— Она сама вам сказала это?
— Нет. Ее агент Майкл Спир. Я познакомился с ним осенью, когда добивался расторжения ее контракта. Он был долгосрочный и не содержал почти никаких зацепок.
— Вы не будете возражать, если я поговорю со Спиром?
— Только не рассказывайте ему, что случилось. — Голос Фергюсона стал почти жалобным. Прошлое раскрылось, точно рана, только вместо крови он терял душевные силы и энергию. — Мы должны оградить Холли, заслуживает она того или нет. Если бы мне только удалось вытащить ее из жуткой трясины, в которой она увязла...
— Большой надежды на это я не вижу. Но есть еще способ, которого мы не касались. В Лос-Анджелесе я знаю прекрасных частных сыщиков...
— Нет! На такое я не пойду!
Он стукнул кулаком по столику. Его бокал подпрыгнул и звякнул о мою тарелку. Из носа у него снова потекла кровь. Я встал и увел его.
— Едем к врачу, — сказал я в машине. — Вы, наверное, знаете какого-нибудь местного доктора. Если нет, поедем в больницу, в травматологию.
— С какой стати? Я нормально себя чувствую.
— Не будем спорить, полковник. Вы к какому-нибудь врачу здесь обращались?
— Як врачам не хожу. Эти сволочи убили мою мать! — Голос у него звучал напряженно и пронзительно. Возможно, он это услышал, потому что добавил уже спокойнее: — Холли раза два была в больнице в Буэнависте.
— Очень хорошая больница. А кто ее врач?
— Тип по фамилии Тренч.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет, доктор Тренч. — Он вопросительно посмотрел на меня. — А он что, шарлатан?
— Отнюдь. Он врач моей жены. Лучший акушер в городе.
— А ваша жена ждет... — Тут он полностью осознал все и не договорил.
— Да, — ответил я. — А ваша?
— Не знаю. Мы об этом никогда не говорили.
Я все больше убеждался, что не говорили они об очень многом.
17
18
— Нет. Ее агент Майкл Спир. Я познакомился с ним осенью, когда добивался расторжения ее контракта. Он был долгосрочный и не содержал почти никаких зацепок.
— Вы не будете возражать, если я поговорю со Спиром?
— Только не рассказывайте ему, что случилось. — Голос Фергюсона стал почти жалобным. Прошлое раскрылось, точно рана, только вместо крови он терял душевные силы и энергию. — Мы должны оградить Холли, заслуживает она того или нет. Если бы мне только удалось вытащить ее из жуткой трясины, в которой она увязла...
— Большой надежды на это я не вижу. Но есть еще способ, которого мы не касались. В Лос-Анджелесе я знаю прекрасных частных сыщиков...
— Нет! На такое я не пойду!
Он стукнул кулаком по столику. Его бокал подпрыгнул и звякнул о мою тарелку. Из носа у него снова потекла кровь. Я встал и увел его.
— Едем к врачу, — сказал я в машине. — Вы, наверное, знаете какого-нибудь местного доктора. Если нет, поедем в больницу, в травматологию.
— С какой стати? Я нормально себя чувствую.
— Не будем спорить, полковник. Вы к какому-нибудь врачу здесь обращались?
— Як врачам не хожу. Эти сволочи убили мою мать! — Голос у него звучал напряженно и пронзительно. Возможно, он это услышал, потому что добавил уже спокойнее: — Холли раза два была в больнице в Буэнависте.
— Очень хорошая больница. А кто ее врач?
— Тип по фамилии Тренч.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет, доктор Тренч. — Он вопросительно посмотрел на меня. — А он что, шарлатан?
— Отнюдь. Он врач моей жены. Лучший акушер в городе.
— А ваша жена ждет... — Тут он полностью осознал все и не договорил.
— Да, — ответил я. — А ваша?
— Не знаю. Мы об этом никогда не говорили.
Я все больше убеждался, что не говорили они об очень многом.
17
Я заставил Фергюсона войти в больницу и записал его к хирургу-травматологу доктору Руту. Там у них все поставлено на широкую ногу и буквально для каждого человеческого органа имеется свой особый врач. Я оставил Фергюсона в приемной, предупредив, что вернусь за ним через полчаса. Он сел на край кожаного кресла с прямой спинкой, держа спину не менее прямо, точно каменное изваяние на старинной гробнице.
Когда я вошел в свою приемную, миссис Уэнстайн подняла глаза на часы.
— Почти два, мистер Гуннарсон. Надеюсь, вы хорошо перекусили?
— Спасибо за напоминание. Будьте так добры, позвоните моей жене и скажите, что я не успею заехать домой.
— Полагаю, она уже это поняла.
— Но все равно позвоните, хорошо? А потом соедините меня с Майклом Спиром в Беверли-Хиллз. — Я продиктовал адрес, который дал мне Фергюсон. — Думаю, телефон вам даст справочная. Я буду ждать в кабинете.
Закрыв дверь, я сел за свой письменный стол, положил на него старую газетную вырезку из бумажника Ларри Гейнса и в алфавитном порядке переписал все упомянутые в ней фамилии: Ван-Хорн, Вуд, Дотери, Дреннен, Занелла, Мак-Наб, Рош, Спенс, Треко, Хейнс. У меня уже сложился план.
Зазвонил телефон.
— Мистер Спир на проводе, — сказала миссис Уэнстайн. Одновременно мужской голос произнес:
— Майкл Спир слушает.
— Говорит Уильям Гуннарсон. Из Буэнависты. Я адвокат. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Не сейчас. Я в телецентре. Моя секретарша дала станции этот номер. А в чем дело?
— Оно касается вашей клиентки. Холли Мэй.
— Что Холли нужно?
— Это не телефонный разговор, — ответил я как мог интригующе. — Нельзя ли нам поговорить лично, мистер Спир?
— Пожалуйста. После трех я вернусь к себе, в контору. Вы знаете адрес? Рядом с бульваром Санта-Моника.
— Спасибо. Приеду.
Я повесил трубку и отнес миссис Уэнстайн свой список.
— У меня для вас небольшая работа. Если повезет, она займет четверть часа. Но не исключено, что и весь день, и еще несколько часов завтра. Пожалуйста, ничем другим не занимайтесь, пока не доведете ее до конца.
— Но мне необходимо заполнить для мистера Милрейса кипу налоговых деклараций.
— Подождут. Это дело не терпит ни малейшей отсрочки.
— Почему?
— Я объясню, когда оно кончится. Может быть. Не исключено, что вопрос идет о жизни или смерти.
— Правда?
— Вот в чем ваша задача. В пятьдесят втором году перечисленные здесь люди жили в каком-то небольшом городке. Надеюсь, что в Калифорнии. Название городка я не знаю. И мне необходимо его установить. Название городка.
— Вы это уже сказали. — Миссис Уэнстайн явно заинтересовалась. — Так что я должна сделать?
— Отправляйтесь с этим списком в телефонную компанию и сверьте его с их загородными справочниками, предпочтительно небольших городов. Найдите такой, где будут фигурировать эти фамилии, хотя бы значительная их часть. Начните с ближайших.
Она пробежала список глазами.
— А имена?
— Имена роли не играют. Когда найдете группу этих фамилий в одном справочнике, выпишите для меня адреса.
— Вряд ли это будет так уж просто. С пятьдесят второго года много воды утекло, а люди теперь все время переезжают.
— Я знаю. Но все-таки попытайтесь. Это правда крайне важно.
— Можете на меня положиться.
Фергюсон ждал меня в тени козырька у входа в больницу. Глаза его хранили все то же невидящее выражение. Он, казалось, не замечал ничего вокруг себя. Хотя мы говорили с ним на более или менее одном языке, я вдруг понял, насколько он чужероден в Южной Калифорнии. А то, что с ним происходило, удвоило эту чужеродность.
Я перегнулся через сиденье, чтобы открыть дверцу машины.
— Как ваш нос?
— Мне не до носа, — ответил он, усаживаясь рядом со мной. — Я разговаривал с этим вашим доктором. С Тренчем.
— Что он сказал?
— Моя жена на третьем месяце беременности. Ребенок скорее всего Гейнса.
— Это Тренч сказал?
— Естественно, я его не спрашивал. Но и так очевидно. Неудивительно, что она решила бежать с ним. Неудивительно, что им понадобились деньги. Ну, теперь они у них есть. — Он свирепо улыбнулся неизвестно чему. — Отчего она попросту не попросила у меня денег? Я бы дал.
— Дали бы?
Он разжал кулаки и взглянул вниз на ладони.
— Я мог бы и убить ее. Когда я гнался за ними сегодня, то думал убить их обоих. И тут увидел на перекрестке этот прицеп. И на секунду принял решение покончить с собой. Но рефлексы оказались сильнее. — Он топнул правой ногой. — Мужчине стыдно признаваться в подобном.
Он не объяснил, в чем именно — в мысли о самоубийстве или в неспособности привести ее в исполнение.
— На три часа у меня назначена встреча с Майклом Спиром. Завезти вас домой? Это почти по дороге. Объяснение в дорожную полицию можно представить позднее.
— Да. Лучше я вернусь домой. Вдруг они снова позвонят. Я включил передачу и свернул в сторону шоссе.
— А вы хотя бы примерно представляете, куда они поехали?
— Нет. И пожалуйста, ничего не выдумывайте. У меня нет ни малейшего желания, чтобы их выследили. Вы поняли? Я не хочу, чтобы с ними что-нибудь сделали — ни с ней, ни с ним.
— Это вряд ли исполнимо.
Он словно не услышал меня, вновь уйдя в свой душевный разлад, стараясь побороть одолевавшее его смутное ощущение вины.
— Видите ли, я виню себя почти так же, как и ее. Мне не следовало уговаривать ее выйти за меня замуж. Она принадлежит другому поколению, ей требуется кровь помоложе. И я был мечтательным дурнем, когда вообразил, будто могу что-то предложить молодой красивой женщине.
— Очень альтруистичная позиция, Фергюсон, но, боюсь, не слишком разумная.
— Это касается только меня и моей... моей совести.
— Не совсем. Гейнс — заведомый преступник, которого разыскивает полиция, — сказал я в ответ на его яростный и раненый взгляд. — Нет, я не обманул вашего доверия и в полицию не обращался. Гейнса разыскивают по другим делам, в частности за кражу со взломом. Если вашу жену задержат вместе с ним, расплачиваться придется очень дорого по всем статьям. А то, чего вы желаете или не желаете, для исхода никакого значения не имеет.
— Конечно, я не могу взять на себя ответственность за то, что с ней случится в дальнейшем. (И у его великодушия оказались пределы, отчего оно сразу внушило мне больше доверия.) Я просто отказываюсь способствовать их поимке.
— Может быть, и это стоило бы взвесить. Не исключено, что вина вашей жены много меньше, чем вы полагаете. Гейнс, судя по всему, умеет втираться в доверие как никто, — один из тех, кто ловко кормит соловьев баснями. Возможно, он наплел ей что-нибудь очень убедительное.
— Холли не дура.
— Каждая женщина становится дурой, безоглядно влюбившись. Насколько я понимаю, вы не сомневаетесь, что они любовники.
— Боюсь, это так. Он несколько месяцев ее обнюхивал, а я не вмешивался, хотя все происходило прямо у меня под носом.
— Вы хоть раз застали их in flagrante delicto?[5]
— Ничего похожего. Впрочем, я часто уезжал. И возможностей у них было хоть отбавляй. Он ее обхаживал, как профессиональный сутенер. Целые вечера они проводили вдвоем в моем доме якобы за чтением пьес.
— Откуда вы знаете?
— Так это и при мне бывало. А в других случаях Холли мне сама говорила. Наверное, боялась, как бы я не узнал помимо нее.
— А как она это вам объясняла?
— Ну... она помогает этому типу развивать его актерское дарование, а заодно и свое собственное. Она утверждала, что ей для работы нужен партнер. — Он хмыкнул. — Конечно, мне не следовало попадаться на такой дурацкий предлог. Но она сумела убедить меня, что он для нее ничто. Я даже думал, что она считает его порядочным пошляком и просто использует в своих профессиональных целях.
Я сделал левый поворот и по виадуку поднялся на магистральное шоссе над железнодорожным районом.
— У них были общие профессиональные планы?
— Насколько я знаю, нет. Холли хотела со временем попробовать свои силы в театре.
— И с тем, чтобы вы финансировали постановку?
— Пожалуй, да.
— Она когда-нибудь убеждала вас поддержать Гейнса в финансовом смысле?
— Нет. Она знала, как я смотрю на этого подонка. Дешевый сутенер.
— Она платила за его общество?
— А зачем бы? И не вижу, что, собственно, вы выясняете.
— Пытаюсь установить, не было ли между ними каких-либо деловых отношений до нынешней операции. Не мог он снабжать ее наркотиками?
— Полная нелепость! — презрительно бросил он.
— И все же не столь невероятная, как то, что она сделала. Забудьте личные чувства и взгляните на ситуацию трезво. Ваша жена бросает богатство, уже находившееся в ее распоряжении, бросает человека, который дал бы ей все, чего бы она ни пожелала, и предпочитает разделить судьбу разыскиваемого преступника. Вы можете усмотреть здесь хоть какую-то логику?
— К сожалению, могу! — Его голос звучал жалобно-ворчливо, возможно потому, что тампон в носу делал его высоким и пронзительным. — Причина во мне. Я ей физически противен.
— Она когда-нибудь вам это говорила?
— Это говорю я! Другого объяснения нет. Она вышла за меня ради денег, но даже они не смогли ее удержать.
Я искоса взглянул на него. Страдание ухмылялось сквозь плоть его лица, точно череп.
— Я был просто грязным старикашкой, который ее лапал. У меня нет на нее никаких прав.
— Но все-таки вы не совсем столетний старец. Сколько вам лет?
— Не будем об этом.
— Пятьдесят?
— Больше.
— А сколько у вас денег?
Его глаза подернулись пленкой, как у птицы.
— Об этом надо спросить моего старшего бухгалтера.
— Все-таки ответьте мне примерно, чтобы я мог оценить картину. И поверьте, я не выуживаю сведения в надежде назначить гонорар побольше. Давайте сразу определим его в пятьсот долларов, если вас такая цифра устроит.
— Хорошо. — Он даже улыбнулся. — Думаю, в случае необходимости я могу реализовать десять — двенадцать миллионов. Но почему это вас интересует?
— Если бы ваша жена думала о деньгах, она могла бы забрать у вас куда больше двухсот тысяч. И не делясь с Гейнсом.
— Каким образом?
— Разведясь с вами. Это ведь случается чуть ли не ежедневно. Или вы не читаете газеты?
— Я не давал ей никаких оснований.
— Ни единого раздраженного слова?
— Практически нет. Я безумно любил жену. И сейчас люблю, если сказать правду.
— Позволили бы вы ей вернуться, появись такая возможность?
— Не знаю. Но думаю, что да. — Его голос изменился, как изменилось выражение глаз, когда я упомянул про деньги. Мы уже свернули с шоссе и приближались к дороге между живыми изгородями, которая вела к его дому. — Только трудно вообразить, что она может вернуться.
Но он наклонился вперед, словно подгоняя машину в бессознательной лихорадочной надежде.
Когда он вышел из машины, плечи его поникли. Дом на обрыве выглядел покинутым.
Вдали над морем пунктирной линией летела птичья стая, словно разорванная на части фраза, смысл которой остается не вполне внятным. И всю дорогу до Беверли-Хиллс я думал об этих птицах. На таком расстоянии я не сумел определить их вид. В это время года некоторые морские птицы мигрируют, только я точно не знаю, куда и почему.
Когда я вошел в свою приемную, миссис Уэнстайн подняла глаза на часы.
— Почти два, мистер Гуннарсон. Надеюсь, вы хорошо перекусили?
— Спасибо за напоминание. Будьте так добры, позвоните моей жене и скажите, что я не успею заехать домой.
— Полагаю, она уже это поняла.
— Но все равно позвоните, хорошо? А потом соедините меня с Майклом Спиром в Беверли-Хиллз. — Я продиктовал адрес, который дал мне Фергюсон. — Думаю, телефон вам даст справочная. Я буду ждать в кабинете.
Закрыв дверь, я сел за свой письменный стол, положил на него старую газетную вырезку из бумажника Ларри Гейнса и в алфавитном порядке переписал все упомянутые в ней фамилии: Ван-Хорн, Вуд, Дотери, Дреннен, Занелла, Мак-Наб, Рош, Спенс, Треко, Хейнс. У меня уже сложился план.
Зазвонил телефон.
— Мистер Спир на проводе, — сказала миссис Уэнстайн. Одновременно мужской голос произнес:
— Майкл Спир слушает.
— Говорит Уильям Гуннарсон. Из Буэнависты. Я адвокат. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Не сейчас. Я в телецентре. Моя секретарша дала станции этот номер. А в чем дело?
— Оно касается вашей клиентки. Холли Мэй.
— Что Холли нужно?
— Это не телефонный разговор, — ответил я как мог интригующе. — Нельзя ли нам поговорить лично, мистер Спир?
— Пожалуйста. После трех я вернусь к себе, в контору. Вы знаете адрес? Рядом с бульваром Санта-Моника.
— Спасибо. Приеду.
Я повесил трубку и отнес миссис Уэнстайн свой список.
— У меня для вас небольшая работа. Если повезет, она займет четверть часа. Но не исключено, что и весь день, и еще несколько часов завтра. Пожалуйста, ничем другим не занимайтесь, пока не доведете ее до конца.
— Но мне необходимо заполнить для мистера Милрейса кипу налоговых деклараций.
— Подождут. Это дело не терпит ни малейшей отсрочки.
— Почему?
— Я объясню, когда оно кончится. Может быть. Не исключено, что вопрос идет о жизни или смерти.
— Правда?
— Вот в чем ваша задача. В пятьдесят втором году перечисленные здесь люди жили в каком-то небольшом городке. Надеюсь, что в Калифорнии. Название городка я не знаю. И мне необходимо его установить. Название городка.
— Вы это уже сказали. — Миссис Уэнстайн явно заинтересовалась. — Так что я должна сделать?
— Отправляйтесь с этим списком в телефонную компанию и сверьте его с их загородными справочниками, предпочтительно небольших городов. Найдите такой, где будут фигурировать эти фамилии, хотя бы значительная их часть. Начните с ближайших.
Она пробежала список глазами.
— А имена?
— Имена роли не играют. Когда найдете группу этих фамилий в одном справочнике, выпишите для меня адреса.
— Вряд ли это будет так уж просто. С пятьдесят второго года много воды утекло, а люди теперь все время переезжают.
— Я знаю. Но все-таки попытайтесь. Это правда крайне важно.
— Можете на меня положиться.
Фергюсон ждал меня в тени козырька у входа в больницу. Глаза его хранили все то же невидящее выражение. Он, казалось, не замечал ничего вокруг себя. Хотя мы говорили с ним на более или менее одном языке, я вдруг понял, насколько он чужероден в Южной Калифорнии. А то, что с ним происходило, удвоило эту чужеродность.
Я перегнулся через сиденье, чтобы открыть дверцу машины.
— Как ваш нос?
— Мне не до носа, — ответил он, усаживаясь рядом со мной. — Я разговаривал с этим вашим доктором. С Тренчем.
— Что он сказал?
— Моя жена на третьем месяце беременности. Ребенок скорее всего Гейнса.
— Это Тренч сказал?
— Естественно, я его не спрашивал. Но и так очевидно. Неудивительно, что она решила бежать с ним. Неудивительно, что им понадобились деньги. Ну, теперь они у них есть. — Он свирепо улыбнулся неизвестно чему. — Отчего она попросту не попросила у меня денег? Я бы дал.
— Дали бы?
Он разжал кулаки и взглянул вниз на ладони.
— Я мог бы и убить ее. Когда я гнался за ними сегодня, то думал убить их обоих. И тут увидел на перекрестке этот прицеп. И на секунду принял решение покончить с собой. Но рефлексы оказались сильнее. — Он топнул правой ногой. — Мужчине стыдно признаваться в подобном.
Он не объяснил, в чем именно — в мысли о самоубийстве или в неспособности привести ее в исполнение.
— На три часа у меня назначена встреча с Майклом Спиром. Завезти вас домой? Это почти по дороге. Объяснение в дорожную полицию можно представить позднее.
— Да. Лучше я вернусь домой. Вдруг они снова позвонят. Я включил передачу и свернул в сторону шоссе.
— А вы хотя бы примерно представляете, куда они поехали?
— Нет. И пожалуйста, ничего не выдумывайте. У меня нет ни малейшего желания, чтобы их выследили. Вы поняли? Я не хочу, чтобы с ними что-нибудь сделали — ни с ней, ни с ним.
— Это вряд ли исполнимо.
Он словно не услышал меня, вновь уйдя в свой душевный разлад, стараясь побороть одолевавшее его смутное ощущение вины.
— Видите ли, я виню себя почти так же, как и ее. Мне не следовало уговаривать ее выйти за меня замуж. Она принадлежит другому поколению, ей требуется кровь помоложе. И я был мечтательным дурнем, когда вообразил, будто могу что-то предложить молодой красивой женщине.
— Очень альтруистичная позиция, Фергюсон, но, боюсь, не слишком разумная.
— Это касается только меня и моей... моей совести.
— Не совсем. Гейнс — заведомый преступник, которого разыскивает полиция, — сказал я в ответ на его яростный и раненый взгляд. — Нет, я не обманул вашего доверия и в полицию не обращался. Гейнса разыскивают по другим делам, в частности за кражу со взломом. Если вашу жену задержат вместе с ним, расплачиваться придется очень дорого по всем статьям. А то, чего вы желаете или не желаете, для исхода никакого значения не имеет.
— Конечно, я не могу взять на себя ответственность за то, что с ней случится в дальнейшем. (И у его великодушия оказались пределы, отчего оно сразу внушило мне больше доверия.) Я просто отказываюсь способствовать их поимке.
— Может быть, и это стоило бы взвесить. Не исключено, что вина вашей жены много меньше, чем вы полагаете. Гейнс, судя по всему, умеет втираться в доверие как никто, — один из тех, кто ловко кормит соловьев баснями. Возможно, он наплел ей что-нибудь очень убедительное.
— Холли не дура.
— Каждая женщина становится дурой, безоглядно влюбившись. Насколько я понимаю, вы не сомневаетесь, что они любовники.
— Боюсь, это так. Он несколько месяцев ее обнюхивал, а я не вмешивался, хотя все происходило прямо у меня под носом.
— Вы хоть раз застали их in flagrante delicto?[5]
— Ничего похожего. Впрочем, я часто уезжал. И возможностей у них было хоть отбавляй. Он ее обхаживал, как профессиональный сутенер. Целые вечера они проводили вдвоем в моем доме якобы за чтением пьес.
— Откуда вы знаете?
— Так это и при мне бывало. А в других случаях Холли мне сама говорила. Наверное, боялась, как бы я не узнал помимо нее.
— А как она это вам объясняла?
— Ну... она помогает этому типу развивать его актерское дарование, а заодно и свое собственное. Она утверждала, что ей для работы нужен партнер. — Он хмыкнул. — Конечно, мне не следовало попадаться на такой дурацкий предлог. Но она сумела убедить меня, что он для нее ничто. Я даже думал, что она считает его порядочным пошляком и просто использует в своих профессиональных целях.
Я сделал левый поворот и по виадуку поднялся на магистральное шоссе над железнодорожным районом.
— У них были общие профессиональные планы?
— Насколько я знаю, нет. Холли хотела со временем попробовать свои силы в театре.
— И с тем, чтобы вы финансировали постановку?
— Пожалуй, да.
— Она когда-нибудь убеждала вас поддержать Гейнса в финансовом смысле?
— Нет. Она знала, как я смотрю на этого подонка. Дешевый сутенер.
— Она платила за его общество?
— А зачем бы? И не вижу, что, собственно, вы выясняете.
— Пытаюсь установить, не было ли между ними каких-либо деловых отношений до нынешней операции. Не мог он снабжать ее наркотиками?
— Полная нелепость! — презрительно бросил он.
— И все же не столь невероятная, как то, что она сделала. Забудьте личные чувства и взгляните на ситуацию трезво. Ваша жена бросает богатство, уже находившееся в ее распоряжении, бросает человека, который дал бы ей все, чего бы она ни пожелала, и предпочитает разделить судьбу разыскиваемого преступника. Вы можете усмотреть здесь хоть какую-то логику?
— К сожалению, могу! — Его голос звучал жалобно-ворчливо, возможно потому, что тампон в носу делал его высоким и пронзительным. — Причина во мне. Я ей физически противен.
— Она когда-нибудь вам это говорила?
— Это говорю я! Другого объяснения нет. Она вышла за меня ради денег, но даже они не смогли ее удержать.
Я искоса взглянул на него. Страдание ухмылялось сквозь плоть его лица, точно череп.
— Я был просто грязным старикашкой, который ее лапал. У меня нет на нее никаких прав.
— Но все-таки вы не совсем столетний старец. Сколько вам лет?
— Не будем об этом.
— Пятьдесят?
— Больше.
— А сколько у вас денег?
Его глаза подернулись пленкой, как у птицы.
— Об этом надо спросить моего старшего бухгалтера.
— Все-таки ответьте мне примерно, чтобы я мог оценить картину. И поверьте, я не выуживаю сведения в надежде назначить гонорар побольше. Давайте сразу определим его в пятьсот долларов, если вас такая цифра устроит.
— Хорошо. — Он даже улыбнулся. — Думаю, в случае необходимости я могу реализовать десять — двенадцать миллионов. Но почему это вас интересует?
— Если бы ваша жена думала о деньгах, она могла бы забрать у вас куда больше двухсот тысяч. И не делясь с Гейнсом.
— Каким образом?
— Разведясь с вами. Это ведь случается чуть ли не ежедневно. Или вы не читаете газеты?
— Я не давал ей никаких оснований.
— Ни единого раздраженного слова?
— Практически нет. Я безумно любил жену. И сейчас люблю, если сказать правду.
— Позволили бы вы ей вернуться, появись такая возможность?
— Не знаю. Но думаю, что да. — Его голос изменился, как изменилось выражение глаз, когда я упомянул про деньги. Мы уже свернули с шоссе и приближались к дороге между живыми изгородями, которая вела к его дому. — Только трудно вообразить, что она может вернуться.
Но он наклонился вперед, словно подгоняя машину в бессознательной лихорадочной надежде.
Когда он вышел из машины, плечи его поникли. Дом на обрыве выглядел покинутым.
Вдали над морем пунктирной линией летела птичья стая, словно разорванная на части фраза, смысл которой остается не вполне внятным. И всю дорогу до Беверли-Хиллс я думал об этих птицах. На таком расстоянии я не сумел определить их вид. В это время года некоторые морские птицы мигрируют, только я точно не знаю, куда и почему.
18
Здание было длинным, низким, и от улицы его почти загораживали искусно расположенные зеленые насаждения. Пастельно-розовые стены, двери цвета лаванды, выходящие на подобие террасы. На одной из них со вкусом маленькими буквочками были выведены имя и фамилия Майкла Спира — точно строка супермодернистского стихотворения.
Так называемая контора-студия, внушающая, что здесь все дела ведутся строго эстетично. Секретарша в приемной подкрепляла впечатление: матиссовские линии фигуры, голос, как скрипки на брачном пиру. Этим голосом она и сообщила мне, что мистер Спир еще не вернулся из своих утренних разъездов. Мне назначено?
Я ответил, что да — на три часа. Она взглянула на часы, погруженные в золотистое дерево стены. На циферблате не было ни единой цифры, но часы слегка намекали, что сейчас десять минут четвертого.
— Видимо, мистера Спира задержали. Я ожидаю его с минуты на минуту. Вы не присядете, сэр? А как было ваше имя?
— Уильям Гуннарсон. И осталось тем же.
Она бросила на меня взгляд вспугнутой лани, но сказала только «благодарю вас, сэр». Я осторожно сел на сооружение из полированных дощечек и стеклянных трубок, но оно оказалось вполне удобным. Девица вернулась к своей электрической машинке и принялась играть на клавиатуре, как котенок.
Я сидел и разглядывал ее. Волосы у нее были рыжевато-каштановыми, но в остальном она поразительно походила на Холли Мэй. Этот феномен я замечал и прежде: целые поколения девушек выглядели как кинозвезды того времени. Быть может, они подделывались под киноактрис. Быть может, киноактрисы подделывались под некий общий идеал. А быть может, киноактрисами они стали потому, что уже походили на некий общий идеал.
Мои глаза все еще были обращены на девицу, хотя почти ее не видели. Под моим пристальным взглядом она начала утрачивать равновесие. Все в ней — покрытые лаком волосы, оттененные голубизной веки, ярко-карминные губы, настойчиво требующая внимания грудь — ну, словом, все предназначалось для того, чтобы привлекать и удерживать взгляды. Однако девушка за выставкой этих приманок чувствовала себя неловко, когда они срабатывали: рекламы косметических средств не объясняли, что делать дальше.
Зеленые глаза поглядели на меня с оборонительной суровостью. И совсем иной голос — ее собственный — произнес:
— Ну?
— Извините, я не хотел быть назойливым. Но меня поразило ваше сходство с одной...
— Я знаю. С Холли Мэй. Я это от всех слышу. А пользы?
— Вы хотите стать актрисой?
— Не хотела бы, так меня бы здесь не было. А сидела бы я у себя дома в Индиане, рожала бы детей. — Брачные скрипки в ее голосе потеряли настрой. — А вы снимаетесь?
— Я был звездой семейного альбома. Но и только.
— «Семейного альбома»? В первый раз слышу. А на экраны он вышел?
— Я храню его дома. В сундуке, — ответил я. — Семейный альбом. Для фотографий.
— Вы что — острите?
— Не слишком удачно. Простите меня.
— Ничего, — сказала она великодушно. — Мистер Спир говорит, что у меня совсем нету... нет чувства юмора. — Сдвинув бровки, она поглядела на часы. — Не понимаю, что могло его так задержать.
— Не страшно, я не спешу. А вы знакомы с Холли Мэй?
— Ну, не то чтобы знакома. Она уехала через несколько месяцев после того, как я устроилась на это место. Но я ее видела, когда она приходила и уходила.
— А что она за человек?
— Трудно сказать. Девочки на студии говорили мне, что она по-настоящему симпатичная — простая, не напускает на себя. То есть так они говорили. А меня она всегда держала на расстоянии. По-моему, я ей не нравилась. — Задумчиво помолчав, она добавила: — Может, потому и не нравилась, что я на нее похожа. Она, когда увидела меня в первый раз, прямо впилась в меня глазами. И после новой паузы:
— Некоторые даже думают, что я красивей ее. А какая мне от этого польза? Я просила мистера Спира, чтобы он устроил меня ее дублершей. А он сказал, что я не знаю, куда девать руки-ноги. И я прошла курс, как стоять, как ходить. В сто шестьдесят долларов обошлось, и только у меня стало получаться, как ей взбрендило бросить кино.
— Да, вам не повезло, — сказал я. — Мне непонятно, отчего вдруг она так решила.
— Замуж захотелось. Но если бы вы его видели, так и вовсе не поняли бы, с чего девушке вздумалось жертвовать карьерой, чтобы выйти за такого. Конечно, говорят, что в Канаде он прибрал к рукам половину тамошней нефти, только сам-то безобразный старый хрыч. Я бы за него не пошла хоть за все деньги в мире.
В голосе и глазах у нее появилось легкое сомнение. Зеленый взгляд был бессознательно устремлен на меня, но взвешивала она деньги Фергюсона и его привлекательность.
— Так вы знаете полковника Фергюсона?
— Один раз видела. Как-то прошлым летом он явился сюда. Мистер Спир был занят с очень важными клиентами, но разве его это остановило? Вломился в кабинет мистера Спира и затеял спор прямо в присутствии звезды!
— Спор о чем?
— Ее студия не хотела, чтобы она вступала в брак. И мистер Спир тоже. Его можно понять. У нее ведь был шанс завоевать всемирную славу. Но ей другое подавай! — Она снова задумалась. — Нет, вы представьте, взять да самой отказаться от такого шанса!
В дверь вошел театрально запыхавшийся мужчина в голубом итальянском костюме и внушающем доверие галстуке. Встав, я сверху вниз взглянул на проплешину в его приглаженных черных волосах.
— Мистер Спир?
— Ага. А вы Гуннарсон. Они записывали на пленку новое шоу, и дама, которую мы называть не будем, впала в истерику, потому что ей не позволили щегольнуть ее дурацкими картами. Мне пришлось нежно поглаживать ее по плечику, так не удивляйтесь, откуда на мне следы когтей. Идемте же!
Я прошел за ним по коридору со стеклянным потолком в комнату, где вдобавок к кабинетной обстановке имелась кушетка и небольшой бар. Он порхнул к бару, как голубь к родному гнезду.
— Нет, мне необходимо выпить. Разделите компанию?
— Виски на донышке, благодарю вас. Он налил до краев. Как и себе.
— Садитесь же. Вам нравится мебель? Шторы? Все выбирал я сам. Приют, где можно расслабиться в процессе творчества.
— Вы ведь артист?
— Более чем! — ответил он между глотками виски. — Я творю артистов. Создаю имена и репутации.
Свободной рукой он указал на стену возле письменного стола. С нее смотрели фотографии — дерзкие, робкие, застенчивые, надменные, жаждущие лица актеров. Некоторых я узнал, но Холли Мэй среди них не увидел. Большинство составляли актеры, о которых уже много лет ничего слышно не было.
— Как Холли? — спросил он, читая мои мысли. — Я убрал ее фотографию, поддавшись детской обиде. Но храню в ящике. Скажите ей это.
— Скажу, если увижу.
— А я думал, вы ее адвокат.
— Я адвокат ее мужа.
На мгновение его лицо болезненно посерело, он прикрыл проплешину левой рукой, словно боясь, что с него снимут скальп, если уже не сняли, и одним глотком допил виски. Оно настолько его подкрепило, что он принялся ломать комедию:
— Что ему нужно? Высосать мою последнюю кровь? Скажите, что у меня и капли не осталось. Пусть обращается на медицинский склад!
— Он так скверно с вами обошелся?
— Скверно? Да он меня выпотрошил. Три года трудов — продвигай ее, выбивай для нее роли, оберегай от беды — и все псу под хвост. Чуть она вышла на прямую, ей приспичило выскочить замуж, и обязательно за него! Он человек грубый. Как вы, без сомнения, знаете, раз служите у него.
— Я не служу, а даю ему юридические рекомендации.
— Ах, так! — Он налил себе еще виски. — А он им следует?
— Надеюсь, что последует.
— Ну, так порекомендуйте ему нырнуть в Тихий океан и не всплывать. Я знаю одно глубокое местечко с полным набором акул. — Он подкрепился половиной второго стакана. — Валяйте, выкладывайте. Чего ему от меня надо, и во что это мне обойдется?
— Ни во что. Я буду с вами откровенен. (О нет — далеко не до конца!) Я приехал к вам практически по собственному почину. В поисках информации.
— О чем бы?
— О миссис Фергюсон.
Он взвесил мой ответ и пришел к тому выводу, на который я его и наталкивал.
— Ну, и как поживает их брак?
— Не очень. Разумеется, это между нами.
— Разумеется, — ответил он, стараясь скрыть злорадство. — Я знал, что долго это не протянется. Такая девочка, как Холли, с ее-то будущим, связывается с ископаемым. Так кто же с кем разводится?
— Об этом говорить еще рано. Сформулируем так: полковник Фергюсон женился на женщине, о которой не знал ничего. Шесть-семь месяцев спустя он решает навести справки о ее прошлом. И я подумал, что вы могли бы тут помочь.
— С клиентами я так не поступаю. Даже с бывшими. А кроме того, — добавил он с кривой улыбкой, проводя ладонью по макушке, — что мне с этого перепадет?
Глаза у него были рыбьи, и я без всяких угрызений вываживал его, как рыбу.
— Она ведь связана с вами контрактом? Если будет работать?
— А зачем ей работать, когда она за развод отхватит куш?
— Если на развод подаст он, никакого куша ей не видать. И уж тем более если брак признают недействительным.
В нем вновь взыграло тайное злорадство. И он ощутил родство наших душ.
— Ах, вот что! Как, вы сказали, ваше имя? Билл?
— Билл.
— Зовите меня Майклом, Билл. — Он обошел письменный стол и плюхнулся во вращающееся кресло. — Так какие сведения тебе требуются?
— Да все, что вам известно. Ее семья, интересы, характер, привычки, мужчины в ее жизни.
— Черт! — сказал он. — Такой свиньи я ей подложить не могу. Своим клиентам я верен. С другой стороны, ей же лучше, если она снова начнет сниматься. Такой девочке вредно ломать свою карьеру. Черт, я окажу ей услугу, и кино тоже. Но если она узнает, тогда что?
— Не узнает. Даже Фергюсон от меня ничего не услышит. Все это строго для общего ориентирования.
— Будем надеяться, Билл. Я же искренне к девочке привязан. И не хотел бы, чтобы между нами пробежала черная кошка. Ты понимаешь?
— Понимаю. Отлично понимаю, Майкл.
— Вот и хорошо. Мы друг друга понимаем. Если ты на меня сошлешься, я буду все отрицать. (Но сведения, которыми он жаждал поделиться, уже пузырились на его губах.) Для целей развода, полагаю, тебе всего интереснее узнать, спала ли она с кем ни попадя.
— Не только. Но это тоже. Так как же?
— Ничего сенсационного. Мужчины ей нравились. Большинство ее друзей были люди в возрасте.
— Назвать какие-нибудь имена вы можете?
— А зачем они — если это для общего ориентирования?
— Вы же сказали, что должны были оберегать ее от беды?
— Естественно. Одна из моих обязанностей по отношению ко всем клиентам. Я, Билл, стараюсь быть им вторым отцом. А у Холли нет отца, который мог бы давать ей советы.
— Так от какой беды вы ее уберегли?
— Она совсем не умеет обращаться с деньгами. В неделю получала всего четыре сотни. А разные фантазии при маленьком жалованье сильно подрывают кредит. Вот у нее и были всякие неприятности с кредитом.
— Долги? Он кивнул.
— На что она тратила деньги?
— Больше всего на одежду и побрякушки.
— И наркотики?
Он прищурился на меня:
— Билл, ты не любитель валять дурака, а?
— Нет, Майкл. Так она употребляет какие-нибудь наркотики?
— Сомневаюсь. Хотя категорически утверждать не могу. Их ведь употребляют люди, про которых такого никак не подумаешь. А у тебя есть причины подозревать наркотики?
— Ничего определенного. Просто пришло в голову.
— А почему, можно спросить?
— Ну, во-первых, это основание для расторжения брака. Нет, в суд мы обращаться не намерены. Нам просто нужен какой-нибудь рычаг.
— Понятно, понятно. — Он вновь ощутил во мне родственную душу. — Вот только на наркотики лучше не рассчитывай. Я ведь за этим слежу. И работать с наркоманом не буду, это против моей профессиональной этики. Разве что он... или она уже... — Он запнулся в поисках нужного слова.
— Уже добились успеха?
— Во-во, уже утвердились. Тогда ответственность лежит не на мне.
— А когда вы взяли Холли, она уже утвердилась?
— Черт! Нет, конечно. Ноль без палочки. Вот что меня бесит. Ни одной приличной роли ни разу не получила. А имущество — только одежда, что на ней. Но я разглядел в ней что-то. У меня на талант глаз особый. Я распознал что-то свое, единственное, и взращивал, как цветок. — Голос его обрел напевную лиричность. — Я научил ее говорить. Я ее пигмалионизировал.
Так называемая контора-студия, внушающая, что здесь все дела ведутся строго эстетично. Секретарша в приемной подкрепляла впечатление: матиссовские линии фигуры, голос, как скрипки на брачном пиру. Этим голосом она и сообщила мне, что мистер Спир еще не вернулся из своих утренних разъездов. Мне назначено?
Я ответил, что да — на три часа. Она взглянула на часы, погруженные в золотистое дерево стены. На циферблате не было ни единой цифры, но часы слегка намекали, что сейчас десять минут четвертого.
— Видимо, мистера Спира задержали. Я ожидаю его с минуты на минуту. Вы не присядете, сэр? А как было ваше имя?
— Уильям Гуннарсон. И осталось тем же.
Она бросила на меня взгляд вспугнутой лани, но сказала только «благодарю вас, сэр». Я осторожно сел на сооружение из полированных дощечек и стеклянных трубок, но оно оказалось вполне удобным. Девица вернулась к своей электрической машинке и принялась играть на клавиатуре, как котенок.
Я сидел и разглядывал ее. Волосы у нее были рыжевато-каштановыми, но в остальном она поразительно походила на Холли Мэй. Этот феномен я замечал и прежде: целые поколения девушек выглядели как кинозвезды того времени. Быть может, они подделывались под киноактрис. Быть может, киноактрисы подделывались под некий общий идеал. А быть может, киноактрисами они стали потому, что уже походили на некий общий идеал.
Мои глаза все еще были обращены на девицу, хотя почти ее не видели. Под моим пристальным взглядом она начала утрачивать равновесие. Все в ней — покрытые лаком волосы, оттененные голубизной веки, ярко-карминные губы, настойчиво требующая внимания грудь — ну, словом, все предназначалось для того, чтобы привлекать и удерживать взгляды. Однако девушка за выставкой этих приманок чувствовала себя неловко, когда они срабатывали: рекламы косметических средств не объясняли, что делать дальше.
Зеленые глаза поглядели на меня с оборонительной суровостью. И совсем иной голос — ее собственный — произнес:
— Ну?
— Извините, я не хотел быть назойливым. Но меня поразило ваше сходство с одной...
— Я знаю. С Холли Мэй. Я это от всех слышу. А пользы?
— Вы хотите стать актрисой?
— Не хотела бы, так меня бы здесь не было. А сидела бы я у себя дома в Индиане, рожала бы детей. — Брачные скрипки в ее голосе потеряли настрой. — А вы снимаетесь?
— Я был звездой семейного альбома. Но и только.
— «Семейного альбома»? В первый раз слышу. А на экраны он вышел?
— Я храню его дома. В сундуке, — ответил я. — Семейный альбом. Для фотографий.
— Вы что — острите?
— Не слишком удачно. Простите меня.
— Ничего, — сказала она великодушно. — Мистер Спир говорит, что у меня совсем нету... нет чувства юмора. — Сдвинув бровки, она поглядела на часы. — Не понимаю, что могло его так задержать.
— Не страшно, я не спешу. А вы знакомы с Холли Мэй?
— Ну, не то чтобы знакома. Она уехала через несколько месяцев после того, как я устроилась на это место. Но я ее видела, когда она приходила и уходила.
— А что она за человек?
— Трудно сказать. Девочки на студии говорили мне, что она по-настоящему симпатичная — простая, не напускает на себя. То есть так они говорили. А меня она всегда держала на расстоянии. По-моему, я ей не нравилась. — Задумчиво помолчав, она добавила: — Может, потому и не нравилась, что я на нее похожа. Она, когда увидела меня в первый раз, прямо впилась в меня глазами. И после новой паузы:
— Некоторые даже думают, что я красивей ее. А какая мне от этого польза? Я просила мистера Спира, чтобы он устроил меня ее дублершей. А он сказал, что я не знаю, куда девать руки-ноги. И я прошла курс, как стоять, как ходить. В сто шестьдесят долларов обошлось, и только у меня стало получаться, как ей взбрендило бросить кино.
— Да, вам не повезло, — сказал я. — Мне непонятно, отчего вдруг она так решила.
— Замуж захотелось. Но если бы вы его видели, так и вовсе не поняли бы, с чего девушке вздумалось жертвовать карьерой, чтобы выйти за такого. Конечно, говорят, что в Канаде он прибрал к рукам половину тамошней нефти, только сам-то безобразный старый хрыч. Я бы за него не пошла хоть за все деньги в мире.
В голосе и глазах у нее появилось легкое сомнение. Зеленый взгляд был бессознательно устремлен на меня, но взвешивала она деньги Фергюсона и его привлекательность.
— Так вы знаете полковника Фергюсона?
— Один раз видела. Как-то прошлым летом он явился сюда. Мистер Спир был занят с очень важными клиентами, но разве его это остановило? Вломился в кабинет мистера Спира и затеял спор прямо в присутствии звезды!
— Спор о чем?
— Ее студия не хотела, чтобы она вступала в брак. И мистер Спир тоже. Его можно понять. У нее ведь был шанс завоевать всемирную славу. Но ей другое подавай! — Она снова задумалась. — Нет, вы представьте, взять да самой отказаться от такого шанса!
В дверь вошел театрально запыхавшийся мужчина в голубом итальянском костюме и внушающем доверие галстуке. Встав, я сверху вниз взглянул на проплешину в его приглаженных черных волосах.
— Мистер Спир?
— Ага. А вы Гуннарсон. Они записывали на пленку новое шоу, и дама, которую мы называть не будем, впала в истерику, потому что ей не позволили щегольнуть ее дурацкими картами. Мне пришлось нежно поглаживать ее по плечику, так не удивляйтесь, откуда на мне следы когтей. Идемте же!
Я прошел за ним по коридору со стеклянным потолком в комнату, где вдобавок к кабинетной обстановке имелась кушетка и небольшой бар. Он порхнул к бару, как голубь к родному гнезду.
— Нет, мне необходимо выпить. Разделите компанию?
— Виски на донышке, благодарю вас. Он налил до краев. Как и себе.
— Садитесь же. Вам нравится мебель? Шторы? Все выбирал я сам. Приют, где можно расслабиться в процессе творчества.
— Вы ведь артист?
— Более чем! — ответил он между глотками виски. — Я творю артистов. Создаю имена и репутации.
Свободной рукой он указал на стену возле письменного стола. С нее смотрели фотографии — дерзкие, робкие, застенчивые, надменные, жаждущие лица актеров. Некоторых я узнал, но Холли Мэй среди них не увидел. Большинство составляли актеры, о которых уже много лет ничего слышно не было.
— Как Холли? — спросил он, читая мои мысли. — Я убрал ее фотографию, поддавшись детской обиде. Но храню в ящике. Скажите ей это.
— Скажу, если увижу.
— А я думал, вы ее адвокат.
— Я адвокат ее мужа.
На мгновение его лицо болезненно посерело, он прикрыл проплешину левой рукой, словно боясь, что с него снимут скальп, если уже не сняли, и одним глотком допил виски. Оно настолько его подкрепило, что он принялся ломать комедию:
— Что ему нужно? Высосать мою последнюю кровь? Скажите, что у меня и капли не осталось. Пусть обращается на медицинский склад!
— Он так скверно с вами обошелся?
— Скверно? Да он меня выпотрошил. Три года трудов — продвигай ее, выбивай для нее роли, оберегай от беды — и все псу под хвост. Чуть она вышла на прямую, ей приспичило выскочить замуж, и обязательно за него! Он человек грубый. Как вы, без сомнения, знаете, раз служите у него.
— Я не служу, а даю ему юридические рекомендации.
— Ах, так! — Он налил себе еще виски. — А он им следует?
— Надеюсь, что последует.
— Ну, так порекомендуйте ему нырнуть в Тихий океан и не всплывать. Я знаю одно глубокое местечко с полным набором акул. — Он подкрепился половиной второго стакана. — Валяйте, выкладывайте. Чего ему от меня надо, и во что это мне обойдется?
— Ни во что. Я буду с вами откровенен. (О нет — далеко не до конца!) Я приехал к вам практически по собственному почину. В поисках информации.
— О чем бы?
— О миссис Фергюсон.
Он взвесил мой ответ и пришел к тому выводу, на который я его и наталкивал.
— Ну, и как поживает их брак?
— Не очень. Разумеется, это между нами.
— Разумеется, — ответил он, стараясь скрыть злорадство. — Я знал, что долго это не протянется. Такая девочка, как Холли, с ее-то будущим, связывается с ископаемым. Так кто же с кем разводится?
— Об этом говорить еще рано. Сформулируем так: полковник Фергюсон женился на женщине, о которой не знал ничего. Шесть-семь месяцев спустя он решает навести справки о ее прошлом. И я подумал, что вы могли бы тут помочь.
— С клиентами я так не поступаю. Даже с бывшими. А кроме того, — добавил он с кривой улыбкой, проводя ладонью по макушке, — что мне с этого перепадет?
Глаза у него были рыбьи, и я без всяких угрызений вываживал его, как рыбу.
— Она ведь связана с вами контрактом? Если будет работать?
— А зачем ей работать, когда она за развод отхватит куш?
— Если на развод подаст он, никакого куша ей не видать. И уж тем более если брак признают недействительным.
В нем вновь взыграло тайное злорадство. И он ощутил родство наших душ.
— Ах, вот что! Как, вы сказали, ваше имя? Билл?
— Билл.
— Зовите меня Майклом, Билл. — Он обошел письменный стол и плюхнулся во вращающееся кресло. — Так какие сведения тебе требуются?
— Да все, что вам известно. Ее семья, интересы, характер, привычки, мужчины в ее жизни.
— Черт! — сказал он. — Такой свиньи я ей подложить не могу. Своим клиентам я верен. С другой стороны, ей же лучше, если она снова начнет сниматься. Такой девочке вредно ломать свою карьеру. Черт, я окажу ей услугу, и кино тоже. Но если она узнает, тогда что?
— Не узнает. Даже Фергюсон от меня ничего не услышит. Все это строго для общего ориентирования.
— Будем надеяться, Билл. Я же искренне к девочке привязан. И не хотел бы, чтобы между нами пробежала черная кошка. Ты понимаешь?
— Понимаю. Отлично понимаю, Майкл.
— Вот и хорошо. Мы друг друга понимаем. Если ты на меня сошлешься, я буду все отрицать. (Но сведения, которыми он жаждал поделиться, уже пузырились на его губах.) Для целей развода, полагаю, тебе всего интереснее узнать, спала ли она с кем ни попадя.
— Не только. Но это тоже. Так как же?
— Ничего сенсационного. Мужчины ей нравились. Большинство ее друзей были люди в возрасте.
— Назвать какие-нибудь имена вы можете?
— А зачем они — если это для общего ориентирования?
— Вы же сказали, что должны были оберегать ее от беды?
— Естественно. Одна из моих обязанностей по отношению ко всем клиентам. Я, Билл, стараюсь быть им вторым отцом. А у Холли нет отца, который мог бы давать ей советы.
— Так от какой беды вы ее уберегли?
— Она совсем не умеет обращаться с деньгами. В неделю получала всего четыре сотни. А разные фантазии при маленьком жалованье сильно подрывают кредит. Вот у нее и были всякие неприятности с кредитом.
— Долги? Он кивнул.
— На что она тратила деньги?
— Больше всего на одежду и побрякушки.
— И наркотики?
Он прищурился на меня:
— Билл, ты не любитель валять дурака, а?
— Нет, Майкл. Так она употребляет какие-нибудь наркотики?
— Сомневаюсь. Хотя категорически утверждать не могу. Их ведь употребляют люди, про которых такого никак не подумаешь. А у тебя есть причины подозревать наркотики?
— Ничего определенного. Просто пришло в голову.
— А почему, можно спросить?
— Ну, во-первых, это основание для расторжения брака. Нет, в суд мы обращаться не намерены. Нам просто нужен какой-нибудь рычаг.
— Понятно, понятно. — Он вновь ощутил во мне родственную душу. — Вот только на наркотики лучше не рассчитывай. Я ведь за этим слежу. И работать с наркоманом не буду, это против моей профессиональной этики. Разве что он... или она уже... — Он запнулся в поисках нужного слова.
— Уже добились успеха?
— Во-во, уже утвердились. Тогда ответственность лежит не на мне.
— А когда вы взяли Холли, она уже утвердилась?
— Черт! Нет, конечно. Ноль без палочки. Вот что меня бесит. Ни одной приличной роли ни разу не получила. А имущество — только одежда, что на ней. Но я разглядел в ней что-то. У меня на талант глаз особый. Я распознал что-то свое, единственное, и взращивал, как цветок. — Голос его обрел напевную лиричность. — Я научил ее говорить. Я ее пигмалионизировал.