Страница:
Через какое-то время мы все пошли в дом. Том поднялся взглянуть на Мори, вернулся и сказал, что она спит. Присел на минутку, взглянув на часы.
– Приятно было познакомиться с вами, Тревис. Только.., простите, что все вышло так.., так… – Голос его ослабел, рот перекосился, он вдруг закрыл руками лицо. Бидди, поспешив к нему, робко и нерешительно положила на плечо руку.
– Том. Прошу тебя, Том. Ей будет лучше.
Он вздохнул, выпрямился, полез в карман за платком. Из глаз еще текли слезы.
– Конечно, дорогая, – хрипло вымолвил он. – Все будет просто отлично. – Вытер глаза и нос. – Я и за себя извиняюсь. Еще увидимся.
Она пошла его провожать. Я услышал его слова – что-то насчет того, что домой придет поздно. Хлопнула дверца машины. Он уехал. Бидди вернулась в двухэтажную гостиную. Глаза ее были влажными.
– Он.., хороший парень, Тревис.
– По-моему, ему не очень-то хочется возвращаться назад в офис продавать акции и ценные бумаги.
– Что? Он этим давно уже не занимается. Больше двух лет. Основал собственную компанию.
– Какую?
– Называется “Девелопмент анлимитед”. Нечто вроде стимулирующей компании. Создают земельные синдикаты. Я на самом деле не знаю, как фирма работает, но, кажется, это настоящее спасение для людей, которые платят очень большие налоги, например для врачей и так далее. При покупке земли фирма платит большие проценты авансом, а потом продает ее ради выигрыша от продажи. Том очень умный в подобных делах. Выпускает акции жилых домов, очень умно учитывает амортизацию, ущерб, потоки денежной наличности и так далее. Он мне пробовал объяснить, но у меня голова не годится для таких вещей. Дело, наверно, идет хорошо, так как ему часто приходится уезжать из города, заключать сделки в других местах тоже. Но Мори в таком состоянии, что.., все его успехи пропадают впустую. Он действительно замечательный.
– Похоже на то.
Она хотела показать мне свою студию и работы, но слишком явно силилась меня развлечь. День для нее погас. Я сказал, что мне надо идти, записал ей свой адрес, попросив сообщить о покупателе “Лайкли леди”, когда она просмотрит бумаги матери.
Остановившись у моей машины, мы выразили друг другу надежду когда-нибудь снова увидеться. Может быть, мы в самом деле надеялись. Трудно сказать.
Беспокойство вернулось, разбушевавшись в полную силу. Возвращаться домой в Лодердейл не хотелось. Невозможно придумать, куда отправиться. Я чувствовал себя умирающим от скуки ребенком в дождливый день. Мори упорно проскальзывала в мои мысли, я упорно ее отгонял. Уходи, женщина. Поспи хорошенько.
Пошел в ванную, бросил взгляд на свой несессер с туалетными принадлежностями, лежавший на бледно-желтом пластиковом столике, и случайные беспокойные мысли вмиг исчезли, я полностью насторожился, ощущая, как шею покалывают холодные иголки.
Осторожность становится столь же привычной, как ремень безопасности в автомобиле. Если ты собираешься пользоваться привязными ремнями, лучше делать это автоматически, застегивая ремень каждый раз, как садишься в автомобиль. Тогда о ,:ремне перестаешь думать и по этому поводу не приходится принимать никаких решений, ибо ты всегда пристегнут.
Целая куча маленьких ритуалов стали для меня абсолютно автоматическими – привычкой к осторожности. Многие из них связаны со случайным, небрежным расположением всяких вещей. Оставляя несессер открытым, я обычно последней укладываю зубную щетку, принадлежа к числу тех, кто чистит зубы в последнюю очередь. Кладу ее щетиной вверх поперек прочих предметов так, чтобы она легла прочно, идеально по диагонали из одного угла в другой. Когда лезу туда утром, бессознательно чувствую – щетка лежит правильно. И вдруг остро осознаю, что она не на том месте или в не правильном положении.
Я восстановил в памяти утро. К моменту моего возвращения после завтрака горничная убрала в номере. Я был в ванной и заметил бы, если б зубная щетка лежала не на месте. Я исследовал ее новое положение. Никаким случайным толчком, никакой звуковой волной ее так далеко не сдвинуть.
Хорошо. Значит, кто-то здесь рыскал и шарил в моих вещах. Мелкий воришка с отмычкой. Для доказательства надо только поднять мыльницу. (Исключительно мазохисты могут пользоваться жалким кусочком с десятицентовую монету, пахнущим сиренью, который в мотелях именуется мылом.) Две вдвое сложенные двадцатки. Я развернул деньги. По-прежнему две. Глупый вор взял бы обе. Поумнее – одну.
Когда люди, благодаря сфере твоей деятельности, порой очень эмоционально относятся к тому факту, что ты еще бродишь по свету и дышишь, уловка с сорока долларами становится довольно жалким способом идентификации визитера. Если бы деньги исчезли, не было бы абсолютной уверенности в визите простого воришки. Достаточно хитрый и опытный профессионал взял бы их в любом случае, зная, что, если вокруг расставлены мелкие ловушки, пропавшие деньги могут направить меня по ложному следу.
Я вернулся к кровати, уселся на край и уставился на ковер. При мне не было ничего, что дало бы кому-нибудь хоть какую-нибудь подсказку. Мой временный адрес в мотеле известен Бидди, Тому Пайку, девушке из конторы по прокату автомобилей и тем, кому они могли рассказать и кто мог их спросить.
Бидди и Том знали, что я уеду из мотеля на ленч. У Тома хватило бы времени зайти в мотель до приезда домой. Что он мог бы искать? Письмо Хелены? Что могло быть в письме? Надо поработать над этим предположением, пока оно не рассыплется. Но зачем? Что могло быть в письме? Бидди не знала о нем, пока я ей не рассказал, если только она не дьявольски замечательная актриса. Сомнительно, чтобы Хелена упомянула о написанном мне письме. Во-первых, письмо в высшей степени личное. О нем точно знал доктор Уинтин Хардахи. Может быть, больничная сиделка Хелены. Забудем вопрос “зачем”, по крайней мере на время. Отправимся с известной точки или с известного угла, что составляет основу всей навигации.
Знаю, возможна ошибка. Может быть, я похож на кого-то, кого кто-то ищет. Может быть, он не поладил с законом. Может быть, здесь был псих, помешанный на зубных щетках.
Я позвонил мистеру Уинтину Хардахи из конторы “Фоулмер, Хардахи и Кранц”, расположенной в здании банковской и трастовой компании округа Кортни на Сентрал-авеню. Дозвонился до секретарши, которая сообщила, что мистер Хардахи на совещании. Неизвестно, когда он вернется. Да, если мне хочется прийти и подождать, пожалуйста, но, если совещание закончится после пяти, он не сможет со мной увидеться до понедельника.
Я собирался тихонько пройтись, поглядывая и прислушиваясь, выискивая что-то неладное в ближайшем окружении.
И больше не испытывал беспокойства. Абсолютно.
Глава 7
– Приятно было познакомиться с вами, Тревис. Только.., простите, что все вышло так.., так… – Голос его ослабел, рот перекосился, он вдруг закрыл руками лицо. Бидди, поспешив к нему, робко и нерешительно положила на плечо руку.
– Том. Прошу тебя, Том. Ей будет лучше.
Он вздохнул, выпрямился, полез в карман за платком. Из глаз еще текли слезы.
– Конечно, дорогая, – хрипло вымолвил он. – Все будет просто отлично. – Вытер глаза и нос. – Я и за себя извиняюсь. Еще увидимся.
Она пошла его провожать. Я услышал его слова – что-то насчет того, что домой придет поздно. Хлопнула дверца машины. Он уехал. Бидди вернулась в двухэтажную гостиную. Глаза ее были влажными.
– Он.., хороший парень, Тревис.
– По-моему, ему не очень-то хочется возвращаться назад в офис продавать акции и ценные бумаги.
– Что? Он этим давно уже не занимается. Больше двух лет. Основал собственную компанию.
– Какую?
– Называется “Девелопмент анлимитед”. Нечто вроде стимулирующей компании. Создают земельные синдикаты. Я на самом деле не знаю, как фирма работает, но, кажется, это настоящее спасение для людей, которые платят очень большие налоги, например для врачей и так далее. При покупке земли фирма платит большие проценты авансом, а потом продает ее ради выигрыша от продажи. Том очень умный в подобных делах. Выпускает акции жилых домов, очень умно учитывает амортизацию, ущерб, потоки денежной наличности и так далее. Он мне пробовал объяснить, но у меня голова не годится для таких вещей. Дело, наверно, идет хорошо, так как ему часто приходится уезжать из города, заключать сделки в других местах тоже. Но Мори в таком состоянии, что.., все его успехи пропадают впустую. Он действительно замечательный.
– Похоже на то.
Она хотела показать мне свою студию и работы, но слишком явно силилась меня развлечь. День для нее погас. Я сказал, что мне надо идти, записал ей свой адрес, попросив сообщить о покупателе “Лайкли леди”, когда она просмотрит бумаги матери.
Остановившись у моей машины, мы выразили друг другу надежду когда-нибудь снова увидеться. Может быть, мы в самом деле надеялись. Трудно сказать.
***
В “Воини-Лодж” я вернулся в три, растянулся на кровати и сказал себе, что с моим обязательством, если оно было, на этом покончено. Я все хорошо рассмотрел. Ситуация прискорбная. Прогноз плохой. Когда невозможно установить заболевание, прогноз всегда плохой. И со всем этим связаны двое хороших людей – Том Пайк и Бриджит Пирсон. Может быть, Мори удастся покончить с собой таким способом, что Том не станет винить Бидди, а она не станет винить ни его, ни себя. Может быть, они смогут устроить жизнь. Многие вдовцы женятся на младших сестрах, с большим удовольствием.Беспокойство вернулось, разбушевавшись в полную силу. Возвращаться домой в Лодердейл не хотелось. Невозможно придумать, куда отправиться. Я чувствовал себя умирающим от скуки ребенком в дождливый день. Мори упорно проскальзывала в мои мысли, я упорно ее отгонял. Уходи, женщина. Поспи хорошенько.
Пошел в ванную, бросил взгляд на свой несессер с туалетными принадлежностями, лежавший на бледно-желтом пластиковом столике, и случайные беспокойные мысли вмиг исчезли, я полностью насторожился, ощущая, как шею покалывают холодные иголки.
Осторожность становится столь же привычной, как ремень безопасности в автомобиле. Если ты собираешься пользоваться привязными ремнями, лучше делать это автоматически, застегивая ремень каждый раз, как садишься в автомобиль. Тогда о ,:ремне перестаешь думать и по этому поводу не приходится принимать никаких решений, ибо ты всегда пристегнут.
Целая куча маленьких ритуалов стали для меня абсолютно автоматическими – привычкой к осторожности. Многие из них связаны со случайным, небрежным расположением всяких вещей. Оставляя несессер открытым, я обычно последней укладываю зубную щетку, принадлежа к числу тех, кто чистит зубы в последнюю очередь. Кладу ее щетиной вверх поперек прочих предметов так, чтобы она легла прочно, идеально по диагонали из одного угла в другой. Когда лезу туда утром, бессознательно чувствую – щетка лежит правильно. И вдруг остро осознаю, что она не на том месте или в не правильном положении.
Я восстановил в памяти утро. К моменту моего возвращения после завтрака горничная убрала в номере. Я был в ванной и заметил бы, если б зубная щетка лежала не на месте. Я исследовал ее новое положение. Никаким случайным толчком, никакой звуковой волной ее так далеко не сдвинуть.
Хорошо. Значит, кто-то здесь рыскал и шарил в моих вещах. Мелкий воришка с отмычкой. Для доказательства надо только поднять мыльницу. (Исключительно мазохисты могут пользоваться жалким кусочком с десятицентовую монету, пахнущим сиренью, который в мотелях именуется мылом.) Две вдвое сложенные двадцатки. Я развернул деньги. По-прежнему две. Глупый вор взял бы обе. Поумнее – одну.
Когда люди, благодаря сфере твоей деятельности, порой очень эмоционально относятся к тому факту, что ты еще бродишь по свету и дышишь, уловка с сорока долларами становится довольно жалким способом идентификации визитера. Если бы деньги исчезли, не было бы абсолютной уверенности в визите простого воришки. Достаточно хитрый и опытный профессионал взял бы их в любом случае, зная, что, если вокруг расставлены мелкие ловушки, пропавшие деньги могут направить меня по ложному следу.
Я вернулся к кровати, уселся на край и уставился на ковер. При мне не было ничего, что дало бы кому-нибудь хоть какую-нибудь подсказку. Мой временный адрес в мотеле известен Бидди, Тому Пайку, девушке из конторы по прокату автомобилей и тем, кому они могли рассказать и кто мог их спросить.
Бидди и Том знали, что я уеду из мотеля на ленч. У Тома хватило бы времени зайти в мотель до приезда домой. Что он мог бы искать? Письмо Хелены? Что могло быть в письме? Надо поработать над этим предположением, пока оно не рассыплется. Но зачем? Что могло быть в письме? Бидди не знала о нем, пока я ей не рассказал, если только она не дьявольски замечательная актриса. Сомнительно, чтобы Хелена упомянула о написанном мне письме. Во-первых, письмо в высшей степени личное. О нем точно знал доктор Уинтин Хардахи. Может быть, больничная сиделка Хелены. Забудем вопрос “зачем”, по крайней мере на время. Отправимся с известной точки или с известного угла, что составляет основу всей навигации.
Знаю, возможна ошибка. Может быть, я похож на кого-то, кого кто-то ищет. Может быть, он не поладил с законом. Может быть, здесь был псих, помешанный на зубных щетках.
Я позвонил мистеру Уинтину Хардахи из конторы “Фоулмер, Хардахи и Кранц”, расположенной в здании банковской и трастовой компании округа Кортни на Сентрал-авеню. Дозвонился до секретарши, которая сообщила, что мистер Хардахи на совещании. Неизвестно, когда он вернется. Да, если мне хочется прийти и подождать, пожалуйста, но, если совещание закончится после пяти, он не сможет со мной увидеться до понедельника.
Я собирался тихонько пройтись, поглядывая и прислушиваясь, выискивая что-то неладное в ближайшем окружении.
И больше не испытывал беспокойства. Абсолютно.
Глава 7
В половине пятого величественная секретарша Хардахи вышла в отделанную панелями приемную и провела меня в кабинет. Будучи средним партнером фирмы, он занимал отдельный угловой кабинет с большими окнами. Кругленький, смуглый, лысый, с виду очень здоровый и крепкий. На книжной полке стояли несколько теннисных кубков. Разговаривал он тихим хриплым голоском, который я помнил по нашему телефонному разговору и который совсем ему не подходил. Наклонился через стол, обменялся со мной рукопожатием, указал на глубокое кресло и сказал, вроде бы с легкой настороженностью и любопытством:
– Это была прекрасная женщина. Очень жаль, что все так обернулось. Могу ли я чем-нибудь вам помочь, мистер Макги?
– Мне хотелось задать только пару вопросов. Если какой-то окажется неподобающим, просто так и скажите.
– Расскажу, что смогу. Но возможно, вам следует знать, что я не являюсь личным поверенным миссис Трескотт. Ее дела – юридические, налоговые, имущественные и так далее – велись в Нью-Йорке. Она, видимо, позвонила или написала своим нью-йоркским помощникам, попросив порекомендовать кого-то здешнего, способного выполнить ее личное поручение. Один мой однокурсник – партнер фирмы, с которой она там сотрудничала, поэтому ей назвали мое имя. Она позвонила, я поехал в больницу увидеться с ней. Может быть, из Нью-Йорка ко мне обратятся насчет деталей, связанных с ее здешней собственностью, но я точно об этом сказать не могу.
– Вы никому не рассказывали о том письме с чеком?
– Я сказал вам, что она желала совершить это конфиденциально. Выписала чек со своего нью-йоркского счета, и я его депонировал на наш счет. Когда он был оплачен, я взял для вас выписанный кассиром банка чек, согласно ее просьбе. Она мне вручила запечатанное письмо, которое следовало переслать вместе с чеком. Не будь вы получателем, я отрицал бы свою осведомленность о любой из данных операций.
– Простите, мистер Хардахи. Я не хотел…
– Все в полнейшем порядке. Вы не могли знать о процедуре до моего сообщения.
– Я сказал ее младшей дочери о полученном письме. Я сегодня обедал с Пайками и мисс Пирсон. Судя по письму Хелены, она жила с ними до последнего переезда в больницу.
– Верно.
– Могу ли я тоже установить с вами конфиденциальные отношения? Наверно, могу, как клиент, но не знаю, в какой именно области законодательства вы работаете, мистер Хардахи.
– Специализируются у нас два других старших партнера. Я веду практическую работу. Почти на любой позиции.
– Вы каким-либо образом, прямо или косвенно, представляете Тома Пайка? Или дочерей?
– Никого из них фирма никоим образом не представляет.
– Очень быстрый и очень определенный ответ.
– Стараюсь быть внимательным и хорошим поверенным, мистер Макги, – сказал он, пожимая плечами. – Получив из Нью-Йорка от Уолтера Олбэни предупреждение, что миссис Трескотт может связаться со мной, я выяснил, кто она такая, узнал о ее состоянии, и мне пришло в голову, что по этому поводу могут возникнуть наследственные проблемы – ведь у Тома Пайка заключена масса контрактов с местными юристами. Поэтому я обратился к нашим архивам, чтобы убедиться в невозможности столкновения интересов, если со временем вокруг этой выплаты завяжется собачья свара.
– Ваша догадка основывалась на том, что она искала местного юриста через Нью-Йорк, вместо того чтобы спросить у зятя? Этот вопрос он проигнорировал:
– У клиента должны быть юридические проблемы. Какие проблемы у вас?
– Я поселился в номере 109 в “Воини-Лодж”. Вернувшись сегодня днем из дома Пайка, случайно обнаружил, что кто-то рылся в вещах в моем номере. Сорок долларов наличными не тронуты. Никаких признаков вторжения со взломом. Ничего не пропало.
– В итоге вы не можете ни о чем заявить?
– Вот именно.
– В чем же юридическая проблема?
– В письме Хелена Трескотт просила меня подумать, не смогу ли я каким-то образом удержать Морин – миссис Том Пайк – от самоубийства. Это конфиденциальная просьба. Мы с Хеленой старые друзья, она мне доверяла. Равно как и ее первый муж, Майк Пирсон. По-моему, умирающая женщина может просить о самом безумном одолжении. Поэтому я поехал и посмотрел. У меня был разумный повод для встречи. Вымышленный, но разумный. Итак, я оглядел сцену, нашел миссис Пирсон в довольно-таки невменяемом состоянии, но ничего не могу сделать сверх того, что уже сделано. Я должен был убедиться, потому что Хелена об этом просила. Решил уже покинуть город, как вдруг обнаружил, что кто-то проник ко мне в номер.
– В поисках письма? Известно, что должно быть письмо, и кто-то весьма озабочен его содержанием?
– Среди прочего у меня возникала и эта мысль.
– Кто-то может забеспокоиться о наследстве?
– Об этом я не думал.
– По выражению Уолтера Олбэни, состояние у нее “существенное”, – заметил Хардахи.
– Что это значит?
– М-м-м… В переводе с адвокатского жаргона и с учетом района, где практикует Уолтер, я сказал бы, что “адекватное” означает сумму от четверти миллиона до миллиона, тогда как “существенное” – от миллиона и выше, до.., скажем, пяти-шести миллионов. Если бы состояние было еще больше, полагаю, Уолтер назвал бы его “впечатляющим”. Итак, вы задумались и пришли повидаться со мной, ибо хотите узнать, скольким людям известно об этом письме. Мне, моей секретарше и покойной. Вам и всем, кому вы могли сообщить.
– И сиделке в больнице?
– Возможно. Не знаю.
– Я сообщил младшей дочери, мисс Пирсон, вчера, когда она приходила в мотель со мной выпить. Она понятия не имела, что мы с ее матерью поддерживали отношения последние пять лет. Мне пришлось все рассказывать вплоть до нынешнего дня. Но о просьбе Хелены ко мне ничего не сказал.
– Вы привезли письмо? Оно было в номере?
– Нет.
– Если его кто-то ищет, могут искать везде. В вашем доме в Форт-Лодердейле?
– Могут, но не найдут.
– Вы заметите, что его кто-то искал?
– Безусловно.
Он взглянул на часы и нахмурился. Было уже шестой час.
– В какой сфере деятельности вы заняты, мистер Макги?
– Консультант по спасательным операциям.
– И что же вы хотите у меня узнать – можно ли доверять первому впечатлению о мистере и миссис Пайк и мисс Пирсон и не служит ли инцидент в номере мотеля достаточным основанием, чтобы присмотреться к ним поближе?
– Мистер Хардахи, приятно иметь дело с тем, кому не требуется подробных инструкций и спецификаций. Он встал.
– Если сочтете удобным, приглашаю вас выпить со мной в клубе “Хейз-Лейк” в семь пятнадцать. Если меня не будет в мужском зале, скажите Саймону, бармену, что вы мой гость. У меня назначена парная игра.., ровно через двадцать минут.
Хардахи был в белых шортах, белой вязаной рубашке, с влажным от пота полотенцем на шее. Я был прав насчет крепости и здоровья. Ноги сильные, загорелые, мускулистые, покрытые волосками, выгоревшими на солнце. Подошел официант, и Хардахи объявил об исключительности фирменного пунша, так что я заказал порцию без сахара, а он попросил повторить.
– Выиграли партию?
– Секрет выигрыша в парной игре заключается в тщательном подборе и обучении своего партнера. Мой – вон тот блондин. Он сделан из сыромятной кожи и стальных пружин, а внутри у него явно спрятаны баллоны с кислородом. Благодаря ему мое имя сверкает на старых кубках, как новенькое, а все прочие игроки ненавидят меня.
– Победителей все ненавидят.
– Мистер Макги, после нашей беседы я собрал воедино клочки и обрывки имевшейся у меня информации относительно Тома Пайка. Субъективное резюме таково. Энергичен, с немалым финансовым воображением и огромной пробивной силой. Обладает личным обаянием и магнетизмом. Многие горячо и неистово ему преданы, те, кто время от времени работали в его команде или так или иначе был” с ней связаны, преуспели и ни о чем не жалеют. По их мнению, он не способен на ошибку. У него качества и таланты прирожденного предпринимателя, а именно проворство, уклончивость, очень чуткий нюх, равно как и природный талант продавца. Время от времени кое-кто неизбежно встает на пути его сделок, оказывается побитым, с готовностью объявляет себя обманутым и открыто его ненавидит. Мне не известно ни об одном успешно возбужденном против него юридическом деле. Как вы заметили, победителей все ненавидят. Не стоит смешивать хитрость, ошибки в руководстве и оппортунизм с противозаконностью. Не припомню ни одного человека, кто знал бы Тома и был бы к нему равнодушен. Он вызывает прямо противоположные чувства. Я предполагаю следующее. Если б он знал о предсмертном письме своей тещи, написанном вам, и считал содержащуюся в нем информацию для себя полезной, то явился бы к вам, и раньше или позже вы обнаружили бы, что рассказали или показали все, что его интересует.
– Как он добился бы этого?
– Изучив вас и ваши желания, а затем исполнив их так, чтобы вы преисполнились благодарности. Все, что вы пожелали бы, – деньги, волнующие события, любые сведения, – что угодно. Если бы ему что-то потребовалось, он, на мой взгляд, сначала попробовал бы добиться этого по-своему.
– А если бы не получилось?
– Возможно, дал бы поручение одному из страстно жаждущих оказать ему услугу, в чем бы она ни заключалась.
– А ведь вам он не нравится. Адвокат надул губы.
– Нет. Думаю, Том мне нравится. Только я не стал бы завязывать с ним деловых отношений. Это наверняка принесло бы мне выгоду, как и многим другим, но люди его круга оказываются как бы.., безликими. Императив любой спекуляции – строжайшая секретность. Кажется, они становятся очень.., смирными… Нет, не точно. Замкнутыми… Скрытничают, несколько покровительственно относятся ко всему остальному миру – будто к стаду, которое приносит им доход. Я, наверно, не стадное животное, мистер Макги. И никогда таковым не стану, даже если это хороший способ набить кошелек.
– Если это не Пайк и не один из его обожателей, тогда кто и зачем нанес мне визит?
– Мое единственное суждение на эту тему заключается в том, что я ни черта не понимаю.
– Ну, если кто-то искал нечто, по его мнению, принадлежащее мне и настолько нуждался в этом, что пошел на риск быть случайно замеченным в дверях номера, он обязательно захочет обыскать мои карманы.
– Если то, что он ищет, может в них поместиться.
– Пожалуй, пошатаюсь вокруг, закину пару крючков.
– Не пропадайте.
– Конечно.
Я заметил ее потому, что ей хотелось этого. Любопытно, ибо, по моей оценке, мотель не привечал охотниц на мужчин. Вдобавок, явно одевшись и приготовившись к этой роли, она действовала неумело и неискусно. Профессионалки обычно сами делают выбор, бросая долгий пренебрежительно-дерзкий и вызывающий взгляд широко открытых глаз, а потом, соответственно, предоставляют избраннику право на следующий шаг. Есть веселые девочки, которые болтают с барменом так громко, чтобы слова донеслись до ушей жертвы: “Господи, Чарли, я ведь всегда говорю, не пришел парень – черт с ним. Не собираюсь глаза проплакивать! Налей-ка мне еще того же самого”. Притворные жеманницы робко бросают в сторону испытующий полустыдливый взгляд и быстро отворачиваются, как робкие оленята. Существует проблемный подход: озабоченный, хмурый взгляд, приглашающий взмах рукой намеченной добыче, небольшой мрачный спектакль: “Простите, мистер, не сочтите меня свихнувшейся, подружка попросила меня прийти сюда вместо нее на свидание с парнем, и я хотела спросить, вы не Джордж Уилсон?” Или: “Мистер, не окажете ли жуткую услугу? Я должна здесь дождаться телефонного звонка, а ко мне пристал какой-то псих и обещал вернуться, так не присядете ли вы рядом, чтобы он мне не надоедал?"
Но эта не прибегала к рутинным процедурам. Изредка окидывала меня заинтригованно-неопределенными взглядами. Я счел ее обычной заскучавшей молодой супругой, которая, вооружившись противозачаточными таблетками, пошла на поиски приключений, пока муженек в Атланте в очередной чертовой командировке. Интересно, как она выкрутится, если я ей не помогу.
Вот что она сделала: встала и направилась в женский туалет. Проходя позади меня, обронила зажигалку. Та звякнула об кафель и скользнула к моей ноге. Я шагнул назад, чтобы наклониться ее поднять, но при этом наступил каблуком на ногу в сандалии. Вовремя спохватился, не обрушился всем своим весом, но все-таки наступил так твердо, что девушка завизжала от боли. Я обернулся, забормотал извинения, а она согнулась со стоном: “О Боже!” Потом мы, одновременно нагнувшись, столкнулись, солидно, болезненно, костью в кость, до того сильно, что в глазах у нее помутилось, колени ослабли. Я схватил ее за плечи, осторожно подвел, прислонил к стойке бара.
– Теперь я наклонюсь и подниму зажигалку.
– Пожалуйста, – тихо проговорила она, ухватилась за край стойки, повесила голову и закрыла глаза.
Я вытер зажигалку бумажной салфеткой, лежавшей под моим бокалом, и положил перед ней.
– Как вы?
– Кажется, ничего. Пальцы почти минуту совсем не болят. Она выпрямилась, взяла зажигалку со стойки, обошла меня далеко стороной и зашагала к туалету. Я кивнул бармену:
– Любительница, желающая провести ночь?
– Для меня новенькая, сэр. Так или иначе, вы обратили внимание друг на друга.
– Какие здесь правила?
– Мне говорят: Джейк, смотри сам.
– Так что вы мне скажете?
– Ну.., как насчет счастливого пути?
– Что она делала до моего появления, Джейк?
– Двое пытались ее подцепить, да она их такой холодной водой окатила, что я решил, будто эта тут не по тому делу, то есть пока не положила на вас глаз.
– Живет в мотеле?
– Не знаю. По-моему, нет, но не уверен. Услышав постукивание каблучков по кафелю, я улыбнулся ей и сказал:
– У меня есть целебный пластырь. Для сломанных пальцев, сотрясений, порезов.
Она остановилась и глянула на меня, склонив головку:
– Я уж думала, грузовик на меня наехал, да не заметила номеров. Пожалуй, соглашусь на кое-какое лекарство. Со льдом, пожалуйста.
Я пошел за ней следом, пододвинул стул, попросил Джейка подать то же самое на двоих, подмигнув ему дальним от нее глазом. Ритуальное знакомство – только по именам: Трев и Пенни. Ритуальное рукопожатие. Рука у нее была очень маленькая и тонкая, хороший костяк, пальцы длинные. Легкие следы веснушек на носу и на скулах. Духи слишком мускусные для нее, слишком щедро налитые. Никаких признаков снятого с безымянного пальца кольца – ни вмятины, ни бледной полоски.
На первом уровне шла небрежная болтовня, на втором началось вдумчивое, чувственное общение. Влажный взгляд леди. Более непосредственно обращаясь ко мне, она поворачивается, и к моей лодыжке прижимается круглое колено. Губы приоткрываются, увлажняются кончиком языка. Только двигалась она очень резко, излишне суетилась с сигаретами, сумочкой, зажигалкой, бокалом. Составляющие не сочетались с конкретной личностью. Кричаще заметный парик, макияж и духи, чего никак не скажешь о платье, маникюре и дикции.
Итак, Трев прибыл в город повидаться с субъектом, заинтересованном в инвестициях в маленькую компанию под названием “Флотационная ассоциация”, а Пенни – секретарь-регистратор в кабинете врача. Трев не женат. Пенни год была замужем четыре года назад, но ничего не вышло. Лето выдалось безусловно дождливым, и осень тоже. Чересчур высокая влажность. А у Саймона и Гарфанкеля[9] самое главное – слова к песням, пра-авда? Когда одновременно читаешь стихи на обложке пластинки и слушаешь запись, в самом деле балдеешь, особенно эта вещь про молчание. Ты не думаешь, только честно, Трев, что, когда кому-нибудь до знакомства нравится одно и то же, одно и то же доставляет удовольствие, получается все равно, что они знают друг друга давным-давно. И не часто выпадает шанс просто поговорить. Почему-то люди не общаются больше, каждый бродит вроде как недосягаемый и одинокий.
Я покончил с игрой в шарады и повел ее, подхватив под локоть. Она вслух громко раздумывала, не пойти ли куда-нибудь в другое место, по той или иной причине отвергая одно за другим по мере упоминания, я привел ее в темный альков близ гудящего центрального кондиционера, после внезапного изумленного онемения и инстинктивного сопротивления она несколько нерешительно подставила губы. В поцелуе присутствовала чуть наигранная живость, но вкус был превосходный. Потом разрешила увлечь себя к 109-му номеру и ввести, пыталась держаться развязно, отчего голос стал слишком резким и напряженным:
– Джин? Твой любимый напиток, да? Я тоже его обожаю, но не люблю пить на публике. Становлюсь дико счастлива, начинаю шуметь и так далее. Но ведь мы можем выпить немножечко, правда, милый?
На дне ведерка в воде от растаявшего льда плавала горстка кубиков. Она решила свой тоже не разбавлять. Мы чокнулись, она с улыбкой захлопала длинными пластиковыми ресницами. Отхлебнула глоточек, достойный колибри, села, поставила бокал на ковер, сбросила левую туфлю, нежно погладила посиневшие пальцы.
– Это была прекрасная женщина. Очень жаль, что все так обернулось. Могу ли я чем-нибудь вам помочь, мистер Макги?
– Мне хотелось задать только пару вопросов. Если какой-то окажется неподобающим, просто так и скажите.
– Расскажу, что смогу. Но возможно, вам следует знать, что я не являюсь личным поверенным миссис Трескотт. Ее дела – юридические, налоговые, имущественные и так далее – велись в Нью-Йорке. Она, видимо, позвонила или написала своим нью-йоркским помощникам, попросив порекомендовать кого-то здешнего, способного выполнить ее личное поручение. Один мой однокурсник – партнер фирмы, с которой она там сотрудничала, поэтому ей назвали мое имя. Она позвонила, я поехал в больницу увидеться с ней. Может быть, из Нью-Йорка ко мне обратятся насчет деталей, связанных с ее здешней собственностью, но я точно об этом сказать не могу.
– Вы никому не рассказывали о том письме с чеком?
– Я сказал вам, что она желала совершить это конфиденциально. Выписала чек со своего нью-йоркского счета, и я его депонировал на наш счет. Когда он был оплачен, я взял для вас выписанный кассиром банка чек, согласно ее просьбе. Она мне вручила запечатанное письмо, которое следовало переслать вместе с чеком. Не будь вы получателем, я отрицал бы свою осведомленность о любой из данных операций.
– Простите, мистер Хардахи. Я не хотел…
– Все в полнейшем порядке. Вы не могли знать о процедуре до моего сообщения.
– Я сказал ее младшей дочери о полученном письме. Я сегодня обедал с Пайками и мисс Пирсон. Судя по письму Хелены, она жила с ними до последнего переезда в больницу.
– Верно.
– Могу ли я тоже установить с вами конфиденциальные отношения? Наверно, могу, как клиент, но не знаю, в какой именно области законодательства вы работаете, мистер Хардахи.
– Специализируются у нас два других старших партнера. Я веду практическую работу. Почти на любой позиции.
– Вы каким-либо образом, прямо или косвенно, представляете Тома Пайка? Или дочерей?
– Никого из них фирма никоим образом не представляет.
– Очень быстрый и очень определенный ответ.
– Стараюсь быть внимательным и хорошим поверенным, мистер Макги, – сказал он, пожимая плечами. – Получив из Нью-Йорка от Уолтера Олбэни предупреждение, что миссис Трескотт может связаться со мной, я выяснил, кто она такая, узнал о ее состоянии, и мне пришло в голову, что по этому поводу могут возникнуть наследственные проблемы – ведь у Тома Пайка заключена масса контрактов с местными юристами. Поэтому я обратился к нашим архивам, чтобы убедиться в невозможности столкновения интересов, если со временем вокруг этой выплаты завяжется собачья свара.
– Ваша догадка основывалась на том, что она искала местного юриста через Нью-Йорк, вместо того чтобы спросить у зятя? Этот вопрос он проигнорировал:
– У клиента должны быть юридические проблемы. Какие проблемы у вас?
– Я поселился в номере 109 в “Воини-Лодж”. Вернувшись сегодня днем из дома Пайка, случайно обнаружил, что кто-то рылся в вещах в моем номере. Сорок долларов наличными не тронуты. Никаких признаков вторжения со взломом. Ничего не пропало.
– В итоге вы не можете ни о чем заявить?
– Вот именно.
– В чем же юридическая проблема?
– В письме Хелена Трескотт просила меня подумать, не смогу ли я каким-то образом удержать Морин – миссис Том Пайк – от самоубийства. Это конфиденциальная просьба. Мы с Хеленой старые друзья, она мне доверяла. Равно как и ее первый муж, Майк Пирсон. По-моему, умирающая женщина может просить о самом безумном одолжении. Поэтому я поехал и посмотрел. У меня был разумный повод для встречи. Вымышленный, но разумный. Итак, я оглядел сцену, нашел миссис Пирсон в довольно-таки невменяемом состоянии, но ничего не могу сделать сверх того, что уже сделано. Я должен был убедиться, потому что Хелена об этом просила. Решил уже покинуть город, как вдруг обнаружил, что кто-то проник ко мне в номер.
– В поисках письма? Известно, что должно быть письмо, и кто-то весьма озабочен его содержанием?
– Среди прочего у меня возникала и эта мысль.
– Кто-то может забеспокоиться о наследстве?
– Об этом я не думал.
– По выражению Уолтера Олбэни, состояние у нее “существенное”, – заметил Хардахи.
– Что это значит?
– М-м-м… В переводе с адвокатского жаргона и с учетом района, где практикует Уолтер, я сказал бы, что “адекватное” означает сумму от четверти миллиона до миллиона, тогда как “существенное” – от миллиона и выше, до.., скажем, пяти-шести миллионов. Если бы состояние было еще больше, полагаю, Уолтер назвал бы его “впечатляющим”. Итак, вы задумались и пришли повидаться со мной, ибо хотите узнать, скольким людям известно об этом письме. Мне, моей секретарше и покойной. Вам и всем, кому вы могли сообщить.
– И сиделке в больнице?
– Возможно. Не знаю.
– Я сообщил младшей дочери, мисс Пирсон, вчера, когда она приходила в мотель со мной выпить. Она понятия не имела, что мы с ее матерью поддерживали отношения последние пять лет. Мне пришлось все рассказывать вплоть до нынешнего дня. Но о просьбе Хелены ко мне ничего не сказал.
– Вы привезли письмо? Оно было в номере?
– Нет.
– Если его кто-то ищет, могут искать везде. В вашем доме в Форт-Лодердейле?
– Могут, но не найдут.
– Вы заметите, что его кто-то искал?
– Безусловно.
Он взглянул на часы и нахмурился. Было уже шестой час.
– В какой сфере деятельности вы заняты, мистер Макги?
– Консультант по спасательным операциям.
– И что же вы хотите у меня узнать – можно ли доверять первому впечатлению о мистере и миссис Пайк и мисс Пирсон и не служит ли инцидент в номере мотеля достаточным основанием, чтобы присмотреться к ним поближе?
– Мистер Хардахи, приятно иметь дело с тем, кому не требуется подробных инструкций и спецификаций. Он встал.
– Если сочтете удобным, приглашаю вас выпить со мной в клубе “Хейз-Лейк” в семь пятнадцать. Если меня не будет в мужском зале, скажите Саймону, бармену, что вы мой гость. У меня назначена парная игра.., ровно через двадцать минут.
***
Войдя, я увидел, что доктор Уинтин Хардахи закончил игру. Он с высоким стаканом в руке стоял в баре с компанией других игроков, держа входную дверь в поле зрения. При моем появлении извинился перед компаньонами, шагну", навстречу и повел меня в дальний угол, к окну, выходившему на зеленое спортивное поле, где в меркнущем свете доигрывалась последняя партия в гольф.Хардахи был в белых шортах, белой вязаной рубашке, с влажным от пота полотенцем на шее. Я был прав насчет крепости и здоровья. Ноги сильные, загорелые, мускулистые, покрытые волосками, выгоревшими на солнце. Подошел официант, и Хардахи объявил об исключительности фирменного пунша, так что я заказал порцию без сахара, а он попросил повторить.
– Выиграли партию?
– Секрет выигрыша в парной игре заключается в тщательном подборе и обучении своего партнера. Мой – вон тот блондин. Он сделан из сыромятной кожи и стальных пружин, а внутри у него явно спрятаны баллоны с кислородом. Благодаря ему мое имя сверкает на старых кубках, как новенькое, а все прочие игроки ненавидят меня.
– Победителей все ненавидят.
– Мистер Макги, после нашей беседы я собрал воедино клочки и обрывки имевшейся у меня информации относительно Тома Пайка. Субъективное резюме таково. Энергичен, с немалым финансовым воображением и огромной пробивной силой. Обладает личным обаянием и магнетизмом. Многие горячо и неистово ему преданы, те, кто время от времени работали в его команде или так или иначе был” с ней связаны, преуспели и ни о чем не жалеют. По их мнению, он не способен на ошибку. У него качества и таланты прирожденного предпринимателя, а именно проворство, уклончивость, очень чуткий нюх, равно как и природный талант продавца. Время от времени кое-кто неизбежно встает на пути его сделок, оказывается побитым, с готовностью объявляет себя обманутым и открыто его ненавидит. Мне не известно ни об одном успешно возбужденном против него юридическом деле. Как вы заметили, победителей все ненавидят. Не стоит смешивать хитрость, ошибки в руководстве и оппортунизм с противозаконностью. Не припомню ни одного человека, кто знал бы Тома и был бы к нему равнодушен. Он вызывает прямо противоположные чувства. Я предполагаю следующее. Если б он знал о предсмертном письме своей тещи, написанном вам, и считал содержащуюся в нем информацию для себя полезной, то явился бы к вам, и раньше или позже вы обнаружили бы, что рассказали или показали все, что его интересует.
– Как он добился бы этого?
– Изучив вас и ваши желания, а затем исполнив их так, чтобы вы преисполнились благодарности. Все, что вы пожелали бы, – деньги, волнующие события, любые сведения, – что угодно. Если бы ему что-то потребовалось, он, на мой взгляд, сначала попробовал бы добиться этого по-своему.
– А если бы не получилось?
– Возможно, дал бы поручение одному из страстно жаждущих оказать ему услугу, в чем бы она ни заключалась.
– А ведь вам он не нравится. Адвокат надул губы.
– Нет. Думаю, Том мне нравится. Только я не стал бы завязывать с ним деловых отношений. Это наверняка принесло бы мне выгоду, как и многим другим, но люди его круга оказываются как бы.., безликими. Императив любой спекуляции – строжайшая секретность. Кажется, они становятся очень.., смирными… Нет, не точно. Замкнутыми… Скрытничают, несколько покровительственно относятся ко всему остальному миру – будто к стаду, которое приносит им доход. Я, наверно, не стадное животное, мистер Макги. И никогда таковым не стану, даже если это хороший способ набить кошелек.
– Если это не Пайк и не один из его обожателей, тогда кто и зачем нанес мне визит?
– Мое единственное суждение на эту тему заключается в том, что я ни черта не понимаю.
– Ну, если кто-то искал нечто, по его мнению, принадлежащее мне и настолько нуждался в этом, что пошел на риск быть случайно замеченным в дверях номера, он обязательно захочет обыскать мои карманы.
– Если то, что он ищет, может в них поместиться.
– Пожалуй, пошатаюсь вокруг, закину пару крючков.
– Не пропадайте.
– Конечно.
***
Я поехал назад в “Воини-Лодж”, съел фирменный псевдогавайский обед, потом прошел из столовой в коктейль-холл и встал у бара. Дела шли весьма вяло. В большом подсвеченном бассейне плескалось несколько юных супружеских пар. Стойка бара представляла собой половинку треугольника, и на последнем табурете у стены под выставкой древнего псевдогавайского оружия я заметил одинокую девушку. На ней был пышный золотисто-рыжий парик, в котором тонуло хорошенькое личико с довольно острыми чертами. Белое платье, в отличие от парика, свидетельствовало о хорошем вкусе. Глаза были сильно накрашены, на одной руке болталось большое количество золотых цепочек-браслетов. Она курила сигарету в длинном бело-золотом мундштуке, размеренными глотками пила из бокала какое-то красное вино со льдом, столь же сознательно медленно и подконтрольно, как затягивалась сигаретой.Я заметил ее потому, что ей хотелось этого. Любопытно, ибо, по моей оценке, мотель не привечал охотниц на мужчин. Вдобавок, явно одевшись и приготовившись к этой роли, она действовала неумело и неискусно. Профессионалки обычно сами делают выбор, бросая долгий пренебрежительно-дерзкий и вызывающий взгляд широко открытых глаз, а потом, соответственно, предоставляют избраннику право на следующий шаг. Есть веселые девочки, которые болтают с барменом так громко, чтобы слова донеслись до ушей жертвы: “Господи, Чарли, я ведь всегда говорю, не пришел парень – черт с ним. Не собираюсь глаза проплакивать! Налей-ка мне еще того же самого”. Притворные жеманницы робко бросают в сторону испытующий полустыдливый взгляд и быстро отворачиваются, как робкие оленята. Существует проблемный подход: озабоченный, хмурый взгляд, приглашающий взмах рукой намеченной добыче, небольшой мрачный спектакль: “Простите, мистер, не сочтите меня свихнувшейся, подружка попросила меня прийти сюда вместо нее на свидание с парнем, и я хотела спросить, вы не Джордж Уилсон?” Или: “Мистер, не окажете ли жуткую услугу? Я должна здесь дождаться телефонного звонка, а ко мне пристал какой-то псих и обещал вернуться, так не присядете ли вы рядом, чтобы он мне не надоедал?"
Но эта не прибегала к рутинным процедурам. Изредка окидывала меня заинтригованно-неопределенными взглядами. Я счел ее обычной заскучавшей молодой супругой, которая, вооружившись противозачаточными таблетками, пошла на поиски приключений, пока муженек в Атланте в очередной чертовой командировке. Интересно, как она выкрутится, если я ей не помогу.
Вот что она сделала: встала и направилась в женский туалет. Проходя позади меня, обронила зажигалку. Та звякнула об кафель и скользнула к моей ноге. Я шагнул назад, чтобы наклониться ее поднять, но при этом наступил каблуком на ногу в сандалии. Вовремя спохватился, не обрушился всем своим весом, но все-таки наступил так твердо, что девушка завизжала от боли. Я обернулся, забормотал извинения, а она согнулась со стоном: “О Боже!” Потом мы, одновременно нагнувшись, столкнулись, солидно, болезненно, костью в кость, до того сильно, что в глазах у нее помутилось, колени ослабли. Я схватил ее за плечи, осторожно подвел, прислонил к стойке бара.
– Теперь я наклонюсь и подниму зажигалку.
– Пожалуйста, – тихо проговорила она, ухватилась за край стойки, повесила голову и закрыла глаза.
Я вытер зажигалку бумажной салфеткой, лежавшей под моим бокалом, и положил перед ней.
– Как вы?
– Кажется, ничего. Пальцы почти минуту совсем не болят. Она выпрямилась, взяла зажигалку со стойки, обошла меня далеко стороной и зашагала к туалету. Я кивнул бармену:
– Любительница, желающая провести ночь?
– Для меня новенькая, сэр. Так или иначе, вы обратили внимание друг на друга.
– Какие здесь правила?
– Мне говорят: Джейк, смотри сам.
– Так что вы мне скажете?
– Ну.., как насчет счастливого пути?
– Что она делала до моего появления, Джейк?
– Двое пытались ее подцепить, да она их такой холодной водой окатила, что я решил, будто эта тут не по тому делу, то есть пока не положила на вас глаз.
– Живет в мотеле?
– Не знаю. По-моему, нет, но не уверен. Услышав постукивание каблучков по кафелю, я улыбнулся ей и сказал:
– У меня есть целебный пластырь. Для сломанных пальцев, сотрясений, порезов.
Она остановилась и глянула на меня, склонив головку:
– Я уж думала, грузовик на меня наехал, да не заметила номеров. Пожалуй, соглашусь на кое-какое лекарство. Со льдом, пожалуйста.
Я пошел за ней следом, пододвинул стул, попросил Джейка подать то же самое на двоих, подмигнув ему дальним от нее глазом. Ритуальное знакомство – только по именам: Трев и Пенни. Ритуальное рукопожатие. Рука у нее была очень маленькая и тонкая, хороший костяк, пальцы длинные. Легкие следы веснушек на носу и на скулах. Духи слишком мускусные для нее, слишком щедро налитые. Никаких признаков снятого с безымянного пальца кольца – ни вмятины, ни бледной полоски.
На первом уровне шла небрежная болтовня, на втором началось вдумчивое, чувственное общение. Влажный взгляд леди. Более непосредственно обращаясь ко мне, она поворачивается, и к моей лодыжке прижимается круглое колено. Губы приоткрываются, увлажняются кончиком языка. Только двигалась она очень резко, излишне суетилась с сигаретами, сумочкой, зажигалкой, бокалом. Составляющие не сочетались с конкретной личностью. Кричаще заметный парик, макияж и духи, чего никак не скажешь о платье, маникюре и дикции.
Итак, Трев прибыл в город повидаться с субъектом, заинтересованном в инвестициях в маленькую компанию под названием “Флотационная ассоциация”, а Пенни – секретарь-регистратор в кабинете врача. Трев не женат. Пенни год была замужем четыре года назад, но ничего не вышло. Лето выдалось безусловно дождливым, и осень тоже. Чересчур высокая влажность. А у Саймона и Гарфанкеля[9] самое главное – слова к песням, пра-авда? Когда одновременно читаешь стихи на обложке пластинки и слушаешь запись, в самом деле балдеешь, особенно эта вещь про молчание. Ты не думаешь, только честно, Трев, что, когда кому-нибудь до знакомства нравится одно и то же, одно и то же доставляет удовольствие, получается все равно, что они знают друг друга давным-давно. И не часто выпадает шанс просто поговорить. Почему-то люди не общаются больше, каждый бродит вроде как недосягаемый и одинокий.
Я покончил с игрой в шарады и повел ее, подхватив под локоть. Она вслух громко раздумывала, не пойти ли куда-нибудь в другое место, по той или иной причине отвергая одно за другим по мере упоминания, я привел ее в темный альков близ гудящего центрального кондиционера, после внезапного изумленного онемения и инстинктивного сопротивления она несколько нерешительно подставила губы. В поцелуе присутствовала чуть наигранная живость, но вкус был превосходный. Потом разрешила увлечь себя к 109-му номеру и ввести, пыталась держаться развязно, отчего голос стал слишком резким и напряженным:
– Джин? Твой любимый напиток, да? Я тоже его обожаю, но не люблю пить на публике. Становлюсь дико счастлива, начинаю шуметь и так далее. Но ведь мы можем выпить немножечко, правда, милый?
На дне ведерка в воде от растаявшего льда плавала горстка кубиков. Она решила свой тоже не разбавлять. Мы чокнулись, она с улыбкой захлопала длинными пластиковыми ресницами. Отхлебнула глоточек, достойный колибри, села, поставила бокал на ковер, сбросила левую туфлю, нежно погладила посиневшие пальцы.