Последний звонок был в Рено. Трубку снял Арни:
   — Как хорошо, что ты позвонил. У меня есть для тебя кое-какие сведения, мальчик.
   — О ком? Брэдшоу или Фоули?
   — В каком-то смысле об обоих. Тебя интересовала причина увольнения Фоули. Так вот, официальной причиной является то, что он использовал свое служебное положение для наведения справок о доходах Брэдшоу.
   — Как ему это удалось?
   — Ну, ты же знаешь, что в подобных заведениях, перед тем как открыть счет для своих завсегдатаев, тщательно проверяют финансовое положение клиентов. Делается запрос в банк, который выдает приблизительную сумму баланса, и на основании этого устанавливаются лимиты на кредит. «Нижняя тройка» означает, что сумма баланса составляет трехзначную цифру, но менее пятисот, например, двести. «Верхняя четверка» — соответственно семь-восемь тысяч, «нижняя пятерка» — двадцать — тридцать тысяч, что, кстати, и соответствует доходу Брэдшоу.
   — Он что, игрок?
   — Нет, в том-то все и дело. Он никогда не открывал себе счета ни в одном игорном доме, и тем не менее Фоули сделал на него запрос. Об этом стало известно администрации клуба, и они быстренько его выставили.
   — Попахивает шантажом, Арни.
   — Думаю, так и есть. За Фоули уже числятся такие делишки, и он сам это признает.
   — Что он еще признает?
   — Пока больше ничего. Он утверждает, что информация о Брэдшоу нужна была его другу.
   — Элен Хагерти?
   — Молчит. Надеется договориться.
   — Не надо. Он уже достаточно получил. Я сниму с него обвинение.
   — Ну, может, в этом и не будет необходимости.
   — Арни, договаривай. Если речь идет о шантаже, а это я вполне допускаю, значит, Брэдшоу есть что скрывать.
   — Может быть, речь идет о его разводе, — мягко заметил Арни. — Ты хотел знать, чем занимался Брэдшоу в Рено с середины июля до конца августа. Ответ был получен мною в судебном архиве. Он договаривался об обстоятельствах своего развода с женщиной по имени Летиция О. Макреди.
   — Летиция как?
   — Макреди. — Он произнес по буквам. — К сожалению, никакой информации об этой женщине я пока не имею. Адвокат, который вел бракоразводный процесс, утверждает, что Брэдшоу было неизвестно ее местонахождение. Последним местом ее жительства был Бостон. Официальный запрос вернулся с пометкой «выбыла».
   — Брэдшоу еще в Рено?
   — Он выехал сегодня утром со своей новой женой обратно в Пасифик-Пойнт. Так что теперь занимайся им сам.
   — Интересно, знает ли его мать о его первой женитьбе?
   — Ты же можешь спросить ее об этом.
   Но я решил сначала поговорить с Брэдшоу. Я вывел машину и направился к колледжу. Лица студентов, а особенно студенток, встречавшихся мне по пути, были подавленными. Атмосфера совершенного убийства и грядущего возмездия пропитывала весь колледж, и я в какой-то мере ощущал себя посланцем неумолимого праведного закона.
   Белокурая секретарша в приемной была страшно взволнована, только усилие воли и служебный долг заставили ее сохранять спокойствие.
   — Декана Брэдшоу нет.
   — Еще не вернулся после выходных?
   — Конечно, вернулся. Он был здесь утром в течение часа, — как бы оправдываясь, добавила она.
   — А где он сейчас?
   — Не знаю. Я думаю, дома.
   — Вы чем-то встревожены, беспокоитесь о нем?
   Она ответила мне автоматной очередью своей пишущей машинки. Я ретировался и отправился к Лауре Сазерленд. Ее секретарша сообщила мне, что та вообще не появлялась сегодня. Она позвонила утром и сказала, что неважно себя чувствует. Я выразил надежду, что это не слишком серьезно, а главное, не смертельно.
   Я спустился вниз, к дому Брэдшоу. Деревья шумели под напором ветра. Туман полностью рассеялся, и небо блистало такой синевой, что на него было больно смотреть. Склоны гор были видны настолько отчетливо, что можно было различить малейшие изгибы поверхности.
   Но мир существовал как будто отдельно от меня, хотя я и воспринимал все происходящее с редкой остротой. Наверное, я все-таки испытывал какую-то симпатию к Рою Брэдшоу и его новой жене, и мне очень не хотелось разочаровываться в них. Задумавшись, я проехал мимо, и мне пришлось возвращаться. В какой-то мере я даже почувствовал облегчение, когда испанка Мария сообщила, что Брэдшоу нет и не было целый день.
   Сверху раздался хриплый голос миссис Брэдшоу:
   — Это вы, мистер Арчер? Я бы хотела побеседовать с вами.
   Она спустилась вниз в стеганом халате и тапочках. За эти два дня она заметно постарела, лицо осунулось и выглядело изможденным.
   — Мой сын отсутствует уже три дня, — жалобно произнесла она. — Он даже ни разу не позвонил. Как вы думаете, что с ним случилось?
   — Я бы хотел поговорить с вами об этом с глазу на глаз.
   Мария, с напряженным любопытством следившая за нашим разговором, удалилась, возмущенно качая бедрами. Миссис Брэдшоу пригласила меня пройти в комнату, в которой я еще не был, — небольшая гостиная, выходившая на патио. Она была обставлена старой мебелью и чем-то напоминала стиль дома миссис Делони.
   Над камином висел портрет мужчины, выполненный маслом чуть ли не в натуральную величину. У него было красивое мужественное лицо с седыми усами, облачен он был в визитку. Миссис Брэдшоу указала на кресло, и мне показалось, что изображенный на портрете проводил меня строгим взглядом. Сама миссис Брэдшоу устало села в качалку, поставив ноги на маленькую вышитую подушечку.
   — Я действительно вела себя, как старая эгоистка, — неожиданно призналась она. — А теперь я все обдумала и решила оплатить ваши расходы. Мне не нравится, как они поступают с этой девочкой.
   — Похоже, вам известно больше, чем мне.
   — Возможно. У меня в этом городе есть хорошие друзья. — Она не стала их перечислять.
   — Я очень тронут вашим предложением, но что касается моих расходов, то их есть кому оплатить. Муж Долли вернулся.
   — Правда? Я очень рада. — Она постаралась сказать искренне, но ей это плохо удалось. — Я очень беспокоюсь о Рое.
   — Я тоже, миссис Брэдшоу. — Я решил рассказать ей то, что мне известно, если не все, то по крайней мере часть. Все равно ей в ближайшем времени предстояло узнать о его женитьбе, причем повторной. — В смысле здоровья с ним все в порядке. Я с ним виделся вчера вечером в Рено. Кроме того, он сегодня заходил в колледж.
   — Значит, его секретарша соврала мне. Что это они позволяют себе и куда смотрит мой сын! Что он делал в Рено?
   — Как он и говорил вам, участвовал в работе конференции. Кроме этого, посетил человека, который подозревается в убийстве Элен Хагерти.
   — Наверное, он ее очень любил, если взял на себя такой труд.
   — Его многое связывало с мисс Хагерти. Однако не думаю, что это была любовная связь.
   — А какая же?
   — Финансовая. Полагаю, что он платил ей немалые деньги, а позже устроил к себе на работу через Лауру Сазерленд. Короче говоря, мисс Хагерти шантажировала вашего сына. Хотя, возможно, для себя она определяла это какими-нибудь другими словами. Еще до своего приезда сюда она проверила его банковский счет через подставное лицо в Рено. Именно с ним Рой и разговаривал.
   Несмотря на мои предположения, с миссис Брэдшоу не случилось удара.
   — У вас есть факты, мистер Арчер, или это плод вашего больного воображения? — сурово поинтересовалась она.
   — Мне очень хотелось, чтобы было так... Но, к сожалению...
   — Но каким образом Роя можно было шантажировать? Он вел безупречный образ жизни. Я его мать. Уж я-то знаю.
   — Возможно, но дело в том, что к разным людям предъявляются разные требования. Руководитель колледжа должен быть невинен, как голубь. Скажем, неудачный брак может серьезно повлиять на университетскую карьеру, о которой вы мне только вчера говорили.
   — Неудачный брак? Но ведь Рой никогда не был женат.
   — Боюсь, вы ошибаетесь. Вам о чем-нибудь говорит имя Летиция Макреди?
   — Нет.
   Она лгала. Не успел я произнести это имя, как все ее личико сморщилось, глаза сузились, оставив на лице лишь две черные точки, губы сжались. Я подумал, что ей известно это имя и к его обладательнице она испытывает жгучую ненависть, а может быть, даже боится ее.
   — Миссис Брэдшоу, это имя что-то значит для вас. Эта женщина была вашей невесткой.
   — Вы сошли с ума. Мой сын никогда не был женат. — Она говорила с такой силой и убежденностью, что на мгновение я даже заколебался. Вряд ли Арни мог допустить ошибку — такое с ним редко случалось, и все же, может, существовал однофамилец Роя Брэдшоу. Нет, ведь Арни разговаривал с его адвокатом в Рено и должен был убедиться в том, что речь идет именно об интересующем меня лице.
   — Для того чтобы развестись, необходимо заключить брак, — произнес я. — Несколько недель тому назад Рой получил в Рено свидетельство о расторжении брака. Он провел в Неваде полтора месяца, устраивая это дело, с середины июля до конца августа.
   — Теперь я наверняка знаю, что вы сумасшедший. Все это время он провел в Европе, и я могу доказать это. — Она поднялась, хотя ноги плохо слушались ее, и направились к секретеру XVIII века, стоявшему у стены. Вернулась она с пачкой писем и открыток. Руки ее тряслись.
   — Вот! Это он посылал мне. Можете сами убедиться, что в это время он был в Европе.
   Я принялся рассматривать открытки. Их было около пятнадцати, и расположены они были в хронологическом порядке: Тауэр (отправлено из Лондона 18 июля), Библиотека имени Бодлея (Оксфорд, 21 июля), Йоркский собор (Йорк, 25 июля), Эдинбургский замок (Эдинбург, 29 июля), Аббатский театр (Дублин, 6 августа), «Край Земли» (Св. Айвз, 8 августа), Триумфальная арка (Париж, 12 августа) и так дальше по Швейцарии, Италии и Германии. Я прочитал открытку из Мюнхена (вид Английских садов, отправлена 25 августа).
   Дорогая мамочка!
   Вчера посетил резиденцию Гитлера на Берхтесгаден — красота пейзажа омрачается ассоциациями, которые вызывает это место. А сегодня, ради разнообразия, отправился автобусом в Обераммергау, где разыгрываются Страсти Христовы. Я был потрясен почти библейской простотой жителей. Вся эта область Баварии буквально напичкана маленькими очаровательными церквушками. Как жаль, что ты не можешь насладиться этим видом вместе со мной! Очень огорчен известием, что твоя компаньонка оказалась такой неуживчивой женщиной. Ну, как бы там ни было, лето скоро кончается, и я с нетерпением жду, когда все европейские красоты останутся позади и я буду дома.
   С любовью
   Рой
   Я повернулся к миссис Брэдшоу:
   — Это почерк вашего сына?
   — Конечно. Я не могу ошибиться. Все эти письма и открытки написаны им.
   Она помахала письмами перед моим носом. Я бросил взгляд на датировку марок: Лондон — 19 июля, Дублин — 7 августа, Женева — 15 августа, Рим — 20 августа, Берлин — 27 августа, Амстердам — 30 августа. Я взял последнее («Дорогая мамочка! Пишу наспех, скорее всего, когда придет это письмо, я уже буду дома. Мне так понравилось твое письмо о черных дроздах...»), но миссис Брэдшоу вырвала его у меня из рук.
   — Я прошу вас не читать этих писем. Мы с сыном очень близки, и ему не понравится, если он узнает, что я показывала их постороннему человеку. — Она собрала все письма и открытки и закрыла их на ключ в секретере. — Надеюсь, теперь вы понимаете, что Рой не мог быть в это время в Неваде.
   Несмотря на всю уверенность, в ее голосе звучал вопрос.
   — Вы писали ему? — спросил я.
   — Да. То есть я диктовала письма мисс — как ее там? — кроме пары случаев, когда меня не так мучил мой артрит. Этим летом со мной жила компаньонка — медсестра. Ее звали мисс Вэдли. Особа, полностью сосредоточенная на себе.
   — Письмо о черных дроздах писали вы сами? — снова прервал ее я.
   — Да. В прошлом месяце у нас было настоящее нашествие дроздов. Это было даже не письмо, а, скорее, фантастический рассказ о дроздах, запеченных в пироге.
   — По какому адресу вы послали это письмо?
   — По какому адресу? Кажется, в Рим, срочной почтой в Рим. Рой перед отъездом записал для меня свой маршрут.
   — Он должен был быть в Риме двадцатого августа. Ответ на ваше письмо о дроздах послан из Амстердама тридцатого августа.
   — У вас потрясающая память, мистер Арчер, только я не очень понимаю, к чему вы клоните.
   — Между получением письма и отправкой ответа промежуток в десять дней — этого времени достаточно на то, чтобы получить письмо в Риме, послать его авиапочтой Рою в Рено, получить его ответ в Амстердаме и переслать его вам.
   — Какая чепуха! — Между тем она уже почти верила. — Зачем ему надо было бы обманывать мать?
   — Потому что он стыдился того, чем был занят в Рено. Я имею в виду развод с этой женщиной. И он не хотел, чтобы ни вы, ни кто-либо другой знали об этом. Он раньше бывал в Европе?
   — Конечно. Я возила его туда вскоре после войны. Он был тогда на последнем курсе в Гарварде.
   — И вы посещали эти же места?
   — Да. Мы не были в Германии, но все остальное мы видели.
   — Значит, для него не составило бы труда написать эти письма. Что же касается открыток, вероятно, его напарник приобретал их в Европе и посылал Рою.
   — Мне не нравится употребление слова «напарник» применительно к моему сыну. В конце концов, в этом обмане нет состава преступления. Это наше личное дело.
   — Хочется надеяться, миссис Брэдшоу.
   Думаю, она понимала, о чем я говорю. Ее лицо исказилось от боли. Она повернулась ко мне спиной и отошла к окну. По плитке, которой было вымощено патио, прогуливалось несколько дроздов. Но не думаю, что она обратила на них внимание. Ее рука автоматически ерошила волосы, пока голова не стала похожа на куст чертополоха. Когда она наконец повернулась, глаза ее были полуприкрыты, словно ей было тяжело смотреть на свет.
   — Мистер Арчер, я очень прошу, чтобы все это осталось между нами.
   В тех же самых выражениях и с аналогичной просьбой накануне ко мне обращался Рой Брэдшоу, имея в виду свой брак с Лаурой.
   — Я попытаюсь, — ответил я.
   — Я вас очень прошу. Будет слишком ужасно, если карьера Роя рухнет из-за юношеского увлечения. Вы же понимаете, что это был опрометчивый поступок юноши. Этого никогда бы не случилось, если бы был жив его отец. Он бы смог вовремя направить его. — Она махнула рукой в сторону портрета.
   — Вы имеете в виду брак с Макреди?
   — Да.
   — Значит, вы ее знаете?
   — Знаю.
   Она опустилась в кресло, откинув голову на спинку с высокой подушкой, словно это признание лишило ее последних сил. Ее обнаженная шея подчеркивала ее беззащитность.
   — Мисс Макреди действительно приезжала ко мне один раз. Это было перед тем, как мы уехали из Бостона, перед войной. Ей нужны были деньги.
   — Это был шантаж?
   — Дело шло к тому. Она хотела, чтобы я финансировала развод в Неваде. Она уловкой заставила мальчика жениться на себе. Она могла сломать ему всю жизнь, и я дала ей две тысячи. Вероятно, она потратила их на собственные нужды и так и не подала на развод. — Миссис Брэдшоу тяжело вздохнула. — Бедный Рой!
   — Ему было известно, что вы знаете о ее существовании?
   — Я никогда не говорила ему. Мне казалось, что, заплатив ей деньги, я избавила Роя от нее. Я не хотела, чтобы это осложнило наши отношения с сыном. Но, судя по всему, она преследовала его все эти годы.
   — Физически преследовала?
   — Откуда я знаю? Мне казалось, что я знаю своего сына, знаю все подробности его жизни. Выясняется, что это не так.
   — Что это за женщина?
   — Я видела ее только один раз, когда она приезжала ко мне. На меня она произвела самое неблагоприятное впечатление. Она выдала себя за безработную актрису, но у меня сложилось впечатление, что она занимается более древней профессией. — Ее голос задребезжал, произнося эту шутку. — Должна признать, что эта рыжая шлюха была по-своему красива. Но она ни в коей мере не могла стать парой для Роя и сама понимала это. Он был невинным мальчиком, только-только вышедшим из юношеского возраста, а она женщиной с большим жизненным опытом.
   — Сколько ей было лет?
   — Она была гораздо старше Роя. Не меньше тридцати.
   — Значит, сейчас ей около пятидесяти.
   — Да, по меньшей мере.
   — Вы когда-нибудь встречали ее в Калифорнии?
   Она так энергично принялась качать головой, что дряблая кожа лица заколыхалась в разные стороны.
   — А Рой?
   — Он никогда не говорил мне о ней. Мы жили, негласно договорившись, что этой женщины никогда не было. И я умоляю вас, не передавайте ему наш разговор. Иначе все доверие между нами будет уничтожено.
   — К сожалению, в силу могут вступить более веские соображения, миссис Брэдшоу.
   — Что может быть более веским?
   — Угроза его жизни.
   Она резко выпрямилась, скрестив ноги. Ее грузное бесформенное тело делало ее похожей на полуразвалившегося Будду.
   — Не хотите ли вы сказать, что подозреваете моего сына в совершении убийства? — произнесла она хриплым голосом.
   Я сказал что-то уклончивое и успокаивающее. Взгляд мужчины с портрета проводил меня до дверей. Я порадовался тому, что папа уже на том свете и не подозревает, какая угроза нависла над Роем.

Глава 26

   Я не ел с утра и по дороге в город остановился, чтобы слегка перекусить. Поджидая, пока будет готов мой сандвич, я решил еще раз позвонить Арни Уолтерсу.
   Он уже успел договориться с Джудсоном Фоули. Как я и думал, сведения о доходах Брэдшоу нужны были Элен Хагерти. Фоули не мог, а может, не хотел точно сказать, для какой цели они ей были нужны. Но вскоре после того, как он продал ей свою информацию, Она, по его меркам, стала преуспевать.
   — Сколько она заплатила Фоули?
   — Он говорит, что пятьдесят долларов, и теперь чувствует себя обманутым.
   — Он всегда будет себя так чувствовать. Она не говорила Фоули, что ей было известно о Брэдшоу?
   — Нет. В этом смысле она была очень скрытна. Но можно сделать кое-какие выводы от противного: она не упоминала при Фоули, что ей известно о браке или разводе Брэдшоу. Это вполне может означать, что именно на эту информацию она и рассчитывала.
   — Может быть.
   — Я выяснил еще одну деталь, Лу Хагерти была знакома с Брэдшоу задолго до того, как они встретились в Рено.
   — Где и как они познакомились?
   — Фоули говорит, что он не знает, и я думаю, что так оно и есть. Я предложил купить у него эти сведения. С ним чуть не случился сердечный приступ — ему нечего продавать.
   Джерри Маркса я нашел в судебном архиве на втором этаже. Перед ним лежала кипа объемных томов машинописных протоколов. Он весь, включая физиономию, был в пыли.
   — Что-нибудь нашел, Джерри?
   — Я пришел к одному выводу. Обвинение против Макги было очень слабым. Оно основывалось всего лишь на двух пунктах: предшествующая этому ссора с женой и показания маленькой девочки, которую вообще-то и пускать в суд было нельзя. Я сосредоточился в основном на ее показаниях, так как надеюсь допросить ее под воздействием пентотала.
   — Когда?
   — Сегодня в восемь в больнице. Доктор Годвин не сможет освободиться раньше.
   — Я бы тоже хотел присутствовать.
   — Если нам удастся убедить Годвина. Меня это устроит. Этот допрос — единственное, чего мне пока удалось от него добиться, при том, что я ее адвокат.
   — Я думаю, Годвин что-то скрывает. А до восьми нам надо еще кое-что сделать. То есть нужно это мне, но, поскольку ты здесь живешь, у тебя это может получиться быстрее. Нужно удостовериться в неопровержимости всех алиби Роя Брэдшоу.
   Джерри выпрямился и принялся тереть нос указательным пальцем, при этом еще больше пачкая его пылью.
   — А как же это сделать?
   — В пятницу вечером Брэдшоу выступал на банкете бывших выпускников. Мне необходимо выяснить, не мог ли он незаметно покинуть зал во время других выступлений и когда он уехал оттуда. Тебе нужно получить от патологоанатома точные сведения о времени наступившей смерти.
   — Хорошо, постараюсь, — произнес он, вставая.
   — Еще одно, Джерри. Есть какие-нибудь сведения о результатах баллистического теста?
   — Говорят, что он еще не закончен. Почему — неизвестно. Ты думаешь, они пытаются что-нибудь сфабриковать?
   — Нет. Эксперты по баллистике обычно не идут на такие штучки.
   Он остался складывать свои тома, а я отправился пешком в гостиницу «Пасифик». Мой посыльный успел связаться с шофером такси и еще за одну пятерку сообщил мне, что пожилые дамы вышли у гостиницы «Прибой». Я купил себе новую рубашку, белье, носки и вернулся в мотель, чтобы принять душ и переодеться. Давно надо было это сделать, а уж повторный визит к миссис Делони просто обязывал к этому.
   Только я вылез из душа, как раздался легкий стук в дверь, такой тихий и робкий, словно дверь была сделана из хрупкого стекла.
   — Кто там?
   — Мадж Герхарди. Можно войти?
   — Сейчас, я оденусь.
   Эта процедура потребовала некоторого времени. Надо было расколоть булавки на новой рубашке, а руки у меня ходили ходуном.
   — Пожалуйста, позвольте мне войти. Я не хочу, чтобы меня видели здесь, — снова раздался умоляющий голос из-за двери.
   Я натянул брюки и босиком пошел к двери. Она с такой скоростью влетела в комнату, словно за дверьми бушевал ураган. Ее неестественно белокурые волосы растрепались, она вцепилась в меня обеими руками.
   — За моим домом следит полиция. Может, они следили за мной и когда я шла сюда. Я специально пошла вдоль берега.
   — Садитесь. — Я пододвинул ей кресло. — Я уверен, что полиция ничего не имеет против вас. Они ищут вашего друга Бегли-Макги.
   — Не надо его так называть. Не надо над ним смеяться. — Это было настоящим признанием в любви.
   — А как вы хотите, чтобы я его называл?
   — Для себя я продолжаю называть его Чак. Человек имеет право изменить имя, особенно после того, что они ему сделали и продолжают делать. Как бы там ни было, он писатель, а писатели часто пользуются псевдонимами.
   — О'кей. Буду называть его Чак. Но вы ведь пришли сюда не для того, чтобы обсуждать, как к нему обращаться.
   Она прижала палец к губам. Сегодня она была без помады и без какой-либо другой косметики. Без нее она выглядела моложе и беззащитнее.
   — У вас есть какие-нибудь известия от Чака? — спросил я.
   Она кивнула почти незаметно, словно резкое движение могло принести ему какой-нибудь вред.
   — Где он, Мадж?
   — В безопасном месте. Я вам ничего не скажу, пока вы не пообещаете мне не выдавать его полиции.
   — Обещаю.
   Ее взгляд просветлел.
   — Он хочет поговорить с вами.
   — Он не сказал о чем?
   — Он разговаривал не со мной. Мне позвонил его друг из порта.
   — Значит, он где-то в порту.
   Она еще раз едва заметно кивнула.
   — Ну вы мне сказали уже довольно много, — подбодрил ее я. — Можете теперь рассказать и остальное. Я бы много дал за такое интервью с Чаком.
   — Вы не приведете к нему полицию?
   — Нет, если мне удастся. Где он, Мадж?
   Она нахмурилась и наконец решилась:
   — Он на яхте мистера Стивенса.
   — Как он там очутился?
   — Я не знаю точно. Он знал, что мистер Стивенс в эти выходные участвовал на ней в гонках в Бальбоа. Я думаю, он поехал туда и сдался мистеру Стивенсу.
   Я оставил Мадж в своей комнате. Она не хотела ни ехать со мной, ни выходить в одиночку из мотеля. Я отправился к порту по бульвару, идущему вдоль берега. В океане в пределах видимости маячило всего лишь несколько рыбачьих лодок. Большая часть суденышек была пришвартована к причалам или стояла на якорях вдоль мола. Там же покачивались частные яхты.
   В понедельник почти все суда стояли у берега, лишь на самом горизонте я заметил пару белых парусов. Они медленно приближались к берегу.
   Я подошел к стеклянной будке служителя порта, и он показал мне яхту Стивенса. Хотя она и стояла в дальнем конце причала, но была хорошо заметна благодаря своей высокой мачте. Я направился к ней по качающимся мосткам причала.
   Это было длинное комфортабельное судно под названием «Привидение» с каютой, расположенной на уровне ватерлинии. Все деревянные части были отлакированы, медь блестела.
   Яхта мягко покачивалась на воде, как зверь, готовящийся к решительному прыжку.
   Я поднялся на палубу и постучал в крышку люка. Мне никто не ответил, но, когда я потянул ее на себя, она поддалась. Я спустился вниз по узенькой лестнице, миновал отсек, уставленный коротковолновой радиоапаратурой, крохотный камбуз, в котором пахло пережаренным кофе, и наконец добрался до кают. Солнечный зайчик, словно живая светлая душа, качался на переборке судна, то поднимаясь, то опускаясь вместе с яхтой. К нему я и обратился:
   — Макги?
   Наверху кто-то завозился, и через секунду сверху свесилась голова. Выражение лица очень соответствовало названию судна. Макги сбрил свою бороду, нижняя часть его лица теперь выглядела светлее. Он постарел, осунулся, от былой самоуверенности не осталось и следа.
   — Вы пришли один? — прошептал он.
   — Естественно.
   — Значит, вы тоже считаете, что я не виноват? — Теперь он испытывал прилив надежды даже от такой малости.
   — А кто еще считает, что вы не виноваты?
   — Мистер Стивенс.
   — Это была его идея? — спросил я.
   — Он не настаивал на этом.
   — О'кей, Макги. Так чего вы хотите?
   Он продолжал лежать, глядя на меня. Губы его подергивались, он словно чего-то ждал.
   — Не знаю даже, с чего начать. Я думал десять лет, думал и молчал, так что теперь даже трудно поверить, что я могу говорить. Я знаю, что произошло, но я не понимаю, почему это случилось. Десять лет за решеткой без надежды на досрочное освобождение, потому что я так и не признал себя виновным. Как же я мог признаться в том, чего не было? Меня оклеветали. А теперь они хотят сделать это снова.