— В Гарлеме.
— Будьте любезны, взгляните на ту скамью, где сидят подсудимые. Вы узнаете этих ребят?
— Да, — чуть слышно ответила она.
— Мисс Руджиэлло, вы чего-то боитесь?
— Немножко.
— Вы боитесь меня?
— Нет.
— Его чести господина судьи?
— Нет.
— И уж наверняка не адвокатов защиты, — с улыбкой сказал Хэнк. — Они выглядят вполне безобидно.
— Нет, их я не боюсь.
— Я прочитал в газетах, что вы получили письмо с угрозами, в котором вам настоятельно советовали отказаться от дачи показаний. Это правда?
— Да.
— И поэтому вам страшно?
— Да.
— Но вы только что поклялись говорить суду правду и ничего, кроме правды. Вы намерены сдержать свое обещание?
— Да.
— Несмотря на письмо?
— Да.
— Хорошо. Вы видели этих молодых людей вечером десятого июля?
— Да. Я их видела.
— Посмотрите повнимательней. Вы уверены, что это те самые подростки?
— Да — И что же они делали?
— Они бежали.
— Откуда?
— От западных кварталов со стороны Третьей авеню.
— У них было что-нибудь в руках?
— Да.
— И что же они держали?
— Ножи.
— Откуда вам известно, что это были именно ножи?
— Потому что они передали их мне.
Хэнк подошел к столу, взял один из трех ножей и затем сказал:
— Попрошу суд приобщить эти ножи к делу в качестве вещественных доказательств.
— Приобщите ножи к делу, — распорядился Сэмелсон. — Вещественные доказательства номер два, три и четыре.
— Мисс Руджиэлло, не могли бы вы взглянуть на эти ножи поближе?
— Да.
— Вы уверены, что это и есть те самые ножи, которые были переданы вам этими молодыми людьми вечером десятого июля? Анжела Руджиэлло взглянула на ножи:
— Да. Те самые.
— А вы, случайно, не помните, кто из подростков какой нож вам дал?
— Нет. Все случилось так быстро! Я просто взяла у них ножи и унесла к себе домой.
— Ножи были в крови?
— Да.
— Кровь была на всех ножах?
— Да.
— А что вы сделали с ножами после того, как пришли домой?
— Я положила их в бумажный пакет и засунула пакет в ящик комода.
— Вы проделали это сразу же, как только вернулись домой?
— Да.
— И даже не стали мыть их?
— Нет.
— Значит, мыть вы их не стали?
— Нет, я их не мыла.
— Ни один из них?
— Ни один. Я просто сложила их в бумажный пакет и спрятала в дальнем углу комода.
— Итак, мисс Руджиэлло, давайте выясним еще кое-что. Значит, ножи вы не мыли, так?
— Так.
— Ни один из ножей вымыт вами не был?
— Нет… я уже это говорила.
— Значит, полиции эти ножи были переданы в том же самом виде, в котором они попали к вам, это так?
— Да, так. Я ничего с ними не делала.
— И вы также утверждаете, что не знаете, который из ножей кому принадлежал, так?
— Да.
— У меня больше нет вопросов.
— Можете продолжить опрос свидетеля, — сказал Сэмелсон, обращаясь к защите.
Адвокат Рэндолф подошел к месту свидетеля.
— Мисс Руджиэлло, — сказал он, — а вы уверены в том, что ножи вам были переданы именно этими молодыми людьми, то есть Артуром Рейрдоном, Энтони Апосто и Дэниелем Дипаче?
— Да, я в этом уверена.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Но ведь я же знакома с ними, не так ли?
— Да, но разве тем вечером не было темно?
— Было не настолько темно, чтобы я не смогла их узнать.
— Но ведь было темно, не так ли?
— Ночь еще не наступила. Да и темнота была совсем не ночная.
— Но все-таки вы не станете отрицать, что на улице было темно.
— Только потому, что надвигалась гроза.
— И разве вы в этой темноте не могли обознаться? Принять этих троих мальчиков, которые якобы передали вам ножи, за кого-то еще?
— Нет, я не обозналась. Их было трое. Я с ними говорила, так как же я могла ошибиться?
— Ясно. А кто первым отдал вам свой нож?
— Не помню.
— Это был Рейрдон?
— Я не помню. Все произошло так быстро…
— Или, может быть, это был Дипаче?
— Я же сказала вам, что не помню.
— Но вы же помните, что это были именно эти мальчики? Вы в этом уверены. Так почему же вы не можете точно сказать, кто из них какой нож вам вручил?
— Протестую! Адвокат защиты пытается исказить показания свидетеля. Она уже заявила, что ножи были переданы ей Рейрдоном, Апосто и Дипаче. И она просто не помнит, в какой последовательности.
— Протест принимается. Задавайте следующий вопрос.
— У меня больше нет вопросов, — сказал Рэндолф.
— Вызывается Дэниель Дипаче.
Дэнни встал со своего места. Он взглянул на адвокатов защиты, дождался их одобрительного кивка и затем нерешительно направился к свидетельской трибуне. На нем был темно-коричневый костюм, а на рыжих волосах играли блики солнечного света, проникавшего в комнату сквозь высокие окна. Секретарь привел его к присяге, и он занял место свидетеля, вытирая ладони о брюки. Хэнк подошел к нему. Какое-то время они молча глядели друг на друга.
— Ваше имя Дэнни Дипаче?
— Да.
— Надеюсь, Дэнни, вам известно, что вы обвиняетесь в убийстве первой степени и если суд присяжных сочтет вас виновным, то вы можете угодить на электрический стул? Вам это известно, не так ли?
— Да, я знаю.
Хэнк взял ножи и показал их Дэнни:
— Вы узнаете эти ножи?
— Нет.
— Дэнни, вы поклялись говорить правду! — прикрикнул на него Хэнк. — Так что не добавляйте к своему приговору еще и лжесвидетельствование.
— А разве это более тяжкий грех, чем убийство первой степени?
— Взгляните на эти ножи. Вы их узнаете?
— Нет, не узнаю.
— Дэнни, говорите мне правду.
— Протест!
— Это те самые ножи, которыми был убит Рафаэль Моррес. Так что теперь вы их узнали и не пытайтесь больше мне лгать. Ваша ложь мне не нужна.
— Протест! На свидетеля оказывается давление.
— Протест отклоняется.
— Так вы узнаете эти ножи, не так ли? Дэнни замялся.
— Ну ладно, — сказал он наконец. — Думаю, наверное, что узнаю.
— Безо всяких «думаю» и «наверное». Да или нет? Так вы узнаете их или нет?
— Ну ладно, да. Узнаю.
— Который из них ваш?
— Не знаю.
— Дэнни, укажите, какой из этих ножей принадлежит вам?
— Не помню. По-вашему, я должен помнить такие мелочи? Хэнк протянул ему один из ножей:
— Этот?
— Не знаю.
— Так посмотрите на него внимательно!
— Смотрю.
— Это ваш нож?
— Не знаю.
— Тогда чей этот ножик? С черной рукояткой и серебряной кнопкой? У вашего ножа была черная рукоятка?
— Нет, я так не думаю.
— Значит, это не ваш нож. Верно?
— Да, наверное.
— Если у вас не было ножа с черной рукояткой, то он не может считаться вашим, не так ли?
— Думаю, это да.
— Да или нет? Это ваш нож или нет?
— Ну ладно, нет. Это не мой нож.
Хэнк вздохнул:
— Благодарю вас. А как насчет другого ножа — вот этого, с перламутровой рукояткой? Это ваш нож?
— Нет.
— Значит, первые два ножа не ваши, верно?
— Да, верно.
— Выходит, вам принадлежит самый последний, третий нож, правильно?
— Я не уверен.
— Что ж, давайте взглянем на нож. Приглядитесь к нему получше, а затем скажите мне, этот ли нож был у вас в руках вечером десятого июля.
— Протест!
— Принимается.
— Просто скажите мне, Дэнни, ваш это нож или нет. Когда я приезжал к вам в тюрьму на Уэлфэр-Айленд, вы сказали мне, что ударили Морреса ножом четыре раза. Но как в таком случае…
— Протест!
— Протест принимается.
— Так вы говорили или не говорили мне о том, что четыре раза ударили Морреса ножом?
— Я… я не помню, что я вам тогда говорил. Это было довольно давно.
— Да или нет ?
— Я… я… думаю, я вам это сказал.
— Что вы ударили Морреса?
— Протестую!
— Протест отклоняется.
— Это была самозащита, — пробормотал Дэнни.
— Но вы ударили его ножом, не так ли?
— Я протестую! Ваша честь…
— Протест отклоняется.
— Да, — выдохнул Дэнни. — Это была самозащита.
— Вот этим самым ножом?
— Протестую!
— Ваша честь, я не могу нормально допросить свидетеля, если в отношении каждого сказанного мною слова защита будет заявлять протест, — зло заметил Хэнк. — Лично я в своей линии ведения допроса не нахожу ничего предосудительного. Так что, может быть, адвокат защиты все-таки заткнется и позволит мне…
— Вы задаете свидетелю наводящие вопросы! — выкрикнул Рэндолф со своего места.
— Черт возьми, но вы же сами не стали возражать против того, чтобы он давал показания, не так ли?
— К порядку! К порядку! — строго приказал Сэмелсон. — И впредь попрошу вас воздержаться от подобных перебранок в зале суда! Суд считает линию проведения допроса вполне приемлемой. Вынужден предупредить защитника о недопустимости выпадов в адрес окружного прокурора. Свидетель, отвечайте на последний вопрос.
— А какой… какой был последний вопрос? — спросил Дэнни. От волнения его прошиб холодный пот, и он вытер его рукавом со лба и верхней губы.
— Пожалуйста, зачитайте последний вопрос.
— «Вот этим самым ножом?»
— А что, если это мой нож?
— Отвечайте на вопрос!
— Да. Да, вот этим самым ножом.
— Благодарю вас. А теперь расскажите, что произошло вечером десятого июля.
— Я уже рассказывал вам.
— А теперь расскажите суду.
— Тем вечером мы пошли прогуляться, — заученно завел Дэнни, словно рассказывая стихотворение наизусть. — На нас напал Моррес. В руке у него был нож. Поэтому мы были вынуждены обороняться.
— А кому принадлежала идея насчет того, чтобы отправиться на прогулку?
— Нам всем. Всем троим.
— Но кто первым сказал: «Пойдем прогуляемся»?
— Не помню.
— Это предложили вы?
— Нет.
— Апосто?
— Нет.
— Значит, это должен быть Рейрдон?
— Наверное. Я не знаю. Может быть, это была идея Амбала, возможно, это он предложил пойти погулять.
— Он что, сказал, что ему хочется прогуляться?
— Я не помню.
— Или, может быть, он сказал, что ему хочется наведаться на вражескую территорию, чтобы устроить там небольшую заварушку?
— Протестую!
— Ведь это ему принадлежала идея отправиться в Испанский Гарлем и устроить там небольшую заварушку, не так ли?
— Протестую!
— Ваша честь, вы только что предупредили…
— А теперь я должен предупредить вас, мистер Белл, чтобы вы не задавали свидетелю наводящих вопросов. Протест принимается. Опустите оба те вопроса.
— Когда Амбал Рейрдон впервые завел речь о прогулке, — сказал Хэнк, — он говорил вам о том, что вы отправитесь гулять в Испанский Гарлем?
— Я не помню. Кажется, он просто сказал: «Пойдем прогуляемся» или что-то в этом роде.
— И не уточнил, куда именно?
— Кажется, нет.
— Может быть, он сказал: «Давайте прогуляемся до Парк-авеню»?
— Может быть.
— А может, он сказал: «Давайте прогуляемся по Испанскому Гарлему»?
— Может быть.
— Ладно, после того, как вы оказались в Испанском Гарлеме, что вы стали делать?
— Мы пошли по улице… — Дэнни обернулся к Сэмелсону. — А мне обязательно отвечать на этот вопрос?
— Вопрос задан вполне корректно. Попрошу вас ответить на него.
— Мы просто шли по улице.
— Кто из вас первым заметил Морреса?
— Я… я не знаю.
— Амбал?
— Да… кажется, он. Я не знаю. Да и какая разница? Мы все били его ножами!
По залу суда пронесся приглушенный ропот. Хэнк наклонился ближе к Дэнни, и ропот внезапно смолк.
— А почему вы стали бить его ножами, Дэнни?
— Он напал на нас. У него в руке был нож.
— Дэнни, он держал в руках губную гармошку!
— Что?
— А разве нет? Разве это была не губная гармошка? Ведь у него не было никакого ножа, не так ли?
— Я… я не знаю. С виду это было похоже на нож.
— Значит, вы знали, что это была всего лишь губная гармошка?
— Нет, нет, я просто говорю, что оно выглядело, как…
— Что «оно»?
— Эта, как ее, губная гармошка. Вы же сами только что сказали, что это была именно она, разве нет?
— Да, но когда именно ты понял, что это была всего лишь губная гармошка?
— Только что. Я не знал, пока вы…
— Ты знал, что в руке он держал губную гармошку, еще когда вонзал в него нож, не так ли?
— Нет-нет. Я думал, что это был нож.
— И кто же ударил первым?
— А-А-Амбал.
В зале суда воцарилась мертвая тишина. Для Дэнни же и Хэнка никакого зала больше не существовало. Они глядели друг на друга, и по их лицам струился пот, и каждый напряженно подался вперед, словно безуспешно пытаясь установить контакт.
— А кто потом?
— Бэтмен.
— А потом ты?
— Да-да. Я не желаю больше отвечать на вопросы. Не желаю и не буду…
— Сколько раз ты ударил его?
— Четыре. Четыре!
— Почему?
— Я уже сказал вам. Он…
— Почему, Дэнни?
— Я не знаю!
— Ты же знал, что у него в руке всего лишь губная гармошка, не так ли? Разве нет?
— Нет!
— Ты знал! Ты все знал! Скажи мне правду, Дэнни! Рэндолф вскочил со своего места:
— Погодите-ка! Погодите!..
— Говори мне правду! Ты знал, что это была губная гармошка. Ты видел ее!
— Да, да, я знал, — выкрикнул Дэнни. — Ну что, довольны? Я знал!
— Тогда почему же ты ударил его ножом?
— Я… я…
— Почему? Почему, Дэнни? Почему?
— По-по-потому что остальные… Потому что остальные… остальные…
— Потому что остальные ударили его?
— Да! Да!
— И тогда ты тоже ударил его?
— Да! Я ударил его ножом четыре раза! Ну чего вы еще хотите от меня? Я ударил его, я ударил его, я ударил его!
— Ты не бил его ножом! — закричал Хэнк. — Ты лжешь!
— Что? — недоуменно переспросил Дэнни. — Что? И затем, прежде чем кто-либо из присутствующих успел опомниться и в полной мере осознать, что происходит, прежде чем прошло оцепенение, вызванное заявлением Хэнка, он бросился к своему столу, схватил голубую папку и взмахнул ею перед секретарем суда.
— Прошу приобщить к делу в качестве вещественного доказательства, — поспешно выпалил он. — Это отчет из лаборатории полицейского управления города Нью-Йорка об экспертизе орудий убийства, использованных при нападении на Морреса. Данный документ гласит, что следы крови обнаружены на лезвиях только двух ножей. Лезвие третьего ножа оказалось чистым. Кровь осталась лишь на рукоятке этого ножа. — Он снова обернулся к Дэнни. — Это тот самый нож, который ты опознал как свой, Дэнни! Ведь ты же перевернул нож, не так ли? Ты лишь делал вид, что бьешь Морреса ножом. На самом деле ты всего-навсего наносил ему удары рукояткой своего ножа!
— Нет! Нет! Я резал его по-настоящему!
— Не лги, Дэнни! Чего, черт побери, ты боишься?
— К порядку! К порядку!
— Я резал его, я резал его!
— Ты лжешь!
— Я… я… я…
И внезапно Дэнни Дипаче обмяк и потупился. Он выглядел совсем подавленным. Обессиленно опустившись на стул, он упрямо замотал головой и жалобно заплакал, время от времени тихонько поскуливая, словно побитый щенок.
— Так ты ударил его? — чуть слышно, почти шепотом спросил у него Хэнк.
— Я в жизни ни разу ни на кого не поднял руку, — пробормотал Дэнни сквозь слезы. — Никогда, никогда, никогда. Я никогда никому не сделал больно. Никогда, о Господи, никогда этого не было!
— Ладно, Дэнни, — тихо сказал Хэнк.
— Но я… я не хотел, чтобы они думали, будто я струсил. Разве мог я показать им, что мне страшно? Разве мог допустить, чтобы они это поняли?
Репортеры вслед за Майком Бартоном уже начали пробираться к дверям, находящимся в дальнем конце зала. Мэри Дипаче, сидевшая вместе с мужем в первом ряду, вскочила с места, готовая броситься к сыну.
— К порядку! — поспешно сказал Сэмелсон. — В заседании суда объявляется перерыв до двух часов. Прошу окружного прокурора и адвокатов защиты немедленно пройти ко мне в кабинет. — Он встал.
— Всем встать! — крикнул секретарь, и в тот же миг, как только Сэмелсон вышел, весь зал немедленно пришел в движение, превратившись в громкоголосый людской водоворот.
Дэнни Дипаче, все еще остававшийся на свидетельском месте, тихо плакал, и тогда Хэнк вытащил из нагрудного кармана носовой платок и протянул ему:
— Вот, сынок, возьми. Утри слезы. Все закончено.
— Я не должен плакать, — пролепетал Дэнни, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. — Плачут только трусы и слабаки.
— Мужчины тоже иногда плачут, — сказал Хэнк и был рад, когда Дэнни взял у него платок.
— Ты был великолепен! — воскликнула она.
— Папа, папочка! — пролепетала Дженни и крепко сжала его руку.
— Я должен быть у Эйба, — сказал он им. — Вы меня дождетесь? А потом мы могли бы пойти и пообедать где-нибудь все вместе.
— Хэнк, у тебя теперь будут неприятности?
— Может быть, Кэрин, может быть, я потеряю работу.
— Ничего. Ведь ты всегда можешь подыскать себе что-нибудь другое, — проговорила она.
— Да. Всегда можно найти что-то. — Он немного помолчал. — Кэрин, если бы ты только знала, как мне было страшно. Это было заметно? Ты видела, как у меня дрожали коленки?
— Нет, любимый. Ты выглядел очень смелым и решительным. Ты был великолепен.
— Мне было ужасно страшно, — повторил он и снова замолчал. — Но теперь я уже ничего не боюсь. — И тут он неожиданно рассмеялся:
— Черт возьми, теперь мне просто ужасно хочется есть.
— Поспеши, — напомнила она. — А то Эйб, наверное, уже тебя заждался.
— Да, мне пора. — Хэнк замешкался, не выпуская ее руку» — Кэрин, ты это…
— Что?
— Не волнуйся. Все будет хорошо.
— А я и не волнуюсь.
— Хорошо. Слушайте, вы уж дождитесь меня, ладно? Я скоро вернусь. — Он снова замолчал. — Я люблю вас обеих. Очень-очень.
И затем Хэнк развернулся и направился к двери, облицованной темными панелями и находящейся слева от места судьи. На мгновение поток солнечного света лег ему на плечи, ослепительные лучи коснулись гордо поднятой головы. Оказавшись перед дверью, он на мгновение замешкался, а затем решительно толкнул ее и переступил порог.
— Будьте любезны, взгляните на ту скамью, где сидят подсудимые. Вы узнаете этих ребят?
— Да, — чуть слышно ответила она.
— Мисс Руджиэлло, вы чего-то боитесь?
— Немножко.
— Вы боитесь меня?
— Нет.
— Его чести господина судьи?
— Нет.
— И уж наверняка не адвокатов защиты, — с улыбкой сказал Хэнк. — Они выглядят вполне безобидно.
— Нет, их я не боюсь.
— Я прочитал в газетах, что вы получили письмо с угрозами, в котором вам настоятельно советовали отказаться от дачи показаний. Это правда?
— Да.
— И поэтому вам страшно?
— Да.
— Но вы только что поклялись говорить суду правду и ничего, кроме правды. Вы намерены сдержать свое обещание?
— Да.
— Несмотря на письмо?
— Да.
— Хорошо. Вы видели этих молодых людей вечером десятого июля?
— Да. Я их видела.
— Посмотрите повнимательней. Вы уверены, что это те самые подростки?
— Да — И что же они делали?
— Они бежали.
— Откуда?
— От западных кварталов со стороны Третьей авеню.
— У них было что-нибудь в руках?
— Да.
— И что же они держали?
— Ножи.
— Откуда вам известно, что это были именно ножи?
— Потому что они передали их мне.
Хэнк подошел к столу, взял один из трех ножей и затем сказал:
— Попрошу суд приобщить эти ножи к делу в качестве вещественных доказательств.
— Приобщите ножи к делу, — распорядился Сэмелсон. — Вещественные доказательства номер два, три и четыре.
— Мисс Руджиэлло, не могли бы вы взглянуть на эти ножи поближе?
— Да.
— Вы уверены, что это и есть те самые ножи, которые были переданы вам этими молодыми людьми вечером десятого июля? Анжела Руджиэлло взглянула на ножи:
— Да. Те самые.
— А вы, случайно, не помните, кто из подростков какой нож вам дал?
— Нет. Все случилось так быстро! Я просто взяла у них ножи и унесла к себе домой.
— Ножи были в крови?
— Да.
— Кровь была на всех ножах?
— Да.
— А что вы сделали с ножами после того, как пришли домой?
— Я положила их в бумажный пакет и засунула пакет в ящик комода.
— Вы проделали это сразу же, как только вернулись домой?
— Да.
— И даже не стали мыть их?
— Нет.
— Значит, мыть вы их не стали?
— Нет, я их не мыла.
— Ни один из них?
— Ни один. Я просто сложила их в бумажный пакет и спрятала в дальнем углу комода.
— Итак, мисс Руджиэлло, давайте выясним еще кое-что. Значит, ножи вы не мыли, так?
— Так.
— Ни один из ножей вымыт вами не был?
— Нет… я уже это говорила.
— Значит, полиции эти ножи были переданы в том же самом виде, в котором они попали к вам, это так?
— Да, так. Я ничего с ними не делала.
— И вы также утверждаете, что не знаете, который из ножей кому принадлежал, так?
— Да.
— У меня больше нет вопросов.
— Можете продолжить опрос свидетеля, — сказал Сэмелсон, обращаясь к защите.
Адвокат Рэндолф подошел к месту свидетеля.
— Мисс Руджиэлло, — сказал он, — а вы уверены в том, что ножи вам были переданы именно этими молодыми людьми, то есть Артуром Рейрдоном, Энтони Апосто и Дэниелем Дипаче?
— Да, я в этом уверена.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Но ведь я же знакома с ними, не так ли?
— Да, но разве тем вечером не было темно?
— Было не настолько темно, чтобы я не смогла их узнать.
— Но ведь было темно, не так ли?
— Ночь еще не наступила. Да и темнота была совсем не ночная.
— Но все-таки вы не станете отрицать, что на улице было темно.
— Только потому, что надвигалась гроза.
— И разве вы в этой темноте не могли обознаться? Принять этих троих мальчиков, которые якобы передали вам ножи, за кого-то еще?
— Нет, я не обозналась. Их было трое. Я с ними говорила, так как же я могла ошибиться?
— Ясно. А кто первым отдал вам свой нож?
— Не помню.
— Это был Рейрдон?
— Я не помню. Все произошло так быстро…
— Или, может быть, это был Дипаче?
— Я же сказала вам, что не помню.
— Но вы же помните, что это были именно эти мальчики? Вы в этом уверены. Так почему же вы не можете точно сказать, кто из них какой нож вам вручил?
— Протестую! Адвокат защиты пытается исказить показания свидетеля. Она уже заявила, что ножи были переданы ей Рейрдоном, Апосто и Дипаче. И она просто не помнит, в какой последовательности.
— Протест принимается. Задавайте следующий вопрос.
— У меня больше нет вопросов, — сказал Рэндолф.
— Вызывается Дэниель Дипаче.
Дэнни встал со своего места. Он взглянул на адвокатов защиты, дождался их одобрительного кивка и затем нерешительно направился к свидетельской трибуне. На нем был темно-коричневый костюм, а на рыжих волосах играли блики солнечного света, проникавшего в комнату сквозь высокие окна. Секретарь привел его к присяге, и он занял место свидетеля, вытирая ладони о брюки. Хэнк подошел к нему. Какое-то время они молча глядели друг на друга.
— Ваше имя Дэнни Дипаче?
— Да.
— Надеюсь, Дэнни, вам известно, что вы обвиняетесь в убийстве первой степени и если суд присяжных сочтет вас виновным, то вы можете угодить на электрический стул? Вам это известно, не так ли?
— Да, я знаю.
Хэнк взял ножи и показал их Дэнни:
— Вы узнаете эти ножи?
— Нет.
— Дэнни, вы поклялись говорить правду! — прикрикнул на него Хэнк. — Так что не добавляйте к своему приговору еще и лжесвидетельствование.
— А разве это более тяжкий грех, чем убийство первой степени?
— Взгляните на эти ножи. Вы их узнаете?
— Нет, не узнаю.
— Дэнни, говорите мне правду.
— Протест!
— Это те самые ножи, которыми был убит Рафаэль Моррес. Так что теперь вы их узнали и не пытайтесь больше мне лгать. Ваша ложь мне не нужна.
— Протест! На свидетеля оказывается давление.
— Протест отклоняется.
— Так вы узнаете эти ножи, не так ли? Дэнни замялся.
— Ну ладно, — сказал он наконец. — Думаю, наверное, что узнаю.
— Безо всяких «думаю» и «наверное». Да или нет? Так вы узнаете их или нет?
— Ну ладно, да. Узнаю.
— Который из них ваш?
— Не знаю.
— Дэнни, укажите, какой из этих ножей принадлежит вам?
— Не помню. По-вашему, я должен помнить такие мелочи? Хэнк протянул ему один из ножей:
— Этот?
— Не знаю.
— Так посмотрите на него внимательно!
— Смотрю.
— Это ваш нож?
— Не знаю.
— Тогда чей этот ножик? С черной рукояткой и серебряной кнопкой? У вашего ножа была черная рукоятка?
— Нет, я так не думаю.
— Значит, это не ваш нож. Верно?
— Да, наверное.
— Если у вас не было ножа с черной рукояткой, то он не может считаться вашим, не так ли?
— Думаю, это да.
— Да или нет? Это ваш нож или нет?
— Ну ладно, нет. Это не мой нож.
Хэнк вздохнул:
— Благодарю вас. А как насчет другого ножа — вот этого, с перламутровой рукояткой? Это ваш нож?
— Нет.
— Значит, первые два ножа не ваши, верно?
— Да, верно.
— Выходит, вам принадлежит самый последний, третий нож, правильно?
— Я не уверен.
— Что ж, давайте взглянем на нож. Приглядитесь к нему получше, а затем скажите мне, этот ли нож был у вас в руках вечером десятого июля.
— Протест!
— Принимается.
— Просто скажите мне, Дэнни, ваш это нож или нет. Когда я приезжал к вам в тюрьму на Уэлфэр-Айленд, вы сказали мне, что ударили Морреса ножом четыре раза. Но как в таком случае…
— Протест!
— Протест принимается.
— Так вы говорили или не говорили мне о том, что четыре раза ударили Морреса ножом?
— Я… я не помню, что я вам тогда говорил. Это было довольно давно.
— Да или нет ?
— Я… я… думаю, я вам это сказал.
— Что вы ударили Морреса?
— Протестую!
— Протест отклоняется.
— Это была самозащита, — пробормотал Дэнни.
— Но вы ударили его ножом, не так ли?
— Я протестую! Ваша честь…
— Протест отклоняется.
— Да, — выдохнул Дэнни. — Это была самозащита.
— Вот этим самым ножом?
— Протестую!
— Ваша честь, я не могу нормально допросить свидетеля, если в отношении каждого сказанного мною слова защита будет заявлять протест, — зло заметил Хэнк. — Лично я в своей линии ведения допроса не нахожу ничего предосудительного. Так что, может быть, адвокат защиты все-таки заткнется и позволит мне…
— Вы задаете свидетелю наводящие вопросы! — выкрикнул Рэндолф со своего места.
— Черт возьми, но вы же сами не стали возражать против того, чтобы он давал показания, не так ли?
— К порядку! К порядку! — строго приказал Сэмелсон. — И впредь попрошу вас воздержаться от подобных перебранок в зале суда! Суд считает линию проведения допроса вполне приемлемой. Вынужден предупредить защитника о недопустимости выпадов в адрес окружного прокурора. Свидетель, отвечайте на последний вопрос.
— А какой… какой был последний вопрос? — спросил Дэнни. От волнения его прошиб холодный пот, и он вытер его рукавом со лба и верхней губы.
— Пожалуйста, зачитайте последний вопрос.
— «Вот этим самым ножом?»
— А что, если это мой нож?
— Отвечайте на вопрос!
— Да. Да, вот этим самым ножом.
— Благодарю вас. А теперь расскажите, что произошло вечером десятого июля.
— Я уже рассказывал вам.
— А теперь расскажите суду.
— Тем вечером мы пошли прогуляться, — заученно завел Дэнни, словно рассказывая стихотворение наизусть. — На нас напал Моррес. В руке у него был нож. Поэтому мы были вынуждены обороняться.
— А кому принадлежала идея насчет того, чтобы отправиться на прогулку?
— Нам всем. Всем троим.
— Но кто первым сказал: «Пойдем прогуляемся»?
— Не помню.
— Это предложили вы?
— Нет.
— Апосто?
— Нет.
— Значит, это должен быть Рейрдон?
— Наверное. Я не знаю. Может быть, это была идея Амбала, возможно, это он предложил пойти погулять.
— Он что, сказал, что ему хочется прогуляться?
— Я не помню.
— Или, может быть, он сказал, что ему хочется наведаться на вражескую территорию, чтобы устроить там небольшую заварушку?
— Протестую!
— Ведь это ему принадлежала идея отправиться в Испанский Гарлем и устроить там небольшую заварушку, не так ли?
— Протестую!
— Ваша честь, вы только что предупредили…
— А теперь я должен предупредить вас, мистер Белл, чтобы вы не задавали свидетелю наводящих вопросов. Протест принимается. Опустите оба те вопроса.
— Когда Амбал Рейрдон впервые завел речь о прогулке, — сказал Хэнк, — он говорил вам о том, что вы отправитесь гулять в Испанский Гарлем?
— Я не помню. Кажется, он просто сказал: «Пойдем прогуляемся» или что-то в этом роде.
— И не уточнил, куда именно?
— Кажется, нет.
— Может быть, он сказал: «Давайте прогуляемся до Парк-авеню»?
— Может быть.
— А может, он сказал: «Давайте прогуляемся по Испанскому Гарлему»?
— Может быть.
— Ладно, после того, как вы оказались в Испанском Гарлеме, что вы стали делать?
— Мы пошли по улице… — Дэнни обернулся к Сэмелсону. — А мне обязательно отвечать на этот вопрос?
— Вопрос задан вполне корректно. Попрошу вас ответить на него.
— Мы просто шли по улице.
— Кто из вас первым заметил Морреса?
— Я… я не знаю.
— Амбал?
— Да… кажется, он. Я не знаю. Да и какая разница? Мы все били его ножами!
По залу суда пронесся приглушенный ропот. Хэнк наклонился ближе к Дэнни, и ропот внезапно смолк.
— А почему вы стали бить его ножами, Дэнни?
— Он напал на нас. У него в руке был нож.
— Дэнни, он держал в руках губную гармошку!
— Что?
— А разве нет? Разве это была не губная гармошка? Ведь у него не было никакого ножа, не так ли?
— Я… я не знаю. С виду это было похоже на нож.
— Значит, вы знали, что это была всего лишь губная гармошка?
— Нет, нет, я просто говорю, что оно выглядело, как…
— Что «оно»?
— Эта, как ее, губная гармошка. Вы же сами только что сказали, что это была именно она, разве нет?
— Да, но когда именно ты понял, что это была всего лишь губная гармошка?
— Только что. Я не знал, пока вы…
— Ты знал, что в руке он держал губную гармошку, еще когда вонзал в него нож, не так ли?
— Нет-нет. Я думал, что это был нож.
— И кто же ударил первым?
— А-А-Амбал.
В зале суда воцарилась мертвая тишина. Для Дэнни же и Хэнка никакого зала больше не существовало. Они глядели друг на друга, и по их лицам струился пот, и каждый напряженно подался вперед, словно безуспешно пытаясь установить контакт.
— А кто потом?
— Бэтмен.
— А потом ты?
— Да-да. Я не желаю больше отвечать на вопросы. Не желаю и не буду…
— Сколько раз ты ударил его?
— Четыре. Четыре!
— Почему?
— Я уже сказал вам. Он…
— Почему, Дэнни?
— Я не знаю!
— Ты же знал, что у него в руке всего лишь губная гармошка, не так ли? Разве нет?
— Нет!
— Ты знал! Ты все знал! Скажи мне правду, Дэнни! Рэндолф вскочил со своего места:
— Погодите-ка! Погодите!..
— Говори мне правду! Ты знал, что это была губная гармошка. Ты видел ее!
— Да, да, я знал, — выкрикнул Дэнни. — Ну что, довольны? Я знал!
— Тогда почему же ты ударил его ножом?
— Я… я…
— Почему? Почему, Дэнни? Почему?
— По-по-потому что остальные… Потому что остальные… остальные…
— Потому что остальные ударили его?
— Да! Да!
— И тогда ты тоже ударил его?
— Да! Я ударил его ножом четыре раза! Ну чего вы еще хотите от меня? Я ударил его, я ударил его, я ударил его!
— Ты не бил его ножом! — закричал Хэнк. — Ты лжешь!
— Что? — недоуменно переспросил Дэнни. — Что? И затем, прежде чем кто-либо из присутствующих успел опомниться и в полной мере осознать, что происходит, прежде чем прошло оцепенение, вызванное заявлением Хэнка, он бросился к своему столу, схватил голубую папку и взмахнул ею перед секретарем суда.
— Прошу приобщить к делу в качестве вещественного доказательства, — поспешно выпалил он. — Это отчет из лаборатории полицейского управления города Нью-Йорка об экспертизе орудий убийства, использованных при нападении на Морреса. Данный документ гласит, что следы крови обнаружены на лезвиях только двух ножей. Лезвие третьего ножа оказалось чистым. Кровь осталась лишь на рукоятке этого ножа. — Он снова обернулся к Дэнни. — Это тот самый нож, который ты опознал как свой, Дэнни! Ведь ты же перевернул нож, не так ли? Ты лишь делал вид, что бьешь Морреса ножом. На самом деле ты всего-навсего наносил ему удары рукояткой своего ножа!
— Нет! Нет! Я резал его по-настоящему!
— Не лги, Дэнни! Чего, черт побери, ты боишься?
— К порядку! К порядку!
— Я резал его, я резал его!
— Ты лжешь!
— Я… я… я…
И внезапно Дэнни Дипаче обмяк и потупился. Он выглядел совсем подавленным. Обессиленно опустившись на стул, он упрямо замотал головой и жалобно заплакал, время от времени тихонько поскуливая, словно побитый щенок.
— Так ты ударил его? — чуть слышно, почти шепотом спросил у него Хэнк.
— Я в жизни ни разу ни на кого не поднял руку, — пробормотал Дэнни сквозь слезы. — Никогда, никогда, никогда. Я никогда никому не сделал больно. Никогда, о Господи, никогда этого не было!
— Ладно, Дэнни, — тихо сказал Хэнк.
— Но я… я не хотел, чтобы они думали, будто я струсил. Разве мог я показать им, что мне страшно? Разве мог допустить, чтобы они это поняли?
Репортеры вслед за Майком Бартоном уже начали пробираться к дверям, находящимся в дальнем конце зала. Мэри Дипаче, сидевшая вместе с мужем в первом ряду, вскочила с места, готовая броситься к сыну.
— К порядку! — поспешно сказал Сэмелсон. — В заседании суда объявляется перерыв до двух часов. Прошу окружного прокурора и адвокатов защиты немедленно пройти ко мне в кабинет. — Он встал.
— Всем встать! — крикнул секретарь, и в тот же миг, как только Сэмелсон вышел, весь зал немедленно пришел в движение, превратившись в громкоголосый людской водоворот.
Дэнни Дипаче, все еще остававшийся на свидетельском месте, тихо плакал, и тогда Хэнк вытащил из нагрудного кармана носовой платок и протянул ему:
— Вот, сынок, возьми. Утри слезы. Все закончено.
— Я не должен плакать, — пролепетал Дэнни, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. — Плачут только трусы и слабаки.
— Мужчины тоже иногда плачут, — сказал Хэнк и был рад, когда Дэнни взял у него платок.
* * *
По пути к выходу его задержала Мэри с мужем, потом адвокаты защиты, затем его перехватили репортеры, уже успевшие сообщить сенсационную новость в свои редакции и теперь спешившие поскорее вернуться в зал суда. Но вот в конце концов ему все же удалось пробраться туда, где ждали его жена и дочь, и он крепко прижал их к себе, а Кэрин торопливо поцеловала его в щеку и затем заглянула ему в лицо. Глаза ее лучились счастьем.— Ты был великолепен! — воскликнула она.
— Папа, папочка! — пролепетала Дженни и крепко сжала его руку.
— Я должен быть у Эйба, — сказал он им. — Вы меня дождетесь? А потом мы могли бы пойти и пообедать где-нибудь все вместе.
— Хэнк, у тебя теперь будут неприятности?
— Может быть, Кэрин, может быть, я потеряю работу.
— Ничего. Ведь ты всегда можешь подыскать себе что-нибудь другое, — проговорила она.
— Да. Всегда можно найти что-то. — Он немного помолчал. — Кэрин, если бы ты только знала, как мне было страшно. Это было заметно? Ты видела, как у меня дрожали коленки?
— Нет, любимый. Ты выглядел очень смелым и решительным. Ты был великолепен.
— Мне было ужасно страшно, — повторил он и снова замолчал. — Но теперь я уже ничего не боюсь. — И тут он неожиданно рассмеялся:
— Черт возьми, теперь мне просто ужасно хочется есть.
— Поспеши, — напомнила она. — А то Эйб, наверное, уже тебя заждался.
— Да, мне пора. — Хэнк замешкался, не выпуская ее руку» — Кэрин, ты это…
— Что?
— Не волнуйся. Все будет хорошо.
— А я и не волнуюсь.
— Хорошо. Слушайте, вы уж дождитесь меня, ладно? Я скоро вернусь. — Он снова замолчал. — Я люблю вас обеих. Очень-очень.
И затем Хэнк развернулся и направился к двери, облицованной темными панелями и находящейся слева от места судьи. На мгновение поток солнечного света лег ему на плечи, ослепительные лучи коснулись гордо поднятой головы. Оказавшись перед дверью, он на мгновение замешкался, а затем решительно толкнул ее и переступил порог.