Долан отвел меня в дальний конец комнаты и тихо спросил:
   — Он в своем уме? Он не рехнулся?
   — Может, и рехнулся. Во всяком случае, он пьян и у него истерика. Но в его словах есть какой-то смысл. Капитан Сомервилл говорил мне, что Эллис был с ним на Окинаве.
   Мы подошли к Эллису, который немного пришел в себя.
   — Почему вы считаете, что все это произошло по вашей вине? — спросил я.
   — Потому что так оно и было. — Он поднял на меня свои скорбные глаза. — Я был автором на «Ханаане», и все случилось по моей вине.
   — Кем-кем вы были? — переспросил Долан.
   — Автор — офицер, ведающий авиационным горючим. Мы заправлялись прямо в море, и я, похоже, допустил ошибку, потому что одна из цистерн получила пробоину. Корабль залило горючим. Не успели мы очистить палубу, как где-то возникла искра, и все заполыхало. Кто-то из членов экипажа прыгнул за борт. Большинство из них подобрал танкер, но несколько человек пропало. Среди них и он. — Эллис робким жестом показал в сторону холодильника.
   — Вы назвали покойника Нельсоном, — сказал я. — Это имя или фамилия?
   — Не знаю. Все звали его Нельсоном. Он был связист-посыльный.
   В коридоре появилась женщина с озабоченным лицом. Она напоминала солдата, который наступает на неприятеля в страхе и ярости одновременно. Эллис стал пугливо озираться, словно искал, где бы спрятаться, но рядом была лишь дверь в комнату-холодильник.
   — Что ты тут делаешь? — спросила она его. — Ты же обещал, что не выйдешь из дома, пока не протрезвеешь.
   — Мне надо было взглянуть на этого человека, — пролепетал он, не поднимая головы.
   — Какого еще человека?
   — Нельсона. Он был связистом на «Ханаане». Бедняга Нельсон. Если бы не я, он был бы жив.
   — Чушь собачья! — возразила женщина. — Он утонул вчера вечером.
   — Ошибаешься. Утонуло пятеро или шестеро, и все это по моей вине.
   — Неправда. Ты же знаешь, что это неправда. Произошел самый настоящий несчастный случай, и ты тут ни при чем. Мы уже говорили об этом много раз.
   — Я виноват, — упорствовал Эллис. — Я руководил работами, когда цистерна получила повреждение.
   — Замолчи! — Повернувшись к нему спиной, она обратилась к нам. — Моему мужу нельзя верить. Он очень впечатлительный человек и пережил самую настоящую катастрофу. Его корабль загорелся из-за утечки горючего, а поскольку он отвечал за горючее, то винит во всем случившемся только себя. Хотя он тут ни при чем.
   — А чья же тут вина? — спросил я.
   — Если искать виновного, то скорее это капитан Сомервилл. Я говорила с другими офицерами «Ханаана». Некоторые считают, что капитан Сомервилл приказал слишком увеличить давление в емкостях. Он ведь принимал решения.
   Эллис поднял голову. Его пьяный сомнамбулический бред был вытеснен новой эмоцией.
   — Замолчи! Прошу тебя! Ты хочешь, чтобы меня выгнали с работы?
   — Тебе было бы куда лучше без нее. Ты всего-навсего поденщик и получается у тебя это плоховато. Я всегда считала, что нам лучше уехать и начать все сначала.
   — Этим все и кончится, — мрачно предрек Эллис.
   Его момент истины прошел вместе с убеждением, что утопленник приплыл к нам с Окинавы. Эллис был теперь обычным пожилым человеком, дрожащим за свое место.

Глава 28

   Бульвары были забиты машинами. День клонился к вечеру. Я ехал через рабочий квартал, где жил давным-давно, еще когда в Лонг-Биче случилось землетрясение. Улицы выглядели дряхлыми и захудалыми, кроме одной, где цвели желтые акации, напоминая золотоносную жилу.
   Было уже больше, чем полшестого, когда я остановил машину у приемной доктора Брокау. Она занимала угол второго этажа старого строения, уцелевшего в землетрясении. В комнате для пациентов были стулья, обитые ситцем, стол и металлический шкаф-картотека. Там не было ни души, но пациенты оставили за собой запах страха и нищеты.
   Из внутреннего офиса выглянула голова — крашеная рыжая женщина в не очень белоснежном халате. Вид у нее был измученный.
   — Вы мистер Арчер?
   — Да.
   — Извините, но доктор вас не дождался. Несколько минут назад он уехал по срочному вызову.
   — Он вернется?
   — Вряд ли. Он просил меня сказать, что ему очень жаль...
   — Мне тоже жаль. А где бы я мог его потом найти?
   — Я не имею права сообщать его адрес. Но если вы позвоните по его служебному телефону, то вам ответят из телефонной службы. Они смогут оказать вам содействие.
   — А вдруг вы сможете оказать мне содействие? — сказал я. — Мне нужен человек по имени Гарольд Шерри.
   — Как странно, — он тоже... — она осеклась.
   — Он что?
   — Я хотела сказать, он же один из пациентов доктора.
   — Это к нему отправился доктор?
   — Не знаю. Правда, не знаю.
   — А где живет Шерри?
   Она посмотрела на меня, потом на картотеку.
   — Извините, но мы не даем такие сведения. Простите. За мной должен приехать муж, а я еще не доделала работу...
   Она вернулась во внутренний офис, а я открыл дверь в коридор и громко хлопнул ей, оставшись в приемной. Затем быстро подошел к картотеке и вытащил ящик на букву "Ш". На карточке Шерри значилось несколько адресов, но все, кроме последнего, были вычеркнуты. Оставшийся адрес гласил: «Чашка чая», до востребования. Это было кафе, расположенное в квартале отсюда.
   Я оставил машину, где она стояла, и в опускающихся сумерках пошел в «Чашку чая». Это было большое кафе, где бывали люди всех возрастов и социальных прослоек — длинноволосые девицы, бородатые молодые люди, целые семьи с детьми, старики, сгорбившиеся над их скудными трапезами. Парочка уборщиков-чиканос с веселым шумом и грохотом собирала грязные тарелки.
   Я подошел к раздаточной стойке, чтобы спросить, где администрация. Но вид пищи словно заворожил меня. Я не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Раздатчицы, споро передвигавшиеся в облаках пара, показались мне прекрасными ангелами.
   Я взял жареную печенку с луком, картофельное пюре, тыквенный пирог и кофе, сказав, что хочу поговорить с управляющим. Он подошел к моему столику, когда я допивал кофе — лысеющий человек в светлом костюме.
   — Что-то не так, сэр?
   — Да вроде бы нет. Еда в порядке.
   — Мы стараемся.
   — Мне нужен Гарольд Шерри. Он оставил ваш адрес.
   — Гарольд? Он здесь больше не работает.
   — Где же мне его найти?
   Управляющий развел руками — жест, который он явно позаимствовал у уборщиков.
   — Гарольд не сказал мне, что хочет уйти. Просто он не вышел на работу на прошлой неделе, и все.
   — Почему?
   — Слишком примитивная работа для столь неординарной личности, если угодно выразиться помягче. Вы его родственник?
   — Знакомый. Он не оставил другого адреса?
   — Может, и оставил. Сейчас спрошу у кассирши. Он постоянно ошивался вокруг нее.
   Ее звали Чарлин. У нее были спокойные голубые глаза, мягкие каштановые волосы, и она сидела за кассой так, словно управляла самолетом. Когда менеджер спросил ее насчет Гарольда, она покраснела, смутилась и покачала головой. Он подошел ко мне и опять сделал мексиканский жест, означавший недоумение.
   Я подождал, пока кассирша придет в себя, и пошел расплачиваться.
   — Если вы подскажете, как мне найти Гарольда, то я вам буду признателен.
   — Вы, часом, не его отец?
   — Нет, но я днем говорил с его матерью.
   — Я не знала, что у него есть мать. Он все время говорил об отце. Тот якобы большая шишка в нефтяном бизнесе в Техасе. Это так?
   — Вроде бы он занимает достаточно большой пост.
   Она глубоко вздохнула, и ее грудь поднялась.
   — Значит, у Гарольда и вправду есть причины начинать с самого низа.
   — Какие причины?
   — Видите ли, он хотел как следует изучить пищевое дело. Отец обещал купить ему лицензию на продажу пиццы, но сперва Гарольд должен изучить, что к чему.
   Ее спокойные глаза смотрели мне прямо в лицо. Я понял, что она не столько отвечала, сколько вопрошала. Ей хотелось знать, не лжец ли Гарольд.
   Я ответил на ее вопрос своим вопросом.
   — Вы не могли бы мне сказать, где его найти, Чарлин?
   — Это зависит от того, зачем он вам.
   — Мне сейчас не до деталей. Главное — Гарольд получил кое-какие деньги.
   — Большие?
   — Можно сказать, большие.
   Она мне не поверила. Несмотря на то, что я ей сказал, а может, именно в силу того, она сообщила:
   — Последний раз я встретила его в винном магазине. Он в это время должен быть в Техасе у отца, но вместо этого ошивался здесь, в Лонг-Биче. С большой толстой женщиной. Ее звали Рамона. — Взгляд Чарлин сделался ледяным. — Он покупал ей пиво.
   — Вы не знаете, как найти ее?
   — Спросите в винном магазине. С ней там разговаривали, как с постоянной покупательницей. Магазин «Том и Джерри», вон там, — она махнула рукой в сторону моря.
   Туда я и направился. Слева виднелись дома Конвенш-сентра, высотные, многоквартирные дома, сверкавшие огнями, за ними стоянки для автомашин, где когда-то были пляжи. Справа неясные очертания района, где проводили досуг люди с деньгами. Дальше блестела вода гавани.
   В полутьме шныряли моряки. На тротуаре возле «Тома и Джерри» сидел пьяный в хорошо сшитом темном костюме и декламировал стихи. Похоже, он сам сочинял их на ходу. Маленький человечек с суровым лицом был готов либо обслужить меня, либо застрелить, в зависимости от того, что я скажу.
   — Вы знаете девушку по имени Рамона?
   — Есть тут одна Рамона, только она не девушка. Вы, наверное, хотите знать, какой процент ее доходов уходит на спиртное?
   — Я не агент социального обеспечения. Я просто ищу ее приятеля.
   — Гарольда?
   — Именно.
   — Я его что-то давно не видел.
   — Где живет Рамона?
   — Следующая улица направо. — Он показал в сторону от моря. — Первый трехэтажный дом за углом. Второй этаж, квартира Д. Если хотите теплого приема, захватите ей упаковочку пива.
   Я так и поступил. В вестибюле дома молодой человек в морской форме обнимался у стены с женщиной. Я поднялся на второй этаж, опираясь на обитые крокодиловой кожей перила, и постучал в квартиру Д.
   Мне открыла женщина. Она быстро окинула меня взглядом и сказала: «Привет!»
   У нее было красивое широкое лицо, иссиня-черные глаза и черные как смоль волосы. Тело под облегающим черным платьем казалось расплывшимся, но и в нем, как и в лице, была своя тяжелая красота.
   — Привет, Рамона!
   — Кто вы?
   — Приятель приятеля.
   — Кто ваш приятель?
   — Гарольд Шерри.
   — Он о вас не говорил.
   — Он живет здесь?
   — Больше не живет.
   — Он не оставил адреса?
   — Нет. — Она чуть наклонилась ко мне, не выходя из дверей. Плечи у нее были мощные и красивые. — Он чего-то натворил?
   — Нет, — солгал я. — Он просто задолжал мне деньги.
   — Мне тоже. Нам надо действовать заодно. Проходите, не стойте в дверях.
   Она отступила, дав мне возможность пройти. Комната была тесная, как пещера. Треть пространства занимал разобранный диван. Два кресла стояли друг против друга у стола, на котором красовалась квартовая бутыль из-под пива. Она была пуста.
   — Угощалась пивом, — пояснила хозяйка.
   — Я принес еще.
   — Очень мило. Гарольд, наверное, сказал, что я любительница пива, да?
   Я никак не мог понять ее происхождение. Говорила она без акцента, но с какой-то сердитой раздражительностью, словно давая понять, что говорит она по-английски не по доброй воле. Она откупорила одну банку, передала мне, а себе открыла вторую.
   — Присаживайтесь. За ваше здоровье. А также за здоровье Гарольда и его новой девицы.
   — У него появилась новая девица?
   — Да, — кивнула Рамона. — Он приезжал с ней на днях забирать свое барахло.
   — Вы ее видели?
   — Нет. Я выглянула из окна, но она сидела в машине. А вы ее знаете?
   — Не исключено. Какая у них была машина?
   — Маленькая зеленая. Не новая.
   — Зеленый «фалькон»?
   — Может быть. Маленькая зеленая, спортивная модель. Значит, вы девицу знаете?
   — Я не уверен.
   — Я хотела спуститься и познакомиться, но Гарольд не позволил. Он не хотел, чтобы я ее видела. Я успела заметить только ее макушку. Она брюнетка. Как и я.
   — Почему он не захотел, чтобы вы познакомились?
   — Потому что во мне половина индейской крови. Для человека, который повидал виды, у Гарольда что-то уж больно много предрассудков. И еще он считает, что я слишком толстая. — Она покивала головой. — Это верно, я толстая. Сколько мне, по-вашему, лет?
   — Тридцать пять?
   Я хотел немного польстить ей, но она покачала головой:
   — Двадцать девять. Как бы на моем месте вы пытались сбросить вес?
   — Забудьте о пиве.
   — А кроме этого? Вообще-то надо же иметь в жизни что-то такое... Надоело сидеть и ждать.
   — Чего вы ждете?
   — Чего-то хорошего. Например, выигрыша в лотерею. — Она произнесла эти слова плоским голосом, словно высмеивая пустоту своей души или места, где жила, я так и не понял, что именно.
   — Неужели вам не хочется чего-то получше, чем выигрыш в лотерею?
   — Вы хотите сказать, выйти замуж, завести детей, найти приличную работу? Пыталась и это. Была у меня приличная работа. Был муж и трое детей. Только он выгнал меня и запретил видеться с детьми. — Она посмотрела на колени. — Они живут в Роллинг-Хиллз. Иногда я подхожу к берегу, смотрю туда через гавань, и мне кажется, будто я их вижу.
   Она подняла голову. Ее лицо напоминало луну, всходившую над горой ее тела.
   — Вы женаты?
   — Был женат. Развелся.
   — Значит, как и я? А что стало с вашей женой?
   — Не знаю. Давно ее не видел.
   — Тогда не беспокойтесь о ней. И обо мне тоже. — Она попила свое пиво. — Кстати, меня зовут вовсе не Рамона. Это имя появилось так, в шутку.
   — Как же вас зовут?
   — Незнакомым не говорю. — Она грохнула банкой об стол. — Вы, кстати, не сказали, как вас зовут.
   — Арчер.
   — Где же ваш лук и стрелы?[3]
   — В багажнике моего «понтиака».
   Она усмехнулась.
   — Не морочьте мне голову. Гарольд действительно должен вам деньги?
   — Небольшие.
   — Можете попрощаться с ними.
   Она открыла новую банку и предложила мне. Я отказался, и она приложилась к ней сама. Беспорядочный пульс ее одинокой жизни гулко бился в комнате, и за ним я словно слышал с трудом сдерживаемую ярость.
   — Загляните к его матери, — посоветовала Рамона. — Он из тех, кто обычно возвращается к мамочке. В конце концов чистые простыни решают все. Чистые простыни и грязные помыслы, — задумчиво пробормотала она. — Что за девицу он себе завел?
   — Не знаю.
   — Вы же вроде сказали, что знаете ее?
   — Ошибся. Я имел в виду другую.
   — Но вы знали о зеленой машине.
   — Я видел в ней Гарольда не далее, как сегодня.
   — Все ясно, — сказала Рамона. — Я думаю, она понадобилась ему из-за машины. Он и от меня хотел, чтобы я купила ему машину. Только у меня нет таких денег.
   — Зачем ему машина?
   — У него был план. Если это можно назвать планом. Он меня не посвящал в детали. Сказал только, что придумал способ разбогатеть и заодно отомстить тем, кто сломал ему жизнь. — Ее взгляд упал на мое лицо, словно черный луч. — У Гарольда неприятности?
   — Возможно. С кем же он хотел расквитаться?
   — Во-первых, с отцом. В свое время Гарольд попал в беду, а отец пальцем о палец не пошевелил, чтобы ему помочь. Гарольду пришлось отвечать по всей строгости, а он угодил в тюрьму. Этого-то Гарольд и не может простить отцу. Есть у него и другие враги.
   — Кто же они?
   — Не помню фамилию, но знаю, что эта семья занимается нефтяным бизнесом. Когда Гарольд напивался, то говорил, что взорвет их нефтехранилища, и нес подобную чушь.
   — Он знает, как это сделать?
   — Может быть. Его отец как-никак инженер-нефтяник, он начинал здесь, в Лонг-Биче, и, по словам Гарольда, готовил его себе на смену. Но это было до раскола в семье.
   — Он не говорил вам, из-за чего произошел раскол?
   — Нет. Но он во всем винил отца. Он просто помешался на этом. Потому-то я не особенно горевала, когда он смотал удочки.
   — Куда он уехал?
   — Мне он не сказал. Наверное, к этой девице. Скорее всего, поселился у нее.
   Она окинула взглядом свою тесную квартирку. По мере того как разговор и вечер растягивались, Рамона все сильнее старела и грустнела. Те отблески красоты, что бросились мне в глаза, ее огромное тело поглотило, словно чудовище красавицу.
   Она жила в потемках. Интересно, новая женщина Гарольда тоже предпочитает сумрак?
   — Вы не знаете, как зовут ту женщину?
   — Нет.
   — Не Лорел?
   Она подумала и сказала:
   — Он знал какую-то Лорел. По крайней мере, я слышала это имя. Но, по-моему, это не она.
   — Как же звали другую?
   Она пожала плечами и выставила руки, словно желая проверить, не пошел ли дождь.

Глава 29

   Я шел в гору к машине. Вокруг не было ни души. Опустившееся в океан солнце у тянуло за собой всех жителей.
   В приемной доктора Брокау на втором этаже горел свет.
   Я поднялся в старичке-лифте и подергал за ручку двери приемной. Заперто.
   Мужской голос за дверью спросил:
   — Кто там?
   — Лу Арчер. Я говорил с вами по телефону о Гарольде Шерри.
   — Ясно.
   Некоторое время была полная тишина, затем зазвенели ключи на связке и один стал поворачиваться в замке. Дверь медленно открылась — внутрь, словно под давлением моего желания общаться с хозяином. В проеме показался силуэт доктора Брокау — человека среднего роста, с огромной головой.
   Когда он отступил в сторону, давая мне пройти, я заметил, что его гигантская голова в основном состояла из шевелюры и бороды. Из этих зарослей на меня смотрели глаза лесного обитателя — темные, чуткие и слегка встревоженные.
   — Извините, что не дождался вас тогда. Но я действительно не мог. А теперь, раз уж приехали, входите.
   Я проследовал за ним через комнату для пациентов в кабинет. Он закрыл дверь и, опершись на нее, поглядел на меня с каким-то подозрением. В его бороде была седина, но глаза смотрели по-молодому. Вскоре взгляд его заметно смягчился.
   — Вы, по-моему, сильно устали.
   Это прозвучало скорее как выражение сочувствия, нежели вердикт врача. Но так или иначе, я вдруг понял, как он прав. Усталость накатывала волнами, омывая тело, ударяя в голову.
   — За последние двадцать четыре часа я много где побывал. Но в результате оказался нигде.
   — Это место, по-вашему, называется нигде? — сверкнул он белозубой улыбкой. — Присаживайтесь, мистер Арчер, дайте отдых ногам.
   Я подождал, пока он не запер дверь и не перешел к другому концу стола. На столе стоял его черный медицинский чемоданчик, а также фотография женщины с глазами, напоминавшими его собственные. Он протянул руку и положил фотографию лицом вниз, словно не желая, чтоб эта женщина нас слушала. Я спросил:
   — Неотложный случай — это Гарольд Шерри?
   — Я бы не хотел это обсуждать.
   — Значит, это Гарольд.
   — Вы делаете необоснованные и поспешные выводы.
   — Тогда скажите, у кого вы были?
   Он наклонился через стол и заговорил с необычным жаром:
   — Я лично несу ответственность за моих пациентов. Вы не имеете права допрашивать меня.
   — Если вы считаете это допросом, то...
   — Не надо угрожать мне, мистер Арчер, — повысил он голос. — Мне и раньше пытались угрожать, и, смею вас уверить, ничего хорошего из этого не вышло.
   — Я и в мыслях не держал угрожать вам. Но мне кажется, вас вовлекли в ситуацию, смысл которой вам не очень понятен.
   Его настроение мгновенно изменилось.
   — В этом я не вижу ничего необычного. Такова моя жизнь.
   — Я и сам, признаться, многого тут не понимаю. Я подозреваю, что произошло тяжкое преступление, может быть, не одно. Вчера вечером исчезла молодая замужняя женщина, Лорел Рассо. Сегодня днем Гарольд Шерри получил за нее выкуп в сто тысяч долларов. В то же время он выстрелил в отца Лорел, который, в свою очередь, выстрелил в него. Они оба ранены, а Лорел так и не обнаружена.
   Он слушал мой рассказ, и лицо его менялось, словно он сам участвовал в событиях. Брокау оказался очень впечатлительным человеком, пожалуй, даже слишком чувствительным для своей профессии. Возможно, он и бороду отпустил, чтобы прятать свои чувства.
   — Вы видели Гарольда сегодня вечером? Вы отдаете себе отчет в важности моего вопроса?
   — Вполне. Вы называете себя частным детективом, но все равно вы из тех, кого мои пациенты именуют легавыми. Вы добровольный представитель репрессивного общества, и ваша задача хватать людей и бросать их за решетку.
   — Это, по-вашему, моя единственная задача в жизни?
   — Похоже на то.
   Стрела попала в цель. Я пытаюсь вести себя как нейтрал на ничейной земле между законом и беззаконием. Но когда начинается стрельба, я четко понимаю, на чьей я стороне. Слова Брокау, превратившие нас в антагонистов, заставили меня снова почувствовать себя тем человеком, что двадцать лет тянул лямку в полиции Лонг-Бича.
   — Как вы предлагаете поступать с преступниками, доктор?
   — Лечить их. Но ваше словечко «преступники» очень спорно. Я хочу лечить их, чтобы они не превратились в настоящих преступников. Потому-то я и открыл здесь приемную.
   — Вы сами из Лонг-Бича:
   — Увы.
   — Я тоже. — Я был рад, что у нас нашлось с ним что-то общее. — В мое время это было неплохое местечко, — сказал я, чувствуя, до чего фальшиво прозвучали мои слова.
   — Сейчас тут хорошего мало. Половина заболеваний, с которыми мне приходится иметь дело, связаны с наркотиками. Очень много венерических. И психических.
   — У Гарольда не в порядке с психикой?
   Он метнул на меня взгляд:
   — Почему вы так подумали?
   — Я немного знаю его биографию. Сегодня я говорил с его матерью.
   — Я не имел такой чести. Собственно, я и Гарольда видел не так уж много. Четыре — пять раз. Пять.
   — Включая сегодняшний?
   — Вы очень настойчивы. Но я воспользуюсь правом молчать.
   — Не знаю, откуда у вас это право?
   — Гарольд Шерри — мой пациент.
   — Я вполне понимаю вашу заботу о нем, — сказал я. — Но мне трудно понять ваше безразличие к похищенной им женщине.
   — Она не похищена. Я ее видел.
   — Сегодня?
   Он безнадежно махнул левой рукой.
   — Да, сегодня.
   — Где?
   — В мотеле.
   — С Гарольдом?
   Он кивнул своей косматой головой:
   — Она была там по доброй воле.
   — Опишите ее, доктор.
   — Брюнетка, вполне приятной наружности, довольно высокая: пять футов шесть дюймов. Около тридцати лет.
   — Вы с ней говорили?
   — Толком нет. Она держалась в тени.
   — Тогда с чего вы решили, что она находится там по своей доброй воле?
   — По тому, как она себя вела, по отношению к Гарольду. С большой теплотой. Она думала не о себе, а о нем.
   — Гарольд ранен серьезно?
   Брокау втянул голову в плечи.
   — Вы ставите меня в невозможное положение, мистер Арчер. Вы не успокоитесь, пока я не отведу вас к Гарольду. Но я решительно отказываюсь это сделать. Пациенты — моя главная ответственность.
   — Если Гарольд ранен серьезно, вы оказываете ему медвежью услугу.
   Его глаза сузились и потемнели.
   — Я профессионал. Вы не имеете права так со мной разговаривать.
   — Тогда говорите вы, доктор.
   — Мне вам нечего сказать.
   Мы сидели в молчании. Я смотрел на дипломы в рамках, развешанные по стенам. Он учился в хороших институтах, стажировался в классных больницах, причем сравнительно недавно. Судя по датам на дипломах, Брокау не было и сорока. Он встал, оттолкнув стул.
   — Если вы меня извините... Я сегодня еще не ел.
   — Поешьте, — сказал я, продолжая сидеть. — Надеюсь, покойник не испортит вам аппетита.
   — Какой покойник? При чем тут покойник? У Гарольда не такая уж серьезная рана.
   Но Брокау заволновался. Лицо его побледнело и даже как-то пожелтело. Я сказал:
   — Вы должны докладывать полиции, если к вам обращаются с огнестрельным ранением.
   — Полиции, но не вам.
   — Думаете, полицейские отнесутся к Гарольду с большим пониманием, чем я? Его просто пристрелят на месте, вот и все. И вы это прекрасно знаете.
   Брокау покачал головой.
   — Это будет трагедия, самая настоящая трагедия. Он не виноват в случившемся.
   — Психологически не виноват или морально?
   — Одно из двух. А может, и то и другое. Готов побиться об заклад, что Гарольд не совершал тяжкого преступления...
   — Не проспорили бы, доктор... Дело далеко не в том, добровольно или нет пошла с ним Лорел. Он стрелял в ее отца и взял деньги.
   — Откуда вы знаете?
   — Я был там. Все это, по сути дела, произошло на моих глазах. Вы не совсем удачно выбрали пациента, чтобы ставить на карту вашу профессиональную репутацию.
   — Не я выбираю пациентов, а они меня.
   Брокау явно защищался. Он утратил былую самоуверенность. Мне было немного стыдно, как я с ним обошелся, но нужно было во что бы то ни стало выйти на Гарольда.
   — Вы сказали о покойнике, — услышал я голос Брокау. — Но отец девушки ведь не умер?
   — Нет, и, надеюсь, не умрет. Но сегодня утром я вытащил из воды труп. — И я рассказал ему о человеке в твидовом костюме.
   Лицо Брокау снова изменилось. Он был явно ошеломлен.
   — Значит, этот старик умер?
   — Вы знаете его, доктор?
   — Гарольд приводил его ко мне вчера. Он хотел, чтобы я полечил его.
   — От чего?
   — Старик был плох физически и душевно. — У него были следы от ожогов на лице и голове. Похоже, он побывал в катастрофе. У него были все признаки душевной травмы. Он был совершенно лыс и так перепуган, что не мог связать двух слов. Он выглядел целиком зависимым от Гарольда. В нем сочетались полная независимость и отсутствие каких-то теплых чувств — как у человека, долгое время проведшего в клиниках или подобных заведениях.