МакБейн Эд. Покушение на леди

   Наверное, высокое место, решил Хейз. Если ему виден третий этаж участка, должно быть, это высокое место. Пригорок или большой камень, но что-то высокое и рядом с улицей, там ведь местность повышалась.
   Вооружен ли он?
   Если вечером у него намечено убийство, то не исключено, что оружие при нем. Непроизвольно Хейз потянулся к заднему карману брюк и ощутил успокаивающую тяжесть пистолета. Не достать ли его? Нет. В парке слишком людно. Может начаться паника. Кто-нибудь еще решит, что Хейз не в ладах с законом, и захочет геройски задержать удирающего преступника. Нет. Пусть уж лежит пока на месте.
   Теперь он продирался сквозь кусты, чувствуя, что начался подъем. «Где-то высоко, – думал он. – Непременно высоко, иначе ему ничего не увидеть». Подъем стал круче, мягкая трава и земля уступили место почти отвесным обломкам скал. Где же? На каком камне сидит эта птичка? Здесь?
   Он достал пистолет.
   От подъема дыхание его стало прерывистым. На спине и под мышками выступили пятна пота, в ботинки набились мелкие камушки.
   Он взобрался наверх. Там никого не было.
   В отдалении виднелся участок.
   А слева, на соседнем камне, скорчившись, прильнув к биноклю, сидел человек.
   От неожиданности сердце у Хейза подскочило и заколотилось чуть ли не в горле.

* * *

   – Ты что-нибудь видишь? – спросил Мейер.
   – Ничего.
   – Он еще там?
   – Стекла блестят.
   – Куда же провалился Хейз?
   – Парк большой, – резонно заметил Карелла.

* * *

   Человеку, сидевшему на камне, показалось, что из кустов донесся какой-то звук. Опустив бинокль, он медленно повернулся и, затаив дыхание, прислушался.
   Он почувствовал нервный озноб. Его вдруг прошиб пот. Он отер липкие струйки, стекавшие по непривычно набухшей верхней губе.
   Ошибки быть не могло, – раздавался звук шагов.
   Он слушал.
   Ребенок?
   Влюбленные?
   Или полицейский?
   Бежать – требовало все его существо. Мысль стучала в висках, но его будто пригвоздило к камню. Попался, решил он.
   Но так быстро? Так быстро? После всех приготовлений? Так быстро попасться?
   Шаги приближались. Он заметил блеснувший на солнце металл. Черт, почему он не взял с собой пистолет? Почему не предусмотрел такую возможность? Глаза в панике скользнули по унылой поверхности валуна. На самом краю рос высокий куст. Прильнув к камню, с биноклем в правой руке, он отполз к кусту. Солнце высветило что-то яркое, на этот раз не металл. Рыжие волосы! Детектив, который встал из-за стола! Он затаил дыхание. Звук шагов оборвался. Согнутый в три погибели, он видел из-за куста рыжие волосы – больше ничего. Голова пропадала, снова появлялась. Полицейский продвигался вперед. Его путь лежал как раз мимо куста.
   Человек с биноклем ждал. Рука, сжимавшая металл, вспотела. Теперь полицейский был у него как на ладони: с пистолетом в правой руке, он медленно приближался.
   Человек терпеливо ждал. Может, его не заметят. Может, если он притаится за кустом, его не найдут. Нет, это глупо. Надо выпутаться. Выпутаться или попасться, а попадаться еще рано, ох как рано.
   Занеся бинокль, словно палицу, он ждал.

* * *

   Пробираясь через кусты, Хейз не слышал ни звука. Парк внезапно затих. Не щебетали больше птицы на деревьях. Звук приглушенных голосов, который, как жужжанье насекомых, только что висел в воздухе, плавал над дорожками, озером, деревьями, тоже внезапно смолк. И было только яркое солнце над головой, скалы, огромный куст слева и внезапная пугающая тишина.
   Он почувствовал опасность, ощутил ее каждым нервом, пропитался ею до мозга костей. Так уже было в тот раз, когда его ударили ножом. Он навсегда запомнил неожиданно мелькнувшее лезвие, неуютный отблеск лампочки на металле, запоздалую отчаянную попытку дотянуться до заднего кармана, до пистолета. Он навсегда запомнил сильный удар, непривычное тепло над левым виском, хлынувшую на лицо кровь. Он уже не успевал вытащить пистолет – ему нанесли бы второй, смертельный удар, – и тогда он пустил в ход кулаки и молотил ими до тех пор, пока нож не стукнулся о пол коридора, пока нападавший не превратился в стонущий, подрагивающий мешок у стены, а он все бил, бил, пока не разбил в кровь костяшки пальцев.
   Сегодня он вооружен. Сегодня он готов. И все же опасность щекотала корни волос, судорогой пробегала по позвоночнику.
   Он осторожно шел вперед.
   Удар пришелся по правой кисти.
   Удар был сильный, железо будто ужалило кость. Рука разжалась, и пистолет звонко стукнулся о камень. Хейз быстро повернулся и, увидев, как человек поднял бинокль над головой, закрыл лицо руками. Бинокль опустился, в стеклах отразилось солнце, и они ослепительно сверкнули. Мгновение остановилось. Сразу предстало безумное, искаженное бешенством лицо, и тут же бинокль обрушился на его руки. Он почувствовал нестерпимо острую боль. Сцепив кулаки, он нанес удар и увидел, как бинокль снова поднимается и опускается, и теперь, он знал, удар придется в лицо. Он инстинктивно ухватился за бинокль.
   Ладони столкнулись с металлом, он сжал пальцы и рванул бинокль что было сил. Бинокль остался у него в руках. На долю секунды человек замер с онемевшим от удивления лицом. Потом бросился бежать.
   Хейз выронил бинокль.
   Когда он подобрал пистолет, человек уже скрылся в кустах.
   Он выстрелил в воздух раз, потом другой и бросился вслед за беглецом.
   Услышав выстрелы, Карелла выскочил из-за стола, бросив только:
   – Пошли, Мейер.
   Они нашли Хейза сидящим на траве в парке. Он сказал, что упустил человека. Они осмотрели его руки. Кости были, кажется, целы. Он отвел их к камню, где подвергся нападению, и снова сказал:
   – Я упустил его. Упустил этого подлеца.
   – Может, еще и не упустил, – заметил Карелла. Расправив на ладони носовой платок, он поднял бинокль.

Глава 8

   Сэм Гроссман определил, что бинокль выпущен фирмой «Питер-Вондигер». Судя по серийному номеру, он был изготовлен примерно в 1952 году. В то время фирма выпускала много военной продукции, но поскольку на внешней поверхности стекол противоотражательного покрытия не было, бинокль явно не предназначался для армии. Связавшись с фирмой по телефону, Сэм установил, что эта модель уже снята с производства, заменена новой и в продажу не поступает. Тем не менее, пока люди Сэма снимали с бинокля отпечатки пальцев, сам он взялся за составление его технической характеристики для работников участка. Сэм Гроссман отличался методичностью и считал, что для тех, кто расследует дело, важны мельчайшие, самые, казалось бы, незначительные подробности. Поэтому он не упустил ни одной детали.
   На бинокле были найдены отпечатки двух людей. Одни, понятно, принадлежали Коттону Хейзу. Другие представляли собой четкие рисунки пальцев обеих рук – такие отпечатки можно было оставить, лишь используя бинокль по назначению, следовательно, они принадлежали нападавшему. Фотографии отпечатков были немедленно посланы по фототелеграфу в Бюро учета правонарушителей, а также в ФБР с просьбой срочно провести опознание.
   Сэм Гроссман молил бога, чтобы пальцы, отпечатавшиеся на бинокле, уже наследили в прошлом хоть в каком-нибудь уголке Соединенных Штатов.

* * *

   13.10. Лейтенант Бернс развернул на столе газету.
   – Как вам это нравится, Хейз? – спросил он.
   Пробежав страницу глазами, Хейз наткнулся на объявление:
   Только в «Бриссон Руф»! Джей Леди Эстор – фортепьяно и вокал – в лучших традициях Леди Эстор!
   С фотографии улыбалась молодая темноволосая женщина в облегающем вечернем платье.
   – Я не знал, что она в городе, – произнес Хейз.
   – Что-нибудь о ней слышали?
   – Да. Она котируется достаточно высоко. Довольно своеобразная манера исполнения. Что-то в стиле Кола Портера, представляете примерно? Много у нее всякой белиберды, и песенки сомнительные, но в способностях ей не откажешь.
   – Как ваша кисть?
   – Отлично, – сказал Хейз.
   – Думаете, следует заняться этой дамочкой?
   – Конечно.
   На столе зазвонил телефон. Бернс поднял трубку.
   – Бернс, – сказал он и стал слушать. – Конечно, Дэйв, давай его сюда. – Он прикрыл рукой трубку. – Из лаборатории, – сообщил он Хейзу и, убрав руку, принялся ждать. – Привет, Сэм, что нового? – Бернс слушал, лишь время от времени вставляя «угу». Так прошло минут пять. Наконец, Бернс сказал: – Ну, спасибо, Сэм, – и повесил трубку.
   – Что-нибудь есть?
   – На бинокле нашли четкие отпечатки. Сэм уже послал фотографии в Вашингтон. Теперь остается уповать на бога. Вместе с биноклем Сэм посылает нам свой отчет. Бинокль образца пятьдесят второго года, модель снята с производства. Как только мы его получим, я отправлю Стива и Мейера по лавкам подержанных товаров. Ну, а что с этой Леди Эстор? Думаете, она и есть мишень?
   Хейз пожал плечами.
   – Надо проверить.
   – Это вполне возможно, – сказал Бернс и, в свою очередь, пожал плечами. – А почему бы и нет? Личность она известная. Может быть, какому-то кретину не нравятся ее пошлые песенки. Что вы об этом думаете?
   – Я думаю, стоит попытаться.
   – Только быстро, – предупредил Бернс. – Чтобы никаких там песенок. Вполне возможно, что до восьми вечера нам предстоит еще не одна попытка. – Он взглянул на часы. – Черт возьми, время-то как летит, – пробормотал он.

* * *

   Хейз позвонил в «Бриссон Руф», и ему ответили, что первое выступление Джей Эстор начинается в восемь вечера. Однако адрес ее менеджер наотрез отказался сообщить – даже детективу. Менеджер потребовал, чтобы Хейз назвал ему номер своего телефона. Хейз назвал, и менеджер тотчас перезвонил. Он был полностью удовлетворен разговором с дежурным сержантом, который соединил его с отделом сыска: теперь ясно, что с ним хочет говорить настоящий коп, а не какой-нибудь воздыхатель из толпы поклонников Леди Эстор. Он назвал Хейзу адрес, по которому Хейз тотчас же и отправился.
   Хейза несколько удивило, что мисс Эстор живет не в отеле, где выступает, но, видимо, она считала, что работать и развлекаться нужно в разных местах. Квартира ее находилась в одном из фешенебельных районов в южной части Айсолы, в коричневом каменном доме. Хейз доехал туда за десять минут. Поставив машину у тротуара и поднявшись по ступенькам к входной двери, он вошел в маленький чистенький вестибюль. Пробежав глазами фамилии на почтовых ящиках, он не обнаружил Джей Эстор ни на одном из них. Пришлось выйти на улицу и на площадке перед дверью еще раз проверять адрес. Адрес был правильный. Тогда Хейз вернулся в вестибюль и позвонил управляющему. Раздался громкий звонок. Затем где-то открылась и закрылась дверь, послышались шаги, и, наконец, открылась занавешенная дверь, за портьерой.
   – Что вам угодно? – спросил старик в домашних тапочках и выцветшем голубом халате.
   – Я хотел бы видеть мисс Джей Эстор.
   – Никакой мисс Эстор здесь нет, – отрезал старик.
   – Я не поклонник и не газетчик, – объяснил Хейз. – Я из полиции. – Вытащив бумажник, он раскрыл его и показал жетон.
   Старик внимательно рассмотрел его.
   – Вы детектив?
   – Да.
   – У нее что, какие-нибудь неприятности?
   – Все может быть, – неопределенно ответил Хейз. – Мне нужно с ней поговорить.
   – Подождите минутку. – Старик прошаркал за портьеру. Хейз услышал, как тот набрал номер и начал говорить. Через минуту он вернулся.
   – Она сказала, что вы можете подняться. Номер четыре-А. Эту дверь она использует для входа. Вообще-то, весь верхний этаж ее: четыре-А, четыре-В, четыре-С. Но для входа она использует только четыре-А, а остальные двери изнутри заставлены мебелью. Можете подняться.
   Хейз поблагодарил и прошел мимо старика вглубь по коридору. Из коридора наверх вела устланная ковром лестница, с одной ее стороны тянулись резные перила. Стояла удушающая жара. Взбираясь наверх, Хейз думал о том, что Карелла и Мейер сейчас, должно быть, прочесывают лавки подержанных товаров. Обратится ли Бернс за помощью в другие участки? Или посчитает, что его парни смогут прочесать весь город сами? Нет, он, конечно, попросит подключить людей из других участков. Не может не попросить.
   В медном прямоугольничке, привинченном к дверному косяку квартиры 4-А, торчала маленькая табличка. В табличку было вписано всего одно слово: Эстор.
   Хейз нажал кнопку звонка.
   Открыли так быстро, что оставалось предположить одно: Джей Эстор стояла под дверью.
   – Вы детектив?
   – Да.
   – Входите.
   Он вошел. Взглянув на Джей Эстор, он испытал по меньшей мере разочарование. На фотографии в газете она выглядела волнующей и соблазнительной, а облегающее платье подчеркивало изящные изгибы тела. Там, на фотографии, в глазах ее читался вызов, в многообещающей улыбке искрился порок. Здесь же не было и следа вызова или соблазна.
   Джей Эстор вышла в шортах и легкой блузке. У нее была высокая красивая грудь, но чересчур мускулистые ноги теннисистки. Зубы, которые она обнажила в улыбке, были довольно крупные, и у Хейза невольно возникло сравнение с холеной кобылой. Впрочем, возможно, он судил слишком строго. Быть может, не попадись ему фотография в газете, он посчитал бы Леди Эстор привлекательной женщиной.
   – У меня в гостиной кондиционер, – сказала она. – Пойдемте туда, а эту дверь закроем.
   Комната, куда они вошли, была обставлена весьма элегантно. Закрыв за Хейзом дверь, Джей Эстор облегченно вздохнула.
   – Ну вот. Здесь куда лучше. Эта жара становится совершенно невыносимой. Я вернулась из турне по Южной Америке всего две недели назад, и можете мне поверить, там не было так жарко. Итак, чем я могу быть вам полезной?
   – Сегодня утром мы получили одно письмо, – начал Хейз.
   – Вот как? О чем же? – Джей Эстор подошла к бару, который вытянулся вдоль длинной стены. – Вы что-нибудь выпьете? Джин? «Том Коллинз»?
   – Спасибо, ничего.
   На лице ее мелькнуло легкое удивление. Она невозмутимо принялась готовить себе джин с тоником.
   – В письме говорится: «Сегодня в восемь вечера я убью Леди. Ваши действия?»
   – Миленькое письмецо. – Она скорчила мину и выжала в бокал лимон.
   – Кажется, оно вас не очень впечатлило, – заметил Хейз.
   – А что, должно впечатлить?
   – Но ведь вы известны как Леди, разве нет?
   – Ах, вот что! Вот что! – воскликнула она. – Ну, конечно. Леди. «Сегодня вечером я убью Леди...» Понятно. Да. Да.
   – И что же?
   – Псих.
   – Возможно. Вам никто не угрожал – по телефону или письменно?
   – В последнее время?
   – Да.
   – Нет, в последнее время все тихо. А вообще-то угрожают время от времени. Типы вроде Джека Потрошителя. Они называют меня бесстыжей. Говорят, что убьют меня и смоют мирскую грязь кровью ягненка. И тому подобный бред. Чокнутые. Психи. – Она с улыбкой обернулась. – Тем не менее я еще жива.
   – Вы, мисс Эстор, по-моему, слишком легко к этому относитесь.
   – Называйте меня просто Джей, – предложила она. – Да, слишком легко. Если я буду всерьез принимать каждого чокнутого, которому вздумалось писать или звонить, я быстро чокнусь сама. Реагировать на это – только нервы себе портить.
   – И все-таки не исключено, что речь в письме идет именно о вас.
   – Так что же теперь делать?
   – Прежде всего, если вы не возражаете, мы хотели бы на сегодня обеспечить вас охраной.
   – На весь вечер? – спросила Джейн, кокетливо подняв брови, и на какое-то мгновение ее лицо стало соблазнительным и кокетливым, что так отчетливо получалось на фотографии.
   – Ну, с момента вашего выхода из этого дома и до конца выступления.
   – Последнее выступление у меня в два. Вашему копу придется несладко. Или этим копом будете вы?
   – Нет, не я, – ответил Хейз.
   – Не везет мне, – откликнулась Джейн, потягивая коктейль.
   – Ваше первое выступление начинается в восемь, верно?
   – Верно.
   – В письме говорится...
   – Это может быть совпадением.
   – Да, может. В котором часу вы отправляетесь в «Бриссон»?
   – Около семи.
   – Вас будет сопровождать полицейский.
   – Красивый ирландец, я надеюсь.
   – Таких у нас хватает, – улыбнулся Хейз. – А пока расскажите-ка мне, не случилось ли за последнее время чего-нибудь такого, что могло бы...
   – ...заставить кого-то поторопить меня на тот свет? – Джей на минуту сосредоточилась. – Нет, – уверенно сказала она.
   – Совсем ничего? Какая-нибудь ссора? Спор по контракту? Обиженный оркестрант? Хоть что-нибудь?
   – Нет, – задумчиво произнесла она. – Со мной очень легко ладить. Это вам скажет любой, кто со мной работает. Сговорчивая леди. – Она усмехнулась. – Звучит несколько двусмысленно, я совсем не то хотела сказать.
   – Вы говорили об угрозах по телефону и в письмах. Когда в последний раз было что-нибудь подобное?
   – О-о, еще до моего отъезда в Южную Америку. Уже целая вечность прошла. А вернулась я всего две недели назад. Вряд ли эти чокнутые успели пронюхать, что я вернулась. Когда они услышат мой новый диск, наверняка снова начнут пускать свои ядовитые стрелы. А вы, кстати, его слышали? – Она покачала головой. – Конечно нет, откуда же. Ведь он еще не вышел.
   Она подошла к стоящей у стены стереоустановке, открыла один из ее шкафчиков и вытащила с верхней полки пластинку. На конверте обнаженная Леди Эстор мчалась верхом на белой лошади. Длинные черные волосы были распущены и падали на грудь, закрывая ее. Глаза блестели тем же загадочным, озорным и манящим огнем, что и на фотографии в газете. Диск назывался «Любимый конек Эстор».
   – Это сборник ковбойских песен, – объяснила Джей. – Только слова подработаны, теперь стало чуть позадорнее. Хотите немножко послушать?
   – Да я...
   – Всего одна минутка, – сказала Джей, подходя к проигрывателю и ставя пластинку на вертушку. – Считайте, что попали на закрытое прослушивание. Вы будете единственный детектив в городе, который сможет этим похвастать.
   – Я только хотел...
   – Садитесь, – приказала Джей, и пластинка заиграла.
   Сначала зазвучали традиционные аккорды старомодной ковбойской гитары, затем из динамика поплыл вкрадчивый, волнующий голос Джей Эстор.
   Душа моя рвется в трущобы, домой.
   Там птиц не услышишь ты клич озорной,
   И «травку» тебе там предложит любой.
   Полно там подонков, убийц и бродяг,
   Торчат самопалы из-под рубах,
   И музыка пуль барабанит в ушах...
   С точки зрения Хейза, забавного в песне было мало. Он слишком хорошо знал воспеваемую действительность, поэтому пародия на нее не казалась ему смешной. «Домой, на просторы» сменила пародия на «Глубоко в сердце Техаса».
   – Тут я немного переборщила, – призналась Джей. – Полно всяких туманных намеков. Публике это скорее всего не понравится, но мне наплевать. Мораль – штука занятная, вам не кажется?
   – Что вы имеете в виду?
   – Еще давным-давно я пришла к выводу, что мораль – дело сугубо личное. Дохлый номер, если артист пытается примирить свои моральные принципы с моралью толпы. Потому что примирить их невозможно. Мораль есть мораль, у меня она своя, а у других – своя. Есть вещи, которые я воспринимаю совершенно спокойно, а у какой-нибудь канзасской домохозяйки от них волосы дыбом встают. И артист запросто может угодить в эту ловушку.
   – В какую ловушку?
   – Артисты – по крайней мере, те, что связаны с шоу-бизнесом, – живут в больших городах. Приходится жить: ведь работа-то твоя здесь. Так вот, городская мораль очень здорово отличается от морали захолустья. И то, что подойдет городскому прохвосту, никак не устроит фермера, который косит пшеницу или молотит, бог знает, что он там с ней делает. А будешь стараться всем угодить – сам чокнешься. Поэтому я стараюсь угодить себе. А если есть вкус, то и с моралью как-нибудь уладится.
   – Ну и у вас улаживается?
   – Когда как. Я же говорю: то, что кажется простым и естественным мне, фермер воспринимает совсем иначе.
   – Например? – невинно спросил Хейз.
   – Например? Вы бы хотели переспать со мной?
   – Хотел бы, – без раздумья ответил Хейз.
   – Тогда пошли. – Она поставила бокал на стол.
   – Прямо сейчас?
   – А что? Сейчас, потом – какая разница?
   Хейз почувствовал, что ответ его будет донельзя смехотворным, но что еще он мог ответить?
   – Сейчас у меня нет времени, – сказал он.
   – Из-за этого писаки?
   – Из-за этого писаки.
   – Вы можете упустить редчайшую возможность.
   – Обстоятельства выше нас, – пожал плечами Хейз.
   – Мораль – это всего лишь вопрос средств и возможностей, – сказала Джей.
   – Как и убийство, – ответил Хейз.
   – Хотите строить из себя чистюлю – дело ваше. Просто я хочу сказать, что сейчас у меня есть желание поразвлечься с вами, а завтра от него может и след простыть. От него может не остаться следа даже через десять минут.
   – Ну вот, теперь вы все испортили.
   Джей вопросительно подняла бровь.
   – Я уж было возомнил о себе. А это, оказывается, всего лишь минутная прихоть.
   – Что вы от меня хотите? Чтобы я вас раздела и изнасиловала?
   – Нет, – сказал Хейз, поднимаясь. – Давайте отложим рейс из-за нелетной погоды.
   – Погода, между прочим, летная.
   – Вдруг еще испортится.
   – Да? Есть хорошая старая поговорка: «Молния в одно и то же место два раза не ударяет».
   – Вы знаете, – сказал Хейз, – я сейчас, кажется, пойду и застрелюсь.
   Джей улыбнулась.
   – Вам не кажется, что вы слишком самоуверенны?
   – Неужели?
   Какое-то мгновение они пристально смотрели друг на друга. В ее лице не было чувственности, не было и гнева оскорбленной женщины, только грустное одиночество маленькой девочки, живущей в огромной квартире на верхнем этаже с кондиционером в гостиной. Леди Эстор пожала плечами.
   – Ну, черт с вами, можете когда-нибудь позвонить. Вдруг прихоть вернется.
   – Ждите нашего полицейского, – ответил Хейз.
   – Подожду. Он может перебежать вам дорогу.
   Хейз с философским видом пожал плечами.
   – Везет же некоторым, – сказал он и вышел из комнаты.

Глава 9

   Кому везет, а кому и нет. В этот знойный день Стив Карелла и Мейер Мейер безусловно относились к последним.
   Часы показывали без двадцати два, и дома накалились до такой степени, что, казалось, вот-вот станут вишневыми, тротуары горели, люди усыхали, автомобильные шины таяли, и всем, не только любителям научной фантастики, стало ясно, что Землю каким-то непостижимым образом занесло слишком близко к Солнцу. Еще немного – и она запылает огромным костром. Это был последний день, Ричард Матесон накликал-таки беду: земной цивилизации суждено было погибнуть в разжиженной лаве.
   Словом, стояла чудовищная жара.
   Мейера Мейера можно было выжимать. Он потел даже зимой, почему, этого никто объяснить не мог. Возможно, просто нервная реакция, считал он. Во всяком случае, пот выделял всегда. Сегодня же Мейер просто тонул в нем. Детективы таскались по замызганной Крайтон-авеню от одной лавки подержанных товаров к другой, от одной открытой двери к другой, и Мейер думал, что вот сейчас он умрет, причем самым недостойным бравого полицейского образом. Он умрет от теплового удара, и в газетах в отделе извещений о смерти напишут просто «Коп хлопнулся». А если заголовок об этом событии появится где-нибудь в «Верайети», тогда это может быть: «Потный коп сыграл в гроб».
   – Как тебе нравится заголовок в «Верайети» насчет моей смерти от теплового удара? – спросил он Кареллу, когда они входили в очередную лавку. – «Потный коп сыграл в гроб».
   – Звучит, – одобрил Карелла. – А насчет моей хочешь послушать?
   – Где? В «Верайети»?
   – Конечно.
   – Ну, давай.
   – Потный итальяшка-коп в полдень сыграл в гроб.
   – Да ты, я смотрю, парень с предрассудками, – расхохотался Мейер.
   Они приблизились к клетушке хозяина лавки, и тот поднял голову.
   – Слушаю вас, джентльмены, – затараторил он. – Чем могу быть полезен?
   – Мы из полиции, – заявил Карелла. Он бухнул бинокль на прилавок. – Узнаете?
   Хозяин лавки осмотрел бинокль.
   – Отличный бинокль, – сказал он. – «Питер-Вондигер». Он, что же, улика по какому-то делу?
   – Именно.
   – И им пользовался преступник?
   – Пользовался.
   – М-м, – промычал хозяин.
   – Вы его узнаете?
   – Вообще-то мы продаем много полевых биноклей. Когда они у нас есть.
   – А этот продавали?
   – Вряд ли. «Питера-Вондигера» у меня не было с января. У вас с восьмикратным увеличением, а у меня был с шестикратным. И стекла ваши лучше.
   – Значит, вы этот бинокль не продавали?
   – Нет, не продавал. Он краденый?
   – Таких сведений у нас нет.
   – Извините, ничем не могу помочь.
   – Ничего, – кивнул Карелла. – Спасибо.
   Они снова вышли на пылающий тротуар.
   – Сколько еще наших брошено на поиски? – поинтересовался Мейер.
   – Пит попросил выделить по два человека от каждого участка. Может, они на что-нибудь наткнутся.
   – Я уже устал. Как думаешь, это чертово письмо – липа?
   – Не знаю. Даже если и липа, этого мерзавца надо засадить под замок.
   – Это точно, – воодушевился Мейер, проявив необычный для такой жары энтузиазм.
   – Может, что-то дадут отпечатки пальцев, – предположил Карелла.
   – Может, – согласился Мейер. – А может, пойдет дождь.
   – Может.
   Они вошли в следующую лавку. За прилавком стояли двое. Завидев Мейера и Кареллу, они расплылись в улыбке.