Макбейн Лори. Парус любви

   Холодный блеск в серых глазах Данте Лейтона мог бы повергнуть в смятение даже отважнейших из членов экипажа, но Хаустон Кёрби только расправил плечи и выпятил грудь, заготавливая в уме дальнейшие аргументы.
   – Ну-ну, – тихо пробормотал Данте, – я и понятия не имел, что ты не только мой стюард, но и моя совесть. Придется мне платить тебе двойное жалованье.
   Кёрби фыркнул.
   – Смейтесь, смейтесь надо мной, капитан, но я очень много обо всем этом размышлял, а вам, наверное, не очень приятно слышать от меня правду, как если бы я и впрямь был вашей совестью. Но кто-то же должен остановить вас, и кому это сделать, как не мне? Может быть, вам удалось одурачить многих, милорд, но только не меня. Я хорошо знаю, что в душе у вас поселились черные помыслы. Вы слишком долго жили по собственным правилам, ни одному живому человеку не подчиняетесь, кроме себя. Но если исполните то, что задумали в глубине души, вам придется заново посмотреть на себя, и вряд ли вам понравится то, что вы увидите, – предрек Кёрби, воинственно выпятив подбородок и глядя прямо в глаза капитану, который все же внушал ему некоторое беспокойство, ибо очень походил на старого маркиза, знаменитого в свое время приступами безудержной ярости. – Я знаю, милорд, вы не очень виноваты в том, что случилось. Тогда, в юности, у вас почти не было выбора. Я признаю, что обстоятельства могли сложиться куда хуже, но пока что вы ни разу не запятнали честь рода Лейтонов. Старый маркиз мог бы гордиться вами. К сожалению, однако, вы уже не тот Данте Лейтон, который был молодым хозяином Мердрако. По воле судьбы вы изменились, милорд. И уже совсем не тот человек, которым были в юности и могли стать впоследствии, если бы обстоятельства позволили вам мирно жить в Мердрако среди тех, кто вас любил, и среди всего, что принадлежало вам по законному праву.
   Вот почему я говорю, милорд, что вы не можете обладать леди Ри Клэр Доминик. Она – часть того мира, который вы оставили, капитан. Если бы ваша судьба сложилась по-другому, возможно, вы встретились бы с ней в Лондоне, ухаживали бы за ней, женились и вырастили бы славных сыновей, которые могли бы унаследовать Мердрако, – сказал Хаустон Кёрби, и глаза его словно бы оплакивали все, что было потеряно из-за бесчестного поступка одного человека. – Но этому не суждено было сбыться.
   – Чтоб тебя черт побрал, Кёрби! – тихо выругался Данте Лейтон, ибо слова Хаустона Ксрби, правдивые и откровенные, обладали способностью ранить его. Он смотрел мимо изваяния ухмыляющегося дракона, который лизал своим высунутым языком псиные гребни воли, когда нос корабля зарывался в темно-лазоревое море.
   Небо вдали выглядело как-то странно угрожающе. Кроваво-красное, дикое, оно походило на зияющую рану. Мрачное, медного цвета солнце на западе неудержимо притягивалось к земле... Языческая красота вест-индского заката отражалась в светлых глазах Данте Лейтона, и сознание правоты Кёрби отзывалось поющей болью в сердце. Стоя на палубе в ласковых объятиях теплых ветров, он ощущал себя скорее хозяином «Морского дракона», нежели хозяином Мердрако, лишь бледная тень сохранялась в его памяти от маркиза Джакоби.
   – Чтоб тебя черт побрал! – вновь прошептал он, встретив решительный взгляд маленького человечка, который охотно отдал бы свою жизнь за того, кому служил.
   – Можете клясть меня как вам угодно, ибо я разбираюсь в ваших чувствах, милорд. Но вот как насчет молодой леди Ри Клэр? Понимает ли она, что вы за человек? Если вы соблазните ее, внушите любовь к себе, то погубите девушку. Если насильно овладеете сю, она будет проклинать имя Данте Лейтона, – предупредил Ксрби с хмурым, озабоченным выражением на обветренном лице.
   – Я еще никогда не насиловал женщин, – спокойно произнес Данте.
   – Кроме прямого насилия, есть и другие достаточно жестокие способы овладеть женщиной. Вы всегда умели покорять женщин. Можете, если хотите, и дьяволицу очаровать. Я видел, как леди трепещут от одного вашего взгляда и уже не могут отказать вам ни в чем. И вы не имеете права только потому, что вам так захотелось, лишать девушку предназначенного ей образа жизни.
   – Жизнь переменчива, Кёрби, неужели ты до сих пор так и не понял этого? – спросил Данте; взгляд его был непроницаем. – И не всегда все складывается так, как, казалось бы, предназначено судьбой. Кому, как не тебе, это знать. Каково бы ни было ее происхождение, я не в ответе за то, что она оказалась на пристани Чарлз-Тауна. Ее судьба переменилась еще до того, как я возник на ее пути.
   – Да, но вы можете вызволить ее из беды, – с надеждой в голосе проговорил Кёрби.
   – Кто знает... – задумчиво произнес Данте. – Возможно, уже слишком поздно исправлять случившееся. Жребий брошен, Кёрби, – сказал Данте, со странной улыбкой размышляя о чем-то своем, сугубо личном.
   – Еще не поздно, капитан. Вы могли бы отпустить ее в Антигуа, – поспешил заметить Кёрби, встревоженный выражением лица капитана. – Можете не беспокоиться, она никому ничего не скажет о карте. Будет так счастлива вернуться домой, что и не вспомнит о нас или о «Марском драконе». Отпустите ее, капитан. Вы никогда об этом не пожалеете, – умоляюще добавил он.
   – Но что, если я правильно разгадал ее мотивы, Керби? Что, если она работает на Берти Мак-Кея? Что, если она авантюристка, готовая продать все ею узнанное тому, кто предложит самую высокую цепу? Возьмешь ли ты на себя ответственность за то, что весь экипаж «Морского дракона» лишится возможности внезапно разбогатеть? Готов ли ты, поверив этой девушке, поставить под угрозу их жизни? Ну, скажи, – бросил вызов Данте. – Ты говоришь, что безоговорочно веришь ей. Но ведь ты можешь ошибаться в своих суждениях, можешь обмануться, доверившись этим большим фиалковым глазам! – Данте принуждал маленького стюарда или настаивать на своей правоте, или отречься от Ри Клэр Доминик.
   – Да, да, капитан, я верю девушке, – хрипло подтвердил Кёрби.
   – Понятно. Но командую «Морским драконом» все же я, отвечаю за жизнь своих людей тоже я, и я не стану рисковать. Слишком многое поставлено на карту, Кёрби. Все наше будущее зависит от исхода этого плавания, и я не буду ставить под угрозу плоды многолетних усилий ради девицы, о которой почти ничего не знаю и которая мало меня интересует. Если в затонувшем галеоне и впрямь есть сокровища, я намерен достать их любой ценой, ничто и никто не сможет мне помешать. Затем я возвращусь в Мердрако, и никакая сила на земле не помешает мне осуществить свою месть.
   – Тут вы, пожалуй, правы, капитан, – мрачно согласился Кёрби. – Но после того как вы осуществите свою месть, ничто не помешает вам оказаться на виселице.
   – И все-таки я рискну, – с вызовом объявил капитан «Морг ского дракона», и его светлые глаза вспыхнули в предвкушении того долгожданного момента, когда он наконец окажется лицом к лицу с человеком, которого ненавидит холодной, с трудом сдерживаемой ненавистью вот уже пятнадцать лет.
   Скоро, очень скоро настанет день расплаты для сэра Майлза Сэндбурна; только после того, как презренный враг падет, бездыханный, к его ногам, сын десятого маркиза и маркизы Джакоби сможет наконец обрести душевный покой.
   Данте Лейтон, нынешний обладатель древнего титула, единственный оставшийся в живых сын Джона и Элейн Лейтон, возможно, последний потомок некогда великого рода, готов был рискнуть всем, включая свою жизнь, чтобы свести старые счеты. Он не успокоится до тех пор, пока не сможет с чистой совестью подойти к их могилам и не стыдясь встретить взгляд каменных изваяний.
   Неподвижный, молча погруженный в свои мысли, Данте стоял на шканцах «Морского дракона», и Хаустон Кёрби, обеспокоенпо за ним наблюдавший, почувствовал, как ласковые, теплые попутные ветры сменились обжигающе холодными, похожими на дуновение дьявольского ветра, веющего с унылых девонских болот.
   – А что будет с леди Ри Клэр, милорд, когда вы вернетесь в Мердрако, пылая адским желанием отомстить? Она тоже станет жертвой ваших самоубийственных замыслов? Послушайте, милорд, если вы погубите ее, то навлечете на себя гнев множества важных особ. Сейчас вы капитан «Морского дракона», хозяин всего, что охватывает ваш взгляд, но, вернувшись в Мердрако, вы вновь станете лордом Данте Джакоби и обязаны будете благородно поступить с девушкой. Вы причините зло не только ей, но и себе, ведь вы ее не любите. Так сказали вы сами. И не сможете долго морочить ей голову, скрывая свое равнодушие. А как сложится ваша жизнь в Мердрако, если вы переживете смертельную схватку с этим ублюдком? Это будет настоящий ад и для вас, и для девушки. В истории с ней вы словно бросаете вызов, как в стремлении найти затонувшие сокровища или перехитрить Берти Мак-Кея. Вы живете, наслаждаясь опасностью, рискуя, – так не поступил бы на вашем месте ни один здравомыслящий человек.
   – Кто не рискует, тот не выигрывает, Кёрби, – провозгласил вдруг Данте Лейтон, прищурившись от ослепительного света, который излучало позолоченное море, и искоса любуясь гордо вознесшимися парусами «Морского дракона». – Таков в течение многих столетий был девиз рода Лейтонов, и этот девиз всегда выручал нас в трудные времена. Этому-то девизу я и буду следовать, мой сомневающийся друг, а там поглядим, кто из нас прав, – сказал Данте своему многолетнему спутнику.
   Хорошо зная его, Кёрби понимал, что это не пустая похвальба, но слова, последовавшие далее, еще усугубили его беспокойство.
   – Вообще-то я благодарен тебе, Кёрби. Благие пожелания, которые ты высказал, заставили меня призадуматься, – сказал Данте, и выражение его глаз отнюдь не понравилось Кёрби. – Нет, – добавил он с поддразнивающей улыбкой, – я не настолько глуп, чтобы требовать за девушку выкуп с Люсьена Доминика. Даже я не настолько все же безрассуден. Думаю, было бы гораздо мудрее и безопаснее предстать перед герцогом в качестве члена его семьи. Скажем, любимого мужа любимой дочери. В этом почти нет никакого риска, зато можно много приобрести, ибо любая дочь герцога Камарейского является его наследницей: И послушай, Кёрби, – посетовал Данте, широко ухмыляясь при виде озадаченного выражения на лице стюарда, – я разочарован твоим неверием в меня. Неужели ты полагаешь, что я не способен убедить девушку в том, что люблю ее? Я испытываю большой соблазн принять твой вызов и доказать тебе, что ты заблуждаешься.
   Хаустон Кёрби громко фыркнул, дабы капитан не сомневался в том, что он действительно убежден в своей правоте.
   – Я думаю, что девушка очень скоро докажет вам, что заблуждаетесь именно вы.
   – Не хочешь ли ты заключить со мной пари по этому поводу? Нет? Я так и полагал, – рассмеялся Данте. – Но пожалуй, это будет несправедливо, если я получу и девушку, и твои деньги. Поживем – увидим, не так ли, Кёрби?
   – Да, капитан, поживем – увидим, – пробормотал коротышка-стюард. – Если у нас будет время, – добавил он про себя, оглядываясь на корму: не преследует ли их кто-нибудь? Затем он повернулся на запад, сощуренными глазами наблюдая, как скатывается солнце к черте горизонта, и стал размышлять о том, что ждет впереди «Морского дракона» и есть ли основания беспокоиться за будущее. Возможно, они с капитаном так никогда и не увидят, как первые лучи утренней зари заглядывают в амбразуры серых каменных башен Мердрако...
   Пока что паруса «Морского дракона» вздувал попутный ветер, но Кёрби хорошо знал, что их плавание вряд ли будет проходить так же гладко, когда корабль повернет свой бушприт на норд-вест. Погода, как судьба, переменчива, ровный попутный ветер в любой миг может смениться шквалом, за одним парусом на горизонте вполне может появиться второй, третий, и тогда Данте Лейтон и экипаж «Морского дракона» окажутся перед грозным вызовом.
   Ри Клэр Доминик, однако, ничего не знала о спорах по поводу ее будущего. Не ощущала она и тех тревог, которые терзали Хаустона Кёрби, когда глядела на пестро-цветное небо на западе. В этот момент ее мысли были заняты узлами грубых веревок, которые она мужественно, но безуспешно пыталась распутать.
   – Сдаюсь, – наконец вымолвила она с улыбкой, предназначенной всем окружавшим ее мужчинам. – Я всегда гордилась, что могу сделать прямой шов, но оказывается, этого недостаточно.
   – Это дело требует практики, – великодушно оправдал ее Мак-Доналд. – Главное – стараться, а уж там что получится.
   – Мистеру Мак-Доналду понадобилась чуть ли не четверть столетия, чтобы научиться вязать некоторые морские узлы, а чтобы научиться развязывать их, Лонгакру понадобилось вдвое больше времени, – хохотнул Ссймус Фицсиммонс.
   – Смейся, смейся, но, будь со мной здесь мои старые приятели, мы бы научили кое-кого из ирландцев, как вязать узлы. Было бы забавно видеть, как сам Сеймус Фицсиммонс ковыляет по шканцам со своими длинными ногами, завязанными тройным узлом, – ответил Лонгакр, открыв в улыбке свой щербатый рот. Только Ри Клэр, помня предостережение Данте Лейтона, что ей следует опасаться бывшего пирата, смеялась не так весело, как все остальные.
   Заметив, что она с некоторой тревогой смотрит на поседевшего шлюпочного, Аластер взял на себя смелость успокоительно похлопать ее по руке. Этот, казалось бы, невинный жест отнюдь не казался таким человеку, который наблюдал за ними с верхней палубы.
   – Не тревожьтесь, леди Ри. Эти два завзятых спорщика – хорошие приятели. Они просто любят шутить друг с другом, – объяснил Аластер, снисходительно поглядывая на шутников, продолжавших подкалывать один другого.
   – Он и правда был пиратом? – тихо спросила Ри.
   – Это было давным-давно, лаять он по-прежнему лает, а вот кусать ему трудно, – с усмешкой сказал Аластер, намекая на отсутствие у Лонгакра двух передних зубов.
   – Да, но он рассказывает такие интересные истории, леди Ри! – воскликнул юный Конни Брейди. – Чего только он не повидал на своем веку! Он был в Чарлз-Тауне, когда вздернули Стида Боинста.
   – Должно быть, ему было всего два годика в то время, – не поверил Аластер.
   – У мистера Лонгакра прекрасная память, сэр, – поспешил Конни на защиту своего героя, ибо верил каждому слову исправившегося пирата.
   – Ты еще скажешь, что он служил на борту шлюпа «Приключение», которым командовал Черная Борода, – сказал Аластер, подмигивая Ри Клэр, которая с широко открытыми глазами слушала юнгу.
   – О нет, сэр. Если бы это было так, он вряд ли остался бы в живых, но он видел отрубленную голову Черной Бороды, висящую на бушприте «Жемчужины», принадлежащей флоту его величества. Говорят, он все еще продолжал смеяться, а его черная борода извергала огонь. Он походил на безумного адского пса, – проговорил Конни Брейди точно таким же голосом, каким Лонгакр рассказывал свои пиратские истории.
   – Мистер Брейди, – с необычной резкостью упрекнул его Аластер, заметив, как побледнела Ри Клэр, – ты не должен говорить так неуважительно в присутствии леди.
   Конни Брейди был явно раздосадован, так как ему нечасто приходилось бывать в обществе знатных дам, а леди Ри Клэр никогда не важничала, как некоторые другие. Конечно, она могла бы и поважничать, с обожанием подумал Копии Брейди, ибо была прекраснее любой принцессы, о которых ему доводилось слышать. Конни даже захотелось прикоснуться к ней, чтобы удостовериться, что она реально существует, но, взглянув на свою грубую, мозолистую руку, он тотчас же ее отдернул. Нет, она слишком утонченное существо, чтобы ее могли касаться такие, как он.
   – Простите, леди Клэр, – смутился он, и щеки его запылали ярким, болезненным румянцем. – Я не хотел вас обидеть, честное слово, не хотел.
   Не раздумывая, поддавшись естественному импульсу, Ри обвила тонкие мальчишеские плечи Конни Брейди. От удивления он застыл в неподвижности, затем вдруг расслабился, прижался к ее плечу, ощущая щекой прикосновение толстой золотой косы. Какие узкие плечи, думала Ри, но они несут на себе бремя взрослого мужчины. В этот миг робким выражением лица Конни Брейди напомнил ей Робина, и она вдруг ощутила сильную тоску по Камарею и свободе.
   Подняв глаза, она поймала на себе понимающий взгляд Аластера. И ему тоже случалось тосковать по родине, по дому, который, однако, он покинул не при таких драматических обстоятельствах, как леди Ри Клэр. В конце концов, он уехал из Англии по своей доброй воле. А ведь схвати его тогда вербовщики, все могло бы сложиться по-другому; он оказался бы на борту судна, принадлежащего к флоту его величества, выходившего в открытое море. Вместе с оставшимися позади берегами Англии исчезла бы и всякая надежда на возможное бегство.
   Аластер знал людей, которым повезло меньше, чем ему, ибо они так и не смогли вырваться из лап вербовщиков, нагонявших на всех страх одним своим появлением. Они хватали всех подряд: клерков с их мягкими манерами, лавочников, фермеров и даже юношей, малопригодных для требующей больших сил и часто опасной службы на борту военного корабля. Они нередко заканчивали эту службу сломленными телесно и духовно, не выдержав жестокого обращения начальников и тягот постоянной борьбы с морем. Участь моряка, особенно того, кто служит по принуждению, очень тяжела, существует большая вероятность, что он никогда больше не увидит знакомых берегов Англии. Если он не погибнет, сорвавшись с высокой реи или под ядрами и картечью, внизу, под бушпритом, всегда волнуется голодное море, готовое поглотить несчастного.
   Но вот у них на борту «Морского дракона» оказалась хорошо воспитанная леди, перенесшая тягчайшие испытания... Она изведала жестокий страх смерти, пока пересекала Атлантический океан, а когда их корабль достиг порта, где она вроде бы могла рассчитывать на безопасность, едва не пала от ножа убийцы. И все-таки выжила, все перенесенное не сломило ее.
   Аластер все более восхищался девушкой, и это восхищение ярко отражалось в его глазах.
   Каждый день отдаляясь от семьи и дома, она, верно, думала, что этот кошмар никогда не кончится. Если бы только он мог успокоить ее. Аластер поклялся, что, пока он дышит, будет стараться уберечь ее от всех опасностей и сделает все возможное для ее благополучного возвращения домой. Эту клятву он стремился соблюдать, хотя его озадачивала одинокая фигура, стоящая над трапом.
   Он нечасто подвергал сомнению действия капитана, но сейчас страдал от неопределенности и знал, что то же самое испытывает Хаустон Кёрби. С Данте бывало порой нелегко иметь дело, но до сих пор Аластер всегда доверял его суждениям. Многие – и не без основания – думали, что капитан – человек жестокий, никому не дает пощады и сам ее не просит. Он и впрямь никого не жалел, и прежде всего самого себя. Ставил перед собой трудновыполнимые задачи, любой ценой стремился осуществить их и умел собирать свои силы в один кулак, особенно когда надо было окончательно одолеть врага, с которым пришлось долго сражаться.
   Данте Лейтон был человеком одержимым. Находясь во власти своей одержимости, он готов был, в случае, если ему бросали вызов, безжалостно стереть в порошок любого врага, который вставал на его пути к осуществлению давно задуманной мести. И вот сейчас, по мнению капитана «Морского дракона», появление леди Ри Клэр могло сорвать успешное завершение всех его тщательно выношенных замыслов.
   Аластер хорошо понимал, почему капитан так опасается, что слух о конечном назначении «Морского дракона» достигнет недружественных ушей. Но он, разумеется, ошибался, предполагая, что в огласке может быть виновата леди Ри Клэр, хотя переубедить его было чрезвычайно трудно. Аластер инстинктивно чувствовал, что враждебное отношение Данте Лейтона к девушке отнюдь не объясняется изначальным к ней недоверием. Когда серые глаза встречались с фиалковыми, между ними происходило что-то необъяснимое.
   Каково бы ни было это неуловимое чувство, ни один из них не хотел в нем признаться, а тем более отдаться ему. Всякий раз, когда они обменивались взглядами, один, казалось, изучал сильные и слабые стороны другого, затем оба отводили глаза, и разделявшая их преграда как будто становилась еще более непреодолимой.
   В задумчивости остановив свой прямодушный взгляд на настороженном профиле капитана, Аластер перевел его на юное лицо леди Ри Клэр. В ее глазах словно бы таилась тень все еще преследующего ее прошлого. Жаль, что оба они перенесли тяжкие муки, которые сделали их недоверчивыми и подозрительными друг к другу, с глубоким сожалением подумал Аластер. В своей собственной жизни, если не считать той злополучной встречи с вербовщиками, он не знал особых трудностей и разочарований, что помогло ему сохранить достаточно оптимистический взгляд на жизнь. Поэтому-то, может быть, он видел кое-что яснее, чем капитан или леди Ри Клэр.
   Перехватив взгляд Коббса, Аластер многозначительно похлопал себя по карману. Через миг-другой послышались мелодичные звуки флейты.
   – Эти сладкие звуки греют душу, – пробормотал Аластер.
   Король сидит в городке Дунфсрилин,
   И так говорит он всем нам:
   Хорошего где мне сыскать моряка,
   Чтоб вел мой корабль по волнам.
   Ри Клэр слушала, как подпевает своим сочным баритоном шотландец Мак-Доиалд. Подняв глаза, она видела, как над головой покачиваются высокие мачты и под попутными ветрами вздуваются квадратные белые паруса. Ри Клэр вздохнула, обуреваемая странными чувствами, ибо, плывя в Вест-Индию на борту «Морского дракона», она одновременно была и печальна, и счастлива.
   Спешите, добрые люди мои,
   Ведь мы отплываем чуть свет.
   Нам смертью ужасная буря грозит,
   Ей-ей, торопиться не след.
   «Нам смертью ужасная буря грозит», – повторила про себя Ри. Как сильно отличается это плавание от того, другого. Она вздрогнула, вспомнив, какой лютый, пронизывающий до костей холод стоял в трюме и какой ужас она испытывала при мысли, что в обшивке корабля вот-вот разверзнется течь и в нее хлынут ревущие потоки океанской воды. Временами ей чудилось, будто она вышла из кромешной тьмы на свет. И хотя она еще не обрела свободы и Камарей находится на другом конце света, у нее по крайней мере появилась надежда выжить. Странная надежда, если подумать, что ее держит пленницей капитан-контрабандист со своим экипажем.
   Ри почувствовала, как что-то трется о ее ногу, и, потупив глаза, увидела своего первого друга на борту «Морского дракона». Ямайка, видимо, угадал ее мысли, ибо, не ожидая приглашения, вспрыгнул к ней на колени. Ри почесала у него под подбородком, и большой кот отозвался на эту ласку довольным мурлыканьем.
   Вчера в обнимку со старой луной
   Новая вышла луна.
   Если мы якорь поднимем, король,
   То горя хлебнем сполна...
   Ри Клэр Доминик полной грудью вдыхала теплый соленый ооздух быстро приближающегося карибского вечера. Ей было неизъяснимо приятно чувствовать ласково-успокоительное дуновение ветра, и она боялась, как бы это не усыпило ее бдительность. А такое могло произойти непроизвольно, ведь у нее было теперь такое чувство, что она окружена друзьями.
   Разве можно презирать комичного маленького человечка, который с такой заботой готовил ей свой особый бульон и жаркое? Разве можно не любить мальчика по имени Конни Бренди, который до боли напоминал ей Робина, придумывал разные игры, только чтобы ее развеселить. А что сказать об Аластере Марлоу? Он, без сомнения, истинный джентльмен. И чем-то походит на Фрэнсиса, только ее брат, хотя и гораздо моложе, обладает утонченно-изысканными манерами, которых никогда не будет у Аластера. Вообще-то говоря, он больше походит, думала Ри, на ее кузена Эвана. Да, Эвана. Дорогого, милого, практичного Эвана, который испытывал неловкость, когда оставался с ней наедине и должен был ее развлекать.
   Однажды, в один из таких моментов, он признался, что как будто внезапно лишается дара речи, и она подозревала, что Аластер страдает тем же недугом.
   Вблизи Абердура, на глубине
   В полета саженей, на дне
   Лежат наш добрый сэр Патрик Спенс
   И лорды – в последнем сне.
   Есть еще и Алек Мак-Доналд, шотландец, сражавшийся бок о бок с ее прадедом в битве при Каллоденских болотах. Уцелев в этой резне, он бежал в колонии, чтобы там начать жизнь заново. Какая угроза может исходить от человека, поющего с таким глубоким чувством, что все его товарищи заслушиваются? Когда он узнал, что она правнучка Рюайсарта Мак-Данавела из Тимсред-лока, его голубые, как озера Северной Шотландии, глаза наполнились слезами. И хотя Ри – дочь английского герцога, для него она дочь Северной Шотландии, и он обращается с ней, как если бы она принадлежала к его роду.