– Сегодня у нас четверг.
– Совершенно верно. – Доунс сказал Джеку, сколько он будет получать каждую неделю. Протянул ему густо исписанный лист бумаги. – Тебя это устраивает?
– Где мне расписаться?
Покончив с формальностями, Джек поехал в поместье.
Столбы, к которым крепились кованые ворота, поднимались на тридцать пять метров. В обе стороны уходил десятиметровый оштукатуренный забор. Сторожка скорее напоминала административное здание в пригороде.
– Здесь Волшебная страна? – спросил Джек охранника в бело-синей униформе.
– Ты не ошибся, – ответил охранник. – А пропуск у тебя есть?
– Да, – Джек протянул охраннику ламинированный прямоугольник. – Винни-Пух потерял, а я нашел.
Розовый цвет пропуска, как объяснил Доунс, указывал, что он – наемный работник.
В миле от ворот, на холме, возвышался особняк. Под синим шифером крыши белые стены сверкали в солнечном свете, словно улыбка киноактера. Над крышей реяли на ветру несколько бело-синих флагов.
Охранник сказал, как найти автостоянку.
– Поезжай прямо туда, – предупредил он. – Я позвоню. Тебя будут ждать через шесть минут. Максимальная разрешенная скорость – тридцать миль в час.
– А что мне делать с выхлопом? Охранник улыбнулся:
– Собирай в полиэтиленовый мешок.
Когда Джек въехал в ворота, ему сразу вспомнился разговор с Алексом Блейром. Он же сказал, что не женат и ничем не связан, так что готов поехать за границу.
Едва он оказался на территории Виндомии, у него возникло ощущение, что он попал в чужую страну. Совсем чужую.
«Наверное, таким Бог создал бы мир, если б у Него были деньги», – подумал Джек.
Со стороны особняка ехала машина, каких в натуре видеть Джеку не доводилось: «Инфинити» с удлиненным корпусом.
На заднем сиденье сидела женщина средних лет в красивой шляпке. Она держала у носа платок. Плакала?
Лимузин проскользнул мимо со скоростью тридцать миль в час.
«Ух, – сказал себе Джек. – Здесь, пожалуй, не стоит принимать яблок от женщин, а не то меня сразу отправят далеко на восток…»
Джек собирал грязь со дна бассейна через длинную металлическую трубу, шлангом соединенную с компрессором.
Ему уже надоело хлопанье огромных флагов, развевающихся над особняком.
Кроме них двоих, у бассейна никого не было.
– Привет.
– Доброе утро, мисс.
– Позволь-ка взглянуть сзади на твою ногу.
– Это входит в мои обязанности?
– Повернись.
Джек повернулся.
Он знал, что она хочет посмотреть на маленький синий глаз, вытатуированный на его левой ноге.
– То-то мне показалось, что я тебя уже видела.
– Такое со мной случается. Даже слишком часто.
Она еще долго смотрела на Джека, потом вылезла из бассейна.
– Флетч.
– Джек Фаони, мисс. Рад, что запомнили меня, мисс.
– А можно было забыть? – низкий, приятный голос.
– Я не забыл.
– В ту ночь мы отлично повеселились.
– Да, мисс.
– Все было так хорошо. А гитару ты привез?
– Да, мисс.
– Ты здесь работаешь?
– Да, мисс.
– Когда ты приехал?
– Вчера вечером, мисс.
Стоя в метре от него, она посмотрела на особняк.
– Я думала, ты назовешься моим кузеном.
Джек понизил голос:
– Ничего бы не вышло. Для этого мне пришлось бы заранее встречаться с тобой, узнавать массу подробностей о твоей семье…
– И ты решил, что лучше наняться на работу, чем быть гостем?
– Так у меня больше свободы. Не нужно двадцать четыре часа в сутки источать вежливость. Я, случается, пукаю.
– Вот это ты загнул.
Шана Штауфель уселась в шезлонг в двух метрах от Джека. Он продолжал работать, стоя спиной к ней. И они продолжали разговаривать, полушепотом.
– Хорошо, что ты смог приехать.
– Я только не понимаю, зачем?
– Как я и говорила, тут творится что-то странное. У людей, которые здесь живут, есть все: приятная внешность, ум, здоровье, престиж, любой их каприз тут же выполняется, и при этом напряжение столь велико, что его можно пилить пилой.
– Не зря утверждают, что на богатых не угодишь.
– Я хочу сказать, Джек, что жестокость, ненависть, неудовлетворенность направлены на одного человека.
– Кого же?
– Честера Редлифа:
– Капитана корабля.
– Я боюсь, что напряженность перерастает в насилие. Скрытое насилие.
– Давно ты здесь?
– Десять дней. Сначала я подумала, что все обожают старика, добродушно над ним подшучивают. Потому что шептаться они начинали, как только он уже не мог их услышать Но потом я поняла, что никаким добродушием и не пахнет. Если и шутили, то зло. Для них Честер говорит не то, делает не так. Если он скажет, что сегодня вторник, все хмыкают и пожимают плечами и твердят, что сегодня – понедельник или среда, хотя на самом деле – вторник. Надеюсь, ты меня понимаешь. Это несправедливо.
– Кто эти «все»?
– Его жена. Его дети. Он много работает, не выезжая из поместья, но у него есть аэропорт, здесь же живут его ближайшие помощники. Взять, к примеру, его заместителя Эрика Бьювилля. Ситуация аналогичная. В лицо одни улыбки, за глаза – та же ненависть.
– Доктор Редлиф – гений. Напрасно ты думаешь, что окружающие могут понять гения. Разумеется, без трений не обойтись.
– Говорю тебе, добром это не кончится. Ты же знаешь, когда варишь яйца или спагетти, а в кастрюле слишком много воды или горелка чересчур раскалена, кипящая вода перехлестывает через край.
– Да, я как-то сжег спагетти.
– Если не уменьшить расход газа, вода выплеснется, испачкает плиту, зальет горелку. Здесь то же самое. Вода уже начинает перехлестывать через край.
– Что ты подразумеваешь под «скрытым насилием»? Что-то определенное?
– Да.
Он услышал, как она тяжело вздохнула.
– Так что же?
– Каждое утро, на рассвете, Честер мчится по холмам на своем огромном жеребце. Скорее всего таким способом он снимает накопившееся напряжение. Утром того дня, когда я позвонила тебе, когда он выезжал из конюшни, жеребец упал замертво. Говорят, он умер от сердечного приступа.
– Лошади умирают от сердечных приступов.
– Трехлетний жеребец? Я думаю, его отравили.
– Доказательства?
– Честер отказался сдать кровь жеребца на анализ. Думаю, он не хочет знать, что жеребца отравили. Лучи летнего солнца жгли Джеку плечи.
– Немного.
– У Честера есть маленький коттедж в лесу. Он называет его «Домик для раздумий». Каждый день ровно в четыре он уединяется там на полчаса. Размышляет, слушая Гайдна. Вчера в самом начале пятого коттедж взорвали. Его разнесло по бревнышкам. Нам сказали, что взорвался обогреватель.
– Обогреватель? – Весь в поту, Джек искоса глянул на солнце. – Кому нужен обогреватель в такую жару?
– И я о том же.
– С этим кто-нибудь разбирается?
– Я.
– Как я понимаю, в тот момент доктора Редлифа в коттедже не оказалось.
– Он туда ехал, но сломалась передняя ось джипа.
– Гм-м. Если бы передняя ось сломалась на обратном пути, он мог бы получить травму.
– Скорее всего погиб бы. Там же проселок, очень извилистый, местами проходит по самому обрыву. А вчера еще прошел дождь.
– Ты насчитала три возможные попытки покушения на его жизнь.
– Была и четвертая, этим утром. До рассвета Честер пьет кофе в маленькой комнате, примыкающей к спальне. В то утро он обнаружил, что штепсель вытащен из розетки. И мокрый. Естественно, он взялся за провод, чтобы вставить штепсель в розетку. Но кто-то снял с провода изоляцию.
– Откуда тебе это известно?
– Он пожаловался, что утром остался без кофе.
– Бывают совпадения.
– Но не так много.
– Я заметил, ты зовешь его Честер.
– Да.
– Ты же его будущая невестка. Вроде бы тебе следует называть его доктор Редлиф, профессор Редлиф.
– Я познакомилась с Честером до того, как встретила Чета.
– О?
– Когда он ездил в Европу, я работала у него переводчиком.
– Путешествовала с ним?
– С его свитой. Я сопровождала его на культурные мероприятия и светские приемы. Мне сказали назвать его Честер. Он полагал, что обращение доктор или профессор возведет барьер между ним и другими гостями.
– Понятно.
– В Виндомию я приехала этой весной вместе с его командой. Он вел переговоры с немецкими и скандинавскими промышленниками и министрами. Тогда я и встретила Чета.
– Любовь с первого взгляда?
– Я увидела, что ты остановил свой выбор на журналистском расследовании, и подумала, а почему бы тебе не позвонить? Я не знаю, что мне делать. Я волнуюсь. – Она помолчала. – Извини, воспользовалась нашим знакомством, пусть и очень коротким.
– Я тоже не знаю, чем я могу помочь тебе, – ответил Джек. – Не могу я мельтешить у него перед глазами, проверяя пульс его жеребца и втыкая в розетку штепсель кофеварки.
– Разве репортеры, занимающиеся расследованием, не расследуют?
– Теперь я сожалею, что прибыл сюда не гостем. Я слишком далеко как от него, так и от родственников.
– Что-то менять уже поздно.
– Доктор Редлиф – профессор физики. Он наверняка изучал теорию вероятности. Что он сам думает об этих совпадениях?
– Он все отметает Однако какие-то мысли у него все-таки возникают.
– Как я понимаю, он человек привычки?
– Живет по часам. У него есть распорядок, которому он и следует, минута в минуту. У него идеальная самодисциплина.
– Это опасно. Если у тебя будет возможность поговорить с ним, предложи ему менять распорядок дня. Пусть его появления в тех или иных местах станут менее предсказуемыми.
– Есть ли смысл просить зебру снять полосатую пижаму?
– Или предложи ему ненадолго уехать из Виндомии.
– Здесь его дом. Его лаборатория. Его сотрудники. Все его игрушки. Увезти его отсюда – все равно что вынуть начинку из пирожка.
– Он наверняка должен что-то знать. И непременно примет какие-то меры. И здесь ему нужны куда более серьезные помощники, чем я.
– Он оберегает семью.
– Это я заметил.
– Не думаю, что он позволит хоть в чем-то обвинить родственников, даже заподозрить.
– Но ты, человек посторонний, встревожена.
– Вероятно, я здесь для того, чтобы родственники узнали меня, я – их, чтобы я узнала на практике, каково жить в Виндомии…
– Так тебе здесь нравится?
– А кому нет? – Она выдержала паузу. – У меня-то семьи не было. Отец женился четыре раза, мать трижды выходила замуж. Он – адвокат в Олбани. Берется за любые дела. Вождение в пьяном виде, подделка документов. Знает, кому и сколько надо дать в суде. Мать теперь целыми днями сидит на диване, уставившись в никуда. Сестра перепробовала все наркотики, какие только поступают из Южной Америки. Брат в тюрьме. За изнасилование. В моей семье никто не знал, что такое дисциплина. Кроме меня. Я – исключение.
– Ты уважаешь дисциплину?
– Да.
– А потому восхищаешься доктором Редлифом?
– Естественно. В нем есть все, что должно быть в мужчине.
– И ты любишь Чета?
– Наблюдая, слушая, ты не сможешь выяснить, кто за всем этим стоит, кому это выгодно?
– Я в этом сомневаюсь. Все, кто здесь живет, знает поместье куда лучше меня. Всем известен его распорядок дня и ночи. – Джек повернулся к огромному особняку. – Я и представить себе не мог, что он такой большой. Я, конечно, предполагал, что меня ждет, но это уже перебор. Через несколько минут у меня встреча с секретарем доктора Редлифа, а я знать не знаю, где ее искать. И спросить не у кого.
– Она в административном корпусе, около аэропорта. Возьми велосипед.
– А где карта?
– Тебе ее не дали?
– Наверное, не хотели, чтобы я путешествовал по поместью.
– А ты попытаешься?
– Я буду наблюдать. Слушать. И думать.
Мужчина лет двадцати пяти, в одних плавках, появился у бассейна. Стройный, мускулистый. Помахал рукой Шане.
– Едва ли я что-нибудь выясню.
Мужчина взобрался на верхнюю площадку вышки для прыжков. Без задержки прыгнул, двойной винт спиной вперед, вошел в воду практически без брызг.
– Это Чет? – спросил Джек.
– Да. На выпускном вечере в университете выступал с речью от курса, лучший четвертной студенческого первенства.
– Я ожидал чего-то другого.
– Получил приглашение от Национальной футбольной лиги. Разумеется, он может купить себе целую команду. Оксфорд предложил ему стипендию аспиранта.
– Может, он купить Оксфорд?
– Если его папочка поставит в договоре вторую подпись.
Непринужденно, словно продолжая плыть, Чет выскочил из бассейна, встал, широко расставив ноги, набычившись. С него капала вода.
– Пора идти, – бросил он Шане. Вроде бы он не заметил, что Джек и Шана разговаривали.
– Куда?
– Ты слишком долго сидишь на солнце.
– Отдыхаю после заплыва. Я тут лишь несколько минут.
Чет протянул Шане руку, повернулся к Джеку. Оценивающе оглядел его с ног до головы.
– Хорошо. – Шана лениво поднялась с шезлонга.
Уходя от бассейна, Шана и Чет держались на расстоянии метра друг от друга. Чет говорил о каком-то танцевальном па. В какой-то момент показал, о чем, собственно, речь.
У ворот Чет оглянулся.
Нахмурившись, Джек вновь принялся чистить дно бассейна. От взгляда Чета ему стало не по себе.
Глава 6
Глава 7
– Совершенно верно. – Доунс сказал Джеку, сколько он будет получать каждую неделю. Протянул ему густо исписанный лист бумаги. – Тебя это устраивает?
– Где мне расписаться?
Покончив с формальностями, Джек поехал в поместье.
Столбы, к которым крепились кованые ворота, поднимались на тридцать пять метров. В обе стороны уходил десятиметровый оштукатуренный забор. Сторожка скорее напоминала административное здание в пригороде.
– Здесь Волшебная страна? – спросил Джек охранника в бело-синей униформе.
– Ты не ошибся, – ответил охранник. – А пропуск у тебя есть?
– Да, – Джек протянул охраннику ламинированный прямоугольник. – Винни-Пух потерял, а я нашел.
Розовый цвет пропуска, как объяснил Доунс, указывал, что он – наемный работник.
В миле от ворот, на холме, возвышался особняк. Под синим шифером крыши белые стены сверкали в солнечном свете, словно улыбка киноактера. Над крышей реяли на ветру несколько бело-синих флагов.
Охранник сказал, как найти автостоянку.
– Поезжай прямо туда, – предупредил он. – Я позвоню. Тебя будут ждать через шесть минут. Максимальная разрешенная скорость – тридцать миль в час.
– А что мне делать с выхлопом? Охранник улыбнулся:
– Собирай в полиэтиленовый мешок.
Когда Джек въехал в ворота, ему сразу вспомнился разговор с Алексом Блейром. Он же сказал, что не женат и ничем не связан, так что готов поехать за границу.
Едва он оказался на территории Виндомии, у него возникло ощущение, что он попал в чужую страну. Совсем чужую.
«Наверное, таким Бог создал бы мир, если б у Него были деньги», – подумал Джек.
Со стороны особняка ехала машина, каких в натуре видеть Джеку не доводилось: «Инфинити» с удлиненным корпусом.
На заднем сиденье сидела женщина средних лет в красивой шляпке. Она держала у носа платок. Плакала?
Лимузин проскользнул мимо со скоростью тридцать миль в час.
«Ух, – сказал себе Джек. – Здесь, пожалуй, не стоит принимать яблок от женщин, а не то меня сразу отправят далеко на восток…»
* * *
Наплававшись, девушка в черном бикини приблизилась к бортику, на котором стоял Джек. Высунулась из воды, руки положила на бортик, подбородок – на руки.Джек собирал грязь со дна бассейна через длинную металлическую трубу, шлангом соединенную с компрессором.
Ему уже надоело хлопанье огромных флагов, развевающихся над особняком.
Кроме них двоих, у бассейна никого не было.
– Привет.
– Доброе утро, мисс.
– Позволь-ка взглянуть сзади на твою ногу.
– Это входит в мои обязанности?
– Повернись.
Джек повернулся.
Он знал, что она хочет посмотреть на маленький синий глаз, вытатуированный на его левой ноге.
– То-то мне показалось, что я тебя уже видела.
– Такое со мной случается. Даже слишком часто.
Она еще долго смотрела на Джека, потом вылезла из бассейна.
– Флетч.
– Джек Фаони, мисс. Рад, что запомнили меня, мисс.
– А можно было забыть? – низкий, приятный голос.
– Я не забыл.
– В ту ночь мы отлично повеселились.
– Да, мисс.
– Все было так хорошо. А гитару ты привез?
– Да, мисс.
– Ты здесь работаешь?
– Да, мисс.
– Когда ты приехал?
– Вчера вечером, мисс.
Стоя в метре от него, она посмотрела на особняк.
– Я думала, ты назовешься моим кузеном.
Джек понизил голос:
– Ничего бы не вышло. Для этого мне пришлось бы заранее встречаться с тобой, узнавать массу подробностей о твоей семье…
– И ты решил, что лучше наняться на работу, чем быть гостем?
– Так у меня больше свободы. Не нужно двадцать четыре часа в сутки источать вежливость. Я, случается, пукаю.
– Вот это ты загнул.
Шана Штауфель уселась в шезлонг в двух метрах от Джека. Он продолжал работать, стоя спиной к ней. И они продолжали разговаривать, полушепотом.
– Хорошо, что ты смог приехать.
– Я только не понимаю, зачем?
– Как я и говорила, тут творится что-то странное. У людей, которые здесь живут, есть все: приятная внешность, ум, здоровье, престиж, любой их каприз тут же выполняется, и при этом напряжение столь велико, что его можно пилить пилой.
– Не зря утверждают, что на богатых не угодишь.
– Я хочу сказать, Джек, что жестокость, ненависть, неудовлетворенность направлены на одного человека.
– Кого же?
– Честера Редлифа:
– Капитана корабля.
– Я боюсь, что напряженность перерастает в насилие. Скрытое насилие.
– Давно ты здесь?
– Десять дней. Сначала я подумала, что все обожают старика, добродушно над ним подшучивают. Потому что шептаться они начинали, как только он уже не мог их услышать Но потом я поняла, что никаким добродушием и не пахнет. Если и шутили, то зло. Для них Честер говорит не то, делает не так. Если он скажет, что сегодня вторник, все хмыкают и пожимают плечами и твердят, что сегодня – понедельник или среда, хотя на самом деле – вторник. Надеюсь, ты меня понимаешь. Это несправедливо.
– Кто эти «все»?
– Его жена. Его дети. Он много работает, не выезжая из поместья, но у него есть аэропорт, здесь же живут его ближайшие помощники. Взять, к примеру, его заместителя Эрика Бьювилля. Ситуация аналогичная. В лицо одни улыбки, за глаза – та же ненависть.
– Доктор Редлиф – гений. Напрасно ты думаешь, что окружающие могут понять гения. Разумеется, без трений не обойтись.
– Говорю тебе, добром это не кончится. Ты же знаешь, когда варишь яйца или спагетти, а в кастрюле слишком много воды или горелка чересчур раскалена, кипящая вода перехлестывает через край.
– Да, я как-то сжег спагетти.
– Если не уменьшить расход газа, вода выплеснется, испачкает плиту, зальет горелку. Здесь то же самое. Вода уже начинает перехлестывать через край.
– Что ты подразумеваешь под «скрытым насилием»? Что-то определенное?
– Да.
Он услышал, как она тяжело вздохнула.
– Так что же?
– Каждое утро, на рассвете, Честер мчится по холмам на своем огромном жеребце. Скорее всего таким способом он снимает накопившееся напряжение. Утром того дня, когда я позвонила тебе, когда он выезжал из конюшни, жеребец упал замертво. Говорят, он умер от сердечного приступа.
– Лошади умирают от сердечных приступов.
– Трехлетний жеребец? Я думаю, его отравили.
– Доказательства?
– Честер отказался сдать кровь жеребца на анализ. Думаю, он не хочет знать, что жеребца отравили. Лучи летнего солнца жгли Джеку плечи.
– Немного.
– У Честера есть маленький коттедж в лесу. Он называет его «Домик для раздумий». Каждый день ровно в четыре он уединяется там на полчаса. Размышляет, слушая Гайдна. Вчера в самом начале пятого коттедж взорвали. Его разнесло по бревнышкам. Нам сказали, что взорвался обогреватель.
– Обогреватель? – Весь в поту, Джек искоса глянул на солнце. – Кому нужен обогреватель в такую жару?
– И я о том же.
– С этим кто-нибудь разбирается?
– Я.
– Как я понимаю, в тот момент доктора Редлифа в коттедже не оказалось.
– Он туда ехал, но сломалась передняя ось джипа.
– Гм-м. Если бы передняя ось сломалась на обратном пути, он мог бы получить травму.
– Скорее всего погиб бы. Там же проселок, очень извилистый, местами проходит по самому обрыву. А вчера еще прошел дождь.
– Ты насчитала три возможные попытки покушения на его жизнь.
– Была и четвертая, этим утром. До рассвета Честер пьет кофе в маленькой комнате, примыкающей к спальне. В то утро он обнаружил, что штепсель вытащен из розетки. И мокрый. Естественно, он взялся за провод, чтобы вставить штепсель в розетку. Но кто-то снял с провода изоляцию.
– Откуда тебе это известно?
– Он пожаловался, что утром остался без кофе.
– Бывают совпадения.
– Но не так много.
– Я заметил, ты зовешь его Честер.
– Да.
– Ты же его будущая невестка. Вроде бы тебе следует называть его доктор Редлиф, профессор Редлиф.
– Я познакомилась с Честером до того, как встретила Чета.
– О?
– Когда он ездил в Европу, я работала у него переводчиком.
– Путешествовала с ним?
– С его свитой. Я сопровождала его на культурные мероприятия и светские приемы. Мне сказали назвать его Честер. Он полагал, что обращение доктор или профессор возведет барьер между ним и другими гостями.
– Понятно.
– В Виндомию я приехала этой весной вместе с его командой. Он вел переговоры с немецкими и скандинавскими промышленниками и министрами. Тогда я и встретила Чета.
– Любовь с первого взгляда?
– Я увидела, что ты остановил свой выбор на журналистском расследовании, и подумала, а почему бы тебе не позвонить? Я не знаю, что мне делать. Я волнуюсь. – Она помолчала. – Извини, воспользовалась нашим знакомством, пусть и очень коротким.
– Я тоже не знаю, чем я могу помочь тебе, – ответил Джек. – Не могу я мельтешить у него перед глазами, проверяя пульс его жеребца и втыкая в розетку штепсель кофеварки.
– Разве репортеры, занимающиеся расследованием, не расследуют?
– Теперь я сожалею, что прибыл сюда не гостем. Я слишком далеко как от него, так и от родственников.
– Что-то менять уже поздно.
– Доктор Редлиф – профессор физики. Он наверняка изучал теорию вероятности. Что он сам думает об этих совпадениях?
– Он все отметает Однако какие-то мысли у него все-таки возникают.
– Как я понимаю, он человек привычки?
– Живет по часам. У него есть распорядок, которому он и следует, минута в минуту. У него идеальная самодисциплина.
– Это опасно. Если у тебя будет возможность поговорить с ним, предложи ему менять распорядок дня. Пусть его появления в тех или иных местах станут менее предсказуемыми.
– Есть ли смысл просить зебру снять полосатую пижаму?
– Или предложи ему ненадолго уехать из Виндомии.
– Здесь его дом. Его лаборатория. Его сотрудники. Все его игрушки. Увезти его отсюда – все равно что вынуть начинку из пирожка.
– Он наверняка должен что-то знать. И непременно примет какие-то меры. И здесь ему нужны куда более серьезные помощники, чем я.
– Он оберегает семью.
– Это я заметил.
– Не думаю, что он позволит хоть в чем-то обвинить родственников, даже заподозрить.
– Но ты, человек посторонний, встревожена.
– Вероятно, я здесь для того, чтобы родственники узнали меня, я – их, чтобы я узнала на практике, каково жить в Виндомии…
– Так тебе здесь нравится?
– А кому нет? – Она выдержала паузу. – У меня-то семьи не было. Отец женился четыре раза, мать трижды выходила замуж. Он – адвокат в Олбани. Берется за любые дела. Вождение в пьяном виде, подделка документов. Знает, кому и сколько надо дать в суде. Мать теперь целыми днями сидит на диване, уставившись в никуда. Сестра перепробовала все наркотики, какие только поступают из Южной Америки. Брат в тюрьме. За изнасилование. В моей семье никто не знал, что такое дисциплина. Кроме меня. Я – исключение.
– Ты уважаешь дисциплину?
– Да.
– А потому восхищаешься доктором Редлифом?
– Естественно. В нем есть все, что должно быть в мужчине.
– И ты любишь Чета?
– Наблюдая, слушая, ты не сможешь выяснить, кто за всем этим стоит, кому это выгодно?
– Я в этом сомневаюсь. Все, кто здесь живет, знает поместье куда лучше меня. Всем известен его распорядок дня и ночи. – Джек повернулся к огромному особняку. – Я и представить себе не мог, что он такой большой. Я, конечно, предполагал, что меня ждет, но это уже перебор. Через несколько минут у меня встреча с секретарем доктора Редлифа, а я знать не знаю, где ее искать. И спросить не у кого.
– Она в административном корпусе, около аэропорта. Возьми велосипед.
– А где карта?
– Тебе ее не дали?
– Наверное, не хотели, чтобы я путешествовал по поместью.
– А ты попытаешься?
– Я буду наблюдать. Слушать. И думать.
Мужчина лет двадцати пяти, в одних плавках, появился у бассейна. Стройный, мускулистый. Помахал рукой Шане.
– Едва ли я что-нибудь выясню.
Мужчина взобрался на верхнюю площадку вышки для прыжков. Без задержки прыгнул, двойной винт спиной вперед, вошел в воду практически без брызг.
– Это Чет? – спросил Джек.
– Да. На выпускном вечере в университете выступал с речью от курса, лучший четвертной студенческого первенства.
– Я ожидал чего-то другого.
– Получил приглашение от Национальной футбольной лиги. Разумеется, он может купить себе целую команду. Оксфорд предложил ему стипендию аспиранта.
– Может, он купить Оксфорд?
– Если его папочка поставит в договоре вторую подпись.
Непринужденно, словно продолжая плыть, Чет выскочил из бассейна, встал, широко расставив ноги, набычившись. С него капала вода.
– Пора идти, – бросил он Шане. Вроде бы он не заметил, что Джек и Шана разговаривали.
– Куда?
– Ты слишком долго сидишь на солнце.
– Отдыхаю после заплыва. Я тут лишь несколько минут.
Чет протянул Шане руку, повернулся к Джеку. Оценивающе оглядел его с ног до головы.
– Хорошо. – Шана лениво поднялась с шезлонга.
Уходя от бассейна, Шана и Чет держались на расстоянии метра друг от друга. Чет говорил о каком-то танцевальном па. В какой-то момент показал, о чем, собственно, речь.
У ворот Чет оглянулся.
Нахмурившись, Джек вновь принялся чистить дно бассейна. От взгляда Чета ему стало не по себе.
Глава 6
Вместо того, чтобы сказать в трубку стоящего на переднем сиденье телефона, когда тот зажужжал, обычное: «Привет», Флетч запел: «Привет, Америка…»
– Мистер Флетчер? Это Энди Сист.
– Как поживаешь, Энди?
– У меня все хорошо, мистер Флетчер. Как ваши дела?
– Нормально. Еду вот, пою.
– У вас отличное настроение, мистер Флетчер.
– А каким еще оно может быть у современного мужчины, несущегося по автостраде со скоростью урагана?
– Вы правы, мистер Флетчер.
– Фантастика, не правда ли?
– Раньше я никогда не слышал, как вы поете, мистер Флетчер.
– Теперь ты знаешь, как много потерял.
– Я подобрал информацию по Честеру Редлифу, как вы и просили. Вы где-то на северо-западе?
– Еду в Вайоминг.
– Честер Редлиф живет в Джорджии.
– А, в штате, где поначалу запретили практиковать адвокатам. И рабство. Сначала разобрались с адвокатами. Потом с рабством. С тех пор изменилось там немногое.
– Поместье называется «Виндомия». Насколько я понял, очень большое. Есть поле для гольфа, деревня для проживания обслуживающего персонала. Ближайший город – Ронктон. Вы на отдыхе, мистер Флетчер?
– На отдыхе от чего?
– Я хотел сказать, вы сейчас около Джорджии?
– Просто помогаю с переездом одному знакомому, который когда-то подвозил меня. – С кровати донесся смех Кристел. Динамик на щитке позволял ей слышать весь разговор.
– Понятно, – Энди, глубоко вдохнув, перешел к делу: – Честер Редлиф, пятьдесят восемь лет, второй сын Рендолфа и Мелиссы Редлиф, родился в Линкольне, штат Массачусетс, в хорошо обеспеченной, уважаемой американской семье.
– И кто же уважал эту семью?
– Общество. Предки Редлифа показали капитану «Мэйфлауэра», где бросить якорь. Или что-то в этом роде.
– Ага! Стопроцентные американцы!
– Из его семьи выходили то министры, то банкиры.
– А в чем, собственно, разница?
– Профессором он стал в Массачусетском технологическом институте, но диплом и ученые степени магистра и доктора получил в Оксфорде. Во время учебы увлекался фехтованием и бейсболом. Преподавал в Гарварде и Оксфорде, прежде чем перейти в МТИ.
– Значит, он образованный, не чурающийся спорта ученый.
– Гармоничная личность. Вы понимаете, знает что-то обо всем и все о чем-то.
– И ничего ни о чем.
– Он изобрел идеальное зеркало. Как это? – спросил Энди Сист.
– Наверное, научился превращать два негатива в позитив.
– Что?
– Я не знаю.
– Теперь обычные зеркала кажутся анахронизмом.
– Они всех устраивали не одну тысячу лет.
– А теперь от них развивается косоглазие.
– Мы не знаем, чего нам не хватает, пока нас не ткнут носом. Верно?
– У него хватило денег, чтобы запантентовать идеальное зеркало, наладить производство и продажу. Вот почему он так разбогател.
– Как?
– У него миллиарды долларов.
– Действительно, богатый человек.
– Его заводы разбросаны по всему миру. В Джорджии он купил огромное поместье. Там находятся его семья, лаборатории, работает он сам и его ближайшие помощники. Поместье он покидает довольно редко Он коллекционирует произведения искусства. Скупает все лучшее, что-то оставляет, что-то продает. В Виндомии он пытается вывести новую породу коров. И мулов.
– Мулов?
– Да. В двадцать шесть лет он женился на двадцатитрехлетней Амалии Хьюстон.
– Тоже ученой?
– Она работала операционисткой в банке его отца в Бостоне. Ученые степени? Нет. Несколько лет назад, когда она входила в совет директоров молодежного исправительного центра, она выступила с речью, в которой предложила кастрировать всех юношей до восемнадцати лет, виновных в насильственных действиях.
– Почему только до восемнадцати лет?
– Потому что в молодежных исправительных центрах они находятся до восемнадцати лет. Вероятно, она боялась перегнуть палку.
– Скорее слишком много времени провела среди мулов. А как насчет девушек?
– Она сказала, что со стороны девушек насилие допустимо, поскольку иначе им себя не защитить.
– От юношей, которых еще не кастрировали.
– Миссис Редлиф потом заявляла, что ее неправильно процитировали.
– Действительно, неправильно?
– Нет. После этого она не занимала никаких должностей. Судя по всему, Редлифу небезразлично, что думают о нем в обществе.
– Жаль. Если б ей развязали руки, она бы быстро разобралась с американскими мужчинами.
– Об этом не говорят вслух, не сообщали в прессе, но, насколько мне известно, ее неоднократно лечили от депрессии, в том числе и с применением электрошоковой терапии.
– Однако.
– Возможно, это всего лишь слухи, но я так не думаю. Она считается эксцентричной особой, на людях появляется только в компании мужа и всегда улыбается. Если она что и говорит, то обязательно невпопад. Как-то в Белом доме она сказала жене президента:
«Знаете, дорогая, вам должны платить за все, что вы тут делаете».
– Ее приглашали вновь?
– Разумеется. Она жена Честера Редлифа. У них четверо детей. Старшая дочь, Эми, ей двадцать девять, трижды выходила замуж. У нее семь детей.
– Похоже, Эми кастрирование явно не по нутру. Она живет в поместье?
– Да, со всеми детьми. Сейчас не замужем. Следующий по списку – Честер-младший. Один из лучших футболистов студенческого первенства, член «Фи-Бета-Каппа».[6]
– Номер сорок один, – вспомнил Флетч. – Чет Редлиф. Никогда не связывал его с идеальным зеркалом.
– Он обручен с Шаной Штауфель. Она окончила Брин Мор[7] и работала переводчиком в европейском отделении «Редлиф миррор». Вроде бы старик проталкивает сына в палату представителей от избирательного округа в Джорджии, где расположено поместье. Написана книга, в которой разбираются противоречия между первой и четырнадцатой поправками к американской конституции Автором указан молодой Честер.
– Он закончил юридический факультет?
– Да. Но его первая попытка вступить в коллегию адвокатов провалилась. Он не сумел сдать экзамены.
– Значит, книга будет опубликована, как только он преодолеет этот барьер.
– В конгрессе ходят слухи, что нынешнему члену палаты представителей от этого самого округа предложена огромная сумма, если он согласится удалиться от дел. Источник денег неизвестен.
– Все сокрыто мраком.
– Молодому Честеру двадцать пять. Его сестре Аликсис – двадцать три Из колледжа ее попросили. Киностудия «Объединенные фильмы» выпустила мюзикл «Заноза в сердце», где она исполнила главную роль. Слышали о нем?
– Нет.
– Действительно, успеха он не имел. Съемки обошлись в тридцать два миллиона. В прошлом апреле в один из уик-эндов состоялся его показ в ограниченном числе кинотеатров. Самый добрый эпитет, которым его наградили, – «старомодный». Один критик написал… цитирую: «Это последний, очень на это надеюсь, фильм о соседской девочке, которой следовало бы там и остаться – я про соседний дом».
– Очень грубо. Некоторые из критиков недостойны цитирования.
– И самый младший, Дункан. Ему двадцать один год. Только что окончил университет Вандербильда, по успеваемости один из последних в выпуске. Увлекается автогонками. Мнит себя отличным пилотом и механиком. Следующей осенью вроде бы начнет учиться на магистра по специальности «Управление бизнесом», но никто не знает, где именно.
– Старик прочит Дункана на свое место.
– С другой стороны, он заплатил вступительный взнос в нескольких гонках, намеченных на следующий год, чтобы сын смог в них участвовать. Для него разработан «Зеркальный автомобиль». Изготовлено уже несколько модификаций.
– Он выигрывал хоть одну гонку?
– Да. Одну. В Юте. Призовые составили пять тысяч долларов.
– Должно быть, окупил расходы.
– Разве что на горючее.
– Видать, все живут в свое удовольствие.
– Правда?
– Во всяком случае, тратят, сколько хотят.
– Мистер Флетчер, вы думаете, что о Редлифе и его семье можно сделать интересный репортаж?
– Тебя интересует, Энди, почему я попросил подготовить эту справку?
– Вы же неподалеку от Джорджии.
– Оставь все в памяти компьютера. Вдруг пригодится.
– Между прочим, мистер Флетчер, помните этого парня, что готовил с вами материалы по Клану? Джека Фаони?
– Что с ним?
– Он уехал пару дней назад.
– И куда он направился?
– Сказал, что в Северную Каролину. На ленч.
Флетч улыбнулся:
– И что тебя смущает? Мог же он проголодаться.
– У него даже нет автомобиля.
– Знаешь, Энди, иной раз ради ленча стоит прогуляться и пешком. Спасибо за помощь, старина. Созвонимся.
Он отключил телефон.
– Разве Джек поехал не в Виндомию? – спросила Кристел.
– Именно туда.
– И что он собирается там делать?
– Хочет повидаться с девушкой, на которой решил жениться молодой Честер Редлиф.
– Рискованный шаг.
– Он взял с собой гитару. Музыка успокаивает.
– Редлиф, – произнесла Кристел десять миль спустя. – Сначала создает идеальное зеркало, потом пытается создать идеальный образ. Первое технически возможно…
– Второе – несбыточная мечта, – закончил за нее Флетч.
– Мистер Флетчер? Это Энди Сист.
– Как поживаешь, Энди?
– У меня все хорошо, мистер Флетчер. Как ваши дела?
– Нормально. Еду вот, пою.
– У вас отличное настроение, мистер Флетчер.
– А каким еще оно может быть у современного мужчины, несущегося по автостраде со скоростью урагана?
– Вы правы, мистер Флетчер.
– Фантастика, не правда ли?
– Раньше я никогда не слышал, как вы поете, мистер Флетчер.
– Теперь ты знаешь, как много потерял.
– Я подобрал информацию по Честеру Редлифу, как вы и просили. Вы где-то на северо-западе?
– Еду в Вайоминг.
– Честер Редлиф живет в Джорджии.
– А, в штате, где поначалу запретили практиковать адвокатам. И рабство. Сначала разобрались с адвокатами. Потом с рабством. С тех пор изменилось там немногое.
– Поместье называется «Виндомия». Насколько я понял, очень большое. Есть поле для гольфа, деревня для проживания обслуживающего персонала. Ближайший город – Ронктон. Вы на отдыхе, мистер Флетчер?
– На отдыхе от чего?
– Я хотел сказать, вы сейчас около Джорджии?
– Просто помогаю с переездом одному знакомому, который когда-то подвозил меня. – С кровати донесся смех Кристел. Динамик на щитке позволял ей слышать весь разговор.
– Понятно, – Энди, глубоко вдохнув, перешел к делу: – Честер Редлиф, пятьдесят восемь лет, второй сын Рендолфа и Мелиссы Редлиф, родился в Линкольне, штат Массачусетс, в хорошо обеспеченной, уважаемой американской семье.
– И кто же уважал эту семью?
– Общество. Предки Редлифа показали капитану «Мэйфлауэра», где бросить якорь. Или что-то в этом роде.
– Ага! Стопроцентные американцы!
– Из его семьи выходили то министры, то банкиры.
– А в чем, собственно, разница?
– Профессором он стал в Массачусетском технологическом институте, но диплом и ученые степени магистра и доктора получил в Оксфорде. Во время учебы увлекался фехтованием и бейсболом. Преподавал в Гарварде и Оксфорде, прежде чем перейти в МТИ.
– Значит, он образованный, не чурающийся спорта ученый.
– Гармоничная личность. Вы понимаете, знает что-то обо всем и все о чем-то.
– И ничего ни о чем.
– Он изобрел идеальное зеркало. Как это? – спросил Энди Сист.
– Наверное, научился превращать два негатива в позитив.
– Что?
– Я не знаю.
– Теперь обычные зеркала кажутся анахронизмом.
– Они всех устраивали не одну тысячу лет.
– А теперь от них развивается косоглазие.
– Мы не знаем, чего нам не хватает, пока нас не ткнут носом. Верно?
– У него хватило денег, чтобы запантентовать идеальное зеркало, наладить производство и продажу. Вот почему он так разбогател.
– Как?
– У него миллиарды долларов.
– Действительно, богатый человек.
– Его заводы разбросаны по всему миру. В Джорджии он купил огромное поместье. Там находятся его семья, лаборатории, работает он сам и его ближайшие помощники. Поместье он покидает довольно редко Он коллекционирует произведения искусства. Скупает все лучшее, что-то оставляет, что-то продает. В Виндомии он пытается вывести новую породу коров. И мулов.
– Мулов?
– Да. В двадцать шесть лет он женился на двадцатитрехлетней Амалии Хьюстон.
– Тоже ученой?
– Она работала операционисткой в банке его отца в Бостоне. Ученые степени? Нет. Несколько лет назад, когда она входила в совет директоров молодежного исправительного центра, она выступила с речью, в которой предложила кастрировать всех юношей до восемнадцати лет, виновных в насильственных действиях.
– Почему только до восемнадцати лет?
– Потому что в молодежных исправительных центрах они находятся до восемнадцати лет. Вероятно, она боялась перегнуть палку.
– Скорее слишком много времени провела среди мулов. А как насчет девушек?
– Она сказала, что со стороны девушек насилие допустимо, поскольку иначе им себя не защитить.
– От юношей, которых еще не кастрировали.
– Миссис Редлиф потом заявляла, что ее неправильно процитировали.
– Действительно, неправильно?
– Нет. После этого она не занимала никаких должностей. Судя по всему, Редлифу небезразлично, что думают о нем в обществе.
– Жаль. Если б ей развязали руки, она бы быстро разобралась с американскими мужчинами.
– Об этом не говорят вслух, не сообщали в прессе, но, насколько мне известно, ее неоднократно лечили от депрессии, в том числе и с применением электрошоковой терапии.
– Однако.
– Возможно, это всего лишь слухи, но я так не думаю. Она считается эксцентричной особой, на людях появляется только в компании мужа и всегда улыбается. Если она что и говорит, то обязательно невпопад. Как-то в Белом доме она сказала жене президента:
«Знаете, дорогая, вам должны платить за все, что вы тут делаете».
– Ее приглашали вновь?
– Разумеется. Она жена Честера Редлифа. У них четверо детей. Старшая дочь, Эми, ей двадцать девять, трижды выходила замуж. У нее семь детей.
– Похоже, Эми кастрирование явно не по нутру. Она живет в поместье?
– Да, со всеми детьми. Сейчас не замужем. Следующий по списку – Честер-младший. Один из лучших футболистов студенческого первенства, член «Фи-Бета-Каппа».[6]
– Номер сорок один, – вспомнил Флетч. – Чет Редлиф. Никогда не связывал его с идеальным зеркалом.
– Он обручен с Шаной Штауфель. Она окончила Брин Мор[7] и работала переводчиком в европейском отделении «Редлиф миррор». Вроде бы старик проталкивает сына в палату представителей от избирательного округа в Джорджии, где расположено поместье. Написана книга, в которой разбираются противоречия между первой и четырнадцатой поправками к американской конституции Автором указан молодой Честер.
– Он закончил юридический факультет?
– Да. Но его первая попытка вступить в коллегию адвокатов провалилась. Он не сумел сдать экзамены.
– Значит, книга будет опубликована, как только он преодолеет этот барьер.
– В конгрессе ходят слухи, что нынешнему члену палаты представителей от этого самого округа предложена огромная сумма, если он согласится удалиться от дел. Источник денег неизвестен.
– Все сокрыто мраком.
– Молодому Честеру двадцать пять. Его сестре Аликсис – двадцать три Из колледжа ее попросили. Киностудия «Объединенные фильмы» выпустила мюзикл «Заноза в сердце», где она исполнила главную роль. Слышали о нем?
– Нет.
– Действительно, успеха он не имел. Съемки обошлись в тридцать два миллиона. В прошлом апреле в один из уик-эндов состоялся его показ в ограниченном числе кинотеатров. Самый добрый эпитет, которым его наградили, – «старомодный». Один критик написал… цитирую: «Это последний, очень на это надеюсь, фильм о соседской девочке, которой следовало бы там и остаться – я про соседний дом».
– Очень грубо. Некоторые из критиков недостойны цитирования.
– И самый младший, Дункан. Ему двадцать один год. Только что окончил университет Вандербильда, по успеваемости один из последних в выпуске. Увлекается автогонками. Мнит себя отличным пилотом и механиком. Следующей осенью вроде бы начнет учиться на магистра по специальности «Управление бизнесом», но никто не знает, где именно.
– Старик прочит Дункана на свое место.
– С другой стороны, он заплатил вступительный взнос в нескольких гонках, намеченных на следующий год, чтобы сын смог в них участвовать. Для него разработан «Зеркальный автомобиль». Изготовлено уже несколько модификаций.
– Он выигрывал хоть одну гонку?
– Да. Одну. В Юте. Призовые составили пять тысяч долларов.
– Должно быть, окупил расходы.
– Разве что на горючее.
– Видать, все живут в свое удовольствие.
– Правда?
– Во всяком случае, тратят, сколько хотят.
– Мистер Флетчер, вы думаете, что о Редлифе и его семье можно сделать интересный репортаж?
– Тебя интересует, Энди, почему я попросил подготовить эту справку?
– Вы же неподалеку от Джорджии.
– Оставь все в памяти компьютера. Вдруг пригодится.
– Между прочим, мистер Флетчер, помните этого парня, что готовил с вами материалы по Клану? Джека Фаони?
– Что с ним?
– Он уехал пару дней назад.
– И куда он направился?
– Сказал, что в Северную Каролину. На ленч.
Флетч улыбнулся:
– И что тебя смущает? Мог же он проголодаться.
– У него даже нет автомобиля.
– Знаешь, Энди, иной раз ради ленча стоит прогуляться и пешком. Спасибо за помощь, старина. Созвонимся.
Он отключил телефон.
– Разве Джек поехал не в Виндомию? – спросила Кристел.
– Именно туда.
– И что он собирается там делать?
– Хочет повидаться с девушкой, на которой решил жениться молодой Честер Редлиф.
– Рискованный шаг.
– Он взял с собой гитару. Музыка успокаивает.
– Редлиф, – произнесла Кристел десять миль спустя. – Сначала создает идеальное зеркало, потом пытается создать идеальный образ. Первое технически возможно…
– Второе – несбыточная мечта, – закончил за нее Флетч.
Глава 7
– Я стара, как мир, и совсем слаба.
Очень старая женщина в чепчике коротко взглянула на Джека, когда тот перешел на бортик бассейна, еще находящийся в тени. Она стояла на коленях и выдергивала редкие сорняки, затерявшиеся среди азалий. В земле она копалась голыми пальцами. Не пользовалась лопаткой или тяпкой. Поначалу ему показалось, что она разговаривает с растениями.
– Цветы, сорняки, – продолжала бормотать старуха. – Совсем как дети. – Она схватила опавший лист. – Поливай некоторые цветы, подкармливай удобрениями, давай им все, что им нужно, а в итоге они скукоживаются вместо того, чтобы распускаться. А сорняки… Сколько с ними ни борись, все равно лезут и лезут. Если б мы уважали характер, то выращивали бы сорняки, а цветы выдергивали. – Она вновь подняла голову, повернулась к Джеку: – Привет.
– Добрый день, мэм.
– А ты сорняк или цветок?
– Думаю, сорняк, мэм.
– Это хорошо. Вроде бы ты достаточно силен, чтобы быть сорняком. Ты тут новенький. Я – миссис Хьюстон.
– Простите, мэм. Не расслышал фамилию.
– Я – мать Амалии Редлиф, миссис Редлиф. Бабушка больших засранцев, что живут здесь, прабабушка – маленьких. Это я про детей Эми. Я зову их «Шустрая семерка». Стоит мне отвернуться, как они тут как тут.
– Может, они – сорняки, – предположил Джек.
– Было бы неплохо. Да я сомневаюсь. Здесь, в Виндомии, их слишком хорошо кормят и поят. Сорнякам такое ни к чему.
– Чуть-чуть хорошего сорнякам не повредит.
– Вот в этом я не уверена.
– Мне вот не повредило. Я по-прежнему сорняк.
– Да уж, кормили тебя, во всяком случае, неплохо. – Синие глаза старухи задержались на Джеке. – Так как тебя зовут?
– Джек.
– И ты быстр и проворен?
– Для сорняка – да.
– Я тебе верю. Не положено мне возиться в земле, я знаю. Ты не возражаешь?
– Отнюдь.
– Но надо хоть что-то делать. Нельзя же день и ночь бить баклуши. Я, по крайней мере, так не могу. Если не работаешь, забываешь, что у тебя есть руки и ноги. Ты согласен?
– Пожалуй, да.
– Я даже не хочу в рай. – Пальцы миссис Хьюстон зарылись в землю. – Если мне не найдется там какой-нибудь работы.
– Виндомия не очень-то отличается от рая, правда? – спросил Джек.
– Все эти люди, которые курсируют между бассейном, теннисным кортом, спортивным залом и конюшней, тревожатся только о фигуре, тонусе кожи, блеске волос. Ты знаешь, на лошадях они лишь ездят. Не представляют себе, как подтянуть подпругу.
– Я этого не знал.
– И ты думаешь, они счастливы? Как бы не так. Они только жалуются и плачут. Я говорю им: «Застели кровать, приготовь завтрак, оседлай лошадь, вымой автомобиль, вскопай огород – и тебе сразу полегчает». Потому-то они и жалуются. Им не дают ударить пальцем о палец. – Миссис Хьюстон нацелила перепачканный землей указательный палец в грудь Джека. – Подозреваю, скоро они перестанут понимать, кто они такие. Всякий раз, когда Честер просит их что-то сделать, ждет, что они это сделают, они думают, что он их третирует. Они думают, что не должны выполнять свои обязанности. Знаешь, что говорит моя дочь?
Очень старая женщина в чепчике коротко взглянула на Джека, когда тот перешел на бортик бассейна, еще находящийся в тени. Она стояла на коленях и выдергивала редкие сорняки, затерявшиеся среди азалий. В земле она копалась голыми пальцами. Не пользовалась лопаткой или тяпкой. Поначалу ему показалось, что она разговаривает с растениями.
– Цветы, сорняки, – продолжала бормотать старуха. – Совсем как дети. – Она схватила опавший лист. – Поливай некоторые цветы, подкармливай удобрениями, давай им все, что им нужно, а в итоге они скукоживаются вместо того, чтобы распускаться. А сорняки… Сколько с ними ни борись, все равно лезут и лезут. Если б мы уважали характер, то выращивали бы сорняки, а цветы выдергивали. – Она вновь подняла голову, повернулась к Джеку: – Привет.
– Добрый день, мэм.
– А ты сорняк или цветок?
– Думаю, сорняк, мэм.
– Это хорошо. Вроде бы ты достаточно силен, чтобы быть сорняком. Ты тут новенький. Я – миссис Хьюстон.
– Простите, мэм. Не расслышал фамилию.
– Я – мать Амалии Редлиф, миссис Редлиф. Бабушка больших засранцев, что живут здесь, прабабушка – маленьких. Это я про детей Эми. Я зову их «Шустрая семерка». Стоит мне отвернуться, как они тут как тут.
– Может, они – сорняки, – предположил Джек.
– Было бы неплохо. Да я сомневаюсь. Здесь, в Виндомии, их слишком хорошо кормят и поят. Сорнякам такое ни к чему.
– Чуть-чуть хорошего сорнякам не повредит.
– Вот в этом я не уверена.
– Мне вот не повредило. Я по-прежнему сорняк.
– Да уж, кормили тебя, во всяком случае, неплохо. – Синие глаза старухи задержались на Джеке. – Так как тебя зовут?
– Джек.
– И ты быстр и проворен?
– Для сорняка – да.
– Я тебе верю. Не положено мне возиться в земле, я знаю. Ты не возражаешь?
– Отнюдь.
– Но надо хоть что-то делать. Нельзя же день и ночь бить баклуши. Я, по крайней мере, так не могу. Если не работаешь, забываешь, что у тебя есть руки и ноги. Ты согласен?
– Пожалуй, да.
– Я даже не хочу в рай. – Пальцы миссис Хьюстон зарылись в землю. – Если мне не найдется там какой-нибудь работы.
– Виндомия не очень-то отличается от рая, правда? – спросил Джек.
– Все эти люди, которые курсируют между бассейном, теннисным кортом, спортивным залом и конюшней, тревожатся только о фигуре, тонусе кожи, блеске волос. Ты знаешь, на лошадях они лишь ездят. Не представляют себе, как подтянуть подпругу.
– Я этого не знал.
– И ты думаешь, они счастливы? Как бы не так. Они только жалуются и плачут. Я говорю им: «Застели кровать, приготовь завтрак, оседлай лошадь, вымой автомобиль, вскопай огород – и тебе сразу полегчает». Потому-то они и жалуются. Им не дают ударить пальцем о палец. – Миссис Хьюстон нацелила перепачканный землей указательный палец в грудь Джека. – Подозреваю, скоро они перестанут понимать, кто они такие. Всякий раз, когда Честер просит их что-то сделать, ждет, что они это сделают, они думают, что он их третирует. Они думают, что не должны выполнять свои обязанности. Знаешь, что говорит моя дочь?