчина, судя по голосу, пожилой.
   — О не обещал позволить еще?
   — Нет.
   Асимура задумался. Он выкурил одну за другой несколько сигарет, прислушиваясь к шуму проезжавших за окном трамваев и автомашин. Спустя полчаса он позвонил на коммутатор и заказал Токио, назвав свой домашний номер телефона.
   В ожидании звонка он, не меняя позы, некоторое время сосредоточенно глядел в, одну точку. Наконец дали Токио.
   — Сэцуко?
   — Ах, это ты? Ну, как там конгресс?
   — Все идет нормально.
   — Осталось еще два дня?
   — Да.
   — Приедешь, как обещал?
   — Да.
   — Странно как-то ты отвечаешь. Что-нибудь случилось?
   — Все в порядке. А у нас ничего необычного в мое отсутствие не произошло?
   — Нет. А что, собственно, могло произойти?
   — Да так.
   — Объясни, пожалуйста, что с тобой?
   — Все в порядке, просто хотел узнать, как дома.
   — Ничего не понимаю, ты ни разу еще так со мной не разговаривал.
   Асимура колебался: сказать жене о своих предположениях или не надо? Ведь именно для этого он и позвонил домой.
   — Алло, алло, — послышалось в трубке. — Ты меня слышишь?
   — Слышу, слышу.
   — Ты почему-то замолчал, я решила, что нас прервали.
   — Знаешь, — скороговоркой начал Асимура, — я ведь впервые в Фукуоке. Мне здесь все очень понравилось. Чудесный город. Ты здесь, кажется, не бывала?
   — Нет. Я на Кюсю вообще не ездила.
   — При случае обязательно привезу тебя сюда.
   — Спасибо, поеду с удовольствием. Благодаря тебе я повидала Нару, когда, ты ездил на конгресс в Киото… Ты специально позвонил, чтобы сделать мне это приятное предложение? — Голос Сэцуко зазвучал слегка иронически.
   — И Кумико, должно быть, не видала Фукуоку, — как ни в чем не бывало продолжал Асимура.
   — Не знаю, может, и ездила на каникулы со школой.
   — А Такако?
   — Не знаю, не спрашивала. А ты что, всю родню собираешься свозить на Кюсю? — засмеялась Сэцуко.
   — А почему бы и нет? Думаю, все будут этому очень рады. В следующий раз, когда к нам придет Кумико, я обязательно ее приглашу.
   — Хватит, прекрати! — начала сердиться Сэцуко.
   — Ладно, молчу. Просто хотел поделиться с тобой этой внезапно пришедшей в голову идеей.
   — Послушай-ка, а с тобой там в самом деле ничего не случилось?
   — Да нет же! Все в порядке. Ну, пока.
   — Тогда продолжай трудиться на своем конгрессе. Через два дня увидимся.
   — До свидания, ложись спать пораньше.
   — Очень приятно было неожиданно услышать твой голос. Спокойной ночи.
   Асимура повесил трубку. Лицо его помрачнело. Он так и не решился сказать Сэцуко о своих подозрениях.
   Ровно в одиннадцать Асимура подъехал на машине к Восточному парку.
   Он шел по парку, ориентируясь на видный отовсюду памятник императору Камэяме, стоявший на возвышении. Вокруг памятника были высажены рододендроны, и в пору их цветения темный памятник среди алых рододендронов представлял собой удивительное зрелище. Об этом сказали Асимуре еще в гостинице, когда он сообщил, что хочет посетить Восточный парк.
   В этот день конгресс еще продолжал свою работу, но Асимура предупредил своих коллег, что не сможет присутствовать на дневном заседании. Он почему-то подумал, будто отказ от свидания может привести к непоправимым последствиям.
   Поеживаясь от холодного ветра, Асимура, свернул на тропинку, которая вела к памятнику. Здесь было много гуляющих, сюда часто приходили отдохнуть целыми семьями. По пожелтевшим клумбам бегала детвора. Среди деревьев то тут, то там виднелись красные крыши чайных домиков.
   Асимура поднялся по каменным ступеням на площадку, где стоял памятник. Отсюда весь парк виднелся как на ладони. Он сел на скамью и закурил, задерживая взгляд на каждом человеке, подходившем к памятнику.
   Здесь было тихо, тишину нарушали лишь звонки проезжавших невдалеке трамваев.
   Неожиданно позади себя он услышал чьи-то легкие шаги, замершие у скамьи. Асимура обернулся. У края скамьи стоял высокого роста человек в старомодном головном уборе с козырьком и в пальто с поднятым воротником. Он глядел не на Асимуру, а на простиравшийся внизу парк.
   Асимура бросил взгляд на его профиль. Он все еще сомневался, и это сомнение подкреплялось тем, что незнакомец хранил молчание.
   Вдруг какой-то шепот слетел с губ мужчины, но из-за ветра Асимура слов не расслышал. Человек стоял прямо, не шелохнувшись, словно часовой на посту, и глядел вниз.
   Неведомая пружина подбросила Асимуру со скамейки, когда он услышал наконец-свое имя:
   — Реити.
   Человек назвал его по имени, но не обернулся. Козырек шапки и поднятый воротник наполовину скрывали его лицо. Но голос…
   Асимура подошел к нему вплотную, не отрывая взгляда от его лица.
   — Значит, это все-таки вы! — выдавил он из себя.
   — Да, это я. Давно не видались, не правда ли? — сказал он, все еще не меняя позы. Голос был у него чуть хриплый, но такой знакомый. А ведь Асимура не слышал его почти двадцать лет. — Поздравляю, Реити, ты уже профессор. Прочитал об этом в газете… Молодец!
   — Дядя Ногами… — дрожащим голосом произнес Асимура и умолк, не будучи в силах продолжать из-за охватившего его волнения.
   — Сядем здесь и сделаем вид, будто болтаем о пустяках. Понял? — Он вытащил носовой платок и смахнул им пыль со скамейки. — Оп-ля, — неожиданно весело воскликнул он и бухнулся на скамейку. Видимо, ему хотелось этим снять напряжение с ошеломленно глядевшего на него Асимуры.
   Он не спеша вытащил из кармана сигареты и щелкнул зажигалкой. Асимура неотрывно следил за каждым его движением. Он заметил выбившуюся из-под шапки прядь седых волос, и у него словно комок застрял в горле.
   Ногами спокойно курил, пуская кольца голубого дыма.
   — Как видишь, призрак наконец появился.
   — Но… — Асимура не знал, что ответить, он все еще не мог поверить в реальность происходящего.
   — Ты сразу догадался, когда получил записку?
   — Да, я понял…
   — Как же так? Ведь для всех вас я давно умер.
   — У меня уже давно появилось предчувствие…
   — Но Кумико, я надеюсь, не догадывается? — Голос Ногами задрожал.
   — Думаю, что нет. Кроме меня, пожалуй, только Сэцуко наполовину верит, наполовину сомневается.
   — Вот как? Она здорова?
   — Спасибо, все в порядке. Тетушка Ногами тоже здорова.
   — Знаю, — после некоторого молчания произнес Ногами, глядя себе под ноги.
   — Вам кто-нибудь о ней рассказывал?
   — Я видел ее.
   — Где?
   — В театре Кабуки. Я и Кумико там видел.
   Асимура понял, что говорить о своей жене Ногами избегает.
   — Я слышал, что Кумико служит.
   — Совершенно верно.
   — Даже трудно это представить — ведь, когда я покидал Японию, она только пошла в детский сад… Помню, у нее был маленький ранец, который она носила на спине. А на ранце картинка — красный заяц. Она еще носила брючки, мать перешила ей из своих.
   — Вы случайно увидели Такако и Кумико в театре?
   — Будем считать, что случайно, — ответил Ногами после некоторой паузы. — Вот не думал, что Кумико уже такая взрослая.
   — А как вы нашли свою супругу?
   — Ничего, — коротко ответил Ногами. — Кстати, мы тут с тобой болтаем, а ведь ты, наверно, очень занят на конгрессе…
   — Не стоит об этом беспокоиться.
   — И все же извини.
   Асимура неотрывно глядел на Ногами. Прямо наваждение какое-то: он сидит рядом с человеком, о смерти которого было официально объявлено в прессе. Асимура до сих пор помнил содержание некролога с фотографией Ногами.
   Ногами усмехнулся.
   — Не гляди на меня с таким недоверием, Реити. Это я — живой и здоровый, смотри, и ноги целые. — И он шутливо топнул ногами о землю.
   — Но почему же тогда…
   — Хочешь спросить, почему было опубликовано сообщение о смерти?
   — Да, ведь это было официальное правительственное сообщение, а не корреспонденция газетного репортера.
   — Совершенно верно. Следовательно, Кэнъитиро Ногами в этом мире больше не существует. — Он устало откинулся на спинку скамьи и устремил свой взор на проплывавшие в небе облака. — Я, как человек, существую и, видишь, сижу с тобой рядом, дипломата же Кэнъитиро Ногами нет, он умер, о чем вполне официально и сообщило японское правительство.
   Лицо Асимуры стало мрачным.

20

   Здесь, на холме, небо казалось бескрайним. Отороченные светлой каймой серые облака плыли на запад.
   Кэнъитиро Ногами сидел не шевелясь. Козырек бросал тень на его лицо, изборожденное глубокими морщинами. Под подбородком, на шее, залегли складки — следы прожитых лет.
   Асимура глядел на Ногами и думал: дядя совсем перестал быть японцем — и по одежде, и по гражданству.
   — Что-то я не понимаю, — наконец вымолвил он. — Вы по своей воле отказались от японского гражданства?
   — Конечно, — не задумываясь, ответил Ногами. — Никто меня не заставлял этого делать.
   — Но должна же быть какая-то причина. Мне непонятно, почему ваша «официальная смерть» заставила вас отказаться от японского гражданства.
   — Это было неизбежно.
   — Почему?
   — Видишь ли, Реити, условия, вероятно, могут чрезвычайно сильно воздействовать на поведение человека. И то, что прежде казалось весьма устойчивым, как ни странно, начинает претерпевать изменения. Условия господствуют над волей человека… Но я, кажется, заговорил в стиле примитивного материализма.
   — Какие же условия изменили ваше поведение?
   — Война, — коротко ответил Ногами. — Только война. О подробностях же ничего сказать не могу.
   — Неужели и теперь, когда война давно окончилась, необходимо что-то держать в секрете?
   — Что касается меня — да!
   — Но ведь и Черчилль, и Идеи обнародовали свои военные мемуары. И только вы…
   — Учти, я не столь видная фигура. Я был всего лишь секретарем в скромном представительстве за границей. Большие люди могут позволить себе обнародовать такое, что маленьким людям вроде меня делать запрещается.
   — Значит, вы отказались от японского гражданства ради блага Японии?
   — Прекратим этот разговор. Я же нахожусь не на исповеди. Не будем больше говорить обо мне. Достаточно того, что я тебе сказал, вот ты и делай свои заключения, исходя из этого.
   Ногами поглядел в сторону гор, где вдали, среди сосен, чернел памятник Нитирэну^[11].
   — А тебя я сюда позвал совсем не для этого, — добавил он, повернувшись к Асимуре.
   — Понятно, — сказал Асимура, — я больше не буду приставать к вам с расспросами.
   — Вот и чудесно.
   — И все же, что вы намерены сейчас делать?
   — Хочу немного пожить в Японии.
   — Это было бы замечательно.
   — Да, если б обстоятельства позволили, я бы остался в Японии. Здесь так хорошо, так красиво. Поэтому я и явился сюда, словно призрак.
   — Может показаться, что вы приехали, чтобы только полюбоваться японскими пейзажами… А с вашей супругой вы не намерены увидеться?
   — Не говори глупостей. — Ногами грустно усмехнулся. — Она ведь уверена, что я умер и в этом мире ей осталось одиночество. И вдруг перед ней явится привидение в моем облике.
   — Значит, вы решили встретиться только со мной?
   — Да, поскольку ни с женой, ни с дочерью видеться не имею права.
   — Но с Кумико вы все же виделись?
   — Я-то ее видел, но она даже не знала об этом, — тихо ответил Ногами.
   — Я догадывался о вашем приезде еще до того, как вы увидели Такако и Кумико.
   — Вот как! — удивился Ногами. — Кто же тебя натолкнул на такие догадки?
   — Сэцуко.
   — Каким образом?
   — В нарском храме Тоседайдзи в книге посетителей она обнаружила запись, сделанную вашим почерком.
   — Вот оно что! — Ногами забарабанил пальцами по колену. — Кажется, я поступил неосмотрительно. Понимаешь, когда я приехал в Нару, у меня возникло неодолимое желание где-нибудь оставить по себе память. И вот, совершил непростительную глупость: расписался в книге посетителей, словно школьник, который вырезает ножом свои инициалы на дереве… Значит, Сэцуко догадалась?
   — У вас слишком специфический почерк, с другим не спутаешь.
   — Сам виноват. Я ей еще в детстве не раз показывал образцы моей каллиграфии, да и вкус к посещению древних храмов ей привил. Значит, она догадалась по почерку?
   — Ну, тогда она еще сомневалась. Да и кто бы мог в это поверить после официального сообщения министерства иностранных дел о вашей смерти.
   — Это так.
   — Сэцуко поделилась своим открытием с Кумико. И тогда еще один человек отправился в Нару, чтобы выяснить все до конца.
   — Кто же? Надеюсь, не Такако?
   — Газетный репортер Соэда.
   — Кто? — Ногами презрительно скривил губы.
   — Дело не в том, что он репортер. Соэда, по-видимому, будущий муж Кумико.
   Ногами постарался подавить раздражение, вызванное этим сообщением. Он стал судорожно шарить по карманам в поисках сигарет, наконец нашел их, предложил Асимуре, сам взял одну и щелкнул зажигалкой. Его пальцы слегка дрожали.
   — Значит, будущий муж Кумико? Что же он из себя представляет?
   — Я несколько раз с ним встречался. Положительный юноша. Думаю, у Кумико будет хороший муж.
   — Ты так считаешь?
   — Не только я, Сэцуко тоже. Он ей очень понравился.
   — Сэцуко можно верить, — произнес Ногами, затягиваясь сигаретой.
   Он снова поглядел вдаль, туда, где темнели в горах сосны, и Асимура заметил, что его глаза увлажнились.
   Асимура почувствовал себя неловко и отвел взгляд в сторону. Некоторое время оба молчали. Со стороны могло показаться, что двое мужчин присели рядышком на скамью передохнуть после прогулки по парку.
   — Прошу тебя и Сэцуко позаботиться о дочери, — сказал Ногами, прервав молчание.
   — Об этом не надо просить. Мы сделаем все, что будет необходимо. Да и ее мать пока вполне здорова. Кстати, вы сказали, что видели ее?
   — Да, это устроил Мурао.
   — Не по его ли просьбе вы приехали в Японию?
   — Я приехал сюда по своей воле. Мурао к этому никакого отношения не имеет.
   — Вот как? Впрочем, это меня не касается. Как вы нашли свою супругу?
   — Конечно, ей немало пришлось пережить, — тихо ответил Ногами.
   — На ваш взгляд, она очень постарела?
   — Еще бы! С тех пор как мы расстались, прошло восемнадцать лет. У меня самого вся голова седая.
   — С той минуты, как мы с вами встретились, меня не покидает желание хотя бы насильно привести вас к вашей жене.
   — Не говори глупостей, — хрипло рассмеялся Ногами. — Если ты это сделаешь, мне действительно придется умереть.
   — Главное, чтобы вы согласились с ней встретиться, а остальное я беру на себя.
   — Благодарю, — сухо ответил Ногами. — Я прекрасно понимаю, какие чувства тобой движут, Реити. Но все это не так просто, как тебе кажется. Пойми: если бы я мог спокойно повидаться с родными, зачем мне, словно преступнику, скрытно пробираться в Японию? Я ступил бы на родную землю открыто. Но к сожалению, это невозможно. В сорок четвертом году я принял подданство другой страны.
   — А что в этом особенного? — горячился Асимура. — Разве мало военных, которые один за другим возвращаются на родину, хотя в свое время было объявлено, что они пали в бою?
   — Это другое дело, — перебил его Ногами. — Мой случай иной. О моей смерти были официально извещены все. Нет, мне вернуться к жизни не так просто.
   — Но ведь вы вернулись в Японию?
   — Наш разговор теряет смысл. Я, кажется, уже начинаю сожалеть о нашей встрече. Мне думалось, что ты мужчина и поймешь меня.
   Аси-мура опешил. Последние слова Ногами больно его кольнули, но они означали и другое — Ногами видит в нем человека чужого. С Такако, Кумико и Сэцуко его связывали кровные узы, а его он не считал родственником по крови и, значит, думал, что Асимура отнесется к встрече более хладнокровно.
   — Я считал, что именно ты поймешь меня, — продолжал Ногами, видя, что Асимура молчит. — По правде говоря, мне и с тобой не следовало бы встречаться. Собираясь приехать в Японию, я заранее решил ни с кем из близких не видеться, но здесь моя решимость ослабела. Как бы тебе это объяснить? На какое-то время я потерял над собой контроль, мне неудержимо захотелось сообщить кому-нибудь из своих близких, что я жив… Это, пожалуй, свойственно человеку. В самом деле, бывает очень грустно, когда не с кем поделиться… Вот я и подумал, что мог бы повидать тебя, что ты сможешь, я уверен, сохранить в тайне нашу встречу.
   — У меня, — Асимура тяжело вздохнул, — к сожалению, такой уверенности нет.
   — Неужели ты кому-нибудь расскажешь, что виделся со мной?
   — Может случиться. В общем, я за себя не ручаюсь.
   — А я в тебе уверен. Думаю, что о нашей встрече ты не скажешь ни Такако, ни Кумико. И жене тоже.
   — …
   — Ты понимаешь, почему я настаиваю на этом?
   — Ну вы, видимо, способны при любых обстоятельствах себя контролировать.
   — В том случае я навряд ли встретился бы с тобой. Как видишь, я оказался не таким и, покидая Японию, наверно, буду сожалеть о нашей встрече. И все же я повидался с тобой. Вот какой я на самом деле.
   — Может быть, мы еще встретимся?
   — Нет, и одного раза достаточно. При новых встречах исчезнет таинственность, окружающая призрак.
   — В таком случае я глубоко сочувствую и Такако, и Кумико.
   — Ты говоришь о само собой разумеющихся вещах. Я от тебя этого не ожидал. Ведь ты врач, ученый. Тебе не к лицу идти на поводу у чувств. Я же, откровенно говоря, человек настроения.
   — А ведь и Сэцуко, и Кумико начинают верить, что вы в Японии.
   — Вот как? — На мгновение на лице Ногами отразился испуг. — По правде говоря, я не исключал такой возможности.
   — Конечно, Кумико ничего не говорит, но девушка она умная и о чем-то догадывается.
   — С каких пор? — спросил Ногами.
   — Видите ли, по просьбе художника Сасадзимы она ему несколько раз позировала, — начал Асимура, выдерживая пристальный взгляд Ногами. — После скоропостижной смерти художника рисунки исчезли. А потом вдруг от незнакомой женщины пришло письмо с предложением приехать в Киото, где она, мол, передаст Кумико эти рисунки. Свидание было назначено у храма Нандзэндзи. Кумико поехала в Киото, в назначенное время была у храма, но женщина не появилась, и Кумико пришлось вернуться в Токио ни с чем… С этого времени она стала что-то подозревать…
   — Так, — пробормотал Ногами, — значит, она решила, что это странное письмо имеет отношение ко мне?
   — Что-то в этом роде, хотя никакой уверенности у нее не было.
   — Кумико одна была в Киото?
   — Нет, беспокоясь за нее, я обратился в полицейское управление, чтобы ей дали провожатого.
   — Так я и думал.
   — Вы так думали?! — удивился Асимура. — Значит, это вы написали письмо?
   Ногами потупился. Между бровей у него залегла страдальческая складка.