Макдональд Росс. Холод смерти

   — Вечер был темный? — Я встал с колен.
   Она прекрасно поняла, что я имел в виду.
   — Да. Было темно.
   — Я не вижу уличных фонарей.
   — Да. У нас нет уличного освещения. У нас бедный город, мистер Арчер.
   — Луна светила?
   — Нет. По-моему, нет. Но у моей племянницы превосходное зрение. Она различала даже крапинки на птицах...
   — По вечерам?
   — Ну всегда ведь есть какой-то свет. Как бы там ни было, она бы узнала своего отца. — Подумав, мисс Дженкс поправилась: — Она его и узнала.
   — И сказала вам об этом?
   — Да. Я была первой, кому она это сказала.
   — Вы не расспрашивали ее о подробностях?
   — Нет. Она была слишком потрясена. Я не хотела подвергать ее мучениям.
   — Но вы, не задумавшись, сделали это, заставив ее выступить в качестве свидетеля на суде.
   — Это было необходимо, необходимо для того, чтобы вынести обвинение. И это не принесло ей вреда.
   — Доктор Годвин придерживается другого мнения. Он считает, что вред, нанесенный ей этим, сказывается и по сей день, что он и вызвал нынешнее состояние Долли.
   — Мы с доктором Годвином придерживаемся разных мнений по этому вопросу. Если вам интересно мое мнение, я считаю, что он вообще опасный человек. Он не уважает власти, а я не испытываю доверия к таким людям.
   — Ну когда-то вы доверяли ему. Вы же направили к нему лечиться свою племянницу.
   — Тогда я о нем ничего не знала.
   — Скажите, а почему вы решили, что она нуждается в медицинской помощи?
   — Сейчас. — Она все еще пыталась сохранить дружеский тон, хотя мы оба чувствовали, что внешняя благопристойность скрывает нашу неприязнь друг к другу. — Долли плохо успевала в школе. Ее не любили, она чувствовала себя несчастной. Ничего удивительного при таких родителях — я имею в виду ее отца, который превратил их семейную жизнь в кошмар. Я решила помочь девочке. Мы ведь живем не в деревне, — произнесла она таким тоном, словно сама сомневалась в справедливости своего утверждения. — Даже живущие на благотворительные пособия могут позволить себе консультацию, если они в ней нуждаются. И я убедила сестру отвезти девочку в Пасифик-Пойнт к доктору Годвину. Авторитетнее его у нас в то время никого не было. Констанция возила ее к нему по субботам почти целый год. Состояние ребенка значительно улучшилось — этого у доктора Годвина не отнять. Да и Констанция стала чувствовать себя увереннее, счастливее, веселее.
   — Она тоже лечилась?
   — Думаю, что да, во всяком случае, еженедельные поездки в город ей помогли. Она вообще хотела переехать в город, но на это не было денег. Поэтому, уйдя от Макги, она переехала ко мне. Это ей немного помогло. Но для Макги было невыносимо видеть, как к ней возвращается достоинство. И он убил Констанцию, как мясник.
   Чувствовалось, что и десять лет спустя ее мысли неотступно крутятся вокруг одного и того же.
   — Почему вы прервали курс лечения Долли? Ведь после случившегося она нуждалась в нем более, чем когда-либо.
   — Ее было некому возить. Я работаю по субботам. Ведь когда-то я должна заниматься делами. — Она смущенно умолкла, что случается с честными людьми, которые могут лишиться дара речи, если им приходится быть неискренними.
   — И, кроме того, вы поссорились с Годвином из-за свидетельских показаний вашей племянницы.
   — Да, и я не стыжусь этого, что бы он там ни говорил. Я не причинила ей зла, позволив выступить против отца. Может, это даже послужило ей во благо. Во всяком случае, ей нужно было освободиться от гнета пережитого.
   — Как выясняется, ей не удалось этого и по сей день. Все сохранилось в ее памяти. — «Впрочем, как и в вашей, мисс Дженкс», — подумал я. — Хотя теперь она рассказывает о происшедшем несколько иначе.
   — Иначе?
   — Она говорит, что не видела своего отца в день убийства. Она отрицает какую бы то ни было его причастность к убийству.
   — Кто вам это сказал?
   — Годвин. Он с ней разговаривал сегодня. И она сказала ему, что солгала в суде, потому что так хотели взрослые. — Я преодолел искушение продолжить, вовремя вспомнив, что почти наверняка она все передаст своему другу шерифу.
   Она посмотрела на меня так, словно я подверг сомнению дело всей ее жизни.
   — Я убеждена — он исказил смысл ее слов. Он использует Долли, чтобы доказать свою правоту.
   — Сомневаюсь, мисс Дженкс. Годвин сам не верит тому, что она говорит.
   — Вот видите! Она или сошла с ума, или говорит неправду! И не забывайте — в Долли течет кровь Макги! — Она смутилась от собственной горячности и, отведя взгляд, принялась оглядывать свою розовую комнату, словно ища свидетелей абсолютной бескорыстности собственных намерений. — Простите, я не хотела. Я люблю свою племянницу. Просто... копаться в прошлом оказалось труднее, чем я думала.
   — Извините меня. Я уверен, что вы любите свою племянницу и что вы не могли заставить ее солгать на суде.
   — Кто это сказал?
   — Никто. Я же говорю, что вы не та женщина. Вы не могли так поломать душу ребенка.
   — Нет, — подтвердила она. — Я не имею никакого отношения к обвинениям, выдвинутым Долли против своего отца. Она рассказала мне все тем же вечером, через полчаса после того, как все это случилось. И я ни минуты не сомневалась в том, что она сказала. Это было слишком похоже на правду.
   Но зато я сомневался, что мисс Дженкс говорит правду. Я не хочу сказать, что она лгала, скорее, просто скрывала что-то. Она говорила тихо и осторожно, как бы опасаясь того свидетеля, о котором напоминало изречение, висевшее в гостиной. Взгляда моего она продолжала избегать, краска медленно поднималась от ее тяжелой шеи к лицу.
   — Я сомневаюсь в физической возможности опознать кого бы то ни было, даже собственного отца, на таком расстоянии темным вечером, не говоря уже о дымящемся револьвере в руке, — произнес я.
   — Но следствие признало эти показания Долли. Ей поверили и шериф Крейн, и окружной прокурор.
   — Полицейские и прокуроры всегда с радостью принимают улики или псевдоулики, которые их устраивают.
   — Но Том Макги виновен. Он виновен.
   — Возможно.
   — Так почему же вы пытаетесь убедить меня, что нет? — Краска стыда, как это часто бывает, постепенно превращалась в краску гнева. — Я не хочу вас слушать.
   — На вашем месте я поступил бы наоборот. Ведь вы ничего не теряете. Я пытаюсь расследовать старое дело только потому, что через Долли оно связано с делом Хагерти.
   — Вы считаете, что она убила мисс Хагерти?
   — Нет. А вы?
   — Шериф Крейн считает ее основной подозреваемой.
   — Он вам так сказал, мисс Дженкс?
   — Почти. Он спросил у меня, как я отнесусь к тому, что он вызовет ее на допрос.
   — Ну и как вы отнесетесь?
   — Не знаю, я так расстроилась. Я давно не видела Долли. Она вышла замуж, не сообщив мне. Она всегда была хорошей девочкой, но ведь она могла измениться.
   У меня было такое чувство, что это вырвалось из самой глубины сердца мисс Дженкс: «Она всегда была хорошей девочкой, но ведь она могла измениться».
   — Почему бы вам не позвонить Крейну и не попросить у него отложить допрос? Ваша племянница нуждается в бережном отношении.
   — Так вы считаете, что она невиновна?
   — Я уже сказал. Попросите его отложить допрос, иначе он проиграет на следующих выборах.
   — Я не могу это сказать. Он занимает более высокий пост в округе. — Она уже было задумалась над этим, но движением головы отогнала от себя эту мысль. — Ну вот, больше я не могу уделить вам ни минуты. Вероятно, уже начало первого.
   Мне пришлось уйти. Это был длинный час. Она проводила меня вниз до веранды, и, когда мы прощались, мне показалось, что она хочет сказать что-то еще. Ее лицо приняло выжидающее выражение, но за этим ничего не последовало.

Глава 12

   Туман стал не таким густым у побережья, но солнце не выглянуло, и рассеянный белый свет слепил глаза. Портье в мотеле сообщил мне, что Алекс с мужчиной постарше уехал в новом «крайслере». Его собственная машина находилась на стоянке.
   Я купил сандвич и съел его у себя в комнате, потом кое-кому позвонил. Дежурный в суде ответил, что получить сегодня стенограммы невозможно, так как все закрыто на уик-энд. Я набрал номер офиса Джила Стивенса, который столь безуспешно защищал Макги. Его автоответчик сообщил мне, что он в Бальбоа и я не смогу связаться с ним, так как он пробудет на яхте сегодня и завтра.
   Я решил заехать к Джерри Марксу, младшему адвокату, выступавшему на защите миссис Перрин. Его офис располагался в новом торговом центре неподалеку от мотеля. Джерри был не женат и настолько честолюбив, что вполне мог оказаться на работе в субботу днем.
   Входная дверь была открыта, и я вошел в приемную, уставленную кленовой мебелью с ситцевой обивкой. Место секретаря за стеклянной перегородкой пустовало, но сам Джерри был у себя в кабинете.
   — Как дела, Джерри?
   — Все в порядке.
   Он осторожно посмотрел на меня поверх огромного тома, озаглавленного «Правила дачи свидетельских показаний». Он был не слишком искушен в криминальной практике, зато компетентен и честен. Интеллигентные карие глаза освещали его лицо и придавали ему мягкость.
   — Как миссис Перрин? — спросил я.
   — Я не видел ее с тех пор, как ее освободили, и не собираюсь. Я редко встречаюсь со своими бывшими клиентами. Наверное, для них я и суд — одно и то же.
   — Со мной то же самое. Ты свободен?
   — Да, и собираюсь некоторое время побыть в этом состоянии. Я поклялся себе, что у меня будут свободные выходные, без всяких убийств или неубийств.
   — Значит, ты уже знаешь о деле Хагерти.
   — Естественно, весь город уже знает.
   — И что ты знаешь?
   — На самом деле не очень много. Кто-то в суде сказал моей секретарше, что эта дама, профессор, была убита своей студенткой. Забыл, как ее зовут.
   — Долли Кинкейд. Ее муж — мой клиент. Она сейчас в больнице под наблюдением врача.
   — Психованная?
   — Ну, это зависит от того, что ты вкладываешь в это понятие. Ситуация достаточно сложная, Джерри. Вряд ли она могла бы быть освобождена по причине невменяемости. Но, с другой стороны, я очень сомневаюсь и в том, что она имеет отношение к убийству.
   — Пытаешься втянуть меня в это дело, — подозрительно констатировал он.
   — Ничего не пытаюсь. Вообще-то я приехал к тебе просто за информацией. Что ты думаешь о Джиле Стивенсе?
   — Местный старейшина. Съезди к нему.
   — Его нет в городе. Серьезно, он хороший адвокат?
   — Стивенс — самый преуспевающий адвокат. Наверное, хороший. Он знает закон, знаком с судьями, пользуется старомодными уловками, к которым лично я никогда бы не прибег. Он хороший актер, давит на эмоции. Впрочем, это срабатывает. Не могу припомнить, чтобы он проиграл какое-нибудь серьезное дело.
   — Я могу. Лет десять тому назад он защищал человека по имени Макги, который обвинялся в убийстве собственной жены.
   — Ну, это было еще до меня.
   — Долли Кинкейд — дочь Макги. К тому же она была основным свидетелем обвинения на суде своего отца...
   Джерри присвистнул.
   — Теперь я понимаю, что значит сложная ситуация. — И добавил после паузы: — Кто ее лечащий врач?
   — Годвин.
   Он выпятил свои толстые губы:
   — Ну, с ним я найду общий язык.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Я уверен, что он хороший психиатр, хотя, может быть, и не силен в судебной медицине. Он талантливый человек и не зарывает свой талант в землю. Иногда он ведет себя просто как выдающаяся личность, и тогда люди сдаются, особенно те, что заседают в городском суде. Поэтому я к нему периодически обращаюсь.
   — Не совсем понял, чем он может быть полезен.
   — Неважно, главное — предупреди об этом ее адвоката...
   — Все будет гораздо проще, если ты и будешь ее адвокатом. Я сегодня еще не виделся с ее мужем, но, думаю, он последует моему совету. Кстати, его семья не умирает от голода.
   — Деньги меня совершенно не волнуют, — холодно заметил Джерри. — Я же сказал тебе, что собирался провести эти выходные за чтением.
   — Элен Хагерти надо было выбрать другие выходные, чтобы оказаться застреленной.
   Это получилось несколько грубее, чем я хотел. Но меня мучило то, что я сам ничего не сделал для Элен.
   Джерри насмешливо посмотрел на меня.
   — По-моему, ты не безразличен к этому делу?
   — Возможно.
   — О'кей, о'кей. Так что ты от меня хочешь?
   — Пока чтобы ты был готов.
   — Я буду здесь весь день. А потом мой автоответчик скажет тебе, где меня искать.
   Я поблагодарил его и отправился обратно в мотель. Алекс еще не вернулся. Я набрал свой собственный номер в Голливуде, и автоответчик продиктовал мне номер Арни Уолтерса.
   Арни не было на месте, к телефону подошла его жена и деловой партнер — Филис. Провода затрепетали от ее бьющей через край женственности:
   — Лу, когда же я тебя увижу? Мы с тобой разговариваем только по телефону. Мне уже кажется, что тебя вообще не существует, а я лишь прослушиваю записи, сделанные много лет назад.
   — А как ты объясняешь тот факт, что я адекватно реагирую? Вот как сейчас, например?
   — Электроника. Все, что я не понимаю, я объясняю электроникой. Это очень облегчает жизнь. Так когда же я тебя увижу?
   — Завтра, если Арни назовет мне имя водителя интересующей меня машины.
   — Пока он еще не может это сделать, но он связался с владелицей машины. Ее зовут миссис Салли Берк, и она живет здесь, в Рено. Она утверждает, что машина была украдена несколько дней назад, но Арни не верит ей.
   — Почему?
   — Интуиция. Кроме того, она не сообщала о пропаже. К тому же у нее масса разнообразных приятелей. Арни сейчас как раз занимается этим.
   — Хорошо.
   — Как я поняла, что-то серьезное?
   — Убийство, а может, и не одно. Моя клиентка — молодая девушка с нарушением психики. Не сегодня завтра ее собираются арестовать за то, чего она наверняка не совершала.
   — Это не шутки.
   — Для меня все это очень важно. Я даже не знаю, с чего начать.
   — Я никогда не слышала, Лу, чтобы ты так говорил. Как раз перед твоим звонком я подумала, не завязать ли мне знакомство с миссис Салли Берк. Как на твой взгляд?
   — Гениальная мысль. — Филис, несмотря на свой вид церковной хористки, в свое время работала у Пинкертона. — Только помни, что миссис Берк и ее приятели могут быть достаточно опасны. Возможно, именно они убили женщину прошлой ночью.
   — Со мной этот номер не пройдет. Мне есть для чего жить. — Она имела в виду Арни.
   Мы еще немного пококетничали, пока я не услышал в соседней комнате голоса. Я попрощался с Филис и подошел к стенке. Там спорили двое — Алекс и еще один мужчина. Можно было не гадать, что составляло суть спора. Собеседник Алекса настаивал, чтобы тот покончил со всей этой грязной историей и вернулся домой.
   Я постучал в дверь соседнего номера.
   — Я поговорю с ними, — произнес мужской голос; судя по всему, он ждал прихода полиции.
   Дверь открылась, и на пороге показался симпатичный мужчина моего возраста. Длинное лицо обрамляли волосы, чуть тронутые сединой. Узкие светлые глаза слегка дисгармонировали с боксерским подбородком. На его внешности лежала печать дисциплинированности, словно под безупречным серым костюмом на него была надета упряжь.
   Правда, вид у него был несколько растерянный. Он даже не спросил меня, кто я такой.
   — Меня зовут Фредерик Кинкейд, вы не имеете права травить моего сына! Он не имеет никакого отношения к этой девице и ее преступлениям. Она обманом заставила его жениться на себе, и их брак длился менее суток. Мой сын — благопристойный человек...
   Алекс схватил его за руку с несчастным выражением лица.
   — Папа, иди сюда. Это мистер Арчер.
   — А? Арчер? Это вы втянули моего сына...
   — Напротив, это он нанял меня.
   — Ну, так я расторгаю с вами договор. — Похоже было, что он частенько произносил эту фразу.
   — Хорошо, давайте обсудим это, — произнес я.
   Мы втроем теснились в дверях, так как Кинкейд-старший явно не хотел меня впускать. Еще немного, и это грозило превратиться в скандал: каждый из нас готов был вмазать по крайней мере одному из присутствующих.
   Наконец я прорвался в комнату и уселся в кресло спиной к стене.
   — В чем дело, Алекс?
   — Папа услышал обо всем по радио, позвонил шерифу и узнал, что я здесь. Шериф только что звонил сюда. Они нашли оружие.
   — Где?
   Алекс замешкался, как будто положение могло усугубиться после того, как вещи будут названы своими именами. Вместо него ответил отец:
   — Там, куда она его спрятала, под матрасом в этой лачуге, где она жила...
   — Это не лачуга, а привратницкая, — поправил его Алекс.
   — Не спорь со мной, Алекс.
   — Вы видели револьвер? — спросил я.
   — Да. Шериф хотел, чтобы Алекс опознал его. Естественно, он не мог это сделать. Алекс даже не знал, что у нее был револьвер.
   — Какой системы револьвер?
   — "Смит — Вессон" тридцать восьмого калибра с ореховой рукояткой. Старый, но в достаточно хорошем состоянии. Наверное, купила на распродаже.
   — Это версия полиции?
   — Шериф сказал, что это вполне вероятно.
   — Откуда ему известно, что револьвер принадлежит Долли?
   — Они ведь нашли его под ее матрасом! — Кинкейд говорил уже прокурорским тоном. — Кто еще мог спрятать там оружие?
   — Практически кто угодно. Привратницкая была открыта весь вечер. Не правда ли, Алекс?
   — Она была открыта и до того.
   — Не вмешивайся в разговор, — оборвал его отец. — У меня больше опыта в таких делах.
   — Похоже, он не очень-то вам помогает. Ваш сын является свидетелем, и мне нужно получить его показания.
   Он вскочил, трясясь от ярости и уперев руки в бока.
   — Мой сын не имеет никакого отношения к этому преступлению.
   — Не валяйте дурака. Он еще не развелся с этой девочкой.
   — Этот брак — ерунда, мальчишеский порыв. Он длился меньше суток. Я аннулирую его. Между ними даже не было никакой близости, он сказал мне.
   — Вы не можете его аннулировать.
   — Не надо меня учить.
   — Тем не менее, видимо, придется. Вы можете изъять своего сына из этого дела, но брак — нечто большее, чем сексуальные отношения и технические формальности. И этот брак вполне действителен, потому что он действителен для Алекса.
   — Он больше не действителен для него.
   — Я вам не верю.
   — Не правда ли, Алекс, ты хочешь вернуться домой? Мама страшно волнуется. У нее опять начались сердцебиения. — Кинкейд пустил в ход дешевый шантаж.
   Алекс переводил взгляд с меня на него.
   — Не знаю. Я не знаю, как будет правильно.
   Кинкейд опять начал что-то говорить в том же духе, но я прервал его:
   — Еще пара вопросов, Алекс. У Долли был револьвер, когда она вернулась в привратницкую вчера вечером?
   — Не видел.
   — Естественно, она прятала его под одеждой, — опять вмешался Кинкейд-старший.
   — Заткнитесь, Кинкейд, — сказал я абсолютно спокойно, не вставая. — Я не могу заставить вас быть честным и великодушным, если вам нравится быть негодяем, но я не позволю вам превращать в негодяя Алекса. По крайней мере, дайте ему возможность самому принимать решения.
   Слюна у Кинкейда брызнула в разные стороны, но ему ничего не оставалось, как отойти в сторону.
   — Не надо так разговаривать с моим отцом, мистер Арчер, — глядя в пол, произнес Алекс.
   — Хорошо. На ней были блузка, юбка и кофта. Что-нибудь еще?
   — Нет.
   — Сумка?
   — Кажется, нет.
   — Подумай.
   — Нет.
   — Значит, она не могла тайно пронести револьвер тридцать восьмого калибра. Может быть, ты видел, как она его прятала под матрас?
   — Нет.
   — Ты был с ней все время с момента ее возвращения до отъезда в больницу?
   — Да. Никуда не выходил.
   — Значит, вполне очевидно, что этот револьвер не принадлежит Долли, и уж никак не Долли прятала его под матрас. Кто мог это сделать? У тебя есть какие-нибудь соображения?
   — Нет.
   — Ты сказал, что они нашли оружие, которым было совершено убийство. Как они это установили? У них не было времени на баллистические тесты.
   — Калибр револьвера соответствует величине раны, кроме того, недостает одного патрона, и из оружия недавно стреляли, — мрачно произнес из своего угла Кинкейд. — Это является доказательством того, что револьвер тот самый.
   — Ты веришь, Алекс?
   — Не знаю.
   — Они допросили ее?
   — Собираются. Шериф сказал, что они подождут до понедельника, пока будут готовы результаты баллистической экспертизы.
   Если все обстояло так, то у меня еще было время. События вчерашнего вечера и сегодняшнего утра, а также неопределенность прошедших трех недель вконец измочалили Алекса. Он уже не поднимал глаз.
   — Я думаю, нам всем не следует торопиться с выводами относительно твоей жены. Даже если она виновна, в чем я очень сомневаюсь, она, как никогда, нуждается в помощи и поддержке.
   — Он ничего ей не должен. Ничего. Она обманула его. Она только и делала, что лгала ему, — произнес Кинкейд.
   Ради разнообразия я не дал себе сорваться:
   — Как бы там ни было, она нуждается в медицинской помощи и в адвокате. У меня есть хороший адвокат, готовый приступить к делу, но я не могу нанять его сам.
   — Не слишком ли вы расхозяйничались?
   — Кто-то должен этим заниматься. Пока я не вижу желающих. От таких вещей не спасешься бегством. У девушки крупные неприятности, и, хотите вы того или нет, она член вашей семьи.
   Похоже было, что Алекс начал прислушиваться, не знаю только ко мне ли. Его отец покачал головой:
   — Она не имеет никакого отношения к моей семье. И можете мне поверить, что ей не удастся утянуть моего сына на дно, впрочем, как и вам. — Он повернулся к Алексу: — Сколько ты ему уже заплатил?
   — Две сотни.
   — Вы неплохо заработали. Вам щедро заплатили, и, как я уже сказал, вы свободны. Это личная комната моего сына, и, если вы будете продолжать настаивать на своем пребывании здесь, я позову администрацию. А если и им не удастся с вами справиться, я вызову полицию.
   Алекс взглянул на меня и беспомощно махнул рукой. Отец обнял его за плечи:
   — Я желаю тебе только хорошего, сын. Ты не имеешь никакого отношения к этим людям. Сейчас мы поедем домой и обрадуем маму. Ты же не хочешь свести ее в могилу.
   Это был решающий довод, все было кончено. Алекс так и не поднял на меня глаз. Я вернулся к себе в комнату и позвонил Джерри Марксу, чтобы сообщить ему, что потерял клиента, впрочем, как и он. Казалось, Джерри расстроился.

Глава 13

   Алекс с отцом покинули мотель. Я не стал выходить, до меня донесся звук моторов, быстро растаявший в тумане. Расстегнув на брюках ремень, я сел, повторяя себе, что надо было лучше управляться с ними. Кинкейд был напуганным человеком, который заботился о своем положении столь же сильно, сколь предшествующее поколение о своих душах.
   Я поехал к Брэдшоу. Декан был моей последней соломинкой, правда, очень ненадежной, но у него были деньги, и он проявил к Долли некоторую симпатию, превосходившую чисто официальную заинтересованность в деле. У меня не было никакой возможности продолжать дело самостоятельно. Мне нужен был патрон, желательно с некоторым общественным весом. Алиса Дженкс удовлетворяла этим требованиям, но я не хотел, чтобы она становилась моей клиенткой.
   У привратницкой стоял полицейский. Он не впустил меня осмотреть помещение, но не возражал, чтобы я проехал к дому. Испанка Мария открыла мне дверь.
   — Доктор Брэдшоу дома?
   — Нет, сэр.
   — Где я могу его найти?
   Он пожала плечами:
   — Не знаю. Кажется, миссис Брэдшоу сказала, что он уехал на выходные.
   — Странно. Я бы хотел поговорить с миссис Брэдшоу.
   — Сейчас посмотрю, не занята ли она.
   Я не стал дожидаться приглашения, вошел в дом и уселся на позолоченное кресло в холле. Мария пошла наверх. Через некоторое время она спустилась и сообщила, что миссис Брэдшоу примет меня.
   Прошло, по меньшей мере, полчаса, пока она, хромая, появилась на лестнице. Она уложила свои седые волосы и нарумянила щеки, поверх платья была наброшена кружевная шаль, заколотая бриллиантовой брошью и скрывавшая ее морщинистую шею. Она протянула мне руку, и я подумал, не ради ли меня все это.
   Казалось, старуха была рада мне.
   — Как дела, мистер... мистер Арчер, не так ли? Я так надеялась, что кто-нибудь навестит меня. Из-за этого тумана чувствуешь себя так одиноко, и без шофера... — Она словно услышала жалобные ноты в своем голосе и взяла себя в руки. — Как девочка?
   — В больнице. Доктор Годвин считает, что по сравнению со вчерашним вечером ей немного лучше.
   — Очень хорошо. Рада слышать, — сказала она, не спуская с меня блестящих глаз. — Мне и самой сегодня гораздо лучше. Мой сын обвинил меня сегодня утром, что вчера я устроила, как он выразился, очередной спектакль. Право, мне очень жаль. Я не слишком хорошо владею собой по вечерам.
   — Вчерашний вечер был нелегким для всех.
   — А я просто старая эгоистка — не правда ли, вы думаете обо мне именно это?
   — Я думаю, люди с возрастом не очень меняются.
   — Это уже очень похоже на оскорбление. — Однако она продолжала улыбаться почти кокетливо. — Вы хотите сказать, что я всегда была такой?
   — Ну, вам виднее.
   Она открыто рассмеялась. Смех получился не слишком веселым.
   — Вы хладнокровный молодой человек и не без таланта. Мне нравятся талантливые мужчины. Проходите в кабинет, я распоряжусь, чтобы вам принесли выпить.
   — Спасибо, но я...
   — Ну, тогда я сяду. — Она осторожно опустилась в позолоченное кресло. — Мои нравственные качества, может, и не изменились к худшему, чего нельзя сказать про физическое состояние. Этот туман очень плохо влияет на мой артрит. — И, словно спохватившись, она добавила: — Но мне нельзя жаловаться. Я обещала сыну, что в наказание за вчерашний вечер проведу весь день без единого слова жалобы.