Макдональд Росс. Кровавый след на песке

   — Какая именно сережка?
   — Маленькая круглая перламутровая сережка. Она была сделана в форме спасательного круга с дыркой посередине, с надписью «Малибу, США». Дьявольщина заключалась в том, что... что другая такая же сережка висела в се ухе.
   — Как к вам она попала?
   — Я ее просто поднял, — ответил он, — и собирался отдать ей. Нашел возле бассейна, — прибавил он после небольшой паузы.
   — В то же утро?
   — Да. До того, как я узнал о ее смерти. Этот Марфельд и другие полисмены подняли большой шум из-за, этого. Думаю, они считали, что вопрос решен, но я доказал свое алиби. — Он издал звук — не то фырканье, не то стон. — Как будто я мог поднять руку на Габриэль, причинить ей боль!
   — Вы любили ее, Джозеф?
   — Я не говорил этого.
   — Хотя это так, правда?
   Он облокотился о стойку, подпер рукой подбородок, будто стараясь придать устойчивость голове, чтобы лучше думать.
   — Я мог в нее влюбиться, — признался он, — если бы мне представилась такая возможность. Только между нами пролегла пропасть. Она была американка, наполовину испанского происхождения. И она в общем-то никогда не смотрела на меня как на человека.
   — Такое отношение могло послужить поводом для убийства.
   Я наблюдал за его лицом. Оно вытянулось, но он не проявил никаких других признаков волнения. Его худые щеки, оттопыренные губы напоминали вырезанную и отполированную маску, которую он держал на ладони.
   — Вы сами не убивали ее, Джозеф?
   Он поморщился, но не от удивления, а как будто я разбередил ему старую рану. Он печально покачал головой.
   — Я бы не позволил и волосу упасть с ее головы, и вы это знаете.
   — Ладно, не будем больше говорить об этом. Забудем про это.
   — Я не желаю забывать этого. Вы либо заберете свои слова назад, либо уходите отсюда.
   — Хорошо, я беру свои слова обратно.
   — Вам вообще не стоило бы этого говорить. Она была моим другом. Я думал, что и вы относитесь ко мне дружественно.
   — Простите, Джозеф. Но я обязан задавать такие вопросы.
   — Почему вы обязаны? Кто вас заставляет? Вы должны быть осторожными в своих высказываниях о том, кто тут что сделал. Знаете, что сделал бы Тони Торрес, если бы думал, что я убил его девочку?
   — Убил бы вас.
   — Точно. Он пригрозил убить меня, когда меня выпустили из полиции. Единственное, что я мог сделать, — это убедить его, что не виноват. Его одолевают навязчивые мысли, которые пристают к нему как репейник. И он сохранил еще немало необузданной силы.
   — Как и все мы.
   — Я понимаю мистер Арчер. Чувствую по себе. Но у Тони этого больше, чем у других. В молодости он убил человека просто кулаками.
   — На ринге?
   — Не на ринге, и это не было несчастным случаем. Однажды он позвал меня в свою комнату, напился мускателя и рассказал эту историю.
   — Когда это было?
   — Пару месяцев назад. Думаю, эта история не давала ему покоя. Понимаете, мать Габриэль была такой женщиной... Он убил мужчину, с которым она путалась, и она ушла от него. У того мужчины был нож, поэтому судья во Фресно решил, что это было сделано в порядке самозащиты, но Тони винил себя. Потом он связывал это с Габриэль и говорил, что случившееся с ней было Божьей карой для него. Тони очень суеверен.
   — Вы знаете его племянника Лэнса?
   — Да, знаю. — По тону голоса Джозефа можно было понять, что он относится к нему отрицательно. — Когда-то он занимал мое нынешнее место, несколько лет назад, а я начинал работать в закусочной. Я слышал, что теперь он большая шишка. В это трудно поверить. Он был настолько ленив, что не мог даже как следует выполнять обязанности спасателя, дядя то и дело подменял его. Обычно уборку проводил Тони, а Лэнс занимался своими замысловатыми прыжками в воду.
   — Как к нему относится Тони теперь?
   Джозеф поскреб свою густую шевелюру.
   — Наконец он его раскусил. Я бы сказал, он почти ненавидит его.
   — До такой степени, что способен убить?
   — Что значит весь этот разговор об убийствах, мистер Арчер? Кого-нибудь убили?
   — Я вам скажу, если вы умеете хранить секреты.
   — Я умею хранить секреты.
   — Вижу, что умеете. Вашего приятеля Лэнса вчера ночью застрелили.
   Он не поднял взгляда от стойки.
   — Никаким приятелем он мне не был. Для меня он был никто.
   — Но он много значил для Тони.
   Тобиас медленно покачал головой.
   — Мне не стоило бы говорить то, что я сказал о Тони. Он кое-что такое сделал, когда был молод и неуравновешен. Но он не сделает такой вещи опять. Он не тронет и мухи, если она его не кусает.
   — Либо одно, либо другое, Джозеф. Вы сказали, что он ненавидит Лэнса.
   — Я сказал: почти.
   — Почему он его ненавидел?
   — У него были для этого причины.
   — Какие, например?
   — Не буду говорить, если вы собираетесь использовать информацию против Тони. Этот Лэнс не годился даже для того, чтобы завязать шнурки на своих ботинках.
   — Вы же предположили, что Тони мог бы его застрелить.
   — Я нет. Это ваши домыслы, — упрямо ответил он.
   Я настойчиво повторил:
   — Вы сказали, что у него были причины. Что это были за причины?
   — Например, Габриэль, — сказал он, глядя в пол. — Она начала гулять с Лэнсом, когда была еще девчонкой и посещала школу. Она сама мне об этом говорила. Он научил ее пить и делать кое-что другое. Если Тони пристрелил этого прохвоста, то сослужил людям хорошую службу.
   — Может быть, но не себе. Все это рассказывала вам Габриэль?
   Он кивнул в знак согласия, и его унылая тень кивнула вместе с ним.
   — Были ли у вас интимные отношения с ней?
   — Никогда не было такого, что вы имеете в виду. Она относилась ко мне так, как будто я был бесчувственный чурбан. Бывало, она мучила меня всеми этими своими рассказами... чему он ее научил. — Он поперхнулся. — Думаю, она не понимала, что терзает меня. Просто не догадывалась, что у меня тоже есть чувства.
   — Вам свойственны глубокие чувства.
   — Это верно. Иногда они просто захлестывают меня. Как тогда, например, когда она рассказывала мне, чего он хотел от нее. Он хотел, чтобы она поехала с ним в Лос-Анджелес и жила с ним в гостинице, а он бы приводил к ней мужиков. Тут я взорвался и рассказал об этом Тони. Тогда-то он и порвал с Лэнсом, помог уволить его отсюда и выгнал из своего дома.
   — Габриэль уехала с ним?
   — Нет, она этого не сделала. Я думал, если его не будет поблизости, то она исправится. Но оказалось, что она слишком далеко зашла. Он безвозвратно развратил ее.
   — Что случилось с ней после этого?
   — Послушайте, мистер Арчер, — сказал он довольно напряженным голосом, — вы можете накликать на меня беду. В мои обязанности не входит шпионить за членами клуба.
   — Не хотите потерять это место?
   — Дело не в этом месте. Я могу найти и другое. Но у меня могут быть серьезные неприятности.
   — Виноват. Я не хотел пугать вас. Думал, вы сами хотели оказать мне услугу.

Глава 23

   Он взглянул вверх, на свет. Лицо его не отражало вроде бы никакой внутренней нравственной борьбы. Но я чувствовал растущую в нем напряженность.
   — Габриэль мертва. Какой смысл в том, что я буду о ней говорить?
   — Есть ведь и другие девушки, с ними может случиться то же самое.
   Его молчание затягивалось. Наконец он прервал паузу:
   — Я не такой трус, как вы думаете. Я пытался кое-что сказать полицейским, когда они допрашивали меня по поводу сережки. Но они не захотели слушать.
   — Что слушать?
   — Я должен об этом сказать, и я скажу это. Габриэль фактически каждый день повадилась ходить в одну из кабинок и проводить там час или около того.
   — Одна?
   — Вы понимаете, что нет.
   — Кто же был с ней, Джозеф?
   — С ней уединялся мистер Графф.
   — Вы уверены в этом?
   — Абсолютно. Вы мало что знаете о Габриэль. Она была молода и глупа, гордилась, что такой мужчина, как Графф, мог проявлять к ней интерес. К тому же она просила меня выручить ее и брать заказы в других кабинках, когда... она была занята другим делом. Она не стыдилась, что я знал об этом, — горько прибавил он. — Она скрывала это от миссис Лэмб, старалась, чтобы та не узнала.
   — Встречались ли они когда-нибудь здесь ночью? — спросил я. — Графф с Габриэль?
   — Может быть, и встречались. Не знаю. Тогда я не работал по ночам.
   — Она была в клубе в ту ночь, когда ее убили, — заметил я. — Это известно.
   — Откуда это известно? Тони обнаружил ее на пляже.
   — Из-за сережки, которую вы нашли. Где именно вы ее подобрали?
   — В галерее перед кабинками. Но она могла обронить ее там в другое время.
   — Не думаю, если на ней все еще была надета другая такая же сережка. Вы убеждены, что та сережка была на ней, или же вы слышали об этом от кого-то другого?
   — Я знаю об этом с полной определенностью. Я видел ее своими собственными глазами. Когда они меня допрашивали, то повели меня вниз, где лежало ее тело. Они выдвинули ящик и велели мне посмотреть на нее. Я увидел маленькую белую сережку в ее ухе.
   На его глаза навернулись слезы цвета синих чернил. Воспоминания нанесли ему сильный удар. Я сказал:
   — Значит, незадолго до убийства она была в клубе. Если девушка теряет одну сережку, она не станет носить другую. А это значит, что у Габриэль даже не было времени, чтобы заметить эту пропажу. Вполне может быть, что она потеряла ее как раз в тот момент, когда ее убивали. Я хочу, Джозеф, чтобы вы показали мне, где нашли сережку.
   Снаружи заря окрасила светом восточный небосклон. Редкие звезды таяли в утренней заре, как снежинки, падающие на теплый камень. Под свежим утренним ветерком поверхность бассейна рябила, как замкнутый кусочек моря.
   Тобиас провел меня вдоль галереи примерно до середины бассейна. Мы прошли мимо закрытых дверей около полдюжины кабинок, включая ту, что принадлежит Граффам. Я заметил, что походка Тобиаса утратила пружинистость. Его кеды печально шлепали по бетону. Он остановился и повернулся ко мне:
   — Это было как раз вот здесь. Я обнаружил сережку вот на этой маленькой решетке. — В небольшом углублении в бетоне виднелась круглая частая решетка из проволоки, закрывавшая сток. — Кто-то из шланга поливал пол в галерее и смыл сережку в этот сток. Я случайно заметил ее, когда она блеснула.
   — Откуда вы знаете, что кто-то поливал пол из шланга вдоль галереи?
   — Еще были видные мокрые пятна.
   — Не знаете, кто это мог делать?
   — Кто угодно, любой человек, который работал около бассейна. Или любой из членов клуба. Никогда не узнаешь, что могут сделать члены клуба.
   — Кто в то время работал у бассейна?
   — Я и Габриэль, главным образом, а также Тони и спасатель. Хотя нет, как раз в то время спасателя не было... До тех пор, пока я не занял это место летом. Спасателя заменяла мисс Кэмпбелл.
   — Была она здесь в то утро?
   — Думаю, что была. Да, я припоминаю, она была здесь. К чему вы клоните, мистер Арчер?
   — Хочу выяснить, кто же убил Габриэль, почему, где и как.
   Он прислонился к стене, подняв плечи. Его глаза и губы выделялись на фоне черно-базальтового лица.
   — Ради Бога, мистер Арчер, не собираетесь ли вы опять указать своим пальцем на меня?
   — Нет, я хотел бы только знать ваше мнение. Я думаю, Габриэль убили в клубе, может быть, как раз на этом месте. Убийца оттащил ее на пляж, или она сама доползла туда. Остался кровавый след, который надо было смыть. Одна сережка слетела, но ее не смыло.
   — За маленькую сережку не уцепишься.
   — Конечно, нет, — согласился я.
   — Вы думаете, что это сделала мисс Кэмпбелл?
   — Именно это я и хотел у вас узнать. Были ли у нее к тому причины, какие-то побуждения?
   — Может быть, и были. — Он облизал губы. — Она сама нацелилась на мистера Граффа, но он не реагировал.
   — Вам сказала об этом Габриэль?
   — Она сказала мне, что мисс Кэмпбелл ревнует ее. Она могла бы и не говорить этого. Я и сам все видел.
   — Что же вы видели?
   — Какими злобными взглядами они глядели друг на друга всю ту весну. Они все еще оставались в каком-то смысле подругами, вы знаете, как это бывает у девушек, но уже не нравились друг другу так, как раньше.
   Потом, сразу же после этого события, сразу после дознания, мисс Кэмпбелл снимается с места и уезжает в неизвестном направлении.
   — Но она вернулась.
   — Она вернулась, когда прошло больше года, когда все улеглось. Впрочем, она по-прежнему проявляла большой интерес к этому делу. Прошлым летом задавала мне массу вопросов. Она придумала версию о том, что вместе с сестрой Риной собирается писать статью в журнал, но думаю, что на самом деле интерес их объяснялся другим.
   — Какого рода вопросы они задавали вам?
   — Не помню, — устало сказал он. — Думаю, примерно такие же, что и вы. Вы задали мне уже не меньше миллиона вопросов.
   — Вы сказали ей о сережке?
   — Может быть, и сказал. Разве это имеет значение? — Он оттолкнулся от стены, побрел вдоль галереи, посмотрел на светлеющее небо. — Мне надо пойти домой и немного поспать, мистер Арчер. В девять утра надо приступить к работе.
   — Я думал, вы никогда не устаете.
   — У меня подавленное настроение. Вы всколыхнули многое из того, что я хотел забыть. В общем, вы заставили меня пережить много неприятных минут.
   — Простите. Я тоже устал. Впрочем, все это будет оправдано, если удастся раскрыть убийство.
   — Разве? Предположим, вам удастся это сделать. И что будет дальше? — Его лицо выглядело печальным в сером свете, а в голосе звучала прежняя горесть. — Случится то же, что было раньше. Полисмены возьмут это дело в свои руки и все прикроют, ничего из этого не выйдет, никого не арестуют.
   — Значит, раньше было так?
   — Я же говорю вам, что так и было. Когда Марфельд понял, что он не может упечь меня, то сразу же потерял интерес к этому делу. Ну, и я тоже потерял к нему интерес.
   — Я пойду дальше Марфельда, если будет нужно.
   — Ну, и что толку? Для Габриэль это слишком поздно, и для меня тоже. Для меня это всегда было слишком поздно.
   Он повернулся и пошел прочь от меня. Я спросил его вдогонку:
   — Хотите, я вас подвезу?
   — У меня своя машина, — бросил он через плечо с достоинством.

Глава 24

   Мне бы надо было провести эту беседу получше. Я подошел к краю бассейна — последний участок вечера, ощущая в груди утреннее биение сердца, когда остывшая кровь вяло бежит по жилам. С океана дул легкий ветерок. Он увлекал на запад туман, который клубился и переливался, как катаракта, и уходил в неизвестность. Кое-где открывались просветы, через которые виднелись куски океана цвета черного гранита.
   Наверное, я увидел и узнал о случившемся еще до того, как осознал этот факт. Неподалеку от берега в воде покачивался кусок черного топляка с пучком корней на одном конце. Предмет двигался медленно, рывками, подталкиваемый чередой разбивающихся о берег волн. Отростки показались мне слишком гибкими, чтобы быть сучьями бревна. Очередная волна выбросила предмет на влажный коричневый песок. Я напряг зрение: то было вовсе не бревно, а человек в темном подпоясанном пальто. Он лежал ничком.
   Калитка в заборе была закрыта на замок. Я поднял указатель «Не бегать» с тяжелым бетонным основанием и стукнул им по замку. Калитка распахнулась. Я спустился по бетонным ступенькам и перевернул Карла Штерна на спину. На его лбу образовалась глубокая вмятина: он ударился или его ударили тяжелым предметом. Рана на его горле зияла беззубой пастью, беззвучно вопиющей о помощи.
   Я медленно побрел к своей машине. Арендованный автомобиль Штерна с массой хромированных деталей оказался припаркованным возле проволочного забора. Ветровое стекло, приборная панель и переднее сиденье были забрызганы кровью. Кровь была и на лезвии ножа, который валялся на коврике. Он был похож на нож Штерна.
   Я не притронулся ни к чему. Смерть Штерна меня не касалась. Я автоматически доехал до дома и лег спать. Мне снился мужчина, который одиноко живет в краю рассыпающихся камней. Он без особой пользы тратит массу времени на то, чтобы сообразить, как располагались рассыпавшиеся камни в памятниках и зданиях, когда они были целы, и может руководствоваться только самими обломками. Ему припоминается какое-то устное предание о том, что когда-то там стоял город. И еще более неясное сказание или, может быть, сон, приснившийся во сне, о том, что построившие этот город люди или их потомки собираются когда-нибудь его восстановить. И ему хочется присутствовать при завершении работ.

Глава 25

   В половине восьмого меня разбудили звонком из бюро обслуживания.
   — Поднимайтесь и сияйте, мистер Арчер!
   — Разве я могу сиять? Я как в тумане. Я лег спать примерно час назад.
   — А я еще вообще не ложилась. И к тому же вы могли бы отменить свой заказ.
   — Вот теперь я его отменяю, навсегда. — Я находился в таком редком настроении измотавшегося человека, когда либо все представляется в смешном свете, либо хочется плакать в зависимости от того, в каком положении находится ваша голова. — А теперь повесьте трубку, черт возьми, и дайте мне поспать. Это жестокое и непривычное наказание.
   — Ба, но утро сулит столько сюрпризов! — Ее секретарский инстинкт подсказал, как лучше поступить. — Минуточку, не вешайте трубку. Вам была пара междугородных звонков, оба из Лас-Вегаса. Первый без двадцати два ночи, молодая дама вроде бы очень жаждала поговорить с вами, но не захотела назвать себя. Она сказала, что позвонит еще раз, но не позвонила. Понятно? Второй звонок раздался в четверть четвертого. Звонил доктор-практикант Энтони Ривз из больницы «Мемориал» и сообщил, что говорит по поручению больного по фамилии Джордж Уолл, который был подобран в аэропорту с ранениями головы.
   — В аэропорту в Вегасе?
   — Да. Говорит ли это вам о чем-нибудь?
   Я почувствовал большое облегчение на душе, потом сообразил, что мне надо выползать из кровати и отправляться в международный аэропорт и садиться в самолет.
   — Вера, вы не закажете мне билет?
   — На ближайший самолет до Вегаса?
   — Точно.
   — Был и еще один звонок вчера после обеда. Звонил мужчина по фамилии Мерсеро из службы дорожного контроля. Он сказал, что «ягуар» зарегистрирован на имя Лэнса Леонарда. Это тот самый актер, которого застрелили вчера ночью?
   — Это уже попало в утренние газеты?
   — Вероятно. Я-то услышала по радио.
   — Что еще вы слышали?
   — Больше ничего. Это был краткий бюллетень-молния.
   — Нет, — ответил я на ее вопрос. — Это другой человек. Как, вы сказали, его фамилия?
   — Я забыла. — Она была жемчужиной среди других женщин.
   Около десяти часов утра я уже разговаривал с доктором Энтони Ривзом в комнате больницы в штате Южная Невада. Он работал в ночную смену в отделении скорой помощи и провел предварительное обследование Джорджа Уолла, которого привезли помощники шерифа. Они обнаружили его на посадочной площадке аэродрома «Маккарэн», где он бродил как невменяемый. У него была рассечена щека, пробит череп и, возможно, сотрясение мозга. Джордж нуждался в абсолютном покое, по крайней мере, в течение недели и может быть госпитализирован на целый месяц. Ему нельзя ни с кем видеться.
   Было бессмысленно спорить с молодым доктором Ривзом, на чьих губах еще не обсохло молоко. Я отправился на поиски сердобольной сестры и, в конце концов, нашел невысокую рыженькую толстушку в белом колпачке медицинских работников Лос-Анджелеса, на которую произвел впечатление мой старый значок специального помощника шерифа. Под его воздействием она провела меня в отдельную комнату с надписью на двери «Посетители не допускаются». В комнате находился один Джордж, он спал. Я пообещал не тревожить его.
   Занавески на окнах были тщательно задернуты, свет в комнате не горел. Было сумрачно, и я едва различил белую забинтованную голову Джорджа на подушке. Я сел в кресло, которое стояло между его кроватью и другой, которая пустовала. Дышал он тихо и размеренно. Я и сам чуть не заснул под его сопение.
   Из дремоты меня вывел крик боли. Сначала я подумал, что кричал Джордж, но это оказался человек за стеной. Он опять громко закричал.
   Джордж пошевелился, застонал и сел, подняв обе руки к своему забинтованному лицу. Он покачнулся и чуть не упал с кровати. Я поддержал его за плечи.
   — Полегче, приятель.
   — Отпустите меня. Кто вы такой?
   — Арчер, — ответил я. — Представитель знаменитой медсестры Флоренс Найтингейл.
   — Что со мной случилось? Почему я ничего не вижу?
   — Вы стянули повязку на глаза. А здесь и так темно.
   — Где здесь? В тюрьме? Я нахожусь в тюрьме?
   — Вы находитесь в больнице. Разве не помните, что попросили доктора Ривза позвонить мне по междугородному?
   — Боюсь, не помню. Который сейчас час?
   — Сегодня — субботнее утро, скоро будет девять.
   Эти сведения произвели на него сильное впечатление. Он лег на спину, спокойно полежал некоторое время, затем спросил озадаченным тоном:
   — Кажется, у меня пропал целый день.
   — Успокойтесь. Вы же не хотите, чтобы этот день повторился.
   — Я сделал что-нибудь не то?
   — Я не знаю, что вы сделали. Джордж, вы задаете слишком много вопросов.
   — Вы слишком легко бросаете меня, не так ли? — В нем нарастало чувство неловкости. — Думаю, я выглядел круглым идиотом.
   — Время от времени то же самое происходит с каждым из нас. Но ваша мысль правильная.
   Он стал нащупывать шнур выключателя у изголовья кровати, нашел его и дернул. Поправляя пальцами бинты на своем лице, он поглядывал на меня сквозь открывшиеся щели. Ниже повязки его распухшие губы высохли и потрескались. Он сказал с каким-то ужасом в голосе:
   — Этот мопс в пижаме... Это он меня так разукрасил?
   — Частично он. Джордж, когда вы его видели в последний раз?
   — Вы должны это знать, вы были вместе со мной. Что вы имеете в виду, когда говорите «частично»?
   — Ему помогали.
   — Кто помогал?
   — Разве вы не помните?
   — Кое-что припоминаю. — Он говорил с детской неуверенностью. Физические и моральные потрясения основательно сбили с него спесь. — Это был какой-то кошмар. Это была какая-то мешанина из старых фильмов, которая вроде бы раскручивалась в моей голове. Только с той разницей, что я сам тоже был участником событий. Какой-то человек с пистолетом преследовал меня. Кадры все время менялись... Этого не могло быть на самом деле.
   — Но так оно и было в действительности. Вы ввязались в ссору с охранниками компании на студии Саймона Граффа. Значит что-либо для вас имя Саймон Графф?
   — Да, значит. Я лежал в кровати в каком-то паршивом домишке в Лос-Анджелесе, и кто-то, разговаривая по телефону, упомянул это имя. Тогда я встал, вызвал такси и попросил водителя отвезти меня к Саймону Граффу.
   — Джордж, по телефону разговаривал я, в своем доме.
   — Был ли я в вашем доме?
   — Вчера. — Его память, кажется, функционировала в удобном для него режиме. Я не сомневался в его искренности, но меня это раздражало. — Вы также прихватили мой дерьмовый темно-серый костюмчик, принадлежавший мне. Он, кстати, обошелся в сто двадцать пять долларов.
   — Правда? Виноват, сожалею об этом.
   — Вы еще более пожалеете, когда получите от меня счет. Но оставим это. Как вы добрались со студии Граффа в Вегас? И что делали с тех пор?
   Его налитые кровью глаза совершенно не отражали потуги памяти что-то отыскать среди отрывков воспоминаний.
   — Мне кажется, что я летел на самолете. Может это быть?
   — Так же, как и многое другое. Это был самолет компании или частный самолет?
   После долгого молчания он сказал:
   — Должно быть, частный. В нем было всего два человека, я и другой парень. Думаю, это был тот же самый человек, который гонялся за мной с пистолетом. Он сказал мне, что Эстер находится в опасности и что ей нужна моя помощь. Потом я потерял сознание или что-то со мной случилось. А затем я шел по улице, и перед моими глазами сверкало много вывесок. Я вошел в ту гостиницу, где она должна была находиться, но она уже ушла оттуда и служащий не знал, куда. — Какая гостиница?
   — Не уверен, что помню. Вывеска была сделана в форме винного бокала или стакана для коктейля «Мартини». Может быть, «Драй Мартини»? Может такое быть?
   — В городе есть такая гостиница. Когда вы там были?
   — Когда-то в течение ночи. Я совершенно потерял счет времени. Остаток ночи, видимо, провел в поисках ее. Видел некоторых девушек, которые похожи на нее, но ее не было. Я все время терял сознание и приходил в себя уже в другом месте. Это было ужасно, в глаза светил яркий свет, вокруг толкались люди. Они думали, что я пьян. Даже полицейский решил, что я пьян.
   — Забудьте об этом, Джордж. Все это позади.
   — Я не могу забыть об этом. Эстер в опасности. Разве не так?
   — Конечно, она может быть в опасности. Я не знаю. И о ней забудьте тоже. Неужели не можете этого сделать? Влюбитесь срочно в какую-нибудь сестру. С вашими данными — и победителя, и побежденного — уж в медсестру-то всегда можете влюбиться и жениться на ней. И, кстати, лучше ложитесь, а то сестра выдаст нам обоим.
   Вместо того чтобы лечь, он выпрямился еще большие, спина его ссутулилась. Из щели между бинтами на меня пристально смотрели его покрасневшие глаза.
   — С Эстер что-то произошло. Вы не хотите мне об этом сказать.
   — Не говорите глупостей, малыш. Успокойтесь. Вы и так доставили мне много хлопот.