Страница:
По дороге назад к городу я обнаружил замечательный миниатюрный кружок дорогих магазинов. Один из них торговал спиртным, причем явно обладал вкусом, ибо запасся “Плимутом”, так что я прикупил партию для выживания в местных условиях.
Бидди-Бриджит позвонила по внутреннему телефону в пять минут седьмого. Я вышел в вестибюль и привел ее в коктейль-холл у бассейна, отгороженный от жаркой улицы термостойкой стеклянной стеной противного зелено-голубого цвета. Девушка выглядела симпатично, шагала в белой юбочке и голубой блузочке, расправив плечи, высоко держа голову. Ее приветствие было сдержанным, тихим, достойным.
Сидя напротив за угловым столиком, я разгадывал в ней черты Хелены и Майка. От Хелены – хорошая костная структура и стройность, но лицо – как у Майка, широкое в скулах, асимметричное, один глаз чуть выше другого, улыбка кривая. И его ясные светло-голубые глаза.
С семнадцати до двадцати трех лет прошло много-много времени, полного перемен и познания. Она перешагнула границу, отделяющую детей от взрослых. Взгляд уже не скользил по мне с покровительственной холодной индифферентностью, словно по статуе в парке. Теперь мы с ней оба были людьми осведомленными о существовании кое-каких ловушек и об узкой черте между тем, верным, и ложным выбором.
– По воспоминаниям я представляла вас старше, мистер Макги.
– По воспоминаниям я представлял вас младше, мисс Пирсон.
– Намного младше. Я, по-моему, очень уж повзрослела во всех отношениях. Мы столько ездили… Я и Мори… Наверно, мы были ужасно самоуверенными, европейскими и утонченными. Должно быть.., я знала гораздо меньше, чем тогда думала.
У нас приняли заказ, и она продолжала:
– Извините, что я не слишком любезно разговаривала по телефону. Мори порой надоедают.., хулиганскими звонками. Я отлично научилась их отшивать.
– Хулиганскими звонками?
– Как вы узнали, где нас искать, мистер Макги?
– Тревис или Трев, Бидди. Иначе я буду чувствовать себя слишком старым, каким и должен, по вашему мнению, быть. Как я вас отыскал? Мы поддерживали контакт с вашей матерью. Иногда переписывались. Обменивались новостями.
– Значит, вы получали от нее известия за этот.., последний год, так что вам не придется меня расспрашивать.
– Последнее письмо получил в понедельник. Это ошеломило ее.
– Но она…
– Оно пришло в мое отсутствие. Было отправлено в сентябре.
– Семейные новости? – осторожно спросила Бидди. Я пожал плечами:
– Извинения за дурное расположение духа. Она все знала. Сообщила, что вы здесь с тех пор, как Мори в плохом состоянии после второго выкидыша.
Губы девушки неодобрительно сжались.
– Зачем же она сообщала такие.., семейные, личные вещи едва знакомому нам человеку?
– Думаю, для того, чтобы я опубликовал их в газете.
– Я не хотела грубить. Просто не знала, что вы были такими близкими друзьями.
– Мы ими не были. Майк доверял мне, и ей это было известно. Иногда нужен кто-то, кому можно написать или выговориться, как в колодец. Я не получал от нее известий после свадьбы с Трескоттом.
– Бедный Тедди, – вздохнула Бидди, призадумалась, потом кивнула сама себе. – Да, по-моему, хорошо, когда можешь довериться кому-нибудь.., не болтливому… Может быть, он напишет в ответ, что все будет хорошо. – Наклонила голову, прищурилась, взглянула на меня – Понимаете, после смерти папы она уже никогда не была по-настоящему цельной личностью. Они были во всем так близки, что мы с Мори порой себя чувствовали заброшенными. То и дело шутили, непонятно для нас, умели говорить друг с другом практически не произнося ни слова. В одиночестве она.., не находила себе места. В сущности, выйдя замуж за Тедди, осталась одинокой. Если письма к вам помогали ей быть.., не такой одинокой.., тогда мне очень жаль, что я вас нечаянно обидела. – Глаза заблестели слезами, она их сморгнула, уставилась в свой бокал, глотнула спиртного.
– Я вас не виню. Осведомленность незнакомца о семейных проблемах всегда раздражает. Но я не разношу по округе сплетни.
– Знаю. Просто не могу понять, за что.., ей пришлось пережить такой адский год. Может, жизнь все уравновешивает. Если ты был счастливей других, то потом… – Она замолчала, широко открыла глаза, глядя на меня с внезапным подозрением. – Проблемы? И про Мори тоже?
– Про попытку самоубийства? Без подробностей. Просто ее это очень расстроило и она не могла понять.
– Никто не может понять! – слишком громко сказала она и попробовала улыбнуться. – Если честно, мистер… Тревис, это был такой.., такой ужас…
Я видел, что она вот-вот сорвется, поэтому бросил на столик счет, взял ее под руку и увел. Шагала она неуверенно, так что я срезал дорогу к номеру 109 по прогулочной дорожке через оранжерею. Отпер дверь, и, пока закрывал ее за нами, Бидди заметила ванную, слепо метнулась туда с громким гортанным болезненным плачем. Еще секунду слышались приглушенные звуки, потом шум воды.
Я прошел в кухню, вытащил подносик с миниатюрными кубиками льда, смешал в миксере три разных коктейля. Себе налил “Плимут”, опустил тонкие шторы на больших окнах, отыскал на цветном экране Уолтера Кронкайта[6], ровным, сдержанным, непрерывным тоном сообщавшего о неслыханных мировых катастрофах, сел в кресло из черного пластика, ореха и алюминия, сбросил туфли, положил обе ноги на краешек кровати и стал потягивать спиртное, глядя на Уолтера и слушая о конце света.
Когда она нерешительно заглянула, бросил очень короткий равнодушный взгляд, кивнул на стойку и предложил:
– Угощайтесь.
Она налила себе выпить, подошла к простому стулу, повернула его к телевизору, села, скрестив длинные ноги, принялась пить маленькими глотками, держа бокал в обеих руках, и смотреть на Уолтера.
Он закончил, я выключил телевизор, вернулся и сел теперь на кровать вполоборота к ней.
– Сейчас пишете что-нибудь?
– Пытаюсь. Превратила лодочный дом в подобие студии, – ответила она, пожав плечами и приглушенно икнув. Кожа под глазами порозовела и чуть припухла. – Спасибо за спасение, Трев. Очень эффективно. – Улыбка вышла тусклой. – Значит, вы и про живопись знаете.
– Только то, что вы увлекались ею пару лет назад. Не знал, что до сих пор занимаетесь.
– Из-за всего навалившегося на меня в последнее время почти забросила. Я действительно не могу отдавать этому столько времени, сколько хочется. Но.., сперва самое главное. Кстати, о чем вы хотели поговорить с Мори?
– Ну, мне ужасно не хочется беспокоить вас, девочки, сразу после смерти Хелены, особенно по таким мелочам. Похоже, мой друг – его зовут Мейер – не в силах выбросить из головы тот ваш редкостный моторный парусник, “Лайкли леди”. Ей сейчас должно быть лет шесть, чуть побольше. Он долго рыскал по верфям, бегал к судовым брокерам, ища нечто подобное, но ничего не нашел. Хочет попробовать отыскать ее след и узнать, не продаст ли ее нынешний владелец, кем бы он ни был. Собственно, я уже обещал ему обратиться к Хелене, когда.., пришло ее письмо. Я говорил Мейеру, что не время сейчас дергать вас или Морин. А потом думаю, вдруг.., и мне вам удастся помочь как-нибудь. Наверно, из-за своего присутствия на сцене в прошлый раз считаю себя чем-то вроде самозваного дядюшки. Она напряженно улыбнулась:
– Больше не надо сбивать меня с толку. В последнее время я просто не выношу человеческой доброты.
Поставив бокал, она встала, подошла к зеркальной двери, пристально оглядела себя. Через несколько секунд обернулась.
– Помогло. Всегда помогает. Когда мы были маленькие и не могли перестать плакать, мама нас заставляла пойти, встать и взглянуть, как мы плачем. В конце концов начинаешь корчить себе рожи и смеешься.., если ты маленький.
Вернулась в кресло, принялась за выпивку и нахмурилась.
– Знаете, просто не помню, как зовут человека, купившего “Леди”. По-моему, он из Пунта-Горда, а может, из Нейплса. Но знаю, как выяснить.
– Как?
– Поехать, открыть дом на Кейси-Ки и посмотреть в мамином столе. Все равно адвокаты советуют это сделать. Она очень аккуратно вела дела. Папки, копии под копирку и все такое. Все должно быть в папке за тот год, когда она продала судно. Оно было таким замечательным. Надеюсь, ваш друг его найдет и купит. Папа говорил, будто “Леди” прощает. Говорил, можно выкинуть абсолютно дурацкую штуку, и “Леди” простит тебя и позаботится о тебе. Если дадите свой адрес, я сообщу адрес и фамилию покупателя.
– Вы скоро туда собираетесь?
– Договорились поехать в субботу утром и вернуться в воскресенье днем. Думаю, нам хватит времени. Но все зависит от.., состояния Мори.
– Она физически больна?
– Вдобавок к душевной болезни? Вы это имели в виду?
– Чего вы так сердитесь? Нормальные люди не набрасываются друг на друга по пустякам.
– Я.., наверно, привыкла защищать ее всеми силами.
– Так что с ней такое?
– Смотря кого спрашивать. Ответов и заключений у нас больше, чем нужно. Маниакальная депрессия, шизофрения, синдром Корсакова, частичная вирусная инфекция мозга, алкоголизм. Назовите любой диагноз, и кто-нибудь подтвердит.
– Синдром.., чего?
– Корсакова. Все ее воспоминания перепутаны. Помнит все, вплоть до прошлого года, а прошлый год – сплошные джунгли с прогалинами. По-моему, иногда она этим.., сознательно пользуется. Правда, бывает ужасно хитрой. Точно мы ей враги или что-нибудь в этом роде. Умудряется жутко, мертвецки напиться и удрать от нас, как бы внимательно мы ни следили. Отвезли ее в санаторий на две недели, но она так смутилась, расстроилась и озадачилась, что мы просто не выдержали. Пришлось вернуть домой. Очутившись дома, радовалась, как дитя малое. Нет, по поведению она вовсе не сумасшедшая, правда, – милая, добрая, славная. Что-то просто.., выходит из строя, а что именно, пока никто не знает. Если б я всего этого не сказала, вы, придя в дом, никогда ни о чем бы не догадались, правда.
– Но ведь она пыталась покончить с собой?
– Три раза. И дважды была очень близка к цели. Мы ее вовремя обнаружили в тот момент, когда она глотала снотворные таблетки. А потом Том нашел ее в ванне с перерезанными на запястьях венами. В третий раз обнаружили только приготовления – четырехдюймовую нейлоновую веревку, перекинутую через бимс в лодочном доме. Вся в кошмарных узлах, но очень прочная.
– Она объяснила, почему решилась на это?
– Она не помнит почему. Вроде бы помнит попытку, совсем смутно, а почему – забыла. Она страшно этим напугана, плачет и сильно нервничает. , – Кто сейчас за ней присматривает?
– Том сейчас дома. А, вы про врача спрашиваете? Фактически никто. Можно сказать, мы избавились от врачей. Многое для нее можем сделать мы с Томом. Она держалась до смерти мамы. А потом у нее было.., несколько нехороших дней.
– Она меня вспомнит?
– Конечно! Она вовсе не слабоумная идиотка, Боже сохрани!
– А что за хулиганские звонки, о которых вы упомянули?
Она насторожилась:
– Да просто люди, с которыми она сталкивалась, когда.., убегала от нас.
– С мужчинами?
– Убегала одна. И попадала в переплет. Она очень красивая. Для Тома это истинный ад, только вас это совсем не касается.
– Не стоит так разговаривать с добрым старым дядюшкой. Тусклая улыбка.
– У меня нервы измотаны. Из-за этого мне просто.., хочется отказаться от принадлежности к человеческой расе. Слышу по телефону проклятые масленые голоса, будто испорченные детишки интересуются, выйдет ли Мори гулять и играть. Или стая псов, бегущих по следу. Они не знают о ее болезни. Им на это плевать.
– И часто она убегала?
– Не часто. Может быть, раза три за последние четыре месяца. Но и этих трех раз слишком много. И она никогда почти ничего не помнит.
Я взял у нее пустой бокал, налил коктейль, подал ей со словами:
– У вас ведь должна быть какая-нибудь теория. Вы наверняка знаете ее лучше всех на свете. С чего все началось?
– Второй выкидыш произошел у нее из-за какой-то почечной недостаточности. У нее были конвульсии. Я думала, это как-нибудь отразилось на мозге, но врачи отрицают. Тогда я предположила опухоль мозга, ее обследовали, и ничего подобного не оказалось. Не знаю, Тревис. Просто не знаю. Это та же самая Мори, и все же другая. Больше похожа на ребенка. У меня разрывается сердце.
– Ничего, если я заскочу поздороваться с ней?
– Что из этого выйдет хорошего?
– А что плохого?
– У вас просто болезненное любопытство?
– Пожалуй, мое любимое развлечение – ходить смотреть на свихнувшихся.
– Черт возьми! Я просто хотела сказать, что…
– Ее нельзя показывать в таком виде? Да? Ладно. Ей было двадцать. Она пережила страшную смерть отца с огромным тактом и самообладанием. Мне известно, как она обожала Майка.
Слушайте, я не просил посвящать меня во все семейные тайны, но меня посвятили. Хотелось бы посмотреть, что она собой представляет. Может, вы слишком близко общаетесь с ней. Может быть, она выглядит лучше, чем вам кажется. Или хуже. Знаете кого-либо, не видевшего ее с двадцати лет?
– Н-нет… Хорошо, я спрошу мнение Тома. И позвоню вам сюда либо попозже вечером, либо утром.
Она допила свой бокал, и я проводил ее к маленькому красному фургончику “фолкон”. Поблагодарила за выпивку, извинилась, что отнимала у меня время, перечила и грубила. Потом уехала.
Бидди позвонила утром и пригласила меня в дом на ленч. Сказала, что Мори ждет новой встречи со мной, а если Том сможет вырваться, то тоже присоединится к нам.
Глава 6
Бидди-Бриджит позвонила по внутреннему телефону в пять минут седьмого. Я вышел в вестибюль и привел ее в коктейль-холл у бассейна, отгороженный от жаркой улицы термостойкой стеклянной стеной противного зелено-голубого цвета. Девушка выглядела симпатично, шагала в белой юбочке и голубой блузочке, расправив плечи, высоко держа голову. Ее приветствие было сдержанным, тихим, достойным.
Сидя напротив за угловым столиком, я разгадывал в ней черты Хелены и Майка. От Хелены – хорошая костная структура и стройность, но лицо – как у Майка, широкое в скулах, асимметричное, один глаз чуть выше другого, улыбка кривая. И его ясные светло-голубые глаза.
С семнадцати до двадцати трех лет прошло много-много времени, полного перемен и познания. Она перешагнула границу, отделяющую детей от взрослых. Взгляд уже не скользил по мне с покровительственной холодной индифферентностью, словно по статуе в парке. Теперь мы с ней оба были людьми осведомленными о существовании кое-каких ловушек и об узкой черте между тем, верным, и ложным выбором.
– По воспоминаниям я представляла вас старше, мистер Макги.
– По воспоминаниям я представлял вас младше, мисс Пирсон.
– Намного младше. Я, по-моему, очень уж повзрослела во всех отношениях. Мы столько ездили… Я и Мори… Наверно, мы были ужасно самоуверенными, европейскими и утонченными. Должно быть.., я знала гораздо меньше, чем тогда думала.
У нас приняли заказ, и она продолжала:
– Извините, что я не слишком любезно разговаривала по телефону. Мори порой надоедают.., хулиганскими звонками. Я отлично научилась их отшивать.
– Хулиганскими звонками?
– Как вы узнали, где нас искать, мистер Макги?
– Тревис или Трев, Бидди. Иначе я буду чувствовать себя слишком старым, каким и должен, по вашему мнению, быть. Как я вас отыскал? Мы поддерживали контакт с вашей матерью. Иногда переписывались. Обменивались новостями.
– Значит, вы получали от нее известия за этот.., последний год, так что вам не придется меня расспрашивать.
– Последнее письмо получил в понедельник. Это ошеломило ее.
– Но она…
– Оно пришло в мое отсутствие. Было отправлено в сентябре.
– Семейные новости? – осторожно спросила Бидди. Я пожал плечами:
– Извинения за дурное расположение духа. Она все знала. Сообщила, что вы здесь с тех пор, как Мори в плохом состоянии после второго выкидыша.
Губы девушки неодобрительно сжались.
– Зачем же она сообщала такие.., семейные, личные вещи едва знакомому нам человеку?
– Думаю, для того, чтобы я опубликовал их в газете.
– Я не хотела грубить. Просто не знала, что вы были такими близкими друзьями.
– Мы ими не были. Майк доверял мне, и ей это было известно. Иногда нужен кто-то, кому можно написать или выговориться, как в колодец. Я не получал от нее известий после свадьбы с Трескоттом.
– Бедный Тедди, – вздохнула Бидди, призадумалась, потом кивнула сама себе. – Да, по-моему, хорошо, когда можешь довериться кому-нибудь.., не болтливому… Может быть, он напишет в ответ, что все будет хорошо. – Наклонила голову, прищурилась, взглянула на меня – Понимаете, после смерти папы она уже никогда не была по-настоящему цельной личностью. Они были во всем так близки, что мы с Мори порой себя чувствовали заброшенными. То и дело шутили, непонятно для нас, умели говорить друг с другом практически не произнося ни слова. В одиночестве она.., не находила себе места. В сущности, выйдя замуж за Тедди, осталась одинокой. Если письма к вам помогали ей быть.., не такой одинокой.., тогда мне очень жаль, что я вас нечаянно обидела. – Глаза заблестели слезами, она их сморгнула, уставилась в свой бокал, глотнула спиртного.
– Я вас не виню. Осведомленность незнакомца о семейных проблемах всегда раздражает. Но я не разношу по округе сплетни.
– Знаю. Просто не могу понять, за что.., ей пришлось пережить такой адский год. Может, жизнь все уравновешивает. Если ты был счастливей других, то потом… – Она замолчала, широко открыла глаза, глядя на меня с внезапным подозрением. – Проблемы? И про Мори тоже?
– Про попытку самоубийства? Без подробностей. Просто ее это очень расстроило и она не могла понять.
– Никто не может понять! – слишком громко сказала она и попробовала улыбнуться. – Если честно, мистер… Тревис, это был такой.., такой ужас…
Я видел, что она вот-вот сорвется, поэтому бросил на столик счет, взял ее под руку и увел. Шагала она неуверенно, так что я срезал дорогу к номеру 109 по прогулочной дорожке через оранжерею. Отпер дверь, и, пока закрывал ее за нами, Бидди заметила ванную, слепо метнулась туда с громким гортанным болезненным плачем. Еще секунду слышались приглушенные звуки, потом шум воды.
Я прошел в кухню, вытащил подносик с миниатюрными кубиками льда, смешал в миксере три разных коктейля. Себе налил “Плимут”, опустил тонкие шторы на больших окнах, отыскал на цветном экране Уолтера Кронкайта[6], ровным, сдержанным, непрерывным тоном сообщавшего о неслыханных мировых катастрофах, сел в кресло из черного пластика, ореха и алюминия, сбросил туфли, положил обе ноги на краешек кровати и стал потягивать спиртное, глядя на Уолтера и слушая о конце света.
Когда она нерешительно заглянула, бросил очень короткий равнодушный взгляд, кивнул на стойку и предложил:
– Угощайтесь.
Она налила себе выпить, подошла к простому стулу, повернула его к телевизору, села, скрестив длинные ноги, принялась пить маленькими глотками, держа бокал в обеих руках, и смотреть на Уолтера.
Он закончил, я выключил телевизор, вернулся и сел теперь на кровать вполоборота к ней.
– Сейчас пишете что-нибудь?
– Пытаюсь. Превратила лодочный дом в подобие студии, – ответила она, пожав плечами и приглушенно икнув. Кожа под глазами порозовела и чуть припухла. – Спасибо за спасение, Трев. Очень эффективно. – Улыбка вышла тусклой. – Значит, вы и про живопись знаете.
– Только то, что вы увлекались ею пару лет назад. Не знал, что до сих пор занимаетесь.
– Из-за всего навалившегося на меня в последнее время почти забросила. Я действительно не могу отдавать этому столько времени, сколько хочется. Но.., сперва самое главное. Кстати, о чем вы хотели поговорить с Мори?
– Ну, мне ужасно не хочется беспокоить вас, девочки, сразу после смерти Хелены, особенно по таким мелочам. Похоже, мой друг – его зовут Мейер – не в силах выбросить из головы тот ваш редкостный моторный парусник, “Лайкли леди”. Ей сейчас должно быть лет шесть, чуть побольше. Он долго рыскал по верфям, бегал к судовым брокерам, ища нечто подобное, но ничего не нашел. Хочет попробовать отыскать ее след и узнать, не продаст ли ее нынешний владелец, кем бы он ни был. Собственно, я уже обещал ему обратиться к Хелене, когда.., пришло ее письмо. Я говорил Мейеру, что не время сейчас дергать вас или Морин. А потом думаю, вдруг.., и мне вам удастся помочь как-нибудь. Наверно, из-за своего присутствия на сцене в прошлый раз считаю себя чем-то вроде самозваного дядюшки. Она напряженно улыбнулась:
– Больше не надо сбивать меня с толку. В последнее время я просто не выношу человеческой доброты.
Поставив бокал, она встала, подошла к зеркальной двери, пристально оглядела себя. Через несколько секунд обернулась.
– Помогло. Всегда помогает. Когда мы были маленькие и не могли перестать плакать, мама нас заставляла пойти, встать и взглянуть, как мы плачем. В конце концов начинаешь корчить себе рожи и смеешься.., если ты маленький.
Вернулась в кресло, принялась за выпивку и нахмурилась.
– Знаете, просто не помню, как зовут человека, купившего “Леди”. По-моему, он из Пунта-Горда, а может, из Нейплса. Но знаю, как выяснить.
– Как?
– Поехать, открыть дом на Кейси-Ки и посмотреть в мамином столе. Все равно адвокаты советуют это сделать. Она очень аккуратно вела дела. Папки, копии под копирку и все такое. Все должно быть в папке за тот год, когда она продала судно. Оно было таким замечательным. Надеюсь, ваш друг его найдет и купит. Папа говорил, будто “Леди” прощает. Говорил, можно выкинуть абсолютно дурацкую штуку, и “Леди” простит тебя и позаботится о тебе. Если дадите свой адрес, я сообщу адрес и фамилию покупателя.
– Вы скоро туда собираетесь?
– Договорились поехать в субботу утром и вернуться в воскресенье днем. Думаю, нам хватит времени. Но все зависит от.., состояния Мори.
– Она физически больна?
– Вдобавок к душевной болезни? Вы это имели в виду?
– Чего вы так сердитесь? Нормальные люди не набрасываются друг на друга по пустякам.
– Я.., наверно, привыкла защищать ее всеми силами.
– Так что с ней такое?
– Смотря кого спрашивать. Ответов и заключений у нас больше, чем нужно. Маниакальная депрессия, шизофрения, синдром Корсакова, частичная вирусная инфекция мозга, алкоголизм. Назовите любой диагноз, и кто-нибудь подтвердит.
– Синдром.., чего?
– Корсакова. Все ее воспоминания перепутаны. Помнит все, вплоть до прошлого года, а прошлый год – сплошные джунгли с прогалинами. По-моему, иногда она этим.., сознательно пользуется. Правда, бывает ужасно хитрой. Точно мы ей враги или что-нибудь в этом роде. Умудряется жутко, мертвецки напиться и удрать от нас, как бы внимательно мы ни следили. Отвезли ее в санаторий на две недели, но она так смутилась, расстроилась и озадачилась, что мы просто не выдержали. Пришлось вернуть домой. Очутившись дома, радовалась, как дитя малое. Нет, по поведению она вовсе не сумасшедшая, правда, – милая, добрая, славная. Что-то просто.., выходит из строя, а что именно, пока никто не знает. Если б я всего этого не сказала, вы, придя в дом, никогда ни о чем бы не догадались, правда.
– Но ведь она пыталась покончить с собой?
– Три раза. И дважды была очень близка к цели. Мы ее вовремя обнаружили в тот момент, когда она глотала снотворные таблетки. А потом Том нашел ее в ванне с перерезанными на запястьях венами. В третий раз обнаружили только приготовления – четырехдюймовую нейлоновую веревку, перекинутую через бимс в лодочном доме. Вся в кошмарных узлах, но очень прочная.
– Она объяснила, почему решилась на это?
– Она не помнит почему. Вроде бы помнит попытку, совсем смутно, а почему – забыла. Она страшно этим напугана, плачет и сильно нервничает. , – Кто сейчас за ней присматривает?
– Том сейчас дома. А, вы про врача спрашиваете? Фактически никто. Можно сказать, мы избавились от врачей. Многое для нее можем сделать мы с Томом. Она держалась до смерти мамы. А потом у нее было.., несколько нехороших дней.
– Она меня вспомнит?
– Конечно! Она вовсе не слабоумная идиотка, Боже сохрани!
– А что за хулиганские звонки, о которых вы упомянули?
Она насторожилась:
– Да просто люди, с которыми она сталкивалась, когда.., убегала от нас.
– С мужчинами?
– Убегала одна. И попадала в переплет. Она очень красивая. Для Тома это истинный ад, только вас это совсем не касается.
– Не стоит так разговаривать с добрым старым дядюшкой. Тусклая улыбка.
– У меня нервы измотаны. Из-за этого мне просто.., хочется отказаться от принадлежности к человеческой расе. Слышу по телефону проклятые масленые голоса, будто испорченные детишки интересуются, выйдет ли Мори гулять и играть. Или стая псов, бегущих по следу. Они не знают о ее болезни. Им на это плевать.
– И часто она убегала?
– Не часто. Может быть, раза три за последние четыре месяца. Но и этих трех раз слишком много. И она никогда почти ничего не помнит.
Я взял у нее пустой бокал, налил коктейль, подал ей со словами:
– У вас ведь должна быть какая-нибудь теория. Вы наверняка знаете ее лучше всех на свете. С чего все началось?
– Второй выкидыш произошел у нее из-за какой-то почечной недостаточности. У нее были конвульсии. Я думала, это как-нибудь отразилось на мозге, но врачи отрицают. Тогда я предположила опухоль мозга, ее обследовали, и ничего подобного не оказалось. Не знаю, Тревис. Просто не знаю. Это та же самая Мори, и все же другая. Больше похожа на ребенка. У меня разрывается сердце.
– Ничего, если я заскочу поздороваться с ней?
– Что из этого выйдет хорошего?
– А что плохого?
– У вас просто болезненное любопытство?
– Пожалуй, мое любимое развлечение – ходить смотреть на свихнувшихся.
– Черт возьми! Я просто хотела сказать, что…
– Ее нельзя показывать в таком виде? Да? Ладно. Ей было двадцать. Она пережила страшную смерть отца с огромным тактом и самообладанием. Мне известно, как она обожала Майка.
Слушайте, я не просил посвящать меня во все семейные тайны, но меня посвятили. Хотелось бы посмотреть, что она собой представляет. Может, вы слишком близко общаетесь с ней. Может быть, она выглядит лучше, чем вам кажется. Или хуже. Знаете кого-либо, не видевшего ее с двадцати лет?
– Н-нет… Хорошо, я спрошу мнение Тома. И позвоню вам сюда либо попозже вечером, либо утром.
Она допила свой бокал, и я проводил ее к маленькому красному фургончику “фолкон”. Поблагодарила за выпивку, извинилась, что отнимала у меня время, перечила и грубила. Потом уехала.
Бидди позвонила утром и пригласила меня в дом на ленч. Сказала, что Мори ждет новой встречи со мной, а если Том сможет вырваться, то тоже присоединится к нам.
Глава 6
Бриджит Пирсон, видно, услышала скрежет гравия подъездной дороги под колесами моей машины и появилась из-за дома со стороны озера, в желтых шортах и белом топе без рукавов, с волосами, стянутыми в хвост желтой лентой, в огромных темных очках.
– Очень рада, что вам удалось выбраться! Пойдемте. Томми окуривал двор перед уходом на службу, и теперь там едва ли найдется хоть одна мошка. Он будет с минуты на минуту.
Она все тараторила, несколько нервно, пока я шел за ней по склону, выходившему на берег озера. Густые кроны тесно посаженных деревьев скрывали участок от соседних домов. Под тенистым цветущим баньяном стоял стол красного дерева и скамейки. Двухэтажный ангар для лодок представлял собой симпатичное произведение архитектуры, гармонирующее с домом. Т-образный причал, у причала маленькая моторная лодка. Вокруг газона железная ограда, выкрашенная в белый цвет, на траве играют солнечные зайчики. На краю стола припасы для пикника. В железной жаровне дымятся угли. Указав на кувшин со свежим апельсиновым соком, на ведерко со льдом, бокалы, бутылку водки, она мне предложила смешать себе выпивку, пока пойдет известить Мори о моем приходе.
Через несколько минут из затянутых сеткой дверей патио вышла Морин и с улыбкой направилась ко мне через двор. Ее покойная мать назвала внешность Мори в письме потрясающей. Она была поистине великолепна. Бидди потускнела в ее присутствии, словно младшая сестра оказалась неудачной цветной фотографией, снятой со слишком большой выдержкой и поспешно проявленной. Светлые волосы Мори были длиннее, пышнее, светлее; голубые глаза – глубже, ярче. Кожа покрыта золотым безупречным загаром, даже как бы театральным и нарочитым. Фигура гораздо полнее; не будь она такой высокой, вес казался бы лишним. Поверх голубого купальника на ней был короткий открытый пляжный халат с широкими белыми и оранжевыми полосами. Она не спеша подошла ко мне, протянула руки. Пожатие твердое, сухое, теплое.
– Тревис Макги. Я вспоминала вас тысячу раз. – Голос столь же неторопливый, как походка и улыбка. – Спасибо, что приехали нас навестить. Вы были так добры к нам давным-давно. Ты права, – объявила она, оглянувшись на Бидди через плечо, – я тоже думала, что он гораздо старше. – Дотянулась, легонько поцеловала меня в краешек губ, крепко стиснула мои пальцы и выпустила. – Извините, дорогой Тревис, мне надо пойти поплавать. Я уже несколько дней пропустила, а когда это затягивается надолго, становлюсь вялой, сонной и гадкой.
Она вышла на перекладину Т-образного причала, натянула шапочку, сбросила на доски халат, нырнула с порывистой энергичностью специалиста и принялась плавать взад-вперед вдоль ряда опор, почти полностью скрытая причалом, так что мы видели только медленные и грациозные взмахи загорелых рук.
– Ну? – спросила Бидди, стоя у меня за плечом.
– Совершенно потрясающая.
– Но другая?
– Да.
– В чем разница? Можете точно сказать?
– Пожалуй, кажется, будто вся эта сцена ей снится. Она как бы.., плывет. Она что-нибудь принимает?
– Наркотики? Нет. Ну, когда возбуждается, мы делаем укол. Нечто вроде долго действующего транквилизатора. Том научился у одного врача и меня научил.
Я понаблюдал за медленными и неустанными взмахами рук и пошел к столу завершить приготовление напитка.
– Никакой мути в глазах, никакого тумана. Но она мне внушила странное впечатление, Бидди. Что-то вроде предостережения. Как будто нельзя догадаться, что она может сделать в следующую минуту.
– Все, что взбредет в голову. Нет, никакого насилия. Она просто.., естественна и примитивна, как маленький ребенок. Если что-то зачешется, почешет в любом месте. За столом ведет себя.., дьявольски непосредственно. Говорит что вздумается, порой весьма.., личные вещи. А потом, когда мы с Томом одергиваем ее, конфузится и расстраивается. Лицо перекосится, руки задрожат, и она убегает к себе в спальню. Но вполне может поговорить о живописи, о политике, о книгах.., пока речь идет о том, что она знала больше года назад. За этот год ничего нового не добавилось.
Мы услышали скрип гравия – приближалась другая машина, и Бидди торопливо помчалась за угол дома, потом вновь появилась, торопливо и серьезно разговаривая с мужчиной, медленно шедшим с ней рядом. Определенная напряженность в его позе и выражении исчезала, на губах появилась улыбка. Она подвела его и представила.
Высокий, гибкий, темноволосый и темноглазый, с подвижным и чутким лицом, может быть, слишком красивый, без какой-либо не правильности в чертах, без какого-либо намека на вихры, отеки или шелушение, похожий на молодого Джимми Стюарта[7]. Впрочем, в голосе не было деревенской плаксивости мистера Стюарта, голос был на редкость низким, богатым и звучным, почти basso profundo[8]. Держался мистер Том Пайк исключительно. Редкий дар. Не столько продукт силы и воли, сколько результат внимания и понимания. Это всегда удивляло и интриговало меня. Люди, не заканчивая никаких курсов, где учат нравиться и заводить друзей, не проявляя показной застенчивости, мгновенно с тобой знакомятся, расспрашивают о тебе, искренне стараются выяснить твое мнение, обладают особым талантом немедленно занимать доминирующее положение в зале, за обеденным столом или на заднем дворе. Этот талант есть у Мейера.
Том скинул легкую спортивную куртку, бросил на землю, Бидди подобрала ее, унесла в дом, а он с усталой улыбкой проговорил:
– Я все утро переживал, как Морин на вас среагирует. Может, очень хорошо, а может, очень плохо, заранее невозможно сказать. Бидди говорит, пока все отлично.
– Она выглядит великолепно.
– Конечно. Я знаю. Проклятье, я себя чувствую таким.., предателем, будто мы с Бидди держим кого-то дефективного в цепях в подвале. Но слишком многие посторонние выводят ее из себя. – Он едва заметно, как бы про себя, горестно улыбнулся. – А когда она расстраивается, можно быть вполне уверенным, что расстроит и постороннего, так или иначе. Она собирается выбраться на свободу без проездного билета. Раньше или позже. Так или иначе.
– А тем временем. Том, ситуация непростая.
– И по этой причине я чувствую себя виноватым. Потому что все тяготы большей частью ложатся на Бидди. Я весь день на работе. Мы все стараемся кого-нибудь подыскать, кто приходил бы и помогал, доброго, терпеливого и хорошо обученного. Разговаривали с десятками претендентов. Но когда выясняется, что проблема, возможно, психиатрическая, все поворачивают обратно.
Бидди вернулась и занялась едой. Я спросил, повезло ли с врачами. Он пожал плечами:
– Внушают большие надежды, а потом говорят “извините”. Один из последних диагнозов заключается в том, что отложения кальция сокращают приток крови в мозг. Ряд анализов – извините, совсем не то. Просто симптомы не соответствуют тем, что описаны в книжках. Есть у меня несколько человек, которые постоянно следят, пишут письма.
– Извините за неприятный вопрос, Том, она деградирует?
– Я и сам все гадаю. Просто не знаю. Можно только ждать и следить. И надеяться.
Мори покончила с плаванием, положила ладони на доски, выскочила из воды, уселась на краю, гладкая, словно котик. Встала и улыбнулась нам снизу вверх. Насухо вытерла ноги коротким халатиком, потом надела его, сдернула шапочку, сунула в карман халата, встряхнула на ходу волосами. По мере приближения к Тому Пайку медлительная, плавная уверенность как бы покидала ее. Она подошла к нему скованным шагом, потупив взор, слегка сгорбив плечи, с нервной приветственной улыбкой, напоминая мне очень хорошую собаку, которая знает, что ослушалась хозяина, и надеется, продемонстрировав рвение и послушание, заработать прощение и забвение. Он быстро и небрежно чмокнул ее, потрепал по плечу, спросил, была ли она хорошей девочкой. Она робко подтвердила. Ее поведение и реакция были полностью правдоподобными. Она была женой и, в какой бы растерянности ни пребывала, не могла не понять, что больше не оправдывает ожиданий. Скорее сознавала свою неадекватность, чем признавала вину.
Москиты в тени баньяна начали перегруппировку. Том пошел, принес маленький электрический опылитель, включил в розетку и уничтожил их всех, объяснив мне по завершении, что терпеть не может им пользоваться, так как он действует без всякого разбора.
– Когда я был маленький, мы летом по вечерам сидели на затянутой сеткой веранде и видели тучи пожирательниц москитов – стрекоз, которые падали и взлетали, съедая количество, равное своему весу. Потом, после захода солнца, появлялись летучие мыши. А мы уничтожили стрекоз опрыскивателями, истребили других насекомых, которыми питались летучие мыши, и теперь ничего не осталось, кроме миллиардов москитов и комаров. Приходится постоянно менять средства, как только у них вырабатывается иммунитет.
– Вы выросли в этих краях?
– В целом да. Тут и там. Мы часто переезжали. Бифштексы готовы, Бид? Тогда пора еще выпить, Трев. Позвольте, я вам приготовлю. Мори, милая, ты должна перемешивать салат, а не пробовать.
Она ссутулилась.
– Я не хотела… Я…
– Все в порядке, дорогая.
Во время обеда возникла одна сцена, как застывший цветной снимок в раме, подчеркивая странный оттенок этого тройственного союза. Мы с Мори сидели на одной скамейке по одну сторону стола для пикников. Она слева от меня, Бидди напротив. Мори ела очень красиво, прилично, а я, подняв глаза, заметил, что Бидди и Том наблюдают за ней. Муж и младшая сестра следили за женой с одинаковым нервным, внимательным одобрением, точно супружеская пара за единственным ребенком, исполняющим простое соло на фортепьяно для пришедших с визитом родственников. Потом застывший кадр шевельнулся, Бидди поднесла к губам вилку, Том Пайк снова начал жевать.
Потом Бидди мне что-то рассказывала, а Том тихо, предупредительно произнес одно слово: “Дорогая”, что заставило ее резко умолкнуть и бросить взгляд на Морин. Оглянувшись, я увидел, что та наклонилась над своей тарелкой, низко опустив голову, жадно схватила рукой бифштекс, рвет и грызет его. Морин бросила бифштекс в тарелку, выпрямилась, опустила глаза, под столом вытирая о голую ногу жирные пальцы. На загорелой упругой коже остались лоснящиеся следы.
– Ты опять забылась, милая, – мягко заметил Том. Мори явственно задрожала.
– Не расстраивайся, солнышко, – вставила Бидди. Но Морин вдруг сорвалась и помчалась, так сильно ударившись бедром о край стола, что из бокалов и чашек выплеснулось спиртное и кофе, побежала к дому, громко всхлипывая в своем слепом, безнадежном бегстве. Том резко окликнул ее, но она не оглянулась и не замедлила бег. Бидди, быстро вскочив, поспешила за ней.
– Извините, – сказал Том. – Думаю, вы понимаете, почему мы не… Бидди успокоит ее и… – Он отодвинул свою тарелку. – Ах, да к черту все! – встал и пошел к берегу озера.
Когда Бидди вернулась, он по-прежнему оставался там. Она снова села напротив меня.
– Мори сейчас отдыхает. Вскоре даже не вспомнит о том, что случилось. Я хочу, чтобы Том посмотрел на нее и решил, не надо ли сделать укол. Он.., в порядке?
– Расстроен.
– Потому что она вела себя так хорошо.
Она взглянула на молчаливую фигуру на берегу озера. Я сидел вполоборота к ней, имея возможность видеть больше, чем ей хотелось бы. Выражение ее лица было мягким, задумчивым, губы приоткрылись. Это было обожание, поклонение, жадная, безнадежная и беспомощная любовь. Я понял, почему она так странно вела себя в коктейль-холле. Можно было с абсолютной точностью предсказать, что эта ситуация доведет ее до предельной точки, когда она проведет год в одном доме с деградирующей женой, озабоченным и страдающим мужем. Верность старшей сестре – и покорная, жертвенная любовь к ее мужу.
– Очень рада, что вам удалось выбраться! Пойдемте. Томми окуривал двор перед уходом на службу, и теперь там едва ли найдется хоть одна мошка. Он будет с минуты на минуту.
Она все тараторила, несколько нервно, пока я шел за ней по склону, выходившему на берег озера. Густые кроны тесно посаженных деревьев скрывали участок от соседних домов. Под тенистым цветущим баньяном стоял стол красного дерева и скамейки. Двухэтажный ангар для лодок представлял собой симпатичное произведение архитектуры, гармонирующее с домом. Т-образный причал, у причала маленькая моторная лодка. Вокруг газона железная ограда, выкрашенная в белый цвет, на траве играют солнечные зайчики. На краю стола припасы для пикника. В железной жаровне дымятся угли. Указав на кувшин со свежим апельсиновым соком, на ведерко со льдом, бокалы, бутылку водки, она мне предложила смешать себе выпивку, пока пойдет известить Мори о моем приходе.
Через несколько минут из затянутых сеткой дверей патио вышла Морин и с улыбкой направилась ко мне через двор. Ее покойная мать назвала внешность Мори в письме потрясающей. Она была поистине великолепна. Бидди потускнела в ее присутствии, словно младшая сестра оказалась неудачной цветной фотографией, снятой со слишком большой выдержкой и поспешно проявленной. Светлые волосы Мори были длиннее, пышнее, светлее; голубые глаза – глубже, ярче. Кожа покрыта золотым безупречным загаром, даже как бы театральным и нарочитым. Фигура гораздо полнее; не будь она такой высокой, вес казался бы лишним. Поверх голубого купальника на ней был короткий открытый пляжный халат с широкими белыми и оранжевыми полосами. Она не спеша подошла ко мне, протянула руки. Пожатие твердое, сухое, теплое.
– Тревис Макги. Я вспоминала вас тысячу раз. – Голос столь же неторопливый, как походка и улыбка. – Спасибо, что приехали нас навестить. Вы были так добры к нам давным-давно. Ты права, – объявила она, оглянувшись на Бидди через плечо, – я тоже думала, что он гораздо старше. – Дотянулась, легонько поцеловала меня в краешек губ, крепко стиснула мои пальцы и выпустила. – Извините, дорогой Тревис, мне надо пойти поплавать. Я уже несколько дней пропустила, а когда это затягивается надолго, становлюсь вялой, сонной и гадкой.
Она вышла на перекладину Т-образного причала, натянула шапочку, сбросила на доски халат, нырнула с порывистой энергичностью специалиста и принялась плавать взад-вперед вдоль ряда опор, почти полностью скрытая причалом, так что мы видели только медленные и грациозные взмахи загорелых рук.
– Ну? – спросила Бидди, стоя у меня за плечом.
– Совершенно потрясающая.
– Но другая?
– Да.
– В чем разница? Можете точно сказать?
– Пожалуй, кажется, будто вся эта сцена ей снится. Она как бы.., плывет. Она что-нибудь принимает?
– Наркотики? Нет. Ну, когда возбуждается, мы делаем укол. Нечто вроде долго действующего транквилизатора. Том научился у одного врача и меня научил.
Я понаблюдал за медленными и неустанными взмахами рук и пошел к столу завершить приготовление напитка.
– Никакой мути в глазах, никакого тумана. Но она мне внушила странное впечатление, Бидди. Что-то вроде предостережения. Как будто нельзя догадаться, что она может сделать в следующую минуту.
– Все, что взбредет в голову. Нет, никакого насилия. Она просто.., естественна и примитивна, как маленький ребенок. Если что-то зачешется, почешет в любом месте. За столом ведет себя.., дьявольски непосредственно. Говорит что вздумается, порой весьма.., личные вещи. А потом, когда мы с Томом одергиваем ее, конфузится и расстраивается. Лицо перекосится, руки задрожат, и она убегает к себе в спальню. Но вполне может поговорить о живописи, о политике, о книгах.., пока речь идет о том, что она знала больше года назад. За этот год ничего нового не добавилось.
Мы услышали скрип гравия – приближалась другая машина, и Бидди торопливо помчалась за угол дома, потом вновь появилась, торопливо и серьезно разговаривая с мужчиной, медленно шедшим с ней рядом. Определенная напряженность в его позе и выражении исчезала, на губах появилась улыбка. Она подвела его и представила.
Высокий, гибкий, темноволосый и темноглазый, с подвижным и чутким лицом, может быть, слишком красивый, без какой-либо не правильности в чертах, без какого-либо намека на вихры, отеки или шелушение, похожий на молодого Джимми Стюарта[7]. Впрочем, в голосе не было деревенской плаксивости мистера Стюарта, голос был на редкость низким, богатым и звучным, почти basso profundo[8]. Держался мистер Том Пайк исключительно. Редкий дар. Не столько продукт силы и воли, сколько результат внимания и понимания. Это всегда удивляло и интриговало меня. Люди, не заканчивая никаких курсов, где учат нравиться и заводить друзей, не проявляя показной застенчивости, мгновенно с тобой знакомятся, расспрашивают о тебе, искренне стараются выяснить твое мнение, обладают особым талантом немедленно занимать доминирующее положение в зале, за обеденным столом или на заднем дворе. Этот талант есть у Мейера.
Том скинул легкую спортивную куртку, бросил на землю, Бидди подобрала ее, унесла в дом, а он с усталой улыбкой проговорил:
– Я все утро переживал, как Морин на вас среагирует. Может, очень хорошо, а может, очень плохо, заранее невозможно сказать. Бидди говорит, пока все отлично.
– Она выглядит великолепно.
– Конечно. Я знаю. Проклятье, я себя чувствую таким.., предателем, будто мы с Бидди держим кого-то дефективного в цепях в подвале. Но слишком многие посторонние выводят ее из себя. – Он едва заметно, как бы про себя, горестно улыбнулся. – А когда она расстраивается, можно быть вполне уверенным, что расстроит и постороннего, так или иначе. Она собирается выбраться на свободу без проездного билета. Раньше или позже. Так или иначе.
– А тем временем. Том, ситуация непростая.
– И по этой причине я чувствую себя виноватым. Потому что все тяготы большей частью ложатся на Бидди. Я весь день на работе. Мы все стараемся кого-нибудь подыскать, кто приходил бы и помогал, доброго, терпеливого и хорошо обученного. Разговаривали с десятками претендентов. Но когда выясняется, что проблема, возможно, психиатрическая, все поворачивают обратно.
Бидди вернулась и занялась едой. Я спросил, повезло ли с врачами. Он пожал плечами:
– Внушают большие надежды, а потом говорят “извините”. Один из последних диагнозов заключается в том, что отложения кальция сокращают приток крови в мозг. Ряд анализов – извините, совсем не то. Просто симптомы не соответствуют тем, что описаны в книжках. Есть у меня несколько человек, которые постоянно следят, пишут письма.
– Извините за неприятный вопрос, Том, она деградирует?
– Я и сам все гадаю. Просто не знаю. Можно только ждать и следить. И надеяться.
Мори покончила с плаванием, положила ладони на доски, выскочила из воды, уселась на краю, гладкая, словно котик. Встала и улыбнулась нам снизу вверх. Насухо вытерла ноги коротким халатиком, потом надела его, сдернула шапочку, сунула в карман халата, встряхнула на ходу волосами. По мере приближения к Тому Пайку медлительная, плавная уверенность как бы покидала ее. Она подошла к нему скованным шагом, потупив взор, слегка сгорбив плечи, с нервной приветственной улыбкой, напоминая мне очень хорошую собаку, которая знает, что ослушалась хозяина, и надеется, продемонстрировав рвение и послушание, заработать прощение и забвение. Он быстро и небрежно чмокнул ее, потрепал по плечу, спросил, была ли она хорошей девочкой. Она робко подтвердила. Ее поведение и реакция были полностью правдоподобными. Она была женой и, в какой бы растерянности ни пребывала, не могла не понять, что больше не оправдывает ожиданий. Скорее сознавала свою неадекватность, чем признавала вину.
Москиты в тени баньяна начали перегруппировку. Том пошел, принес маленький электрический опылитель, включил в розетку и уничтожил их всех, объяснив мне по завершении, что терпеть не может им пользоваться, так как он действует без всякого разбора.
– Когда я был маленький, мы летом по вечерам сидели на затянутой сеткой веранде и видели тучи пожирательниц москитов – стрекоз, которые падали и взлетали, съедая количество, равное своему весу. Потом, после захода солнца, появлялись летучие мыши. А мы уничтожили стрекоз опрыскивателями, истребили других насекомых, которыми питались летучие мыши, и теперь ничего не осталось, кроме миллиардов москитов и комаров. Приходится постоянно менять средства, как только у них вырабатывается иммунитет.
– Вы выросли в этих краях?
– В целом да. Тут и там. Мы часто переезжали. Бифштексы готовы, Бид? Тогда пора еще выпить, Трев. Позвольте, я вам приготовлю. Мори, милая, ты должна перемешивать салат, а не пробовать.
Она ссутулилась.
– Я не хотела… Я…
– Все в порядке, дорогая.
Во время обеда возникла одна сцена, как застывший цветной снимок в раме, подчеркивая странный оттенок этого тройственного союза. Мы с Мори сидели на одной скамейке по одну сторону стола для пикников. Она слева от меня, Бидди напротив. Мори ела очень красиво, прилично, а я, подняв глаза, заметил, что Бидди и Том наблюдают за ней. Муж и младшая сестра следили за женой с одинаковым нервным, внимательным одобрением, точно супружеская пара за единственным ребенком, исполняющим простое соло на фортепьяно для пришедших с визитом родственников. Потом застывший кадр шевельнулся, Бидди поднесла к губам вилку, Том Пайк снова начал жевать.
Потом Бидди мне что-то рассказывала, а Том тихо, предупредительно произнес одно слово: “Дорогая”, что заставило ее резко умолкнуть и бросить взгляд на Морин. Оглянувшись, я увидел, что та наклонилась над своей тарелкой, низко опустив голову, жадно схватила рукой бифштекс, рвет и грызет его. Морин бросила бифштекс в тарелку, выпрямилась, опустила глаза, под столом вытирая о голую ногу жирные пальцы. На загорелой упругой коже остались лоснящиеся следы.
– Ты опять забылась, милая, – мягко заметил Том. Мори явственно задрожала.
– Не расстраивайся, солнышко, – вставила Бидди. Но Морин вдруг сорвалась и помчалась, так сильно ударившись бедром о край стола, что из бокалов и чашек выплеснулось спиртное и кофе, побежала к дому, громко всхлипывая в своем слепом, безнадежном бегстве. Том резко окликнул ее, но она не оглянулась и не замедлила бег. Бидди, быстро вскочив, поспешила за ней.
– Извините, – сказал Том. – Думаю, вы понимаете, почему мы не… Бидди успокоит ее и… – Он отодвинул свою тарелку. – Ах, да к черту все! – встал и пошел к берегу озера.
Когда Бидди вернулась, он по-прежнему оставался там. Она снова села напротив меня.
– Мори сейчас отдыхает. Вскоре даже не вспомнит о том, что случилось. Я хочу, чтобы Том посмотрел на нее и решил, не надо ли сделать укол. Он.., в порядке?
– Расстроен.
– Потому что она вела себя так хорошо.
Она взглянула на молчаливую фигуру на берегу озера. Я сидел вполоборота к ней, имея возможность видеть больше, чем ей хотелось бы. Выражение ее лица было мягким, задумчивым, губы приоткрылись. Это было обожание, поклонение, жадная, безнадежная и беспомощная любовь. Я понял, почему она так странно вела себя в коктейль-холле. Можно было с абсолютной точностью предсказать, что эта ситуация доведет ее до предельной точки, когда она проведет год в одном доме с деградирующей женой, озабоченным и страдающим мужем. Верность старшей сестре – и покорная, жертвенная любовь к ее мужу.