Страница:
Я подержал во рту “Плимут”. Становлюсь дегустатором, когда нравится вкус. Но было в нем что-то не то, до такой степени, что я убедился в справедливости подозрений. Нехорошая Пенни. Сделав вид, что отхлебываю еще, выпустил первый глоток обратно в стакан. Во рту слегка покалывало, присутствовал вяжущий вкус с легким привкусом пыли.
Извинившись, пошел в ванную, закрыл за собой дверь, вылил джин в полотенце, чтобы сберечь лед. Сполоснул лед и стакан, налил воды. Спустил в унитазе воду, постоял несколько минут, стараясь перед возвращением разгадать план операции. К откупоренной бутылке “Плимута” она не приближалась, по крайней мере при нынешнем посещении номера.
Значит, она или кто-то из ее знакомых заранее провели медикаментозную процедуру. Потом она пришла убедиться, что я выпил, и в случае необходимости снять с двери цепочку, если предположить наличие сообщника. Вдобавок, чтобы не рисковать, отправив человека туда, откуда он может и не вернуться, полезно быть на месте и удостовериться в произведенном эффекте.
Вернувшись, я заметил, что ее бокал пуст на две трети. Предположительно вылит в растаявшую воду. Она сбросила обе туфли и села, скрестив ноги. Подол белого платья задрался до середины бедер. Маленькая, с длинной талией. Ноги можно было б назвать толстыми, если бы не красивая форма.
– Я что, одна буду пить? – спросила она, надув губки.
– Никогда не соревнуйся с хлебателем, – предупредил я, осушил стакан воды и пошел к стойке, где стояла бутылка и лед. – Я успею проглотить еще одну порцию, пока ты прикончишь ничтожный остаток своего джина, ангел.
Она поспешно подскочила сзади, обвила меня руками.
– Милый, давай не будем слишком много пить, а? Знаешь, можно кое-что испортить. По-моему, мы оба выпили.., в самый раз.
Полезная подсказка. Если ее встревожила мысль, что я выпью две порции, – значит, средство действует быстро. Но прежде чем притвориться уснувшим, я признал необходимым преподать небольшой урок. Поэтому не стал наливать, повернулся и начал хихикать и лапать ее. Без туфель она была очень маленькой. Старалась отвечать, пока я не нащупал на шее “молнию”, одним рывком расстегнув платье до самого копчика. Тихо посмеиваясь, стянул его с плеч, она заволновалась, задергалась, стала отскакивать и бороться, приговаривая: “Нет, нет, милый! Давай… Ой! Не спеши… Ой! Пожалуйста…” Я сдернул рукава, пресекая сопротивление. На ней был бледно-желтый лифчик с белыми кружевами.
– Ты порвешь… Подожди… Нет, не надо! Я нащупал застежку, подцепил ногтем, та отскочила, слетели бретельки.
– Нет! Черт! Ой! Пожалуйста!
Она выпростала из рукава одну руку, попыталась натянуть платье, но в этот момент я сдернул другой рукав, стиснул одной рукой оба ее запястья, другой схватил за талию, приподнял, чуть встряхнул, по-прежнему хихикая. Платье с лифчиком соскользнули, упав на пол, я перевернул ее в воздухе, одной рукой держа плечи, другой под коленки, с дурацким смехом бросил на кровать. Она молча боролась, смертельно серьезно, удерживая желтенькие, в тон, трусики. Я в конце концов сжалился, застонал как мог глуше, тяжело рухнул грудью на ее крепкие трепещущие бедра.
Тяжело дыша, она столкнула меня:
– Эй! Проснись!
Я не шевельнулся. Она больно, с вывертом, ущипнула под ухом, потом рванула к себе мою руку, нащупала пульс. Удостоверившись, оттолкнула меня, высвободила свои ноги, кряхтя от усилий. Глаза мои были закрыты. Заколыхалась кровать, через несколько секунд послышался тихий щелчок застежки лифчика, вскоре почти неслышное жужжание нейлоновой “молнии”, застегнутой в три приема, потом легкие шаги – я понял, что она снова обулась.
Сняла телефон с полочки у кровати, набрала городской коммутатор и нужный номер. Несколько секунд обождав, проговорила: “Порядок” – и положила трубку. Щелчок зажигалки. Усталый вдох. Запах табачного дыма. Дальнейшие звуки уведомили меня, что она отперла дверь, возможно, оставила приоткрытой для получившего сообщение о полном порядке в номере 109. Край кровати врезался мне в нижнюю часть живота.
Ноги были на ковре.
– Давай! – прошептала она. – Давай, Рик, дорогой. От телефонного звонка до визита прошло шесть-семь минут. За дверью мужской голос, мягкий и приглушенный, спросил:
– Все о'кей, детка?
– Никаких проблем.
– Отличная работа. Я просто с ужасом думал, как ты пойдешь к нему в номер. Боялся, вдруг он решит не пить. С виду такой здоровенный и сильный сукин сын, даже жутко подумать…
– Так же жутко, как мне представлять, что ты каждую ночь спишь со своей драгоценной женой Дженис, милый? – едко перебила она.
– Ты же знаешь причину.
– Да ну?
– Нет времени открывать ту же самую чертову старую банку с червями. Пенни. Давай лучше посмотрим, что тут у нас выйдет.
Он вцепился в ремень и стащил меня с кровати. Я полностью расслабился, позволяя себя ворочать, оказался в конце концов на боку с согнутыми коленями, щекой на колючем ворсе ковра. Он толкнул меня в плечо, и я медленно перекатился на спину, потом снова перевернул меня лицом вниз. Я почувствовал, как он вытаскивает из кармана брюк бумажник, отчетливо услышал, как сел на кровать. Судя по всему, крупный. Физически сильный. Голос молодой.
– Что-нибудь есть? – спросила она.
– Тут нет. А в пиджачных карманах?
– Только вон то барахло. Ничего.
– Посмотрю еще в карманах брюк.
– Может быть, что-то.., в белье, в ботинках?
– Не знаю. Если не найдем ничего, то проверю. Не нравится мне, что у этого сукина сына так мало обычной белиберды.
– Что ты хочешь сказать, дорогой?
– Обычные люди носят при себе бумаги. Записную книжку, памятки, адреса, письма, всякую ерунду. У Макги документы на взятую напрокат машину, билет на самолет до Лодердейла, ключи, водительские права, полдюжины кредиток и.., чуть больше восьмисот наличными. Вот. Возьми две по пятьдесят.
– Не надо мне этих денег!
– Надо, чтобы, он думал, будто его обокрали. Бери, черт возьми!
– Ладно. Только не понимаю, почему он должен думать…
– Не знаю, что нас ждет – выигрыш, проигрыш или ничья, в любом случае перевернем к чертям постель вверх дном, вымажем подушку помадой, обольем его твоими духами, разденем и оставим в постели. А остаток в бутылке выльем в унитаз.
– Ладно. Только, знаешь, он не похож на того, кто…
– Пенни, ради Бога!
– Ладно. Извини.
– Мы знаем, что тот был крупным мужчиной. Знаем, что не из нашего города. Знаем, что он приходил на встречу с Пайком.
Он обшарил остальные карманы. Потом она напомнила про карманы рубашки. Он опять перевернул меня на спину. Она стояла рядом. Я чуть-чуть приоткрыл глаза, только чтобы различить очертания и оценить расстояние до его наклонившейся надо мной головы, нанес крепкий удар сбоку в горло кулаком правой руки, одновременно перекатившись влево для соответствующего размаха, потом выбросил ноги, описав ими по полу широкую дугу, зацепил ее прямо под щиколотки, и она плашмя рухнула на спину с очень громким для девушки таких размеров стуком. Ее приятель перевернулся на спину, встал на колени, вскочил одновременно со мной, издавая сдавленные булькающие звуки, выпучив глаза и открыв рот. Песочные волосы, мощная шея, плечи и челюсти. Похож на линейного игрока из колледже кой команды, набравшего шесть лет спустя двадцать фунтов и сильно утратившего крепость.
Однако, повернувшись спиной к стене, он откуда-то выхватил весьма эффектный на вид вороненый револьвер и нацелился мне в живот. Я резко замер, осторожно шагнул назад, поднял руки и проговорил:
– Ну-ну, полегче. Полегче, приятель. Он закашлялся, задохнулся, помассировал горло, заговорил резким, болезненным шепотом:
– Назад, сядь на край кровати, умник. Положи обе руки на шею.
Я послушался, медленно и осторожно. Пенни еще лежала ничком на полу, с каждым вздохом издавая ужасные звуки. Колени согнуты, сжатые кулаки прижаты к груди. Падение полностью вышибло из нее дух.
Он подошел, посмотрел, и она задышала полегче. Он протянул руку, чтобы помочь сесть, но она яростно затрясла головой, не способная в данный момент ни на что больше. Подтянув к себе ноги, ткнулась лбом в колени.
– Ты говорила, на два часа, – прошептал он. – Или на три.
– Он.., наверно, невосприимчивый. Получил.., лошадиную дозу.
Не сводя с меня глаз, он пододвинул простой стул, поставил футах в пяти от меня спинкой ко мне. Сел верхом, положил на спинку короткое дуло, нацеленное мне прямо в грудь.
– Немножко поговорим, умник.
– О чем? О вашем вшивом спектакле? У меня восемь сотен, возьми их. Бери на здоровье. И проваливай.
Она встала, шагнула и снова едва не упала. С искаженным от боли лицом доковыляла до изголовья кровати и простонала:
– Коленка… – У нее выдался неудачный вечер.
– Немножко поговорим о докторе Стюарте Шермане, умник. Я нахмурился в абсолютно искреннем изумлении:
– Никогда в жизни не слышал о нем. Если это какой-нибудь вариант мошенничества, ты чересчур усложнил дело, приятель.
– А еще поговорим о твоем решении наехать на Тома Пайка. Скажешь, будто не виделся с ним сегодня?
– Я приехал навестить Мори и Бидди, дочерей Майка Пирсона, моего друга, который умер пять.., почти шесть лет назад, и тебя это дело совсем не касается.
На миг в его взгляде мелькнула растерянность. Но мне требовалось более существенное преимущество, и, помня об их небольшой весьма интимной ссоре, помня ее заявление, что со мной не было никаких проблем, я придумал дьявольский способ исправить дело.
– Я уже сказал, бери восемь сотен и проваливай. Девчонка у тебя хорошая, если цена восемь сотен, плачу, хоть она того и не стоит.
– Ну-ка, не умничай, – предупредил он, вновь обретя голос. – Парень, умничать я собираюсь в последнюю очередь. У меня голова раскалывается от той дряни, которую она сыпанула в спиртное. Мы немножечко покувыркались, да ее это не успокоило, она захотела отправиться в какой-то салун. Сказала, потом вернемся. Ну, я стал одеваться, а ей захотелось выпить. Налил два стакана, свой выпил, вижу, она одевается и как-то странно на меня смотрит. Больше ничего не видел, просто стало темно.
– Он все врет! Не было ничего подобного, милый! Я удивленно вздернул брови, прикинулся, будто до меня медленно начало доходить, и кивнул:
– О'кей. Если она твоя, парень, стало быть, я все выдумал и не было ничего подобного. Ничего не было.
Безобразно кривя рот, не сводя с меня пристальных глаз, он набросился на нее:
– Ты ведь не рассчитывала, что он очнется? Не рассчитывала, что расскажет? Слегка развлекаешься на стороне, крошка?
– Прошу тебя! – взмолилась она. – Пожалуйста, не верь. Он старается…
– Я стараюсь быть вежливым и любезным, – вставил я. – Ничего не было. Годится, Пенни?
– Прекрати! – закричала она.
– Возможно, единственный способ не дать мне пустить в ход револьвер – доказать, что было. Расскажи что-нибудь, чего ты иначе не мог бы знать, умник.
– Светло-желтые лифчик и трусики с белыми кружевами. Вверху на грудях очень слабые, маленькие, но многочисленные веснушки. Коричневое родимое пятно размером, наверно, чуть меньше десяти центов на два дюйма ниже левого соска, ближе к середине, как часовая стрелка на цифре семь. А когда она кончила, назвала меня Риком. Если ты не Рик, совсем плохи твои дела.
Кровь схлынула с его лица. Он не просто перевел на нее взгляд, но и голову повернул.
Она задохнулась и взвизгнула по-щенячьи:
– Да он это увидел, когда… Я… Он…
– Ах ты, сучка дешевая, – выпалил он срывающимся голосом. – Грязная нетерпеливая шлюха. Ты…
К этому моменту он отвернулся настолько, что я смог застать его врасплох, вложив в удар массу энергии, надежды, тревоги, так как со спинки стула торчало крошечное дуло. Ударил так сильно, что онемели пальцы, так сильно, что выбил оружие. Револьвер взлетел над его головой, ударился в стену, отскочил, закрутился на ковре. Он быстро среагировал, бросился, даже достал его, но я уже пришел в движение, изготовился, правильно развернулся, нашел хорошую точку опоры и всадил правый кулак в самый центр треугольника, образованного горизонталью ремня и двумя нисходящими кривыми грудной клетки. Он испустил громкое “уф-ф-ф”, звучно сел на пол футах в четырех от того места, где стоял, закатил глаза, повалился, как “Рэггеди Энди”[10]. Я подхватил револьвер, опустился рядом на колени, проверил сердце и дыхание. Выделившееся от ощущения опасности большое-пребольшое количество адреналина ускорило мою реакцию, а в том месте, когда я вломил ему, находится важный нервный узел, так что нервная система могла получить шок вплоть до остановки дыхания и фибрилляции сердечной мышцы.
Уловив краем глаза движение, я поймал девушку в тот самый миг, когда она протягивала руку к двери. Швырнул назад в комнату, забыв про ее больное колено. Она упала, покатилась, попыталась встать, легла, скорчившись, на пол, тихо, глухо, безнадежно всхлипывая.
Рик был чересчур опасным противником, чтобы с ним можно было валять дурака, поэтому я нашел пару проволочных вешалок, оставшихся в шкафу вместе с деревянными, вставленными в мерзкие металлические щелки, чтоб их не украли. Распрямив одну, схватил левой рукой его оба запястья, придержал конец проволоки большим пальцем и быстро крепко закрутил руки проволокой, насколько хватило длины, согнул оба конца и заправил внутрь. Чертовски эффективное приспособление. И времени на изготовление много не требуется.
Подошел к девушке, поднял, посадил на край кровати. Она села, хныча, как слабоумный ребенок, а я присел и осмотрел колено, крепкое, хорошей формы, начинавшее распухать изнутри, прямо под чашечкой.
– Я л-люблю его, – выдавила она. – Это.., гадость.., ужасная мерзость… Вранье, жуткое, гадкое…
Я подобрал свалившийся с нее парик. Она оказалась песочно-рыжей, с небрежной короткой стрижкой. Лицо стало пропорциональнее без парика, но накрашенные глаза, особенно при растекшейся по щекам туши, выглядели смехотворно.
– Гнусно.., гнусно.., гнусно… – стонала она.
– Однако в обыске и в моем отравлении нет ничего гнусного и поганого? Пойди смой всю дрянь с мордочки, девушка. Вдобавок, если я соврал, то, может быть, оказал тебе неплохую услугу. Он никогда не бросит Дженис и не женится на тебе.
Встав с моей помощью, она захромала в ванную, внезапно замерла, неподвижно, потом оглянулась и вытаращила на меня глаза:
– М-мы говорили про Джен… Дженис ср…сразу после его прихода! Так ты.., просто прикидывался… Все время знал?
– Пойди умой грязную мордашку, детка.
Когда она закрыла за собой дверь, я опустошил карманы Рика, разложил найденное на столе и стал рассматривать на свету.
Документы ошеломили и насторожили меня. Я оглушил и связал Ричарда Хейслоу Холтона, адвоката, члена окружного комитета Демократической партии, почетного шерифа Флориды, бывшего президента Молодежной торговой палаты, обладателя массы кредитных карточек, члена практически каждой организации, от Союза защиты гражданских свобод до клуба “На службе общества”, от “Клуба куотербэков” до Лиги футбольных фанатов, от Симфонической ассоциации до Ассоциации прокуроров.
При нем были цветные фотографии стройной темноволосой улыбающейся женщины и двух мальчиков разного возраста, одному около года, другому лет шесть. Не следует без особой надобности раздражать любого члена любой местной силовой структуры, занимающего в ней солидное положение. У меня было предчувствие, что очнется он в крайней степени раздражения.
Пенни вышла из ванной с чисто вымытым лицом. Она отклеила длинные черные ресницы и где-то бросила. Плакать перестала, но пребывала в трагическом и унылом состоянии.
Как раз в этот миг господин адвокат издал стон и попробовал сесть. Считая полезным произвести на обоих небольшое, но незабываемое впечатление, я подошел, схватил его, вздернул и бросил в черное кресло. Будучи крупным, мясистым, он испытывал потрясение и изумление. Я, конечно, проделал все это без всяких усилий. В результате заныли задние зубы, расплющились позвонки, руки выскочили из суставов, образовалась двойная грыжа, но, Богом клянусь, я справился без заметных усилий.
– Вот теперь можно мило беседовать, – заключил я.
– ., твою …, в!.. – отвечал он.
Я дружелюбно улыбнулся:
– Может, мне позвонить миссис Холтон, предложить ей прийти составить нам компанию? Может, она нам поможет разговориться?
И мы мило побеседовали.
Глава 8
Извинившись, пошел в ванную, закрыл за собой дверь, вылил джин в полотенце, чтобы сберечь лед. Сполоснул лед и стакан, налил воды. Спустил в унитазе воду, постоял несколько минут, стараясь перед возвращением разгадать план операции. К откупоренной бутылке “Плимута” она не приближалась, по крайней мере при нынешнем посещении номера.
Значит, она или кто-то из ее знакомых заранее провели медикаментозную процедуру. Потом она пришла убедиться, что я выпил, и в случае необходимости снять с двери цепочку, если предположить наличие сообщника. Вдобавок, чтобы не рисковать, отправив человека туда, откуда он может и не вернуться, полезно быть на месте и удостовериться в произведенном эффекте.
Вернувшись, я заметил, что ее бокал пуст на две трети. Предположительно вылит в растаявшую воду. Она сбросила обе туфли и села, скрестив ноги. Подол белого платья задрался до середины бедер. Маленькая, с длинной талией. Ноги можно было б назвать толстыми, если бы не красивая форма.
– Я что, одна буду пить? – спросила она, надув губки.
– Никогда не соревнуйся с хлебателем, – предупредил я, осушил стакан воды и пошел к стойке, где стояла бутылка и лед. – Я успею проглотить еще одну порцию, пока ты прикончишь ничтожный остаток своего джина, ангел.
Она поспешно подскочила сзади, обвила меня руками.
– Милый, давай не будем слишком много пить, а? Знаешь, можно кое-что испортить. По-моему, мы оба выпили.., в самый раз.
Полезная подсказка. Если ее встревожила мысль, что я выпью две порции, – значит, средство действует быстро. Но прежде чем притвориться уснувшим, я признал необходимым преподать небольшой урок. Поэтому не стал наливать, повернулся и начал хихикать и лапать ее. Без туфель она была очень маленькой. Старалась отвечать, пока я не нащупал на шее “молнию”, одним рывком расстегнув платье до самого копчика. Тихо посмеиваясь, стянул его с плеч, она заволновалась, задергалась, стала отскакивать и бороться, приговаривая: “Нет, нет, милый! Давай… Ой! Не спеши… Ой! Пожалуйста…” Я сдернул рукава, пресекая сопротивление. На ней был бледно-желтый лифчик с белыми кружевами.
– Ты порвешь… Подожди… Нет, не надо! Я нащупал застежку, подцепил ногтем, та отскочила, слетели бретельки.
– Нет! Черт! Ой! Пожалуйста!
Она выпростала из рукава одну руку, попыталась натянуть платье, но в этот момент я сдернул другой рукав, стиснул одной рукой оба ее запястья, другой схватил за талию, приподнял, чуть встряхнул, по-прежнему хихикая. Платье с лифчиком соскользнули, упав на пол, я перевернул ее в воздухе, одной рукой держа плечи, другой под коленки, с дурацким смехом бросил на кровать. Она молча боролась, смертельно серьезно, удерживая желтенькие, в тон, трусики. Я в конце концов сжалился, застонал как мог глуше, тяжело рухнул грудью на ее крепкие трепещущие бедра.
Тяжело дыша, она столкнула меня:
– Эй! Проснись!
Я не шевельнулся. Она больно, с вывертом, ущипнула под ухом, потом рванула к себе мою руку, нащупала пульс. Удостоверившись, оттолкнула меня, высвободила свои ноги, кряхтя от усилий. Глаза мои были закрыты. Заколыхалась кровать, через несколько секунд послышался тихий щелчок застежки лифчика, вскоре почти неслышное жужжание нейлоновой “молнии”, застегнутой в три приема, потом легкие шаги – я понял, что она снова обулась.
Сняла телефон с полочки у кровати, набрала городской коммутатор и нужный номер. Несколько секунд обождав, проговорила: “Порядок” – и положила трубку. Щелчок зажигалки. Усталый вдох. Запах табачного дыма. Дальнейшие звуки уведомили меня, что она отперла дверь, возможно, оставила приоткрытой для получившего сообщение о полном порядке в номере 109. Край кровати врезался мне в нижнюю часть живота.
Ноги были на ковре.
– Давай! – прошептала она. – Давай, Рик, дорогой. От телефонного звонка до визита прошло шесть-семь минут. За дверью мужской голос, мягкий и приглушенный, спросил:
– Все о'кей, детка?
– Никаких проблем.
– Отличная работа. Я просто с ужасом думал, как ты пойдешь к нему в номер. Боялся, вдруг он решит не пить. С виду такой здоровенный и сильный сукин сын, даже жутко подумать…
– Так же жутко, как мне представлять, что ты каждую ночь спишь со своей драгоценной женой Дженис, милый? – едко перебила она.
– Ты же знаешь причину.
– Да ну?
– Нет времени открывать ту же самую чертову старую банку с червями. Пенни. Давай лучше посмотрим, что тут у нас выйдет.
Он вцепился в ремень и стащил меня с кровати. Я полностью расслабился, позволяя себя ворочать, оказался в конце концов на боку с согнутыми коленями, щекой на колючем ворсе ковра. Он толкнул меня в плечо, и я медленно перекатился на спину, потом снова перевернул меня лицом вниз. Я почувствовал, как он вытаскивает из кармана брюк бумажник, отчетливо услышал, как сел на кровать. Судя по всему, крупный. Физически сильный. Голос молодой.
– Что-нибудь есть? – спросила она.
– Тут нет. А в пиджачных карманах?
– Только вон то барахло. Ничего.
– Посмотрю еще в карманах брюк.
– Может быть, что-то.., в белье, в ботинках?
– Не знаю. Если не найдем ничего, то проверю. Не нравится мне, что у этого сукина сына так мало обычной белиберды.
– Что ты хочешь сказать, дорогой?
– Обычные люди носят при себе бумаги. Записную книжку, памятки, адреса, письма, всякую ерунду. У Макги документы на взятую напрокат машину, билет на самолет до Лодердейла, ключи, водительские права, полдюжины кредиток и.., чуть больше восьмисот наличными. Вот. Возьми две по пятьдесят.
– Не надо мне этих денег!
– Надо, чтобы, он думал, будто его обокрали. Бери, черт возьми!
– Ладно. Только не понимаю, почему он должен думать…
– Не знаю, что нас ждет – выигрыш, проигрыш или ничья, в любом случае перевернем к чертям постель вверх дном, вымажем подушку помадой, обольем его твоими духами, разденем и оставим в постели. А остаток в бутылке выльем в унитаз.
– Ладно. Только, знаешь, он не похож на того, кто…
– Пенни, ради Бога!
– Ладно. Извини.
– Мы знаем, что тот был крупным мужчиной. Знаем, что не из нашего города. Знаем, что он приходил на встречу с Пайком.
Он обшарил остальные карманы. Потом она напомнила про карманы рубашки. Он опять перевернул меня на спину. Она стояла рядом. Я чуть-чуть приоткрыл глаза, только чтобы различить очертания и оценить расстояние до его наклонившейся надо мной головы, нанес крепкий удар сбоку в горло кулаком правой руки, одновременно перекатившись влево для соответствующего размаха, потом выбросил ноги, описав ими по полу широкую дугу, зацепил ее прямо под щиколотки, и она плашмя рухнула на спину с очень громким для девушки таких размеров стуком. Ее приятель перевернулся на спину, встал на колени, вскочил одновременно со мной, издавая сдавленные булькающие звуки, выпучив глаза и открыв рот. Песочные волосы, мощная шея, плечи и челюсти. Похож на линейного игрока из колледже кой команды, набравшего шесть лет спустя двадцать фунтов и сильно утратившего крепость.
Однако, повернувшись спиной к стене, он откуда-то выхватил весьма эффектный на вид вороненый револьвер и нацелился мне в живот. Я резко замер, осторожно шагнул назад, поднял руки и проговорил:
– Ну-ну, полегче. Полегче, приятель. Он закашлялся, задохнулся, помассировал горло, заговорил резким, болезненным шепотом:
– Назад, сядь на край кровати, умник. Положи обе руки на шею.
Я послушался, медленно и осторожно. Пенни еще лежала ничком на полу, с каждым вздохом издавая ужасные звуки. Колени согнуты, сжатые кулаки прижаты к груди. Падение полностью вышибло из нее дух.
Он подошел, посмотрел, и она задышала полегче. Он протянул руку, чтобы помочь сесть, но она яростно затрясла головой, не способная в данный момент ни на что больше. Подтянув к себе ноги, ткнулась лбом в колени.
– Ты говорила, на два часа, – прошептал он. – Или на три.
– Он.., наверно, невосприимчивый. Получил.., лошадиную дозу.
Не сводя с меня глаз, он пододвинул простой стул, поставил футах в пяти от меня спинкой ко мне. Сел верхом, положил на спинку короткое дуло, нацеленное мне прямо в грудь.
– Немножко поговорим, умник.
– О чем? О вашем вшивом спектакле? У меня восемь сотен, возьми их. Бери на здоровье. И проваливай.
Она встала, шагнула и снова едва не упала. С искаженным от боли лицом доковыляла до изголовья кровати и простонала:
– Коленка… – У нее выдался неудачный вечер.
– Немножко поговорим о докторе Стюарте Шермане, умник. Я нахмурился в абсолютно искреннем изумлении:
– Никогда в жизни не слышал о нем. Если это какой-нибудь вариант мошенничества, ты чересчур усложнил дело, приятель.
– А еще поговорим о твоем решении наехать на Тома Пайка. Скажешь, будто не виделся с ним сегодня?
– Я приехал навестить Мори и Бидди, дочерей Майка Пирсона, моего друга, который умер пять.., почти шесть лет назад, и тебя это дело совсем не касается.
На миг в его взгляде мелькнула растерянность. Но мне требовалось более существенное преимущество, и, помня об их небольшой весьма интимной ссоре, помня ее заявление, что со мной не было никаких проблем, я придумал дьявольский способ исправить дело.
– Я уже сказал, бери восемь сотен и проваливай. Девчонка у тебя хорошая, если цена восемь сотен, плачу, хоть она того и не стоит.
– Ну-ка, не умничай, – предупредил он, вновь обретя голос. – Парень, умничать я собираюсь в последнюю очередь. У меня голова раскалывается от той дряни, которую она сыпанула в спиртное. Мы немножечко покувыркались, да ее это не успокоило, она захотела отправиться в какой-то салун. Сказала, потом вернемся. Ну, я стал одеваться, а ей захотелось выпить. Налил два стакана, свой выпил, вижу, она одевается и как-то странно на меня смотрит. Больше ничего не видел, просто стало темно.
– Он все врет! Не было ничего подобного, милый! Я удивленно вздернул брови, прикинулся, будто до меня медленно начало доходить, и кивнул:
– О'кей. Если она твоя, парень, стало быть, я все выдумал и не было ничего подобного. Ничего не было.
Безобразно кривя рот, не сводя с меня пристальных глаз, он набросился на нее:
– Ты ведь не рассчитывала, что он очнется? Не рассчитывала, что расскажет? Слегка развлекаешься на стороне, крошка?
– Прошу тебя! – взмолилась она. – Пожалуйста, не верь. Он старается…
– Я стараюсь быть вежливым и любезным, – вставил я. – Ничего не было. Годится, Пенни?
– Прекрати! – закричала она.
– Возможно, единственный способ не дать мне пустить в ход револьвер – доказать, что было. Расскажи что-нибудь, чего ты иначе не мог бы знать, умник.
– Светло-желтые лифчик и трусики с белыми кружевами. Вверху на грудях очень слабые, маленькие, но многочисленные веснушки. Коричневое родимое пятно размером, наверно, чуть меньше десяти центов на два дюйма ниже левого соска, ближе к середине, как часовая стрелка на цифре семь. А когда она кончила, назвала меня Риком. Если ты не Рик, совсем плохи твои дела.
Кровь схлынула с его лица. Он не просто перевел на нее взгляд, но и голову повернул.
Она задохнулась и взвизгнула по-щенячьи:
– Да он это увидел, когда… Я… Он…
– Ах ты, сучка дешевая, – выпалил он срывающимся голосом. – Грязная нетерпеливая шлюха. Ты…
К этому моменту он отвернулся настолько, что я смог застать его врасплох, вложив в удар массу энергии, надежды, тревоги, так как со спинки стула торчало крошечное дуло. Ударил так сильно, что онемели пальцы, так сильно, что выбил оружие. Револьвер взлетел над его головой, ударился в стену, отскочил, закрутился на ковре. Он быстро среагировал, бросился, даже достал его, но я уже пришел в движение, изготовился, правильно развернулся, нашел хорошую точку опоры и всадил правый кулак в самый центр треугольника, образованного горизонталью ремня и двумя нисходящими кривыми грудной клетки. Он испустил громкое “уф-ф-ф”, звучно сел на пол футах в четырех от того места, где стоял, закатил глаза, повалился, как “Рэггеди Энди”[10]. Я подхватил револьвер, опустился рядом на колени, проверил сердце и дыхание. Выделившееся от ощущения опасности большое-пребольшое количество адреналина ускорило мою реакцию, а в том месте, когда я вломил ему, находится важный нервный узел, так что нервная система могла получить шок вплоть до остановки дыхания и фибрилляции сердечной мышцы.
Уловив краем глаза движение, я поймал девушку в тот самый миг, когда она протягивала руку к двери. Швырнул назад в комнату, забыв про ее больное колено. Она упала, покатилась, попыталась встать, легла, скорчившись, на пол, тихо, глухо, безнадежно всхлипывая.
Рик был чересчур опасным противником, чтобы с ним можно было валять дурака, поэтому я нашел пару проволочных вешалок, оставшихся в шкафу вместе с деревянными, вставленными в мерзкие металлические щелки, чтоб их не украли. Распрямив одну, схватил левой рукой его оба запястья, придержал конец проволоки большим пальцем и быстро крепко закрутил руки проволокой, насколько хватило длины, согнул оба конца и заправил внутрь. Чертовски эффективное приспособление. И времени на изготовление много не требуется.
Подошел к девушке, поднял, посадил на край кровати. Она села, хныча, как слабоумный ребенок, а я присел и осмотрел колено, крепкое, хорошей формы, начинавшее распухать изнутри, прямо под чашечкой.
– Я л-люблю его, – выдавила она. – Это.., гадость.., ужасная мерзость… Вранье, жуткое, гадкое…
Я подобрал свалившийся с нее парик. Она оказалась песочно-рыжей, с небрежной короткой стрижкой. Лицо стало пропорциональнее без парика, но накрашенные глаза, особенно при растекшейся по щекам туши, выглядели смехотворно.
– Гнусно.., гнусно.., гнусно… – стонала она.
– Однако в обыске и в моем отравлении нет ничего гнусного и поганого? Пойди смой всю дрянь с мордочки, девушка. Вдобавок, если я соврал, то, может быть, оказал тебе неплохую услугу. Он никогда не бросит Дженис и не женится на тебе.
Встав с моей помощью, она захромала в ванную, внезапно замерла, неподвижно, потом оглянулась и вытаращила на меня глаза:
– М-мы говорили про Джен… Дженис ср…сразу после его прихода! Так ты.., просто прикидывался… Все время знал?
– Пойди умой грязную мордашку, детка.
Когда она закрыла за собой дверь, я опустошил карманы Рика, разложил найденное на столе и стал рассматривать на свету.
Документы ошеломили и насторожили меня. Я оглушил и связал Ричарда Хейслоу Холтона, адвоката, члена окружного комитета Демократической партии, почетного шерифа Флориды, бывшего президента Молодежной торговой палаты, обладателя массы кредитных карточек, члена практически каждой организации, от Союза защиты гражданских свобод до клуба “На службе общества”, от “Клуба куотербэков” до Лиги футбольных фанатов, от Симфонической ассоциации до Ассоциации прокуроров.
При нем были цветные фотографии стройной темноволосой улыбающейся женщины и двух мальчиков разного возраста, одному около года, другому лет шесть. Не следует без особой надобности раздражать любого члена любой местной силовой структуры, занимающего в ней солидное положение. У меня было предчувствие, что очнется он в крайней степени раздражения.
Пенни вышла из ванной с чисто вымытым лицом. Она отклеила длинные черные ресницы и где-то бросила. Плакать перестала, но пребывала в трагическом и унылом состоянии.
Как раз в этот миг господин адвокат издал стон и попробовал сесть. Считая полезным произвести на обоих небольшое, но незабываемое впечатление, я подошел, схватил его, вздернул и бросил в черное кресло. Будучи крупным, мясистым, он испытывал потрясение и изумление. Я, конечно, проделал все это без всяких усилий. В результате заныли задние зубы, расплющились позвонки, руки выскочили из суставов, образовалась двойная грыжа, но, Богом клянусь, я справился без заметных усилий.
– Вот теперь можно мило беседовать, – заключил я.
– ., твою …, в!.. – отвечал он.
Я дружелюбно улыбнулся:
– Может, мне позвонить миссис Холтон, предложить ей прийти составить нам компанию? Может, она нам поможет разговориться?
И мы мило побеседовали.
Глава 8
Оказалось, что мисс Пенни Верц была преданной и старательной медсестрой в кабинете некоего доктора Стюарта Шермана, который вел общую медицинскую практику, но имел и особые интересы, нередко склонявшие его к пренебрежению основной работой.
В начале июня, три месяца назад, доктор Шерман пришел в кабинет субботним вечером. Пенни знала, что он спешит привести в порядок записки для завершения наброска статьи о применении искусственного сна в лечении зависимости от барбитуратов.
Доктор, вдовец лет пятидесяти пяти, имевший живущих в других штатах взрослых женатых детей, жил один в небольшой квартире. Некоторые исследования проводил там, остальные – в задней комнатке при своем небольшом кабинете. Тело обнаружили только после прихода на службу Пенни в обычное время, в десять утра, в понедельник.
Оно лежало на столе в процедурной, с закатанным на левой руке рукавом белой рубашки. Резиновый жгут, который, видимо, перетягивал левую руку над локтем, чтобы легче было попасть в вену, был распущен, но остался на месте, придавленный рукой. На столе стоял пустой пузырек и пустой шприц с иглой для инъекций. И в маленьком пузырьке с резиновой пробкой, и в шприце присутствовали следы морфина. Сейф с наркотическими препаратами был открыт. Ключ лежал у доктора в кармане. На шприце и на пузырьке обнаружили его фрагментарные отпечатки. За пустым пузырьком валялся кусочек хирургической ваты со следами крови, растворенными в спирте. Проведенное окружным медицинским экспертом вскрытие показало, что смерть, с достоверной медицинской определенностью, наступила от сильной передозировки морфина. По свидетельству Пенни, ничего больше из сейфа с наркотиками не пропало, равно как и из других запасов лекарств, используемых для лечения пациентов. Она не могла лишь сказать, исчезло ли что-нибудь из задней комнатки, где хранились препараты, специально заказанные доктором Шерманом для экспериментальной работы.
Входную дверь отперла Пенни, придя на работу.
К тому времени я уже развязал Рика Холтона. Он вел себя гораздо лучше, а проволочные путы причиняют боль.
– Одно время, – рассказывал он, – я был помощником генерального прокурора здесь, в округе Кортни. Вышло так, что генеральному прокурору достался целый судебный округ из пяти административных округов, поэтому он поставил в каждом помощника прокурора. Должность выборная. Я решил больше не баллотироваться. Государственный прокурор сейчас тот же самый, Бен Гаффнер. Я, как только услышал о предположительном самоубийстве Стью Шермана, в тот же день сказал Бену, что просто никогда этому не поверю. Ну, черт возьми, сделали аутопсию, шериф Тарк провел расследование, передал дело Гаффнеру, и Бен объявил: мол, ничто в мире не заставит его себя выставить полной задницей, пытаясь представить Большому жюри присяжных что-нибудь, кроме самоубийства, которое, по его мнению, и произошло.
– Доктор не мог покончить с собой! – вставила Пенни.
– и я так же думал, – подтвердил Рик. – Поэтому после закрытия дела решил потратить свободное время на расследование. Бен дал неофициальное благословение. Когда я впервые расспрашивал Пенни, выяснилось, что у нее точно такое же мнение.
Значит, вот каким образом начался их роман. Из услышанного во время притворной отключки я понял, что был он несладким. А сейчас они очень натянуто друг с другом держались, затаив приятное чувство обиды.
Считая натянутость их отношений помехой в общении со мной, я решил снять их с крючка и сказал Холтону, что, почуяв неладное по вкусу джина, хотел заставить ее хорошенько струхнуть и, возможно, внушить, как опасно порой выдавать себя за проститутку. А для этого стащил платье и лифчик.
– Она здорово сопротивлялась, – добавил я. Он несколько повеселел:
– Ясно. Значит, вы меня заставили разозлиться до чертиков, чтобы я отвлекся от вас. Неплохо, Макги.
– Будь мне известно о вашей принадлежности к адвокатуре и членстве во всех клубах города, я не стал бы на вас набрасываться. Только выхода не было, а калибр у вас очень опасный. Но почему вы пришли ко мне? Я уже говорил, что никогда даже не слышал про доктора.
И он изложил обобщенные результаты расследования, демонстрируя методичность и профессиональное знание правил дачи свидетельских показаний. С помощью Пенни он нашел двух человек, видевших, как в субботу из кабинета доктора Шермана поздно вечером выходил очень высокий мужчина. По словам одного, в одиннадцать тридцать. По словам другого, вскоре после полуночи. Пенни знала, что доктор, работая над исследовательским проектом, не отвечает на телефонные звонки. Автоответчик в тот вечер не зарегистрировал никаких звонков. Один из свидетелей заметил, что мужчина сел в стоявшую поперек улицы темно-синюю или черную машину, с виду новую, и уехал. Свидетелю показалось, что номера на машине флоридские, но число перед дефисом однозначное, а не двузначное, как полагается в округе Кортни. Рик собрал показания и занес в свое личное досье.
– А при чем здесь Том Пайк? – спросил я.
– Я искал мотив. Пару раз слышал, будто Стью умер в дьявольски неподходящий для Тома момент, мол, из-за этого он может здорово погореть на некоторых своих сделках, и думаю, не прикончил ли кто-нибудь доктора, просто чтобы напакостить Тому. Понимаете, Шерман был семейным врачом Пайков, и, когда Том два года назад открыл “Девелопмент анлимитед”, Стью вложил туда много денег. Он всегда хорошо зарабатывал вдобавок к оставленному женой после ее смерти три года назад. Том дал Стью и другим участникам первых сделок несколько замечательных шансов. Прибыль поистине фантастическая. Деньги всегда хороший мотив. Поэтому я долго беседовал с Томом. Сначала он мне ничего не хотел говорить, заявлял, что все отлично. А как понял, к чему я клоню, страшно забеспокоился и раскололся. Доктору полностью принадлежали три больших участка земли к востоку от города. Том работал над четвертой сделкой, и Стью предварительно договорился занять в банке крупную сумму, предложив в качестве обеспечения свои первые три участка. Заручившись согласием банка, Том пошел дальше и сколотил группу для четвертой сделки. Теперь он не только попал в суровый переплет с этой сделкой, но вдобавок из-за налога на недвижимость вмешалось налоговое управление, заморозило собственность доктора на три других участка и фактически может издать приказ об их продаже ради уплаты этого налога. По словам Тома, Шерман не мог выбрать более неудачный момент – не только в смысле спасения собственной недвижимости, но и в смысле возможных последствий для остальных участников всех четырех синдикатов. Сказал, придется влезть в долги, чтобы спасти все дело от полного развала.
– Полагаю, ему это удалось.
– Говорят, будто выкарабкался, но ему это дорого стоило. По правде сказать, сыновья Стью пытались принять против Тома какие-то меры, потому что осталось гораздо меньше, чем они думали. Однако юридических оснований не оказалось. Я спросил Тома, не мог ли кто-то убить доктора, чтобы погубить сделки. Эта мысль адски его потрясла. Сказал, можно было бы нескольких заподозрить в подобном желании, но они никак не могли знать, больно ли это его ударит. Согласился, что самоубийство доктора кажется весьма сомнительным, но других версий у него нет.
– И какой-то высокий мужчина поднажал на Тома?
– Странный случай, из тех, что могут иметь значение, а могут и не иметь. В конце августа Том снял с одного из своих счетов двадцать тысяч наличными. Многие сделки с недвижимостью оплачиваются наличными, так что тут нет ничего необычного. Сумма мне стала известна после осторожной проверки через одного приятеля уже после этого случая. Один мой партнер адвокат заказал ко дню рождения двенадцатилетнего сына большой рефлекторный телескоп, который по его просьбе доставили в офис, установил его там на треноге, направил из окна на торговую площадь в другом квартале и принялся забавляться, меняя линзы. Выбрал мощностью в двести сорок, то есть расстояние до всего, находившегося за двести сорок ярдов, оптически сокращалось до ярда. Сфокусировал телескоп на одинокой машине на пустом участке стоянки, а когда четко и ясно ее разглядел, обнаружил стоявшего возле нее Тома Пайка и полюбопытствовал, кого это Том поджидает. Тут подъехала другая машина, из нее вышел высокий мужчина, которого мой коллега, по его утверждению, никогда раньше не видел. Сильно загорелый, обветренный, в белой спортивной рубашке и в брюках цвета хаки. Том протянул незнакомцу коричневый конверт. Тот открыл его, вытащил пачку банкнотов, пересчитал большим пальцем. Мой партнер отлично видел достоинство купюр. Потом мужчина бросил коричневый конверт в свою машину, вынул белый конверт, отдал Пайку, а Том его так быстро спрятал, что мой партнер не совсем успел разглядеть. Он рассказал мне об этом через пару дней. Мы обсуждали дело о разводе, над которым работали, и он заметил, что хорошо бы воспользоваться телескопом, сообщив, как следил за Томом. Можно придумать кучу объяснений. Может, это расплата наличными засделку с землей для ранчо или для пастбища. Может, он покупал предварительную информацию у дорожного инженера. Но может быть, именно тот высокий мужчина был тем вечером в кабинете Стью и каким-то образом причастен к произошедшему.
В начале июня, три месяца назад, доктор Шерман пришел в кабинет субботним вечером. Пенни знала, что он спешит привести в порядок записки для завершения наброска статьи о применении искусственного сна в лечении зависимости от барбитуратов.
Доктор, вдовец лет пятидесяти пяти, имевший живущих в других штатах взрослых женатых детей, жил один в небольшой квартире. Некоторые исследования проводил там, остальные – в задней комнатке при своем небольшом кабинете. Тело обнаружили только после прихода на службу Пенни в обычное время, в десять утра, в понедельник.
Оно лежало на столе в процедурной, с закатанным на левой руке рукавом белой рубашки. Резиновый жгут, который, видимо, перетягивал левую руку над локтем, чтобы легче было попасть в вену, был распущен, но остался на месте, придавленный рукой. На столе стоял пустой пузырек и пустой шприц с иглой для инъекций. И в маленьком пузырьке с резиновой пробкой, и в шприце присутствовали следы морфина. Сейф с наркотическими препаратами был открыт. Ключ лежал у доктора в кармане. На шприце и на пузырьке обнаружили его фрагментарные отпечатки. За пустым пузырьком валялся кусочек хирургической ваты со следами крови, растворенными в спирте. Проведенное окружным медицинским экспертом вскрытие показало, что смерть, с достоверной медицинской определенностью, наступила от сильной передозировки морфина. По свидетельству Пенни, ничего больше из сейфа с наркотиками не пропало, равно как и из других запасов лекарств, используемых для лечения пациентов. Она не могла лишь сказать, исчезло ли что-нибудь из задней комнатки, где хранились препараты, специально заказанные доктором Шерманом для экспериментальной работы.
Входную дверь отперла Пенни, придя на работу.
К тому времени я уже развязал Рика Холтона. Он вел себя гораздо лучше, а проволочные путы причиняют боль.
– Одно время, – рассказывал он, – я был помощником генерального прокурора здесь, в округе Кортни. Вышло так, что генеральному прокурору достался целый судебный округ из пяти административных округов, поэтому он поставил в каждом помощника прокурора. Должность выборная. Я решил больше не баллотироваться. Государственный прокурор сейчас тот же самый, Бен Гаффнер. Я, как только услышал о предположительном самоубийстве Стью Шермана, в тот же день сказал Бену, что просто никогда этому не поверю. Ну, черт возьми, сделали аутопсию, шериф Тарк провел расследование, передал дело Гаффнеру, и Бен объявил: мол, ничто в мире не заставит его себя выставить полной задницей, пытаясь представить Большому жюри присяжных что-нибудь, кроме самоубийства, которое, по его мнению, и произошло.
– Доктор не мог покончить с собой! – вставила Пенни.
– и я так же думал, – подтвердил Рик. – Поэтому после закрытия дела решил потратить свободное время на расследование. Бен дал неофициальное благословение. Когда я впервые расспрашивал Пенни, выяснилось, что у нее точно такое же мнение.
Значит, вот каким образом начался их роман. Из услышанного во время притворной отключки я понял, что был он несладким. А сейчас они очень натянуто друг с другом держались, затаив приятное чувство обиды.
Считая натянутость их отношений помехой в общении со мной, я решил снять их с крючка и сказал Холтону, что, почуяв неладное по вкусу джина, хотел заставить ее хорошенько струхнуть и, возможно, внушить, как опасно порой выдавать себя за проститутку. А для этого стащил платье и лифчик.
– Она здорово сопротивлялась, – добавил я. Он несколько повеселел:
– Ясно. Значит, вы меня заставили разозлиться до чертиков, чтобы я отвлекся от вас. Неплохо, Макги.
– Будь мне известно о вашей принадлежности к адвокатуре и членстве во всех клубах города, я не стал бы на вас набрасываться. Только выхода не было, а калибр у вас очень опасный. Но почему вы пришли ко мне? Я уже говорил, что никогда даже не слышал про доктора.
И он изложил обобщенные результаты расследования, демонстрируя методичность и профессиональное знание правил дачи свидетельских показаний. С помощью Пенни он нашел двух человек, видевших, как в субботу из кабинета доктора Шермана поздно вечером выходил очень высокий мужчина. По словам одного, в одиннадцать тридцать. По словам другого, вскоре после полуночи. Пенни знала, что доктор, работая над исследовательским проектом, не отвечает на телефонные звонки. Автоответчик в тот вечер не зарегистрировал никаких звонков. Один из свидетелей заметил, что мужчина сел в стоявшую поперек улицы темно-синюю или черную машину, с виду новую, и уехал. Свидетелю показалось, что номера на машине флоридские, но число перед дефисом однозначное, а не двузначное, как полагается в округе Кортни. Рик собрал показания и занес в свое личное досье.
– А при чем здесь Том Пайк? – спросил я.
– Я искал мотив. Пару раз слышал, будто Стью умер в дьявольски неподходящий для Тома момент, мол, из-за этого он может здорово погореть на некоторых своих сделках, и думаю, не прикончил ли кто-нибудь доктора, просто чтобы напакостить Тому. Понимаете, Шерман был семейным врачом Пайков, и, когда Том два года назад открыл “Девелопмент анлимитед”, Стью вложил туда много денег. Он всегда хорошо зарабатывал вдобавок к оставленному женой после ее смерти три года назад. Том дал Стью и другим участникам первых сделок несколько замечательных шансов. Прибыль поистине фантастическая. Деньги всегда хороший мотив. Поэтому я долго беседовал с Томом. Сначала он мне ничего не хотел говорить, заявлял, что все отлично. А как понял, к чему я клоню, страшно забеспокоился и раскололся. Доктору полностью принадлежали три больших участка земли к востоку от города. Том работал над четвертой сделкой, и Стью предварительно договорился занять в банке крупную сумму, предложив в качестве обеспечения свои первые три участка. Заручившись согласием банка, Том пошел дальше и сколотил группу для четвертой сделки. Теперь он не только попал в суровый переплет с этой сделкой, но вдобавок из-за налога на недвижимость вмешалось налоговое управление, заморозило собственность доктора на три других участка и фактически может издать приказ об их продаже ради уплаты этого налога. По словам Тома, Шерман не мог выбрать более неудачный момент – не только в смысле спасения собственной недвижимости, но и в смысле возможных последствий для остальных участников всех четырех синдикатов. Сказал, придется влезть в долги, чтобы спасти все дело от полного развала.
– Полагаю, ему это удалось.
– Говорят, будто выкарабкался, но ему это дорого стоило. По правде сказать, сыновья Стью пытались принять против Тома какие-то меры, потому что осталось гораздо меньше, чем они думали. Однако юридических оснований не оказалось. Я спросил Тома, не мог ли кто-то убить доктора, чтобы погубить сделки. Эта мысль адски его потрясла. Сказал, можно было бы нескольких заподозрить в подобном желании, но они никак не могли знать, больно ли это его ударит. Согласился, что самоубийство доктора кажется весьма сомнительным, но других версий у него нет.
– И какой-то высокий мужчина поднажал на Тома?
– Странный случай, из тех, что могут иметь значение, а могут и не иметь. В конце августа Том снял с одного из своих счетов двадцать тысяч наличными. Многие сделки с недвижимостью оплачиваются наличными, так что тут нет ничего необычного. Сумма мне стала известна после осторожной проверки через одного приятеля уже после этого случая. Один мой партнер адвокат заказал ко дню рождения двенадцатилетнего сына большой рефлекторный телескоп, который по его просьбе доставили в офис, установил его там на треноге, направил из окна на торговую площадь в другом квартале и принялся забавляться, меняя линзы. Выбрал мощностью в двести сорок, то есть расстояние до всего, находившегося за двести сорок ярдов, оптически сокращалось до ярда. Сфокусировал телескоп на одинокой машине на пустом участке стоянки, а когда четко и ясно ее разглядел, обнаружил стоявшего возле нее Тома Пайка и полюбопытствовал, кого это Том поджидает. Тут подъехала другая машина, из нее вышел высокий мужчина, которого мой коллега, по его утверждению, никогда раньше не видел. Сильно загорелый, обветренный, в белой спортивной рубашке и в брюках цвета хаки. Том протянул незнакомцу коричневый конверт. Тот открыл его, вытащил пачку банкнотов, пересчитал большим пальцем. Мой партнер отлично видел достоинство купюр. Потом мужчина бросил коричневый конверт в свою машину, вынул белый конверт, отдал Пайку, а Том его так быстро спрятал, что мой партнер не совсем успел разглядеть. Он рассказал мне об этом через пару дней. Мы обсуждали дело о разводе, над которым работали, и он заметил, что хорошо бы воспользоваться телескопом, сообщив, как следил за Томом. Можно придумать кучу объяснений. Может, это расплата наличными засделку с землей для ранчо или для пастбища. Может, он покупал предварительную информацию у дорожного инженера. Но может быть, именно тот высокий мужчина был тем вечером в кабинете Стью и каким-то образом причастен к произошедшему.