Флетч откашлялся, посмотрел на официанта.
- Рад видеть вас живым и здоровым, - пробурчал тот.
- Благодарю.
- Так что будет "как обычно" сегодня? Мне не терпится услышать. Кроме того, я уверен, что шеф-повар этой ночью не сомкнул глаз, вспоминая ваш вчерашний заказ, а с утра дрожит на кухне мелкой дрожью, предчувствуя, что вы появитесь и сегодня.
- Ты ел здесь вчера? - спросила Синди.
- И память об этом сохранится в наших сердцах, мисс. Мы даже попросили ресторанного критика из "Ньюс трибюн" обходить наше кафе стороной, пока этот удивительный клиент не выедет за пределы штата или не отойдет в мир иной в приступе икоты.
- Всего-то я заказал... - Флетч повернулся к Синди.
Официант поднял руку, призывая его не продолжать.
- Пожалуйста, сэр. Не повторяйте, я этого не переживу. Услышав вчера ваш заказ, я до сих пор сам не свой. Как жить без веры, что каждый следующий день будет лучше предыдущего?
- Как по-твоему, он оскорбляет меня? - спросил Флетч у Синди.
- О, нет. Я думаю, он пытается объяснить тебе преимущества пищи быстрого приготовления, вроде гамбургера или пиццы.
- То есть молодым следует ограничить свой рацион упомянутыми тобой блюдами?
- Естественно, - Синди посмотрела на официанта. - Не волнуйтесь, сегодня заказывать буду я.
- О, восславим Господа нашего! Наконец-то и на вас нашлась управа. Последнее относилось к Флетчу.
- Принесите ему пять яиц, сваренных вкрутую.
Официант от изумления едва не потерял дар речи.
- И всего-то?
- Еще шоколадный гоголь-моголь, - пробормотал Флетч.
- Да, - кивнула Синди. - Видите ли, он получил новую работу, требующую строгой диеты.
- Ему это не интересно, - вставил Флетч.
- А что принести вам, мисс?
- Банановый сплит <Сладкое блюдо из фруктов, мороженого, орехов>, три шарика мороженого, взбитые сливки, зефир и жареные орешки.
- Не много ли натощак? - с завистью спросил Флетч.
- Хочу устроить своему желудку маленький праздник.
Флетч повернулся к официанту.
- К вашему сведению, эта молодая женщина накормила меня с утра толченым лосиным рогом.
- Я мог бы и догадаться, - вздохнул официант.
- Ерунда, - махнула рукой Синди. - Где сейчас найдешь лося? Скорее всего, то был толченый коровий рог.
- О, Господи, - официант возвел очи горе. - Куда подевались милые молодые люди, которые говорили: "Пожалуйста, коку и гамбургер"?
- Официанты не питают ни малейшего уважения к молодым, что бы они ни говорили, - пробормотал Флетч.
- Как меня теперь называть? - спросил Флетч, посасывая через соломинку принесенный в высоком стакане шоколадный гоголь-моголь. - Юноша по вызовам?
- Вы проститутка, сэр, как и все мы, и, пожалуйста, не забывайте об этом, - Синди взяла со стола ложку. - Иначе потеряешь контроль над собой, над клиентом. Такая уж профессия. Контроль терять нельзя ни при каких обстоятельствах. Это опасно.
- Как же мы дошли до жизни такой? - спросил Флетч Синди.
- Полагаю, воспитывали нас одинаково. Как и многих, если не всех американцев. - Ложкой она добавила в вазочку с мороженым взбитых сливок, насыпала орешков, положила зефир. - Мы выращены, как сексуальные объекты, не так ли? Иначе для чего все эти витамины, педиатры, диеты? Почему родители и учителя заставляли нас заниматься спортом? Чтобы вырабатывать философский взгляд на вещи, учиться, как надо выигрывать, а как-проигрывать? Чепуха. Родители и тренеры протестовали, жаловались и ругались с судьями и друг с другом куда больше нас. Ради нашего здоровья? Как бы не так. Много твоих друзей закончило школу без серьезных травм ног, спины, шеи? - Синди зачерпнула полную ложку сплита и отправила в рот. Постоянно будь на свежем воздухе, но предохраняй кожу от прямых солнечных лучей, так советовала мне мамочка. Лосьоны утром и вечером. Цель одна идеальная форма ног, рук, плеч, плоский живот, нежная упругая кожа.
- Я - сексуальный объект? - переспросил Флетч.
- Именно так, брат мой. В твоем воспитании основное внимание уделялось философии? Культуре? Теологии? Помнится, я, тринадцатилетняя, прибежала из школы, влетела в дом со словами: "Мама, мне поставили А по математике!", - а мама рассеянно ответила:
"Да, дорогая, но я замечаю, что твои волосы блестят не так, как раньше. Каким шампунем ты пользуешься?"
Флетч молча ел яйца.
- На кого указывали нам, как на героев? - вещала Синди. - На учителей? Математиков? Поэтов? Нет. Только на тех, кто мог похвастаться прекрасным телом, на спортсменов и кинозвезд. Именно у них постоянно брали интервью на телевидении. Но разве они рассказывали, каким потом даются им быстрые секунды или как они перевоплощаются в роль, которую играют? Нет, их спрашивали о сексуальной жизни, о том, сколько раз они вступали в брак, с кем и почему разошлись в последний или предпоследний раз. Престиж, Флетч, определяется числом людей, которых ты можешь завлечь в свою постель.
- В результате ты стала проституткой.
- Разве не к этому все шло?
- Ты, похоже, зришь в корень.
- Думаю, да
- Тебе нравится банановый сплит?
Синди уже съела добрую половину.
- Очень.
- Заметно.
- Очень нравится, - повторила она.
- Но, Синди, меня мучает совесть... делать это... ты понимаешь... за деньги.
- А делать этого мне практически не приходится. В зале тренажеры изматывают клиента донельзя. Усталость и возбуждение срабатывают за меня. Надо лишь пару раз дернуть их за член, они и кончат. А потом еще извиняются, что не смогли сдержать себя и теперь мне, цитирую, "не удастся получить удовольствие". Когда же меня посылают на ночь, сопровождать клиента, я, главным образом, сижу в барах и ресторанах, наблюдая, как старичок медленно напивается. И слушая его. Обычно им только это и нужно. А когда он полностью отключается, я волоку его в номер, раздеваю и укладываю в постель. Утром он думает, что прекрасно провел время, наслаждаясь с чудесной девушкой. Хотя на самом деле ничего не было. Все это у тебя впереди. И с мужчинами я трахалась, наверное, реже, чем вон та секретарь.
Синди мотнула головой в сторону молодой женщины, сидевшей за соседним столиком с мужчиной средних лет. На столе, помимо бокалов и тарелок, лежали блокноты, ручки, стопка листов бумаги и калькулятор.
- Только платили мне побольше, - добавила Синди.
- Может, тут дело в эмоциях. Как я должен воспринимать тот факт, что мне будут платить за физическую близость? Меня это тревожит.
- Все это дерьмо, в которое нас с головой окунули психоаналитики. Позволь спросить, у кого отношения с клиентом более интимные, у проститутки или психоаналитика?
- Э...
- Я могу повторить все их тезисы. Осознание вины. Проститутки испытывают безмерную потребность любви, но мы не знаем, что есть любовь. Единственный, доступный нам, способ оценить себя - назначить цену нашим склонностям, чувствам. Это в полной мере относится и к психоаналитикам, не так ли? Они просто говорят о нас то, что с полным основанием могли сказать о себе. Я на них не в обиде. Они тоже должны зарабатывать на жизнь. Я лишь хочу, чтобы они не наделяли нас тем комплексом вины, что мучает их самих.
- Но, Синди, после двух с половиной лет у "Бена Франклина" сможешь ли ты полностью, без остатка, отдаться мужчине, испытать истинное наслаждение?
- Я и не хочу. У меня такого не было. И не будет. - Она доела сплит и принялась за мороженое. - Меня, похоже, принимают не за ту, кто я есть. И не только меня. Я говорила тебе о своей подруге, настоящей подруге. Она тоже работает у "Бена Франклина". Мы обе заработали здесь деньги. На следующей неделе мы сматываемся в Колорадо. Купим там ферму по разведению собак и заживем в счастье и согласии.
- Вы любите друг друга?
- Естественно. Так что близость с мужчиной для меня ничто. Ни эмоционально, ни морально. В любом значении этих слов. На мужчин мне плевать. Лечь в постель с мужчиной для меня все равно, что сходить в туалет. - Вазочка с мороженым быстро пустела. - Исходя из того, как меня воспитывали, съесть мороженое - куда больший грех, чем переспать с мужчиной или мужчинами. Или всей футбольной командой. - Синди отправила в рот очередную порцию мороженого. - А мороженое приличное.
- Для меня все иначе, - заметил Флетч.
- Полагаю, что да. Но это твои проблемы.
Тут Флетч заметил направляющуюся к кафе женщину в знакомой желтой юбке, которая хорошо сочеталась с не менее знакомой темно-синей блузкой с короткими рукавами.
Синди потянулась, расправившись и с мороженым.
- Но в основе и у тебя, и у меня лежит одно и то же. Во всяком случае, мне так кажется. Из меня стремились создать безмозглое, бескультурное, прекрасное тело, сексуальный объект. При этом мне говорили, что мужчины - грубые агрессоры, а делать детей нехорошо. По натуре я не спортсменка. И не актриса.
Флетч выпрямил спину. Под столиком поставил ноги так, чтобы в любой момент сорваться с места. Взглядом измерил расстояние между столиком и дверью ресторана "Маноло".
- И когда пришло время самой зарабатывать на жизнь, - продолжала Синди, - что мне оставалось? Притворяться, что у меня семь пядей во лбу? Или, хуже того, изображать из себя рабочего муравья?
Приближающаяся к ним женщина заметила Флетча.
Затем и Синди.
- О, нет, - простонал Флетч.
- Я делаю то, что должна делать. И стала той, кем должна была стать, - заключила Синди.
- Флетч! - воскликнула женщина.
- Э...
Синди обернулась. Лицо ее осветилось радостью.
- Барбара! - Она вскочила со стула, бросилась женщине на шею.
Барбара обняла Синди. Флетч встал.
- Барбара...
Когда пыл радостных повизгиваний и объятий утих, Барбара посмотрела на Флетча. Она все еще держала Синди за руку.
- Я не знала, что вы знакомы.
ГЛАВА 23
- У тебя на шее засос. - Барбара сверлила Флетча взглядом.
Официант принес к столику третий стул, облегченно вздохнул, услышав, что им не нужно ничего, кроме счета, и отошел.
- Отметина страсти. Утром, когда ты уходил, его не было.
Флетч коснулся пальцем того места, куда укусила его Синди.
- Я...э...
Брови Синди сошлись у переносицы. Она явно не понимала, что, собственно, происходит.
- И одет ты не так, как утром. - Барбара положила руку на свернутые джинсы и тенниску. - Где ты взял эти шорты?
Флетч сложил руки на груди.
- И что написано на твоей тенниске? - Барбара наклонилась и убрала его руки. - "Вам нужен друг?" Что это значит? - Она взглянула на его колени. - И на шортах та же надпись.
- Да, - с достоинством признал Флетч.
- Ты что, нашел новую работу?
- Откуда вы знаете друг друга? - Ушел от ответа Флетч.
- Мы дружим со школы, - ответила Барбара.
- Правда? Вы - давние подруги?
- Да.
- Близкие?
- Я говорила тебе о Синди. Именно она посоветовала мне выйти за тебя замуж.
- Ага! - кивнул Флетч.
- Флетч! - воскликнула Синди, ударив себя ладонью по лбу. - Так ты Флетч?
- Почему ты не в галифе? - строго спросил у Барбары Флетч.
- Хо-хо-хо, - рассмеялась Синди. - Я переоделась перед тем, как пойти на ленч. Меня мутит от этих жутких штанов.
- Так за этого Флетча ты выходишь замуж в субботу? - спросила Синди.
- За него, - Барбара положила руку на колено Флетчу. - Флетч, тебе, по-моему, очень жарко. Ты вспотел. У тебя красное лицо. Может, тебе нехорошо?
- Хо-хо-хо, - вновь начала смеяться Синди.
- Мой Бог, - простонал Флетч.
- А как вы познакомились? - спросила Барбара.
- Хо-хо-хо, - смеялась Синди,
- Я... э... мы...
- В этом есть что-то забавное? - спросила Барбара.
- Вроде бы нет.
- Хо-хо-хо, - смеялась Синди.
- Я очень надеюсь, что после свадьбы Флетч будет уходить и возвращаться домой в одной и той же одежде.
- Хо-хо-хо, - давилась смехом Синди.
- Барбара, - говорил Флетч медленно, серьезно, - у нас с Синди деловое знакомство.
- Хо-хо-хо. - На глазах Синди от смеха выступили слезы.
Секретарь и мужчина средних лет, сидевшие за соседним столиком, неодобрительно посмотрели на них: шум мешал продуктивной работе.
- Деловое знакомство? - переспросила Барбара.
- Деловое, - подтвердил Флетч. - А теперь, Барбара, дорогая, если...
- Барбара, дорогая! - смеясь, воскликнула Синди. Не понимая, чем вызван смех Синди, Барбара повернулась к Флетчу.
- Между прочим, по радио передали, что кто-то признался в убийстве Дональда Хайбека.
Флетч аж подпрыгнул.
- Кто?
- Мужчина по фамилии Чайлдерс. Сегодня утром он сам пришел в полицию и заявил, что убил Дональда Хайбека. Клиент Хайбека...
- Я помню, - прервал ее Флетч. - Судебный процесс завершился два или три месяца тому назад. Его обвиняли в убийстве собственного брата.
- А сегодня он признался, что убил Хайбека.
- Но его оправдали, я хочу сказать, суд решил, что брата он не убивал.
- Так что тебе больше нет нужды расследовать убийство Дональда Хайбека. И ты можешь сосредоточится на порученной тебе статье.
- Могу, - мрачно согласился Флетч.
- Мы поженимся в субботу, потом у нас будет медовый месяц, а после возвращения тебя, возможно, снова возьмут на работу.
- Возможно.
Синди разом перестала смеяться. Посмотрела на Флетча, словно увидела его впервые.
- Ты - репортер!
Флетч развел руками.
- Совершенно верно.
- Из "Кроникл газетт"? - полюбопытствовала Синди.
- Из "Ньюс трибюн".
- Что происходит? - Барбара недоуменно переводила взгляд с Флетча на Синди.
- Успокойся, - улыбнулась Синди. - Теперь мне все ясно!
- Боюсь, что да, - кивнул Флетч.
- Ты написал что-нибудь такое, что я могла прочесть?
- Воскресный выпуск. Ты читала "ЧУДАКИ ОТ СПОРТА НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ"?
- Да. Конечно, читала. Основная статья спортивного раздела. Очень хорошая. Ты ее написал?
- Только придумал заголовок, - не стал преувеличивать своих заслуг Флетч.
- Понятно.
Официант подал счет Флетчу.
- Вы становитесь нашим постоянным клиентом, сэр. Но счет взяла Синди.
- За нас платит фирма. - Она вновь рассмеялась.
- Откушали, можно сказать, за счет заведения.
- Синди, мы собирались расписаться на обрыве, над океаном. Я тебе говорила? В субботу обещают хорошую погоду.
Синди расплатилась наличными.
- Ты помнишь, что сегодня мы обедаем с мамой? - спросила Флетча Барбара.
- Сегодня на обед у меня будет моя голова на тарелке, - мрачно ответствовал Флетч.
- Синди, за углом есть магазин спортивных товаров. В витрине выставлен отличный горнолыжный костюм. Ты понимаешь, для нашего медового месяца. Пойдем со мной, посмотришь, как я в нем выгляжу.
- С удовольствием. - Синди оставила официанту щедрые чаевые.
Обе женщины встали из-за стола. Флетч остался сидеть в глубоком раздумье.
- До свидания, Флетч, - попрощалась с ним Барбара. Флетч не ответил.
- До встречи, Флетч! - весело воскликнула Синди.
- Увидимся на твоей свадьбе! В субботу!
ГЛАВА 24
- Добрый день! Добрый день! - Флетч громко постучал о косяк открытой двери. Из бунгало доносился шум телевизора, прерываемый детским плачем, детскими воплями и треском какой-то механической игрушки.
- Добрый день! - выкрикнул Флетч.
Крыльцо являло собой кладбище сломанных игрушек. Самокат с согнутой стойкой, трехколесный велосипед без двух задних колес, раздавленная пластмассовая кукла, плита, угодившая под топор дровосека.
Женский голос в телевизоре произнес: "Если ты расскажешь Эду все, что тебе известно обо мне, Мэри, будешь гореть в аду жарким пламенем".
На кухне женщина крикнула: "Прекрати этот вой, Ронни, а не то я тебе как следует всыплю".
- Спокойно, спокойно, Нэнси, - мужской голос. - Надо же докормить ребенка. Дети должны есть. Иначе откуда у них возьмутся силы.
Бунгало ассистента профессора Томаса Фарлайфа находилось в восьми кварталах от университетского городка. В ряду соседских домов, не так уж давно выкрашенных, с пожухлой травой на лужайках, дом Фарлайфов выделялся серыми потеками на стенах, разбитым окном да бесколесным, ржавым, когда-то желтым "фольксвагеном", застывшим как памятник перед домом на вытоптанной лужайке, на которой не осталось ни травинки.
По пути к дому Фарлайфов Флетч включил радио. Из выпуска новостей он почерпнул дополнительную информацию. К сообщению о признании Чайлдерса, об этом ему сказала Барбара, добавилась любопытная подробность: выслушав упомянутое признание, полиция тут же освободила Чайлдерса.
Флетч встал на порог и закричал что есть мочи: "Эй! Добрый день!"
Из кухни появилась женщина.
- Кто вы?
- Флетч.
- Кто? Я вас не знаю. Заходите.
Флетч вошел в холл-коридорчик.
- Вы студент?
- Я из "Ньюс трибюн".
- Том на кухне. Не знаю, проверил ли он вашу работу. - Она повела Флетча на кухню. - Так вы говорите, ваша фамилия Тербун?
В доме пахло мокрыми ползунками, подгоревшей едой, сбежавшим молоком и пылью.
- Я из газеты.
На кухне гремел телевизор, по полу ползал приводимый в движение батарейкой игрушечный танк, здесь же, компанию кипам белья, мусорным ведрам и книгам составляли пятеро детей, все моложе семи лет. Двое в ползунках, трое в трусиках. Каждый, похоже, этим утром выкупался в воде, в которой чуть раньше вымыли посуду.
Низкорослый, лысый мужчина кормил ребенка, сидящего на высоком стульчике. Он коротко глянул на Флетча. Глаза у него были удивительные, светло-светло синие. Цвет глаз передался четверым детям, но не того оттенка.
- ...перевозка партии разрывных пуль... - донеслось из телевизора.
Женщина выключила телевизор, и теперь на кухне грохотал лишь танк, преодолевающий препятствия на полу, с криками дрались двое детей на полу да вопил ребенок поменьше, посаженный на драную подушку у стены.
- Ронни, - обратилась женщина к вопящему мальчишке, - перестань орать, а не то получишь по зубам. Угроза действия не возымела: вопли продолжались.
- У вас есть машина? - спросила женщина Флетча.
- Да. Вы - Нэнси Фарлайф?
- Он приехал к тебе? - полюбопытствовал мужчина.
- Да нет, ему нужен ты, Том. Насчет какой-то работы.
- Я приехал к вам обоим, Нэнси. Я из газеты.
- А-а-а, - протянула она. - Насчет убийства отца. - На ней была широкая, землистого цвета юбка и зеленая, в грязных пятнах, блуза. Белые, не знающие загара руки и ноги, обвислый живот, волосы, висевшие слипшимися прядями. - Сказать мне вам нечего, но нужно кое-куда съездить.
- Я вас отвезу.
- Наша машина сломалась, - пояснил, не отходя от стола, мужчина. Разбилась. Kaput. Порушилась.
- Мне следовало съездить вчера.
- Да, да, - покивал мужчина. - Принести Бобби благую весть.
- Присядьте, - Нэнси сбросила со стула на пол стопку газет и телефонный справочник. - Я только переоденусь. - Она оглядела свою одежду. - Том, стоит мне переодеваться?
Ребенок на подушке перестал плакать. На его лице появилось решительное выражение.
- Будь всегда в одном и том же, дорогая.
Решительный ребенок поднялся с подушки. Пересек кухню. Схватил танк и вышвырнул его в окно.
Теперь трое детей орали и дрались друг с другом. Наиболее эффективным средством борьбы они полагали вырывание волос. При удачном результате крики становились пронзительнее.
- Я только переоденусь, - решила Нэнси.
Флетч выглянул в окно кухни. Во дворе танк атаковал сломанную детскую коляску.
- Чух, чух, чух, чух! - пыхтел Том Фарлайф. - А теперь паровозик подходит к тоннелю. Открываем тоннель! - Ребенок открыл рот, Том отправил в него ложку пюре. - Отлично. Чух, чух, чух, чух. - За первой ложкой последовала вторая. Миска уже практически опустела.
- Социальная защита! - процитировал Флетч. - Тротуары города! Дорога без жалости! Ограбленные старушки!
- Ага! - Ребенок доел пюре, и Том вытер ему рот заскорузлой тряпкой. - Вы знакомы с моими стихами.
- Вы называете их поэзией насилия?
- Именно так! - Том вытащил ребенка из высокого стульчика и осторожно опустил на пол.
Подошел к самому младшему из детей, лежащему в пластмассовой колыбельке у самой плиты. Принес его вместе с колыбелькой, поставил ее на стол.
- Ваши стихи не такие, как у всех.
- Да, не такие. - Том пытался открутить крышку бутылочки с молочной смесью. - Почему бы вам не назвать их прекрасными?
Он передал бутылочку Флетчу, тот справился с крышкой и вернул бутылочку Тому.
- Подходит ли к ним эпитет "прекрасные"? - спросил Флетч.
- Почему нет? - Том закрепил на бутылочке соску. - Чух, чух, чух. Младенец открыл рот. Том вставил в него соску. - В насилии есть красота. Она привлекает людей.
Держа бутылочку у рта младенца, Том посмотрел на пол, где возились и дрались уже четверо его детей. У одного из царапины на руке текла кровь. Второй заработал свежий "фонарь" под левым глазом.
- Потому-то у меня так много детей, - продолжил Том Фарлайф. Посмотрите на их ярость. Разве она не удивительна? Ничем не сдерживаемое насилие. Я жду не дождусь того времени, когда они станут подростками.
- Возможно, ваши мечты осуществятся. И сколько из них, по-вашему, выживет?
- Вас тоже влечет насилие.
- Не то чтобы очень.
- Вы смотрите футбол <Речь идет об американском футболе, жесткой, даже жестокой атлетической игре, изобилующей столкновениями.>?
- Да.
- Разве футболисты не насильники? - Ни у одного мужчины Флетч не видел таких мягких, пухлых рук. - Человека окружает насилие. Вот этот инструмент человеческого общения, - Фарлайф указал на телевизор, - каждый день обрушивает на нас больше насилия, чем большинство людей видит за всю жизнь. Не на экране, а наяву. Почему нас так тянет к насилию?
- Насилие завораживает, - ответил Флетч. - Людям хочется смотреть на насилие, обрушивающееся на других. Наверное, потому, что они представляют себя в роли насильников.
- Красота. Завораживающая красота насилия. Абсолютная ирония. Почему ни один поэт до меня не узрел этого?
- "Узкие, перетянутые поясом бедра, располосованные автоматным огнем. Каждая пуля, рвущая кожу, выворачивающая плоть, отбрасывает тело, отрывает его от ног. И вот идеальный воин кланяется своей смерти, поворачивается и падает", - процитировал Флетч.
- Прекрасно.
- Я это все видел.
- И это прекрасно. Признайтесь, - Том Фарлайф наклонил бутылочку. "Он убит, но погиб не зазря. Его смерть - его жизнь. И он идеал и в этом".
- Какой курс читаете вы в университете?
- Творчество Джефри Чосера <Чосер, Джефри (1340?-1400) - английский поэт, родоначальник реалистической традиции в английской литературе.>. Еще сравнительный анализ произведений Джона Драйдена <Драйден, Джон (1631-1700) - английский писатель, один из основоположников английского классицизма.> и Эдмунда Спенсера <Спенсер, Эдмунд (ок.1552-1599) английский поэт.>. А также английский для первокурсников.
- Вы знакомите их с "Кентерберийскими рассказами"?
- Да, - Том поднял бутылочку, в которой осталось несколько капель, снял соску, допил их сам.
Младенец заплакал.
Том отнес бутылочку к раковине и вымыл ее.
- Вы проявили насилие по отношению к вашему тестю?
- Да, - кивнул Том. - Я женился на его дочери. Он нам этого не простил.
- Он ни разу не приезжал, чтобы посмотреть на внуков?
- Нет. Я сомневаюсь, что он знал, сколько у нас детей и как их зовут. Жаль. Он бы оценил их по достоинству.
Флетч наблюдал, как один из отпрысков Фарлайфа бросил морковку в голову другого.
- Думаю, что да.
- В Дональде Хайбеке не было ни грана честности.
- Вы живете в нищете, а ваш тесть - мультимиллионер.
- Убил ли я своего тестя? - Низкорослый, пухленький мужчина повернулся к раковине спиной и вытер руки листом газеты. - В этом не было бы иронии.
- Вы уверены?
- Безусловно. Невинность жертв обращает в поэзию происходящее с ними. А я - поэт.
- Вы знали, что он собрался пожертвовать все свое состояние музею?
- Нет.
- Если он умер без завещания, а такое, как я понимаю, среди адвокатов скорее правило, чем исключение, ваша жена унаследует столько денег, что вы сможете полностью переключиться на поэзию. Разумеется, при условии, что он не распорядился своим состоянием иначе. Так вы говорите, поэты - люди непрактичные?
- Не все, - Том Фарлайф улыбнулся. - Нельзя брать в расчет тех, кто печатается в "Атлантик" <Престижный литературный журнал.> и получает Пулитцеровские премии <Пулитцеровскан премия - премии в разных жанрам журналистики, и том числе и в поэзии, присуждаемые с 1918 г. Учреждены Джозефом Пулитцером, издателем и первым редактором газеты "Пост-Диспетч" в г. Сент-Луисе.>. Они достаточно практичны, чтобы убить человека. Но уж, конечно, вы не обвиняете самого непопулярного поэта страны в практицизме?
На кухню вернулась Нэнси Фарлайф. В балетных тапочках, длинной черной юбке и блузке, когда-то белой, но посеревшей от многочисленных стирок. Она даже попыталась причесаться.
- Можем ехать? - спросила Нэнси.
Флетч встал, не зная, куда теперь занесет его судьба.
- Мортон Рикмерз, редактор отдела книг "Ньюс трибюн", хотел бы взять у вас интервью, мистер Фарлайф. Вы не против?
- Видишь, - Том Фарлайф улыбнулся жене, - я уже пожинаю плоды сенсационного убийства твоего отца. - Он повернулся к Флетчу. Разумеется, нет. Готов принять его в любое время. Я сделаю все, чтобы способствовать росту своей непопулярности.
ГЛАВА 25
- Можно оставлять его с детьми? - Флетч застегнул ремень безопасности.
- А почему вы спрашиваете? - Нэнси последовала его примеру.
- Ваш муж находит красоту в насилии. Дети бьют друг друга у него на глазах.
- Детям с ним лучше, чем со мной. У него больше терпения.
- Вернее, выдержки. - Флетч повернул ключ зажигания. - Куда едем?
- Монастырь святого Томаса, в Томасито.
- Томасито? - Флетч уставился на Нэнси. - Да туда же сто километров!
- Рад видеть вас живым и здоровым, - пробурчал тот.
- Благодарю.
- Так что будет "как обычно" сегодня? Мне не терпится услышать. Кроме того, я уверен, что шеф-повар этой ночью не сомкнул глаз, вспоминая ваш вчерашний заказ, а с утра дрожит на кухне мелкой дрожью, предчувствуя, что вы появитесь и сегодня.
- Ты ел здесь вчера? - спросила Синди.
- И память об этом сохранится в наших сердцах, мисс. Мы даже попросили ресторанного критика из "Ньюс трибюн" обходить наше кафе стороной, пока этот удивительный клиент не выедет за пределы штата или не отойдет в мир иной в приступе икоты.
- Всего-то я заказал... - Флетч повернулся к Синди.
Официант поднял руку, призывая его не продолжать.
- Пожалуйста, сэр. Не повторяйте, я этого не переживу. Услышав вчера ваш заказ, я до сих пор сам не свой. Как жить без веры, что каждый следующий день будет лучше предыдущего?
- Как по-твоему, он оскорбляет меня? - спросил Флетч у Синди.
- О, нет. Я думаю, он пытается объяснить тебе преимущества пищи быстрого приготовления, вроде гамбургера или пиццы.
- То есть молодым следует ограничить свой рацион упомянутыми тобой блюдами?
- Естественно, - Синди посмотрела на официанта. - Не волнуйтесь, сегодня заказывать буду я.
- О, восславим Господа нашего! Наконец-то и на вас нашлась управа. Последнее относилось к Флетчу.
- Принесите ему пять яиц, сваренных вкрутую.
Официант от изумления едва не потерял дар речи.
- И всего-то?
- Еще шоколадный гоголь-моголь, - пробормотал Флетч.
- Да, - кивнула Синди. - Видите ли, он получил новую работу, требующую строгой диеты.
- Ему это не интересно, - вставил Флетч.
- А что принести вам, мисс?
- Банановый сплит <Сладкое блюдо из фруктов, мороженого, орехов>, три шарика мороженого, взбитые сливки, зефир и жареные орешки.
- Не много ли натощак? - с завистью спросил Флетч.
- Хочу устроить своему желудку маленький праздник.
Флетч повернулся к официанту.
- К вашему сведению, эта молодая женщина накормила меня с утра толченым лосиным рогом.
- Я мог бы и догадаться, - вздохнул официант.
- Ерунда, - махнула рукой Синди. - Где сейчас найдешь лося? Скорее всего, то был толченый коровий рог.
- О, Господи, - официант возвел очи горе. - Куда подевались милые молодые люди, которые говорили: "Пожалуйста, коку и гамбургер"?
- Официанты не питают ни малейшего уважения к молодым, что бы они ни говорили, - пробормотал Флетч.
- Как меня теперь называть? - спросил Флетч, посасывая через соломинку принесенный в высоком стакане шоколадный гоголь-моголь. - Юноша по вызовам?
- Вы проститутка, сэр, как и все мы, и, пожалуйста, не забывайте об этом, - Синди взяла со стола ложку. - Иначе потеряешь контроль над собой, над клиентом. Такая уж профессия. Контроль терять нельзя ни при каких обстоятельствах. Это опасно.
- Как же мы дошли до жизни такой? - спросил Флетч Синди.
- Полагаю, воспитывали нас одинаково. Как и многих, если не всех американцев. - Ложкой она добавила в вазочку с мороженым взбитых сливок, насыпала орешков, положила зефир. - Мы выращены, как сексуальные объекты, не так ли? Иначе для чего все эти витамины, педиатры, диеты? Почему родители и учителя заставляли нас заниматься спортом? Чтобы вырабатывать философский взгляд на вещи, учиться, как надо выигрывать, а как-проигрывать? Чепуха. Родители и тренеры протестовали, жаловались и ругались с судьями и друг с другом куда больше нас. Ради нашего здоровья? Как бы не так. Много твоих друзей закончило школу без серьезных травм ног, спины, шеи? - Синди зачерпнула полную ложку сплита и отправила в рот. Постоянно будь на свежем воздухе, но предохраняй кожу от прямых солнечных лучей, так советовала мне мамочка. Лосьоны утром и вечером. Цель одна идеальная форма ног, рук, плеч, плоский живот, нежная упругая кожа.
- Я - сексуальный объект? - переспросил Флетч.
- Именно так, брат мой. В твоем воспитании основное внимание уделялось философии? Культуре? Теологии? Помнится, я, тринадцатилетняя, прибежала из школы, влетела в дом со словами: "Мама, мне поставили А по математике!", - а мама рассеянно ответила:
"Да, дорогая, но я замечаю, что твои волосы блестят не так, как раньше. Каким шампунем ты пользуешься?"
Флетч молча ел яйца.
- На кого указывали нам, как на героев? - вещала Синди. - На учителей? Математиков? Поэтов? Нет. Только на тех, кто мог похвастаться прекрасным телом, на спортсменов и кинозвезд. Именно у них постоянно брали интервью на телевидении. Но разве они рассказывали, каким потом даются им быстрые секунды или как они перевоплощаются в роль, которую играют? Нет, их спрашивали о сексуальной жизни, о том, сколько раз они вступали в брак, с кем и почему разошлись в последний или предпоследний раз. Престиж, Флетч, определяется числом людей, которых ты можешь завлечь в свою постель.
- В результате ты стала проституткой.
- Разве не к этому все шло?
- Ты, похоже, зришь в корень.
- Думаю, да
- Тебе нравится банановый сплит?
Синди уже съела добрую половину.
- Очень.
- Заметно.
- Очень нравится, - повторила она.
- Но, Синди, меня мучает совесть... делать это... ты понимаешь... за деньги.
- А делать этого мне практически не приходится. В зале тренажеры изматывают клиента донельзя. Усталость и возбуждение срабатывают за меня. Надо лишь пару раз дернуть их за член, они и кончат. А потом еще извиняются, что не смогли сдержать себя и теперь мне, цитирую, "не удастся получить удовольствие". Когда же меня посылают на ночь, сопровождать клиента, я, главным образом, сижу в барах и ресторанах, наблюдая, как старичок медленно напивается. И слушая его. Обычно им только это и нужно. А когда он полностью отключается, я волоку его в номер, раздеваю и укладываю в постель. Утром он думает, что прекрасно провел время, наслаждаясь с чудесной девушкой. Хотя на самом деле ничего не было. Все это у тебя впереди. И с мужчинами я трахалась, наверное, реже, чем вон та секретарь.
Синди мотнула головой в сторону молодой женщины, сидевшей за соседним столиком с мужчиной средних лет. На столе, помимо бокалов и тарелок, лежали блокноты, ручки, стопка листов бумаги и калькулятор.
- Только платили мне побольше, - добавила Синди.
- Может, тут дело в эмоциях. Как я должен воспринимать тот факт, что мне будут платить за физическую близость? Меня это тревожит.
- Все это дерьмо, в которое нас с головой окунули психоаналитики. Позволь спросить, у кого отношения с клиентом более интимные, у проститутки или психоаналитика?
- Э...
- Я могу повторить все их тезисы. Осознание вины. Проститутки испытывают безмерную потребность любви, но мы не знаем, что есть любовь. Единственный, доступный нам, способ оценить себя - назначить цену нашим склонностям, чувствам. Это в полной мере относится и к психоаналитикам, не так ли? Они просто говорят о нас то, что с полным основанием могли сказать о себе. Я на них не в обиде. Они тоже должны зарабатывать на жизнь. Я лишь хочу, чтобы они не наделяли нас тем комплексом вины, что мучает их самих.
- Но, Синди, после двух с половиной лет у "Бена Франклина" сможешь ли ты полностью, без остатка, отдаться мужчине, испытать истинное наслаждение?
- Я и не хочу. У меня такого не было. И не будет. - Она доела сплит и принялась за мороженое. - Меня, похоже, принимают не за ту, кто я есть. И не только меня. Я говорила тебе о своей подруге, настоящей подруге. Она тоже работает у "Бена Франклина". Мы обе заработали здесь деньги. На следующей неделе мы сматываемся в Колорадо. Купим там ферму по разведению собак и заживем в счастье и согласии.
- Вы любите друг друга?
- Естественно. Так что близость с мужчиной для меня ничто. Ни эмоционально, ни морально. В любом значении этих слов. На мужчин мне плевать. Лечь в постель с мужчиной для меня все равно, что сходить в туалет. - Вазочка с мороженым быстро пустела. - Исходя из того, как меня воспитывали, съесть мороженое - куда больший грех, чем переспать с мужчиной или мужчинами. Или всей футбольной командой. - Синди отправила в рот очередную порцию мороженого. - А мороженое приличное.
- Для меня все иначе, - заметил Флетч.
- Полагаю, что да. Но это твои проблемы.
Тут Флетч заметил направляющуюся к кафе женщину в знакомой желтой юбке, которая хорошо сочеталась с не менее знакомой темно-синей блузкой с короткими рукавами.
Синди потянулась, расправившись и с мороженым.
- Но в основе и у тебя, и у меня лежит одно и то же. Во всяком случае, мне так кажется. Из меня стремились создать безмозглое, бескультурное, прекрасное тело, сексуальный объект. При этом мне говорили, что мужчины - грубые агрессоры, а делать детей нехорошо. По натуре я не спортсменка. И не актриса.
Флетч выпрямил спину. Под столиком поставил ноги так, чтобы в любой момент сорваться с места. Взглядом измерил расстояние между столиком и дверью ресторана "Маноло".
- И когда пришло время самой зарабатывать на жизнь, - продолжала Синди, - что мне оставалось? Притворяться, что у меня семь пядей во лбу? Или, хуже того, изображать из себя рабочего муравья?
Приближающаяся к ним женщина заметила Флетча.
Затем и Синди.
- О, нет, - простонал Флетч.
- Я делаю то, что должна делать. И стала той, кем должна была стать, - заключила Синди.
- Флетч! - воскликнула женщина.
- Э...
Синди обернулась. Лицо ее осветилось радостью.
- Барбара! - Она вскочила со стула, бросилась женщине на шею.
Барбара обняла Синди. Флетч встал.
- Барбара...
Когда пыл радостных повизгиваний и объятий утих, Барбара посмотрела на Флетча. Она все еще держала Синди за руку.
- Я не знала, что вы знакомы.
ГЛАВА 23
- У тебя на шее засос. - Барбара сверлила Флетча взглядом.
Официант принес к столику третий стул, облегченно вздохнул, услышав, что им не нужно ничего, кроме счета, и отошел.
- Отметина страсти. Утром, когда ты уходил, его не было.
Флетч коснулся пальцем того места, куда укусила его Синди.
- Я...э...
Брови Синди сошлись у переносицы. Она явно не понимала, что, собственно, происходит.
- И одет ты не так, как утром. - Барбара положила руку на свернутые джинсы и тенниску. - Где ты взял эти шорты?
Флетч сложил руки на груди.
- И что написано на твоей тенниске? - Барбара наклонилась и убрала его руки. - "Вам нужен друг?" Что это значит? - Она взглянула на его колени. - И на шортах та же надпись.
- Да, - с достоинством признал Флетч.
- Ты что, нашел новую работу?
- Откуда вы знаете друг друга? - Ушел от ответа Флетч.
- Мы дружим со школы, - ответила Барбара.
- Правда? Вы - давние подруги?
- Да.
- Близкие?
- Я говорила тебе о Синди. Именно она посоветовала мне выйти за тебя замуж.
- Ага! - кивнул Флетч.
- Флетч! - воскликнула Синди, ударив себя ладонью по лбу. - Так ты Флетч?
- Почему ты не в галифе? - строго спросил у Барбары Флетч.
- Хо-хо-хо, - рассмеялась Синди. - Я переоделась перед тем, как пойти на ленч. Меня мутит от этих жутких штанов.
- Так за этого Флетча ты выходишь замуж в субботу? - спросила Синди.
- За него, - Барбара положила руку на колено Флетчу. - Флетч, тебе, по-моему, очень жарко. Ты вспотел. У тебя красное лицо. Может, тебе нехорошо?
- Хо-хо-хо, - вновь начала смеяться Синди.
- Мой Бог, - простонал Флетч.
- А как вы познакомились? - спросила Барбара.
- Хо-хо-хо, - смеялась Синди,
- Я... э... мы...
- В этом есть что-то забавное? - спросила Барбара.
- Вроде бы нет.
- Хо-хо-хо, - смеялась Синди.
- Я очень надеюсь, что после свадьбы Флетч будет уходить и возвращаться домой в одной и той же одежде.
- Хо-хо-хо, - давилась смехом Синди.
- Барбара, - говорил Флетч медленно, серьезно, - у нас с Синди деловое знакомство.
- Хо-хо-хо. - На глазах Синди от смеха выступили слезы.
Секретарь и мужчина средних лет, сидевшие за соседним столиком, неодобрительно посмотрели на них: шум мешал продуктивной работе.
- Деловое знакомство? - переспросила Барбара.
- Деловое, - подтвердил Флетч. - А теперь, Барбара, дорогая, если...
- Барбара, дорогая! - смеясь, воскликнула Синди. Не понимая, чем вызван смех Синди, Барбара повернулась к Флетчу.
- Между прочим, по радио передали, что кто-то признался в убийстве Дональда Хайбека.
Флетч аж подпрыгнул.
- Кто?
- Мужчина по фамилии Чайлдерс. Сегодня утром он сам пришел в полицию и заявил, что убил Дональда Хайбека. Клиент Хайбека...
- Я помню, - прервал ее Флетч. - Судебный процесс завершился два или три месяца тому назад. Его обвиняли в убийстве собственного брата.
- А сегодня он признался, что убил Хайбека.
- Но его оправдали, я хочу сказать, суд решил, что брата он не убивал.
- Так что тебе больше нет нужды расследовать убийство Дональда Хайбека. И ты можешь сосредоточится на порученной тебе статье.
- Могу, - мрачно согласился Флетч.
- Мы поженимся в субботу, потом у нас будет медовый месяц, а после возвращения тебя, возможно, снова возьмут на работу.
- Возможно.
Синди разом перестала смеяться. Посмотрела на Флетча, словно увидела его впервые.
- Ты - репортер!
Флетч развел руками.
- Совершенно верно.
- Из "Кроникл газетт"? - полюбопытствовала Синди.
- Из "Ньюс трибюн".
- Что происходит? - Барбара недоуменно переводила взгляд с Флетча на Синди.
- Успокойся, - улыбнулась Синди. - Теперь мне все ясно!
- Боюсь, что да, - кивнул Флетч.
- Ты написал что-нибудь такое, что я могла прочесть?
- Воскресный выпуск. Ты читала "ЧУДАКИ ОТ СПОРТА НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ"?
- Да. Конечно, читала. Основная статья спортивного раздела. Очень хорошая. Ты ее написал?
- Только придумал заголовок, - не стал преувеличивать своих заслуг Флетч.
- Понятно.
Официант подал счет Флетчу.
- Вы становитесь нашим постоянным клиентом, сэр. Но счет взяла Синди.
- За нас платит фирма. - Она вновь рассмеялась.
- Откушали, можно сказать, за счет заведения.
- Синди, мы собирались расписаться на обрыве, над океаном. Я тебе говорила? В субботу обещают хорошую погоду.
Синди расплатилась наличными.
- Ты помнишь, что сегодня мы обедаем с мамой? - спросила Флетча Барбара.
- Сегодня на обед у меня будет моя голова на тарелке, - мрачно ответствовал Флетч.
- Синди, за углом есть магазин спортивных товаров. В витрине выставлен отличный горнолыжный костюм. Ты понимаешь, для нашего медового месяца. Пойдем со мной, посмотришь, как я в нем выгляжу.
- С удовольствием. - Синди оставила официанту щедрые чаевые.
Обе женщины встали из-за стола. Флетч остался сидеть в глубоком раздумье.
- До свидания, Флетч, - попрощалась с ним Барбара. Флетч не ответил.
- До встречи, Флетч! - весело воскликнула Синди.
- Увидимся на твоей свадьбе! В субботу!
ГЛАВА 24
- Добрый день! Добрый день! - Флетч громко постучал о косяк открытой двери. Из бунгало доносился шум телевизора, прерываемый детским плачем, детскими воплями и треском какой-то механической игрушки.
- Добрый день! - выкрикнул Флетч.
Крыльцо являло собой кладбище сломанных игрушек. Самокат с согнутой стойкой, трехколесный велосипед без двух задних колес, раздавленная пластмассовая кукла, плита, угодившая под топор дровосека.
Женский голос в телевизоре произнес: "Если ты расскажешь Эду все, что тебе известно обо мне, Мэри, будешь гореть в аду жарким пламенем".
На кухне женщина крикнула: "Прекрати этот вой, Ронни, а не то я тебе как следует всыплю".
- Спокойно, спокойно, Нэнси, - мужской голос. - Надо же докормить ребенка. Дети должны есть. Иначе откуда у них возьмутся силы.
Бунгало ассистента профессора Томаса Фарлайфа находилось в восьми кварталах от университетского городка. В ряду соседских домов, не так уж давно выкрашенных, с пожухлой травой на лужайках, дом Фарлайфов выделялся серыми потеками на стенах, разбитым окном да бесколесным, ржавым, когда-то желтым "фольксвагеном", застывшим как памятник перед домом на вытоптанной лужайке, на которой не осталось ни травинки.
По пути к дому Фарлайфов Флетч включил радио. Из выпуска новостей он почерпнул дополнительную информацию. К сообщению о признании Чайлдерса, об этом ему сказала Барбара, добавилась любопытная подробность: выслушав упомянутое признание, полиция тут же освободила Чайлдерса.
Флетч встал на порог и закричал что есть мочи: "Эй! Добрый день!"
Из кухни появилась женщина.
- Кто вы?
- Флетч.
- Кто? Я вас не знаю. Заходите.
Флетч вошел в холл-коридорчик.
- Вы студент?
- Я из "Ньюс трибюн".
- Том на кухне. Не знаю, проверил ли он вашу работу. - Она повела Флетча на кухню. - Так вы говорите, ваша фамилия Тербун?
В доме пахло мокрыми ползунками, подгоревшей едой, сбежавшим молоком и пылью.
- Я из газеты.
На кухне гремел телевизор, по полу ползал приводимый в движение батарейкой игрушечный танк, здесь же, компанию кипам белья, мусорным ведрам и книгам составляли пятеро детей, все моложе семи лет. Двое в ползунках, трое в трусиках. Каждый, похоже, этим утром выкупался в воде, в которой чуть раньше вымыли посуду.
Низкорослый, лысый мужчина кормил ребенка, сидящего на высоком стульчике. Он коротко глянул на Флетча. Глаза у него были удивительные, светло-светло синие. Цвет глаз передался четверым детям, но не того оттенка.
- ...перевозка партии разрывных пуль... - донеслось из телевизора.
Женщина выключила телевизор, и теперь на кухне грохотал лишь танк, преодолевающий препятствия на полу, с криками дрались двое детей на полу да вопил ребенок поменьше, посаженный на драную подушку у стены.
- Ронни, - обратилась женщина к вопящему мальчишке, - перестань орать, а не то получишь по зубам. Угроза действия не возымела: вопли продолжались.
- У вас есть машина? - спросила женщина Флетча.
- Да. Вы - Нэнси Фарлайф?
- Он приехал к тебе? - полюбопытствовал мужчина.
- Да нет, ему нужен ты, Том. Насчет какой-то работы.
- Я приехал к вам обоим, Нэнси. Я из газеты.
- А-а-а, - протянула она. - Насчет убийства отца. - На ней была широкая, землистого цвета юбка и зеленая, в грязных пятнах, блуза. Белые, не знающие загара руки и ноги, обвислый живот, волосы, висевшие слипшимися прядями. - Сказать мне вам нечего, но нужно кое-куда съездить.
- Я вас отвезу.
- Наша машина сломалась, - пояснил, не отходя от стола, мужчина. Разбилась. Kaput. Порушилась.
- Мне следовало съездить вчера.
- Да, да, - покивал мужчина. - Принести Бобби благую весть.
- Присядьте, - Нэнси сбросила со стула на пол стопку газет и телефонный справочник. - Я только переоденусь. - Она оглядела свою одежду. - Том, стоит мне переодеваться?
Ребенок на подушке перестал плакать. На его лице появилось решительное выражение.
- Будь всегда в одном и том же, дорогая.
Решительный ребенок поднялся с подушки. Пересек кухню. Схватил танк и вышвырнул его в окно.
Теперь трое детей орали и дрались друг с другом. Наиболее эффективным средством борьбы они полагали вырывание волос. При удачном результате крики становились пронзительнее.
- Я только переоденусь, - решила Нэнси.
Флетч выглянул в окно кухни. Во дворе танк атаковал сломанную детскую коляску.
- Чух, чух, чух, чух! - пыхтел Том Фарлайф. - А теперь паровозик подходит к тоннелю. Открываем тоннель! - Ребенок открыл рот, Том отправил в него ложку пюре. - Отлично. Чух, чух, чух, чух. - За первой ложкой последовала вторая. Миска уже практически опустела.
- Социальная защита! - процитировал Флетч. - Тротуары города! Дорога без жалости! Ограбленные старушки!
- Ага! - Ребенок доел пюре, и Том вытер ему рот заскорузлой тряпкой. - Вы знакомы с моими стихами.
- Вы называете их поэзией насилия?
- Именно так! - Том вытащил ребенка из высокого стульчика и осторожно опустил на пол.
Подошел к самому младшему из детей, лежащему в пластмассовой колыбельке у самой плиты. Принес его вместе с колыбелькой, поставил ее на стол.
- Ваши стихи не такие, как у всех.
- Да, не такие. - Том пытался открутить крышку бутылочки с молочной смесью. - Почему бы вам не назвать их прекрасными?
Он передал бутылочку Флетчу, тот справился с крышкой и вернул бутылочку Тому.
- Подходит ли к ним эпитет "прекрасные"? - спросил Флетч.
- Почему нет? - Том закрепил на бутылочке соску. - Чух, чух, чух. Младенец открыл рот. Том вставил в него соску. - В насилии есть красота. Она привлекает людей.
Держа бутылочку у рта младенца, Том посмотрел на пол, где возились и дрались уже четверо его детей. У одного из царапины на руке текла кровь. Второй заработал свежий "фонарь" под левым глазом.
- Потому-то у меня так много детей, - продолжил Том Фарлайф. Посмотрите на их ярость. Разве она не удивительна? Ничем не сдерживаемое насилие. Я жду не дождусь того времени, когда они станут подростками.
- Возможно, ваши мечты осуществятся. И сколько из них, по-вашему, выживет?
- Вас тоже влечет насилие.
- Не то чтобы очень.
- Вы смотрите футбол <Речь идет об американском футболе, жесткой, даже жестокой атлетической игре, изобилующей столкновениями.>?
- Да.
- Разве футболисты не насильники? - Ни у одного мужчины Флетч не видел таких мягких, пухлых рук. - Человека окружает насилие. Вот этот инструмент человеческого общения, - Фарлайф указал на телевизор, - каждый день обрушивает на нас больше насилия, чем большинство людей видит за всю жизнь. Не на экране, а наяву. Почему нас так тянет к насилию?
- Насилие завораживает, - ответил Флетч. - Людям хочется смотреть на насилие, обрушивающееся на других. Наверное, потому, что они представляют себя в роли насильников.
- Красота. Завораживающая красота насилия. Абсолютная ирония. Почему ни один поэт до меня не узрел этого?
- "Узкие, перетянутые поясом бедра, располосованные автоматным огнем. Каждая пуля, рвущая кожу, выворачивающая плоть, отбрасывает тело, отрывает его от ног. И вот идеальный воин кланяется своей смерти, поворачивается и падает", - процитировал Флетч.
- Прекрасно.
- Я это все видел.
- И это прекрасно. Признайтесь, - Том Фарлайф наклонил бутылочку. "Он убит, но погиб не зазря. Его смерть - его жизнь. И он идеал и в этом".
- Какой курс читаете вы в университете?
- Творчество Джефри Чосера <Чосер, Джефри (1340?-1400) - английский поэт, родоначальник реалистической традиции в английской литературе.>. Еще сравнительный анализ произведений Джона Драйдена <Драйден, Джон (1631-1700) - английский писатель, один из основоположников английского классицизма.> и Эдмунда Спенсера <Спенсер, Эдмунд (ок.1552-1599) английский поэт.>. А также английский для первокурсников.
- Вы знакомите их с "Кентерберийскими рассказами"?
- Да, - Том поднял бутылочку, в которой осталось несколько капель, снял соску, допил их сам.
Младенец заплакал.
Том отнес бутылочку к раковине и вымыл ее.
- Вы проявили насилие по отношению к вашему тестю?
- Да, - кивнул Том. - Я женился на его дочери. Он нам этого не простил.
- Он ни разу не приезжал, чтобы посмотреть на внуков?
- Нет. Я сомневаюсь, что он знал, сколько у нас детей и как их зовут. Жаль. Он бы оценил их по достоинству.
Флетч наблюдал, как один из отпрысков Фарлайфа бросил морковку в голову другого.
- Думаю, что да.
- В Дональде Хайбеке не было ни грана честности.
- Вы живете в нищете, а ваш тесть - мультимиллионер.
- Убил ли я своего тестя? - Низкорослый, пухленький мужчина повернулся к раковине спиной и вытер руки листом газеты. - В этом не было бы иронии.
- Вы уверены?
- Безусловно. Невинность жертв обращает в поэзию происходящее с ними. А я - поэт.
- Вы знали, что он собрался пожертвовать все свое состояние музею?
- Нет.
- Если он умер без завещания, а такое, как я понимаю, среди адвокатов скорее правило, чем исключение, ваша жена унаследует столько денег, что вы сможете полностью переключиться на поэзию. Разумеется, при условии, что он не распорядился своим состоянием иначе. Так вы говорите, поэты - люди непрактичные?
- Не все, - Том Фарлайф улыбнулся. - Нельзя брать в расчет тех, кто печатается в "Атлантик" <Престижный литературный журнал.> и получает Пулитцеровские премии <Пулитцеровскан премия - премии в разных жанрам журналистики, и том числе и в поэзии, присуждаемые с 1918 г. Учреждены Джозефом Пулитцером, издателем и первым редактором газеты "Пост-Диспетч" в г. Сент-Луисе.>. Они достаточно практичны, чтобы убить человека. Но уж, конечно, вы не обвиняете самого непопулярного поэта страны в практицизме?
На кухню вернулась Нэнси Фарлайф. В балетных тапочках, длинной черной юбке и блузке, когда-то белой, но посеревшей от многочисленных стирок. Она даже попыталась причесаться.
- Можем ехать? - спросила Нэнси.
Флетч встал, не зная, куда теперь занесет его судьба.
- Мортон Рикмерз, редактор отдела книг "Ньюс трибюн", хотел бы взять у вас интервью, мистер Фарлайф. Вы не против?
- Видишь, - Том Фарлайф улыбнулся жене, - я уже пожинаю плоды сенсационного убийства твоего отца. - Он повернулся к Флетчу. Разумеется, нет. Готов принять его в любое время. Я сделаю все, чтобы способствовать росту своей непопулярности.
ГЛАВА 25
- Можно оставлять его с детьми? - Флетч застегнул ремень безопасности.
- А почему вы спрашиваете? - Нэнси последовала его примеру.
- Ваш муж находит красоту в насилии. Дети бьют друг друга у него на глазах.
- Детям с ним лучше, чем со мной. У него больше терпения.
- Вернее, выдержки. - Флетч повернул ключ зажигания. - Куда едем?
- Монастырь святого Томаса, в Томасито.
- Томасито? - Флетч уставился на Нэнси. - Да туда же сто километров!