МакБейн Эд. Ненавидящий полицейских

   – Нам девочки сказали, – сказал Ансельмо.
   – Какие девочки?
   – Так, просто девчонки, – ответил Ди Палермо.
   – Что они вам сказали?
   – Взломать дверь.
   – Зачем?
   – Просто... – сказал Ансельмо.
   – Что просто?
   – Просто так.
   – Только просто так?
   – Я не знаю, почему мы взломали дверь, – сказал Ансельмо и бросил быстрый взгляд на Ди Палермо.
   – Наверное, чтобы что-нибудь взять в этой квартире? – спросил начальник.
   – Может быть... – пожал плечами Ди Палермо.
   – Может быть, что?
   – Может, пару кусков. Знаете, так просто.
   – То есть вы замышляли ограбление, так?
   – Вроде так.
   – Что вы сделали, когда увидели, что в квартире есть люди?
   – Леди закричала, – сказал Ансельмо.
   – И мы побежали, – добавил Ди Палермо.
   – Следующее дело, – сказал начальник детективов.
   Сойдя со сцены, подростки подошли к арестовавшему их офицеру – он их ждал. Фактически они выболтали гораздо больше, чем следовало. Они имели право не отвечать ни слова на «смотре». Не зная этого, как и того, что отсутствие показаний при аресте действует в их пользу, они отвечали на вопросы начальника детективов с необычайной наивностью. Хороший адвокат легко мог бы сделать так, чтобы их признали виновными не во взломе с целью грабежа, а в хулиганстве. Однако, когда начальник детективов спросил ребят, замышляли ли они грабеж, они ответили утвердительно. А статья 402 Уголовного кодекса дает следующее определение грабежа первой степени:
   "Лицо, проникающее с преступной целью путем взлома в ночное время в жилище, где находятся люди:
   1. Имеющее при себе предметы, могущие представлять угрозу для жизни, или
   2. Вооружившееся подобным предметом в самом жилище, а также
   3. Действующее совместно с сообщником; или..."
   Ну и так далее. Ребята легкомысленно накинули петлю на свои молодые шеи, возможно не понимая, что грабеж первой степени наказуется заключением в государственной тюрьме на срок не менее десяти и не более тридцати лет.
   Очевидно, «девочки» дали им плохой совет.
   – Дайамондбэк, номер два, – объявил начальник детективов. – Притчет, Вирджиния, 34 года. В три часа ночи нанесла своему сожителю удары по голове и шее топором. Показаний не дала.
   Пока начальник говорил, Вирджиния вышла на сцену. Эта маленькая женщина едва достигала головой отметки «пять футов один дюйм». Тоненькая, мелкокостная, с тонкими, как паутинка, рыжими волосами. Губы были не накрашены. Застывшее лицо, безжизненные глаза.
   – Вирджиния, – заговорил начальник детективов.
   Женщина подняла голову. Она прижимала руки к поясу. Глаза не изменили выражения. Глаза были серые. Она смотрела на яркий свет не мигая.
   – Вирджиния?
   – Да, сэр. – Голос был очень тихий, едва слышный. Карелла наклонился вперед, чтобы разобрать, что она говорит.
   – Вы когда-нибудь привлекались к уголовной ответственности, Вирджиния? – спросил начальник.
   – Нет, сэр.
   – Что случилось, Вирджиния?
   Молодая женщина пожала плечами, как будто сама не могла понять, что произошло. Жест был почти незаметный. Так люди проводят рукой по глазам, думая о чем-то страшном.
   – Что случилось, Вирджиния?
   Женщина выпрямилась в полный рост для того, чтобы говорить в стабильно закрепленный микрофон, висящий на крепком стальном стержне в нескольких дюймах от ее лица, отчасти потому, что все смотрели на нее, и она вдруг почувствовала, что стоит ссутулившись. В комнате стояла мертвая тишина. Ни малейшего движения воздуха. За яркими прожекторами сидели детективы.
   – Мы поспорили, – вздохнула она.
   – Вы нам можете рассказать об этом?
   – Мы начали ссориться с утра, как только встали. Жара. В квартире было очень... очень жарко. С самого утра. В жа... в жару быстро выходишь из себя.
   – Продолжайте.
   – Он начал придираться с апельсиновым соком. Сказал, что апельсиновый сок недостаточно холодный. Я сказала, что всю ночь держала его в леднике, так что не моя вина, если он нагрелся. Мы в Дайамондбэке небогаты, сэр. У нас в Дайамондбэке нет холодильников, а в такую жару лед тает очень быстро. Ну и он все жаловался, что сок не такой, как надо.
   – Вы были замужем за этим человеком?
   – Нет, сэр.
   – Сколько времени вы прожили вместе?
   – Семь лет, сэр.
   – Продолжайте.
   – Он сказал, что пойдет завтракать в кафе, а я сказала, чтобы он не ходил, потому что глупо тратить деньги зря. Он остался, но все время, пока ел, жаловался на сок. И так весь день.
   – Вы имеете в виду сок?
   – Нет, еще всякое. Не помню что. Он смотрел по телевизору бейсбол и пил пиво и весь день ко всему придирался. Он был в одних трусах из-за жары. Я сама была почти раздета.
   – Дальше.
   – Мы ужинали поздно – так, всякие холодные остатки. Он все время ко мне придирался. Не хотел ложиться спать в спальне, хотел спать в кухне на полу. Я сказала, это глупо, пусть даже в спальне очень жарко. Он ударил меня.
   – Как ударил?
   – Ударил по лицу. Подбил мне глаз. Я сказала ему: не трогай меня, а то я тебя вышвырну из окна. Он засмеялся, положил одеяло на пол в кухне возле окна и включил радио, а я пошла спать в спальню.
   – Да, Вирджиния, говорите.
   – Я не могла спать из-за жары. И он включил радио на всю катушку. Я пошла в кухню, чтобы попросить его сделать немножко потише, а он сказал, чтобы я шла спать. Я пошла в ванную, умылась и там увидела топор.
   – Где лежал топор?
   – Он держал инструменты на полке в ванной: гаечные ключи, молоток, и там был топор. Я решила выйти и опять сказать ему, чтобы он приглушил радио, потому что было очень жарко, а радио говорило очень громко, и я хотела немножко поспать. Но я не хотела, чтобы он опять меня ударил, и взяла топор для защиты, если он снова разозлится.
   – И что вы сделали?
   – Я вошла в кухню и держала топор. Он встал с полу, сидел на стуле у окна и слушал радио. Он сидел ко мне спиной.
   – Да.
   – Я подошла к нему, и он не обернулся, и я ничего ему не сказала.
   – Что вы сделали?
   – Я ударила его топором.
   – Куда?
   – По голове и по шее.
   – Сколько раз?
   – Не помню точно. Я все била его.
   – А потом что?
   – Он упал со стула, а я выронила топор и пошла к мистеру Аланосу, он наш сосед, сказала ему, что ударила мужа топором. Он мне не поверил. Он зашел к нам, а потом вызвал полицию, и пришел офицер.
   – Вы знаете, что вашего мужа отвезли в больницу?
   – Да.
   – Вы знаете что-нибудь о его состоянии?
   – Мне сказали, что он умер, – ответила она очень тихо. Она опустила голову и больше не смотрела на присутствующих. Руки сжались в кулаки у пояса. Глаза были мертвые.
   – Следующее дело, – проговорил начальник детективов.
   – Она убила его, – прошептал Буш. От волнения его голос звучал странно. Карелла кивнул.
   – Маджеста, номер один, – сказал начальник детективов. – Бронкин, Дэвид, 27 лет. Имеется заявление, что он разбил прошлым вечером в 10 часов 24 минуты уличный фонарь на углу Уивер и 69-й Северной улицы. Электрическая компания тут же поставила полицию в известность, а потом сообщили о том, что разбит другой фонарь недалеко от первого, затем поступило сообщение о стрельбе из пистолета. Полисмен арестовал Бронкина на углу Диксен и 69-й Северной. Бронкин был пьян и шел по улице, стреляя по фонарям. Как все было, Дэйв?
   – Я Дэйв только для друзей, – сказал Бронкин.
   – Так как же?
   – Чего вы от меня хотите? Я перебрал и разбил пару фонарей. Я заплачу за эти чертовы фонари.
   – Что вы делали с пистолетом?
   – Вы знаете, что я делал. Стрелял по фонарям.
   – Вы собирались именно стрелять по фонарям?
   – Ага. Слушайте, я не обязан ничего вам говорить. Мне нужен адвокат.
   – Вам придется еще много беседовать с адвокатом.
   – Не буду отвечать ни на какие вопросы, пока не будет адвоката.
   – Какие вопросы? Мы пытаемся понять, что заставило вас сделать такую глупость: бродить и стрелять по фонарям.
   – Я выпил. Какого черта, вы что, никогда не были пьяны?
   – Когда я пьян, я не стреляю по фонарям, – сказал начальник.
   – Ну а я стреляю.
   – Теперь насчет пистолета.
   – Так я и знал, что рано или поздно вы до этого дойдете.
   – Он ваш?
   – Конечно, мой.
   – Где вы его взяли?
   – Брат прислал.
   – А где ваш брат?
   – В Корее.
   – У вас есть разрешение на пистолет?
   – Это подарок.
   – Пусть даже вы его сами сделали! У вас есть разрешение?
   – Нет.
   – Тогда почему вы решили, что можете с ним разгуливать.
   – Просто решил. Куча народу носит пистолеты. Какого дьявола вы меня забрали? Я только разбил пару фонарей. Почему вы не занимаетесь гадами, которые стреляют в людей?
   – Откуда нам знать, что вы не один из них, Бронкин?
   – Да, конечно. Может быть, я Джек Потрошитель.
   – Может, и нет. Но может быть, вы вышли с 45-калиберным пистолетом, не только чтобы пострелять по фонарям.
   – Ага. Я собирался застрелить мэра.
   – 45-й калибр, – шепнул Карелла Бушу.
   – Да, – сказал Буш. Он уже встал со своего места и шел назад, где сидел начальник детективов.
   – Ну хорошо, умник, – сказал начальник, – вы нарушили закон, знаете, что это означает?
   – Нет, а что это означает – умник?
   Еще узнаете, – сказал начальник. – Следующее дело.
   Остановившись рядом, Буш сказал:
   – Шеф, мы бы хотели еще допросить этого человека.

Глава четырнадцатая

   Дэвид Бронкин был недоволен, что Карелла и Буш подвергают его дополнительному допросу.
   Это был высокий мужчина – шесть футов три дюйма, по меньшей мере, – с очень громким голосом и очень задиристый, и ему совсем не понравилось первое требование Кареллы.
   – Поднимите ногу, – сказал Карелла.
   – Что такое?
   Они сидели в комнате отряда детективов в Главном управлении, во всем похожей на аналогичную комнату в 87-м участке.
   – Давайте, – ответил начальник. – Хиллсайд, номер один, Мэтсон Питер, 45 лет... Маленький вентилятор, стоящий на одной из картотек, делал все, что мог, но духота не уменьшалась.
   – Поднимите ногу, – повторил Карелла.
   – Почему это?
   – Потому что я говорю, – ответил Карелла напряженным голосом.
   Бронкин секунду смотрел на него и сказал:
   – Снимите только ваш значок, и я...
   – Я не собираюсь его снимать, – сказал Карелла, – поднимите ногу.
   Бронкин проворчал что-то и поднял правую ногу. Карелла придержал его щиколотку, и Буш взглянул на каблук.
   – У вас есть другая обувь? – спросил Буш.
   – Конечно, есть.
   – Дома?
   – Да. В чем дело?
   – Сколько времени у вас этот пистолет 45-го калибра?
   – Пару месяцев.
   – Где вы были в воскресенье вечером?
   – Слушайте, давайте адвоката.
   – Позже будет адвокат, – сказал Буш. – Отвечайте на вопрос.
   – На какой вопрос?
   – Где вы были в воскресенье вечером?
   – В какое время?
   – Около одиннадцати сорока.
   – Кажется, в кино.
   – В каком?
   – На набережной. Да, точно, в кино был.
   – Пистолет 45-го калибра у вас был с собой?
   – Не помню.
   – Да или нет?
   – Не помню. Если вам нужно «да» или «нет», пусть будет «нет». Я не младенец.
   – Какую картину вы смотрели?
   – Старую.
   – Название.
   – "Тварь из черной лагуны".
   – О чем это?
   – Чудовище выходит из воды.
   – Какой был второй фильм?
   – Не помню.
   – Подумайте.
   – Что-то с Джоном Гарфилдом.
   – Что?
   – Про боксеров. – А название?
   – Не могу вспомнить. Он не работает, потом становится чемпионом, потом его подкупают, чтобы проиграл матч.
   – "Тело и душа"?
   – Да, верно.
   – Позвони в этот кинотеатр, Хэнк, – сказал Карелла.
   – Зачем вам звонить? – спросил Бронкин.
   – Проверить, действительно ли в воскресенье вечером шли эти фильмы.
   – Шли, точно говорю.
   – Кроме того, наш баллистический отдел проверит ваш пистолет 45-го калибра, Бронкин.
   – Зачем?
   – Посмотрим, не подходят ли к нему пули, которые у нас есть. Вы можете сэкономить нам много времени.
   – Как?
   – Что вы делали в понедельник ночью?
   – Понедельник, понедельник... Господи, как это все можно помнить?
   Буш нашел в справочнике номер и набрал его.
   – Слушайте, – сказал Бронкин, – вы можете не звонить. Эти фильмы шли.
   – Что вы делали в понедельник ночью?
   – Я... я был в кино.
   – Опять в кино? Два вечера подряд?
   – Да. Там кондиционеры есть. Лучше, чем шляться где-то и задыхаться, верно?
   – Что вы смотрели?
   – Тоже какое-то старье.
   – Вам нравятся старые фильмы?
   – Мне все равно, какая картина. Я хотел только спастись от жары. Киношки, где крутят старые фильмы, дешевле.
   – Какие фильмы смотрели в понедельник?
   – "Семь невест для семи братьев" и «Суббота с приключениями».
   – Эти фильмы вы хорошо помните, так?
   – Конечно, это было позже.
   – Почему вы сказали, что не помните, что делали в понедельник ночью?
   – Я так сказал?
   – Да.
   – Ну, мне надо было подумать.
   – Какой это был кинотеатр?
   – В понедельник вечером?
   – Да. – На 80-й Северной.
   Буш положил трубку.
   – Совпадает, Стив, – сказал он. – «Тварь из черной лагуны» и «Тело и душа». Все как он сказал.
   Буш не стал говорить, что записал также часы работы кинотеатра и выяснил точно время начала и окончания каждого фильма. Он коротко кивнул Карелле, передавая ему записку.
   – В какое время вы вошли в кино?
   – В воскресенье или в понедельник?
   – В воскресенье.
   – Около половины девятого.
   – Ровно в половине девятого?
   – Точно не знаю. Было жарко, и я пошел на набережную.
   – Почему вы думаете, что было полдевятого?
   – Не знаю. Примерно в это время.
   – А когда вы вышли?
   – Вроде бы... около четверти двенадцатого.
   – И куда пошли?
   – Выпить кофе с чем-нибудь.
   – Куда?
   – В «Белую башню».
   – Сколько там пробыли?
   – Наверно, полчаса.
   – Что ели?
   – Я сказал вам. Кофе с чем-то.
   – Кофе с чем?
   – Господи, кофе с пончиком, – сказал Бронкин.
   – И это заняло у вас полчаса?
   – Я там выкурил сигарету.
   – Никого там не встретили?
   – Нет.
   – А в кино?
   – Нет.
   – У вас с собой не было пистолета?
   – По-моему, нет.
   – Обычно вы его носите?
   – Иногда.
   – К уголовной ответственности привлекались?
   – Угу.
   – Точнее.
   – Отсидел два года в Синг-Синге.
   – За что?
   – Нападение с применением оружия.
   – Каким?
   Бронкин колебался. – Я слушаю, – сказал Карелла.
   – С пистолетом 45-го калибра.
   – Это тот, что сейчас?
   – Нет.
   – А какой?
   – У меня был другой.
   – Он еще у вас?
   Бронкин опять заколебался.
   – Он по-прежнему у вас? – повторил Карелла.
   – Да.
   – Как это? Разве полиция...
   – Я его закопал. Они его не нашли.
   – Вы стреляли?
   – Нет. Я рукояткой...
   – На кого напали?
   – Какая разница?
   – Я хочу знать. На кого?
   – На... леди.
   – На женщину?
   – Да.
   – Сколько ей было лет?
   – Сорок – пятьдесят.
   – Сколько?
   – Пятьдесят.
   – Да, хороший ты парень.
   – Угу, – сказал Бронкин.
   – Кто вас задержал? Какой участок?
   – Кажется, девяносто второй.
   – Девяносто второй?
   – Да.
   – Кто были эти полицейские?
   – Не знаю.
   – Я хочу сказать, кто произвел арест?
   – Он был один.
   – Детектив?
   – Нет.
   – Когда это было? – спросил Буш.
   – В пятьдесят втором.
   – Где тот старый пистолет 45-го калибра?
   – У меня в комнате.
   – Где это?
   – Улица Хэйвен, дом 831.
   Карелла записал адрес.
   – Что у вас там еще есть интересного?
   – Ребята, вы мне поможете?
   – А что, нужна наша помощь?
   – У меня там несколько пистолетов.
   – Сколько?
   – Шесть, – сказал Бронкин.
   – Что?!
   – Да.
   – Назовите их.
   – Два 45-го калибра. Потом еще один «люгер», маузер, и у меня есть даже один «токарев».
   – А еще?
   – А еще один 22-го калибра.
   – Все у вас в комнате?
   – Да, целая коллекция.
   – Обувь тоже там?
   – Да. Зачем вам моя обувь?
   – И ни на один пистолет нет разрешения, так ведь?
   – Нету. Я упустил это из виду.
   – Это уж точно. Хэнк, позвони в девяносто второй. Узнай, кто задержал Бронкина в пятьдесят втором году. Мне кажется, Фостер начинал в нашей конторе, но Риардон мог где-то работать до нас.
   – А-а, – неожиданно сказал Бронкин.
   – Что?
   – Вот в чем все дело, да? Эти двое копов?
   – Да.
   – Попали пальцем в небо, – сказал Бронкин.
   – Может быть. Когда вы вышли из кино на 80-й Северной?
   – Примерно так же. В полдвенадцатого или в двенадцать.
   – Пока все правда, Хэнк?
   – Да.
   – Надо позвонить в кино на 80-й Северной и проверить это тоже. Теперь можете идти, Бронкин. Ваш эскорт в холле.
   – Слушайте, – сказал Бронкин, – могу я выпить кофе? Я помог вам, верно? Как насчет перекусить?
   Карелла высморкался.
   Ни на одной паре обуви в квартире Бронкина каблуки не имели даже отдаленного сходства с отпечатком, обработанным в лаборатории.
   Баллистическая экспертиза установила, что ни одна из роковых пуль не была выпущена из принадлежащих Бронкину пистолетов 45-го калибра.
   Из 92-го участка сообщили, что ни Майк Риардон, ни Дэвид Фостер никогда там не работали.
   А жара не спадала.

Глава пятнадцатая

   В четверг вечером, в семь часов двадцать шесть минут, все в городе смотрели на небо и ждали.
   Город услышал некий звук и, услышав его, замер. Это был отдаленный раскат грома.
   С севера вдруг подул ветер, освеживший обожженное лицо города. Ворчание грома раздалось ближе, и небо прорезали светящиеся зигзаги молний.
   Люди, подняв голову к небу, ждали.
   Казалось, дождь никогда не пойдет. Напрасно неистово вспыхивали молнии, стегали высотные здания и плясали над горизонтом. Гром сердито рокотал, ругаясь и негодуя.
   Внезапно небо разверзлось, и хлынул дождь. Крупные капли забарабанили по тротуарам, улицам и водосточным желобам; раскаленный асфальт зашипел от соприкосновения с водой. Жители города улыбались, глядя на дождь, глядя, как большие капли – боже, какие огромные! – брызжут на мостовую. Все улыбались и хлопали друг друга по спине, и похоже было, что теперь все будет хорошо.
   Но дождь перестал.
   Он прекратился так же внезапно, как и начался. Сначала лило так, как будто прорвало плотину. Это продолжалось четыре минуты тридцать шесть секунд. Потом все кончилось, как если бы отверстие в плотине заткнули.
   Молнии еще играли в небе, и гром по-прежнему ворчал, но дождя не было.
   Ливень принес облегчение не больше чем на десять минут. После этого воздух опять стал раскаленным, и люди снова ругались, жаловались и обливались потом.
   Никто не любит грубых шуток.
   Даже когда шутит господь бог.

* * *

   Когда дождь перестал, она стояла у окна.
   Она мысленно выругалась и напомнила себе, что должна научить Стива языку знаков. Тогда он будет знать, когда она ругается. Сегодня он обещал прийти, и теперь она думала об этом и о том, что ей надеть для него.
   Наверное, самым подходящим костюмом было бы отсутствие всякой одежды. Она улыбнулась собственной шутке. Это надо запомнить и сказать ему, когда он придет.
   У улицы снова стал печальный вид. Дождь принес с собой веселье, но теперь он прошел, и улица стала темно-серой. Этот унылый цвет напоминал о смерти. Смерть.
   Двое погибли, двое человек, с которыми он работал и которых хорошо знал... И почему только он не подметальщик улиц, или мойщик окон, или что-нибудь в этом роде, почему полицейский, почему коп?
   Она обернулась и посмотрела на часы, чтобы узнать, сколько еще осталось до его прихода, до того момента, когда она увидит подергивание дверной ручки и побежит открывать дверь. Стрелки часов ее не успокоили. До этого еще целые часы. Если он вообще придет. Если не случится ничего такого, что может задержать его на работе, – еще убийство, или...
   "Я не должна об этом думать.
   Это может повредить ему.
   Если я буду думать о несчастье...
   С ним ничего не может случиться... ничего. Стив сильный, Стив – хороший полицейский. Стив может постоять за себя. Но Риардон тоже был хороший полицейский, и Фостер тоже, и обоих уже нет в живых. Что может сделать полицейский, если ему стреляют в спину из пистолета 45-го калибра? Что ему делать, если убийца сидит в засаде?
   Не думать об этом.
   Убийств больше не будет. Это больше не повторится. Фостер был последней жертвой. Все. Все.
   Стив, приходи скорее".
   Она села перед дверью, зная, что придется ждать часы, пока начнет поворачиваться дверная ручка и скажет ей, что он здесь.

* * *

   Человек встал с места.
   Он был в трусах. Трусы были пестрые, они ловко сидели на нем; он прошел от кровати к туалетному столику, переваливаясь по-утиному. Высокий мужчина, великолепно сложенный. Он оценивающе поглядел на свой профиль в зеркале над туалетным столиком, посмотрел на часы, тяжело вздохнул и снова пошел к кровати.
   Еще есть время.
   Он лежал, глядя в потолок, и вдруг ему захотелось курить. Он опять встал и подошел к столику, двигаясь со странным перевальцем, что не подходило к его великолепной фигуре. Зажег сигарету и вернулся к кровати. Так он лежал, попыхивая сигаретой и размышляя.
   Он думал о полицейском, которого убьет сегодня ночью.

* * *

   ... Перед тем как идти домой, лейтенант Бернс остановился поболтать с капитаном Фриком, старшим офицером участка.
   – Как дела? – спросил Фрик.
   Бернс пожал плечами:
   – Как в игре «Холодно – горячо». Похоже, что в эту жару про одну вещь мы уж точно можем сказать: «Холодно».
   – Про какую?
   – Про это дело.
   – Ах, да, – сказал Фрик устало. Он был уже не так молод, как раньше, и вся эта суета его утомляла. Что ж, если этих полицейских убили, значит, так им было на роду написано. Сегодня жив, завтра умер. Нельзя жить вечно, все там будем. Конечно, надо найти преступника, но нельзя требовать от человека слишком много в такую жару. Особенно когда он уже не так молод и устал.
   По правде говоря, Фрик был усталым человеком с двадцати лет, и Бернс это знал. Он не испытывал нежных чувств к капитану, но он был добросовестный полицейский, а добросовестный полицейский отчитывается перед начальником участка, даже зная, что от того мало толку.
   – Вы заставляете ребят побегать, верно? – спросил Фрик.
   – Да, – сказал Бернс, думая, что необходимость этого должна быть ясна даже недоумку.
   – Я думаю, это какой-нибудь придурок, – сказал Фрик. – Как ему влетит что-нибудь в голову, так он выходит на улицу и стреляет.
   – Почему именно в полицейских? – спросил Бернс.
   – А почему нет? Как вы можете знать, что придет в голову придурку? Может, попал в Риардона случайно, даже не знал, что это полицейский. Потом увидел, что газеты подняли шумиху, подумал, что дело того стоит, и уже намеренно убил второго полицейского.
   – Как он узнал, что Фостер полицейский? Фостер был в гражданском костюме, как и Риардон.
   – А может, этот придурок уже имел дело с полицейскими, откуда мне знать? Ясно только одно – это придурок.
   – Или очень хитрый парень, – сказал Бернс.
   – Почему? Чтобы спустить курок, ума не надо.
   – Да, но, чтобы это сошло тебе с рук, ум нужен, – возразил Бернс.
   – Ему это с рук не сойдет, – заверил его Фрик. Он шумно вздохнул. Он устал. Стар становится. Даже волосы поседели. Не надо задавать старикам загадки в такую жару.
   – Жарко, правда? – сказал Фрик.
   – Да, действительно, – ответил Бернс.
   – Собираетесь домой?
   – Да.
   – Хорошо вам. Я тоже скоро пойду. Тут ребята выехали на попытку самоубийства. Хочу узнать, как повернется дело. Дамочка на крыше собирается прыгнуть вниз. – Фрик покачал головой. – Придурки, правда?
   – Да, – сказал Бернс.
   – Я отослал жену с детьми в горы, – сказал Фрик. – Это я хорошо придумал. В такую жару и людям, и зверям плохо.
   – Конечно, – согласился Бернс.
   Телефон на столе Фрика зазвенел. Фрик снял трубку.
   – Капитан Фрик, – произнес он. – Что? А, вот как. Хорошо. Правильно. – Он положил трубку. – Это не попытка самоубийства, – сказал он Бернсу. – Дамочка просто сушила на крыше волосы, свесила голову с крыши. Ненормальная, а?
   – Да. Ну, я пошел.
   – Держите револьвер наготове. Как бы не добрался до вас.
   – Кто? – спросил Бернс, идя к двери.
   – Он.
   – Он?..
   – Придурок.

* * *

   Роджер Хэвиленд был настоящий буйвол.
   Даже другие «быки» называли его буйволом. Настоящий буйвол, а не «бык», как обычно называют детективов. Он был силен, как буйвол, ел, как буйвол, и даже фыркал по-буйволиному. Двух мнений не было. Буйвол, и все тут.
   Кроме того, он был не особенно приятный человек.
   Было время, когда он был приятным, но об этом все забыли, включая самого Хэвиленда. Когда-то Хэвиленд мог часами разговаривать с арестованным, ни разу не пустив в ход кулак. Когда-то он мог говорить без крика. Раньше Хэвиленд был добрым полицейским.
   Дело в том, что однажды с ним случилась очень неприятная вещь. Как-то ночью, возвращаясь домой и будучи в то время добросовестным полицейским, который помнил о своем долге 24 часа в сутки, он попытался прекратить уличную драку. Драка была не очень серьезная. Собственно говоря, это было скорее дружеское выяснение отношений, не более того, никто даже не достал пистолет.