Скотт Макбейн
Сребреники Иуды
Эта книга посвящается Ди и Майку Макдауэлам, с которыми мы дружим семьями много лет.
Пролог
Католическая вера допускает существование колдунов и ведьм, которые с Божьего попущения, заключив договор с дьяволом, способны причинять людям истинный вред. Не исключено также, что с помощью волхвований и чародейств они могут создавать причудливые фантастические видения.
Молот ведьм[1]
В это воскресенье собор Святого Петра, это средоточие христианского мира, купался в лучах жаркого августовского солнца. На виа-делла-Кончилационе остановились несколько комфортабельных автобусов. Туристы, только что отобедав, отведав местного вина и непременных оливок, вылезали на очередную экскурсию, нехотя покидая прохладу, созданную кондиционерами. Немцы проверяли фотоаппараты, американцы искали глазами ближайший сувенирный магазин, англичане по привычке выстраивались в аккуратную очередь, а французы, кажется, вообще не совсем понимали, как они здесь оказались.
В сопровождении гидов они медленно спустились по мраморным ступеням на площадь Святого Петра, а потом дальше, ко входу в собор.
Не обращая внимания на разноязычный говор вокруг, синьора Росси, наверное, уже в двухтысячный раз, а может, и больше, уверенно начала свой монолог. Но все равно ее голос звучал по-прежнему свежо. Она говорила с чувством, умело жестикулируя в нужных местах. В общем, итальянка есть итальянка.
— Перед нами собор Святого Петра! Напомню, что его массивный овальный купол создан по проекту Микеланджело. Собор освящен в 1626 году, однако его история начинается существенно раньше. Согласно преданию, он был возведен на месте захоронения святого Петра. Утром я рассказывала вам о пожаре, уничтожившем в 64 году новой эры большую часть Рима. Император Нерон обвинил в этом злодеянии христиан и устроил на них чудовищные гонения. Именно тогда был распят (по преданию, вниз головой) святой Петр. Это случилось неподалеку от места, где мы с вами сейчас находимся.
Синьора Росси замолчала, обвела взглядом группу. Кажется, только двое обнаруживали искренний интерес к ее рассказу. Остальные беспокойно озирались, листали путеводители, поправляли бифокальные очки и нетерпеливо переминались с ноги на ногу. В толпе, как водится, сновали воры-карманники.
— В соборе одиннадцать приделов и сорок пять алтарей. Общая длина — сто восемьдесят семь метров, площадь мраморных полов примерно два с половиной гектара. Главные достопримечательности: скульптура «Пьета» («Сострадание») работы Микеланджело, главный алтарь, служить мессу за которым имеет право только папа, и подлинная епископская кафедра святого Петра. — Синьора Росси замолчала. — Есть вопросы?
Вопросов, конечно, не было. Чуть поодаль справа молодая пара из ее группы миловалась, не обращая ни на кого внимания. Туристы начали входить в собор. Послышались возгласы благоговения и изумления. Разумеется, пробудут они здесь не очень долго, потому что сегодня им предстоит посетить еще музей черепицы, фонтан Треви и кафе Джолитти.
Синьора Росси грустно усмехнулась. Работа перестала доставлять ей удовольствие. Центр христианского мира превратился в банальный туристский объект, где экскурсанты преисполняются верой на один день. Вон молодые люди, даже войдя сюда, не перестали обниматься. Как к этому относится Спаситель? Об этом она не осмеливалась и думать.
Карманники наверняка уже поработали, облегчив некоторых туристов — кого на бумажник, кого на часы, а кого на мобильный телефон. Синьоре Росси опять придется выслушивать ахи и охи.
В другой части Ватикана все было иначе. Темп жизни спокойный, размеренный, отношение к религии соответствующее.
— Добрый день, кардинал Бенелли.
— А, кардинал Хьюсон! Добрый день. Прошу вас, входите. — Приветливо улыбаясь, дородный, величественный Бенелли вышел из-за старинного письменного стола встретить американца. Тот был таким, каким все итальянцы представляют настоящих американцев — широкоплечий, высокий, с крупными чертами лица и традиционной улыбкой. К тому же, наверное, еще и бывший бейсболист. Крепкое пожатие заставило Бенелли слегка поморщиться.
— Извините за опоздание, — произнес Хьюсон по-итальянски. — С трудом добрался от церкви Санта-Мария Новелла. Кругом сплошные пробки.
— В Риме это обычное явление. — Бенелли коротко хохотнул, отчего по его внушительному животу прошла рябь, как по воде. Кардинал любил поесть и часто в компании мирян шутил, что, будь он приглашен на Тайную вечерю, пришел бы пораньше.
Еда была одной из радостей в жизни Бенелли, и чуть ли не единственной из его слабостей. Он был хороший кардинал, прекрасный администратор и чиновник, но все же не святой. Во время молитв Бенелли признавался Богу, что, попав на небеса, был бы счастлив находиться в задних рядах.
— Движение в этом городе ужасное. — Кардинал Бенелли перешел на английский, хотя особой причины в этом не было: Хьюсон свободно говорил по-итальянски, а также еще на нескольких языках, это был очень одаренный человек. — Так было, когда я приехал в Ватикан сорок лет назад. И будет то же самое, когда меня вынесут отпевать. — Он снова беззаботно хохотнул и взял гостя за руку. — Пойдемте. Зачем оставаться в помещении в такой чудесный день!
Глава инквизиции, или, по-современному, святой палаты, повел американского кардинала в сад.
— Давайте прогуляемся.
Знаменитый Ватиканский сад был огромным и очень ухоженным — настоящий оазис посередине большого, шумного города. Бенелли старался бывать здесь как можно чаще, особенно по вечерам.
— Как прошел полет?
— Без проблем, — ответил Хьюсон, обнаружив сильный чикагский выговор.
Близки они никогда не были, да и виделись последний раз три года назад. Шестидесятипятилетний Бенелли был сантиметров на тридцать ниже Хьюсона, толстый, с овальным лицом, на котором словно застыла постоянная улыбка — на вид добродушный увалень. Однако кардинал Хьюсон знал, что этот служитель церкви способен принимать самые жесткие решения и не боится откровенно высказывать свое мнение, когда того требуют обстоятельства.
Этого хранителя веры уважали и боялись. Бенелли был самой влиятельной фигурой в Ватикане после папы, поскольку, будучи главой святой палаты, он также занимал пост кардинала — государственного секретаря. «Смогу ли я так же успешно справляться с работой, заняв его место? — спрашивал себя Хьюсон. — Наверняка смогу. А почему бы и нет? Естественно, придется сделать кое-какие изменения, расшевелить немного эту тихую заводь».
— Вам все показали? — спросил Бенелли. — Ватикан гораздо больше, чем кажется. Первые несколько недель вы будете здесь плутать.
— Не сомневаюсь. Одни бесконечные коридоры чего стоят!
— Здесь больше тысячи четырехсот комнат. Музеи, галереи, жилые кварталы. Тысяча с лишним человек населения, включая швейцарских гвардейцев. Вам показали библиотеки и зал, где папа дает аудиенции?
— Да, — ответил Хьюсон.
— Академию наук и Радио Ватикана?
Хьюсон улыбнулся:
— Видел.
— Это хорошо, — заметил Бенелли. — По крайней мере выполнили мои указания. А грот под собором Святого Петра?
— Видел.
— Усыпальницы пап?
— Тоже.
Хьюсон, конечно, знал, что собор Святого Петра построен на месте римского кладбища, но никогда прежде не посещал грот, расположенный под главным алтарем. Сегодня он с сопровождающим спустился на несколько уровней ниже фундамента собора. В гроте были захоронены не только христиане, но также и язычники первых веков нашей эры. На американского кардинала это произвело глубокое впечатление.
— Гробницу святого Петра посетили?
— Еще нет.
— Отчего же? — Бенелли бросил на него вопросительный взгляд.
— Не было времени, — отрывисто проговорил Хьюсон. — В прошлые разы, когда святой отец призывал меня в Ватикан, я успевал посетить только папские апартаменты и Сикстинскую капеллу. А сейчас на меня свалилось столько нового!
— Да, — Бенелли вздохнул, — но в качестве моего преемника вам непременно следует ознакомиться с этим сакральным местом. И в частности, детально изучить, где тут что находится. Это не простая задача.
— Я вообще не хотел бы занимать этот пост.
Бенелли погрозил ему пальцем:
— А кто хотел бы? Но когда папа приказывает, надо подчиняться. Цели священные, к тому же занимающий этот пост имеет серьезные привилегии. Вы будете иметь прямой доступ к святому отцу и возможность много путешествовать по миру. Теперь давайте присядем.
Они сели на уединенную скамью и некоторое время молчали, наблюдая, как ветерок покачивает цветы, как птички перелетают с дерева на дерево, и любуясь возвышающимся над садом куполом собора. Затем Бенелли внимательно посмотрел на Хьюсона, и тот осознал, что наступает кульминация разговора.
— Кардинал, моя работа сложна. Защита веры — одна из самых трудных в церкви. Завтра вы будете миропомазаны в качестве моего преемника, а я удалюсь в монастырь Сан-Лоренцо и снова стану простым священником. Вы прочли все основополагающие документы, побеседовали с моими помощниками, и вот теперь — он наклонился ближе — я хотел бы поговорить с вами в последний раз. Откровенно. Прошу вас, задавайте мне любой вопрос, какой пожелаете.
Тон кардинала был мягким, проникновенным. Так беседует отец с сыном, с которым у него настоящая духовная близость. Пост главы святой палаты не столь уж завидный, если занимающий его осознает, какую берет на себя ответственность. Возможно, Хьюсона мучают приступы депрессии, как и его самого в первые годы пребывания на этом высоком посту.
Хьюсон в это время размышлял о другом: как это возможно — уйти в отставку, выпустить из рук такую власть, когда любой епископ, не говоря уже о священнике, с подобострастием ловит любое произнесенное тобой слово? Бедный Бенелли — столько лет пребывать на Олимпе и вот теперь добровольно спуститься на грешную землю!
— Ваша работа связана с огромной ответственностью, я это понимаю, — сказал Хьюсон. — Защищать веру от фальшивых доктрин тех, кто стремится исказить учение церкви в своих корыстных целях, противостоять силам дьявола — это задача сверхчеловеческая.
— Особенно в наши дни, — с воодушевлением подхватил Бенелли. — Ведь мы живем сейчас в легкомысленном и лживом мире. Мы убедили себя, что наше существование неизменно улучшается. Однако в мире никогда еще не было так много нищеты, голода и отчаяния, столько жестокости. Никогда еще люди не ощущали такого одиночества и отсутствия смысла жизни. И никогда еще не было так много фальшивых пророков и тех, кто стремится разрушить церковь. Мы живем в трудные времена, но худшее впереди.
Бенелли вздохнул, наблюдая, как вспыхивают бриллиантовым сиянием цветы, когда на них попадают солнечные лучи.
— В прежние времена было проще. Козни дьявола казались очевидными — колдовство, черная магия, — и церковники сражались с ними самыми примитивными методами. Инквизиция, отлучение от церкви, казни еретиков. Однако не все так просто, кардинал Хьюсон. Дьявол — это необыкновенно умное и чрезвычайно проницательное существо. О том, как боролась с ним церковь в Средние века, написаны сотни томов. Осуждение невинных, пытки, смерть. Нашу церковь люди боялись, и этот образ не выветрился до сих пор. И все же задача веры — противостоять силам тьмы — по-прежнему актуальна. Количество дьявольщины в мире не убывает, а силы неравны.
— Неравны? — Хьюсон исподтишка посмотрел на часы. Хотелось поскорее закончить разговор.
— Неравны, — подтвердил Бенелли. — Власть святой палаты ограниченна, в то время как власть сатаны безмерна и непреодолима. Библия признает, что дьявол может появиться под видом ангела света, и действительно, так бывает довольно часто.
— Но вы, разумеется, в это не верите? — Хьюсон всегда полагал Бенелли человеком практичным, не витающим в облаках, не упертым консерватором, для которого вопросами первостепенной важности были ад, осуждение на вечные муки и прочая дребедень.
— Нет, верю.
Бенелли обвел глазами статуи святых на колоннаде Ватикана, задержался на темных тенях, которые они отбрасывали.
— Даже те, кого церковь считает святыми, таковыми не являются. Кардинал Хьюсон, изобретательность сил тьмы, обмана и предательства неисчерпаема. И у меня нет никаких сомнений, что некоторые из мужчин и женщин, ныне почитаемые святыми, на самом деле — фальшивые. Творя якобы богоугодные дела, они притворялись, преследуя свою выгоду. Дьявол способен заманить в ловушку любое человеческое существо, даже самое святое, даже на пути к кресту. И это происходит в тот момент, когда этого меньше всего ожидают. — Он вдруг замолк и посмотрел на Хьюсона. — Простите меня, я увлекся. Так у вас есть ко мне вопросы?
— Хм… — Хьюсон с трудом подбирал слова. — Меня беспокоит, что я не смогу должным образом выполнять обязанность главы святой палаты.
— Сын мой, не бойтесь, святой отец не зря выбрал именно вас. Я уверен, вы проявите себя на этом посту лучше, чем я. Единственное, что здесь требуется, — это молитва и смирение, хотя, боюсь, последнее всегда как-то от меня ускользало. Еще вопросы?
— Только один, — смущенно произнес Хьюсон. — Довольно странный. Сегодня утром ваш помощник сводил меня в грот под собором Святого Петра.
— И что же?
— Он отпер железную решетчатую дверь, и мы спустились по длинной лестнице в нижний зал.
— Да. — Бенелли кивнул. — Там захоронены папы, жившие в первом веке. Сюда никто не может войти без позволения святого отца.
— Я полагаю, вошедший туда должен быть священником?
— По крайней мере.
— Я именно так это себе и представлял. — Хьюсон посмотрел на Бенелли. — Увидев в конце коридора свет, я не удержался и направился туда. — Он снова бросил взгляд на кардинала, но тот сидел с непроницаемым лицом. — Признаюсь, было довольно жутковато. Один из склепов оказался освещен, там горело несколько свечей. Странно, но гробница показалась мне не такой уж древней. Но что самое странное — там находилась девочка. Она молилась. — Поскольку Бенелли молчал, Хьюсон продолжал: — Ваш помощник сделал мне знак молчать и поманил назад. Я спросил, кто эта девочка, и он сказал, что мне следует задать этот вопрос вам или папе. Так кто она? Ведь ей никак нельзя там находиться: она не монахиня, это точно, и очень юна — на вид лет двенадцать.
Кардинал Бенелли долго молчал. Затем тяжело вздохнул, и Хьюсон удивился, увидев на его глазах слезы. Стало ясно, что весь предыдущий разговор был только прелюдией.
— Девочке позволил посещать гробницу папа, — произнес он хриплым, наполненным грустью голосом. — Такова была его воля. Так что оставим ее с миром. — Он на секунду замолк и испытующе посмотрел на Хьюсона. — Кардинал, Ватикан хранит множество тайн. И не только в силу своего весьма преклонного возраста. Это также связано с верой, которую он исповедует. В течение почти двух тысячелетий наша церковь хранила и продолжает хранить тайны исповедей, тайны многих миллионов человеческих существ, святых и грешников, праведников и злодеев. Это людские тайны. Но нашей церкви доверены также заветные тайны, идущие из глубины веков. — Бенелли вздохнул и понизил голос: — Святой отец уполномочил меня раскрыть вам одну из них, поскольку вы — мой преемник. Из ныне живущих ее знают только трое: святой отец, я и…
— Девочка?
Кардинал Бенелли кивнул:
— Это история предательства и имеет отношение к самому Создателю. — Хотя в саду было тепло, Бенелли вдруг почувствовал озноб. — Речь идет о сребрениках Иуды.
РЫБА
Глава первая
Ошибаются те, кто говорит, что нет никакого колдовства и что черная магия — это плод воображения… У дьявола тысячи способов и средств причинять человеку вред, и после своего падения он не прекращает попыток разрушить единство церкви и развратить человеческую сущность.
Молот ведьм
Проснувшись, Пол сразу увидел свет. Яркие, мерцающие блики на потолке. Проникающий в щель между неплотно задернутыми шторами, этот свет был какой-то странный, неопределенно красивый, казалось, ничем не сдерживаемый. Пол лениво наблюдал, как световой поток постепенно рассеивается по спальне, разлагаясь на основные цвета. В голову полезли всякие банальности. Например, что стало бы с человечеством, не будь света. Люди были бы обречены жить в темноте. Свет необходим так же, как вода, и ценить его мы начинаем, только когда теряем.
Он осторожно потянулся, стараясь не разбудить жену. В доме, расположенном в элитном пригороде Сан-Франциско, было тихо. За все время по частному шоссе где-то вдалеке с шумом промчался один автомобиль. В это воскресное утро, лежа в постели, Пол неожиданно осознал, что два этих чуда — свет и покой, когда они вместе, приносят глубокое удовлетворение.
Жаль только, что дневная суматоха гасит это чувство, оттесняет на задний план. Впрочем, он к этому привык, потому что был перегружен делами под завязку.
Через несколько секунд идиллическое состояние сменилось озабоченностью. Он быстро прокрутил в голове программу предстоящей недели: суд над Крамером, сдача статьи в «Психиатр», сдача аналитического отчета, который они с Беном подготовили для «Учреждения с режимом строгой изоляции», выступление по каналу Эн-би-си. Стремление добиться успеха в профессии, стать лучшим криминалистом-психиатром в Соединенных Штатах, подобно мощнейшему генератору, подпитывало Пола энергией, и он щедро смазывал его детали.
Пол покосился на спящую рядом жену, и мысли переключились на личное. Он любил Мэри. Впрочем, тут следовало бы внести одно небольшое уточнение: любил когда-то. Да, в период ухаживания и женитьбы он ее любил. Это было десять лет назад, когда у него вдруг возникла потребность остепениться и завести детей. После тридцати такое с мужчинами иногда случается. Причем, когда они меньше всего этого ожидают.
Мэри была на несколько лет моложе, только окончила университет по специальности искусствовед и скорее была озабочена поисками смысла жизни, чем стремлением заработать деньги. Разумеется, он увлек девушку, покорил умом и решимостью ее завоевать, хотя родители Мэри вначале были против их брака. Недалекие провинциальные католики, они находили Пола слишком амбициозным, кроме того, им не нравилось его отношение к религии.
Пол усмехнулся, вспоминая прежнюю страсть. Как всегда, время все изменило. Любовь к Мэри полностью не исчезла, просто потускнела. Он понимал, что в наши дни, когда все кругом так ненадежно и скоротечно, такое случается в каждом браке. Конечно, Мэри была ему по-прежнему нужна, но любовные связи за последние два года существенным образом изменили его отношение к жене. Пол начал считать, что она уже больше не имеет монополию на него самого и его тело. Естественно, ей он в этом не признавался, а она ни о чем не подозревала.
Возможно, Пол ошибался, но ему казалось, что у Мэри за последние годы сильно поубавилось уверенности в себе. Она по-прежнему великолепно справлялась с работой на посту вице-президента крупного благотворительного фонда, ее нельзя было назвать ни бесхарактерной, ни слабовольной, но в отношениях с ним… Порой она смотрела на него вроде как озадаченно, будто они больше не были связаны духовно, будто их миры разошлись, отдалились друг от друга.
А тут еще это несчастье… Роды принимал доктор, оказавшийся полным бездарем. Он что-то там сильно напортачил. В результате дочка Рейчел родилась здоровой, но Мэри осталась бесплодной. Им выплатили компенсацию, на которую они купили дом, но бесплодие жены сильно подкосило отношения.
Тело под одеялом шевельнулось.
— Ты проснулся? — спросил мягкий голос. Пол не отозвался, продолжая размышлять. — Пол!
Мэри повернулась, уютно устроила на его руке голову, увенчанную копной золотисто-каштановых волос. Он вгляделся в жену. Лицо ее больше не казалось ему красивым, однако по-прежнему оставалось очень привлекательным. Мэри было тридцать три, но цвет лица почти не изменился, светлые, подернутые влагой глаза были необыкновенно хороши, а выступающие скулы придавали овальному лицу особую выразительность. В общем, Пол продолжал гордиться, представляя жену коллегам.
— Проснулся? — сонно пробормотала Мэри, не открывая глаз.
— Ага.
— Ты не забыл, что мы едем на пикник с Ингельманнами? Наверное, пора вставать.
— Нет. Еще рано. Только семь.
— Да? — Мэри затихла. Надо было спросить раньше, а теперь она уже достаточно разгулялась и вряд ли заснет. Попыталась подремать — не получилось. Интересно, о чем он думает? О чем же еще, если не о работе!
Так было даже до женитьбы. Выросший в семье со скромным достатком, он был постоянно обуреваем неутолимой жаждой успеха. Это все, конечно, можно было понять, но он почему-то переложил на нее вину за то, что она не способна иметь детей, и это не давало ей покоя. Мэри постоянно чувствовала, что каким-то образом его подвела, не оправдала ожиданий и потому прощала периодические измены, хотя это было очень непросто.
«Он меня в конце концов бросит. Когда? — Мэри задумалась. — А может, не бросит? Я буду молиться, чтобы этого не случилось, потому что по-прежнему его люблю. — Она открыла глаза и посмотрела на мужа. Он улыбался, и ее горькие мысли временно рассеялись. — Что бы ни случилось, я буду его любить и исполнять обет, данный при венчании».
— Она спит?
— Конечно.
Мэри села, скинула шелковую ночную рубашку, бросила ее на ковер и прильнула к мужу. Они тут же начали заниматься любовью. Она была вся переполнена только им, а он воображал, что делает это с другой женщиной.
— Мама!
— Ой! — Мэри подавила стон. Потребовалось несколько долей секунды, чтобы возвратиться к реальности. Натянув на себя одеяло, она посмотрела на ребенка, стоящего в дверях и прижимающего к груди любимую куклу.
— Рейчел, дорогая, зачем ты поднялась в такую рань? — Мэри отбросила назад растрепанные волосы.
— Не хочу спать.
— Ладно, доченька, иди к себе. Я сейчас приду.
Как только за девочкой закрылась дверь, они возобновили прерванное занятие.
— Ну как, готовы? Бен ждет в машине.
Флоренс Ингельманн шумно ворвалась в прихожую. Одной рукой прижала к себе девочку, припечатала сочный поцелуй, другой погладила радостно суетящуюся рядом собаку, золотистого лабрадора. Оба существа в равной степени претендовали на ее внимание, но Флоренс устремилась на кухню.
— Что же вы? Пора ехать.
Не дав опомниться Мэри и Полу — они заканчивали завтрак, — она крепко обняла их за плечи, тоже одарив влажным поцелуем, как бы ставя своеобразный знак качества. Такова была Флоренс. Очень полная, ростом метр шестьдесят, крашеная блондинка, до краев переполненная кипучей энергией. Ее округлые телеса как бы говорили любому инструктору по фитнесу: «Смотреть можно, но трогать — ни Боже мой».
Углядев корзинку для пикника, она подхватила ее и направилась к выходу, увлекая за собой собаку с девочкой.
Дожевывая булочку с маслом, Пол посмотрел на жену. Ему было тридцать девять лет, он был профессором криминальной психиатрии, известным специалистом, но для Флоренс все его ученые степени ничего не значили. Она относилась к нему и его жене так же, как к их дочке и собаке. Все они были для нее дети. Нельзя сказать, чтобы это раздражало, но все же как-то коробило. Однако Бен и Флоренс были их единственными друзьями, так что с такой бесцеремонностью приходилось мириться.
Мэри улыбнулась.
— Я думаю, нам пора идти.
Пол кивнул. Часы показывали восемь тридцать.
«Форд-седан» с шумом мчался по скоростному шоссе, за рулем сидел Бен.
Долговязый, тощий, пятидесяти с небольшим лет, в очках, Бен был заведующим кафедрой криминальной психиатрии в университете Сан-Франциско, то есть начальником Пола, но фактически на кафедре распоряжался именно Пол.
«Почему я с этим мирюсь? — Этот вопрос Бен задавал себе много раз, хотя давно уже знал ответ: — Потому что Пол гений». Он бросил взгляд на коллегу. Красивый мужчина среднего роста, густые черные волосы. Правда, выражение лица слишком жесткое, почти безжалостное, особенно если смотреть при ярком свете.
Самоуверенный, невероятно амбициозный, порой ужасный зануда, но, несмотря на все это, несомненно, гений. Замечательный диагност, психиатр от Бога, способный проникнуть в самую глубь сознания пациента, к тому же имеющий замечательный талант с потрясающей оригинальностью излагать свои идеи в статьях и книгах. По мнению Бена, со временем Пол вполне может стать таким же великим, как Зигмунд Фрейд и Карл Юнг.
Коллеги этого не понимали и, разумеется, завидовали, тем более что сами ни на что значительное не были способны. Упрекали Бена за попустительство, но тот не обращал внимания. Напротив, делал все возможное, чтобы дать молодому другу возможность успешно работать. Они дружили семьями и очень неплохо ладили. Других приятелей среди коллег у Пола не было и быть не могло, потому что на факультете его считали зарвавшимся нахалом.