– Не имел чести встретиться с ней.
– Она вопрошает: «Почему я должна раз в неделю общаться с поваром? Почему я должна разговаривать с домоправительницей? Почему я должна быть рядом с Честером, когда он принимает всех этих зануд?» Можешь ты себе такое представить? Я ей на это отвечаю: «Потому что это твоя работа, дочь». Она говорит: «Но иногда мне не хочется улыбаться людям. Почему же я должна страдать?» Я пыталась ей объяснить, что за все в жизни надо платить Она – жена Честера Редлифа, живет здесь, за это и должна платить. И цена – выполнение возложенных на нее обязанностей. А уж улыбнуться важным людям, которых принимает Честер, – невелик труд, если учесть, что она тут как сыр в масле катается.
– Поговорить с вами – одно удовольствие, миссис Хьюстон, но через несколько минут я должен предстать перед очами секретаря доктора Редлифа.
– Что почем, не узнаешь, если только своим горбом не заработаешь все, что у тебя есть. Как заработала я. Когда мой муж умер от переутомления и отчаяния, я с шести утра до трех работала горничной в отеле, а потом шла в прачечную. И все для того, чтобы воспитать Амалию, оплатить ей учебу на курсах секретарей. Это была моя обязанность, и я ее выполняла. Мои внуки думают, что иначе и быть не может. – Она махнула рукой в сторону особняка. – Все падает с неба, бесплатно, как дождь и солнечный свет Они недовольны своим отцом, он, видите ли, что-то от них требует. Я говорю: «А если бы родились в трущобах? Если б каждый день мучились от голода? Стали бы вы жаловаться на отца?» Они отвечают: «Такого быть не могло».
Джек коротко взглянул на часы, что украшали раздевалку. Двадцать минут первого. В секретариате его ждали через десять минут, а он еще не знал, как туда добраться.
– И вот что еще. – Миссис Хьюстон обращалась то ли к Джеку, то ли к азалиям. – Честер – святой человек. Всего он достиг своим умом и трудолюбием, дал всем все и что получил в ответ? Они никогда не улыбнутся ему, не скажут доброго слова. Какие уж там признательность или уважение! Хотела б я посмотреть, чтобы хоть кто-то из них сделал десять процентов того, что уже сделано Честером. Так нет же, они видят в нем строгого учителя только потому, что он ждет от них достойного поведения и выполнения своих обязанностей. Такие вот дела.
– Доктор Редлиф, должно быть, очень требователен и к себе, – вставил Джек.
– Естественно.
– Может, он требует от них слишком многого?
– Что-то он должен требовать.
– Мне надо идти. Иначе меня уволят в первый же день.
Миссис Хьюстон его не слышала.
– И вот я прячусь за кустами, копаюсь в земле, в которой копаться не надо. Цветы и так ухожены, но я не могу без работы. Будь я проклята, если превращусь в такую же петунью, какими стали они. Ты никому не расскажешь о том, чем я тут занимаюсь?
– Никому и никогда, – заверил ее Джек.
– Дело в том, что я знаю, что такое признательность. Уважение. Я уважаю Честера и очень ему признательна. Но я уважаю и себя.
– Это видно, – кивнул Джек. – Спасибо за помощь.
На велосипеде, выданном ему в первый же вечер на стоянке, куда он загнал свою машину, Джек катил вниз по холму к разлапистому, удачно вписанному в ландшафт зданию, в котором, по его мнению, он мог найти секретаря. Заметил он здание по верхушке трансляционной башни и теперь держал курс на ее основание.
За зданием протянулась взлетно-посадочная полоса. Упиралась она в большой ангар, соседствующий с диспетчерской вышкой.
Парковочная площадка размерами больше напоминала автостоянку, однако служащие приезжали в основном на велосипедах.
Джек затормозил у парадного входа, обратив внимание на отсутствие вывески, определяющей функциональное назначение здания. Поставил велосипед в свободную ячейку стойки, рядом с остальными. Поскольку велосипеды ничем не отличались, Джек отметил, что его ячейка – тринадцатая слева.
– Эй, Джек!
Двое мужчин вышли из здания. Один из них днем раньше принимал его на работу.
– Доброе утро, мистер Доунс. Сложенную футболку Джек засунул за пояс.
– Познакомься с Эриком Бьювиллем, Джек. Человек, который правит миром. Главный управляющий чуть ли не всех компаний, в названии которых упомянута фамилия Редлиф.
Пожимая руку Джеку, Бьювилль не улыбался.
– Я не правлю миром. Я исполняю приказы, как и все остальные. Каждое утро, в шесть часов, на мой стол ложится компьютерная распечатка новых приказов.
– Да уж. – Доунс подтянул брюки. – Работая у доктора Редлифа, всегда знаешь, чего от тебя ждут.
– В шесть утра, в половине седьмого, в восемь, в одиннадцать, – продолжал Бьювилль, – в два часа дня, в четыре, в восемь, в одиннадцать вечера.
Доунс рассмеялся:
– Это точно.
– Включая субботы и воскресенья, – закончил Бьювилль.
– Приехал повидаться с мисс Данбар? – спросил Доунс.
– Боюсь, я опоздал. Я…
– Оправдания не принимаются, – оборвал его Бьювилль. – Когда Честер приказал вырыть здесь озеро, он распорядился сделать его достаточно глубоким, чтобы в нем хватило места всем оправданиям. Поэтому больше он не желает их слышать.
– Ты вспотел, – отметил Доунс. – Почему бы тебе не обойти здание с другой стороны? Внутри холодно, работает система кондиционирования, ты можешь простудиться. Кабинет Честера в центральной части. Мисс Данбар увидит тебя через окно.
– Она, наверное, уже приготовила розовый листок, – буркнул Бьювилль. – Опоздавшего на две минуты сразу увольняют.
– Я опоздал минут на семь.
– Тогда мы больше не увидимся. Пошли, Доунс. – Бьювилль направился к серому «БМВ». – После ленча возвращайся в город и ищи ему замену. Куда его определили? Чистить бассейн?
– Сначала ленч. – Доунс последовал за Бьювиллем.
– Да. – Бьювилль открыл дверцу. – Как можно пропустить ленч с Честером. Нарезанная половинка груши, кусочек сыра и ледяной чай.
– Потом съем в городе чизбургер, – ответил Доунс. Обращался он, похоже, к себе. – С кетчупом и луком.
Обходя административное здание, Джек достиг его средней части. Затемненные зеркальные стекла не позволяли заглянуть внутрь.
В них он видел лишь свое отражение.
Открылась сдвижная дверь.
– Извините. Мне оправдываться?
– Необязательно. – Фигуркой Нэнси Данбар могла гордиться, а вот с лицом ей не повезло. Низкий лоб, вздернутый подбородок, маленькие, близко посаженные глаза, широкий нос. – А тебе есть чем оправдаться?
– Я не мог найти человека, который сказал бы мне, куда ехать. У вас есть карта?
– Да. – Она отошла от двери. – На работу выходишь не вовремя. Не являешься к указанному часу. Можешь простудиться в кондиционированном помещении. Весь потный. Без рубашки. – Она вышла из здания, закрыв за собой дверь. С листком бумаги в одной руке. На другой болталась сумочка. – Пойдешь со мной.
Она протянула Джеку карту. Он сложил ее, убрал в задний карман.
Они зашагали по дорожке, ведущей, как полагал Джек, к другому зданию. Прошли через арку в стене.
И оказались в японском садике, окруженном сплошной стеной. Скалы, тут и там торчащие в выровненном граблями песке, каменные скамьи, расставленные вдоль извивающейся каменной дорожки, грациозные деревца с редкими листочками.
– Однако, – вырвалось у Джека. – Как красиво!
– Ты художник. – Нэнси опустилась на первую же каменную скамью. – Каждый день будешь выравнивать граблями песок. – Она достала из сумочки сигарету, закурила. Глубоко затянулась. – Старайся варьировать следы, которые грабли оставляют на песке. Если они будут повторяться, доктор Редлиф это заметит и скажет мне, что ты зануда с граблями.
– Пусть зануда, главное – чтобы работал. Нэнси коротко взглянула на него:
– Юморист.
– Я не уволен?
– За опоздание? – Она выдохнула облако дыма. – На этот раз нет.
– Я так и думал. Вы курите.
– Правильно. Здесь курение под запретом. Хочешь сигарету?
– Нет, благодарю.
Пепел она сбрасывала в маленький пакетик, который достала из сумочки.
– Как я понимаю, Доунс рассказал тебе, что на этой работе можно, а чего нельзя.
– Главным образом, нельзя, – уточнил Джек.
– Ты отвечаешь за этот сад, должен поддерживать чистоту в открытом бассейне, закрытом бассейне, спортивном зале, саунах, душевой, на теннисных кортах. Если твоя помощь потребуется садовникам, они тебя позовут. Иной раз придется помочь и официантам, если на вечеринку соберется много гостей. Следующая намечена на субботу. Ты же не откажешься надеть белый смокинг и разносить закуски?
– Только сначала я их попробую. Чтобы чувствовать себя с гостями на равных.
– Ты уже с кем-нибудь общался?
– С миссис Хьюстон. Нэнси улыбнулась:
– Чуть ли не единственный нормальный человек в этих краях. Моя хорошая подруга. Что она тебе сказала?
– Возможно, она разговаривала с азалиями.
– Ага! – Нэнси вновь улыбнулась. – Так она ввела тебя в курс дела.
– Или азалий.
– Можешь забыть то, что услышал от нее.
– Хорошо.
– Ее верность не вызывает сомнений. Кто еще говорил с тобой?
– Молодая женщина, которая утром плавала в бассейне. Потом к ней присоединился молодой мужчина. Он со мной не говорил. Ее зовут Шана?
– И Чет. Честер-младший. Что тебе сказала Шана?
– Спросила, работаю ли я здесь, когда приехал, обычное любопытство.
– Они обручены.
– То есть собираются пожениться?
– Да. Именно так. Кто еще?
– Никто. Вечером я нашел свою комнату. Съел сандвичи. Немного погулял. Никого не встретил, кроме охранника, который открывал мне ворота.
– Одиночества ты не почувствуешь. Ты еще не нашел зал отдыха для персонала?
– Нет.
– Пинг-понг. Стерео. Бильярд. Телевизор с широким экраном. Все удобства.
– Здорово!
– Главное, не мельтешить перед глазами членов семьи и гостей, если, конечно, тебя не позвали. С другой стороны… – Она затушила окурок о подошву туфельки. Ни единой частички пепла на землю не упало. Сказывалась богатая практика. Окурок она бросила в пластиковый мешочек. И тут же закурила новую сигарету. – …Если ты заметишь, что кто-то ведет себя странно, говорит что-то не то, ты должен немедленно найти меня и доложить об этом.
– Вы хотите сказать, если кто-то нарушает установленные правила?
– И это тоже. Но я имею в виду не только сотрудников, но и членов семьи, и гостей.
– В том числе, миссис Хьюстон?
– Кроме миссис Хьюстон. Она – исключение. Если ты услышишь об их планах, мы хотим это знать. Если увидишь людей, которым, на твой взгляд, вместе делать нечего, мы хотим это знать. Мы хотим знать, что говорят сотрудники друг о друге, о мистере Бьювилле, обо мне, о докторе Редлифе. И все такое.
– Почему?
– Доктор Редлиф не любит сюрпризов.
– Другого ответа не будет?
– Нет.
– А как же право человека на личную жизнь?
– Эта информация не становится достоянием общественности. При необходимости я ставлю в известность доктора Редлифа, он же никому ничего не говорит.
Джек предпочел промолчать. Действительно, в поместье что-то происходило, вроде бы на жизнь доктора Редлифа четырежды кто-то покушался. Но Нэнси Данбар незачем знать, что он в курсе событий. Возможно, принимаемые меры предосторожности более чем уместны.
Однако шпионить больно уж не хотелось.
С другой стороны, для этого он сюда и прибыл.
– С этим все ясно? – спросила Нэнси.
– Да.
Заревела сирена.
У Нэнси округлились глаза.
– Боже мой!
Она быстро затушила о подошву недокуренную сигарету, отправила ее в пластиковый мешочек, его – в сумочку, щелкнула замком, поднялась и побежала к своему кабинету.
Джек последовал за ней.
Яркий солнечный свет японского садика сменился холодом и темнотой кабинета. Какое-то время глаза Джека привыкали к резкой смене освещенности. Наконец он увидел Нэнси.
Она стояла у стола, прижав к уху телефонную трубку.
– Да… да… А доктор Редлиф еще не приходил?. Понятно… Благодарю. Я об этом позабочусь.
– Что случилось? – спросил Джек, когда она положила трубку на рычаг.
– Доктор Джим Уилсон надышался в лаборатории каким-то газом. Машина «Скорой помощи» уже выехала.
Зазвонил телефон.
– Да? – бросила она в трубку. – Да?.. Понятно. Я об этом позабочусь.
Вновь трубка легла на рычаг.
– Джим Уилсон мертв, – сказала она то ли к Джеку, то ли к себе. Джек молчал.
– Странно, – вырвалось у Нэнси Данбар.
– Что странно? – спросил Джек.
– Обычно доктор Редлиф приходит в лабораторию первым. Чтобы побыть одному. А Джим появляется ровно в два, – она взглянула на часы. – Сейчас только половина второго. Обычно в это время в лаборатории только доктор Редлиф.
– Пятая попытка, – выдохнул Джек.
У входа, с раскрытыми задними дверцами, стояла машина «Скорой помощи».
Джек предположил, что санитары ушли в лабораторию, чтобы вынести оттуда тело доктора Джима Уилсона. Он заметил, что в некоторых окнах разбиты стекла: помещения освобождали от смертоносного газа.
К лаборатории на велосипеде подъехал мужчина.
Под шестьдесят лет, высокий, худощавый, широкоплечий. В очках. С черными волосами, заметно тронутыми сединой.
Джек увидел язычок пламени, вырвавшийся из разбитого окна на первом этаже.
– Смотрите! – Джек указал на огонь. Мужчина бросил велосипед на лужайке и побежал к входной двери.
– Смотрите! – На Джека никто не обращал внимания.
Из окна уже валил дым.
Мужчина столкнулся в дверях с санитарами, выбегавшими из лаборатории.
Попытался протиснуться мимо них.
Один из санитаров схватил его за руку.
– Нельзя, доктор Редлиф, – крикнул он. – Пожар!
Редлиф вырвался.
– Джим Уилсон! Он мертв?
– Доктор Редлиф, туда нельзя! – крикнул санитар. – Пожар!
Редлиф оттолкнул санитара.
– Джим Уилсон! Он мертв?
Второй санитар рухнул на колени, закашлялся.
– Дым! – кричал санитар. – Дом горит. Туда нельзя. Редлиф исчез в здании.
– Господи, нет, – воскликнула женщина, стоявшая на дорожке. – Доктор Редлиф! Нет!
Санитар, пытавшийся остановить Редлифа, пятился от дыма, вырывавшегося через дверной проем.
На какое-то мгновение повисла тишина, нарушаемая разве потрескиванием чего-то горящего.
А затем прогремел взрыв. Люди, стоящие у горящего здания, отпрыгнули назад, прикрыли головы.
С крыши полетели в воздух куски шифера.
Стену первого этажа, выходящую к дороге, разнесло взрывом, стена второго этажа, лишенная опоры, рухнула вниз.
– Нет, нет! – кричала женщина. Обвалилась и крыша, вверх поднялся столб дыма и пыли.
– Доктор Редлиф! – Плачущая женщина повернулась к разрушенному зданию спиной. Обняла другую женщину. – Босс…
Джек взглянул на часы.
Без десяти два.
Дым со стороны одной из боковых стен лаборатории клубился как туман.
В дыму появился мужчина.
На руках он нес обмякшее тело другого человека.
После того как рухнула крыша, огонь практически погас.
Однако дыма и пыли хватало.
Тяжело шагая, весь в копоти, Редлиф нес тело доктора Джима Уилсона к машине «Скорой помощи».
Остальные молча наблюдали за ним.
Редлиф осторожно опустил тело на пол заднего салона «Скорой помощи». Согнутые в коленях ноги трупа касались асфальта.
Редлиф повернулся:
– Он мертв.
Медленно поднял с травы велосипед. Даже не взглянув на разрушенную лабораторию, покатил велосипед через дорогу. Поставил в ячейку.
Вошел в административный корпус.
«Шестая попытка?» – спросил себя Джек.
Глава 8
– Она вопрошает: «Почему я должна раз в неделю общаться с поваром? Почему я должна разговаривать с домоправительницей? Почему я должна быть рядом с Честером, когда он принимает всех этих зануд?» Можешь ты себе такое представить? Я ей на это отвечаю: «Потому что это твоя работа, дочь». Она говорит: «Но иногда мне не хочется улыбаться людям. Почему же я должна страдать?» Я пыталась ей объяснить, что за все в жизни надо платить Она – жена Честера Редлифа, живет здесь, за это и должна платить. И цена – выполнение возложенных на нее обязанностей. А уж улыбнуться важным людям, которых принимает Честер, – невелик труд, если учесть, что она тут как сыр в масле катается.
– Поговорить с вами – одно удовольствие, миссис Хьюстон, но через несколько минут я должен предстать перед очами секретаря доктора Редлифа.
– Что почем, не узнаешь, если только своим горбом не заработаешь все, что у тебя есть. Как заработала я. Когда мой муж умер от переутомления и отчаяния, я с шести утра до трех работала горничной в отеле, а потом шла в прачечную. И все для того, чтобы воспитать Амалию, оплатить ей учебу на курсах секретарей. Это была моя обязанность, и я ее выполняла. Мои внуки думают, что иначе и быть не может. – Она махнула рукой в сторону особняка. – Все падает с неба, бесплатно, как дождь и солнечный свет Они недовольны своим отцом, он, видите ли, что-то от них требует. Я говорю: «А если бы родились в трущобах? Если б каждый день мучились от голода? Стали бы вы жаловаться на отца?» Они отвечают: «Такого быть не могло».
Джек коротко взглянул на часы, что украшали раздевалку. Двадцать минут первого. В секретариате его ждали через десять минут, а он еще не знал, как туда добраться.
– И вот что еще. – Миссис Хьюстон обращалась то ли к Джеку, то ли к азалиям. – Честер – святой человек. Всего он достиг своим умом и трудолюбием, дал всем все и что получил в ответ? Они никогда не улыбнутся ему, не скажут доброго слова. Какие уж там признательность или уважение! Хотела б я посмотреть, чтобы хоть кто-то из них сделал десять процентов того, что уже сделано Честером. Так нет же, они видят в нем строгого учителя только потому, что он ждет от них достойного поведения и выполнения своих обязанностей. Такие вот дела.
– Доктор Редлиф, должно быть, очень требователен и к себе, – вставил Джек.
– Естественно.
– Может, он требует от них слишком многого?
– Что-то он должен требовать.
– Мне надо идти. Иначе меня уволят в первый же день.
Миссис Хьюстон его не слышала.
– И вот я прячусь за кустами, копаюсь в земле, в которой копаться не надо. Цветы и так ухожены, но я не могу без работы. Будь я проклята, если превращусь в такую же петунью, какими стали они. Ты никому не расскажешь о том, чем я тут занимаюсь?
– Никому и никогда, – заверил ее Джек.
– Дело в том, что я знаю, что такое признательность. Уважение. Я уважаю Честера и очень ему признательна. Но я уважаю и себя.
– Это видно, – кивнул Джек. – Спасибо за помощь.
На велосипеде, выданном ему в первый же вечер на стоянке, куда он загнал свою машину, Джек катил вниз по холму к разлапистому, удачно вписанному в ландшафт зданию, в котором, по его мнению, он мог найти секретаря. Заметил он здание по верхушке трансляционной башни и теперь держал курс на ее основание.
За зданием протянулась взлетно-посадочная полоса. Упиралась она в большой ангар, соседствующий с диспетчерской вышкой.
Парковочная площадка размерами больше напоминала автостоянку, однако служащие приезжали в основном на велосипедах.
Джек затормозил у парадного входа, обратив внимание на отсутствие вывески, определяющей функциональное назначение здания. Поставил велосипед в свободную ячейку стойки, рядом с остальными. Поскольку велосипеды ничем не отличались, Джек отметил, что его ячейка – тринадцатая слева.
– Эй, Джек!
Двое мужчин вышли из здания. Один из них днем раньше принимал его на работу.
– Доброе утро, мистер Доунс. Сложенную футболку Джек засунул за пояс.
– Познакомься с Эриком Бьювиллем, Джек. Человек, который правит миром. Главный управляющий чуть ли не всех компаний, в названии которых упомянута фамилия Редлиф.
Пожимая руку Джеку, Бьювилль не улыбался.
– Я не правлю миром. Я исполняю приказы, как и все остальные. Каждое утро, в шесть часов, на мой стол ложится компьютерная распечатка новых приказов.
– Да уж. – Доунс подтянул брюки. – Работая у доктора Редлифа, всегда знаешь, чего от тебя ждут.
– В шесть утра, в половине седьмого, в восемь, в одиннадцать, – продолжал Бьювилль, – в два часа дня, в четыре, в восемь, в одиннадцать вечера.
Доунс рассмеялся:
– Это точно.
– Включая субботы и воскресенья, – закончил Бьювилль.
– Приехал повидаться с мисс Данбар? – спросил Доунс.
– Боюсь, я опоздал. Я…
– Оправдания не принимаются, – оборвал его Бьювилль. – Когда Честер приказал вырыть здесь озеро, он распорядился сделать его достаточно глубоким, чтобы в нем хватило места всем оправданиям. Поэтому больше он не желает их слышать.
– Ты вспотел, – отметил Доунс. – Почему бы тебе не обойти здание с другой стороны? Внутри холодно, работает система кондиционирования, ты можешь простудиться. Кабинет Честера в центральной части. Мисс Данбар увидит тебя через окно.
– Она, наверное, уже приготовила розовый листок, – буркнул Бьювилль. – Опоздавшего на две минуты сразу увольняют.
– Я опоздал минут на семь.
– Тогда мы больше не увидимся. Пошли, Доунс. – Бьювилль направился к серому «БМВ». – После ленча возвращайся в город и ищи ему замену. Куда его определили? Чистить бассейн?
– Сначала ленч. – Доунс последовал за Бьювиллем.
– Да. – Бьювилль открыл дверцу. – Как можно пропустить ленч с Честером. Нарезанная половинка груши, кусочек сыра и ледяной чай.
– Потом съем в городе чизбургер, – ответил Доунс. Обращался он, похоже, к себе. – С кетчупом и луком.
* * *
– Ты опоздал.Обходя административное здание, Джек достиг его средней части. Затемненные зеркальные стекла не позволяли заглянуть внутрь.
В них он видел лишь свое отражение.
Открылась сдвижная дверь.
– Извините. Мне оправдываться?
– Необязательно. – Фигуркой Нэнси Данбар могла гордиться, а вот с лицом ей не повезло. Низкий лоб, вздернутый подбородок, маленькие, близко посаженные глаза, широкий нос. – А тебе есть чем оправдаться?
– Я не мог найти человека, который сказал бы мне, куда ехать. У вас есть карта?
– Да. – Она отошла от двери. – На работу выходишь не вовремя. Не являешься к указанному часу. Можешь простудиться в кондиционированном помещении. Весь потный. Без рубашки. – Она вышла из здания, закрыв за собой дверь. С листком бумаги в одной руке. На другой болталась сумочка. – Пойдешь со мной.
Она протянула Джеку карту. Он сложил ее, убрал в задний карман.
Они зашагали по дорожке, ведущей, как полагал Джек, к другому зданию. Прошли через арку в стене.
И оказались в японском садике, окруженном сплошной стеной. Скалы, тут и там торчащие в выровненном граблями песке, каменные скамьи, расставленные вдоль извивающейся каменной дорожки, грациозные деревца с редкими листочками.
– Однако, – вырвалось у Джека. – Как красиво!
– Ты художник. – Нэнси опустилась на первую же каменную скамью. – Каждый день будешь выравнивать граблями песок. – Она достала из сумочки сигарету, закурила. Глубоко затянулась. – Старайся варьировать следы, которые грабли оставляют на песке. Если они будут повторяться, доктор Редлиф это заметит и скажет мне, что ты зануда с граблями.
– Пусть зануда, главное – чтобы работал. Нэнси коротко взглянула на него:
– Юморист.
– Я не уволен?
– За опоздание? – Она выдохнула облако дыма. – На этот раз нет.
– Я так и думал. Вы курите.
– Правильно. Здесь курение под запретом. Хочешь сигарету?
– Нет, благодарю.
Пепел она сбрасывала в маленький пакетик, который достала из сумочки.
– Как я понимаю, Доунс рассказал тебе, что на этой работе можно, а чего нельзя.
– Главным образом, нельзя, – уточнил Джек.
– Ты отвечаешь за этот сад, должен поддерживать чистоту в открытом бассейне, закрытом бассейне, спортивном зале, саунах, душевой, на теннисных кортах. Если твоя помощь потребуется садовникам, они тебя позовут. Иной раз придется помочь и официантам, если на вечеринку соберется много гостей. Следующая намечена на субботу. Ты же не откажешься надеть белый смокинг и разносить закуски?
– Только сначала я их попробую. Чтобы чувствовать себя с гостями на равных.
– Ты уже с кем-нибудь общался?
– С миссис Хьюстон. Нэнси улыбнулась:
– Чуть ли не единственный нормальный человек в этих краях. Моя хорошая подруга. Что она тебе сказала?
– Возможно, она разговаривала с азалиями.
– Ага! – Нэнси вновь улыбнулась. – Так она ввела тебя в курс дела.
– Или азалий.
– Можешь забыть то, что услышал от нее.
– Хорошо.
– Ее верность не вызывает сомнений. Кто еще говорил с тобой?
– Молодая женщина, которая утром плавала в бассейне. Потом к ней присоединился молодой мужчина. Он со мной не говорил. Ее зовут Шана?
– И Чет. Честер-младший. Что тебе сказала Шана?
– Спросила, работаю ли я здесь, когда приехал, обычное любопытство.
– Они обручены.
– То есть собираются пожениться?
– Да. Именно так. Кто еще?
– Никто. Вечером я нашел свою комнату. Съел сандвичи. Немного погулял. Никого не встретил, кроме охранника, который открывал мне ворота.
– Одиночества ты не почувствуешь. Ты еще не нашел зал отдыха для персонала?
– Нет.
– Пинг-понг. Стерео. Бильярд. Телевизор с широким экраном. Все удобства.
– Здорово!
– Главное, не мельтешить перед глазами членов семьи и гостей, если, конечно, тебя не позвали. С другой стороны… – Она затушила окурок о подошву туфельки. Ни единой частички пепла на землю не упало. Сказывалась богатая практика. Окурок она бросила в пластиковый мешочек. И тут же закурила новую сигарету. – …Если ты заметишь, что кто-то ведет себя странно, говорит что-то не то, ты должен немедленно найти меня и доложить об этом.
– Вы хотите сказать, если кто-то нарушает установленные правила?
– И это тоже. Но я имею в виду не только сотрудников, но и членов семьи, и гостей.
– В том числе, миссис Хьюстон?
– Кроме миссис Хьюстон. Она – исключение. Если ты услышишь об их планах, мы хотим это знать. Если увидишь людей, которым, на твой взгляд, вместе делать нечего, мы хотим это знать. Мы хотим знать, что говорят сотрудники друг о друге, о мистере Бьювилле, обо мне, о докторе Редлифе. И все такое.
– Почему?
– Доктор Редлиф не любит сюрпризов.
– Другого ответа не будет?
– Нет.
– А как же право человека на личную жизнь?
– Эта информация не становится достоянием общественности. При необходимости я ставлю в известность доктора Редлифа, он же никому ничего не говорит.
Джек предпочел промолчать. Действительно, в поместье что-то происходило, вроде бы на жизнь доктора Редлифа четырежды кто-то покушался. Но Нэнси Данбар незачем знать, что он в курсе событий. Возможно, принимаемые меры предосторожности более чем уместны.
Однако шпионить больно уж не хотелось.
С другой стороны, для этого он сюда и прибыл.
– С этим все ясно? – спросила Нэнси.
– Да.
Заревела сирена.
У Нэнси округлились глаза.
– Боже мой!
Она быстро затушила о подошву недокуренную сигарету, отправила ее в пластиковый мешочек, его – в сумочку, щелкнула замком, поднялась и побежала к своему кабинету.
Джек последовал за ней.
Яркий солнечный свет японского садика сменился холодом и темнотой кабинета. Какое-то время глаза Джека привыкали к резкой смене освещенности. Наконец он увидел Нэнси.
Она стояла у стола, прижав к уху телефонную трубку.
– Да… да… А доктор Редлиф еще не приходил?. Понятно… Благодарю. Я об этом позабочусь.
– Что случилось? – спросил Джек, когда она положила трубку на рычаг.
– Доктор Джим Уилсон надышался в лаборатории каким-то газом. Машина «Скорой помощи» уже выехала.
Зазвонил телефон.
– Да? – бросила она в трубку. – Да?.. Понятно. Я об этом позабочусь.
Вновь трубка легла на рычаг.
– Джим Уилсон мертв, – сказала она то ли к Джеку, то ли к себе. Джек молчал.
– Странно, – вырвалось у Нэнси Данбар.
– Что странно? – спросил Джек.
– Обычно доктор Редлиф приходит в лабораторию первым. Чтобы побыть одному. А Джим появляется ровно в два, – она взглянула на часы. – Сейчас только половина второго. Обычно в это время в лаборатории только доктор Редлиф.
– Пятая попытка, – выдохнул Джек.
* * *
Поставив одну ногу на педаль велосипеда, вторую – на асфальт, Джек наблюдал за толпой, собравшейся у здания лаборатории, больше похожего на большую гасиенду. От административного корпуса лабораторию отделяла дорога.У входа, с раскрытыми задними дверцами, стояла машина «Скорой помощи».
Джек предположил, что санитары ушли в лабораторию, чтобы вынести оттуда тело доктора Джима Уилсона. Он заметил, что в некоторых окнах разбиты стекла: помещения освобождали от смертоносного газа.
К лаборатории на велосипеде подъехал мужчина.
Под шестьдесят лет, высокий, худощавый, широкоплечий. В очках. С черными волосами, заметно тронутыми сединой.
Джек увидел язычок пламени, вырвавшийся из разбитого окна на первом этаже.
– Смотрите! – Джек указал на огонь. Мужчина бросил велосипед на лужайке и побежал к входной двери.
– Смотрите! – На Джека никто не обращал внимания.
Из окна уже валил дым.
Мужчина столкнулся в дверях с санитарами, выбегавшими из лаборатории.
Попытался протиснуться мимо них.
Один из санитаров схватил его за руку.
– Нельзя, доктор Редлиф, – крикнул он. – Пожар!
Редлиф вырвался.
– Джим Уилсон! Он мертв?
– Доктор Редлиф, туда нельзя! – крикнул санитар. – Пожар!
Редлиф оттолкнул санитара.
– Джим Уилсон! Он мертв?
Второй санитар рухнул на колени, закашлялся.
– Дым! – кричал санитар. – Дом горит. Туда нельзя. Редлиф исчез в здании.
– Господи, нет, – воскликнула женщина, стоявшая на дорожке. – Доктор Редлиф! Нет!
Санитар, пытавшийся остановить Редлифа, пятился от дыма, вырывавшегося через дверной проем.
На какое-то мгновение повисла тишина, нарушаемая разве потрескиванием чего-то горящего.
А затем прогремел взрыв. Люди, стоящие у горящего здания, отпрыгнули назад, прикрыли головы.
С крыши полетели в воздух куски шифера.
Стену первого этажа, выходящую к дороге, разнесло взрывом, стена второго этажа, лишенная опоры, рухнула вниз.
– Нет, нет! – кричала женщина. Обвалилась и крыша, вверх поднялся столб дыма и пыли.
– Доктор Редлиф! – Плачущая женщина повернулась к разрушенному зданию спиной. Обняла другую женщину. – Босс…
Джек взглянул на часы.
Без десяти два.
Дым со стороны одной из боковых стен лаборатории клубился как туман.
В дыму появился мужчина.
На руках он нес обмякшее тело другого человека.
После того как рухнула крыша, огонь практически погас.
Однако дыма и пыли хватало.
Тяжело шагая, весь в копоти, Редлиф нес тело доктора Джима Уилсона к машине «Скорой помощи».
Остальные молча наблюдали за ним.
Редлиф осторожно опустил тело на пол заднего салона «Скорой помощи». Согнутые в коленях ноги трупа касались асфальта.
Редлиф повернулся:
– Он мертв.
Медленно поднял с травы велосипед. Даже не взглянув на разрушенную лабораторию, покатил велосипед через дорогу. Поставил в ячейку.
Вошел в административный корпус.
«Шестая попытка?» – спросил себя Джек.
Глава 8
– С вами все в порядке? – спросил Джек.
– Аллергия, – сдавленным голосом ответила кассирша. – Вы должны показать мне удостоверение личности.
Джек достал из кармана розовый ламинированный прямоугольник, врученный ему Доунсом, и протянул ей.
– Посмотрю, что здесь есть.
Она вернула ему виндомийское удостоверение.
– Пожалуйста, проходите.
Через окно супермаркета Виндомии Джек увидел белый катафалк, припаркованный у тротуара. Из кабины вылезали двое мужчин в черных брюках и белых рубашках…
Когда он ехал на велосипеде от административного корпуса, мимо проплыл спортивный автомобиль. Скорость его ненамного превышала скорость Джека. Всю поверхность автомобиля, от ступиц колес до окон, покрывали зеркала Отражающиеся от них солнечные зайчики несколько раз ослепляли Джека, прежде чем автомобиль не повернул и не исчез в идеально ухоженном лесу. Шума двигателя Джек не расслышал.
На границе деревни Джек выехал на перекресток. Дорога, уходящая налево, через квартал поворачивала под прямым углом направо. Дорога, уходящая направо, через квартал поворачивала под прямым углом налево. Домики по обеим сторонам дороги, каждый на своем участке, отличались друг от друга только в мелочах. Роднили их белые стены, синие крыши, лужайки и огородики. Некоторые коттеджи, как тот, где поселили его, предназначались для двоих. Подъездные дорожки и гаражи отсутствовали. Миновав перекресток, Джек пришел к выводу, что сверху деревня смотрится идеальным квадратом.
А центральная часть деревни Виндомия занимала один квартал. Благодаря использованию рельефа местности центр казался более масштабным. Все дома стояли именно на том месте, где их хотел видеть проектировщик.
Мостовую покрывал черный асфальт, тротуары – белая плитка. За исключением зеленых лужаек и аккуратно подстриженных кустов, цветов на клумбах и синих крыш, все остальное, включая несколько пожарных гидрантов, сверкало на солнце ослепительно белым цветом.
Повсеместно стояли металлические стойки с ячейками для велосипедов…
– Фунт болонской копченой колбасы, пожалуйста.
– Милый, у нас нет болонской копченой колбасы. – Женщина за кассой закашлялась. Кашляла она долго, из глаз даже потекли слезы. – Нарезанная ветчина. У нас есть нарезанная ветчина.
– Она же значительно дороже.
Женщина чихнула. Жидкие каштановые волосы. Мешки под глазами. Серая кожа.
– У нас только здоровая пища. – Она вновь закашлялась. – Высшего качества.
– А мне нравится болонская копченая колбаса. – Он заглянул в список. – У вас есть тунец в масле? Люблю сандвичи с консервированным тунцом.
– Консервов не держим. – Она все кашляла…
Автомобилей в деревне не было.
В конце главной улицы, ведущей к единственному выезду из поместья (примерно в миле от его границы), располагался пожарный пост. Две пожарные машины – одна большая, вторая маленькая – проехали мимо Джека. Направлялись они к лаборатории со скоростью тридцать миль в час. Супермаркет примыкал к пожарному посту, тут же находились колонки с бензином и дизельным топливом, три воздушных насоса, три розетки электрических зарядных устройств и телефонная будка. Напротив стояла церковь, с коротким шпилем и колокольней. Иные признаки храма отсутствовали. Ни вывески, ни таблички. С ней соседствовала библиотека, длинное низкое здание, окруженное рододендронами, и школа с наглухо закрытыми окнами из затененного стекла. Из школы не доносилось ни звука. Во дворе Джек увидел качалки, качели, стенки. Далее футбольное поле и бейсбольную площадку. Футбольное поле окружала гаревая дорожка. Идеально ровного изумрудного газона на поле и площадке, похоже, не касалась нога человека.
Через дорогу от этих зданий находилась зона отдыха. Гандбольные площадки, за ними – пятидесятиметровый открытый бассейн. Далее – отделенные живой изгородью четыре теннисных корта. Фонтанчиков для питья хватало, однако автоматов по продаже прохладительных напитков Джек не обнаружил ни одного. За спортивными сооружениями высилось здание с широкой верандой, уставленной синими шезлонгами и креслами-качалками. Джек предположил, что к веранде примыкает большой спортивный зал, а за ним находятся раздевалки и душевые, мужские и женские. Бара или закусочной Джек не заметил. В два часа дня стоянка у спортивного зала, естественно, пустовала.
Рядом со спортивным залом разместилась маленькая больничка. При ней гараж для машины «Скорой помощи». Тоже с открытыми воротами.
А над этими зданиями высилась башня, самое высокое сооружение в деревне, с огромными часами, цифры которого показывали час, минуту, секунду и миллисекунду. Безумный бег миллисекунд казался единственным проявлением активности в застывшей под ярким солнечным светом деревне.
Вращая педали велосипеда, Флетч думал о том, что впервые попал в спланированное поселение. Предварительно возникшее на чертежной доске, в ярко освещенном, снабженном системой кондиционирования зале, при помощи карандаша и линейки, возможно, не без участия компьютера. Поселение, в котором с инженерной дотошностью учтено все: где людям обниматься, драться, смеяться, кричать, спорить, трахаться, плакать, прятаться. Несколько птиц на деревьях, несколько загорелых, слоняющихся без дела малышей, но ни собак, ни кошек, ни белочек. Если б не хлопанье большущего бело-синего флага, тишиной деревня могла бы сравниться лишь с подводным царством…
Толкая тележку вдоль рядов с товарами, Джек услышал, как двое мужчин, что приехали на катафалке, вошли в магазин.
– Привет, Мари, – поздоровался один.
– Привет, Фрэнк. – Чих. – Привет, Младший.
– Как твоя аллергия?
– С каждым днем все здоровее, – ответила женщина и высморкалась. – Она все здоровее, а я все болезненнее.
– Приехали за доктором Уилсоном. Отравился газом.
– Слышали. – Мари вновь чихнула. – Понятия не имела, что здесь есть и смертельный газ.
– В лаборатории, – ответил Фрэнк.
– А что это за газ? – спросила Мари.
– Понятия не имею. Но его хватило и на пожар. А потом там все взорвалось.
– Я слышала, как где-то грохнуло.
– Вот-вот. Взорвалась лаборатория.
– По-моему, кто-то думал, что в момент взрыва Редлиф будет в лаборатории, – вставил тот, кого назвали Младшим. – А его там не оказалось.
– Жаль, – отозвалась Мари.
Джек обратил внимание, что овощи и фрукты, продающиеся в магазине, не обрабатывались химикалиями, улучшающими их внешний вид. Апельсины не оранжевые, а желтые, помидоры – желтовато-зеленые, а не красные, бананы – зелено-черные, а не желтые, яблоки – желтые и зеленые, а не блестящие и красные. Только морковь имела привычный цвет.
– Уилсон у вас в катафалке? – спросила Мари.
– Да.
На полках не было не только консервов, но и супов быстрого приготовления и коробок с овсяными хлопьями. Зато стояли пакеты с чипсами. Сухая горчица – пожалуйста, кетчуп – извините, оливки – да, маринованные огурчики – нет, ореховое масло – будьте любезны, зефир – не держим.
Кондитерские изделия вообще отсутствовали.
– А чего вы, собственно, пришли? – спросила Мари. – Табаком и пивом мы не торгуем, а если б и торговали, вам бы не продали.
Зубная паста только на меловой основе. Мыло имелось, аэрозольные баллончики – нет.
– Слушай, а немного говядины у тебя купить нельзя? – спросил Фрэнк.
– Ты же знаешь, Фрэнк, я ничего не могу тебе продать.
– Я все-таки женат на твоей сестре, Мари.
– За это я тебе очень признательна, но товар отпускается лишь сотрудникам и гостям, Фрэнк. Тебе это известно.
Растворимый кофе без или с пониженным содержанием кофеина. Чай только травяной.
– Я – близкий родственник сотрудника, Мари, – настаивал Фрэнк. – Твой родственник.
– Родственники не в счет. – Мари чихнула.
Из лекарств один байеровский аспирин. А витаминов, фруктовых экстрактов, травяных сборов хоть пруд пруди. С подробными описаниями достоинств каждого.
– А ты купи как бы для себя, – предложил Фрэнк.
Мари закашлялась.
– Не могу. У этих стен есть уши. И белого хлеба не было.
– И что? Нас допускают в поместье, лишь когда надо забрать покойника, в том числе и отравленного, но в инструкции сказано, что я не могу выехать из поместья, взяв к ужину лучшую в округе говядину?
– В инструкции сказано другое. – Мари высморкалась. – Обслуживаются только сотрудники.
Мясной прилавок радовал глаз: антрекоты, вырезка, отбивные. Куры разделанные, без кожи. Цены ниже, чем за пределами деревни. Из рыбы только зубатка. Ни сосисок, ни бекона, ни прессованной ветчины.
Зазвонил телефон.
– Слушаю? – Трубку, естественно, взяла Мари. – Да, он здесь. Я ему скажу, – она положила трубку. – Это Нэнси Данбар.
– Сука, – вырвалось у Фрэнка.
– Я об этом позабочусь, – передразнил Младший Нэнси. – Я обо всем позабочусь.
Интонациями он скорее напоминал попугая, а не Нэнси Данбар.
Джек наполнил тележку доверху: салат, морковка, сельдерей, банка майонеза, галлоновая бутыль со смесью овощных соков, апельсины, яблоки, бананы, горчица, нарезанная ветчина, вырезка, половина бескожей курицы, двухпроцентное молоко, масло, яйца, сыр. Картофельные чипсы он брать не стал.
– Аллергия, – сдавленным голосом ответила кассирша. – Вы должны показать мне удостоверение личности.
Джек достал из кармана розовый ламинированный прямоугольник, врученный ему Доунсом, и протянул ей.
– Посмотрю, что здесь есть.
Она вернула ему виндомийское удостоверение.
– Пожалуйста, проходите.
Через окно супермаркета Виндомии Джек увидел белый катафалк, припаркованный у тротуара. Из кабины вылезали двое мужчин в черных брюках и белых рубашках…
Когда он ехал на велосипеде от административного корпуса, мимо проплыл спортивный автомобиль. Скорость его ненамного превышала скорость Джека. Всю поверхность автомобиля, от ступиц колес до окон, покрывали зеркала Отражающиеся от них солнечные зайчики несколько раз ослепляли Джека, прежде чем автомобиль не повернул и не исчез в идеально ухоженном лесу. Шума двигателя Джек не расслышал.
На границе деревни Джек выехал на перекресток. Дорога, уходящая налево, через квартал поворачивала под прямым углом направо. Дорога, уходящая направо, через квартал поворачивала под прямым углом налево. Домики по обеим сторонам дороги, каждый на своем участке, отличались друг от друга только в мелочах. Роднили их белые стены, синие крыши, лужайки и огородики. Некоторые коттеджи, как тот, где поселили его, предназначались для двоих. Подъездные дорожки и гаражи отсутствовали. Миновав перекресток, Джек пришел к выводу, что сверху деревня смотрится идеальным квадратом.
А центральная часть деревни Виндомия занимала один квартал. Благодаря использованию рельефа местности центр казался более масштабным. Все дома стояли именно на том месте, где их хотел видеть проектировщик.
Мостовую покрывал черный асфальт, тротуары – белая плитка. За исключением зеленых лужаек и аккуратно подстриженных кустов, цветов на клумбах и синих крыш, все остальное, включая несколько пожарных гидрантов, сверкало на солнце ослепительно белым цветом.
Повсеместно стояли металлические стойки с ячейками для велосипедов…
– Фунт болонской копченой колбасы, пожалуйста.
– Милый, у нас нет болонской копченой колбасы. – Женщина за кассой закашлялась. Кашляла она долго, из глаз даже потекли слезы. – Нарезанная ветчина. У нас есть нарезанная ветчина.
– Она же значительно дороже.
Женщина чихнула. Жидкие каштановые волосы. Мешки под глазами. Серая кожа.
– У нас только здоровая пища. – Она вновь закашлялась. – Высшего качества.
– А мне нравится болонская копченая колбаса. – Он заглянул в список. – У вас есть тунец в масле? Люблю сандвичи с консервированным тунцом.
– Консервов не держим. – Она все кашляла…
Автомобилей в деревне не было.
В конце главной улицы, ведущей к единственному выезду из поместья (примерно в миле от его границы), располагался пожарный пост. Две пожарные машины – одна большая, вторая маленькая – проехали мимо Джека. Направлялись они к лаборатории со скоростью тридцать миль в час. Супермаркет примыкал к пожарному посту, тут же находились колонки с бензином и дизельным топливом, три воздушных насоса, три розетки электрических зарядных устройств и телефонная будка. Напротив стояла церковь, с коротким шпилем и колокольней. Иные признаки храма отсутствовали. Ни вывески, ни таблички. С ней соседствовала библиотека, длинное низкое здание, окруженное рододендронами, и школа с наглухо закрытыми окнами из затененного стекла. Из школы не доносилось ни звука. Во дворе Джек увидел качалки, качели, стенки. Далее футбольное поле и бейсбольную площадку. Футбольное поле окружала гаревая дорожка. Идеально ровного изумрудного газона на поле и площадке, похоже, не касалась нога человека.
Через дорогу от этих зданий находилась зона отдыха. Гандбольные площадки, за ними – пятидесятиметровый открытый бассейн. Далее – отделенные живой изгородью четыре теннисных корта. Фонтанчиков для питья хватало, однако автоматов по продаже прохладительных напитков Джек не обнаружил ни одного. За спортивными сооружениями высилось здание с широкой верандой, уставленной синими шезлонгами и креслами-качалками. Джек предположил, что к веранде примыкает большой спортивный зал, а за ним находятся раздевалки и душевые, мужские и женские. Бара или закусочной Джек не заметил. В два часа дня стоянка у спортивного зала, естественно, пустовала.
Рядом со спортивным залом разместилась маленькая больничка. При ней гараж для машины «Скорой помощи». Тоже с открытыми воротами.
А над этими зданиями высилась башня, самое высокое сооружение в деревне, с огромными часами, цифры которого показывали час, минуту, секунду и миллисекунду. Безумный бег миллисекунд казался единственным проявлением активности в застывшей под ярким солнечным светом деревне.
Вращая педали велосипеда, Флетч думал о том, что впервые попал в спланированное поселение. Предварительно возникшее на чертежной доске, в ярко освещенном, снабженном системой кондиционирования зале, при помощи карандаша и линейки, возможно, не без участия компьютера. Поселение, в котором с инженерной дотошностью учтено все: где людям обниматься, драться, смеяться, кричать, спорить, трахаться, плакать, прятаться. Несколько птиц на деревьях, несколько загорелых, слоняющихся без дела малышей, но ни собак, ни кошек, ни белочек. Если б не хлопанье большущего бело-синего флага, тишиной деревня могла бы сравниться лишь с подводным царством…
Толкая тележку вдоль рядов с товарами, Джек услышал, как двое мужчин, что приехали на катафалке, вошли в магазин.
– Привет, Мари, – поздоровался один.
– Привет, Фрэнк. – Чих. – Привет, Младший.
– Как твоя аллергия?
– С каждым днем все здоровее, – ответила женщина и высморкалась. – Она все здоровее, а я все болезненнее.
– Приехали за доктором Уилсоном. Отравился газом.
– Слышали. – Мари вновь чихнула. – Понятия не имела, что здесь есть и смертельный газ.
– В лаборатории, – ответил Фрэнк.
– А что это за газ? – спросила Мари.
– Понятия не имею. Но его хватило и на пожар. А потом там все взорвалось.
– Я слышала, как где-то грохнуло.
– Вот-вот. Взорвалась лаборатория.
– По-моему, кто-то думал, что в момент взрыва Редлиф будет в лаборатории, – вставил тот, кого назвали Младшим. – А его там не оказалось.
– Жаль, – отозвалась Мари.
Джек обратил внимание, что овощи и фрукты, продающиеся в магазине, не обрабатывались химикалиями, улучшающими их внешний вид. Апельсины не оранжевые, а желтые, помидоры – желтовато-зеленые, а не красные, бананы – зелено-черные, а не желтые, яблоки – желтые и зеленые, а не блестящие и красные. Только морковь имела привычный цвет.
– Уилсон у вас в катафалке? – спросила Мари.
– Да.
На полках не было не только консервов, но и супов быстрого приготовления и коробок с овсяными хлопьями. Зато стояли пакеты с чипсами. Сухая горчица – пожалуйста, кетчуп – извините, оливки – да, маринованные огурчики – нет, ореховое масло – будьте любезны, зефир – не держим.
Кондитерские изделия вообще отсутствовали.
– А чего вы, собственно, пришли? – спросила Мари. – Табаком и пивом мы не торгуем, а если б и торговали, вам бы не продали.
Зубная паста только на меловой основе. Мыло имелось, аэрозольные баллончики – нет.
– Слушай, а немного говядины у тебя купить нельзя? – спросил Фрэнк.
– Ты же знаешь, Фрэнк, я ничего не могу тебе продать.
– Я все-таки женат на твоей сестре, Мари.
– За это я тебе очень признательна, но товар отпускается лишь сотрудникам и гостям, Фрэнк. Тебе это известно.
Растворимый кофе без или с пониженным содержанием кофеина. Чай только травяной.
– Я – близкий родственник сотрудника, Мари, – настаивал Фрэнк. – Твой родственник.
– Родственники не в счет. – Мари чихнула.
Из лекарств один байеровский аспирин. А витаминов, фруктовых экстрактов, травяных сборов хоть пруд пруди. С подробными описаниями достоинств каждого.
– А ты купи как бы для себя, – предложил Фрэнк.
Мари закашлялась.
– Не могу. У этих стен есть уши. И белого хлеба не было.
– И что? Нас допускают в поместье, лишь когда надо забрать покойника, в том числе и отравленного, но в инструкции сказано, что я не могу выехать из поместья, взяв к ужину лучшую в округе говядину?
– В инструкции сказано другое. – Мари высморкалась. – Обслуживаются только сотрудники.
Мясной прилавок радовал глаз: антрекоты, вырезка, отбивные. Куры разделанные, без кожи. Цены ниже, чем за пределами деревни. Из рыбы только зубатка. Ни сосисок, ни бекона, ни прессованной ветчины.
Зазвонил телефон.
– Слушаю? – Трубку, естественно, взяла Мари. – Да, он здесь. Я ему скажу, – она положила трубку. – Это Нэнси Данбар.
– Сука, – вырвалось у Фрэнка.
– Я об этом позабочусь, – передразнил Младший Нэнси. – Я обо всем позабочусь.
Интонациями он скорее напоминал попугая, а не Нэнси Данбар.
Джек наполнил тележку доверху: салат, морковка, сельдерей, банка майонеза, галлоновая бутыль со смесью овощных соков, апельсины, яблоки, бананы, горчица, нарезанная ветчина, вырезка, половина бескожей курицы, двухпроцентное молоко, масло, яйца, сыр. Картофельные чипсы он брать не стал.