Макдональд Росс. Холод смерти

   Дверь открылась, и в холл вошла пара — девушка в очках с роговой оправой и огромный парень в свитере. Они прислонились к стене, и она продолжала ему что-то объяснять об Ахиллесе и черепахе. Ахиллес преследует черепаху, но, согласно Зенону, никогда ее не догонит — что-то в этом роде. Расстояние между ними делится на бесконечное число отрезков. Поэтому Ахиллесу потребуется бесконечное число отрезков времени, чтобы его преодолеть; к этому моменту черепаха будет уже где-нибудь в другом месте.
   Молодой человек кивнул:
   — Это я понимаю.
   — Но на самом деле это не так, — воскликнула девушка. — Разделение пространства на бесконечное число отрезков является чисто теоретическим. Оно не влияет на действительное перемещение в пространстве.
   — Этого я не понимаю, Хайди.
   — Все ты понимаешь. Представь себя на футбольном поле. Ты стоишь на отметке двадцать ярдов, а черепаха ползет от тебя на отметке тридцать ярдов.
   Я перестал прислушиваться: через прозрачную дверь я увидел Долли — темноволосую девушку в клетчатой юбке и длинной шерстяной кофте. Подойдя к двери, она чуть помедлила и открыла ее. По сравнению с изображением, хранившимся у меня в кармане, она выглядела изможденной: болезненно желтоватый цвет лица, спутавшиеся волосы. Ее подавленный блуждающий взгляд наткнулся на меня и скользнул дальше.
   Не доходя до деканата, она внезапно остановилась и, резко повернувшись, пошла обратно. Но, миновав меня, снова замерла в задумчивости. Меня заворожили ее нежная красота, темные бездонные глаза и взгляд, обращенный в себя. Но в этот момент она снова повернулась и решительно направилась по коридору навстречу собственной судьбе.
   Дверь за ней закрылась. Я подошел к кабинету и несколько раз прошелся мимо дверей, но женские голоса звучали неразборчиво. Из кабинета Брэдшоу многоголовой гидрой выползли руководители факультетов. Вопреки обычному академическому антуражу — очки, сутулые спины, высокие лбы — они чем-то напоминали школьников, выпущенных на каникулы.
   В холл вошла женщина с короткой стрижкой; светло-пепельные волосы оттеняли загорелое лицо и обрамляли его, словно прозрачный нимб. Она подошла к мужчине, стоявшему в дверях кабинета.
   Вопреки ожиданиям он не проявил к ней никакого интереса, смотрел спокойно и меланхолично взглядом, как правило, возбуждающим в женщинах материнские чувства. Несмотря на то что его русые волосы уже начали седеть на висках, он походил на студента, двадцать лет просидевшего над учеными книжками и вдруг обнаружившего, что он уже не мальчик.
   Декан Сазерленд вышла из своего кабинета и поманила его рукой.
   — Доктор Брэдшоу, не могли бы вы уделить мне несколько минут? У нас тут серьезное дело. — Она была бледна, и вид у нее был зловещий, как у палача.
   Он извинился перед собеседницей, и оба декана уединились с Долли. Женщина с короткой стрижкой нахмурилась и бросила на меня оценивающий взгляд, словно прикидывая, смогу ли я заменить ей Брэдшоу. У нее был чувственный рот, великолепные ноги и глаза хищницы.
   — Кого-нибудь ждете? — спросила она.
   — Да.
   — В ожидании Годо ^[1] или Левши^[2]? Это существенно.
   — Левши Годо. Под дверью.
   — Над пропастью во ржи?^[3]
   — Предпочитаю бурбон^[4].
   — Я тоже. Впрочем, вы не слишком похожи на интеллектуала, мистер...
   — Арчер. Я не выдержал тест?
   — Ну, это зависит от установки экзаменатора.
   — Да, я уже подумал, не вернуться ли к занятиям. Вы заинтересовали меня, и к тому же я всегда так неловко себя чувствую, когда мои высокообразованные друзья начинают рассуждать о высоких материях. Серьезно, если я вдруг решу вернуться в колледж, вы бы мне посоветовали этот?
   Она наградила меня еще одним оценивающим взглядом.
   — Вам нет, мистер Арчер. Я думаю, вы бы чувствовали себя лучше в каком-нибудь большом университете, скажем в Беркли или Чикаго. Я сама училась в Чикаго. Он сильно отличается от этого колледжа.
   — В какую сторону?
   — В самых разных отношениях. Во-первых, здесь очень низок уровень преподавания. В свое время это было сектантское учебное заведение, и духовная атмосфера здесь во многом отдает викторианской эпохой. — Она качнула бедрами, чтобы продемонстрировать, что на нее это не распространяется. — Говорят, что когда сюда приезжал Дилан Томас... впрочем, не будем об этом. О мертвых или хорошо, или ничего.
   — Вы преподаете латынь?
   — Нет, я мало занималась латынью и еще меньше греческим. Я преподаю современные языки. Кстати, меня зовут Элен Хагерти. Так что если серьезно, то я бы не советовала вам здесь учиться. Конечно, с каждым годом уровень подготовки повышается, но балласта еще слишком много. Сами можете убедиться.
   Она бросила язвительный взгляд на группу своих коллег, обсуждавших только что завершившееся совещание.
   — Человек, с которым вы разговаривали, — это декан Брэдшоу?
   — Да. Его вы и ждете?
   — И его тоже.
   — Не пугайтесь его строгого вида. Он замечательный ученый, единственный обладатель докторской степени Гарвардского университета здесь и, конечно же, даст вам лучший совет, чем я. Но честно, вы это серьезно? По-моему, вы меня дурачите.
   — Немножко.
   — Ну, это вам удастся гораздо лучше, если мы немного выпьем. Как я уже упомянула, предпочитаю бурбон.
   — Прекрасное предложение. — «И какое неожиданное», подумал я про себя. — Договоримся. А сейчас мне нужно дождаться Годо.
   Это ее очень огорчило, и она даже не постаралась скрыть своего разочарования. Впрочем, простились мы тепло, заинтересованные друг другом.
   Наконец дверь открылась. Долли выходила спиной, продолжая благодарить обоих деканов с чувством и даже оттенком подобострастия. Но, когда она обернулась, я увидел ее бледное застывшее лицо.
   Я пошел за ней, чувствуя себя довольно глупо. Я почему-то вспомнил, как еще в школе провожал одну девочку домой: у меня так никогда не хватило смелости взять ее портфель. И Долли начала сливаться в моем воображении с той недосягаемой девочкой, чье имя я уже не мог теперь вспомнить.
   Долли быстро шла по дорожке к библиотеке и уже начала подниматься по лестнице, когда я окликнул ее:
   — Миссис Кинкейд?
   Она остановилась так резко, словно я в нее выстрелил. Я машинально взял ее за руку, которую она тут же выдернула. Рот у нее открылся, как будто она собиралась закричать, но голос отказался повиноваться. Мимо проходили студенты, некоторые группами стояли на ступенях, но никто не обратил внимания на ее безмолвный крик.
   — Я бы очень хотел поговорить с вами, миссис Кинкейд.
   — Кто вы такой?
   — Друг вашего мужа. Вы подарили Алексу три тяжелые недели.
   — Возможно. — Она сказала это так, будто раньше об этом не догадывалась.
   — Наверное, вам тоже было непросто, если вы любите его, не так ли?
   — Что? — Она как будто удивилась.
   — Если вы любите его.
   — Не знаю. У меня не было времени думать об этом. И я не хочу это обсуждать ни с вами, ни с кем бы то ни было. Вы действительно друг Алекса?
   — Надеюсь, что могу считать себя им. Он в полной растерянности и не может понять, что происходит. Ему очень плохо.
   — Наверное, он заразился от меня. Способность разрушать все и вся — это мое свойство.
   — От него можно избавиться. Почему бы вам не вернуться к Алексу? Он ждет вас в городе.
   — Он может ждать до скончания века, я к нему никогда не вернусь.
   Она говорила на удивление твердо, даже резко. Что-то мне в ней не нравилось. Она смотрела сухими, широко раскрытыми глазами, не мигая.
   — Алекс вас чем-то обидел?
   — Он не может обидеть даже мухи. Вы должны бы знать это, если действительно его друг. Он хороший безобидный мальчик. Я не хочу причинять ему боль. — И добавила несколько искусственно: — Передайте ему, что он может поздравить себя со счастливым избавлением.
   — Больше вы ничего не хотите передать мужу?
   — Он мне не муж, то есть не настоящий муж. Передайте, что он может аннулировать наш брак. Скажите: я поняла, что не готова к совместной жизни, решила закончить свое образование.
   Это был монолог, не предполагавший ответа.
   Я направился к административному корпусу.
   Дорожка, вымощенная плитами, была ровной и гладкой, но у меня было ощущение, что я то и дело по колено проваливаюсь в кротовые норы. Дверь в кабинет декана женского отделения была закрыта. После некоторой паузы мисс Сазерленд немного сдавленным голосом произнесла:
   — Войдите.
   Декан Брэдшоу все еще был в кабинете и еще более походил на поседевшего студента.
   Мисс Сазерленд раскраснелась, глаза ее сияли изумрудно-зеленым блеском.
   — Это мистер Арчер, Брэд, частный детектив, о котором я тебе говорила.
   Он схватил мою руку и сильно сжал ее.
   — Счастлив познакомиться, сэр. Правда. — Он попытался улыбнуться. — Хотя, учитывая обстоятельства, это, конечно, сомнительное счастье. Я очень сожалею о причине, которая привела вас к нам.
   — Это моя обязанность. — Почему-то получилось, что я стал оправдываться. — Миссис Кинкейд сбежала от мужа, и я должен представить ему какие-то объяснения. Она что-нибудь сказала вам?
   Лицо мисс Сазерленд снова стало озлобленным.
   — Она не вернется к нему. В первую брачную ночь она узнала о нем такое...
   Брэдшоу поднял руку:
   — Подожди, Лаура. То, что она тебе рассказала, имеет довольно интимный характер. Зачем мужу знать об этом? Бедная девочка и так перепугана до смерти.
   — Она боится мужа? В это трудно поверить, — сказал я.
   — Она не стала бы изливать перед вами душу, — искренне воскликнула Лаура Сазерленд. — Как вы думаете, почему бедное дитя воспользовалось чужим именем? Она смертельно боится, что муж выследит ее.
   — Ну, ты слишком драматизируешь, — снисходительно произнес Брэдшоу. — Он не может быть таким чудовищем.
   — Брэд, ты не слышал, что она говорила. Как женщина женщине, она рассказала мне такие вещи, которые я не могу передать даже тебе.
   — Думаю, она лгала, — сказал я.
   — Уверяю вас, нет! Я умею отличать правду от лжи. И прислушайтесь к моему совету: возвращайтесь к ее мужу, где бы он ни был, и скажите ему, что вам не удалось ее найти. Вы поможете ей обрести покой и счастье.
   — Она достаточно спокойна, хотя счастливой ее, конечно, не назовешь. Мне удалось поговорить с ней пару минут.
   Брэдшоу повернулся ко мне:
   — И что она сказала?
   — Ничего существенного. Но она не пыталась в чем-либо обвинять Кинкейда. Более того, всю вину она возлагает на себя. Она сказала, что хочет продолжить образование.
   — Хорошо.
   — Вы позволите ей остаться здесь?
   — Да, мы пересмотрели свое отношение к ее маленькой уловке. Мы считаем, что молодым людям нужно предоставлять свободу действий до тех пор, пока это не ущемляет права других людей. Она может остаться и продолжать пользоваться своим псевдонимом, если ей так удобнее. — И он добавил с академическим смешком: — «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет»^[5], не правда ли?
   — А свои документы она нам передаст, — добавила декан Сазерленд. — Она два года училась в колледже и семестр в университете.
   — А чем она собирается заниматься у вас?
   — Долли специализируется в психологии. Профессор Хагерти говорит, что девушка не без способностей.
   — А откуда это ему известно?
   — Она академический консультант Долли. В частности, Долли серьезно занимается патопсихологией и криминальной психологией.
   Я почему-то вспомнил бороду Чака Бегли и взгляд его темных глаз.
   — А когда вы разговаривали с Долли, она не упоминала человека по имени Бегли?
   — Бегли? — Они посмотрели друг на друга, а потом оба повернулись ко мне. — Кто такой Бегли? — спросила Лаура.
   — Возможно, это ее отец. В любом случае он имеет какое-то отношение к ее бегству. Дело в том, что я не верю в азиатские извращения ее мужа или в чем там она его обвиняла. Он чистый мальчик и глубоко уважает ее.
   — Можете оставаться при своем мнении, — произнесла Лаура Сазерленд с таким видом, как будто я не имел на это права. — Только не совершайте опрометчивых поступков. Долли — чувствительная молодая женщина, и в ее жизни случилось событие, которое потрясло ее очень глубоко. Я думаю, вы поможете им обоим, если не дадите им встретиться.
   — Я с этим полностью согласен, — спокойно добавил Брэдшоу.
   — Вся беда в том, что платят мне за то, чтобы я помог им соединиться. Но тем не менее я обдумаю ваш совет и переговорю с Алексом.

Глава 6

   На стоянке за корпусом я обнаружил профессора Хагерти. Подогнав машину к моей, она сидела на крыле новенького черного «тандерберда».
   — Еще раз привет.
   — Привет, — ответил я. — Вы ждете меня?
   — Возможно, если вы Левша.
   — Я одинаково свободно владею обеими руками.
   — Так и думала. Здорово вы поводили меня за нос.
   — Разве?
   — Я знаю, кто вы. — Она похлопала рукой по сложенной газете, лежавшей на кожаном сиденье. «Миссис Перрин оправдана» — гласил заголовок. — Очень интересно, — продолжила Элен Хагерти. — Заслуга ее вызволения полностью приписывается вам. Единственное, что осталось неясным, как вам это удалось.
   — Я просто говорил правду, и суд, вероятно, поверил мне. Дело в том, что в момент совершения упомянутой кражи в Пасифик-Пойнт миссис Перрин находилась под строгим полицейским надзором в Окленде.
   — За что? Тоже за кражу?
   — Ну, это я не могу вам открыть.
   Она скорчила иронически скорбную гримасу, которая замечательно подчеркивала черты ее лица.
   — Все самое интересное, как всегда, оказывается секретным. Но я могу заверить вас в лояльности. К тому же мой отец — полицейский. Так что залезайте и расскажите мне все о миссис Перрин.
   — К сожалению, не смогу этого сделать.
   — Тогда у меня есть другая идея, еще лучше, — сказала она, сияя своей неестественной улыбкой. — Почему бы вам не заехать ко мне в гости что-нибудь выпить?
   — К сожалению, я очень занят.
   — Сыскная работа?
   — Что-то в этом роде.
   — Но все-таки садитесь. — Теперь это приглашение было подкреплено кокетливым движением тела. — Не будьте таким занудой. Неужели вам хочется, чтобы я почувствовала себя отвергнутой? Кроме всего прочего, нам есть о чем поговорить.
   — Дело миссис Перрин закончено, и теперь оно меня совершенно не интересует.
   — Я имела в виду дело Дороти Смит. Разве не оно привело вас в колледж?
   — Кто вам сказал?
   — Листья нашуршали. Вокруг колледжей всегда растут очень восприимчивые деревья. Их можно сравнить только с посаженными вокруг тюрем.
   — Что вы можете знать о тюрьмах?
   — Это как сказать. Я не солгала вам, когда сказала, что мой отец — полицейский. — По ее лицу скользнуло выражение легкого беспокойства, но она очередной улыбкой тут же согнала его. — У нас с вами много общего. Почему вы мне отказываете?
   — Хорошо. Я поеду за вами, тогда вам не нужно будет отвозить меня.
   — Прекрасно.
   Ездила она с такой же скоростью, с какой и знакомилась, с нервными рывками, внезапными остановками и полным неуважением к правилам уличного движения. К счастью, территория колледжа к этому времени почти полностью обезлюдела, машин тоже не было. Холмы отбрасывали длинные тени, и на их фоне учебные корпуса походили на заброшенные декорации, раскиданные по съемочной площадке.
   Она жила чуть дальше по Футхилл-драйв, на склоне холма, в современном доме из стекла, бетона, металла. Крыши ближайших домов виднелись в четверти мили ниже по склону среди мощных дубовых крон. Из окон гостиной с одной стороны были видны синие горы, сливающиеся с небосводом, с другой — чередой набегающие серые волны океана. На берег опускался туман.
   — Ну как вам мое гнездышко?
   — Превосходное.
   — К сожалению, оно не совсем мое, я его только снимаю, но не теряю надежды стать владелицей чего-то в этом роде. Садитесь. Что будете пить? Я — тоник.
   — И я.
   Пол был выложен кафелем. Мебели в комнате почти не было. Я подошел к одной из стеклянных стен и остановился, оглядывая раскинувшееся передо мной пространство. Во внутреннем дворике на земле валялся мертвый дикий голубь. Его шея все еще переливалась радужными красками. В том месте, где он врезался в стекло, на пыльной поверхности сохранился отпечаток его тела с распростертыми крыльями.
   Я сел в плетеное кресло, принесенное, видимо, с патио. Элен Хагерти подала напитки и устроилась в шезлонге так, что солнце освещало только ее волосы и точеные загорелые ноги.
   — Я тут пока по-походному, — сообщила она. — И за мебелью не посылаю, потому что не могу решить — нужна она мне или нет. Может, ну его к черту, прошлое, и начать все сначала? Как вы думаете, Левша-обманщик?
   — Правильно, называйте меня как угодно, не возражаю. Но чтобы ответить на ваш вопрос, я должен знать ваше прошлое.
   — Ха! Этого не будет никогда. — Она пристально посмотрела на меня и сделала глоток из стакана. — Можете называть меня Элен.
   — Хорошо.
   — Вы говорите как-то формально. Я человек, пренебрегающий условностями, вы, кажется, тоже. К чему же это все?
   — Ну, во-первых, потому что вы живете в стеклянном доме, — сказал я, улыбаясь. — Я так понял, вы здесь недавно.
   — Месяц. Даже меньше. Хотя кажется, что уже давно. Вы первый по-настоящему интересный мужчина, которого я встретила здесь со дня приезда.
   Я пропустил комплимент мимо ушей.
   — А где вы жили раньше?
   — То там, то сям. Когда где. Все преподаватели — бродяги. Но мне это перестает нравиться. Уже хочется оседлого образа жизни. Старею.
   — Ну, этого не скажешь.
   — Вы очень любезны. Но это так. Никогда не стареют мужчины.
   Теперь, достигнув цели, она уже не спешила, а продвигалась дальше очень осторожно. Больше всего я хотел, чтобы Элен остановилась, так как она начинала мне нравиться. Я поставил стакан, она наполнила его с аккуратностью и скоростью профессиональной официантки. Я никак не мог отделаться от неприятного ощущения, что нами обоими движут корыстные Цели.
   После второго тоника она продемонстрировала свои бедра, задрав колено и подтянув ногу к себе. Насколько я мог заметить, и там кожа была гладкой и загорелой. Изящный изгиб ее тела приковывал взгляд. Солнце последней вспышкой перед заходом залило комнату желтоватым светом.
   — Опустить шторы? — спросила она.
   — Не беспокойтесь. Оно скоро сядет. Вы собирались рассказать мне о Долли Кинкейд, она же Долли Смит.
   — Разве?
   — Вы знаете ее. Я так понял, вы — ее академический консультант?
   — И потому вы здесь, не так ли? — насмешливо спросила она.
   — Я заинтересовался вами еще до того, как узнал о ваших взаимоотношениях с Долли.
   — Да ну?
   — Действительно. И потому я здесь.
   — Здесь вы только потому, что я заманила вас волшебным сочетанием «Долли Смит». Кстати, а что она делает в этом колледже? — Она говорила так, словно ревновала к Долли.
   — Я думал, что как раз вы и ответите на это.
   — Правда?
   — Долли говорит очень противоречивые вещи, возможно, почерпнутые из романтических книг.
   — Не думаю. Она романтична, это правда, одна из идеалисток, которые действуют интуитивно. Я это знаю, потому что сама была такой. Но думаю, что у нее есть и какие-то вполне конкретные неприятности, достаточно серьезные.
   — Что она наговорила вам?
   — Она не наговорила. Это была грубая правда. Но к этому мы вернемся чуть позже. — Она сделала легкое движение, словно одалиска в меркнущем свете дня, и закинула ногу на ногу. — Смелы ли вы, Лу?
   — Мужчинам не пристало хвастаться этим.
   — Да вы знаток банальных истин, — произнесла она с едва уловимой зловещей интонацией. — Я хотела бы получить серьезный ответ.
   — Испытайте меня.
   — Попробую. Дело в том... дело в том, что мне нужен мужчина.
   — Это предложение марьяжное, деловое или вы имеете в виду нечто третье?
   — И я думаю, вы бы как раз подошли. Как вы отнесетесь к тому, если я вам скажу, что меня собираются убить в этот уик-энд?
   — Посоветовал бы уехать на эти два дня.
   Она наклонилась ко мне:
   — Вы увезете меня?
   — У меня дела.
   — Если вы имеете в виду маленького Алекса Кинкейда, то я заплачу вам больше, чем он. Не говоря уже о дополнительных льготах, — как бы между прочим добавила она.
   — Как выясняется, эти самые листья нашуршали вам немало. Или Долли с вами была очень откровенной.
   — Достаточно. Я могла бы рассказать вам такое об этой девочке, что у вас волосы встанут дыбом.
   — В чем же дело? Всегда мечтал иметь на голове «ежик».
   — К чему? Вам пока нечем заплатить за мои сведения. Вы даже не относитесь ко мне всерьез. А я, между прочим, не привыкла к отказам.
   — Дело совершенно не в вас. Просто я флегматик. Но как бы там ни было, я вам не нужен. Вы и без меня можете уехать на все четыре стороны — в Мексику, Лос-Анджелес или в пустыню. У вас прекрасная машина.
   — Я слишком издергана, чтобы куда-нибудь ехать.
   — Испуганы?
   Она кивнула.
   — По вашему виду этого не скажешь.
   — Внешность обманчива. К тому же это единственное, что у меня есть.
   Она замкнулась, лицо потемнело. Может быть, потому, что скрылось солнце. Лишь ее волосы, казалось, еще хранили его свет. Сумерки опускались на горы, и силуэт Элен отчетливо вырисовывался на их фоне.
   — Кто хочет убить вас?
   — Я не знаю точно, меня шантажируют.
   — Каким образом?
   — По телефону. Я не могу узнать голос. Даже не могу сказать, мужчина это или женщина. — Она вздрогнула.
   — А почему кому-то потребовалось вас шантажировать?
   — Не знаю. — Она отвернулась.
   — Ну, педагоги время от времени попадают в такие ловушки. Обычно это не очень серьезно. Вы тут ни с какими местными психами не общались?
   — Я вообще никого не знаю из местных жителей. Ну, кроме коллег по колледжу, естественно.
   — А из ваших студентов никто не обладает повышенной возбудимостью?
   Она покачала головой:
   — Нет, это другое. Это — серьезно.
   — Откуда вы знаете?
   — Чувствую.
   — Это имеет какое-то отношение к Долли Кинкейд?
   — Может быть. Не знаю. Все это слишком сложно.
   — Так расскажите мне об этих сложностях.
   — Все началось очень давно. Еще в Бриджтоне.
   — Бриджтоне?
   — Я родилась там и выросла. В этом городе все и случилось. Я сбежала оттуда, но разве можно сбежать от собственных снов? До сих пор вижу улицы Бриджтона в своих кошмарах. И голос по телефону, грозивший меня убить, был оттуда, из Бриджтона. Голос из прошлого.
   Она потеряла контроль над собой и, захваченная властью воображения, погружалась в бездонную пропасть своих кошмаров. Что-то в ее речи было неестественным. Я так и не мог понять, можно ли к ней относиться серьезно.
   — Вы уверены, что это не плод ваших фантазий?
   — Не знаю, — ответила она. — Единственное, что я знаю, Бриджтон для меня — символ смерти. Кстати, я всегда знала, что этот город погубит меня.
   — Города не могут быть убийцами.
   — Вы его не знаете. Он вполне преуспел в этом деле.
   — Где это?
   — Иллинойс. К югу от Чикаго.
   — Вы сказали, что там все и случилось. Что вы имели в виду?
   — Нечто очень важное, но когда я узнала об этом, все уже было кончено. Однако я не хочу обсуждать это.
   — Тогда я мало чем могу вам помочь.
   — А я не верю, что вы собирались это сделать. Вам просто надо выкачать из меня нужные сведения.
   Это было правдой. Она меня мало волновала, а если и волновала, то не так, как бы ей этого хотелось. К тому же я не очень ей доверял. Казалось, в ее очаровательном теле уживались два противоположных существа — одно чувствительное и искреннее, другое — жесткое и агрессивное.
   Она встала и подошла к стеклянной стене, обращенной к горам. Теперь они стали сиреневыми и бледно-лиловыми с темными сгустками синевы, скопившимися в расщелинах и ущельях. Все стало синим — горы, небо, город внизу.
   — Синий час, — произнесла она про себя. — Когда-то я любила это время больше всего. А теперь у меня такое ощущение, будто оно предвещает мою агонию.
   Я встал и подошел к ней.
   — Вы слишком поддаетесь фантазиям.
   — Как много вы знаете обо мне.
   — Я же вижу, что вы интеллигентная женщина. Так поступайте же соответственно. Если боитесь — уезжайте или оставайтесь, но примите меры. Обратитесь в полицию.
   — Вы даете замечательные советы, лишь бы не ввязываться самому. Я уже обращалась в полицию вчера после очередного телефонного звонка. Шериф прислал полицейского, который объяснил, что такие звонки не редкость и занимаются этим обычно подростки.
   — А это не может быть подросток?
   — Не думаю. Хотя полицейский и сказал, что они зачастую изменяют голоса до неузнаваемости. Он просил меня не беспокоиться.
   — Ну так и не беспокойтесь.
   — Стараюсь, но ничего не получается. Я боюсь, Лу. Останьтесь со мной!
   Она повернулась и прижалась ко мне. Но, кроме жалости, я ничего не испытывал. Я был ей нужен, и она пустила в ход свое тело, чтобы заполучить меня.
   — Мне надо ехать, — произнес я. — Я с самого начала сказал, что у меня дела. Заеду потом.
   — Большое спасибо!
   Она отпрянула от меня с такой силой, что ударилась о стекло, и я вспомнил о разбившейся птице.