— Старая вонючая лужа, я тебя не боюсь!
   Ее профиль выдавался вперед, на светлом Лице блестели черные глаза. Она услышала, как я подходил к ней, съежилась, закрыв рукой лицо.
   — Оставьте меня в покое. Я не вернусь туда. Я скорее умру.
   — Где вы пропадали весь день?
   Ее влажные черные глаза выглядывали из-под руки.
   — Вас это не касается. Уходите.
   — Думаю, мне надо остаться с вами.
   Я сел рядом с ней на уплотненный песок, так близко, что коснулся ее. Она отпрянула от этого соприкосновения, но не отошла. Ее черноволосая неухоженная голова неожиданно повернулась ко мне. И она произнесла своим обычным голосом:
   — Хелло.
   — Здравствуйте, Изабель. Где вы пропадали весь день?
   — Преимущественно на пляже. У меня возникло настроение совершить длительную прогулку. Маленькая девочка дала мне мороженое, но заплакала, когда я взяла его у нее. Я — старая ведьма. Но это было все, что я съела за весь день. Я обещала ей выслать чек, но боюсь идти домой. Там может оказаться этот мерзкий старик.
   — Какой мерзкий старик?
   — Тот самый, который стал ухаживать за мной, когда я приняла сонные таблетки. Я видела его, когда потеряла сознание. Из его рта пахло гнилью, как от отца, когда он умер. И вместо глаз у него были черви. — Она что-то замурлыкала себе под нос.
   — У кого были такие глаза?
   — У старого посланца смерти с длинной белой нечищеной бородой. — У нее было безобразное и неопределенное настроение. Она еще не слишком свихнулась, чтобы не понимать, что она несет, просто «поехала по фазе», раз начала такое говорить. — Он начал за мной ухаживать, но я очень устала. И вот вам, утром я была опять на старом месте с теми же разгоряченными и хладнокровными бегающими людьми. Что мне делать? Я боюсь воды. Мне невыносима сама мысль о насильственных путях, а сонные таблетки не помогают. Они просто выкачивают вас, заставляют ходить взад и вперед, пить кофе, и вот вы опять на старом месте.
   — Когда вы пытались принимать сонные таблетки?
   — О, очень давно, когда отец заставил меня выйти замуж за Саймона. Я любила тогда другого мужчину.
   — Кларенса?
   — Он был единственным, кого я когда-либо любила. Клар был так ласков со мной.
   Стена тумана закрыла черту пенящейся воды и приблизилась к нам вплотную. Прибой шумел в тумане, как разозлившийся посетитель. Я не знал, что мне делать — смеяться или плакать. Я посмотрел на ее лицо, которое близко склонилось ко мне — бледный призрак с двумя большими темными глазницами, отнюдь немолодое, но в туманную ночь оно больше чем когда бы то ни было выглядело лицом ребенка, а не женщины. Заблудившийся ребенок, который заблудился и погиб, пытаясь найти дорогу.
   Голова Изабель легла на мое плечо.
   — Я запуталась, — устало сказала она. — Весь день пыталась найти в себе мужество броситься в воду. Что мне делать? Я не могу вечно оставаться в комнате.
   — Самоубийство, согласно религии, грех.
   — Я совершала более тяжкие грехи.
   Теперь туман окутал нас со всех сторон, и мы оказались в среде, состоявшей из воздуха, воды и холода, пропитанного запахом рыбы. Наш мир превращался в преддверие ада, где можно было говорить что хочешь. Изабель Графф сказала:
   — Я совершила самый тяжкий грех. Они были вместе на свету, а я находилась в темноте. Затем свет резанул мне глаза, как осколок стекла, но я видела, куда надо стрелять. Я выстрелила ей в пах, и она умерла.
   — Это произошло в вашей кабинке?
   Она слабо кивнула. Я скорее почувствовал этот кивок, нежели увидел его.
   — Я застала ее там с Саймоном. Она доползла сюда и здесь, на пляже, умерла. Нахлынули волны и унесли ее. Я бы хотела, чтобы они унесли и меня.
   — Что случилось с Саймоном в ту ночь?
   — Ничего. Он убежал. Чтобы делать то же самое на следующий день, потом опять и опять. Он пришел в ужас, когда я вышла из своей кабины с пистолетом в руке. Именно его я и хотела застрелить, но он улизнул в дверь.
   — Где вы взяли пистолет?
   — Это был пистолет Саймона. Он хранил его в закрывавшемся на ключ ящике. Он сам научил меня из него стрелять, на этом самом пляже. — Она дрожала под моей рукой, обнимавшей ее. — Что вы думаете обо мне теперь?
   Мне не пришлось ей отвечать. Где-то над нашими головами раздался голос, зовущий настойчиво: «Изабель! Изабель!»
   — Как это? Не позволяйте им захватить меня. — Она повернулась и сжала мою руку. Ее руки были холодны, как лед.
   Голос, шаги и свет фонаря спускались одновременно по бетонным ступенькам. Я встал и пошел им навстречу. В тумане показалась неясная фигура. Это был Графф. Лучом фонарика он шарил по пляжу. Длинное, тонкое дуло пистолета торчало из другой его руки. Но я уже взял наизготовку свой револьвер.
   — Графф, вы — на мушке. Бросьте оружие прямо перед собой.
   Его пистолет мягко шлепнулся в песок. Я нагнулся и поднял его. Это был немецкий «вальтер» старой модели 22-го калибра со сделанной по заказу рукояткой, которая была слишком маленькой для моей руки. Пистолет был заряжен. Он мог легко выстрелить, я поставил на предохранитель и сунул пистолет под пояс.
   — Фонарь тоже отдайте мне.
   Он подал мне фонарь. Я осветил его и на мгновение застал выражение его лица врасплох: рот скривился, в глазах таился испуг.
   — Я слышал голос жены. Где она?
   Я направил луч света вдоль пляжа. Изабель Графф кинулась бежать. Перед ней в сером тумане дергалась черная огромная тень. Как будто ее увлекала вперед фурия, превратившая ее в пигмея, мучившая и передразнивавшая ее движения.
   Графф опять громко позвал и побежал за ней. Я последовал за ними, увидел, как она упала, поднялась и упала опять. Графф помог ей встать. Они повернули ко мне, шли медленно и неуклюже. Она едва волочила ноги, опустив голову, избегая света. Рука Граффа, обнимавшая ее за талию, подталкивала вперед.
   Я вынул из-за пояса пистолет и показал ей.
   — Это то самое оружие, из которого вы стреляли в Габриэль Торрес?
   Она посмотрела на пистолет и молча кивнула головой.
   — Нет, — возразил Графф. — Не признавай ничего, Изабель.
   — Она уже призналась, — заметил я.
   — Моя жена невменяема. Ее признание не является достоверным свидетельством.
   — Пистолет является таким свидетельством. Баллистический отдел шерифа сравнит соответствующие пули. Пистолет и пули станут надежной уликой. Где вы достали этот пистолет, Графф?
   — Карл Вальтер сделал его специально для меня в Германии, много лет назад.
   — Я говорю о последних двадцати четырех часах. Где вы его взяли на этот раз?
   Он ответил осторожно:
   — Он непрерывно находится у меня вот уже двадцать лет с лишним.
   — Черта с два! Вчера ночью он был у Штерна, перед тем как его убили. Не сами ли вы его прикончили из-за этого пистолета?
   — Это нелепо.
   — Значит, вы организовали его убийство?
   — Я этого не делал.
   — Кто-то убил Штерна, чтобы завладеть этим оружием. Вам должно быть известно, кто это сделал, и следовало сказать мне об этом. Теперь все откроется. Даже ваши кучи денег не помогут.
   — Вы хотите от меня денег? Я могу дать вам сколько угодно, — в его голосе послышалось презрение ко мне и, возможно, к себе самому.
   — Не продаюсь, я не Марфельд, — яростно ответил я ему. — Ваш главный холуй пытался купить меня. Он находится теперь в тюрьме Вегаса, и ему предстоит объяснить происхождение трупа.
   — Я об этом знаю, — возразил Графф. — Но я предлагаю вам очень крупную сумму. Сто тысяч долларов наличными. Сегодня же. Сейчас.
   — Где вы достанете сейчас такую сумму наличными?
   — У Кларенса Бассета. Они лежат у него в кабинете в сейфе. Я передал ему сегодня вечером именно такую сумму. Такую цену он установил за этот пистолет. Берите эти деньги, они ваши.

Глава 32

   В кабинете Бассета света не было. Я постучал так сильно, что ушиб суставы. Он показался в дверях в рубашке с короткими рукавами. Лицо было покрыто пятнами, под глазами синяки. Он выглядел как прокаженный и, казалось, еле узнал меня.
   — Арчер? Что случилось, дружище?
   — Случилось что-то с вами, Кларенс.
   — О, я надеюсь, что это не так. — Он заметил за моей спиной супружескую пару и выразил притворную радость: — Вы ее нашли, мистер Графф? Я так рад.
   — Что вы говорите! — угрюмо-иронично произнес Графф. — Изабель во всем призналась этому человеку. Верните мне мои деньги.
   Выражение лица Бассета стало на глазах меняться. Рот расплылся в какой-то лошадиной улыбке, открывшей десны.
   — Как мне это понимать? Я возвращаю деньги, и мы забудем обо всем? Не будем больше об этом говорить?
   — Об этом нам придется сказать еще очень много. Верните мне деньги, Кларенс.
   Бассет стоял в дверях, напряженный, закрывая вход. Варианты возможных его действий блеснули в его бледно-голубых глазах и пропали.
   — Деньги не здесь.
   — Откройте сейф, мы посмотрим сами.
   — У вас нет ордера на обыск.
   — Мне он не нужен. Вы будете покладистым. Правда?
   Он поднял руку, ущипнул свою шею над воротничком наглухо застегнутой рубашки, оттянув обвислую кожу.
   — Это для меня большая неожиданность. Если хотите знать, я готов с вами сотрудничать. Мне нечего скрывать.
   Он резко повернулся, прошел в другой конец комнаты и снял со стены фотографию трех ныряльщиков. За снимком находилась вмонтированная дверца сейфа. Я навел на Бассета пистолет, когда он крутил яркую хромированную рукоятку. Пистолет, из которого он убил Леонарда, возможно, находился на морском дне, но в сейфе мог оказаться еще один. Впрочем, в сейфе лежали только деньги — пачки купюр в коричневой банковской упаковке.
   — Берите их, — сказал Графф. — Они ваши.
   — Это лишь превратит меня в подонка. К тому же я не смогу оплатить налоги с такой суммы.
   — Вы шутите. Вы не можете не желать денег. Вы ведь работаете ради денег, не так ли?
   — Деньги мне очень нужны, — ответил я. — Но не эти. Они предназначены не для меня, и я был бы привязан к ним. Ваши деньги потребовали бы от меня каких-то обязательств, и мне пришлось бы заниматься вашими грязными делами. Сидеть на крышке с этим дерьмом, как делает Марфельд, пока это все не сгниет.
   — Но эти деньги нетрудно скрыть, — заметил Графф.
   Он обратил свой ядовитый взгляд на Кларенса Бассета. Бассет стоял, прижавшись к стене. Смертельный ужас истерзал его и побуждал к действию. Он выбил пистолет из моей руки, пригнулся и схватил его за дуло. Я перехватил у него оружие, пока он не успел вцепиться в рукоятку. Поднял Бассета за шиворот с пола и усадил на стул, стоявший возле стола.
   Изабель Графф тяжело опустилась на стул рядом. — Голову она откинула назад, и ее нечесаные волосы струились по спинке стула, как ручейки черной нефти. Бассет старался не смотреть на нее. Он сидел, согнувшись и отклонившись в сторону от нее, дрожал и тяжело дышал.
   — Я не сделал ничего такого, чего бы мог стыдиться. Я лишь прикрывал старого друга от последствий за ее деяния. Ее муж счел возможным вознаградить меня.
   — Это — самое мягкое описание шантажа, которое я когда-либо слышал. Но шантаж — это еще не все, что вы сделали, Бассет. Не хотите ли вы также сказать, что прикончили Леонарда и Штерна, чтобы лишь защитить Изабель Графф?
   — Не понимаю, о чем вы говорите.
   — Когда вы пытались подставить Изабель под убийство Эстер — это что, тоже было частью вашего стремления защитить ее?
   — Ничего подобного я не делал.
   Женщина повторила за ним, как попугай:
   — Клар ничего подобного не делал.
   Я обратился к ней:
   — Вчера вечером вы побывали в ее доме на Беверли-Хиллз?
   Она кивнула.
   — Зачем вы туда ездили?
   — Клар сказал мне, что она — последняя дешевка Саймона. Он — единственный человек, который мне что-то рассказывает, который беспокоится обо мне. Клар сказал, что если я застигну их вместе, то смогу заставить Саймона дать мне развод. Но она была уже мертва. Я вошла в дом, но она была уже мертвая. — Она говорила с возмущением, как будто Эстер Кэмпбелл намеренно подвела ее.
   — Как вы узнали, где она живет?
   — Мне сказал об этом Клар. — Она радостно улыбнулась ему в знак признательности. — Вчера утром, когда Саймон пришел на свое утреннее плавание.
   — Все это полнейший вздор, — сказал Бассет. — Миссис Графф это приснилось. Я даже не знал, где живет Эстер, вы можете это засвидетельствовать.
   — Вам хотелось, чтобы я подумал, будто вы не знаете ее адреса, но, вы его знали, это точно. Вы нашли ее и ей угрожали. Вы не хотели позволить, чтобы она живой вернулась к Джорджу Уоллу. Но вы хотели, чтобы когда-то он все же увидел ее. И вот тут-то понадобился я. Вам понадобился кто-то, кто отвел бы Уолла к ней и помог сфабриковать против него дело в убийстве. И просто на всякий случай, если это не удастся сделать, вы посылаете миссис Графф в этот дом для подстраховки. Сработала вторая инсценировка — во всяком случае, она устроила Граффа и его великолепную когорту. Они добровольно оказали вам большую помощь в сокрытии настоящего виновника этого убийства.
   — Я не имею к этому никакого отношения, — раздался за моей спиной голос Граффа. — Я не отвечаю за глупости Фроста и Марфельда. Они действовали, не советуясь со мной. — Он стоял один около двери, как бы стараясь отмежеваться от происходившего.
   — Они — ваши люди, — заметил я, — и вы в ответе за все, что они сделали. Вы — соучастник убийства. На вас тоже надо надеть наручники.
   Бассета поощрил этот наш спор.
   — Вы просто вынюхиваете, что произошло, — вступил он в разговор. — Мне нравилась Эстер Кэмпбелл, как вы знаете. Я ничего не имел против этой девушки. У меня не было причин ее обижать.
   — Не сомневаюсь, что она вам нравилась, специфически, по-вашему. Возможно, вы даже любили ее. Хотя она не отвечала вам тем же. Она хотела, если бы смогла, содрать с вас кое-что. В сентябре она ушла отсюда и прихватила наиболее ценную из ваших вещей.
   — Я — бедный человек. У меня нет ценного имущества.
   — Имею, в виду этот пистолет. — Я указал на пистолет, который держал подальше от него. — Точно не знаю, как вы его заполучили в первый раз. Но догадываюсь, как это случилось во второй. За последние четыре месяца, после того как Эстер выкрала его у вас, пистолет не раз ходил по рукам. Она отдала его своему приятелю Лэнсу Леонарду. Сам он не сумел заняться вымогательством и взял в напарники Штерна, у которого был богатый опыт в таких делах. Штерн тоже оказался со связями, что не позволило добраться до него головорезам Граффа. Но вы смогли до него добраться. Надо отдать вам должное за это, Кларенс. Нужна была настоящая смелость, чтобы потягаться со Штерном, даже с учетом того, что я его несколько обработал для вас. Больше смелости и решимости, чем было у Граффа и его личной армии.
   — Я не убивал его, — сказал Бассет. — Вы знаете, что я его не убивал. Вы сами видели, когда он ушел отсюда.
   — Но вы последовали за ним, не правда ли? И некоторое время не возвращались сюда. У вас было время застрелить его на стоянке, затащить в его собственную машину и отогнать ее на смотровую площадку, где вы могли перерезать ему горло и скинуть труп в море. Человеку вашего возраста это было сделать не так-то легко. Вам до зарезу надо было вернуть себе этот пистолет. Вы так жаждали получить эти сто тысяч?
   Бассет посмотрел мимо меня на открытый сейф.
   — Деньги не имеют к этому никакого отношения. — Это стало его первым настоящим признанием. — Я не знал, что этот пистолет находится у него в машине, пока он не попытался направить его на меня. Я саданул ему по башке монтировкой. Он потерял сознание. Положение было такое: либо он меня убьет, либо я его. Я убил его в порядке самозащиты.
   — А горло вы ему перерезали тоже в порядке самозащиты?
   — Он был порочный человек, преступник, совавший свой нос в дела, которых не понимал. Я уничтожил его, как уничтожают опасное животное. — Он гордился тем, что убил Штерна. Эта гордость отражалась на его лице. — Неужели этот гангстер и торговец наркотиками важнее меня? Я — цивилизованный человек, из хорошей семьи.
   — Поэтому вы рассекли ему глотку. Вы прострелили глаз Лэнсу Леонарду. Разбили череп Эстер Кэмпбелл кочергой. Существуют отличные методы доказать свою цивилизованность.
   — Они это заслужили.
   — Вы признаете, что убили их?
   — Ничего не признаку. Вы не имеете права запугивать меня. Вы ничего не сможете доказать.
   — Полиция сможет. Они составят график всех ваших передвижений, найдут свидетелей, которые укажут на вас, найдут пистолет, из которого вы застрелили Леонарда.
   — Вы так думаете? — У него сохранялось достаточно самообладания для иронических замечаний.
   — Несомненно, они сделают это. Вы сами покажете, куда его выбросили. Вы уже начали выбалтывать факты о себе. Вы не профессионал-рецидивист, Кларенс, и нечего пытаться выдавать себя за такого. Прошлой ночью, когда вся эта история закончилась и все трое были убиты, вы сбили себя с катушек с помощью бутылки. Вы страшитесь самой мысли о том, что натворили. Как долго, вы думаете, вам удастся продержаться в тюремной камере без бутылки?
   — Вы меня ненавидите, — обратился ко мне Бассет. — Вы ненавидите меня и презираете, правда?
   — Не думаю, что мне надо отвечать на этот вопрос. Ответьте лучше на один из моих. Вы — единственный человек, который может это сделать. Каким же должен быть человек, который использует больную женщину для выполнения своих грязных замыслов? Каким же должен быть человек, который лишает жизни молодую девушку вроде Габриэль, с тем чтобы нажиться на ее смерти?
   Бассет сделал было резкое отрицающее движение. Это движение коснулось всей верхней части его тела, напоминая конвульсию. Он процедил сквозь сжатые зубы:
   — Вы ошибаетесь во всем этом.
   — Тогда исправьте меня.
   — Какой смысл? Вы этого никогда не поймете.
   — Я понимаю больше, чем вы думаете. Я знаю, что вы шпионили за Граффом, когда его жена находилась в санатории. Вы видели, что он использует кабинку для встреч с Габриэль. Несомненно, вы знали о пистолете в его закрытом ящике. Все, что вынюхивали, вы передавали Изабель Графф. Возможно, помогли ей скрыться из санатория и достали ей нужные ключи. Все это сводится к тому, что вы совершили убийство на расстоянии чужими руками. Вот это для меня понятно. Мне непонятно, почему вы были настроены против Габриэль. Может быть, попытались попользоваться ею сами, да уступили ее Граффу? Или вам просто не нравилось, что она молодая, а вы стареете? И не могли перенести, что она живет в этом мире?
   — Я не имею никакого отношения к ее смерти, — произнес он, заикаясь. Но резко дернулся на своем стуле, как будто мощная рука схватила его за шиворот. Впервые за все время он бросил быстрый и виноватый взгляд на Изабель Графф.
   Она сидела теперь выпрямившись, безмолвно, как статуя, статуя слепой и шизофреничной справедливости, глядя на Бассета остановившимся взглядом.
   — Это сделал ты, Кларенс.
   — Нет! Я хочу сказать, что я не собирался так поступать. У меня и в мыслях не было шантажировать. Я не хотел ее убивать.
   — А кого бы вам хотелось убить?
   — Саймона, — ответила за него Изабель Графф. — Жертвой должен был стать Саймон. Но я все испортила, правда, Клар? Я виновата в том, что все вышло не так.
   — Помолчи, Бель. — Он в первый раз обратился непосредственно к ней. — Не говори больше ничего.
   — Вы собирались застрелить своего мужа, миссис Графф?
   — Да. Мы с Кларом собирались пожениться.
   Графф полусердито-полупрезрительно хмыкнул. Она обратилась к нему:
   — Не смей смеяться надо мной. Ты посадил меня под замок и обобрал меня. Ты относился ко мне, как к зверю, имеющему ценность. — Она возвысила свой голос: — Жалею, что не убила тебя.
   — Чтобы ты и твой занюханный охотник за богатствами могли начать счастливую жизнь?
   — Мы могли бы быть счастливы, — сказала она. — Правда, Клар? Ты ведь любишь меня, да, Клар? Ты любил, меня все эти годы...
   — Все эти годы, — повторил он, но его голос звучал безжизненно, глаза смотрели в пустоту. — А теперь, если ты любишь меня, помолчи, Бель. — Его резкий и неприветливый тон говорил об обратном.
   Он осадил ее, и она почувствовала это своей глубокой, но неустойчивой интуицией. Ее настроение резко изменилось.
   — Я знаю тебя, — произнесла она хриплым монотонным голосом. — Ты хочешь все свалить на меня. Ты хочешь, чтобы меня навсегда запрятали в камеру, а ключи от нее выбросили вон. Но и ты тоже виноват. Ты сказал, что меня никогда не осудят ни за какое преступление. Ты сказал мне, что если я убью Саймона ненароком... ненароком... то самое большее, что мне грозит, — это быть на время изолированной. Не говорил ли ты мне это, Клар? Ведь говорил? — Он не отвечал ей и даже не смотрел на нее. Ненависть исказила его лицо, как натянутая резиновая маска. Изабель сказала мне: — Вот видите. Убить-то я хотела Саймона. Дешевка, которую он использовал, оказалась скотиной, двуногой скотиной. Я бы не стала убивать симпатичное маленькое животное. — Она помолчала и добавила с фальшивым удивлением: — Но я все же убила ее. Я застрелила ее и разрубила этот узел. Эта мысль пришла мне, когда я стояла за дверью в полной темноте. Как будто меня осенило видение греха, я думала, что этот грех и является источником зла. И именно за ней ухаживал этот мерзкий старик. Поэтому я разрубила этот узел. Клар рассердился на меня. Он не понимал ее губительного поведения.
   — Разве он был не с ней?
   — Потом он был с ней. Я пыталась вытереть кровь — она окровавила мой красивый чистый пол. Я пыталась стереть эту кровь, когда вошел Клар. Он, видно, ждал снаружи и видел, как из дверей выползла дешевка. Она уползла, как белая собачонка, и умерла. А Клар рассердился на меня. Он накричал на меня.
   — Сколько раз вы в нее выстрелили, Изабель?
   — Всего один раз.
   — В какую часть тела?
   Она склонила голову со страдальческой скромностью.
   — Я не люблю говорить об этом при людях. Я объяснила вам это раньше.
   — В Габриэль Торрес стреляли дважды. Одна пуля попала в верхнюю часть бедра, а вторая в спину. Первая рана была несмертельной, она была даже легкой. Вторая пуля прошла через сердце. Она была убита вторым выстрелом.
   — Я выстрелила в нее только один раз.
   — Разве вы не пошли за ней на пляж и не стреляли еще раз, в спину?
   — Нет, — она посмотрела на Бассета. — Скажи им, Клар. Ты знаешь, что я не могла этого сделать.
   Бассет молча уставился на нее. Его выпуклые глаза были похожи на маленькие бледные надувные шарики, которые раздулись от черепного давления.
   — Откуда он может это знать, миссис Графф?
   — Потому что он забрал мой пистолет. Я бросила его на пол кабинки. Он поднял его и тоже вышел из комнаты.
   Внутреннее давление выдавило слова из уст Бассета:
   — Не слушайте ее. Она — ненормальная, у нее галлюцинации. Меня и в помине не было там...
   — Нет, ты был там, Клар, — спокойно перебила она.
   Одновременно она наклонилась над столом и влепила ему крепкую затрещину прямо по лицу. Он стерпел это. А женщина начала плакать. Сквозь слезы она сказала:
   — Пистолет был у тебя, когда ты вышел вслед за ней, потом вернулся и сказал, что она мертва, что я убила ее. Но что ты об этом никому не скажешь, потому что любишь меня.
   Бассет перевел свой взгляд с нее на меня. Струйка крови, появившаяся в углу его рта, удлинилась и стала напоминать красную трещину на мертвенно-бледной маске. Кончиком языка он слизнул кровь.
   — Я бы выпил, старина. Я все выложу, если вы разрешите мне сначала выпить.
   — Подождите минутку. Это вы ее застрелили, Кларенс?
   — Я должен был это сделать. — Он снизил голос почти до шепота, как будто боялся, что его ангел-хранитель поставил в комнате подслушивающее устройство.
   Вмешалась Изабель Графф:
   — Лжец, выдающий себя за моего друга! Из-за тебя я жила как в аду.
   — Бель, я спасал тебя от еще большего ада. Она направлялась в дом своего отца. Она бы обо всем разболтала.
   — И поэтому ты все это сделал для меня, презренный лгун! Молодой витязь спасает прекрасную Гелиопулос, девушку со сказочного Запада. — Она дала волю своим чувствам, перестала плакать, голос ее стал грубым.
   — Он это сделал для себя, — уточнил я. — Он не получил своего главного приза — ведь вы не убили своего мужа. Перед ним открылась возможность добиться приза утешения, если бы ему удалось убедить вашего мужа в том, что вы убили Габриэль. Обстановка очень подходила для такой инсценировки, и вы ему поверили.
   Опять Бассет сделал движение, чтобы опровергнуть это утверждение, его рот скривился.
   — Все было совсем не так. Я совершенно не думал о деньгах.
   — А что мы обнаружили в вашем сейфе?
   — Это — единственные деньги, которые я получил или о которых просил. Они мне понадобились, чтобы уехать отсюда. Я собирался уехать в Мексику и поселиться там. Я и не помышлял о шантаже, пока Эстер не выкрала у меня пистолет и не предала меня этим преступникам. Они вынудили меня прикончить их, разве вам это непонятно, из-за их жадности и нахрапистости. Рано или поздно, но это дело будет расследовано до конца, и тогда явится на свет истина.
   Я посмотрел в сторону Граффа, чтобы получить какой-то подтверждающий знак, но тот вышел из кабинета. За открытой дверью было темно. Я сказал Бассету:
   — Никто не заставлял вас убивать Габриэль. Почему вы не дали ей уйти?