- Не меньше.
- Я думал вас подвезти до центра.
- Мой брат в монастыре, - Нэнси смотрела прямо перед собой. Монастырь закрытый. Едва ли он узнает, что отец мертв. Я должна с ним переговорить. Иначе мне туда не попасть.
- Ваш брат монах?
- Монах, монах. Полагаю, Том мог бы сложить об этом замечательную поэму. Монах, монах./ Зарыться в нору,/ Лишь бы отрезать/ Себя от отца. Не слишком складно?
- Не слишком.
- Полагаю, поэзию лучше оставить мужу. Я же буду рожать маленьких чудовищ.
Флетч включил первую передачу, отпустил сцепление, машина тронулась с места.
- Извините за шум. Глушитель прохудился.
- Мне без разницы.
- Вы католичка?
- Я? Разумеется, нет. Уход Боба в монастырь - его личная инициатива. Не имеющая ничего общего с семьей, я хочу сказать, с нашим воспитанием. Подозреваю, он пытается искупить грехи своего отца. Хотя они и не переходят к сыну. Он подобрал себе занятие по душе.
Флетч выехал на автостраду и прибавил скорость.
- Человек, беседовавший с вашим отцом на прошлой неделе, сказал мне, что он собирается уйти в монастырь.
Нэнси вытаращилась на Флетча.
- Мой отец? - Она рассмеялась. - Я знаю, что газеты печатают только вымыслы.
- Это правда. Во всяком случае, в том, что мне это сказали, сомневаться не приходится.
- Возможно, мой отец ушел бы в монастырь, услышав трубу Судного дня. На него это похоже. Ловкий адвокатский ход.
- Он стареет.
- Ему чуть больше шестидесяти.
- Может, у него пошатнулось здоровье.
- Это хорошо. Если кто и заслужил проказу, так это он.
- Вы никогда не были близки?
- Эмоционально? Не знаю. В детстве я его практически не видела. Черный костюм и черные туфли, выходящие из дому и входящие в дом. Духовно? Когда я выросла, я поняла, что он превращал правосудие в посмешище. Растаптывал веру в закон. Ради денег. Он не верил ни в добро, ни во зло, ни в справедливость, ни в заповеди Господни, на которых зиждется наша жизнь. Он сам решал, что хорошо, а что плохо, невзирая на социальные последствия. А цель была одна - набить деньгами карманы. Я не знаю более асоциального и аморального человека, чем мой отец. Если б он не получил юридического образования, то стал бы маньяком-убийцей. - Нэнси сухо рассмеялась. - Мой отец - монах.
- Ваш муж воспевает насилие, - напомнил Флетч.
- Разве вы не видите разницы? Мой муж - учитель. Поэт. Жертвуя собой, он указывает на красоту насилия. Оно нас привлекает. Он заставляет нас бороться с насилием в себе. Показывает нам, кто мы есть. Его поэзия не была бы столь доходчивой, если бы не отражала истину.
- Что значит, жертвуя собой?
- Перестаньте. Люди переходят на другую сторону улицы, если видят, что он идет навстречу. За три года нас ни разу не пригласили на вечеринки, которые постоянно устраивают на факультете. Большая часть коллег мечтает о том, чтобы его уволили. В другое место учителем его уже не возьмут. Мы кончим на паперти. И все для того, чтобы Том мог высказать собственную точку зрения. Не о природе насилия, но о человеческой сущности. Разве вы этого не понимаете?
- Так или иначе, человек, которому я верю, сказал, что ваш отец собирается пожертвовать пять миллионов долларов музею. С тем чтобы на эти деньги музей приобрел высокохудожественные произведения современного религиозного искусства. Остатки своего состояния он хотел передать монастырю, в который намеревался и уйти.
Нэнси пожала плечами.
- Наверное, на то были причины. Полагаю, кто-то собрал на него компромат. Министерство юстиции. Департамент налогов и сборов. Или Ассоциация американских адвокатов. Думаю, после того, как дым рассеялся, вы нашли бы моего отца вместе с его сексапильной, безмозглой женой под защитой какого-то религиозного или культурного фонда, при деньгах, которые по закону отнять у него никто бы не смог.
- Возможно, вы правы. Но вы знали, что ваш отец выражал желание избавиться от своего состояния?
- Я прочитала об этом в газете. Сегодня утром. После того, как его убили.
- А ранее вы об этом не подозревали?
- Нет.
Какое-то время они ехали молча, слушая льющуюся из радиоприемника музыку. Первым заговорил Флетч.
- Вчера в доме вашего отца я встретил женщину лет шестидесяти, с седыми волосами, в цветастом платье и зеленых теннисных туфлях. Я спросил, она ли миссис Хайбек, и получил положительный ответ. О вашем отце она сказала, что он носил черные туфли и вечно блуждал. Фирму "Хайбек, Харрисон и Хаулер" она называла "Хай, ха, хау".
- М-м-м.
- Это ваша мать?
- М-м-м, - Нэнси заерзала на сиденье. - То, что написано на ваших шортах, правда? Вы можете быть другом?
- Смысл этой надписи несколько в ином. - Флетч поменял только тенниску, так как надеялся, что последняя, надетая навыпуск, скроет рекламу "Бена Франклина".
- Вы угадали, - продолжила Нэнси. - Пока я росла, мать с отцом игнорировали друг друга. Я тоже его не интересовала. Став постарше, я начала презирать его. Блестящий адвокат. Дерьмо собачье. Он был преступником. Когда он избавился от матери, засадил ее в дурдом, между нами произошел полный разрыв. Я никогда не заговаривала с ним первой, никогда не заходила к нему. Извините. Поначалу я не сказала всю правду. Я ненавидела этого сукиного сына.
- Однако.
- Не было никакой нужды выбрасывать маму из ее дома. Запирать в клинику, какими бы мягкими ни были тамошние порядки. Ее просто мучило одиночество.
Флетч вспомнил, как миссис Хайбек жаловалась, глядя на свои зеленые теннисные туфли, что ее ни на минуту не оставляют одну.
- Да, одиночество, - повторила Нэнси. - Год за годом отец оставлял ее в доме. Никто не хотел знаться с ней. Сначала она пыталась бывать на людях, что-то делать, даже записалась в Цветочный клуб. Другие дамы этого не хотели. А потом папочка выиграл очередной сенсационный процесс, добившись оправдательного приговора для какого-то насильника. Газеты, конечно, вопили, а мамины цветочные композиции не взяли на выставку. Ее телефон никогда не звонил. Потом, я уже была подростком, мама устроилась продавщицей в цветочный магазин. Но папаша быстро это прекратил. Бедная, несчастная душа. Она плесневела в доме. Разговаривала сама с собой. Накрывала стол к ленчу, обеду, на шесть, восемь, двенадцать персон. К ней никто не приходил. - Слезы текли по щекам Нэнси, но голос звучал ровно, без дрожи. - Что я могла поделать? Проводила дома как можно больше времени. Бывало, за день она посещала шестерых парикмахеров, только ради общения с людьми. Сожгла себе волосы. Целыми днями ходила по торговым центрам, покупая все, что попадет под руку, газонные косилки, стиральные машины, полотенца. Как-то за одну неделю к нам привезли двадцать стиральных машин. Когда ее собирали в "Агнес Уайтейкер Хоум", выяснилось, что у нее две тысячи пар обуви. Она любила болтать с продавщицами.
Флетч свернул с автострады на шоссе к Томасито.
- Она часто уходит из клиники?
- Почти каждый день. Поначалу персонал бил тревогу. Звонили мне. Полагаю, звонили отцу. Ругали ее, когда она возвращалась. Но она не обидит и мухи. У нее нет ни денег, ни кредитных карточек. Я понятия не имею, как ей удается передвигаться по городу. В погожие дни она гуляет в парках, ходит по магазинам, прикидываясь, будто хочет что-то купить, забредает в свой прежний дом и сидит у бассейна.
- Да, там мы вчера и встретились.
- Для Жасмин она, должно быть, Призрак первой жены. - Нэнси рассмеялась. - Страшного ничего в ней нет. В моем доме она появляется два или три раза в неделю. Сидит и смотрит телевизор. Сидит и смотрит на детей. Рассказывает им какие-то фантастические истории. О том, как в лесу она подружилась с большим черным медведем, который научил ее ловить рыбу. Дети ее обожают.
- Она любит детей?
- Откуда мне знать? Но она постоянно приходит.
- И вы думаете, что эту женщину не следовало отправлять в психиатрическую клинику?
Нэнси нахмурилась.
- Я думаю, ее не следовало долгие годы держать в изоляции. Изгонять из общества. Выбрасывать из собственного дома. Когда за ней стали замечать странности, отец мог бы уйти с работы. Они переехали бы в другой город, начали новую жизнь. Или, если дело зашло слишком далеко, отец мог бы нанять маме сиделку, чтобы ей было с кем поговорить. - Нэнси помолчала. Мой отец избавился от нее, потому что хотел жениться на этой безмозглой Жасмин.
- Жасмин вы, разумеется, не любите.
- Не люблю? - Нэнси повернулась к Флетчу. - Я ее жалею. Ее ждет то же, что случилось с моей матерью. - Вновь долгая пауза. - Утром я слышала по телевизору, что кто-то сознался в убийстве моего отца.
- Да, - кивнул Флетч. - Стюарт Чайлдерс. Клиент вашего отца. Обвиненный в убийстве родного брата. Оправданный судом два или три месяца тому назад.
- И что?
- Полиция незамедлительно отпустила его. Не понимаю, почему.
- К чему вы клоните, друг?
- Я не думаю, что это гангстерское убийство, - ответил Флетч. - Хотя "Ньюс трибюн" высказала такую версию.
- Вы думаете, это моя работа?
- Кто-то из близких родственников мог узнать, что ваш отец собрался или хотя бы сказал, что собрался пожертвовать музею и монастырю все свое состояние, из чистых или корыстных побуждений. Кстати, на прошлой неделе ваш отец сказал, что в семье "всем на него наплевать".
Нэнси фыркнула.
- Полагаю, это правда.
- Вот кто-то и решил покончить с ним до того, как деньги уплывут из семьи. Вы, ваш муж, ваша мать, ради вас и ваших детей, вторая жена вашего отца.
- Вы не понимаете Тома.
- Он, возможно, известный поэт, интеллектуал. Но где он был в понедельник утром?
- В университете.
- Когда у него начинаются занятия по понедельникам?
Нэнси замялась.
- В два часа дня.
- Понятно.
- Нищета важна Тому. Общество должно презирать его самого, стихи, которые он пишет. Он мученик, жертвующий собой ради поэзии.
- Но вы-то воспитывались не в нищете, - заметил Флетч. - Ваш папочка, возможно, не подбрасывал вас на коленке, но обеспечивал вам и набитый холодильник, и чисто прибранный дом, и плавательный бассейн во дворе. Плюс множество стиральных машин.
- Откровенно говоря, друг, от моего отца мне не нужно ни цента. Людей по-прежнему грабят, убивают, насилуют, потому что мой отец берет их деньги.
- Ax, красота насилия! - воскликнул Флетч. - У вас пятеро детей, ползающих по грязному полу. Вы сами говорите, что того и гляди окажетесь на паперти. Немногие матери хотят, чтобы их дети голодали, а тут возникает неплохая альтернатива.
Нэнси ответила не сразу.
- В понедельник утром я была дома с детьми.
- Отличные свидетели. А других нет?
- Нет.
Флетч притормозил, как только они проехали щитуказатель с надписью "МОНАСТЫРЬ СВЯТОГО ТОМАСА". Свернул с шоссе направо.
- На стоянке "Ньюс трибюн" дежурит охранник. Проверяет машины. И мне представляется, что человек, знавший о намерении вашего отца приехать в понедельник утром в редакцию "Ньюс трибюн" и объявить о своем решении пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею, мог зайти на стоянку, пристрелить его, когда он вылезал из своего "кадиллака", и спокойно уйти, ни у кого не вызывая подозрений.
Они ехали по узкой дороге, окруженной лесом.
- Кто, мама?
- Она ходит, где ей вздумается. И имеет свою точку зрения на многие события. Что ей терять? Ее уже при знали невменяемой.
- Вы не упомянули Жасмин.
- Я еще не встречался с Жасмин. Между прочим, ваш отец нанял кухарку.
- Хорошо. Жасмин есть с кем поговорить. Я сомневаюсь, что она может поджарить яичницу.
- Молодая жена, которую муж вознамерился оставить без цента...
На холме высилось внушительных размеров здание, построенное в испанском стиле.
- Деньги уничтожат образ, который создал себе Том. Моя мать ни на чем не может сосредоточиться, а подготовка убийства требует времени и терпения. Мне же столь безразличны отец и его деньги, что убивать его я бы не стала.
- Значит, остается Роберт. - Флетч зарулил на усыпанную гравием автостоянку и заглушил двигатель.
- Теперь вы вообще несете чушь.
- Я подожду вас здесь.
Нэнси взялась за ручку дверцы и застыла, глядя прямо перед собой.
- Мне очень вас жаль. Для вас обоих это тяжелая встреча. Я подожду.
- Нет. Пойдемте со мной, друг. А то у меня мурашки бегут по коже, когда я вхожу в монастырь.
ГЛАВА 26
- Раньше вы бывали в монастыре? - Роберт Хайбек взял Флетча под локоть и увлек к скамье без спинки на другой стороне маленького дворика.
- Нет, - ответил Флетч. - Тишина здесь оглушающая.
- Я услышал шум вашей машины, - улыбнулся Роберт.
Флетча и Нэнси Хайбек отвели в прохладную, небольших размеров комнату для гостей. Там они сели на деревянную скамью.
Несколько минут спустя к ним вышел аббат. Не поздоровался, не сел рядом. Нэнси объяснила, что приехала, чтобы сообщить брату о смерти отца. Аббат кивнул и вышел, так и не произнеся ни единого слова.
Пока они ждали, Нэнси рассказала Флетчу, что женщины допускаются лишь в эту комнату да в прилегающий к ней дворик, окруженный высокими стенами. Последний раз она приезжала к Роберту шесть лет тому назад, после рождения первого ребенка. А с той поры писала раз в году, на Рождество, никогда не получая ответа.
Ждали они чуть больше сорока пяти минут.
Войдя, Роберт улыбнулся и протянул руку сестре. Не обнял ее, не поцеловал. И ничего не сказал.
Нэнси представила Флетча, как "друга".
- Вы - квакер <Квакеры - члены религиозной христианской общины, основанной в Англии в середине XVII в.>? - спросил Роберт, глянув на шорты Флетча.
- Я? Нет.
Белую, до щиколоток, рясу Роберта перетягивал черный пояс. Сандалии на босу ногу. Заметно поредевшие волосы. Растущая островками, словно подвергшаяся нашествию стаи саранчи борода. Устремленный вовнутрь взгляд.
Следуя за ними, Нэнси выкладывала брату новости последних лет.
- У меня теперь пятеро детей, Роберт. Том попрежнему преподает в университете. Он стал известным поэтом. Мама все еще в "Агнес Уайтейкер Хоум". Физически она вполне здорова. Мы часто видимся.
Роберт сел, на скамью. Нэнси опустилась рядом. Флетч, скрестив ноги, уселся на вымощенную каменными плитами площадку перед скамьей.
- Роберт, у меня ужасная новость. - Несмотря на все сказанное в машине, Нэнси заплакала. - Папа мертв. - Рыдания вырвались из ее груди. Его убили, застрелили на автостоянке. Вчера.
Роберт молчал, уйдя в себя. Не посмотрел на Нэнси, не взял за руку, не обнял. Никак не выразил своих чувств,
Отчаянно пытаясь взять себя в руки, Нэнси вытерла глаза подолом юбки.
Наконец Роберт вздохнул.
- Понятно.
- Не знаю, что делать с похоронами, - всхлипнула Нэнси. - Жасмин... Партнеры... Роберт, ты пойдешь на похороны?
- Нет. - Он положил руку на скамью и оглядел маленький дворик с таким видом, словно хотел встать и уйти. - Здесь мы привыкли к смерти... цветы... домашние животные... Смерть сама приходит к нам... И нет нужды ходить к ней.
- Вы собираетесь когда-нибудь покинуть монастырь? - спросил Флетч.
- Зачем?
- Вы хоть выезжаете за его пределы?
- Иногда я езжу на грузовике на рынок. Или в пикапе к дантисту.
- А один вы куда-нибудь ездите?
- Один я не бываю никогда. Я ношу Спасителя в своем сердце.
Нэнси накрыла руку Роберта своей.
- Что бы мы ни думали о нем, Роберт, это ужасно. Так трудно осознать, что кто-то убил его. Достал пистолет и оборвал его жизнь. Встал перед ним и застрелил.
- О, Великая Самонадеянность! - воскликнул Роберт. - Откуда в людях такая уверенность, что все они имеют право умереть естественной смертью, от старости? Ведь причиной смерти многих, очень многих становятся несчастный случай, насилие, война, болезни, голод...
Нэнси посмотрела на Роберта, потом на Флетча. Убрала руку.
- Да... ваш отец умер насильственной смертью, - подал голос Флетч.
- Вроде бы убийство - деяние, которым кто-то поправляет Бога, Роберт улыбнулся. - Мы должны верить, что это так. Но нет. Нельзя поправить совершенство.
Нэнси дрожащими руками расправила подол юбки.
- Роберт, вчера утром ваш отец приехал в "Ньюс трибюн" на встречу с издателем, Джоном Уинтерсом. Он хотел посоветоваться, как лучше объявить о своем намерении пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею. Музей, кстати, не горел желанием брать эти деньги, потому что ваш отец выставил жесткое условие - тратить их исключительно на произведения современного религиозного искусства.
На лице Роберта отразился интерес.
- Более того, - добавил Флетч, - ваш отец сказал куратору музея, что собирается передать остаток своего состояния монастырю, в который хочет уйти монахом.
Брови Роберта взмыли вверх, он уставился на Флетча.
Потом губы превратились в тонкую полоску, глаза закрылись. Сцепив руки, Роберт наклонил голову.
Нэнси и Флетч переглянулись.
- Вы сердитесь? - спросил Флетч.
- Этот человек, - процедил Роберт сквозь зубы.
- Может, он искал путь к вам? Своему сыну.
Теперь уже глаза Нэнси вылезли из орбит.
- Этот человек, - повторил Роберт.
- Вы верите тому, что я вам сказал?
Роберт долго молчал, пытаясь совладать с нервами.
- Невозможно, - наконец выдавил он из себя. - Нэнси писала мне, что мой отец, избавившись от матери, заточив ее в психушку, взял новую жену.
- Жасмин, - вставила Нэнси.
Глаза Роберта открылись. Мученическое выражение ушло с его лица.
- Полагаю, она не умерла?
- Нет, - ответила Нэнси.
- Нельзя развестись с женой, чтобы уйти в монастырь, - отчеканил Роберт.
- Однако, - вырвалось у Флетча.
- Значит, это ложь. Как и вся жизнь отца. Даже будь он свободен, требуются месяцы, если не годы, наставлений и размышлений, открывающих путь к Богу.
Флетч разглядывал каменную плиту между ногами.
- Он собирался пожертвовать монастырю более миллиона долларов.
Роберт посмотрел на Флетча, но ничего не сказал.
- Роберт, вы должны верить в искупление грехов, - обратился к нему Флетч. - Неужели вы и представить себе не можете, что ваш отец способен так круто изменить свою жизнь в шестьдесят, шестьдесят один год?
- Мой отец, - слова давались Роберту с трудом. - Мой отец потратил жизнь ради того, чтобы обойти закон. Самым коротким путем. А в рай коротких путей нет. Нельзя обойти законы божьи.
Нэнси хохотнула.
- Роберт, неужели ты не можешь простить?
Роберт повернулся к сестре.
- А ты можешь?
- Нет. Нельзя простить того, что он сделал с матерью.
- Конечно, никому не доступна воля Божья, - продолжал Роберт. Возможно, этот человек умер, прощенный Им. Но я в этом искренне сомневаюсь.
По выражению лица Роберта Флетч понял, что тот не хотел бы оказаться в компании отца ни в монастыре, ни в раю.
- Что он сделал с матерью, - повторил Роберт. - Что он сделал со всеми нами.
- А что он сделал? - спросил Флетч. Глаза Роберта мрачно вспыхнули. Таким же огнем горели они у людей, населяющих полотна Эль Греко <Эль Греко (Теотокопули), Доминико (1541-1614) - знаменитый испанский живописец, грек по происхождению.>.
- Он научил нас тому, чему нельзя учить ни детей, ни общество: если складно лгать, можно остаться безнаказанным, даже сотворив зло. И вы думаете, что человек с такими жизненными принципами может прийти к Богу? По телу Роберта пробежала дрожь. - Всю сознательную жизнь я провел, стараясь отделиться от этого мерзкого принципа. Он может уничтожить общество. И погубить душу. - Роберт попытался улыбнуться Флетчу. - Неужели вы верите, что такой человек способен на искреннее раскаяние?
Флетч почувствовал, что ответа от него не ждут.
- То, что он сделал с нами, непростительно, потому что он развратил нас сверх всякой меры.
Флетч встал. А Роберт продолжал говорить, глядя на свои мозолистые руки.
- И неважно, кто убил его. Нас всех убивает наша жизнь, наш образ жизни. Разумеется, он умер насильственной смертью. Но он сам постоянно поощрял насилие. Мы все жертвы самих себя. - Встала и Нэнси. - Важно лишь одно: умер ли он, прощенный Господом. Хотя я в это не верю и убежден, что он будет ввергнут в геенну огненную, обреченный на вечные муки. Но мы этого никогда не узнаем. Такой была его жизнь и такой же стала его смерть, все осталось сокрыто между его Создателем и им самим.
- Пусть меня привело сюда трагическое известие, я рада, что повидала тебя, Роберт. - Нэнси одернула юбку.
Роберт не поднялся со скамьи, не ответил.
- Ну, хорошо, постарайся обрести душевный покой. - Она двинулась по дорожке. Флетч последовал за ней.
Выйдя из комнаты для гостей, Флетч повернулся к Нэнси.
- Пожалуйста, подождите меня. Пересек холл и вошел в маленькую приемную, заставленную шкафами с какими-то папками. Из нее через открытую дверь попал в богато обставленный кабинет, где за внушительных размеров столом сидел аббат. Услышав шаги Флетча, аббат оторвался от чтения какого-то документа и поднял голову.
- Извините за непрошеный визит.
Аббат молча ждал продолжения.
- Отец Роберта, Дональд Хайбек, не просто умер, его убили. - Лицо аббата осталось бесстрастным. - Нам важно знать, приезжал ли к вам Дональд Хайбек, говорил ли с вами?
Аббат задумался, стоит ли ради Флетча отрываться от мыслей о вечном, но все-таки ответил.
- Да, недавно Дональд Хайбек приезжал ко мне. Да, мы с ним говорили.
- Один раз или больше?
Аббат смотрел на открытую дверь за спиной Флетча.
- Приехав к вам, встречался он также и с Робертом?
- Насколько мне известно, Роберт не знает, что его отец приезжал сюда.
- Роберт был здесь в понедельник утром?
- В понедельник утром? Полагаю, что да.
- Могу я узнать, о чем вы говорили с Дональдом Хайбеком?
- Нет.
- Вас могут вызвать в суд для дачи показаний.
- Мой адрес у вас есть. Вы всегда найдете меня в монастыре.
Нэнси ждала Флетча в машине.
- Хочется выпить пива, - сказала она, как только Флетч завел двигатель. - От этой святости у меня сохнет в горле.
ГЛАВА 27
- Бутик Сесилии. Говорит Сесилия. Вы решили заказать галифе?
- Добрый день, - поздоровался Флетч. - Сегодня утром я хотел заказать одну пару для моей жены. Но у вас на складе не оказалось нужной расцветки.
- Не может быть!
- Специальный заказ. Зелено-белые галифе с черными полосами. Вертикальными на бедрах и горизонтальными на коленях.
- Таких у нас действительно нет.
- Естественно. Я понимаю. У вас маленький магазин. Не можете же вы держать на складе галифе всех мыслимых и немыслимых расцветок.
- Мы стараемся, - заверила его Сесилия.
- Я говорил с продавщицей, ее зовут Барбара, и обещал позвонить днем, чтобы сообщить точный размер, который носит моя жена.
- Должно быть, с Барбарой Ролтон.
- Вас не затруднит подозвать ее к телефону?
- Одну минуту.
- Слушаю? - раздалось в трубке чуть позже.
- Привет, дорогая.
- Флетч? Как тебе удалось добраться до меня?
- Я солгал. Думаю, невелик грех. Я себя прощу. Если люди настолько испорчены, что хотят слышать ложь, нельзя отказать им во лжи.
- Где ты?
- В единственном баре Томасито.
- Томасито? И что ты там делаешь?
- Пью теплое пиво.
- Пиво ты мог найти где-нибудь и поближе.
- Слушай, Барбара, сегодня я не смогу пообедать с тобой и твоей матерью. У меня масса дел.
- Ты обещал.
- Пообедаем завтра. Я обещаю.
- До свадьбы у нас останется только два дня.
- Клятвенно обещаю.
- Флетч, по радио передали, что полиция освободила человека, сознавшегося в убийстве Дональда Хайбека.
- Я слышал.
- Тогда я все поняла. Потому ты и в Томасито! Потому задержишься сегодня допоздна! В субботу у нас свадьба, но ты твердо решил вылететь с работы из-за этого Хайбека.
- Барбара, в "Ньюс трибюн" мне поручили подготовку другой статьи. Этим я и занимаюсь.
- Статьи о путешествиях. А какое отношение имеет к ней Синди?
- С Синди можно уйти далеко. Ей понравился лыжный костюм?
- Костюм она одобрила. Я его купила. Синди отлично разбирается в спортивной одежде.
- В этом я не сомневаюсь. Барбара, ты знаешь, чем Синди зарабатывает на жизнь?
- Да. Она работает в каком-то оздоровительном салоне. Диета, тренажеры, массаж. Поэтому я и удивилась, увидев, что она ест банановый сплит. Конечно, она вправе есть что угодно, но не должна подавать дурной пример таким, как я.
- Иногда можно позволить себе послабление.
- Название салона я, правда, забыла. Расположен он где-то в центре. Полагаю, пользуется популярностью.
- Слушай, а она, часом, не "розовая"?
- Синди? Лесбиянка? Ни в коем разе. Я постоянно вижу ее с мужчинами.
- Это уж точно.
- Синди - очень хороший человек.
- Согласен с тобой. Увидимся вечером.
- Ты приедешь в коттедж?
- Обязательно. Но поздно. И задерни, пожалуйста, шторы в спальне.
- Разве тебе не нравится вставать пораньше?
- Нравится, но не так же рано.
ГЛАВА 28
- Эй! Черт побери! Откройте! - Флетч вновь забарабанил в дверь. Вновь оглянулся. Вновь дернул за ручку. Вновь прочитал табличку на двери:
ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЕВ
Главный вход за углом.
АГНЕС УАЙТЕЙКЕР ХОУМ
Он уже собрался бежать дальше, но в последний раз стукнул в дверь кулаком.
- Эй!
Дверь открылась.
За ней, на бетонном полу, стояли зеленые теннисные туфли.
- Я увидела вас через окно, - сообщила ему миссис Хайбек. - Вам лучше войти.
Флетч переступил порог и быстро закрыл за собой дверь.
- Почему вас преследовал полицейский? - спросила миссис Хайбек.
- Если б я знал! - Флетч глубоко вдохнул, выдохнул, снова вдохнул. Только я поставил автомобиль у тротуара, в пяти кварталах отсюда, как этот коп выскочил из патрульной машины, что-то закричал, побежал за мной. Его напарник застрял в пробке. Спасибо, что впустили меня.
- Я думал вас подвезти до центра.
- Мой брат в монастыре, - Нэнси смотрела прямо перед собой. Монастырь закрытый. Едва ли он узнает, что отец мертв. Я должна с ним переговорить. Иначе мне туда не попасть.
- Ваш брат монах?
- Монах, монах. Полагаю, Том мог бы сложить об этом замечательную поэму. Монах, монах./ Зарыться в нору,/ Лишь бы отрезать/ Себя от отца. Не слишком складно?
- Не слишком.
- Полагаю, поэзию лучше оставить мужу. Я же буду рожать маленьких чудовищ.
Флетч включил первую передачу, отпустил сцепление, машина тронулась с места.
- Извините за шум. Глушитель прохудился.
- Мне без разницы.
- Вы католичка?
- Я? Разумеется, нет. Уход Боба в монастырь - его личная инициатива. Не имеющая ничего общего с семьей, я хочу сказать, с нашим воспитанием. Подозреваю, он пытается искупить грехи своего отца. Хотя они и не переходят к сыну. Он подобрал себе занятие по душе.
Флетч выехал на автостраду и прибавил скорость.
- Человек, беседовавший с вашим отцом на прошлой неделе, сказал мне, что он собирается уйти в монастырь.
Нэнси вытаращилась на Флетча.
- Мой отец? - Она рассмеялась. - Я знаю, что газеты печатают только вымыслы.
- Это правда. Во всяком случае, в том, что мне это сказали, сомневаться не приходится.
- Возможно, мой отец ушел бы в монастырь, услышав трубу Судного дня. На него это похоже. Ловкий адвокатский ход.
- Он стареет.
- Ему чуть больше шестидесяти.
- Может, у него пошатнулось здоровье.
- Это хорошо. Если кто и заслужил проказу, так это он.
- Вы никогда не были близки?
- Эмоционально? Не знаю. В детстве я его практически не видела. Черный костюм и черные туфли, выходящие из дому и входящие в дом. Духовно? Когда я выросла, я поняла, что он превращал правосудие в посмешище. Растаптывал веру в закон. Ради денег. Он не верил ни в добро, ни во зло, ни в справедливость, ни в заповеди Господни, на которых зиждется наша жизнь. Он сам решал, что хорошо, а что плохо, невзирая на социальные последствия. А цель была одна - набить деньгами карманы. Я не знаю более асоциального и аморального человека, чем мой отец. Если б он не получил юридического образования, то стал бы маньяком-убийцей. - Нэнси сухо рассмеялась. - Мой отец - монах.
- Ваш муж воспевает насилие, - напомнил Флетч.
- Разве вы не видите разницы? Мой муж - учитель. Поэт. Жертвуя собой, он указывает на красоту насилия. Оно нас привлекает. Он заставляет нас бороться с насилием в себе. Показывает нам, кто мы есть. Его поэзия не была бы столь доходчивой, если бы не отражала истину.
- Что значит, жертвуя собой?
- Перестаньте. Люди переходят на другую сторону улицы, если видят, что он идет навстречу. За три года нас ни разу не пригласили на вечеринки, которые постоянно устраивают на факультете. Большая часть коллег мечтает о том, чтобы его уволили. В другое место учителем его уже не возьмут. Мы кончим на паперти. И все для того, чтобы Том мог высказать собственную точку зрения. Не о природе насилия, но о человеческой сущности. Разве вы этого не понимаете?
- Так или иначе, человек, которому я верю, сказал, что ваш отец собирается пожертвовать пять миллионов долларов музею. С тем чтобы на эти деньги музей приобрел высокохудожественные произведения современного религиозного искусства. Остатки своего состояния он хотел передать монастырю, в который намеревался и уйти.
Нэнси пожала плечами.
- Наверное, на то были причины. Полагаю, кто-то собрал на него компромат. Министерство юстиции. Департамент налогов и сборов. Или Ассоциация американских адвокатов. Думаю, после того, как дым рассеялся, вы нашли бы моего отца вместе с его сексапильной, безмозглой женой под защитой какого-то религиозного или культурного фонда, при деньгах, которые по закону отнять у него никто бы не смог.
- Возможно, вы правы. Но вы знали, что ваш отец выражал желание избавиться от своего состояния?
- Я прочитала об этом в газете. Сегодня утром. После того, как его убили.
- А ранее вы об этом не подозревали?
- Нет.
Какое-то время они ехали молча, слушая льющуюся из радиоприемника музыку. Первым заговорил Флетч.
- Вчера в доме вашего отца я встретил женщину лет шестидесяти, с седыми волосами, в цветастом платье и зеленых теннисных туфлях. Я спросил, она ли миссис Хайбек, и получил положительный ответ. О вашем отце она сказала, что он носил черные туфли и вечно блуждал. Фирму "Хайбек, Харрисон и Хаулер" она называла "Хай, ха, хау".
- М-м-м.
- Это ваша мать?
- М-м-м, - Нэнси заерзала на сиденье. - То, что написано на ваших шортах, правда? Вы можете быть другом?
- Смысл этой надписи несколько в ином. - Флетч поменял только тенниску, так как надеялся, что последняя, надетая навыпуск, скроет рекламу "Бена Франклина".
- Вы угадали, - продолжила Нэнси. - Пока я росла, мать с отцом игнорировали друг друга. Я тоже его не интересовала. Став постарше, я начала презирать его. Блестящий адвокат. Дерьмо собачье. Он был преступником. Когда он избавился от матери, засадил ее в дурдом, между нами произошел полный разрыв. Я никогда не заговаривала с ним первой, никогда не заходила к нему. Извините. Поначалу я не сказала всю правду. Я ненавидела этого сукиного сына.
- Однако.
- Не было никакой нужды выбрасывать маму из ее дома. Запирать в клинику, какими бы мягкими ни были тамошние порядки. Ее просто мучило одиночество.
Флетч вспомнил, как миссис Хайбек жаловалась, глядя на свои зеленые теннисные туфли, что ее ни на минуту не оставляют одну.
- Да, одиночество, - повторила Нэнси. - Год за годом отец оставлял ее в доме. Никто не хотел знаться с ней. Сначала она пыталась бывать на людях, что-то делать, даже записалась в Цветочный клуб. Другие дамы этого не хотели. А потом папочка выиграл очередной сенсационный процесс, добившись оправдательного приговора для какого-то насильника. Газеты, конечно, вопили, а мамины цветочные композиции не взяли на выставку. Ее телефон никогда не звонил. Потом, я уже была подростком, мама устроилась продавщицей в цветочный магазин. Но папаша быстро это прекратил. Бедная, несчастная душа. Она плесневела в доме. Разговаривала сама с собой. Накрывала стол к ленчу, обеду, на шесть, восемь, двенадцать персон. К ней никто не приходил. - Слезы текли по щекам Нэнси, но голос звучал ровно, без дрожи. - Что я могла поделать? Проводила дома как можно больше времени. Бывало, за день она посещала шестерых парикмахеров, только ради общения с людьми. Сожгла себе волосы. Целыми днями ходила по торговым центрам, покупая все, что попадет под руку, газонные косилки, стиральные машины, полотенца. Как-то за одну неделю к нам привезли двадцать стиральных машин. Когда ее собирали в "Агнес Уайтейкер Хоум", выяснилось, что у нее две тысячи пар обуви. Она любила болтать с продавщицами.
Флетч свернул с автострады на шоссе к Томасито.
- Она часто уходит из клиники?
- Почти каждый день. Поначалу персонал бил тревогу. Звонили мне. Полагаю, звонили отцу. Ругали ее, когда она возвращалась. Но она не обидит и мухи. У нее нет ни денег, ни кредитных карточек. Я понятия не имею, как ей удается передвигаться по городу. В погожие дни она гуляет в парках, ходит по магазинам, прикидываясь, будто хочет что-то купить, забредает в свой прежний дом и сидит у бассейна.
- Да, там мы вчера и встретились.
- Для Жасмин она, должно быть, Призрак первой жены. - Нэнси рассмеялась. - Страшного ничего в ней нет. В моем доме она появляется два или три раза в неделю. Сидит и смотрит телевизор. Сидит и смотрит на детей. Рассказывает им какие-то фантастические истории. О том, как в лесу она подружилась с большим черным медведем, который научил ее ловить рыбу. Дети ее обожают.
- Она любит детей?
- Откуда мне знать? Но она постоянно приходит.
- И вы думаете, что эту женщину не следовало отправлять в психиатрическую клинику?
Нэнси нахмурилась.
- Я думаю, ее не следовало долгие годы держать в изоляции. Изгонять из общества. Выбрасывать из собственного дома. Когда за ней стали замечать странности, отец мог бы уйти с работы. Они переехали бы в другой город, начали новую жизнь. Или, если дело зашло слишком далеко, отец мог бы нанять маме сиделку, чтобы ей было с кем поговорить. - Нэнси помолчала. Мой отец избавился от нее, потому что хотел жениться на этой безмозглой Жасмин.
- Жасмин вы, разумеется, не любите.
- Не люблю? - Нэнси повернулась к Флетчу. - Я ее жалею. Ее ждет то же, что случилось с моей матерью. - Вновь долгая пауза. - Утром я слышала по телевизору, что кто-то сознался в убийстве моего отца.
- Да, - кивнул Флетч. - Стюарт Чайлдерс. Клиент вашего отца. Обвиненный в убийстве родного брата. Оправданный судом два или три месяца тому назад.
- И что?
- Полиция незамедлительно отпустила его. Не понимаю, почему.
- К чему вы клоните, друг?
- Я не думаю, что это гангстерское убийство, - ответил Флетч. - Хотя "Ньюс трибюн" высказала такую версию.
- Вы думаете, это моя работа?
- Кто-то из близких родственников мог узнать, что ваш отец собрался или хотя бы сказал, что собрался пожертвовать музею и монастырю все свое состояние, из чистых или корыстных побуждений. Кстати, на прошлой неделе ваш отец сказал, что в семье "всем на него наплевать".
Нэнси фыркнула.
- Полагаю, это правда.
- Вот кто-то и решил покончить с ним до того, как деньги уплывут из семьи. Вы, ваш муж, ваша мать, ради вас и ваших детей, вторая жена вашего отца.
- Вы не понимаете Тома.
- Он, возможно, известный поэт, интеллектуал. Но где он был в понедельник утром?
- В университете.
- Когда у него начинаются занятия по понедельникам?
Нэнси замялась.
- В два часа дня.
- Понятно.
- Нищета важна Тому. Общество должно презирать его самого, стихи, которые он пишет. Он мученик, жертвующий собой ради поэзии.
- Но вы-то воспитывались не в нищете, - заметил Флетч. - Ваш папочка, возможно, не подбрасывал вас на коленке, но обеспечивал вам и набитый холодильник, и чисто прибранный дом, и плавательный бассейн во дворе. Плюс множество стиральных машин.
- Откровенно говоря, друг, от моего отца мне не нужно ни цента. Людей по-прежнему грабят, убивают, насилуют, потому что мой отец берет их деньги.
- Ax, красота насилия! - воскликнул Флетч. - У вас пятеро детей, ползающих по грязному полу. Вы сами говорите, что того и гляди окажетесь на паперти. Немногие матери хотят, чтобы их дети голодали, а тут возникает неплохая альтернатива.
Нэнси ответила не сразу.
- В понедельник утром я была дома с детьми.
- Отличные свидетели. А других нет?
- Нет.
Флетч притормозил, как только они проехали щитуказатель с надписью "МОНАСТЫРЬ СВЯТОГО ТОМАСА". Свернул с шоссе направо.
- На стоянке "Ньюс трибюн" дежурит охранник. Проверяет машины. И мне представляется, что человек, знавший о намерении вашего отца приехать в понедельник утром в редакцию "Ньюс трибюн" и объявить о своем решении пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею, мог зайти на стоянку, пристрелить его, когда он вылезал из своего "кадиллака", и спокойно уйти, ни у кого не вызывая подозрений.
Они ехали по узкой дороге, окруженной лесом.
- Кто, мама?
- Она ходит, где ей вздумается. И имеет свою точку зрения на многие события. Что ей терять? Ее уже при знали невменяемой.
- Вы не упомянули Жасмин.
- Я еще не встречался с Жасмин. Между прочим, ваш отец нанял кухарку.
- Хорошо. Жасмин есть с кем поговорить. Я сомневаюсь, что она может поджарить яичницу.
- Молодая жена, которую муж вознамерился оставить без цента...
На холме высилось внушительных размеров здание, построенное в испанском стиле.
- Деньги уничтожат образ, который создал себе Том. Моя мать ни на чем не может сосредоточиться, а подготовка убийства требует времени и терпения. Мне же столь безразличны отец и его деньги, что убивать его я бы не стала.
- Значит, остается Роберт. - Флетч зарулил на усыпанную гравием автостоянку и заглушил двигатель.
- Теперь вы вообще несете чушь.
- Я подожду вас здесь.
Нэнси взялась за ручку дверцы и застыла, глядя прямо перед собой.
- Мне очень вас жаль. Для вас обоих это тяжелая встреча. Я подожду.
- Нет. Пойдемте со мной, друг. А то у меня мурашки бегут по коже, когда я вхожу в монастырь.
ГЛАВА 26
- Раньше вы бывали в монастыре? - Роберт Хайбек взял Флетча под локоть и увлек к скамье без спинки на другой стороне маленького дворика.
- Нет, - ответил Флетч. - Тишина здесь оглушающая.
- Я услышал шум вашей машины, - улыбнулся Роберт.
Флетча и Нэнси Хайбек отвели в прохладную, небольших размеров комнату для гостей. Там они сели на деревянную скамью.
Несколько минут спустя к ним вышел аббат. Не поздоровался, не сел рядом. Нэнси объяснила, что приехала, чтобы сообщить брату о смерти отца. Аббат кивнул и вышел, так и не произнеся ни единого слова.
Пока они ждали, Нэнси рассказала Флетчу, что женщины допускаются лишь в эту комнату да в прилегающий к ней дворик, окруженный высокими стенами. Последний раз она приезжала к Роберту шесть лет тому назад, после рождения первого ребенка. А с той поры писала раз в году, на Рождество, никогда не получая ответа.
Ждали они чуть больше сорока пяти минут.
Войдя, Роберт улыбнулся и протянул руку сестре. Не обнял ее, не поцеловал. И ничего не сказал.
Нэнси представила Флетча, как "друга".
- Вы - квакер <Квакеры - члены религиозной христианской общины, основанной в Англии в середине XVII в.>? - спросил Роберт, глянув на шорты Флетча.
- Я? Нет.
Белую, до щиколоток, рясу Роберта перетягивал черный пояс. Сандалии на босу ногу. Заметно поредевшие волосы. Растущая островками, словно подвергшаяся нашествию стаи саранчи борода. Устремленный вовнутрь взгляд.
Следуя за ними, Нэнси выкладывала брату новости последних лет.
- У меня теперь пятеро детей, Роберт. Том попрежнему преподает в университете. Он стал известным поэтом. Мама все еще в "Агнес Уайтейкер Хоум". Физически она вполне здорова. Мы часто видимся.
Роберт сел, на скамью. Нэнси опустилась рядом. Флетч, скрестив ноги, уселся на вымощенную каменными плитами площадку перед скамьей.
- Роберт, у меня ужасная новость. - Несмотря на все сказанное в машине, Нэнси заплакала. - Папа мертв. - Рыдания вырвались из ее груди. Его убили, застрелили на автостоянке. Вчера.
Роберт молчал, уйдя в себя. Не посмотрел на Нэнси, не взял за руку, не обнял. Никак не выразил своих чувств,
Отчаянно пытаясь взять себя в руки, Нэнси вытерла глаза подолом юбки.
Наконец Роберт вздохнул.
- Понятно.
- Не знаю, что делать с похоронами, - всхлипнула Нэнси. - Жасмин... Партнеры... Роберт, ты пойдешь на похороны?
- Нет. - Он положил руку на скамью и оглядел маленький дворик с таким видом, словно хотел встать и уйти. - Здесь мы привыкли к смерти... цветы... домашние животные... Смерть сама приходит к нам... И нет нужды ходить к ней.
- Вы собираетесь когда-нибудь покинуть монастырь? - спросил Флетч.
- Зачем?
- Вы хоть выезжаете за его пределы?
- Иногда я езжу на грузовике на рынок. Или в пикапе к дантисту.
- А один вы куда-нибудь ездите?
- Один я не бываю никогда. Я ношу Спасителя в своем сердце.
Нэнси накрыла руку Роберта своей.
- Что бы мы ни думали о нем, Роберт, это ужасно. Так трудно осознать, что кто-то убил его. Достал пистолет и оборвал его жизнь. Встал перед ним и застрелил.
- О, Великая Самонадеянность! - воскликнул Роберт. - Откуда в людях такая уверенность, что все они имеют право умереть естественной смертью, от старости? Ведь причиной смерти многих, очень многих становятся несчастный случай, насилие, война, болезни, голод...
Нэнси посмотрела на Роберта, потом на Флетча. Убрала руку.
- Да... ваш отец умер насильственной смертью, - подал голос Флетч.
- Вроде бы убийство - деяние, которым кто-то поправляет Бога, Роберт улыбнулся. - Мы должны верить, что это так. Но нет. Нельзя поправить совершенство.
Нэнси дрожащими руками расправила подол юбки.
- Роберт, вчера утром ваш отец приехал в "Ньюс трибюн" на встречу с издателем, Джоном Уинтерсом. Он хотел посоветоваться, как лучше объявить о своем намерении пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею. Музей, кстати, не горел желанием брать эти деньги, потому что ваш отец выставил жесткое условие - тратить их исключительно на произведения современного религиозного искусства.
На лице Роберта отразился интерес.
- Более того, - добавил Флетч, - ваш отец сказал куратору музея, что собирается передать остаток своего состояния монастырю, в который хочет уйти монахом.
Брови Роберта взмыли вверх, он уставился на Флетча.
Потом губы превратились в тонкую полоску, глаза закрылись. Сцепив руки, Роберт наклонил голову.
Нэнси и Флетч переглянулись.
- Вы сердитесь? - спросил Флетч.
- Этот человек, - процедил Роберт сквозь зубы.
- Может, он искал путь к вам? Своему сыну.
Теперь уже глаза Нэнси вылезли из орбит.
- Этот человек, - повторил Роберт.
- Вы верите тому, что я вам сказал?
Роберт долго молчал, пытаясь совладать с нервами.
- Невозможно, - наконец выдавил он из себя. - Нэнси писала мне, что мой отец, избавившись от матери, заточив ее в психушку, взял новую жену.
- Жасмин, - вставила Нэнси.
Глаза Роберта открылись. Мученическое выражение ушло с его лица.
- Полагаю, она не умерла?
- Нет, - ответила Нэнси.
- Нельзя развестись с женой, чтобы уйти в монастырь, - отчеканил Роберт.
- Однако, - вырвалось у Флетча.
- Значит, это ложь. Как и вся жизнь отца. Даже будь он свободен, требуются месяцы, если не годы, наставлений и размышлений, открывающих путь к Богу.
Флетч разглядывал каменную плиту между ногами.
- Он собирался пожертвовать монастырю более миллиона долларов.
Роберт посмотрел на Флетча, но ничего не сказал.
- Роберт, вы должны верить в искупление грехов, - обратился к нему Флетч. - Неужели вы и представить себе не можете, что ваш отец способен так круто изменить свою жизнь в шестьдесят, шестьдесят один год?
- Мой отец, - слова давались Роберту с трудом. - Мой отец потратил жизнь ради того, чтобы обойти закон. Самым коротким путем. А в рай коротких путей нет. Нельзя обойти законы божьи.
Нэнси хохотнула.
- Роберт, неужели ты не можешь простить?
Роберт повернулся к сестре.
- А ты можешь?
- Нет. Нельзя простить того, что он сделал с матерью.
- Конечно, никому не доступна воля Божья, - продолжал Роберт. Возможно, этот человек умер, прощенный Им. Но я в этом искренне сомневаюсь.
По выражению лица Роберта Флетч понял, что тот не хотел бы оказаться в компании отца ни в монастыре, ни в раю.
- Что он сделал с матерью, - повторил Роберт. - Что он сделал со всеми нами.
- А что он сделал? - спросил Флетч. Глаза Роберта мрачно вспыхнули. Таким же огнем горели они у людей, населяющих полотна Эль Греко <Эль Греко (Теотокопули), Доминико (1541-1614) - знаменитый испанский живописец, грек по происхождению.>.
- Он научил нас тому, чему нельзя учить ни детей, ни общество: если складно лгать, можно остаться безнаказанным, даже сотворив зло. И вы думаете, что человек с такими жизненными принципами может прийти к Богу? По телу Роберта пробежала дрожь. - Всю сознательную жизнь я провел, стараясь отделиться от этого мерзкого принципа. Он может уничтожить общество. И погубить душу. - Роберт попытался улыбнуться Флетчу. - Неужели вы верите, что такой человек способен на искреннее раскаяние?
Флетч почувствовал, что ответа от него не ждут.
- То, что он сделал с нами, непростительно, потому что он развратил нас сверх всякой меры.
Флетч встал. А Роберт продолжал говорить, глядя на свои мозолистые руки.
- И неважно, кто убил его. Нас всех убивает наша жизнь, наш образ жизни. Разумеется, он умер насильственной смертью. Но он сам постоянно поощрял насилие. Мы все жертвы самих себя. - Встала и Нэнси. - Важно лишь одно: умер ли он, прощенный Господом. Хотя я в это не верю и убежден, что он будет ввергнут в геенну огненную, обреченный на вечные муки. Но мы этого никогда не узнаем. Такой была его жизнь и такой же стала его смерть, все осталось сокрыто между его Создателем и им самим.
- Пусть меня привело сюда трагическое известие, я рада, что повидала тебя, Роберт. - Нэнси одернула юбку.
Роберт не поднялся со скамьи, не ответил.
- Ну, хорошо, постарайся обрести душевный покой. - Она двинулась по дорожке. Флетч последовал за ней.
Выйдя из комнаты для гостей, Флетч повернулся к Нэнси.
- Пожалуйста, подождите меня. Пересек холл и вошел в маленькую приемную, заставленную шкафами с какими-то папками. Из нее через открытую дверь попал в богато обставленный кабинет, где за внушительных размеров столом сидел аббат. Услышав шаги Флетча, аббат оторвался от чтения какого-то документа и поднял голову.
- Извините за непрошеный визит.
Аббат молча ждал продолжения.
- Отец Роберта, Дональд Хайбек, не просто умер, его убили. - Лицо аббата осталось бесстрастным. - Нам важно знать, приезжал ли к вам Дональд Хайбек, говорил ли с вами?
Аббат задумался, стоит ли ради Флетча отрываться от мыслей о вечном, но все-таки ответил.
- Да, недавно Дональд Хайбек приезжал ко мне. Да, мы с ним говорили.
- Один раз или больше?
Аббат смотрел на открытую дверь за спиной Флетча.
- Приехав к вам, встречался он также и с Робертом?
- Насколько мне известно, Роберт не знает, что его отец приезжал сюда.
- Роберт был здесь в понедельник утром?
- В понедельник утром? Полагаю, что да.
- Могу я узнать, о чем вы говорили с Дональдом Хайбеком?
- Нет.
- Вас могут вызвать в суд для дачи показаний.
- Мой адрес у вас есть. Вы всегда найдете меня в монастыре.
Нэнси ждала Флетча в машине.
- Хочется выпить пива, - сказала она, как только Флетч завел двигатель. - От этой святости у меня сохнет в горле.
ГЛАВА 27
- Бутик Сесилии. Говорит Сесилия. Вы решили заказать галифе?
- Добрый день, - поздоровался Флетч. - Сегодня утром я хотел заказать одну пару для моей жены. Но у вас на складе не оказалось нужной расцветки.
- Не может быть!
- Специальный заказ. Зелено-белые галифе с черными полосами. Вертикальными на бедрах и горизонтальными на коленях.
- Таких у нас действительно нет.
- Естественно. Я понимаю. У вас маленький магазин. Не можете же вы держать на складе галифе всех мыслимых и немыслимых расцветок.
- Мы стараемся, - заверила его Сесилия.
- Я говорил с продавщицей, ее зовут Барбара, и обещал позвонить днем, чтобы сообщить точный размер, который носит моя жена.
- Должно быть, с Барбарой Ролтон.
- Вас не затруднит подозвать ее к телефону?
- Одну минуту.
- Слушаю? - раздалось в трубке чуть позже.
- Привет, дорогая.
- Флетч? Как тебе удалось добраться до меня?
- Я солгал. Думаю, невелик грех. Я себя прощу. Если люди настолько испорчены, что хотят слышать ложь, нельзя отказать им во лжи.
- Где ты?
- В единственном баре Томасито.
- Томасито? И что ты там делаешь?
- Пью теплое пиво.
- Пиво ты мог найти где-нибудь и поближе.
- Слушай, Барбара, сегодня я не смогу пообедать с тобой и твоей матерью. У меня масса дел.
- Ты обещал.
- Пообедаем завтра. Я обещаю.
- До свадьбы у нас останется только два дня.
- Клятвенно обещаю.
- Флетч, по радио передали, что полиция освободила человека, сознавшегося в убийстве Дональда Хайбека.
- Я слышал.
- Тогда я все поняла. Потому ты и в Томасито! Потому задержишься сегодня допоздна! В субботу у нас свадьба, но ты твердо решил вылететь с работы из-за этого Хайбека.
- Барбара, в "Ньюс трибюн" мне поручили подготовку другой статьи. Этим я и занимаюсь.
- Статьи о путешествиях. А какое отношение имеет к ней Синди?
- С Синди можно уйти далеко. Ей понравился лыжный костюм?
- Костюм она одобрила. Я его купила. Синди отлично разбирается в спортивной одежде.
- В этом я не сомневаюсь. Барбара, ты знаешь, чем Синди зарабатывает на жизнь?
- Да. Она работает в каком-то оздоровительном салоне. Диета, тренажеры, массаж. Поэтому я и удивилась, увидев, что она ест банановый сплит. Конечно, она вправе есть что угодно, но не должна подавать дурной пример таким, как я.
- Иногда можно позволить себе послабление.
- Название салона я, правда, забыла. Расположен он где-то в центре. Полагаю, пользуется популярностью.
- Слушай, а она, часом, не "розовая"?
- Синди? Лесбиянка? Ни в коем разе. Я постоянно вижу ее с мужчинами.
- Это уж точно.
- Синди - очень хороший человек.
- Согласен с тобой. Увидимся вечером.
- Ты приедешь в коттедж?
- Обязательно. Но поздно. И задерни, пожалуйста, шторы в спальне.
- Разве тебе не нравится вставать пораньше?
- Нравится, но не так же рано.
ГЛАВА 28
- Эй! Черт побери! Откройте! - Флетч вновь забарабанил в дверь. Вновь оглянулся. Вновь дернул за ручку. Вновь прочитал табличку на двери:
ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЕВ
Главный вход за углом.
АГНЕС УАЙТЕЙКЕР ХОУМ
Он уже собрался бежать дальше, но в последний раз стукнул в дверь кулаком.
- Эй!
Дверь открылась.
За ней, на бетонном полу, стояли зеленые теннисные туфли.
- Я увидела вас через окно, - сообщила ему миссис Хайбек. - Вам лучше войти.
Флетч переступил порог и быстро закрыл за собой дверь.
- Почему вас преследовал полицейский? - спросила миссис Хайбек.
- Если б я знал! - Флетч глубоко вдохнул, выдохнул, снова вдохнул. Только я поставил автомобиль у тротуара, в пяти кварталах отсюда, как этот коп выскочил из патрульной машины, что-то закричал, побежал за мной. Его напарник застрял в пробке. Спасибо, что впустили меня.