Страница:
– Вы коп, что ли? – спросил он Хейза.
– Верно.
– А то вы сказали, что работаете с Уиллисом, да неясно было где. Так вас прислал Уиллис?
– Да.
– Настоящий мужчина Уиллис. Я видел, как он посадил на задницу парня, который весил верных 400 фунтов. Дзюдо. Он специалист по дзюдо. К нему только сунься: толчок – удар – хрясть – хрясть! – и рука в гипсе. Уф, приятель, наша жизнь в опасности. – Доннер довольно хмыкнул. Когда он хмыкал, подобные же звуки издавали и его телеса. Хейза от этого слегка подташнивало. – Так что вы хотите? – спросил Доннер.
– Вы знаете кого-нибудь по прозвищу Леди? – Хейз решил, что лучше сразу перейти к делу, пока пар не отнял у него последние силы.
– Леди, – проговорил Доннер. – Вывеска с претензией. Связана с нелегальным бизнесом?
– Может быть.
– В Сент-Луисе я знавал одну по прозвищу Леди Сорока. Она стучала. У нее это здорово получалось. Вот ее и прозвали Леди Сорока, сплетница, улавливаете?
– Улавливаю, – сказал Хейз.
– Ей было все известно, понимаете, приятель, все! И знаете, как она добывала информацию?
– Догадываюсь.
– Догадаться не трудно. Именно так она ее и добывала. Клянусь богом, она могла расколоть даже Сфинкса. Прямо в пустыне, она бы...
– А сейчас ее в городе нет?
– Нет. Она умерла. Получила информацию от одного парня, но оказалось, что это опасно для здоровья. Профессиональный риск. Бам! И нет Леди Сороки.
– Он убил ее за то, что она настучала на него?
– Во-первых, это, а потом еще одно. Кажется, она наградила его триппером. А парень был чистюлей в бытовом, так сказать, плане. Бам! И нет Леди Сороки. – Доннер на секунду задумался. – Если разобраться, не очень-то она была похожа на леди, а?
– Пожалуй, не очень. А как насчет нашей Леди?
– Вы что-нибудь знаете о ней?
– Сегодня вечером ее собираются убить.
– Да-а? Кто?
– Это мы и пытаемся выяснить.
– М-мм. Крепкий орешек, а?
– Да. Послушайте, может, мы выйдем и поговорим в коридоре?
– В чем дело? Вам холодно? Я могу попросить, чтобы прибавили...
– Нет-нет, – поспешно отказался Хейз.
– Значит, Леди, – задумчиво произнес Доннер. – Леди.
– Да.
Казалось, жар набирает силу. Будто, чем дольше Доннер сидит и думает, тем пуще раскаляется пар. Словно с каждой секундой в парилке нагнетается еще более нестерпимая духота. Хейз хватал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Ему хотелось снять полотенце, хотелось сбросить кожу и повесить ее на вешалку. Ему хотелось выпить стакан ледяной воды. Стакан холодной воды. Хотя бы теплой воды. Он не отказался бы даже от горячей воды: и та наверняка прохладней этого воздуха. Доннер думал, а он сидел, и из каждой его поры струился пот. Бежали секунды. Пот чертил дорожки по его лицу, струился по широким плечам, стекал по позвоночнику.
– В старом клубе «Белое и Черное» была цветная танцовщица, – сказал наконец Доннер.
– Она сейчас здесь?
– Нет, в Майами. Большая мастерица по части стриптиза. Ее называли Леди. Она тут была нарасхват. Но сейчас она в Майами.
– А кто здесь?
– Стараюсь припомнить.
– Нельзя ли побыстрей?
– Думаю, думаю, – сказал Доннер. – Была еще одна Леди, торговка наркотиками. Но, по-моему, она перебралась в Нью-Йорк. Сейчас там можно хорошо заработать на наркотиках. Да, она в Нью-Йорке.
– Так кто же здесь? – раздраженно спросил Хейз, вытирая потной рукой взмокшее лицо.
– Ха, знаю.
– Кто?
– Леди. Новая проститутка на Улице Шлюх. Слыхали?
– Краем уха.
– Она работает у мамы Иды. Ее заведение знаете?
– Нет.
– Ваши ребята в участке знают. Проверьте ее. Леди. У мамы Иды.
– Вы знаете ее?
– Леди? Только по работе.
– По чьей работе? Ее или вашей?
– По моей. Недели две назад она дала мне кое-какую информацию. Господи, как это я сразу о ней не вспомнил? Правда, я никогда не зову ее Леди. Это ей нужно для работы. Ее настоящее имя Марсия. Девочка – первый класс.
– Расскажите о ней.
– Рассказывать-то особенно нечего. Вам нужно все как есть или ее легенда? Короче, рассказывать про Марсию или про Леди?
– И то и другое.
– Ладно. Вот что рассказывает мама Ида. Эта история сделала ей состояние, можете мне поверить. Каждый, кто попадет на Улицу, ищет заведение мамы Иды, а попав туда, хочет иметь дело только с Леди.
– Почему?
– Потому что у мамы Иды богатое воображение. Она выдумала ей легенду. Будто бы Марсия родилась в Италии. Она дочь какого-то итальянского графа, у которого есть вилла на Средиземном море. Во время войны Марсия против воли отца выходит замуж за партизана, который дерется с Муссолини. Прихватывает драгоценностей на десять тысяч долларов и уходит с ним в горы. Представляете: изысканный цветок, девочка, севшая в седло раньше, чем научилась ходить, в компании бородачей в пещере. Однажды во время налета на железную дорогу ее мужа убивают. Человек, принявший командование, заявляет свои права на Марсию, а скоро ее начинают домогаться и остальные головорезы. Как-то ночью она сбегает. Они гонятся за ней по горам, но ей удается уйти. Драгоценности помогают Марсии уехать в Америку. Но, чтобы ее не приняли за шпионку, она должна скрываться. Языка она почти не знает, работу найти не может, и ей приходится идти на панель. Занимается этим и по сей день, но к своей профессии испытывает отвращение. Держит себя как светская дама, и свидание с очередным клиентом для нее все равно что изнасилование. Вот вам Леди и ее история, со слов мамы Иды.
– А на самом деле? – спросил Хейз.
– Ее зовут Марсия Поленска. Родом из Скрэнтона. На панели с шестнадцати лет, умна и хитра, как змея, не без способностей к языкам. Итальянский акцент такая же игра, как и сцены изнасилования.
– Враги у нее есть?
– Что вы имеете в виду?
– Кто-нибудь хотел бы убить ее?
– Пожалуй, все ее коллеги по улице. Но я сомневаюсь, что они пойдут на это.
– Почему?
– Славные девочки. Они мне нравятся.
– Ну, ладно, – сказал Хейз, чтобы что-нибудь сказать. Он встал. – Я пошел.
– Надеюсь, Уиллис меня не забудет? – спросил Доннер.
– Не забудет. Скажете ему о нашем разговоре. Пока, – заспешил Хейз. – Спасибо.
– De nada[2], – отозвался Доннер и откинулся на стену из пара.
– Уже вернулся? – спросил Хейз.
– Да. Я ждал твоего звонка.
– Ну, что у тебя?
– Хромой Дэнни говорит, что на Улице Шлюх есть проститутка, которую зовут Леди. Возможно, это то, что нам нужно.
– То же самое сказал мне Доннер.
– Хорошо, давай повидаемся с ней. Может, все окажется проще, чем мы думали.
– Может быть. Мне вернуться?
– Нет. Встретимся на Улице. Бар Дженни знаешь?
– Найду.
– Сколько сейчас на твоих?
Хейз посмотрел на часы.
– Десять ноль три.
– К десяти пятнадцати будешь?
– Буду, – ответил Хейз и повесил трубку.
Глава 4
– Верно.
– А то вы сказали, что работаете с Уиллисом, да неясно было где. Так вас прислал Уиллис?
– Да.
– Настоящий мужчина Уиллис. Я видел, как он посадил на задницу парня, который весил верных 400 фунтов. Дзюдо. Он специалист по дзюдо. К нему только сунься: толчок – удар – хрясть – хрясть! – и рука в гипсе. Уф, приятель, наша жизнь в опасности. – Доннер довольно хмыкнул. Когда он хмыкал, подобные же звуки издавали и его телеса. Хейза от этого слегка подташнивало. – Так что вы хотите? – спросил Доннер.
– Вы знаете кого-нибудь по прозвищу Леди? – Хейз решил, что лучше сразу перейти к делу, пока пар не отнял у него последние силы.
– Леди, – проговорил Доннер. – Вывеска с претензией. Связана с нелегальным бизнесом?
– Может быть.
– В Сент-Луисе я знавал одну по прозвищу Леди Сорока. Она стучала. У нее это здорово получалось. Вот ее и прозвали Леди Сорока, сплетница, улавливаете?
– Улавливаю, – сказал Хейз.
– Ей было все известно, понимаете, приятель, все! И знаете, как она добывала информацию?
– Догадываюсь.
– Догадаться не трудно. Именно так она ее и добывала. Клянусь богом, она могла расколоть даже Сфинкса. Прямо в пустыне, она бы...
– А сейчас ее в городе нет?
– Нет. Она умерла. Получила информацию от одного парня, но оказалось, что это опасно для здоровья. Профессиональный риск. Бам! И нет Леди Сороки.
– Он убил ее за то, что она настучала на него?
– Во-первых, это, а потом еще одно. Кажется, она наградила его триппером. А парень был чистюлей в бытовом, так сказать, плане. Бам! И нет Леди Сороки. – Доннер на секунду задумался. – Если разобраться, не очень-то она была похожа на леди, а?
– Пожалуй, не очень. А как насчет нашей Леди?
– Вы что-нибудь знаете о ней?
– Сегодня вечером ее собираются убить.
– Да-а? Кто?
– Это мы и пытаемся выяснить.
– М-мм. Крепкий орешек, а?
– Да. Послушайте, может, мы выйдем и поговорим в коридоре?
– В чем дело? Вам холодно? Я могу попросить, чтобы прибавили...
– Нет-нет, – поспешно отказался Хейз.
– Значит, Леди, – задумчиво произнес Доннер. – Леди.
– Да.
Казалось, жар набирает силу. Будто, чем дольше Доннер сидит и думает, тем пуще раскаляется пар. Словно с каждой секундой в парилке нагнетается еще более нестерпимая духота. Хейз хватал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Ему хотелось снять полотенце, хотелось сбросить кожу и повесить ее на вешалку. Ему хотелось выпить стакан ледяной воды. Стакан холодной воды. Хотя бы теплой воды. Он не отказался бы даже от горячей воды: и та наверняка прохладней этого воздуха. Доннер думал, а он сидел, и из каждой его поры струился пот. Бежали секунды. Пот чертил дорожки по его лицу, струился по широким плечам, стекал по позвоночнику.
– В старом клубе «Белое и Черное» была цветная танцовщица, – сказал наконец Доннер.
– Она сейчас здесь?
– Нет, в Майами. Большая мастерица по части стриптиза. Ее называли Леди. Она тут была нарасхват. Но сейчас она в Майами.
– А кто здесь?
– Стараюсь припомнить.
– Нельзя ли побыстрей?
– Думаю, думаю, – сказал Доннер. – Была еще одна Леди, торговка наркотиками. Но, по-моему, она перебралась в Нью-Йорк. Сейчас там можно хорошо заработать на наркотиках. Да, она в Нью-Йорке.
– Так кто же здесь? – раздраженно спросил Хейз, вытирая потной рукой взмокшее лицо.
– Ха, знаю.
– Кто?
– Леди. Новая проститутка на Улице Шлюх. Слыхали?
– Краем уха.
– Она работает у мамы Иды. Ее заведение знаете?
– Нет.
– Ваши ребята в участке знают. Проверьте ее. Леди. У мамы Иды.
– Вы знаете ее?
– Леди? Только по работе.
– По чьей работе? Ее или вашей?
– По моей. Недели две назад она дала мне кое-какую информацию. Господи, как это я сразу о ней не вспомнил? Правда, я никогда не зову ее Леди. Это ей нужно для работы. Ее настоящее имя Марсия. Девочка – первый класс.
– Расскажите о ней.
– Рассказывать-то особенно нечего. Вам нужно все как есть или ее легенда? Короче, рассказывать про Марсию или про Леди?
– И то и другое.
– Ладно. Вот что рассказывает мама Ида. Эта история сделала ей состояние, можете мне поверить. Каждый, кто попадет на Улицу, ищет заведение мамы Иды, а попав туда, хочет иметь дело только с Леди.
– Почему?
– Потому что у мамы Иды богатое воображение. Она выдумала ей легенду. Будто бы Марсия родилась в Италии. Она дочь какого-то итальянского графа, у которого есть вилла на Средиземном море. Во время войны Марсия против воли отца выходит замуж за партизана, который дерется с Муссолини. Прихватывает драгоценностей на десять тысяч долларов и уходит с ним в горы. Представляете: изысканный цветок, девочка, севшая в седло раньше, чем научилась ходить, в компании бородачей в пещере. Однажды во время налета на железную дорогу ее мужа убивают. Человек, принявший командование, заявляет свои права на Марсию, а скоро ее начинают домогаться и остальные головорезы. Как-то ночью она сбегает. Они гонятся за ней по горам, но ей удается уйти. Драгоценности помогают Марсии уехать в Америку. Но, чтобы ее не приняли за шпионку, она должна скрываться. Языка она почти не знает, работу найти не может, и ей приходится идти на панель. Занимается этим и по сей день, но к своей профессии испытывает отвращение. Держит себя как светская дама, и свидание с очередным клиентом для нее все равно что изнасилование. Вот вам Леди и ее история, со слов мамы Иды.
– А на самом деле? – спросил Хейз.
– Ее зовут Марсия Поленска. Родом из Скрэнтона. На панели с шестнадцати лет, умна и хитра, как змея, не без способностей к языкам. Итальянский акцент такая же игра, как и сцены изнасилования.
– Враги у нее есть?
– Что вы имеете в виду?
– Кто-нибудь хотел бы убить ее?
– Пожалуй, все ее коллеги по улице. Но я сомневаюсь, что они пойдут на это.
– Почему?
– Славные девочки. Они мне нравятся.
– Ну, ладно, – сказал Хейз, чтобы что-нибудь сказать. Он встал. – Я пошел.
– Надеюсь, Уиллис меня не забудет? – спросил Доннер.
– Не забудет. Скажете ему о нашем разговоре. Пока, – заспешил Хейз. – Спасибо.
– De nada[2], – отозвался Доннер и откинулся на стену из пара.
* * *
Одевшись и выслушав рассуждения Ригана о доходности бокса, которые тот сопроводил своей визитной карточкой и наставлением не потерять ее, Хейз вышел на улицу и позвонил в участок. Ответил Карелла.– Уже вернулся? – спросил Хейз.
– Да. Я ждал твоего звонка.
– Ну, что у тебя?
– Хромой Дэнни говорит, что на Улице Шлюх есть проститутка, которую зовут Леди. Возможно, это то, что нам нужно.
– То же самое сказал мне Доннер.
– Хорошо, давай повидаемся с ней. Может, все окажется проще, чем мы думали.
– Может быть. Мне вернуться?
– Нет. Встретимся на Улице. Бар Дженни знаешь?
– Найду.
– Сколько сейчас на твоих?
Хейз посмотрел на часы.
– Десять ноль три.
– К десяти пятнадцати будешь?
– Буду, – ответил Хейз и повесил трубку.
Глава 4
Ла Виа де Путас – так называлась улица в Айcоле, протянувшаяся с севера на юг на три квартала. С течением лет она не однажды меняла свое название, но профессию – никогда. Переименование совершалось только в угоду очередной волне иммигрантов, и «Улица Шлюх» переводилась на столько языков, сколько есть народов на земле. Профессия же, не менее денежная и доходная, чем предпринимательство, благополучно выстояла под ударами времени, судьбы и полицейских. В сущности, полиция была в известном смысле составной частью профессии. Чем промышляли на Улице, ни для кого не было секретом. Не замечать это было бы все равно, что не замечать слона. Вряд ли нашелся бы в городе даже приезжий, не говоря уже о местных жителях, который не слышал о Ла Виа де Путас и о заведенных там порядках, причем в большинстве случаев горожане получали эти сведения из первых рук, непосредственно на месте действия.
Именно здесь древнейшая из профессий ударила по рукам с коллегой помоложе. И каждое новое рукопожатие сопровождалось передачей денежных знаков различного достоинства, дабы Улица могла продолжать свое бойкое дело без вмешательства закона. Однажды Отделу по борьбе с проституцией вздумалось приостановить падение нравов, и сразу же положение восемьдесят седьмого участка усложнилось. Но и тогда полицейские быстро сообразили, что деньжата не обязательно делить на двоих – можно и на троих. Этого добра хватило бы на десятерых и, конечно, глупо было вставать в позу, когда речь шла о таких общечеловеческих вещах, как секс.
Кроме того – и тут уже сказались соображения высшего порядка, – не лучше ли, когда проститутки живут на одной улице длиной в три квартала, а не разбросаны по всему участку? Безусловно, лучше. Преступление сродни материалу для диссертации: коли знаешь, где искать, считай, что полдела сделано.
Полицейские из восемьдесят седьмого знали, где искать... и как не находить. То и дело они заходили перемолвиться словечком с мамами – предводительницами «веселых» заведений. Мама Лу, мама Тереза, мама Кармен, мама Ида, мама Инесс – все это были порядочные мадам, и полицейские хорошо знали, что комиссионный сбор в их пользу не станет достоянием гласности. В знак благодарности они ничего не замечали. Случалось, после обеда, когда клонит в сон и улицы пусты, они заглядывали к девочкам в «будуары», пили с ними кофе, а то и пользовались своим служебным положением. Мадам не обижались. В конце концов, если торгуешь фруктами с лотка, полицейскому всегда перепадает одно-два яблочка, не так ли?
А вот детективы из восемьдесят седьмого редко слышали звон монет, которые переходили от клиента к проститутке, потом к мадам и наконец к постовому. У них была своя жила, побогаче, так зачем же обижать ближнего? Кроме того, они знали, что Отдел по борьбе с проституцией получает свою долю, и не хотели слишком уж крошить пирог, пока пекарня работает исправно. Помня о профессиональной этике, они тоже ничего не замечали.
В среду 24 июля в 10.21 утра Карелла и Хейз решительно ничего не замечали. Бар Дженни был маленькой распивочной на углу Улицы Шлюх. Они говорили о Леди.
– Насколько я понимаю, – сказал Карелла, – нам, вероятно, придется постоять в очереди, чтобы повидаться с ней.
Хейз ухмыльнулся.
– Почему ты не хочешь отпустить меня одного, Стив? У тебя все-таки жена. Мне не хотелось бы тебя совращать.
– Я не вчера родился, – Карелла посмотрел на часы. – Сейчас еще нет половины одиннадцатого. Если нам повезет, мы опередим убийцу на девять с половиной часов.
– Если повезет, – сказал Хейз.
– Ну ладно, пошли.
Карелла помолчал, потом спросил:
– Ты когда-нибудь бывал в подобных заведениях?
– У нас в тридцатом участке было много фешенебельных домов, – ответил Хейз.
– Эти дома не фешенебельные, сын мой. Они самого что ни на есть низкого пошиба, так что, если у тебя есть прищепка, советую зажать нос.
Они расплатились и вышли на улицу. Впереди они увидели патрульную машину, стоящую у тротуара. Рядом, окруженные детьми, двое полицейских разговаривали с мужчиной и женщиной.
– Что-то случилось, – сказал Карелла. Он ускорил шаг. Хейз поспешил за ним.
– Да тише вы! – увещевал полицейский. – Не надо кричать!
– Не кричать? – гремела женщина. – Как я могу не кричать? Этот человек...
– Кончайте базар! – взорвался второй полицейский. – Хотите, чтобы сюда прикатил комиссар?
Карелла пробрался сквозь тесную толпу ребятишек. Он сразу узнал полицейских и подошел к тому, который был ближе:
– В чем дело, Том? Женщина расплылась в улыбке.
– Стиви! – воскликнула она. – Dio gracias[3]. Скажи этим бестолочам...
– Привет, мама Лу, – поздоровался Карелла.
Мама Лу, очень полная женщина с черными волосами, собранными сзади в пучок, и белой, как алебастр, кожей, была одета в свободное шелковое кимоно. Ее необъятный бюст, начинавшийся, казалось, прямо от шеи, вздымался, словно морская пучина. Аристократическое лицо с изящными чертами хранило благочестивое выражение. Из всех содержательниц публичных домов в городе она пользовалась самой дурной славой.
– В чем дело? – спросил полицейского Карелла.
– Этот парень не хочет платить, – ответил тот. Это был небольшой мужчина в легком костюме в полоску. Рядом с мамой Лу он казался еще меньше ростом. Под носом у него чернели небольшие усики щеточкой, темные волосы беспорядочно падали на лоб.
– То есть? – переспросил Карелла.
– Не хочет платить. Был наверху, а теперь собирается улизнуть.
– Я всегда говорю им: сначала получите dinero[4], – закудахтала мама Лу. – Сначала dinero, потом – amor[5]. Нет. Эта бестолочь, эта новенькая, она вечно забывает. А теперь видишь, что из этого получается. Скажи ему, Стиви. Скажи, пусть отдаст мои деньги.
– Ты стала небрежно вести дела, Лу.
– Да, да, знаю. Но скажи ему, пусть отдаст мои деньги. Стиви! Скажи этому Гитлеру!
Карелла взглянул на мужчину, который пока не вымолвил ни слова, и только теперь заметил сходство. Тот стоял возле мамы Лу, скрестив на груди руки и поджав губы под щеточкой усов. Глаза его метали молнии.
– Вы детектив? – неожиданно спросил он.
– Да, – ответил Карелла.
– И вы допускаете в городе подобные вещи?
– Что именно?
– Открытую проституцию.
– Я не вижу никакой проституции.
– Вы что, сводник? Или инкассатор у здешних шлюх?
– Мистер... – начал Карелла, но Хейз легонько тронул его за руку. Создавшаяся ситуация была чревата осложнениями, и Хейз сразу понял это. Не замечать – одно дело. Открыто покрывать – совсем другое. Он чувствовал, что, независимо от взаимоотношений Кареллы с мамой Лу, сейчас не время лезть в бутылку. Один звонок в Главное управление – и не оберешься неприятностей.
– Нам нужно кое-кого повидать, Стив, – сказал он.
Их глаза встретились, и Хейз понял, что его послали ко всем чертям.
– Вы были наверху, мистер? – спросил Карелла.
– Да.
– Так. Я не знаю, чем вы там занимались, и не хочу знать. Это ваше дело. Но, судя по обручальному кольцу на вашей руке...
Мужчина быстро спрятал руку за спину.
– ...вам не улыбается получить повестку в суд для дачи показаний по делу об открытой проституции. У меня своих забот по горло, мистер, поэтому оставляю все на вашу совесть. Пойдем, Коттон.
И он пошел дальше по улице. Хейз последовал за ним. Через некоторое время Хейз оглянулся.
– Он платит.
Карелла хмыкнул.
– Ты сердишься?
– Немного.
– Я думал сделать как лучше.
– Мама Лу всегда помогает нам. Кроме того, она мне нравится. Никто не просил этого типа появляться на нашем участке. Он пришел, получил что хотел и, мне кажется, по справедливости должен заплатить. Девушка, с которой он был, делает это не ради удовольствия. Ей приходится в миллион раз тяжелей, чем самому заштатному клерку.
– Тогда почему бы ей не стать таким клерком? – возник у Хейза логичный вопрос.
– Сдаюсь, – улыбнулся Карелла и добавил: – Пришли, это здесь.
Заведение мамы Иды ничем не отличалось от соседних жилых домов. На ступеньках у парадной двери двое мальчишек играли в крестики-нолики.
– Марш отсюда! – прикрикнул Карелла, и ребят как ветром сдуло. – Вот что меня больше всего мучит: дети. Ведь все происходит у них на глазах. Хорошенькое воспитание.
– Только недавно ты, кажется, говорил, что это вполне честная профессия.
– Ты что, хочешь поймать меня на слове?
– Нет, просто интересно, почему тебя так разобрало.
– Согласен: преступление бесчестно. Проституция – это преступление, во всяком случае, так считается у нас в городе. Возможно, закон прав, а возможно, и нет, но критиковать его – не мое дело. Мое дело – насаждать закон. Согласен: в нашем участке и, насколько мне известно, во всех других участках проституция – это преступление, которое не считается преступлением. Те двое патрульных собирают мзду со всех заведений на улице и следят, чтобы у мадам не было неприятностей. Мадам, в свою очередь, соблюдают правила «гигиены»: никакого воровства, чистая коммерция. Но парень, который хотел поживиться за счет Лу, он ведь тоже совершал преступление, так? И что прикажешь делать копу? Закрывать глаза на все преступления или только на некоторые?
– Нет, – ответил Хейз, – только на те, за которые ему платят.
Карелла смерил Хейза взглядом.
– За все время, что я работаю в полиции, я не взял ни греша. Запомни это.
– У меня и в мыслях не было тебя задеть.
– Так вот, коп не может всегда следовать букве закона. Мое понятие о добре и зле не имеет ничего общего с законом. И по мне, этот Гитлер творил зло. Детали не в счет. В принципе. Может, я зря полез в бутылку, а может, и нет. И хватит об этом, к черту.
– Ладно, – согласился Хейз.
– Теперь ты сердишься?
– Нет. Просто мотаю на ус.
– И еще одно, – сказал Карелла.
– Что именно?
– Дети, стоящие вокруг. Было бы лучше, если бы они еще и сейчас стояли там, разинув рты? Разве не следовало прекратить это безобразие?
– Чтобы прекратить это безобразие, не обязательно было заставлять парня платить.
– Ты сегодня в ударе, – сдался Карелла, и они вошли в дом.
В холле Карелла позвонил.
– Мама Ида порядочная стерва, – сказал он. – Считает себя хозяйкой Улицы и города тоже. С ней церемонии ни к чему.
Дверь открылась. Вплотную к порогу стояла женщина с гребенкой в руках. Черные распущенные волосы свободно падали вдоль узкого лица с проницательными карими глазами. На женщине был голубой свитер и черная юбка. Она была босиком.
– Что надо? – спросила она.
– Это я, Карелла. Впусти нас, Ида.
– Что тебе нужно, Карелла? Фараоны тоже хотят поживиться?
– Нам нужна девушка, которую ты называешь Леди.
– Она занята.
– Мы подождем.
– Она может не скоро освободиться.
– Мы подождем.
– Подождите на улице.
– Ида, – сказал Карелла мягко, – освободи проход.
Ида отступила назад. Карелла и Хейз вошли в темный коридор.
– Что вам от нее нужно?
– Мы хотим поговорить с ней.
– О чем?
– Это наше дело.
– Вы не заберете ее?
– Нет. Только спросим кое о чем.
Ида довольно улыбнулась. Спереди у нее сиял золотой зуб.
– Хорошо, – сказала она. – Заходите. Садитесь.
Она провела их в маленькую неуютную гостиную.
В комнате стоял запах благовоний и пота. Пот перешибал благовония.
Ида взглянула на Хейза.
– А это кто такой?
– Детектив Хейз, – ответил Карелла.
– Симпатичный, – равнодушно заметила Ида. – А что у тебя с волосами? Откуда эта белая прядь?
Хейз дотронулся до виска.
– Старею.
– Долго еще она? – спросил Карелла.
– Кто ее знает. Она не привыкла спешить. На нее большой спрос. Ты же знаешь, она – Леди. А леди любят приятное обхождение. С ними надо побеседовать для начала.
– Ты, должно быть, теряешь на ней много денег.
– Я беру за нее втрое дороже.
– И она стоит того?
– Если платят, значит, наверное, стоит. – Она снова взглянула на Хейза. – Могу спорить, тебе никогда не приходилось платить за любовь.
Хейз спокойно встретил ее взгляд. Он понимал, что для нее это всего лишь разговор на профессиональную тему. Все проститутки и бандерши, с которыми ему приходилось сталкиваться, болтали о сексе так же непринужденно, как обычные женщины о тряпках или детях. Он ничего не ответил.
– Как ты думаешь, сколько мне лет? – спросила она его.
– Шестьдесят, – ответил он, не моргнув глазом.
Ида рассмеялась.
– Ах ты, паршивец. Мне только сорок пять. Заходи как-нибудь после обеда.
– Спасибо.
– Шестьдесят, – ухмыльнулась она. – Я покажу тебе шестьдесят.
Наверху открылась и закрылась дверь. Из коридора послышались шаги. Ида посмотрела наверх.
– Она освободилась.
По лестнице спустился мужчина. Он робко заглянул в гостиную и вышел через парадную дверь.
– Пошли, – сказала Ида и поглядела, как встает Хейз.
– Здоровый парень, – заметила она будто про себя и направилась к лестнице впереди детективов. – Надо бы с вас получить за ее время.
– Мы всегда можем отвезти ее в участок, – сказал Карелла.
– Я шучу, Карелла. Ты что, шуток не понимаешь? Как тебя зовут, Хейз?
– Коттон.
– Неужели твой приятель не понимает шуток, Коттон? – Она задержалась на ступеньке и обернулась к Хейзу. – Так этим ножкам шестьдесят лет?
– Семьдесят, – ответил Хейз, и Карелла расхохотался.
– Вот паршивец, – сказала Ида, но не удержалась и тоже хихикнула. Они оказались в коридоре. В одной из комнат девушка в кимоно, сидя на краю кровати, делала себе маникюр. Двери остальных комнат были закрыты. Ида подошла к одной из закрытых дверей и постучала.
– Si? Кто это? – ответил мягкий голос.
– Я, Ида. Открой.
– Одну минуту, per piacere[6].
Ида недовольно поморщилась, но пришлось подождать. Дверь открылась. Женщине, стоявшей в дверном проеме, было по меньшей мере года тридцать два. Черные волосы обрамляли спокойное лицо с глубоко посаженными карими глазами, в которых таилась грусть. В осанке ее чувствовалось благородство: гордо посаженная голова, отведенные назад плечи, рука, изящно придерживающая кимоно на высокой груди. В ее глазах был страх, словно каждый миг таит в себе опасность.
– Si? – спросила она.
– К тебе два джентльмена, – сказала Ида.
Та с мольбой посмотрела на Иду.
– Опять? Пожалуйста, синьора, не надо. Прошу вас. Я так...
– Кончай спектакль, Марсия. Они из полиции.
Страх улетучился из глаз Марсии. Рука упала с груди, и кимоно распахнулось. В осанке и лице не осталось и тени благородства. Возле глаз и у рта обозначились морщинки.
– Что мне хотят пришить?
– Ничего, – ответил Карелла. – Нам надо поговорить.
– Это все?
– Все.
– Вваливаются какие-то копы и думают...
– Угомонись, – прервал ее Хейз. – Нам надо поговорить.
– Здесь или внизу?
– Где хочешь.
– Здесь. – Она отступила, и Карелла с Хейзом вошли в комнату.
– Я вам нужна? – спросила Ида.
– Нет.
– Я буду внизу. Коттон, выпьешь перед уходом?
– Нет, спасибо.
– В чем дело? Я тебе не нравлюсь? – Она кокетливо склонила голову набок. – Я могла бы тебя кое-чему научить.
– Я от тебя без ума, – сказал Хейз, улыбаясь, и Карелла бросил на него удивленный взгляд. – Просто боюсь, ты умрешь от переутомления.
– Ну паршивец, – рассмеялась мама Ида и вышла. Из коридора донеслось ее добродушное ворчанье: «Это я умру от переутомления!»
Марсия села, скрестив ноги совершенно не подобающим леди образом.
– Ну что у вас? – спросила она.
– Ты давно здесь работаешь? – начал Карелла.
– Около полугода.
– Прижилась?
– Прижилась.
– Никаких неприятностей за это время не было?
– Что вы имеете в виду?
– Размолвки? Ссоры?
– Как обычно. Здесь двенадцать девушек. Кто-нибудь всегда вопит, что у нее стянули заколку. Вы же знаете.
– Ничего серьезного?
– Потасовки, что ли?
– Да.
– Нет. Я стараюсь держаться в стороне от остальных. Мне больше платят, и им это не нравится. Зачем мне неприятности? Это теплое местечко. Лучшего у меня никогда не было. Черт, здесь я гвоздь программы. – Она подтянула полы кимоно и обнажила колени. – Жарковато у нас?
– Да, – сказал Карелла. – А с клиентами у тебя когда-нибудь были неприятности?
Марсия стала обмахиваться полами кимоно, как веером.
– А что случилось-то? – спросила она.
– Так были?
– Неприятности с клиентами? Не знаю. Откуда я помню? А в чем дело-то?
– Мы пытаемся выяснить, не хочет ли кто-нибудь убить тебя, – объяснил Хейз.
Марсия перестала обмахивать ноги. Шелк выскользнул из ее пальцев.
– Не поняла.
– Разве я не ясно сказал?
– Убить меня? Какая чушь. Кому нужно убивать меня? – Она помолчала, потом с гордостью добавила: – В постели мне цены нет.
– И у тебя никогда не было неприятностей с кем-нибудь из клиентов?
– Какие еще неприятности... – Она замерла на полуслове. На лицо легла тень задумчивости. На какое-то мгновение она снова приняла облик аристократки – Леди. Но с первым же словом образ исчез. – Думаете, он?
– То есть?
– Меня взаправду кто-то хочет убить? Откуда вы знаете?
– Мы не знаем. Мы предполагаем.
– Ну, был один парень... – Она помолчала. – Не-е, он просто трепался.
– Кто?
– Да один хахаль. Моряк. Он все вспоминал, где видел меня. И вспомнил-таки. В Нью-Лондоне. Я там работала во время войны. Ну, на базе подводных лодок. Неплохой заработок. Он вспомнил меня и давай базарить: его, мол, надули, никакая я не дочь итальянского графа, а шарлатанка, и деньги его должна вернуть. Я не стала упираться, сказала, что я из Скрэнтона, но что за свои деньги он получил сполна, а если ему не понравилось, пусть проваливает. И он сказал, что еще вернется и тогда убьет меня.
– Когда это было?
– Около месяца прошло.
– Ты помнишь, как его звали?
– Да. Обычно-то я не помню, но этот поднял такой шум. Вообще, они все говорят мне свои имена. Первым делом. С порога. Я Чарли, я Фрэнк, я Нед. Ты ведь запомнишь меня, да, милочка? Как же! Запомнишь их! Иных не знаешь, как и забыть-то.
Именно здесь древнейшая из профессий ударила по рукам с коллегой помоложе. И каждое новое рукопожатие сопровождалось передачей денежных знаков различного достоинства, дабы Улица могла продолжать свое бойкое дело без вмешательства закона. Однажды Отделу по борьбе с проституцией вздумалось приостановить падение нравов, и сразу же положение восемьдесят седьмого участка усложнилось. Но и тогда полицейские быстро сообразили, что деньжата не обязательно делить на двоих – можно и на троих. Этого добра хватило бы на десятерых и, конечно, глупо было вставать в позу, когда речь шла о таких общечеловеческих вещах, как секс.
Кроме того – и тут уже сказались соображения высшего порядка, – не лучше ли, когда проститутки живут на одной улице длиной в три квартала, а не разбросаны по всему участку? Безусловно, лучше. Преступление сродни материалу для диссертации: коли знаешь, где искать, считай, что полдела сделано.
Полицейские из восемьдесят седьмого знали, где искать... и как не находить. То и дело они заходили перемолвиться словечком с мамами – предводительницами «веселых» заведений. Мама Лу, мама Тереза, мама Кармен, мама Ида, мама Инесс – все это были порядочные мадам, и полицейские хорошо знали, что комиссионный сбор в их пользу не станет достоянием гласности. В знак благодарности они ничего не замечали. Случалось, после обеда, когда клонит в сон и улицы пусты, они заглядывали к девочкам в «будуары», пили с ними кофе, а то и пользовались своим служебным положением. Мадам не обижались. В конце концов, если торгуешь фруктами с лотка, полицейскому всегда перепадает одно-два яблочка, не так ли?
А вот детективы из восемьдесят седьмого редко слышали звон монет, которые переходили от клиента к проститутке, потом к мадам и наконец к постовому. У них была своя жила, побогаче, так зачем же обижать ближнего? Кроме того, они знали, что Отдел по борьбе с проституцией получает свою долю, и не хотели слишком уж крошить пирог, пока пекарня работает исправно. Помня о профессиональной этике, они тоже ничего не замечали.
В среду 24 июля в 10.21 утра Карелла и Хейз решительно ничего не замечали. Бар Дженни был маленькой распивочной на углу Улицы Шлюх. Они говорили о Леди.
– Насколько я понимаю, – сказал Карелла, – нам, вероятно, придется постоять в очереди, чтобы повидаться с ней.
Хейз ухмыльнулся.
– Почему ты не хочешь отпустить меня одного, Стив? У тебя все-таки жена. Мне не хотелось бы тебя совращать.
– Я не вчера родился, – Карелла посмотрел на часы. – Сейчас еще нет половины одиннадцатого. Если нам повезет, мы опередим убийцу на девять с половиной часов.
– Если повезет, – сказал Хейз.
– Ну ладно, пошли.
Карелла помолчал, потом спросил:
– Ты когда-нибудь бывал в подобных заведениях?
– У нас в тридцатом участке было много фешенебельных домов, – ответил Хейз.
– Эти дома не фешенебельные, сын мой. Они самого что ни на есть низкого пошиба, так что, если у тебя есть прищепка, советую зажать нос.
Они расплатились и вышли на улицу. Впереди они увидели патрульную машину, стоящую у тротуара. Рядом, окруженные детьми, двое полицейских разговаривали с мужчиной и женщиной.
– Что-то случилось, – сказал Карелла. Он ускорил шаг. Хейз поспешил за ним.
– Да тише вы! – увещевал полицейский. – Не надо кричать!
– Не кричать? – гремела женщина. – Как я могу не кричать? Этот человек...
– Кончайте базар! – взорвался второй полицейский. – Хотите, чтобы сюда прикатил комиссар?
Карелла пробрался сквозь тесную толпу ребятишек. Он сразу узнал полицейских и подошел к тому, который был ближе:
– В чем дело, Том? Женщина расплылась в улыбке.
– Стиви! – воскликнула она. – Dio gracias[3]. Скажи этим бестолочам...
– Привет, мама Лу, – поздоровался Карелла.
Мама Лу, очень полная женщина с черными волосами, собранными сзади в пучок, и белой, как алебастр, кожей, была одета в свободное шелковое кимоно. Ее необъятный бюст, начинавшийся, казалось, прямо от шеи, вздымался, словно морская пучина. Аристократическое лицо с изящными чертами хранило благочестивое выражение. Из всех содержательниц публичных домов в городе она пользовалась самой дурной славой.
– В чем дело? – спросил полицейского Карелла.
– Этот парень не хочет платить, – ответил тот. Это был небольшой мужчина в легком костюме в полоску. Рядом с мамой Лу он казался еще меньше ростом. Под носом у него чернели небольшие усики щеточкой, темные волосы беспорядочно падали на лоб.
– То есть? – переспросил Карелла.
– Не хочет платить. Был наверху, а теперь собирается улизнуть.
– Я всегда говорю им: сначала получите dinero[4], – закудахтала мама Лу. – Сначала dinero, потом – amor[5]. Нет. Эта бестолочь, эта новенькая, она вечно забывает. А теперь видишь, что из этого получается. Скажи ему, Стиви. Скажи, пусть отдаст мои деньги.
– Ты стала небрежно вести дела, Лу.
– Да, да, знаю. Но скажи ему, пусть отдаст мои деньги. Стиви! Скажи этому Гитлеру!
Карелла взглянул на мужчину, который пока не вымолвил ни слова, и только теперь заметил сходство. Тот стоял возле мамы Лу, скрестив на груди руки и поджав губы под щеточкой усов. Глаза его метали молнии.
– Вы детектив? – неожиданно спросил он.
– Да, – ответил Карелла.
– И вы допускаете в городе подобные вещи?
– Что именно?
– Открытую проституцию.
– Я не вижу никакой проституции.
– Вы что, сводник? Или инкассатор у здешних шлюх?
– Мистер... – начал Карелла, но Хейз легонько тронул его за руку. Создавшаяся ситуация была чревата осложнениями, и Хейз сразу понял это. Не замечать – одно дело. Открыто покрывать – совсем другое. Он чувствовал, что, независимо от взаимоотношений Кареллы с мамой Лу, сейчас не время лезть в бутылку. Один звонок в Главное управление – и не оберешься неприятностей.
– Нам нужно кое-кого повидать, Стив, – сказал он.
Их глаза встретились, и Хейз понял, что его послали ко всем чертям.
– Вы были наверху, мистер? – спросил Карелла.
– Да.
– Так. Я не знаю, чем вы там занимались, и не хочу знать. Это ваше дело. Но, судя по обручальному кольцу на вашей руке...
Мужчина быстро спрятал руку за спину.
– ...вам не улыбается получить повестку в суд для дачи показаний по делу об открытой проституции. У меня своих забот по горло, мистер, поэтому оставляю все на вашу совесть. Пойдем, Коттон.
И он пошел дальше по улице. Хейз последовал за ним. Через некоторое время Хейз оглянулся.
– Он платит.
Карелла хмыкнул.
– Ты сердишься?
– Немного.
– Я думал сделать как лучше.
– Мама Лу всегда помогает нам. Кроме того, она мне нравится. Никто не просил этого типа появляться на нашем участке. Он пришел, получил что хотел и, мне кажется, по справедливости должен заплатить. Девушка, с которой он был, делает это не ради удовольствия. Ей приходится в миллион раз тяжелей, чем самому заштатному клерку.
– Тогда почему бы ей не стать таким клерком? – возник у Хейза логичный вопрос.
– Сдаюсь, – улыбнулся Карелла и добавил: – Пришли, это здесь.
Заведение мамы Иды ничем не отличалось от соседних жилых домов. На ступеньках у парадной двери двое мальчишек играли в крестики-нолики.
– Марш отсюда! – прикрикнул Карелла, и ребят как ветром сдуло. – Вот что меня больше всего мучит: дети. Ведь все происходит у них на глазах. Хорошенькое воспитание.
– Только недавно ты, кажется, говорил, что это вполне честная профессия.
– Ты что, хочешь поймать меня на слове?
– Нет, просто интересно, почему тебя так разобрало.
– Согласен: преступление бесчестно. Проституция – это преступление, во всяком случае, так считается у нас в городе. Возможно, закон прав, а возможно, и нет, но критиковать его – не мое дело. Мое дело – насаждать закон. Согласен: в нашем участке и, насколько мне известно, во всех других участках проституция – это преступление, которое не считается преступлением. Те двое патрульных собирают мзду со всех заведений на улице и следят, чтобы у мадам не было неприятностей. Мадам, в свою очередь, соблюдают правила «гигиены»: никакого воровства, чистая коммерция. Но парень, который хотел поживиться за счет Лу, он ведь тоже совершал преступление, так? И что прикажешь делать копу? Закрывать глаза на все преступления или только на некоторые?
– Нет, – ответил Хейз, – только на те, за которые ему платят.
Карелла смерил Хейза взглядом.
– За все время, что я работаю в полиции, я не взял ни греша. Запомни это.
– У меня и в мыслях не было тебя задеть.
– Так вот, коп не может всегда следовать букве закона. Мое понятие о добре и зле не имеет ничего общего с законом. И по мне, этот Гитлер творил зло. Детали не в счет. В принципе. Может, я зря полез в бутылку, а может, и нет. И хватит об этом, к черту.
– Ладно, – согласился Хейз.
– Теперь ты сердишься?
– Нет. Просто мотаю на ус.
– И еще одно, – сказал Карелла.
– Что именно?
– Дети, стоящие вокруг. Было бы лучше, если бы они еще и сейчас стояли там, разинув рты? Разве не следовало прекратить это безобразие?
– Чтобы прекратить это безобразие, не обязательно было заставлять парня платить.
– Ты сегодня в ударе, – сдался Карелла, и они вошли в дом.
В холле Карелла позвонил.
– Мама Ида порядочная стерва, – сказал он. – Считает себя хозяйкой Улицы и города тоже. С ней церемонии ни к чему.
Дверь открылась. Вплотную к порогу стояла женщина с гребенкой в руках. Черные распущенные волосы свободно падали вдоль узкого лица с проницательными карими глазами. На женщине был голубой свитер и черная юбка. Она была босиком.
– Что надо? – спросила она.
– Это я, Карелла. Впусти нас, Ида.
– Что тебе нужно, Карелла? Фараоны тоже хотят поживиться?
– Нам нужна девушка, которую ты называешь Леди.
– Она занята.
– Мы подождем.
– Она может не скоро освободиться.
– Мы подождем.
– Подождите на улице.
– Ида, – сказал Карелла мягко, – освободи проход.
Ида отступила назад. Карелла и Хейз вошли в темный коридор.
– Что вам от нее нужно?
– Мы хотим поговорить с ней.
– О чем?
– Это наше дело.
– Вы не заберете ее?
– Нет. Только спросим кое о чем.
Ида довольно улыбнулась. Спереди у нее сиял золотой зуб.
– Хорошо, – сказала она. – Заходите. Садитесь.
Она провела их в маленькую неуютную гостиную.
В комнате стоял запах благовоний и пота. Пот перешибал благовония.
Ида взглянула на Хейза.
– А это кто такой?
– Детектив Хейз, – ответил Карелла.
– Симпатичный, – равнодушно заметила Ида. – А что у тебя с волосами? Откуда эта белая прядь?
Хейз дотронулся до виска.
– Старею.
– Долго еще она? – спросил Карелла.
– Кто ее знает. Она не привыкла спешить. На нее большой спрос. Ты же знаешь, она – Леди. А леди любят приятное обхождение. С ними надо побеседовать для начала.
– Ты, должно быть, теряешь на ней много денег.
– Я беру за нее втрое дороже.
– И она стоит того?
– Если платят, значит, наверное, стоит. – Она снова взглянула на Хейза. – Могу спорить, тебе никогда не приходилось платить за любовь.
Хейз спокойно встретил ее взгляд. Он понимал, что для нее это всего лишь разговор на профессиональную тему. Все проститутки и бандерши, с которыми ему приходилось сталкиваться, болтали о сексе так же непринужденно, как обычные женщины о тряпках или детях. Он ничего не ответил.
– Как ты думаешь, сколько мне лет? – спросила она его.
– Шестьдесят, – ответил он, не моргнув глазом.
Ида рассмеялась.
– Ах ты, паршивец. Мне только сорок пять. Заходи как-нибудь после обеда.
– Спасибо.
– Шестьдесят, – ухмыльнулась она. – Я покажу тебе шестьдесят.
Наверху открылась и закрылась дверь. Из коридора послышались шаги. Ида посмотрела наверх.
– Она освободилась.
По лестнице спустился мужчина. Он робко заглянул в гостиную и вышел через парадную дверь.
– Пошли, – сказала Ида и поглядела, как встает Хейз.
– Здоровый парень, – заметила она будто про себя и направилась к лестнице впереди детективов. – Надо бы с вас получить за ее время.
– Мы всегда можем отвезти ее в участок, – сказал Карелла.
– Я шучу, Карелла. Ты что, шуток не понимаешь? Как тебя зовут, Хейз?
– Коттон.
– Неужели твой приятель не понимает шуток, Коттон? – Она задержалась на ступеньке и обернулась к Хейзу. – Так этим ножкам шестьдесят лет?
– Семьдесят, – ответил Хейз, и Карелла расхохотался.
– Вот паршивец, – сказала Ида, но не удержалась и тоже хихикнула. Они оказались в коридоре. В одной из комнат девушка в кимоно, сидя на краю кровати, делала себе маникюр. Двери остальных комнат были закрыты. Ида подошла к одной из закрытых дверей и постучала.
– Si? Кто это? – ответил мягкий голос.
– Я, Ида. Открой.
– Одну минуту, per piacere[6].
Ида недовольно поморщилась, но пришлось подождать. Дверь открылась. Женщине, стоявшей в дверном проеме, было по меньшей мере года тридцать два. Черные волосы обрамляли спокойное лицо с глубоко посаженными карими глазами, в которых таилась грусть. В осанке ее чувствовалось благородство: гордо посаженная голова, отведенные назад плечи, рука, изящно придерживающая кимоно на высокой груди. В ее глазах был страх, словно каждый миг таит в себе опасность.
– Si? – спросила она.
– К тебе два джентльмена, – сказала Ида.
Та с мольбой посмотрела на Иду.
– Опять? Пожалуйста, синьора, не надо. Прошу вас. Я так...
– Кончай спектакль, Марсия. Они из полиции.
Страх улетучился из глаз Марсии. Рука упала с груди, и кимоно распахнулось. В осанке и лице не осталось и тени благородства. Возле глаз и у рта обозначились морщинки.
– Что мне хотят пришить?
– Ничего, – ответил Карелла. – Нам надо поговорить.
– Это все?
– Все.
– Вваливаются какие-то копы и думают...
– Угомонись, – прервал ее Хейз. – Нам надо поговорить.
– Здесь или внизу?
– Где хочешь.
– Здесь. – Она отступила, и Карелла с Хейзом вошли в комнату.
– Я вам нужна? – спросила Ида.
– Нет.
– Я буду внизу. Коттон, выпьешь перед уходом?
– Нет, спасибо.
– В чем дело? Я тебе не нравлюсь? – Она кокетливо склонила голову набок. – Я могла бы тебя кое-чему научить.
– Я от тебя без ума, – сказал Хейз, улыбаясь, и Карелла бросил на него удивленный взгляд. – Просто боюсь, ты умрешь от переутомления.
– Ну паршивец, – рассмеялась мама Ида и вышла. Из коридора донеслось ее добродушное ворчанье: «Это я умру от переутомления!»
Марсия села, скрестив ноги совершенно не подобающим леди образом.
– Ну что у вас? – спросила она.
– Ты давно здесь работаешь? – начал Карелла.
– Около полугода.
– Прижилась?
– Прижилась.
– Никаких неприятностей за это время не было?
– Что вы имеете в виду?
– Размолвки? Ссоры?
– Как обычно. Здесь двенадцать девушек. Кто-нибудь всегда вопит, что у нее стянули заколку. Вы же знаете.
– Ничего серьезного?
– Потасовки, что ли?
– Да.
– Нет. Я стараюсь держаться в стороне от остальных. Мне больше платят, и им это не нравится. Зачем мне неприятности? Это теплое местечко. Лучшего у меня никогда не было. Черт, здесь я гвоздь программы. – Она подтянула полы кимоно и обнажила колени. – Жарковато у нас?
– Да, – сказал Карелла. – А с клиентами у тебя когда-нибудь были неприятности?
Марсия стала обмахиваться полами кимоно, как веером.
– А что случилось-то? – спросила она.
– Так были?
– Неприятности с клиентами? Не знаю. Откуда я помню? А в чем дело-то?
– Мы пытаемся выяснить, не хочет ли кто-нибудь убить тебя, – объяснил Хейз.
Марсия перестала обмахивать ноги. Шелк выскользнул из ее пальцев.
– Не поняла.
– Разве я не ясно сказал?
– Убить меня? Какая чушь. Кому нужно убивать меня? – Она помолчала, потом с гордостью добавила: – В постели мне цены нет.
– И у тебя никогда не было неприятностей с кем-нибудь из клиентов?
– Какие еще неприятности... – Она замерла на полуслове. На лицо легла тень задумчивости. На какое-то мгновение она снова приняла облик аристократки – Леди. Но с первым же словом образ исчез. – Думаете, он?
– То есть?
– Меня взаправду кто-то хочет убить? Откуда вы знаете?
– Мы не знаем. Мы предполагаем.
– Ну, был один парень... – Она помолчала. – Не-е, он просто трепался.
– Кто?
– Да один хахаль. Моряк. Он все вспоминал, где видел меня. И вспомнил-таки. В Нью-Лондоне. Я там работала во время войны. Ну, на базе подводных лодок. Неплохой заработок. Он вспомнил меня и давай базарить: его, мол, надули, никакая я не дочь итальянского графа, а шарлатанка, и деньги его должна вернуть. Я не стала упираться, сказала, что я из Скрэнтона, но что за свои деньги он получил сполна, а если ему не понравилось, пусть проваливает. И он сказал, что еще вернется и тогда убьет меня.
– Когда это было?
– Около месяца прошло.
– Ты помнишь, как его звали?
– Да. Обычно-то я не помню, но этот поднял такой шум. Вообще, они все говорят мне свои имена. Первым делом. С порога. Я Чарли, я Фрэнк, я Нед. Ты ведь запомнишь меня, да, милочка? Как же! Запомнишь их! Иных не знаешь, как и забыть-то.