— Моя семья, — сказала она, — обладает роковой страстью выставлять напоказ свое богатство.
— Это пальто вам идет даже больше.
— Спасибо. Большое спасибо. — Она говорила с такой серьезностью, словно давно не получала комплиментов.
Мы спускались на машине с холма в молчании, которое было отнюдь не тягостным. Мне понравилась эта женщина с первого взгляда — как и Лорел и по той же причине. В ней была честность, а также искренность и умение сострадать. Но Лорел находилась в состоянии близком к шоку, а женщина, сидевшая рядом со мной, прекрасно владела собой.
Впрочем, это давалось не просто, ибо отношения с супругом явно не давали ей покоя.
— Я не собираюсь ничего ни объяснять, ни извиняться. Но мы, наверное, производим странное впечатление. Эта авария привела к семейному, так сказать, кризису. Ну, а теперь Лорел... — она замолчала и глубоко вздохнула.
Я выехал на ярко освещенный бульвар в сторону автострады на Сан-Диего.
— Я прекрасно понимаю ваши чувства.
— Как вам это удается?
— В таких случаях люди быстро начинают понимать друг друга. Разумеется, если в наличии есть все необходимые компоненты...
— Ядерные компоненты?
Я искоса взглянул на нее. Она улыбалась как-то по-кошачьи. Я сказал:
— Думаю, мы с вами не составим бомбу. Нет, нет, я не обманываюсь на ваш счет, вы человек взрывоопасный, как и Лорел.
— Правда? Я похожа на Лорел? — Она была и обрадована, и встревожена одновременно. — Вообще-то считается, что у тетки с племянницей тридцать процентов общих генов, почти то же самое, что и у дочери с матерью. А я испытываю почти материнские чувства к Лорел. — Она наклонилась ко мне: — Что все-таки с ней случилось?
— Не знаю. Она на все способна. Она на грани срыва. Я, конечно, не знаю наверняка, но не удивлюсь, если окажется, что похищение не было спланировано заранее. Кто-то мог узнать ее на улице и, видя ее полную беззащитность, схватить и увезти. Это мог быть кто-то, кого она знала. Она могла уехать с ним и добровольно...
— Не хотите ли вы сказать, что она вообще соучастница?
— Нет, хотя и это не исключено. — Я подумал, не рассказать ли ей услышанное мною от Джойс Хэмпшир — о похождениях пятнадцатилетней Лорел в Лас-Вегасе, но передумал.
— Но зачем? — говорила между тем Элизабет. — Лорел плевать на деньги. Да и если бы они ей понадобились, она всегда может одолжить их у моих родителей.
— А как насчет ее собственных родителей?
— У Джека с Мариан не так-то много наличных денег. Компания платит ему приличное жалованье, но он его проживает. Я вовсе не хочу сказать, что они не могли бы или не захотели бы набрать деньги для выкупа, если бы им пришлось...
— В случаях с вымогательством деньги порой не главное. Вымогатель может искренне думать, что он затеял это все ради денег. Но на самом деле ему нужно эмоциональное удовлетворение. Отомстить жизненным обстоятельствам. Лорел не могла сделать это по отношению к родителям?
— Не знаю. Она доставляла им немало хлопот. А они ей. — Элизабет осторожно добавила. — Джек и Мариан не так уж счастливы в браке. Но все трое любят друг друга. Это то, что называют «любовь-ненависть».
— Что это значит?
— "Ненавижу тебя. Люблю тебя. И страдаю". Это мой собственный перевод из Катулла. Его напечатали в ежегоднике нашей школы в Ривер-Вэлли.
— Там, кажется, училась и Лорел?
— Да. Вы много о ней узнали.
— Не так уж и много. Мне не удалось расспросить как следует ее мужа. Он был на работе.
— Он вряд ли много вам рассказал бы, — заметила она с легким презрением в голосе.
— Почему вы так думаете?
— Он толком не знает Лорел. Откуда ему? Я имела возможность поглядеть на их жизнь, и если я видела искусственный союз...
— Но Том вроде бы влюблен в нее...
— Что касается Тома, — сказала Элизабет, — то Лорел — плод его романтической фантазии. Он относится к ней как к принцессе из сказки. Лорел заслуживает лучшего мужа...
В ее голосе была неожиданная горечь. Я подумал, что она имеет в виду и свое собственное замужество.
— И как Лорел относилась... относится к нему? И как вы относитесь к вашему мужу, миссис Сомервилл?!
— По-моему, она тоже в общем-то любила его, была ему благодарна. Лорел трудно находиться в близких интимных отношениях с кем бы то ни было, особенно с мужчиной. Но ей следовало выйти за кого-то получше, чем Том Рассо. Она удивительная женщина. Если бы она встретила достойного человека, ничего такого не случилось бы.
— А что, по-вашему, случилось?
— Не знаю. — Она покачала головой, и распушившиеся от этого движения волосы вспыхнули в свете фар машины, что ехала за нами. — После ваших слов о ее возможном соучастии я не уверена, что должна размышлять вслух на эту тему.
— Но я-то размышлял.
— Что верно, то верно.
— Мне казалось, это нельзя сбрасывать со счета. Я не утверждаю, что Лорел сама подала кому-то такую идею. В худшем случае она просто послушно с ней согласилась.
— Зачем?
— Ей хотелось вырваться на свободу, и она воспользовалась первой же подвернувшейся возможностью. Предположим, она уехала с кем-то, кто затем позвонил ее родителям — с ее ведома, а может, и без оного. Из этого вовсе не вытекает, что ее жизнь вне опасности. Я бы даже скорее считал, что наоборот.
— Вы думаете, что даже если ее увез знакомый, он вполне может убить ее?
— Именно. Он или они.
— Вы все это сочинили! — сказала она с искусственным негодованием.
— А что еще мне остается делать? Я же предлагаю вам только гипотезу. А вы отнеслись к ней очень серьезно. Я тоже. Имейте в виду, я провел некоторое время в обществе Лорел. Она была готова на все, что угодно. И если в таком состоянии она встретила кого-то...
— Ядерные компоненты соединились?..
В ее голосе не было и тени иронии. Мы выехали на автостраду. Я вспомнил, как совсем недавно ехал здесь с Лорел.
— Кстати, об атомных бомбах, — сказала Элизабет голосом человека, мечтающего сменить тему. — Сегодня у нас уже шла речь о бомбах. Мой муж говорил об этом весь вечер, пока я не отослала его в постель. Мужчинам не к лицу истерики, но он был к ней близок. Конечно, он хлебнул всякого, особенно в последние два дня. Приходится делать скидку и на это, и на то, что он старше меня...
Она вела тихий спор с собой насчет того, настоящий мужчина ли ее муж или нет.
— Что же он сказал вам насчет бомб?
— Ничего заслуживающего внимания. Если бы это сказал кто-то другой, я бы расхохоталась. У него возникла безумная идея, что авария случилась из-за того, что какой-то враг взорвал небольшое ядерное устройство на морском дне. Он, правда, был страшно усталым и...
— Враг Соединенных Штатов?
— Нет, так далеко он не хватил. Личный враг или враг компании. Или кто-то, желающий выставить нефтяную промышленность в невыгодном свете.
— А разве этого не может быть?
— Нет, — решительно сказала она. — Просто, мой муж слегка спятил. Это понятно. Он всегда сильно переживает случившееся, и у него обостренное чувство вины. Он как-то сказал мне, что слишком эмоционален, чтобы быть настоящим боевым офицером. По его словам, он это понял, когда увидел фотографии разбомбленного Токио. Они привели его в ужас.
— Он имел к этим бомбардировкам какое-то отношение?
— Нет. Но эта авария — не первая катастрофа в его жизни. Второй раз он оказывается ответственным за... нечто подобное. Его корабль загорелся около Окинавы, и многие члены экипажа погибли.
— По его вине?
— Он был капитан. И естественно, понимал, какая на нем ответственность. Но Бен никогда не говорил об этом. И Джек тоже. По-моему, ни один из них не знает, почему начался пожар.
— Ваш брат Джек тоже служил там?
— Да, Джек был младшим офицером. Он только что окончил школу связистов. Бен добился, чтобы его послали к нему на корабль, хотел взять его под свое крыло. Но это крыло не очень-то могло защитить. Через неделю-другую после того как Джек попал на корабль, их отправили на Окинаву, и там случился этот пожар. На этом закончилась и служба Джека на море, и морская карьера моего мужа.
— Вы хотите сказать, его уволили?
— Не совсем так. Его перевели в береговую службу на Великих озерах. Бен ненавидел эту должность. Я тоже. Ему, конечно, было тяжелее. Когда я вышла за него замуж, он был исполнен великих планов. Он говорил, что когда-нибудь станет главнокомандующим Тихоокеанским флотом. Но служба на Великих озерах не способствовала продвижению вверх. Это было нечто вроде ссылки. Сразу после войны Бен демобилизовался. Хорошо еще, он был женат на мне, и отец взял его к себе в фирму.
Ее рассказ превратился в полусознательное пульсирование памяти. Она сознавала мое присутствие, что и делало рассказ возможным, но она говорила не со мной. Она рассказывала себе о своей жизни, проверяя, как эта жизнь выглядит на слух.
— Думаете, на этом может кончиться и нефтяная карьера вашего мужа?
— Не знаю. Боюсь, на этом многое может закончиться для меня. — Она замолчала, но я слышал беззвучное пульсирование ее внутреннего голоса, продолжающийся монолог. Затем она опять заговорила. — Боюсь, отец махнул на нас рукой. Мы огорчили его тем, что у нас не было детей. Теперь он завел себе женщину по имени Конни Хэпгуд. Она преподавала в школе Ривер-Вэлли. И она моложе меня. Моложе, чем я когда-либо была, — дополнила Элизабет в приступе злой иронии. — Отцу за семьдесят, но он собирается жениться на ней, как только уладит дела с нашей матерью. Он говорит, что заведет новую семью.
— Мало ли что он говорит...
— Он настроен решительно. Он убедил себя не без помощи этой женщины, что может прожить вторую жизнь. Она же, конечно, сделает все, чтобы Бена уволили а взяли кого-то из ее людей. Об этом поговаривали еще до аварии, а теперь, похоже, Бену конец.
— Но выброс же произошел не по его вине.
— Да, верно, но отец все равно свалит все на Бена. Отец всегда любил находить козлов отпущения. — Фраза получилась холодной и тяжелой, словно капсула с историей ее жизни. Помолчав, она добавила:
— Какая-то планета — не помню точно, какая именно, — совершает оборот вокруг Солнца за сто шестьдесят пять лет. Земной год растягивается до бесконечности. Вот у нашей семьи и получается такой растянутый до невозможности год.
— Планета Нептун?
— Возможно. Нептун — бог моря? Вот он рассердился и взорвал нашу скважину. Только не предлагайте это в качестве гипотезы мужу. Он охотно поверит.
Глава 11
Глава 12
— Это пальто вам идет даже больше.
— Спасибо. Большое спасибо. — Она говорила с такой серьезностью, словно давно не получала комплиментов.
Мы спускались на машине с холма в молчании, которое было отнюдь не тягостным. Мне понравилась эта женщина с первого взгляда — как и Лорел и по той же причине. В ней была честность, а также искренность и умение сострадать. Но Лорел находилась в состоянии близком к шоку, а женщина, сидевшая рядом со мной, прекрасно владела собой.
Впрочем, это давалось не просто, ибо отношения с супругом явно не давали ей покоя.
— Я не собираюсь ничего ни объяснять, ни извиняться. Но мы, наверное, производим странное впечатление. Эта авария привела к семейному, так сказать, кризису. Ну, а теперь Лорел... — она замолчала и глубоко вздохнула.
Я выехал на ярко освещенный бульвар в сторону автострады на Сан-Диего.
— Я прекрасно понимаю ваши чувства.
— Как вам это удается?
— В таких случаях люди быстро начинают понимать друг друга. Разумеется, если в наличии есть все необходимые компоненты...
— Ядерные компоненты?
Я искоса взглянул на нее. Она улыбалась как-то по-кошачьи. Я сказал:
— Думаю, мы с вами не составим бомбу. Нет, нет, я не обманываюсь на ваш счет, вы человек взрывоопасный, как и Лорел.
— Правда? Я похожа на Лорел? — Она была и обрадована, и встревожена одновременно. — Вообще-то считается, что у тетки с племянницей тридцать процентов общих генов, почти то же самое, что и у дочери с матерью. А я испытываю почти материнские чувства к Лорел. — Она наклонилась ко мне: — Что все-таки с ней случилось?
— Не знаю. Она на все способна. Она на грани срыва. Я, конечно, не знаю наверняка, но не удивлюсь, если окажется, что похищение не было спланировано заранее. Кто-то мог узнать ее на улице и, видя ее полную беззащитность, схватить и увезти. Это мог быть кто-то, кого она знала. Она могла уехать с ним и добровольно...
— Не хотите ли вы сказать, что она вообще соучастница?
— Нет, хотя и это не исключено. — Я подумал, не рассказать ли ей услышанное мною от Джойс Хэмпшир — о похождениях пятнадцатилетней Лорел в Лас-Вегасе, но передумал.
— Но зачем? — говорила между тем Элизабет. — Лорел плевать на деньги. Да и если бы они ей понадобились, она всегда может одолжить их у моих родителей.
— А как насчет ее собственных родителей?
— У Джека с Мариан не так-то много наличных денег. Компания платит ему приличное жалованье, но он его проживает. Я вовсе не хочу сказать, что они не могли бы или не захотели бы набрать деньги для выкупа, если бы им пришлось...
— В случаях с вымогательством деньги порой не главное. Вымогатель может искренне думать, что он затеял это все ради денег. Но на самом деле ему нужно эмоциональное удовлетворение. Отомстить жизненным обстоятельствам. Лорел не могла сделать это по отношению к родителям?
— Не знаю. Она доставляла им немало хлопот. А они ей. — Элизабет осторожно добавила. — Джек и Мариан не так уж счастливы в браке. Но все трое любят друг друга. Это то, что называют «любовь-ненависть».
— Что это значит?
— "Ненавижу тебя. Люблю тебя. И страдаю". Это мой собственный перевод из Катулла. Его напечатали в ежегоднике нашей школы в Ривер-Вэлли.
— Там, кажется, училась и Лорел?
— Да. Вы много о ней узнали.
— Не так уж и много. Мне не удалось расспросить как следует ее мужа. Он был на работе.
— Он вряд ли много вам рассказал бы, — заметила она с легким презрением в голосе.
— Почему вы так думаете?
— Он толком не знает Лорел. Откуда ему? Я имела возможность поглядеть на их жизнь, и если я видела искусственный союз...
— Но Том вроде бы влюблен в нее...
— Что касается Тома, — сказала Элизабет, — то Лорел — плод его романтической фантазии. Он относится к ней как к принцессе из сказки. Лорел заслуживает лучшего мужа...
В ее голосе была неожиданная горечь. Я подумал, что она имеет в виду и свое собственное замужество.
— И как Лорел относилась... относится к нему? И как вы относитесь к вашему мужу, миссис Сомервилл?!
— По-моему, она тоже в общем-то любила его, была ему благодарна. Лорел трудно находиться в близких интимных отношениях с кем бы то ни было, особенно с мужчиной. Но ей следовало выйти за кого-то получше, чем Том Рассо. Она удивительная женщина. Если бы она встретила достойного человека, ничего такого не случилось бы.
— А что, по-вашему, случилось?
— Не знаю. — Она покачала головой, и распушившиеся от этого движения волосы вспыхнули в свете фар машины, что ехала за нами. — После ваших слов о ее возможном соучастии я не уверена, что должна размышлять вслух на эту тему.
— Но я-то размышлял.
— Что верно, то верно.
— Мне казалось, это нельзя сбрасывать со счета. Я не утверждаю, что Лорел сама подала кому-то такую идею. В худшем случае она просто послушно с ней согласилась.
— Зачем?
— Ей хотелось вырваться на свободу, и она воспользовалась первой же подвернувшейся возможностью. Предположим, она уехала с кем-то, кто затем позвонил ее родителям — с ее ведома, а может, и без оного. Из этого вовсе не вытекает, что ее жизнь вне опасности. Я бы даже скорее считал, что наоборот.
— Вы думаете, что даже если ее увез знакомый, он вполне может убить ее?
— Именно. Он или они.
— Вы все это сочинили! — сказала она с искусственным негодованием.
— А что еще мне остается делать? Я же предлагаю вам только гипотезу. А вы отнеслись к ней очень серьезно. Я тоже. Имейте в виду, я провел некоторое время в обществе Лорел. Она была готова на все, что угодно. И если в таком состоянии она встретила кого-то...
— Ядерные компоненты соединились?..
В ее голосе не было и тени иронии. Мы выехали на автостраду. Я вспомнил, как совсем недавно ехал здесь с Лорел.
— Кстати, об атомных бомбах, — сказала Элизабет голосом человека, мечтающего сменить тему. — Сегодня у нас уже шла речь о бомбах. Мой муж говорил об этом весь вечер, пока я не отослала его в постель. Мужчинам не к лицу истерики, но он был к ней близок. Конечно, он хлебнул всякого, особенно в последние два дня. Приходится делать скидку и на это, и на то, что он старше меня...
Она вела тихий спор с собой насчет того, настоящий мужчина ли ее муж или нет.
— Что же он сказал вам насчет бомб?
— Ничего заслуживающего внимания. Если бы это сказал кто-то другой, я бы расхохоталась. У него возникла безумная идея, что авария случилась из-за того, что какой-то враг взорвал небольшое ядерное устройство на морском дне. Он, правда, был страшно усталым и...
— Враг Соединенных Штатов?
— Нет, так далеко он не хватил. Личный враг или враг компании. Или кто-то, желающий выставить нефтяную промышленность в невыгодном свете.
— А разве этого не может быть?
— Нет, — решительно сказала она. — Просто, мой муж слегка спятил. Это понятно. Он всегда сильно переживает случившееся, и у него обостренное чувство вины. Он как-то сказал мне, что слишком эмоционален, чтобы быть настоящим боевым офицером. По его словам, он это понял, когда увидел фотографии разбомбленного Токио. Они привели его в ужас.
— Он имел к этим бомбардировкам какое-то отношение?
— Нет. Но эта авария — не первая катастрофа в его жизни. Второй раз он оказывается ответственным за... нечто подобное. Его корабль загорелся около Окинавы, и многие члены экипажа погибли.
— По его вине?
— Он был капитан. И естественно, понимал, какая на нем ответственность. Но Бен никогда не говорил об этом. И Джек тоже. По-моему, ни один из них не знает, почему начался пожар.
— Ваш брат Джек тоже служил там?
— Да, Джек был младшим офицером. Он только что окончил школу связистов. Бен добился, чтобы его послали к нему на корабль, хотел взять его под свое крыло. Но это крыло не очень-то могло защитить. Через неделю-другую после того как Джек попал на корабль, их отправили на Окинаву, и там случился этот пожар. На этом закончилась и служба Джека на море, и морская карьера моего мужа.
— Вы хотите сказать, его уволили?
— Не совсем так. Его перевели в береговую службу на Великих озерах. Бен ненавидел эту должность. Я тоже. Ему, конечно, было тяжелее. Когда я вышла за него замуж, он был исполнен великих планов. Он говорил, что когда-нибудь станет главнокомандующим Тихоокеанским флотом. Но служба на Великих озерах не способствовала продвижению вверх. Это было нечто вроде ссылки. Сразу после войны Бен демобилизовался. Хорошо еще, он был женат на мне, и отец взял его к себе в фирму.
Ее рассказ превратился в полусознательное пульсирование памяти. Она сознавала мое присутствие, что и делало рассказ возможным, но она говорила не со мной. Она рассказывала себе о своей жизни, проверяя, как эта жизнь выглядит на слух.
— Думаете, на этом может кончиться и нефтяная карьера вашего мужа?
— Не знаю. Боюсь, на этом многое может закончиться для меня. — Она замолчала, но я слышал беззвучное пульсирование ее внутреннего голоса, продолжающийся монолог. Затем она опять заговорила. — Боюсь, отец махнул на нас рукой. Мы огорчили его тем, что у нас не было детей. Теперь он завел себе женщину по имени Конни Хэпгуд. Она преподавала в школе Ривер-Вэлли. И она моложе меня. Моложе, чем я когда-либо была, — дополнила Элизабет в приступе злой иронии. — Отцу за семьдесят, но он собирается жениться на ней, как только уладит дела с нашей матерью. Он говорит, что заведет новую семью.
— Мало ли что он говорит...
— Он настроен решительно. Он убедил себя не без помощи этой женщины, что может прожить вторую жизнь. Она же, конечно, сделает все, чтобы Бена уволили а взяли кого-то из ее людей. Об этом поговаривали еще до аварии, а теперь, похоже, Бену конец.
— Но выброс же произошел не по его вине.
— Да, верно, но отец все равно свалит все на Бена. Отец всегда любил находить козлов отпущения. — Фраза получилась холодной и тяжелой, словно капсула с историей ее жизни. Помолчав, она добавила:
— Какая-то планета — не помню точно, какая именно, — совершает оборот вокруг Солнца за сто шестьдесят пять лет. Земной год растягивается до бесконечности. Вот у нашей семьи и получается такой растянутый до невозможности год.
— Планета Нептун?
— Возможно. Нептун — бог моря? Вот он рассердился и взорвал нашу скважину. Только не предлагайте это в качестве гипотезы мужу. Он охотно поверит.
Глава 11
Мы ехали молча, пока не свернули с основной трассы в Пасифик-Пойнт. Элизабет объяснила, как проехать к дому ее брата, находившемуся в южных окрестностях города, в местечке Монтевиста.
Когда мы оказались на подъездной аллее, небо скрылось под кронами деревьев. Затем оно вновь появилось впереди — освещенное луной и подсвеченное сверкающим экраном. На таком фоне дом, прилепившийся к скале, выглядел маленьким и низеньким. Все окна в нем были освещены.
Я поставил машину у каменной стены слева от аллеи.
— Говорить буду я, — сказала Элизабет.
— Ладно. Но я хочу войти в дом с вами.
Она посмотрела мне в лицо:
— Зачем? Мне легче говорить с Джеком и Мариан наедине.
— Мы приехали не для того, чтобы вам было легче. И я вовсе не собирался прокатиться, и только.
— Ладно. Раз вы так хотите, пойдемте.
Она вздохнула с видимым раздражением, которое быстро взяла под контроль, и стиснула рукой в перчатке мое запястье.
— Не сердитесь, мистер Арчер. С Джеком бывает непросто сладить.
Словно подтверждая эти слова, из ворот в каменной стене вышел Джек Леннокс. В руках у него была винтовка с оптическим прицелом, и, прежде чем я смог разгадать его намерения, он был уже у машины и целился мне в голову.
Я застыл, толком и не выбравшись из машины. Меня обдало холодом смерти. Я сказал, тщательно выбирая слова:
— Опустите винтовку, мистер Леннокс. Вы меня не узнали?
Некоторое время он продолжал целиться. Ему словно было все равно, кто я. Затем дуло винтовки поползло вверх, и я окончательно вылез из машины.
В моей голове бурлила смесь из страха и злости. Мне хотелось вырвать у него из рук винтовку и зашвырнуть за дом, чтобы она упала со скалы в море.
Его сестра почувствовала, какими опасными последствиями чреват этот эпизод. Обойдя машину, она встала между нами и произнесла голосом, каким взрослые говорят с детьми:
— Дай мне ружье, Джек. Оно тебе ни к чему. Мистер Арчер приехал помочь.
— Мне не нужна его чертова помощь, — в голосе Джека звучала пьяная злоба.
— Кончай, Джек. Опомнись. Я понимаю, тебе тяжело, но винтовка делу не поможет.
Он держал винтовку так, словно целился в луну, которая парила низко над нами, словно учебная цель. Элизабет потянулась к винтовке. После короткой борьбы — не столько физической, сколько моральной — Элизабет одержала верх. Он уступил и она забрала винтовку.
Теперь, лишившись оружия, Джек Леннокс, казалось, не знал, куда деть руки. Он был из тех, кому оружие помогает почувствовать себя полноценным человеком.
Мы побрели к дому втроем.
Мариан Леннокс ждала нас сразу за входной дверью, словно опасалась высунуться на улицу.
— Я же сказала тебе, что это Элизабет, — сообщила она мужу.
Ее голос был монотонным, а движения вялыми, словно нервы у нее растягивали-растягивали, а потом отпустили. Она взяла винтовку у Элизабет и поставила в угол.
Джек Леннокс злобно покосился на женщину, потом на меня.
— Вы не имеете права быть здесь.
Его распирали горе, злоба и желание поссориться. Я был настроен совсем иначе и сказал:
— Ваша сестра попросила меня приехать. Я решил, что это здравая мысль. Не следует пытаться решить такие проблемы самостоятельно.
— Пока у нас все идет нормально, — сказал он, но в его голосе не было убежденности.
— Похитители еще раз звонили?
— Нет.
— Что именно они сказали в первый раз?
Он посмотрел на меня весьма подозрительно.
— Зачем вам это знать?
— Чтобы понять, с кем мы имеем дело — с любителями или про...
— С ними имеем дело мы, а не вы.
— Понятно. Я не хочу вам мешать.
— Черта с два! Вы заявились в мой дом без приглашения. Вам плевать и на нас, и на то, что может случиться с моей дочерью.
— Это не так. Иначе я бы не приехал.
Но он покачал головой.
— Вы шпионите для Тома Рассо. Откуда я знаю, что он тут не замешан? А может, и вы тоже, если уж на то пошло...
Он дал волю ярости, и теперь говорила за него она. Я не понимал, насколько серьезно относиться к этому человеку. Винтовка все еще стояла в углу, а женщины, как нарочно, между ним и оружием.
У меня возникло ощущение, что я провел целую вечность в холле, с Джеком Ленноксом, его женой, сестрой и чертовой винтовкой. Противная, неуютная комната без мебели, словно камера, где заключенные напрасно ждут амнистии.
К Ленноксу подошла жена, вытянув вперед руку, бледная, с огромными глазами и такими неловкими движениями, словно долгие годы провела в одиночном заключении. Ее рука на некоторое время застыла в воздухе и лишь потом коснулась мужа.
— Не надо волноваться, Джек. Ты же сам это говорил. Если не проявлять хладнокровия, мы этого не переживем. Он может позвонить в любой момент.
— Он не угрожал убить вашу дочь? — опрометчиво осведомился я.
Леннокс обернулся ко мне со стиснутыми кулаками. Жена схватила его за правую руку, но он отпихнул ее так, что она чуть было не упала.
— Ради Бога, успокойся, Джек, — сказала Элизабет.
— Сначала уберите этого шпиона отсюда.
Она прошла мимо меня к двери, открыла ее и сказала:
— Мистер Арчер, пожалуйста, выйдите.
Тяжелая дверь захлопнулась. Меня обдало холодным воздухом. Луна висела над морем. Где-то между мною и луной совка издавала странные звуки, словно природа пыталась говорить с миром людей.
Но меня это не интересовало. Мне хотелось вернуться в дом, в камеру, и ждать второго звонка.
Я прождал около часа. Он растянулся, как год на планете Нептун. Время от времени совка начинала попытки возобновить диалог. Мне нечего было сказать в ответ.
Затем в доме зазвонил телефон. Всего один звонок. Мне понадобилось усилие, чтобы оставаться в машине. Я чувствовал себя ответственным за беду, случившуюся с Лорел, а на ее отца была плохая надежда.
Я достал сигарету. Вот уже несколько лет я не курю, но, когда у меня в кармане нет пачки сигарет, я чувствую себя обворованным. Я сидел, кусая губы, и слушал, как удары прибоя мерно отсчитывают время о подножье скалы.
Элизабет вышла одна. Она медленно приближалась к машине, так, словно дом был магнитом, освободиться от которого было трудно. Я вышел и открыл ей дверцу. В свете луны было видно, до чего она бледна и расстроена.
— Звонили похитители?
— Да, Джек говорил с одним из них. С мужчиной.
— Что сказал этот человек?
— Джек просил не обсуждать это с вами. Он хочет сделать все сам. Он в своем репертуаре, особенно, когда речь идет о Лорел.
— Он совершает ошибку.
— Я ему это говорила. С тем же успехом я могла говорить с этой стеной. — Она показала на каменный забор вокруг дома. — Боюсь, он вам не доверяет. Он не доверяет никому, даже мне.
— Он всегда был таким?
— Нет, пожалуй. Похоже, он сломался. Не выдержал напряжения. — Помолчав, она помотала головой. — Это нечестно по отношению к Джеку. Он очень хочет сделать как лучше, но только самостоятельно. Его нельзя назвать лучшим отцом в мире, и их отношения с Лорел складывались трудно, но теперь ему кажется: если он спасет ее и тем самым покажет, что действительно любит ее... — Она опять замолчала, словно не сумела придумать окончание фразы.
— Сейчас не время для красивых жестов. Ее жизнь в опасности. Лорел вообще может уже не быть в живых. Почему он считает, что она жива и здорова?
— Не знаю.
— Он не просил, чтобы ему позволили переговорить с ней?
— Не знаю, — повторила Элизабет. — Он говорил по телефону из своего кабинета, причем плотно прикрыл дверь. Он обещал доставить сто тысяч завтра. Вот и все, что он сообщил мне о разговоре.
— Когда именно завтра?
— Днем. Джек сказал, что ему понадобятся деньги часам к двенадцати.
— Может, имеет смысл еще раз с ним поговорить сейчас?
— Вам?
— Кому-то из нас. Или нам обоим.
Она подумала и сказала:
— Боюсь, что не стоит, мистер Арчер. В таком состоянии Джек не слушает никого. Может, завтра...
Я повернул ключ зажигания, завел мотор. Когда я, дав задний ход, отъезжал от стены, ворота распахнулись. По каменным плитам дорожки к нам, спотыкаясь и размахивая руками, двинулась Мариан Леннокс. Она напоминала птицу, ослепленную фарами.
Мы оба вылезли из машины. Элизабет сказала голосом, каким разговаривают с больными:
— Что случилось, Мариан?
— У Джека закружилась голова. Я уложила его в постель.
— Это не сердце?
— Нет, все будет в порядке.
— Не позвать доктора?
— Это только еще больше его выведет из себя.
Элизабет обняла ее за плечи.
— Я могу остаться на ночь...
— Нет. Спасибо тебе огромное, но мы сделаем это сами. Так хочет Джек.
— А ты?
— Я как Джек. Он у нас самый сильный.
— По-моему, ты как раз держишься здорово.
Мариан покачала головой и слегка отодвинулась, погасив вспышку теплоты.
— Я делаю, что мне велят, — сказала она. — А ты проследи, чтобы Сильвия к завтрашнему дню достала деньги. Больше нам от тебя ничего не надо.
— Не беспокойся, дорогая.
Прежде чем скрыться за стеной, Мариан обернулась ко мне. В лунном свете ее лицо напоминало глиняную маску.
— Извините, мистер Арчер. Проделав такой путь, вы были вправе рассчитывать на лучший прием.
— Все в порядке.
— Если что-то узнаете, вы дадите нам знать?
Я сказал, что непременно. Она пошла к дому с таким видом, будто боялась и того, что было впереди, и того, что оставила за спиной. Парадная дверь закрылась за ней, и Элизабет сказала:
— Бедная Мариан. Они оба бедняги. Если бы я могла им помочь!
— У вашего брата не было инфаркта?
— Нет, но отец чуть не умер от инфаркта несколько лет назад. — После паузы она добавила: — С этого и начались все семейные беды. Отец вдруг осознал, что не бессмертен, и решил как следует прожить отпущенные ему годы. Поэтому он, когда поправился, завел роман с Конни Хэпгуд. Но мама — человек гордый. И у нее есть свои деньги. Она оставила дом в Эль-Ранчо и купила дом на побережье.
— Мы туда и едем?
— Да. Это примерно в миле от дома Джека. — Она показала рукой на юг. — В чем и состояла его привлекательность для Сильвии. Джек был всегда ее любимчиком. — Она говорила холодно, без горечи. — Сильвии следовало бы остаться и дать бой Конни. Она могла бы удержать отца, если бы захотела. Но она махнула рукой. Она позволила Конни завладеть им. А теперь она готова допустить развод — без борьбы.
— За что тут бороться?
— Отцу за семьдесят. Он не вечен. А если Конни заполучит компанию и большую часть акций, это будет означать конец семьи Ленноксов. Деньги — тот самый клей, который скрепляет нас. Деньги и нефть.
Я свернул на темную, обсаженную деревьями дорогу, шедшую вдоль берега. Над деревьями бесшумно проплыла сипуха, как рыба под водой.
Некоторое время моя спутница молчала. Затем сказала, явно делая над собой усилие:
— Отец любит Лорел. Она его единственная внучка. И если Джек так ее выгораживает, нетрудно понять, почему. Лорел — его козырной туз.
— Вы хотите сказать, что, может, никто и не думал ее похищать?
— Пожалуй. По крайней мере, это не исключено.
— Почему вы вдруг допустили эту возможность?
— Сама не знаю. — Она замолчала, обдумывая мой вопрос. — У меня такое чувство, что происходит что-то страшное. В доме Джека и Мариан сегодня какая-то странная атмосфера. В воздухе пахнет каким-то заговором.
— Вы думаете, они догадываются, что Лорел водит их за нос?
— Может быть. По крайней мере, Джек может догадываться. Он не в первый раз выгораживает Лорел.
— Расскажите мне о других случаях.
— Лучше не стоит. Тут нужно знать контекст, иначе вы окажетесь в предубеждении против нее. А ей может понадобиться ваша помощь. Как и всем нам.
— Отлично. Каков же контекст?
Обдумав мой вопрос, Элизабет ответила обобщенно:
— Когда в семье нелады, это отражается на самом слабом ее члене. И остальные это понимают. Они жалеют слабейшего, выгораживают его, потому что знают, что сами в этом виноваты. Вы меня понимаете?
— Я понял это давно... Работа научила. А вы как это поняли, Элизабет?
— В нашей семье... Правильно, зовите меня Элизабет.
Когда мы оказались на подъездной аллее, небо скрылось под кронами деревьев. Затем оно вновь появилось впереди — освещенное луной и подсвеченное сверкающим экраном. На таком фоне дом, прилепившийся к скале, выглядел маленьким и низеньким. Все окна в нем были освещены.
Я поставил машину у каменной стены слева от аллеи.
— Говорить буду я, — сказала Элизабет.
— Ладно. Но я хочу войти в дом с вами.
Она посмотрела мне в лицо:
— Зачем? Мне легче говорить с Джеком и Мариан наедине.
— Мы приехали не для того, чтобы вам было легче. И я вовсе не собирался прокатиться, и только.
— Ладно. Раз вы так хотите, пойдемте.
Она вздохнула с видимым раздражением, которое быстро взяла под контроль, и стиснула рукой в перчатке мое запястье.
— Не сердитесь, мистер Арчер. С Джеком бывает непросто сладить.
Словно подтверждая эти слова, из ворот в каменной стене вышел Джек Леннокс. В руках у него была винтовка с оптическим прицелом, и, прежде чем я смог разгадать его намерения, он был уже у машины и целился мне в голову.
Я застыл, толком и не выбравшись из машины. Меня обдало холодом смерти. Я сказал, тщательно выбирая слова:
— Опустите винтовку, мистер Леннокс. Вы меня не узнали?
Некоторое время он продолжал целиться. Ему словно было все равно, кто я. Затем дуло винтовки поползло вверх, и я окончательно вылез из машины.
В моей голове бурлила смесь из страха и злости. Мне хотелось вырвать у него из рук винтовку и зашвырнуть за дом, чтобы она упала со скалы в море.
Его сестра почувствовала, какими опасными последствиями чреват этот эпизод. Обойдя машину, она встала между нами и произнесла голосом, каким взрослые говорят с детьми:
— Дай мне ружье, Джек. Оно тебе ни к чему. Мистер Арчер приехал помочь.
— Мне не нужна его чертова помощь, — в голосе Джека звучала пьяная злоба.
— Кончай, Джек. Опомнись. Я понимаю, тебе тяжело, но винтовка делу не поможет.
Он держал винтовку так, словно целился в луну, которая парила низко над нами, словно учебная цель. Элизабет потянулась к винтовке. После короткой борьбы — не столько физической, сколько моральной — Элизабет одержала верх. Он уступил и она забрала винтовку.
Теперь, лишившись оружия, Джек Леннокс, казалось, не знал, куда деть руки. Он был из тех, кому оружие помогает почувствовать себя полноценным человеком.
Мы побрели к дому втроем.
Мариан Леннокс ждала нас сразу за входной дверью, словно опасалась высунуться на улицу.
— Я же сказала тебе, что это Элизабет, — сообщила она мужу.
Ее голос был монотонным, а движения вялыми, словно нервы у нее растягивали-растягивали, а потом отпустили. Она взяла винтовку у Элизабет и поставила в угол.
Джек Леннокс злобно покосился на женщину, потом на меня.
— Вы не имеете права быть здесь.
Его распирали горе, злоба и желание поссориться. Я был настроен совсем иначе и сказал:
— Ваша сестра попросила меня приехать. Я решил, что это здравая мысль. Не следует пытаться решить такие проблемы самостоятельно.
— Пока у нас все идет нормально, — сказал он, но в его голосе не было убежденности.
— Похитители еще раз звонили?
— Нет.
— Что именно они сказали в первый раз?
Он посмотрел на меня весьма подозрительно.
— Зачем вам это знать?
— Чтобы понять, с кем мы имеем дело — с любителями или про...
— С ними имеем дело мы, а не вы.
— Понятно. Я не хочу вам мешать.
— Черта с два! Вы заявились в мой дом без приглашения. Вам плевать и на нас, и на то, что может случиться с моей дочерью.
— Это не так. Иначе я бы не приехал.
Но он покачал головой.
— Вы шпионите для Тома Рассо. Откуда я знаю, что он тут не замешан? А может, и вы тоже, если уж на то пошло...
Он дал волю ярости, и теперь говорила за него она. Я не понимал, насколько серьезно относиться к этому человеку. Винтовка все еще стояла в углу, а женщины, как нарочно, между ним и оружием.
У меня возникло ощущение, что я провел целую вечность в холле, с Джеком Ленноксом, его женой, сестрой и чертовой винтовкой. Противная, неуютная комната без мебели, словно камера, где заключенные напрасно ждут амнистии.
К Ленноксу подошла жена, вытянув вперед руку, бледная, с огромными глазами и такими неловкими движениями, словно долгие годы провела в одиночном заключении. Ее рука на некоторое время застыла в воздухе и лишь потом коснулась мужа.
— Не надо волноваться, Джек. Ты же сам это говорил. Если не проявлять хладнокровия, мы этого не переживем. Он может позвонить в любой момент.
— Он не угрожал убить вашу дочь? — опрометчиво осведомился я.
Леннокс обернулся ко мне со стиснутыми кулаками. Жена схватила его за правую руку, но он отпихнул ее так, что она чуть было не упала.
— Ради Бога, успокойся, Джек, — сказала Элизабет.
— Сначала уберите этого шпиона отсюда.
Она прошла мимо меня к двери, открыла ее и сказала:
— Мистер Арчер, пожалуйста, выйдите.
Тяжелая дверь захлопнулась. Меня обдало холодным воздухом. Луна висела над морем. Где-то между мною и луной совка издавала странные звуки, словно природа пыталась говорить с миром людей.
Но меня это не интересовало. Мне хотелось вернуться в дом, в камеру, и ждать второго звонка.
Я прождал около часа. Он растянулся, как год на планете Нептун. Время от времени совка начинала попытки возобновить диалог. Мне нечего было сказать в ответ.
Затем в доме зазвонил телефон. Всего один звонок. Мне понадобилось усилие, чтобы оставаться в машине. Я чувствовал себя ответственным за беду, случившуюся с Лорел, а на ее отца была плохая надежда.
Я достал сигарету. Вот уже несколько лет я не курю, но, когда у меня в кармане нет пачки сигарет, я чувствую себя обворованным. Я сидел, кусая губы, и слушал, как удары прибоя мерно отсчитывают время о подножье скалы.
Элизабет вышла одна. Она медленно приближалась к машине, так, словно дом был магнитом, освободиться от которого было трудно. Я вышел и открыл ей дверцу. В свете луны было видно, до чего она бледна и расстроена.
— Звонили похитители?
— Да, Джек говорил с одним из них. С мужчиной.
— Что сказал этот человек?
— Джек просил не обсуждать это с вами. Он хочет сделать все сам. Он в своем репертуаре, особенно, когда речь идет о Лорел.
— Он совершает ошибку.
— Я ему это говорила. С тем же успехом я могла говорить с этой стеной. — Она показала на каменный забор вокруг дома. — Боюсь, он вам не доверяет. Он не доверяет никому, даже мне.
— Он всегда был таким?
— Нет, пожалуй. Похоже, он сломался. Не выдержал напряжения. — Помолчав, она помотала головой. — Это нечестно по отношению к Джеку. Он очень хочет сделать как лучше, но только самостоятельно. Его нельзя назвать лучшим отцом в мире, и их отношения с Лорел складывались трудно, но теперь ему кажется: если он спасет ее и тем самым покажет, что действительно любит ее... — Она опять замолчала, словно не сумела придумать окончание фразы.
— Сейчас не время для красивых жестов. Ее жизнь в опасности. Лорел вообще может уже не быть в живых. Почему он считает, что она жива и здорова?
— Не знаю.
— Он не просил, чтобы ему позволили переговорить с ней?
— Не знаю, — повторила Элизабет. — Он говорил по телефону из своего кабинета, причем плотно прикрыл дверь. Он обещал доставить сто тысяч завтра. Вот и все, что он сообщил мне о разговоре.
— Когда именно завтра?
— Днем. Джек сказал, что ему понадобятся деньги часам к двенадцати.
— Может, имеет смысл еще раз с ним поговорить сейчас?
— Вам?
— Кому-то из нас. Или нам обоим.
Она подумала и сказала:
— Боюсь, что не стоит, мистер Арчер. В таком состоянии Джек не слушает никого. Может, завтра...
Я повернул ключ зажигания, завел мотор. Когда я, дав задний ход, отъезжал от стены, ворота распахнулись. По каменным плитам дорожки к нам, спотыкаясь и размахивая руками, двинулась Мариан Леннокс. Она напоминала птицу, ослепленную фарами.
Мы оба вылезли из машины. Элизабет сказала голосом, каким разговаривают с больными:
— Что случилось, Мариан?
— У Джека закружилась голова. Я уложила его в постель.
— Это не сердце?
— Нет, все будет в порядке.
— Не позвать доктора?
— Это только еще больше его выведет из себя.
Элизабет обняла ее за плечи.
— Я могу остаться на ночь...
— Нет. Спасибо тебе огромное, но мы сделаем это сами. Так хочет Джек.
— А ты?
— Я как Джек. Он у нас самый сильный.
— По-моему, ты как раз держишься здорово.
Мариан покачала головой и слегка отодвинулась, погасив вспышку теплоты.
— Я делаю, что мне велят, — сказала она. — А ты проследи, чтобы Сильвия к завтрашнему дню достала деньги. Больше нам от тебя ничего не надо.
— Не беспокойся, дорогая.
Прежде чем скрыться за стеной, Мариан обернулась ко мне. В лунном свете ее лицо напоминало глиняную маску.
— Извините, мистер Арчер. Проделав такой путь, вы были вправе рассчитывать на лучший прием.
— Все в порядке.
— Если что-то узнаете, вы дадите нам знать?
Я сказал, что непременно. Она пошла к дому с таким видом, будто боялась и того, что было впереди, и того, что оставила за спиной. Парадная дверь закрылась за ней, и Элизабет сказала:
— Бедная Мариан. Они оба бедняги. Если бы я могла им помочь!
— У вашего брата не было инфаркта?
— Нет, но отец чуть не умер от инфаркта несколько лет назад. — После паузы она добавила: — С этого и начались все семейные беды. Отец вдруг осознал, что не бессмертен, и решил как следует прожить отпущенные ему годы. Поэтому он, когда поправился, завел роман с Конни Хэпгуд. Но мама — человек гордый. И у нее есть свои деньги. Она оставила дом в Эль-Ранчо и купила дом на побережье.
— Мы туда и едем?
— Да. Это примерно в миле от дома Джека. — Она показала рукой на юг. — В чем и состояла его привлекательность для Сильвии. Джек был всегда ее любимчиком. — Она говорила холодно, без горечи. — Сильвии следовало бы остаться и дать бой Конни. Она могла бы удержать отца, если бы захотела. Но она махнула рукой. Она позволила Конни завладеть им. А теперь она готова допустить развод — без борьбы.
— За что тут бороться?
— Отцу за семьдесят. Он не вечен. А если Конни заполучит компанию и большую часть акций, это будет означать конец семьи Ленноксов. Деньги — тот самый клей, который скрепляет нас. Деньги и нефть.
Я свернул на темную, обсаженную деревьями дорогу, шедшую вдоль берега. Над деревьями бесшумно проплыла сипуха, как рыба под водой.
Некоторое время моя спутница молчала. Затем сказала, явно делая над собой усилие:
— Отец любит Лорел. Она его единственная внучка. И если Джек так ее выгораживает, нетрудно понять, почему. Лорел — его козырной туз.
— Вы хотите сказать, что, может, никто и не думал ее похищать?
— Пожалуй. По крайней мере, это не исключено.
— Почему вы вдруг допустили эту возможность?
— Сама не знаю. — Она замолчала, обдумывая мой вопрос. — У меня такое чувство, что происходит что-то страшное. В доме Джека и Мариан сегодня какая-то странная атмосфера. В воздухе пахнет каким-то заговором.
— Вы думаете, они догадываются, что Лорел водит их за нос?
— Может быть. По крайней мере, Джек может догадываться. Он не в первый раз выгораживает Лорел.
— Расскажите мне о других случаях.
— Лучше не стоит. Тут нужно знать контекст, иначе вы окажетесь в предубеждении против нее. А ей может понадобиться ваша помощь. Как и всем нам.
— Отлично. Каков же контекст?
Обдумав мой вопрос, Элизабет ответила обобщенно:
— Когда в семье нелады, это отражается на самом слабом ее члене. И остальные это понимают. Они жалеют слабейшего, выгораживают его, потому что знают, что сами в этом виноваты. Вы меня понимаете?
— Я понял это давно... Работа научила. А вы как это поняли, Элизабет?
— В нашей семье... Правильно, зовите меня Элизабет.
Глава 12
Мы свернули направо, на Сихорс-лейн, которая шла к морю, и еще раз свернули возле почтового ящика миссис Леннокс. Ее имя и фамилия были выведены свежей черной краской. В конце кипарисовой аллеи стоял низкий одноэтажный дом, распростершийся, словно каменный лабиринт, у кромки волн.
На освещенный двор вышел молодой человек. Он был среднего роста, но окружение делало его карликом. Он двигался на цыпочках, словно танцовщик, готовый в любой момент сменить направление. В его влажных глазах светилось желание быть полезным.
— Как поживаете, миссис Сомервилл?
— Отлично, — сказала она тоном, не оставлявшим сомнений в противоположном, и обернулась ко мне. — Мистер Арчер, это Тони Лашман, секретарь моей матери.
Мы обменялись рукопожатиями. Он сказал Элизабет, что мать ждет ее в своей комнате, и она, извинившись, ушла.
Из окна комнаты, куда привел меня Лашман, можно было видеть побережье, море и освещенную нефтяную вышку. Я не мог точно сказать, как близко нефтяное пятно подошло к берегу, но мой нос чуял в доме запах нефти.
Молодой человек, словно улавливая это, посопел носом:
— Мерзкий запах!
— Как к этому отнеслась миссис Леннокс? — По-разному, — он быстро покосился на меня, проверить, понял ли я смысл его слов. — В конце концов, большую часть жизни она провела замужем за человеком, связанным с нефтью.
— Вы знаете старика Леннокса?
— Вообще-то ни разу с ним не встречался. Я стал работать у миссис Леннокс, когда они с мужем решили разъехаться. — Он провел рукой по своей густой шевелюре. — Для меня это временная работа. Осенью я хочу вернуться в колледж. Или пойти на курсы фотографии. Я пока не решил. Я согласился на эту работу, чтобы как-то помочь миссис Леннокс.
— Ее внучка, кажется, жила здесь.
— Да, жила. — Он обернулся ко мне. — Она вроде бы пропала?
— Да.
— Неудивительно. Она маялась здесь. Да и в других местах тоже. Я пытался как мог развлечь ее, но без особого успеха.
В глазах его появилось нечто похожее на сочувствие, но быстро угасло. В его мозгу что-то постоянно шевелилось, поворачивалось, загоралось и гасло, словно огонь маяка.
— Как же вы ее развлекали?
— Мы много играли в теннис — она неплохая теннисистка. И беседовали по душам. Ей хочется сделать в жизни что-то настоящее. У нас с Лорел немало общего. Я тоже прошел через неудачный брак.
— Ее брак неудачен?
— Я имел в виду не совсем это... — Он дотронулся пальцами до уголков рта. — Лорел и сама толком в этом не разобралась, но можно предположить, чем это кончится. Трудно представить ее замужем за аптекарем.
— Почему?
— Девушка с таким обаянием и с деньгами в семье... — Он обвел рукой комнату, но тяжелая темная мебель и отсутствие уюта не подкрепили его слова. Деньги тут были, но они никак не грели...
— И большие у них деньги?
На освещенный двор вышел молодой человек. Он был среднего роста, но окружение делало его карликом. Он двигался на цыпочках, словно танцовщик, готовый в любой момент сменить направление. В его влажных глазах светилось желание быть полезным.
— Как поживаете, миссис Сомервилл?
— Отлично, — сказала она тоном, не оставлявшим сомнений в противоположном, и обернулась ко мне. — Мистер Арчер, это Тони Лашман, секретарь моей матери.
Мы обменялись рукопожатиями. Он сказал Элизабет, что мать ждет ее в своей комнате, и она, извинившись, ушла.
Из окна комнаты, куда привел меня Лашман, можно было видеть побережье, море и освещенную нефтяную вышку. Я не мог точно сказать, как близко нефтяное пятно подошло к берегу, но мой нос чуял в доме запах нефти.
Молодой человек, словно улавливая это, посопел носом:
— Мерзкий запах!
— Как к этому отнеслась миссис Леннокс? — По-разному, — он быстро покосился на меня, проверить, понял ли я смысл его слов. — В конце концов, большую часть жизни она провела замужем за человеком, связанным с нефтью.
— Вы знаете старика Леннокса?
— Вообще-то ни разу с ним не встречался. Я стал работать у миссис Леннокс, когда они с мужем решили разъехаться. — Он провел рукой по своей густой шевелюре. — Для меня это временная работа. Осенью я хочу вернуться в колледж. Или пойти на курсы фотографии. Я пока не решил. Я согласился на эту работу, чтобы как-то помочь миссис Леннокс.
— Ее внучка, кажется, жила здесь.
— Да, жила. — Он обернулся ко мне. — Она вроде бы пропала?
— Да.
— Неудивительно. Она маялась здесь. Да и в других местах тоже. Я пытался как мог развлечь ее, но без особого успеха.
В глазах его появилось нечто похожее на сочувствие, но быстро угасло. В его мозгу что-то постоянно шевелилось, поворачивалось, загоралось и гасло, словно огонь маяка.
— Как же вы ее развлекали?
— Мы много играли в теннис — она неплохая теннисистка. И беседовали по душам. Ей хочется сделать в жизни что-то настоящее. У нас с Лорел немало общего. Я тоже прошел через неудачный брак.
— Ее брак неудачен?
— Я имел в виду не совсем это... — Он дотронулся пальцами до уголков рта. — Лорел и сама толком в этом не разобралась, но можно предположить, чем это кончится. Трудно представить ее замужем за аптекарем.
— Почему?
— Девушка с таким обаянием и с деньгами в семье... — Он обвел рукой комнату, но тяжелая темная мебель и отсутствие уюта не подкрепили его слова. Деньги тут были, но они никак не грели...
— И большие у них деньги?