Макдональд Росс. Холод смерти

Глава 7

   Я спускался с холма в сгущавшихся сумерках, на разные голоса повторяя себе, что поступил правильно. Но уговорить себя было довольно трудно — я чувствовал, что как бы ни поступил, все равно это будет неправильно. Так уж сложилось.
   Портье в шитой золотом морской фуражке, по виду которого можно было, однако, сказать, что к морю он не имеет никакого отношения, сообщил мне, что Алекс Кинкейд заказал номера, и вышел. Я поехал в «Прибой» пообедать. Сияющий огнями вход в гостиницу напоминал мне о Фарго и огромном количестве ненужных теперь фотографий.
   Фарго сидел в темной лаборатории, расположенной рядом с крошечным офисом. На носу у него были светозащитные прямоугольные очки, так что глаз его я не видел, зато видел недовольную складку у рта. Он взял со стола большой конверт и пихнул его мне.
   — Мне показалось, что вам срочно нужны фотографии.
   — Да, но все меняется. Мы нашли ее.
   — Значит, они вам теперь не нужны? Моя жена работала полдня так, что от нее пар валил.
   — Нет, я возьму их. Даже если они не пригодятся мне, я их отдам Кинкейду. Сколько я вам должен?
   — Двадцать пять долларов, включая пошлину. Двадцать четыре девяносто шесть, если быть точным.
   Я дал ему две десятки и пятерку, и складка у рта начала разглаживаться.
   — Они встретились?
   — Еще не знаю.
   — Где вы ее кашли?
   — В местном колледже. А работает она шофером у пожилой дамы по имени Брэдшоу.
   — У которой «роллс-ройс»?
   — Да. Вы ее знаете?
   — Не сказал бы. Обычно она с сыном завтракает здесь по воскресеньям. Дама с характером. Я однажды сфотографировал их на удачу — вдруг они захотят купить фотографии, — так она пригрозила, что разобьет аппарат своей палкой. Я разозлился, чуть было не сказал старухе, что в этом нет надобности, так как камера уже «полетела», запечатлевая ее рожу.
   — Но не сказали этого?
   — Я не могу позволить себе такую роскошь. — Он развел руками. — Она входит в местную элиту, меня бы просто уволили.
   — Да, я понял, что она крутая женщина.
   — Дело не только в ней. Ее сын играет важную роль в академических кругах. Похоже, он симпатичный парень, несмотря на все эти гарвардские ужимки. Он-то ее успокоил, когда она хотела разбить мою «лейку». Хотя я плохо понимаю, как такой красивый парень в сорок лет все еще держится за мамину юбку.
   — Такое случается в старомодных семьях.
   — Да, случается. Насмотрелся я на маменькиных сынков, живущих в ожидании наследства, а когда они его получают, то выясняется, что слишком поздно. По крайней мере, у этого Брэдшоу хватило мозгов, чтобы сделать карьеру. — Фарго глянул на часы. — Кстати, о карьере — я уже отработал двенадцать часов, а дел у меня еще часа на два. Так что привет.
   Я направился в кафетерий. Фарго бегом нагнал меня в коридоре. Темные очки с прямоугольными стеклами придавали его лицу выражение покоя, абсолютно не соответствующего нервной подвижности его конечностей.
   — Совсем забыл спросить. Вы связались с этим Бегли?
   — Да, я виделся с ним, но от него мало чего удалось добиться. Он живет у одной женщины на Шируотер-Бич.
   — Кто эта счастливица? — спросил Фарго.
   — Ее зовут Мадж. Герхарди. Вы ее знаете?
   — Нет, ее я не знаю, но кажется, я знаю, кто он. Если бы мне удалось еще раз его увидеть...
   — Поехали сейчас.
   — Не могу. Я и так скажу вам, что думаю, только не передавайте никому. Обвинения в клевете мне ни к чему, ведь вполне возможно, что это случайное сходство.
   — Обещаю — это останется между нами.
   — Ну, смотрите. — Он глубоко вдохнул, как ныряльщик, готовящийся к прыжку. — Думаю, что на самом деле его зовут Томас Макги, тот самый Макги, который десять лет тому назад убил свою жену в Индиан-Спрингс. Я снимал его, когда работал фоторепортером в газете, правда, фотография так и не была использована.
   — Вы уверены, что он убил жену?
   — Да, это было доказано. У меня сейчас нет времени вдаваться в подробности, к тому же они уже порядком подернулись дымкой времени. Но подавляющее большинство в суде считало, что он заслуживает высшей меры. Джил Стивенс тогда убедил присяжных смягчить наказание.
   Я вспомнил рассказ Бегли о десяти годах, которые он провел на другом конце света, и понял, какими долгими они должны были ему показаться.
   На Шируотер-Бич стоял густой туман. Судя по всему, начался прилив — я слышал, как внизу шумели набегающие волны, облизывая сваи коттеджей. Холодный воздух был пропитан запахом йода.
   Мадж Герхарди открыла дверь и посмотрела на меня мутным взглядом. Несмотря на косметику, было видно, что она плакала.
   — Вы частный детектив?
   — Да. Можно войти?
   — Входите, если хотите. Какая разница. Его нет.
   Я уже догадался об этом по ее осиротевшему виду. Я прошел за ней по затхлому коридору в гостиную с высоким потолком. В углах стропил суетились пауки, а сами стропила были затканы паутиной так плотно, что, казалось, в комнату просачивается с улицы туман. Мебель была расшатана. Пустые и полупустые стаканы и бутылки стояли на столах и на полу, из чего можно было сделать вывод, что пьют здесь уже не первый день и попойка может начаться снова, если я не буду осторожен.
   Мадж поддела ногой пустую бутылку и рухнула на диван.
   — Это вы виноваты, что он ушел, — жалобно произнесла она. — Он начал собираться сразу, поговорив с вами.
   Я опустился на стул напротив нее.
   — Бегли сказал, куда он едет?
   — Нет, он ничего не объяснил мне. Он просто сказал, чтобы я не ждала его, что он уже не вернется, все кончено. Зачем вам понадобилось пугать его? Чак никогда никому не сделал ничего дурного.
   — Что ж он так испугался?
   — Он очень чувствительный. У него уже было в жизни столько неприятностей. Он много раз говорил мне, что ему нужен только тихий угол, где бы он мог описать свою жизнь. Он ведь пишет автобиографический роман.
   — О жизни в Новой Каледонии?
   — Я думаю, Чак никогда не бывал в Новой Каледонии, — произнесла она с обезоруживающей искренностью. — Все эти истории о хромовых рудниках он почерпнул из «Нэшил Джеографик». Думаю, он никогда даже не уезжал из этой страны.
   — Так где же он был все это время?
   — За решеткой. И вы это прекрасно знаете, иначе бы не явились за ним. Я думаю, это стыд и позор, когда человек заплатил свой долг обществу и доказал свое право на реабилитацию...
   Похоже, что, вдохновленная гневом Бегли, она цитировала его, но, к сожалению, не смогла ни вспомнить конца этого высказывания, ни поддержать в себе его благородный гнев. В смутном беспокойстве она оглядывала учиненный в комнате разгром, видимо, постепенно догадываясь, что право на реабилитацию у Чака было очень сомнительным.
   — Он рассказывал вам, за что сидел, миссис Герхарди?
   — Вкратце. Как-то ночью он читал мне отрывок из своей книги. Его герой сидит в тюрьме и размышляет о своем прошлом, о том, как он был обвинен в убийстве, которого не совершал. Я спросила, соответствует ли это действительности, но он не ответил, а погрузился в глубокое тяжелое молчание — с ним это бывало.
   Она тоже замолчала. Я чувствовал, как под ногами сотрясается пол, — океан плескался между сваями, словно веселая безрассудная разрушительная сила.
   — Чак сидел за убийство? — спросила Мадж.
   — Мне сегодня рассказали, что десять лет назад он убил свою жену. Я еще не уточнял. Вам что-нибудь известно?
   Она покачала головой. Ее лицо стало вытягиваться, словно сырое тесто под влиянием собственного веса.
   — Наверное, это ошибка.
   — Надеюсь. Кроме того, мне сказали, что его настоящее имя Томас Макги. Он когда-нибудь пользовался этим именем?
   — Нет.
   — Зато это очень хорошо увязывается с другим фактом, — сказал я, размышляя вслух. — Девушка, которую он посетил в «Прибое», до замужества носила это же имя. Он сказал, что она напомнила ему дочь. А я думаю, что она на самом деле его дочь. Он когда-нибудь говорил о ней?
   — Никогда.
   — И не приводил ее сюда?
   — Нет. Он никогда бы не привел сюда дочь. — Она подошла к бутылке, которую опрокинула по дороге, поставила ее и снова упала на диван, словно этот поступок отнял у нее последние силы.
   — Давно Бегли или Макги поселился у вас?
   — Пару недель назад. Мы собирались пожениться. Так одиноко без мужчины.
   — Могу себе представить.
   Мое сочувствие словно вдохнуло в нее жизнь.
   — Но они не остаются со мной. Я стараюсь, чтобы им было хорошо, но они не остаются. Не надо было мне разводиться с первым мужем. — Взгляд ее унесся в далекое прошлое. — Он относился ко мне как к королеве, но я была молода и глупа и не придумала ничего лучше, как бросить его.
   Мы прислушались к шуму воды под домом.
   — Вы думаете, Чак уехал с девушкой, которую вы называете его дочерью?
   — Сомневаюсь, — ответил я. — А каким образом он уехал отсюда, миссис Герхард? На машине?
   — Нет, он не позволил отвезти его. Сказал, что пойдет пешком и сядет на лос-анджелесский автобус. Он останавливается там, за углом, по требованию, вышел на дорогу со своим чемоданчиком и исчез. — Теперь в ее голосе сочетались нотки сожаления и облегчения.
   — Когда?
   — Около трех.
   — У него были деньги?
   — Наверное, только на билет. Но много у него не могло быть. Я давала ему деньги, но он брал только на самое необходимое и всегда повторял, что это взаймы и что он отдаст их, когда опубликует книгу. Но мне совершенно все равно, вернет он их или нет. Мне нужен он.
   — Правда?
   — Да. Чак — хороший человек. И мне совершенно наплевать, что он успел натворить за свою жизнь. Человек может измениться к лучшему. Он ни разу не обидел меня. — Это был еще один взрыв искренности. — Я доставляла ему неприятности. У меня сложные отношения с алкоголем. А он пил со мной только для того, чтобы мне не было одиноко. Не хотел, чтобы я пила одна. — Она моргнула водянистыми глазами. — Может, выпьете?
   — Нет, спасибо. Мне пора. — Я встал. — Вы уверены, что он не сказал куда едет?
   — В Лос-Анджелес, больше ничего. Он обещал, что даст мне знать о себе, но я не надеюсь на это.
   — Дадите мне знать, если он позвонит или пришлет письмо?
   Она кивнула. Я дал ей свою визитную карточку и сообщил, где остановился. Когда я вышел из дома, граница тумана уже подползла к шоссе.
   По дороге к Брэдшоу я еще раз остановился у мотеля. Портье сказал, что Алекс так и не появлялся. Поэтому я не удивился, обнаружив его красный «порше» у дома Брэдшоу.
   Над деревьями поднималась луна, и я дал волю своему воображению, представив себе Алекса и его невесту, уютно устроившихся в привратницкой и уже разрешивших все свои проблемы. Но тут я расслышал звуки женских рыданий, и золотые мечты рассеялись. Она плакала отчаянно и громко, это были звуки, напоминавшие вой смертельно раненного кота.
   Дверь привратницкой была приоткрыта, и дорожка у входа освещена льющимся изнутри светом, который был словно выдавлен доносящимися из помещения криками. Я открыл дверь.
   — Убирайтесь отсюда! — крикнул Алекс.
   Они сидели на диван-кровати в крохотной комнатке. Он обнимал ее за плечи, но это не было любовной сценой. Казалось, она изо всех сил сопротивляется, пытаясь освободиться из его объятий. Так в психиатрических больницах сестры часами держат буйных пациентов, чтобы не пеленать их в смирительные рубашки.
   Блузка на ней была разорвана, одна грудь почти обнажилась. Долли попыталась отбиться от Алекса головой, и я увидел ее лицо. Оно было серым, помертвевшим, с застывшей маской отчаяния.
   — Убирайтесь! — выкрикнула она мне.
   — Нет уж, пожалуй, я побуду с вами, — ответил я обоим.
   Я закрыл дверь и вошел в комнату. Ее рыдания начали постепенно затихать. Хотя рыданиями это было трудно назвать — ее глаза были застывшими и сухими. Она прижалась к Алексу. Он был бледен.
   — Что случилось, Алекс?
   — Не знаю. Я ждал ее здесь, она пришла несколько минут тому назад. Пока я от нее мало чего добился. Она страшно расстроена из-за чего-то.
   — Это называется шок, — произнес я, размышляя, насколько он сам близок к этому состоянию. — С ней что-нибудь произошло?
   — Похоже, — пробормотал он. Его взгляд был обращен внутрь себя, словно там он пытался найти силы, чтобы преодолеть новые несчастья.
   — Она ранена, Алекс?
   — Кажется, нет. Она бежала сверху вниз по дороге, а потом попыталась повернуть обратно. Она так сопротивлялась, когда я останавливал ее.
   И тут, словно для того, чтобы продемонстрировать свои силы, она вырвала у Алекса руки и принялась колотить его по груди. Руки ее были в крови, на рубашке оставались красные отпечатки.
   — Пустите меня! — умоляюще воскликнула она. — Я хочу умереть. Я заслужила это.
   — Алекс, на ней кровь.
   — Убита ее подруга.
   — Это я во всем виновата, — вдруг произнесла она совершенно спокойно.
   Он схватил ее за руки и прижал к себе. Он начал вести себя, как мужчина.
   — Долли, успокойся. Ты говоришь ерунду!
   — Ерунду? Она лежит там в крови, это я обрекла ее на смерть.
   — О ком она? — спросил я Алекса.
   — Какая-то женщина по имени Элен. Никогда в жизни не слышал о ней.
   Зато я слышал.
   Долли принялась что-то шептать, но так монотонно, быстро и невнятно, что я едва мог разобрать. Она была сатаной, и отец ее был сатаной, и отец Элен был сатаной, и они все были связаны кровавыми узами убийств, что делало их с Элен кровными сестрами, но Долли предала ее, и теперь она убита.
   — Что ты сделала с Элен?
   — Я не должна была приближаться к ней. Они все умирают, как только я приближаюсь.
   — Это бред, — тихо сказал Алекс. — Ты никогда никому не причинила зла.
   — Что ты обо мне знаешь?
   — Все, что мне нужно. Я люблю тебя.
   — Не смей говорить так. Тогда я еще больше хочу умереть. — Она сидела, выпрямившись в его объятиях, потом снова посмотрела на свои руки и зарыдала. — Я — преступница.
   Алекс взглянул на меня потемневшими глазами:
   — Что-нибудь понимаете?
   — Не очень.
   — Но вы же не думаете, что она на самом деле убила эту Элен? — Мы говорили, не обращая внимания на Долли, как будто она была глухой или сумасшедшей, и она не возражала.
   — Мы даже не знаем еще, убит ли кто-нибудь, — произнес я. — Похоже, ваша жена страдает комплексом вины, но на самом деле это еще не значит, что она в чем-то виновата. Мне кое-что удалось узнать о ней сегодня. — Я присел рядом с ним на диван и спросил Долли:
   — Как зовут твоего отца?
   Казалось, она не слышала меня.
   — Томас Макги?
   Она резко кивнула, как будто ее кто-то толкнул сзади.
   — Он чудовище. И меня превратил в чудовище.
   — Каким образом?
   Этот вопрос вызвал еще один монолог:
   — Он застрелил ее, — она опустила голову, — и бросил в луже крови, но я сказала тете Алисе и полиции, и его судили, а теперь он снова сделал это.
   — С Элен?
   — Да, и я в этом виновата. Это все из-за меня.
   Казалось, она получила странное удовольствие от постоянного признания собственной вины. Ее безжизненный вид, рыдания без слез, бессвязная речь и глубокие паузы — все это свидетельствовало о нарастающем душевном кризисе. Я чувствовал, что за этими чисто мелодраматическими самообвинениями скрывается тонкая богатая натура, которая находится под угрозой гибели.
   — Лучше ее больше не спрашивать ни о чем, — сказал я Алексу. — Мне кажется, она уже не чувствует разницы между правдой и вымыслом.
   — Вы так думаете? — вдруг злобно выкрикнула она. — Все, что я помню, — правда, а я помню себя с года, я помню все — ссоры и побои, пока он не застрелил ее.
   — Заткнись, Долли! — оборвал я ее. — Или смени пластинку. Надо вызвать врача. У тебя в этом городе есть знакомый врач?
   — Нет. Мне не нужен врач. Вызовите полицию. Я хочу сделать признание.
   Она играла в опасную игру с нами, а главное, с собственным сознанием, балансируя на краю реальности, готовая в любой момент сорваться в бездонную пропасть безумия.
   — Хочешь признаться в том, что ты чудовище? — спросил я.
   Это не сработало. Она повторила совершенно буднично:
   — Я — чудовище.
   Метаморфоза происходила буквально на глазах. Хаотические силы, бушующие в ней, изменили очертания ее рта и нижней челюсти. Она тупо смотрела сквозь спутанные волосы. Я уже с трудом мог узнать в ней девушку, с которой разговаривал днем на ступеньках библиотеки.
   Я повернулся к Алексу:
   — Вы знаете каких-нибудь врачей в городе?
   Он покачал головой. Короткие волосы Алекса шевелились от ужаса, как будто от жены к нему пробегали электрические разряды, но, казалось, никакая сила не заставит его расстаться с Долли.
   — Я могу позвонить папе в Лонг-Бич.
   — Может быть, попозже мы так и сделаем.
   — Разве нельзя просто отвезти ее в больницу?
   — Нам нужен частный врач, который мог бы защитить ее.
   — От чего?
   — От полиции, от психушки. Я хочу, чтобы она не отвечала ни на какие официальные вопросы, пока я не выясню все с Элен.
   Долли захныкала:
   — Я не хочу в психушку. У меня здесь был доктор, давным-давно. — Слава богу, ей хватило ума, чтобы испугаться, и страх подтолкнул ее к нам.
   — Как его зовут?
   — Доктор Годвин. Джеймс Годвин. Он психиатр. Я была у него в детстве.
   — Здесь есть телефон?
   — В доме. Миссис Брэдшоу позволяет им пользоваться.
   Я вышел из привратницкой и направился к особняку. Туман дополз уже и сюда. Он спускался с гор и поднимался от океана.
   В большом белом доме царила тишина, несколько окон светились. Я нажал звонок. За тяжелой дверью слабо звякнул колокольчик. Дверь открыла высокая темноволосая женщина в набивном хлопчатобумажном платье. Несмотря на грубые черты лица и следы прыщей на щеках, она была достаточно красива. Не успел я произнести слова как она сообщила мне, что мистера Брэдшоу нет дома, а миссис Брэдшоу ложится спать.
   — Мне нужен всего лишь телефон. Я приятель юной особы из привратницкой.
   Она подозрительно посмотрела на меня, и я подумал, не заразила ли меня Долли, не позаимствовал ли я у нее безумно-сомнамбулическую манеру поведения.
   — Это очень срочно, — добавил я. — Ей нужен врач.
   — Она заболела?
   — Да, и очень серьезно.
   — Что же вы оставили ее одну?
   — Она не одна. С ней муж.
   — Но она не замужем.
   — Не будем сейчас обсуждать это. Вы мне дадите позвонить врачу?
   Она неохотно отошла в сторону и проводила меня мимо винтовой лестницы в небольшой кабинет, уставленный книжными шкафами. На письменном столе, как путеводная звезда, горела лампа. Она указала на телефон и заняла наблюдательный пост у дверей.
   — Будьте добры, выйдите. Это частный разговор. Потом можете обыскать меня.
   Она фыркнула и скрылась. Я решил было позвонить Элен, но в справочнике не оказалось ее номера. Телефон доктора Годвина, к счастью, был. Я набрал номер. Голос, ответивший мне, был тихим и невнятным, трудно было определить, принадлежит он мужчине или женщине.
   — Могу я поговорить с доктором Годвином?
   — Доктор Годвин вас слушает. — Казалось, ему порядком наскучило произносить эту фразу.
   — Меня зовут Лу Арчер. Я только что разговаривал с девушкой, которая говорит, что была вашей пациенткой. Ее девичье имя Долли или Дороти Макги. Она в плохом состоянии.
   — Долли? Я не видел ее лет десять-одиннадцать. Что с ней случилось?
   — Вы врач, и, я думаю, лучше бы сами осмотрели ее. Мягко говоря, у нее истерика, бессвязная речь о каком-то убийстве.
   Он тяжело вздохнул. Другим ухом я услышал резкий крик миссис Брэдшоу:
   — Мария, что там происходит?
   — Он говорит, что Долли заболела.
   — Кто говорит?
   — Не знаю. Какой-то мужчина.
   — Почему ты не сказала мне, что она больна?
   — Я же вам только что сказала.
   Доктор Годвин говорил тихим ровным голосом:
   — Ничего удивительного, что все это снова проявилось. Еще в детстве она оказалась свидетельницей насильственной смерти, происшедшей в ее семье. Это глубоко потрясло ее. Девочка была очень ранима.
   Я попытался выяснить истину:
   — Ее отец убил мать, верно?
   — Да. — Ответ прозвучал, как легкий выдох. — Бедное дитя, она сама обнаружила тело. А потом ее заставили выступать в качестве свидетеля на суде. До какого варварства мы иногда доходим... — Он замолчал и спросил уже совсем другим тоном: — Откуда вы звоните?
   — От Роя Брэдшоу. Долли в привратницкой со своим мужем. Это на Футхилл-драйв...
   — Я знаю, где это. К тому же я только что вернулся с обеда, где виделся с деканом Брэдшоу. Мне надо заехать еще к одному больному и сразу после этого я буду у вас.
   Я повесил трубку и еще некоторое время посидел в кожаном вращающемся кресле Роя Брэдшоу. Стены, уставленные книгами, словно аккумулировали прошлое и отгораживали от современного мира и всех его ужасов. Мне очень не хотелось уходить отсюда.
   В коридоре меня ждала миссис Брэдшоу. Мария исчезла. Старуха тяжело дышала. На ней был розовый шерстяной халат, ворот которого она придерживала над грудью.
   — Что случилось с девочкой?
   — Эмоциональный стресс.
   — Поссорилась с мужем? Он совершенно неуправляем, я не могу ее осуждать.
   — Все несколько сложнее. Я только что вызвал доктора Годвина. Она когда-то была его пациенткой.
   — Вы хотите сказать, что она... — Она похлопала опухшими пальцами по вздувшейся на виске вене.
   Мне не пришлось отвечать на ее вопрос: у дверей послышался звук тормозов, и в дом вошел Рой Брэдшоу. Туман словно прилизал его волосы и омыл узкое открытое лицо. Увидев нас, он тут же придал лицу официально замкнутое выражение.
   — Ты сегодня поздно, — осуждающе произнесла миссис Брэдшоу. — Развлекаешься где попало, а я здесь сижу одна. Где ты был?
   — На вечере встречи выпускников колледжа. Ты разве забыла? Ты же знаешь эти банкеты. Боюсь, я тоже внес посильный вклад в общую скуку. — Кажется, он начал догадываться, что произошло нечто более серьезное, нежели просто вспышка материнской ревности. — Что-нибудь случилось, мама?
   — Этот человек говорит, будто девочка в привратницкой сошла с ума. Зачем же ты присылаешь ко мне сумасшедших?
   — Я не присылал ее.
   — А кто же?
   Я попытался вмешаться, но они не слушали меня, полностью поглощенные пикировкой, которая, судя по всему, вошла у них в привычку еще со времен детства Роя.
   — Или Лаура Сазерленд, или Элен Хагерти. Профессор Хагерти — ее научный консультант, так что, скорее всего, это сделала именно она.
   — Кто бы там ни был, ты обязан объяснить им, чтобы впредь они были внимательнее. Если тебя не волнует моя безопасность...
   — Меня волнует твоя безопасность. И даже очень. — Голос его дрожал, балансируя между гневом и смирением. — Я не имел ни малейшего представления, что с ней не все в порядке.
   — До поры до времени с ней все было в порядке, — вмешался я. — Она пережила сильный шок. Я только что вызвал доктора Годвина.
   Брэдшоу медленно повернулся ко мне. Выражение его лица было удивительно мягким и незамутненным, как у спящего ребенка.
   — Я знаю доктора Годвина, — произнес он. — Чем был вызван шок?
   — Еще неясно. Я бы хотел поговорить с вами с глазу на глаз.
   — Это мой дом, молодой человек, — дрожащим от возмущения голосом заявила миссис Брэдшоу.
   Она обращалась ко мне, но адресовано это было, скорее, Рою, над которым она таким образом заносила свой финансовый хлыст. Он это хорошо понял.
   — Я тоже живу здесь. У меня есть перед тобой определенные обязанности, которые я стараюсь добросовестно выполнять. Но у меня есть обязанности и перед моими студентами.
   — Ну, конечно, твои драгоценные студенты. — Взгляд ее черных глаз стал насмешливым. — Очень хорошо. Наслаждайся своей личной жизнью, а я вообще могу уйти.
   Она действительно направилась к входу, потуже обернув халат вокруг своего рыхлого тела, с таким видом, словно ее выставляли из дома в мороз и снежную бурю. Брэдшоу пошел за ней. Далее последовали толчки, всхлипывания, улещивания и наконец объятия — тут я отвел взгляд в сторону, — в результате чего с его помощью она стала тяжело подниматься по лестнице.
   — Не думайте плохо о маме, — сказал он, спустившись вниз. — Она стареет, и ей все труднее становится справиться с неприятностями. У нее благородная душа, я-то это знаю.
   Я не стал с ним спорить. Конечно, он ее знал лучше меня.
   — Пойдемте в кабинет, мистер Арчер?
   — Лучше обсудим все по дороге.
   — По дороге?
   — Я бы хотел, чтобы вы вместе со мной подъехали к Элен Хагерти, если знаете, где она живет. Боюсь, я сам не найду в темноте.
   — С какой стати? Неужели вы отнеслись всерьез к маминым словам? Ей просто надо было излить душу.
   — Понимаю. Но дело в том, что не она одна занималась сегодня излияниями. Долли занималась тем же и среди прочего сказала, что Элен убита. В качестве доказательства она продемонстрировала свои запачканные кровью руки. Я считаю, что надо бы съездить и посмотреть, в чем там дело.
   Он сделал глотательное движение.
   — Да, Конечно. Это недалеко отсюда. Всего несколько минут по тропинке. Но, я думаю, в темноте мы быстрее доберемся на машине.
   Мы вышли на улицу и сели в его машину. У привратницкой я попросил его остановиться и заглянул внутрь. Долли лежала на диване лицом к стене. Алекс укрыл ее одеялом и стоял рядом, опустив руки.
   — Доктор Годвин сейчас приедет, — сказал я тихо. — Попроси его задержаться, чтобы он повидался со мной.
   Он кивнул, не глядя на меня. Его взгляд все еще был устремлен внутрь, словно ему открылись такие глубины духа, о существовании которых до сегодняшнего вечера он и не подозревал.