Том застонал и повернулся на спину, заслоняясь от света кулаками. Его заспанное лицо было воплощением печали, а в уголках глаз блестели слезы. Он зарыдал и отвернулся от меня.
— Я пытался согреть ее, — проговорил он, — но она была холодной. Мамочка была холодной-прехолодной.
— На него опять нашло, — сказала Глория. — Подождите, это ненадолго.
— Закройте, пожалуйста, дверь.
Глория обиженно посмотрела на меня, но подчинилась. Я остался один на один с Томом.
— Почему же мамочка сделалась холодная-прехолодная? — спросил я.
— Я толкнул ее, и она упала. — Он словно подражал речи ребенка. — Я не хотел, чтобы она упала. Я не хотел, чтобы она умерла. Но у нее сделался липкий затылок. — Он посмотрел на свои чистые руки фармацевта. — Она была холодная-прехолодная, и я не мог ее согреть.
— Люди не сразу делаются холодными, когда умирают, Том.
— Но мамочка сразу сделалась холодной-холодной. — Он стал качать головой из стороны в сторону. — Она не пускала меня к ним в постель. Она велела мне оставаться в комнате с маленькой девочкой. Она вылезла из постели и сказала, что отшлепает меня. Дядя сказал, не надо, пусть просто уходит, но она сказала: нет, отшлепаю. Она стала меня шлепать, а я ее толкнул и она упала на пол и заснула. И не проснулась, даже когда я стал петь.
— Что ты пел?
— "Джингл Беллз"[2]. Кровать скрипела, и они говорили, что это звенят колокольчики. Она даже называла его Джингл Беллз, и они оба смеялись.
— Как он выглядел?
— Дядя как дядя.
— Молодой, старый?
— Не знаю.
— Как он был одет?
— Не знаю, — Том тревожно посмотрел на меня, судорожно комкая в руках одеяло так, словно временные пласты под ним заколебались, угрожая поглотить его. — Он сказал, что еще придет и со мной разберется, если я наябедничаю на него.
— Он не вернется, Том. Это было давно.
Он услышал и, кажется, понял меня. Я ждал, пока он не выйдет из этого полусна. Новые слезы показались на глазах, словно защитные линзы. Постепенно они рассосались, и Том меня узнал.
— Арчер? Лорел не умерла? Мне снилось, что ее нет в живых.
— Это только сон. Насколько я знаю, она жива.
— Где она тогда? — голос у него был все еще слегка безумный.
— Похоже, ее похитили.
— То есть как?
— Ее родителям позвонили и потребовали за ее освобождение денег. Они собираются платить. Но есть подозрение, что это не настоящее похищение и Лорел тут замешана. Это возможно?
— Но у Лорел уйма денег.
— Деньги у ее родных, но она с ними в сложных отношениях. И насколько мне известно, когда ей было пятнадцать, она уже один раз инсценировала похищение.
Он посмотрел на меня с такой ненавистью, что я замолчал. Его глаза превратились в темные щелочки, нижняя губа чуть выпятилась. В его щетине виднелись пятнышки седины, словно семена старости дали первые ростки. Он вполне годился мне в сыновья, ему было ровно столько лет, сколько было и мне, когда я потерял жену.
— Я читал ваше письмо Лорел, — сказал я.
— Которое?
— То, что вы отправили ей на адрес бабки в Сихорс-лейн. Лорел написала ответ на обратной стороне. Но она так и не отослала его.
— Что же она написала?
— Главная идея была в том, что она вас любит. Она собирается вернуться к вам, если сможет.
— Я на это надеюсь.
Но в голосе его не было никакой надежды. Он сел на кровати, свесив ноги, как человек, тяжело раненный в битве с кошмарами. Я ушел, оставив его удерживать тот крошечный плацдарм, который ему все же удалось отвоевать.
Глория ждала в узком коридоре. Я не мог понять, планировала ли она получить Тома по наследству, или это должно было произойти само собой. Я также спросил себя, не желал ли я подсознательно унаследовать Лорел.
Мы прошли в кухню, где так легко и просто общались накануне.
— Что случилось с матерью Тома, Глория?
Она обхватила себя руками, словно пыталась стиснуть в себе озноб.
— Я не хочу говорить об этом. Том всегда страшно расстраивается...
— Ему не обязательно знать про наш разговор.
— Вы хотите, чтобы я судачила о нем за его спиной? — запальчиво осведомилась Глория.
— Том нанял меня расследовать это дело — значит, он мне доверяет.
— Может быть. Но он доверяет многим. Что же, мне им всем рассказывать семейные тайны?
— Но мне вы все-таки расскажите. Вдруг это связано с тем, что случилось с Лорел?
— А что случилось с Лорел?
— Я сам этого не знаю. Мать Тома погибла?
— Да, ее застрелили, — глаза Глории потемнели. — Я не думаю, чтобы Том об этом помнил — разве что в его кошмарах. Они у него случаются.
— Как часто?
— Точно не могу сказать. Я здесь бываю от случая к случаю. Это происходит циклами. Когда с ним что-то такое случается, его отбрасывает назад, в прошлое.
— Что отбросило его на сей раз? Исчезновение Лорел?
Она кивнула.
— И еще одно. Моя мать снова заговорила о гибели его матери.
— В присутствии Тома?
Она снова кивнула.
— Я не сумела ей помешать. Мама временами делается очень уж эмоциональной. И она считает, что если заставить Тома вспомнить это, по-настоящему вспомнить, то тогда можно будет понять, кто именно убил ее. Она так и не отказалась от мысли отыскать убийцу, хоть и прошло уже много лет.
— Сколько?
— Больше двадцати пяти. Я тогда была еще крохой.
— Почему вы не рассказали мне об этом вчера?
— Я не могла... Мы об этом даже между собой не говорим.
— Кто стрелял в нее?
— Неизвестно. Убийцу не нашли. Не знаю, зачем я вам это рассказываю. Мать меня просто убьет... — Она осеклась. — Я не в том смысле. Мать вообще-то и мухи не обидит, а уж меня тем более. Она сама свой худший враг. А у других от нее и волос с головы не упадет. — Глория рассеянно погладила свои мокрые волосы.
— В каких она была отношениях с матерью Тома?
— Они сестры, почти ровесницы. И были очень близки в свое время. Я никак не могла взять в толк, почему мама так грустит, пока не узнала причины.
— Она не станет со мной говорить на эту тему?
— Сомневаюсь. По крайней мере я ее об этом просить не стану.
— А где она сейчас?
— Не скажу! — В голосе Глории послышалось такое упрямство, что мне стало интересно: что же она скрывает?
— Неужели вас не волнует то, что случилось с вашей теткой? Как ее звали?
— Тетя Элли. Элисон Рассо. Конечно, волнует. Но мне не хотелось бы, чтобы мама снова думала об этом. Она и так хлебнула...
— Том тоже. Но может, это как раз поможет им облегчить душу.
Она покачала головой.
— Нет, из этого ничего не выйдет. То же я сказала моему кавалеру, когда он стал проявлять интерес. В нашей семье лучший способ решить проблему — не вмешиваться в ход событий.
— Но Тому это не помогло. Видите, смерть матери не дает ему покоя, ему снятся кошмары...
— Ночные кошмары лучше, чем дневные.
— Откуда вы знаете?
— У меня было и то, и другое, — сказала Глория.
— Том никогда не обращался к психиатру?
— Нет, конечно. У него с головой порядок.
Я посмотрел на часы. Утро было на исходе, а мне нужно было к двенадцати успеть в Сихорс-лейн. Я поблагодарил Глорию и двинулся к выходу. Она проводила меня до дверей.
— Вы не обижаетесь, что я вам не все рассказала?
— Нет, — сказал я. — Берегите Тома.
Уже на улице я вспомнил, что забыл попросить доплату. Возможно, подсознательно я не хотел брать у него деньги.
Глава 18
Глава 19
Глава 20
— Я пытался согреть ее, — проговорил он, — но она была холодной. Мамочка была холодной-прехолодной.
— На него опять нашло, — сказала Глория. — Подождите, это ненадолго.
— Закройте, пожалуйста, дверь.
Глория обиженно посмотрела на меня, но подчинилась. Я остался один на один с Томом.
— Почему же мамочка сделалась холодная-прехолодная? — спросил я.
— Я толкнул ее, и она упала. — Он словно подражал речи ребенка. — Я не хотел, чтобы она упала. Я не хотел, чтобы она умерла. Но у нее сделался липкий затылок. — Он посмотрел на свои чистые руки фармацевта. — Она была холодная-прехолодная, и я не мог ее согреть.
— Люди не сразу делаются холодными, когда умирают, Том.
— Но мамочка сразу сделалась холодной-холодной. — Он стал качать головой из стороны в сторону. — Она не пускала меня к ним в постель. Она велела мне оставаться в комнате с маленькой девочкой. Она вылезла из постели и сказала, что отшлепает меня. Дядя сказал, не надо, пусть просто уходит, но она сказала: нет, отшлепаю. Она стала меня шлепать, а я ее толкнул и она упала на пол и заснула. И не проснулась, даже когда я стал петь.
— Что ты пел?
— "Джингл Беллз"[2]. Кровать скрипела, и они говорили, что это звенят колокольчики. Она даже называла его Джингл Беллз, и они оба смеялись.
— Как он выглядел?
— Дядя как дядя.
— Молодой, старый?
— Не знаю.
— Как он был одет?
— Не знаю, — Том тревожно посмотрел на меня, судорожно комкая в руках одеяло так, словно временные пласты под ним заколебались, угрожая поглотить его. — Он сказал, что еще придет и со мной разберется, если я наябедничаю на него.
— Он не вернется, Том. Это было давно.
Он услышал и, кажется, понял меня. Я ждал, пока он не выйдет из этого полусна. Новые слезы показались на глазах, словно защитные линзы. Постепенно они рассосались, и Том меня узнал.
— Арчер? Лорел не умерла? Мне снилось, что ее нет в живых.
— Это только сон. Насколько я знаю, она жива.
— Где она тогда? — голос у него был все еще слегка безумный.
— Похоже, ее похитили.
— То есть как?
— Ее родителям позвонили и потребовали за ее освобождение денег. Они собираются платить. Но есть подозрение, что это не настоящее похищение и Лорел тут замешана. Это возможно?
— Но у Лорел уйма денег.
— Деньги у ее родных, но она с ними в сложных отношениях. И насколько мне известно, когда ей было пятнадцать, она уже один раз инсценировала похищение.
Он посмотрел на меня с такой ненавистью, что я замолчал. Его глаза превратились в темные щелочки, нижняя губа чуть выпятилась. В его щетине виднелись пятнышки седины, словно семена старости дали первые ростки. Он вполне годился мне в сыновья, ему было ровно столько лет, сколько было и мне, когда я потерял жену.
— Я читал ваше письмо Лорел, — сказал я.
— Которое?
— То, что вы отправили ей на адрес бабки в Сихорс-лейн. Лорел написала ответ на обратной стороне. Но она так и не отослала его.
— Что же она написала?
— Главная идея была в том, что она вас любит. Она собирается вернуться к вам, если сможет.
— Я на это надеюсь.
Но в голосе его не было никакой надежды. Он сел на кровати, свесив ноги, как человек, тяжело раненный в битве с кошмарами. Я ушел, оставив его удерживать тот крошечный плацдарм, который ему все же удалось отвоевать.
Глория ждала в узком коридоре. Я не мог понять, планировала ли она получить Тома по наследству, или это должно было произойти само собой. Я также спросил себя, не желал ли я подсознательно унаследовать Лорел.
Мы прошли в кухню, где так легко и просто общались накануне.
— Что случилось с матерью Тома, Глория?
Она обхватила себя руками, словно пыталась стиснуть в себе озноб.
— Я не хочу говорить об этом. Том всегда страшно расстраивается...
— Ему не обязательно знать про наш разговор.
— Вы хотите, чтобы я судачила о нем за его спиной? — запальчиво осведомилась Глория.
— Том нанял меня расследовать это дело — значит, он мне доверяет.
— Может быть. Но он доверяет многим. Что же, мне им всем рассказывать семейные тайны?
— Но мне вы все-таки расскажите. Вдруг это связано с тем, что случилось с Лорел?
— А что случилось с Лорел?
— Я сам этого не знаю. Мать Тома погибла?
— Да, ее застрелили, — глаза Глории потемнели. — Я не думаю, чтобы Том об этом помнил — разве что в его кошмарах. Они у него случаются.
— Как часто?
— Точно не могу сказать. Я здесь бываю от случая к случаю. Это происходит циклами. Когда с ним что-то такое случается, его отбрасывает назад, в прошлое.
— Что отбросило его на сей раз? Исчезновение Лорел?
Она кивнула.
— И еще одно. Моя мать снова заговорила о гибели его матери.
— В присутствии Тома?
Она снова кивнула.
— Я не сумела ей помешать. Мама временами делается очень уж эмоциональной. И она считает, что если заставить Тома вспомнить это, по-настоящему вспомнить, то тогда можно будет понять, кто именно убил ее. Она так и не отказалась от мысли отыскать убийцу, хоть и прошло уже много лет.
— Сколько?
— Больше двадцати пяти. Я тогда была еще крохой.
— Почему вы не рассказали мне об этом вчера?
— Я не могла... Мы об этом даже между собой не говорим.
— Кто стрелял в нее?
— Неизвестно. Убийцу не нашли. Не знаю, зачем я вам это рассказываю. Мать меня просто убьет... — Она осеклась. — Я не в том смысле. Мать вообще-то и мухи не обидит, а уж меня тем более. Она сама свой худший враг. А у других от нее и волос с головы не упадет. — Глория рассеянно погладила свои мокрые волосы.
— В каких она была отношениях с матерью Тома?
— Они сестры, почти ровесницы. И были очень близки в свое время. Я никак не могла взять в толк, почему мама так грустит, пока не узнала причины.
— Она не станет со мной говорить на эту тему?
— Сомневаюсь. По крайней мере я ее об этом просить не стану.
— А где она сейчас?
— Не скажу! — В голосе Глории послышалось такое упрямство, что мне стало интересно: что же она скрывает?
— Неужели вас не волнует то, что случилось с вашей теткой? Как ее звали?
— Тетя Элли. Элисон Рассо. Конечно, волнует. Но мне не хотелось бы, чтобы мама снова думала об этом. Она и так хлебнула...
— Том тоже. Но может, это как раз поможет им облегчить душу.
Она покачала головой.
— Нет, из этого ничего не выйдет. То же я сказала моему кавалеру, когда он стал проявлять интерес. В нашей семье лучший способ решить проблему — не вмешиваться в ход событий.
— Но Тому это не помогло. Видите, смерть матери не дает ему покоя, ему снятся кошмары...
— Ночные кошмары лучше, чем дневные.
— Откуда вы знаете?
— У меня было и то, и другое, — сказала Глория.
— Том никогда не обращался к психиатру?
— Нет, конечно. У него с головой порядок.
Я посмотрел на часы. Утро было на исходе, а мне нужно было к двенадцати успеть в Сихорс-лейн. Я поблагодарил Глорию и двинулся к выходу. Она проводила меня до дверей.
— Вы не обижаетесь, что я вам не все рассказала?
— Нет, — сказал я. — Берегите Тома.
Уже на улице я вспомнил, что забыл попросить доплату. Возможно, подсознательно я не хотел брать у него деньги.
Глава 18
Местечко Топанга-Корт, где жила Марта Мунган, было далеко от «Экскалибура». Оно являло собой стайку домов с облупившейся штукатуркой, зажатых между приморским шоссе и разрушающейся горой. Оползень у подножья напоминал ту горстку на дне песочных часов, когда время уже почти истекло.
Я поставил машину у главного здания. Там был плакат, предлагавший квартиры для семей с кухней и без оной на любой срок. Когда я открыл парадную дверь, звякнул колокольчик. За конторкой был сводчатый проход, откуда доносились голоса в телевизоре. Женщина отозвалась из темноты:
— Кто там?
На конторке лежала незаполненная регистрационная карточка. Я мысленно вписал: «Лу Арчер. Странствующий ловец воров, охотник за трупами». Я крикнул:
— Вы знаете Джозефа Сперлинга?
— Джо? Ну, конечно. Как дела, Джо?
Я не ответил. Я стоял и слушал медленно приближающиеся шаги. Наконец, она появилась — пожилая женщина в рыжем парике и кимоно, переливающем всеми цветами радуги. Она щурилась от света, словно застигнутое врасплох ночное животное.
— Вы не Джо Сперлинг! Зачем вы хотите меня провести?
— Я и не выдавал себя за Сперлинга, — возразил я и назвался. — Мы с Джо немного потолковали сегодня утром.
— А как он вообще? Давно его не видела.
— По-моему, неплохо. Но постарел.
— Как и все мы. — Она подняла глаза, удивительно живые на ее обрюзгшем лице. — Вы, значит, беседовали с Джо. Обо мне?
— О вас и вашем муже.
По лицу медленно пробежала тревожная тень, оставляя за собой паутину морщинок.
— У меня нет мужа. Был, да сплыл. — Она глубоко вздохнула и спросила: — Что-нибудь случилось с Ральфом Мунганом?
— Не исключено.
— То-то он исчез с горизонта. Я уж думала, не в тюрьме ли он. Или с ним что-то еще?..
— Что-то еще, — сказал я.
Нижняя часть ее лица украсилась вялой пустой улыбкой. Под ее прикрытием она изучала меня своими видавшими виды глазами.
— Вы, часом, не ищейка?
— Частная.
— И хотите материальчик на Ральфа?
Я кивнул. В полутьме за аркой, голоса из дневной телепрограммы делились своими секретами:
Я бы полюбил тебя, но у меня повреждено либидо и никто не позаботился его наладить. А я бы полюбила тебя, но ты вылитый мой отец, а он по-свински со мной обращался.
— Где Ральф?
— Не знаю, — солгал я.
— Зачем он вам?
— Ничего серьезного. По крайней мере, я надеюсь, что это так.
Она упала на конторку всей грудью.
— Не надо со мной шутки шутить. Я хочу знать, что происходит. И при чем тут Джо Сперлинг.
— Вы помните твидовый костюм, который он когда-то сшил Ральфу на день рождения?
Ее глаза блеснули.
— Это было давно. Ну и что?
— Костюм выплыл из морских пучин.
— Ну и что? Это старая тряпка.
— Вы давно видели его в последний раз, миссис Мунган?
— Даже не знаю. С тех пор как Ральф от меня ушел, я повыбрасывала почти все его вещи. За это время я много переезжала с места на место.
— Значит, вы не знаете, кто мог носить костюм?
Она выпрямилась на руках, пальцы судорожно сжимали край конторки. На соответствующем пальце, словно шрам, в пухлой мякоти виднелось подобие обручального кольца.
— Костюм был на ком-то? — спросила она.
— На маленьком старичке со следами ожогов на лице и голове. Вы не знаете такого, миссис Мунган?
Ее лицо вдруг окаменело, словно мой вопрос лишил ее чувствительности.
— Ума не приложу, — тихо проговорила она. — Говорите, костюм был обнаружен в воде?
— Да, я лично его оттуда выудил.
— Где-то поблизости? — она показала рукой в сторону шоссе.
— В нескольких милях к югу отсюда. Возле Пасифик-Пойнта.
Она помолчала, а на ее лице отразилась медленная и тяжкая работа мысли.
— А человек? — наконец спросила она.
— Человек?
— Старичок с ожогами. О котором вы говорили.
— Что вас интересует?
— Он в порядке?
— А что, вы его знаете?
— Не то что знаю. Но я вполне могла дать ему костюм.
— Когда?
— Сначала ответьте на мой вопрос! — резко потребовала она. — Он в порядке?
— Боюсь, что нет. Костюм был на нем. А он был мертв.
Я следил, не появятся ли на ее лице признаки потрясения, огорчения, раскаяния. Но никаких чувств на нем так и не отразилось. Глаза ее были цвета низкого городского неба в тех краях, где она жила, переезжая с места на место.
— Как получилось, что вы дали ему костюм? — спросил я.
Она ответила не сразу.
— Я помню не очень отчетливо. Признаться, я много пью, и алкоголь все вымывает из памяти. Как-то раз, когда я была уже тепленькая, в дверь позвонили, это был старый бродяга, буквально в лохмотьях. Мне захотелось дать ему что-то теплое, а у меня был только костюм Ральфа.
— Он побывал у вас здесь, миссис Мунган?
— Да. Стоял как раз там, где вы.
— Откуда он появился?
— Он не сказал. Просто брел по берегу. От меня он двинулся на юг.
— Как давно это было?
— Не помню.
— Ну хотя бы примерно?
— Пару недель назад, может, больше.
— С ним не было молодого человека? Такого широкоплечего, лет тридцати, примерно моего роста?
— Я такого не видела, — но в ее глазах появилось что-то оборонительное, а в голосе плаксивое. — Почему вы меня спрашиваете об этом? Я просто проявила себя добрым самаритянином... Что в этом плохого?
— Но вы об этом вспомнили не сразу. Вы сначала сказали, что выбросили костюм с прочими вещами Ральфа Мунгана. И лишь потом вспомнили, что отдали его покойнику.
— Так уж устроена у меня голова. И, кстати, он не был покойником, когда я ему дала костюм.
— Зато теперь он покойник.
— Знаю.
Мы смотрели друг другу в глаза через конторку. За ее спиной в темной комнате призрачные голоса продолжали рассказывать сказки большого города.
...Не только отец по-свински со мной обращался. Я знаю, дорогая, а у меня повреждено не одно лишь либидо.
Женщина, стоявшая передо мной, давно миновала свои лучшие годы. Ее мозг был иссушен алкоголем, а тело оплыло. И все же она мне почему-то нравилась. Несомненно, она не была способна на убийство. Но она могла покрывать убийцу, особенно если это был ее любовник или сын.
Я уехал, собираясь навестить ее еще раз.
Я поставил машину у главного здания. Там был плакат, предлагавший квартиры для семей с кухней и без оной на любой срок. Когда я открыл парадную дверь, звякнул колокольчик. За конторкой был сводчатый проход, откуда доносились голоса в телевизоре. Женщина отозвалась из темноты:
— Кто там?
На конторке лежала незаполненная регистрационная карточка. Я мысленно вписал: «Лу Арчер. Странствующий ловец воров, охотник за трупами». Я крикнул:
— Вы знаете Джозефа Сперлинга?
— Джо? Ну, конечно. Как дела, Джо?
Я не ответил. Я стоял и слушал медленно приближающиеся шаги. Наконец, она появилась — пожилая женщина в рыжем парике и кимоно, переливающем всеми цветами радуги. Она щурилась от света, словно застигнутое врасплох ночное животное.
— Вы не Джо Сперлинг! Зачем вы хотите меня провести?
— Я и не выдавал себя за Сперлинга, — возразил я и назвался. — Мы с Джо немного потолковали сегодня утром.
— А как он вообще? Давно его не видела.
— По-моему, неплохо. Но постарел.
— Как и все мы. — Она подняла глаза, удивительно живые на ее обрюзгшем лице. — Вы, значит, беседовали с Джо. Обо мне?
— О вас и вашем муже.
По лицу медленно пробежала тревожная тень, оставляя за собой паутину морщинок.
— У меня нет мужа. Был, да сплыл. — Она глубоко вздохнула и спросила: — Что-нибудь случилось с Ральфом Мунганом?
— Не исключено.
— То-то он исчез с горизонта. Я уж думала, не в тюрьме ли он. Или с ним что-то еще?..
— Что-то еще, — сказал я.
Нижняя часть ее лица украсилась вялой пустой улыбкой. Под ее прикрытием она изучала меня своими видавшими виды глазами.
— Вы, часом, не ищейка?
— Частная.
— И хотите материальчик на Ральфа?
Я кивнул. В полутьме за аркой, голоса из дневной телепрограммы делились своими секретами:
Я бы полюбил тебя, но у меня повреждено либидо и никто не позаботился его наладить. А я бы полюбила тебя, но ты вылитый мой отец, а он по-свински со мной обращался.
— Где Ральф?
— Не знаю, — солгал я.
— Зачем он вам?
— Ничего серьезного. По крайней мере, я надеюсь, что это так.
Она упала на конторку всей грудью.
— Не надо со мной шутки шутить. Я хочу знать, что происходит. И при чем тут Джо Сперлинг.
— Вы помните твидовый костюм, который он когда-то сшил Ральфу на день рождения?
Ее глаза блеснули.
— Это было давно. Ну и что?
— Костюм выплыл из морских пучин.
— Ну и что? Это старая тряпка.
— Вы давно видели его в последний раз, миссис Мунган?
— Даже не знаю. С тех пор как Ральф от меня ушел, я повыбрасывала почти все его вещи. За это время я много переезжала с места на место.
— Значит, вы не знаете, кто мог носить костюм?
Она выпрямилась на руках, пальцы судорожно сжимали край конторки. На соответствующем пальце, словно шрам, в пухлой мякоти виднелось подобие обручального кольца.
— Костюм был на ком-то? — спросила она.
— На маленьком старичке со следами ожогов на лице и голове. Вы не знаете такого, миссис Мунган?
Ее лицо вдруг окаменело, словно мой вопрос лишил ее чувствительности.
— Ума не приложу, — тихо проговорила она. — Говорите, костюм был обнаружен в воде?
— Да, я лично его оттуда выудил.
— Где-то поблизости? — она показала рукой в сторону шоссе.
— В нескольких милях к югу отсюда. Возле Пасифик-Пойнта.
Она помолчала, а на ее лице отразилась медленная и тяжкая работа мысли.
— А человек? — наконец спросила она.
— Человек?
— Старичок с ожогами. О котором вы говорили.
— Что вас интересует?
— Он в порядке?
— А что, вы его знаете?
— Не то что знаю. Но я вполне могла дать ему костюм.
— Когда?
— Сначала ответьте на мой вопрос! — резко потребовала она. — Он в порядке?
— Боюсь, что нет. Костюм был на нем. А он был мертв.
Я следил, не появятся ли на ее лице признаки потрясения, огорчения, раскаяния. Но никаких чувств на нем так и не отразилось. Глаза ее были цвета низкого городского неба в тех краях, где она жила, переезжая с места на место.
— Как получилось, что вы дали ему костюм? — спросил я.
Она ответила не сразу.
— Я помню не очень отчетливо. Признаться, я много пью, и алкоголь все вымывает из памяти. Как-то раз, когда я была уже тепленькая, в дверь позвонили, это был старый бродяга, буквально в лохмотьях. Мне захотелось дать ему что-то теплое, а у меня был только костюм Ральфа.
— Он побывал у вас здесь, миссис Мунган?
— Да. Стоял как раз там, где вы.
— Откуда он появился?
— Он не сказал. Просто брел по берегу. От меня он двинулся на юг.
— Как давно это было?
— Не помню.
— Ну хотя бы примерно?
— Пару недель назад, может, больше.
— С ним не было молодого человека? Такого широкоплечего, лет тридцати, примерно моего роста?
— Я такого не видела, — но в ее глазах появилось что-то оборонительное, а в голосе плаксивое. — Почему вы меня спрашиваете об этом? Я просто проявила себя добрым самаритянином... Что в этом плохого?
— Но вы об этом вспомнили не сразу. Вы сначала сказали, что выбросили костюм с прочими вещами Ральфа Мунгана. И лишь потом вспомнили, что отдали его покойнику.
— Так уж устроена у меня голова. И, кстати, он не был покойником, когда я ему дала костюм.
— Зато теперь он покойник.
— Знаю.
Мы смотрели друг другу в глаза через конторку. За ее спиной в темной комнате призрачные голоса продолжали рассказывать сказки большого города.
...Не только отец по-свински со мной обращался. Я знаю, дорогая, а у меня повреждено не одно лишь либидо.
Женщина, стоявшая передо мной, давно миновала свои лучшие годы. Ее мозг был иссушен алкоголем, а тело оплыло. И все же она мне почему-то нравилась. Несомненно, она не была способна на убийство. Но она могла покрывать убийцу, особенно если это был ее любовник или сын.
Я уехал, собираясь навестить ее еще раз.
Глава 19
В Пасифик-Пойнт я вернулся почти в полдень. Гавань потемнела еще сильней, чем утром. Рабочие в сапогах и непромокаемых комбинезонах обрабатывали стены мола паром под давлением.
Другие, в моторках, разбрасывали солому по всей площади нефтяного пятна, а затем собирали ее, пропитавшуюся нефтью, вилами. Сотни и сотни снопов свежей соломы, доставленных невесть откуда, лежали штабелями на берегу, словно бастионы против неведомого агрессора.
На пирсе произошли перемены. Десятка два пикетчиков расхаживали взад и вперед у входа с самодельными плакатами: «Держитесь подальше!», «Внимание: загрязнение!»
В большинстве своем это были пожилые люди, хотя среди них мелькало несколько длинноволосых парней.
Я узнал среди них волосатого рыбака, с которым говорил накануне. Он тоже узнал меня и потряс в знак приветствия своим плакатом: «Подумайте о бедных рыбах!», когда я проезжал мимо него на пирс — и что-то весело прокричал.
Бланш смотрела на пикетчиков с почти опустевшей стоянки возле своего ресторанчика. Она узнала во мне вчерашнего клиента и громко начала жаловаться.
— Они пытаются меня разорить. Скажите, вам не угрожали, не применяли силу?
— Нет.
— Жаль, — она помотала своей кудлатой головой. — Полицейские говорят, пока нет угроз или насилия, все идет по закону и они не могут вмешаться. Но, по-моему, это все незаконно. Я бы пошвыряла их с пирса, пусть попробуют водички с нефтью. А то, видите ли, они решили захватить мой пирс.
— Разве он ваш?
— По сути дела, да. Я взяла его в долгосрочную аренду, что дает мне право сдать часть его нефтяной компании. Я хочу пожаловаться лично губернатору.
Бланш раскраснелась и тяжело дышала. Она никак не могла прийти в себя.
— Вчера вечером я у вас обедал.
— Ну да. Помню. Вы не доели вашу рыбу. Надеюсь, с ней было все в порядке?
— В полном. Просто я не очень проголодался. Я обратил внимание на двух ваших клиентов — старика и молодого человека. Старик был в твидовом костюме и на голове у него были следы от ожогов...
— Помню таких. Ну и что?
— Я бы хотел с ними связаться. Вы не знаете, где их найти?
Бланш покачала головой.
— До этого я их не видела. Они нездешние.
— Откуда вы знаете?
— Они спрашивали меня, как попасть в Сихорс-лейн. — Бланш показала рукой в направлении дома Сильвии Леннокс.
— Они не сказали, кто их там интересует?
— Нет, но я как раз подумала, кто им там понадобился. Это очень дорогой район, у самого океана. А они просто голодающие какие-то. Вы бы посмотрели, как они ели. Особенно старик.
Я поблагодарил и пошел назад к машине. Из другой машины вылез седоватый человек и остановил меня. У него были выразительные синие глаза, в которых, словно предохранительный щит, светилась отстраненность профессионального наблюдателя.
— Вы не местный? — спросил он меня.
— Нет. Но мы, кажется, живем в свободной стране.
— Я последний человек, кто стал бы отрицать это. — Его лицо сморщилось в улыбке, которая удивительно напоминала гримасу боли. — Вы работаете в «Леннокс ойл»?
— Нет, я сам по себе.
— А что это означает? — он по-прежнему улыбался.
— Я частный детектив. Моя фамилия Арчер.
— А я Уилбур Кокс. Пишу для местной газеты. Какое же преступление вы расследуете, мистер Арчер? Не экологическое ли?
— Мне было бы, безусловно, интересно узнать, что вызвало аварию.
Кокс явно был рад удовлетворить мое любопытство.
— Нефтяники утверждают, что это фокусы природы, и в этом есть определенная доля истины. Подземные пласты там, в океане, отличаются пористостью, и с ними шутки плохи. Можно сказать, что этот район — мина замедленного действия. Но конечно, прежде всего виноваты нефтяники. Они не приняли во внимание опасность выброса, не сделали ничего, чтобы предотвратить аварию при глубинном бурении. Вот вам и результат. — Он махнул рукой в направлении вышки, силуэт которой четко очерчивался на горизонте.
— А почему они не приняли мер предосторожности?
— Это требует денег. Нефтяники — в большинстве своем игроки и предпочитают рисковать, нежели тратить лишние деньги на защитные сооружения. Они лучше будут годами ждать, пока техника не усовершенствует.
— Помолчав, Кокс добавил. — Не одни они игроки. Мы с ними повязаны одной веревочкой. Мы ездим в автомобилях, а значит, зависим от их нефти. Вопрос в том, что предпринять, пока мы все не утонули в черном золоте. Я покивал головой и двинулся к машине. Он пошел следом.
— Это вы вытащили сегодня утром утопленника:
Я сказал, что это так.
— Вы смогли опознать его? Не выяснили, кто он?
— Пока нет. Этим я как раз и занимаюсь.
— Вы не хотите сказать мне несколько слов по этому поводу?
— Увы, не могу, мистер Кокс. Реклама сейчас мне только помешает.
— Его убили? — Через маску отстраненности холодно мерцали глаза газетчика.
— Честное слово, не знаю. Увидимся позже.
Далеко я не уехал. Вход на пирс был блокирован линией пикетчиков, стоявших спиной к морю. На них надвигался большой трейлер, груженный цистернами с буровым раствором. Водитель с ненавистью глядел на пикетчиков из кабины и медленно, дюйм за дюймом, продвигал свою машину вперед.
Один из молодых пикетчиков уселся перед машиной. Лицо у него было бледным и испуганным, словно он понимал, какой слабой преградой было его тело на пути тяжкой поступи этого мира. Но он сидел, не шелохнувшись, хотя огромные колеса неумолимо надвигались.
Наконец, водитель беззвучно выругался и нажал на тормоза. Затем он вылез из кабины с монтировкой в руке. Я тоже вылез из своей машины и, протолкнувшись сквозь заслон пикетчиков, подошел к нему. Это был курносый человек с бешеными глазами.
— Назад, — предупредил он меня. — Я должен доставить груз.
— Виноват, но при чем тут монтировка?
— Чтобы съездить тебе по физиономии.
— Мысль неудачная, — сказал я. — Брось железку от греха.
— Брошу, когда ты перестанешь путаться под ногами. Я тут на законном основании.
— В это трудно поверить, когда у тебя в руках такая игрушка.
Водитель поглядел на монтировку с каким-то удивлением. Возможно, он понял, что, во-первых, у него и впрямь вид чересчур уж агрессивный, а, во-вторых, он в явном меньшинстве. Пикетчики тем временем столпились вокруг меня. Водитель залез обратно в кабину и сидел там, бросая на нас испепеляющие взгляды. В десяти шагах от него журналист Уилбур Кокс, облокотясь на перила пирса, делал какие-то записи в блокноте.
С дальнего конца пирса, за рестораном Бланш, приближалась черная машина. Она ехала в нашу сторону и остановилась рядом с моим автомобилем. Из машины вылез капитан Сомервилл, за ним молодой человек. Он следовал за капитаном, словно тень. Вид у обоих был измученный — утро явно выдалось нелегким.
Впрочем, ситуация еще более осложнялась. Пикетчики окружили черную машину, прижав к ней обоих. Сомервилл был мрачнее тучи. Его спутник был бледен и испуган.
— Назад! — сказал он неуверенным голосом. — Это капитан Сомервилл, исполнительный вице-президент компании «Леннокс ойл».
— Это мы знаем, — сказал молодой рыбак. — Когда вы заткнете дыру, кэп?
— Как можно скорей, — отвечал капитан. — Сегодня утром мы сделали попытку. Но неудачную. Нам нужно еще накопить шлам, а также вызвать специалистов. К концу недели мы предпримем еще одну попытку. Пока же я просил бы от вас терпения и содействия.
В толпе поднялся ропот. Один из пикетчиков спросил:
— Когда вы уберете эту вышку? Нам она не нужна.
— Вышка здесь на законных основаниях, — упрямо возразил Сомервилл. — С разрешения Службы геологического надзора США. А если вы будете мешать нашим машинам доставлять грузы — как сейчас, то нам труднее будет ликвидировать аварию.
Шум в толпе усилился. Ропот стал перерастать в гул. У водителя трейлера появилось в глазах что-то отчаянное. Я решил опередить его и вмешаться.
Пробившись через толпу к Сомервиллу, я сказал:
— Вам лучше уехать, капитан. Садитесь в машину и следуйте за мной.
Сомервилл и его помощник так и поступили. Пока они усаживались — помощник за руль, а капитан рядом, — я сказал толпе:
— Дайте им уехать. Зачем напрашиваться на лишние неприятности?
— Верно, — сказала пожилая женщина, — неприятности нам ни к чему.
— Но и нефть на берегу нам тоже ни к чему, — сказал молодой человек.
— Все лучше, чем кровь, — возразил я.
Толпа зашумела скорее одобрительно, чем агрессивно. Пикетчики стали расступаться. Я сел в машину, объехал трейлер и двинулся в сторону Сихорс-лейн, а капитан следовал за мной.
Я с облегчением вытер пот со лба. Дважды за последние десять минут угроза насилия чуть было не материализовалась в непоправимые поступки. В отдалении раздавались сирены, словно возвещая о новых угрозах.
Другие, в моторках, разбрасывали солому по всей площади нефтяного пятна, а затем собирали ее, пропитавшуюся нефтью, вилами. Сотни и сотни снопов свежей соломы, доставленных невесть откуда, лежали штабелями на берегу, словно бастионы против неведомого агрессора.
На пирсе произошли перемены. Десятка два пикетчиков расхаживали взад и вперед у входа с самодельными плакатами: «Держитесь подальше!», «Внимание: загрязнение!»
В большинстве своем это были пожилые люди, хотя среди них мелькало несколько длинноволосых парней.
Я узнал среди них волосатого рыбака, с которым говорил накануне. Он тоже узнал меня и потряс в знак приветствия своим плакатом: «Подумайте о бедных рыбах!», когда я проезжал мимо него на пирс — и что-то весело прокричал.
Бланш смотрела на пикетчиков с почти опустевшей стоянки возле своего ресторанчика. Она узнала во мне вчерашнего клиента и громко начала жаловаться.
— Они пытаются меня разорить. Скажите, вам не угрожали, не применяли силу?
— Нет.
— Жаль, — она помотала своей кудлатой головой. — Полицейские говорят, пока нет угроз или насилия, все идет по закону и они не могут вмешаться. Но, по-моему, это все незаконно. Я бы пошвыряла их с пирса, пусть попробуют водички с нефтью. А то, видите ли, они решили захватить мой пирс.
— Разве он ваш?
— По сути дела, да. Я взяла его в долгосрочную аренду, что дает мне право сдать часть его нефтяной компании. Я хочу пожаловаться лично губернатору.
Бланш раскраснелась и тяжело дышала. Она никак не могла прийти в себя.
— Вчера вечером я у вас обедал.
— Ну да. Помню. Вы не доели вашу рыбу. Надеюсь, с ней было все в порядке?
— В полном. Просто я не очень проголодался. Я обратил внимание на двух ваших клиентов — старика и молодого человека. Старик был в твидовом костюме и на голове у него были следы от ожогов...
— Помню таких. Ну и что?
— Я бы хотел с ними связаться. Вы не знаете, где их найти?
Бланш покачала головой.
— До этого я их не видела. Они нездешние.
— Откуда вы знаете?
— Они спрашивали меня, как попасть в Сихорс-лейн. — Бланш показала рукой в направлении дома Сильвии Леннокс.
— Они не сказали, кто их там интересует?
— Нет, но я как раз подумала, кто им там понадобился. Это очень дорогой район, у самого океана. А они просто голодающие какие-то. Вы бы посмотрели, как они ели. Особенно старик.
Я поблагодарил и пошел назад к машине. Из другой машины вылез седоватый человек и остановил меня. У него были выразительные синие глаза, в которых, словно предохранительный щит, светилась отстраненность профессионального наблюдателя.
— Вы не местный? — спросил он меня.
— Нет. Но мы, кажется, живем в свободной стране.
— Я последний человек, кто стал бы отрицать это. — Его лицо сморщилось в улыбке, которая удивительно напоминала гримасу боли. — Вы работаете в «Леннокс ойл»?
— Нет, я сам по себе.
— А что это означает? — он по-прежнему улыбался.
— Я частный детектив. Моя фамилия Арчер.
— А я Уилбур Кокс. Пишу для местной газеты. Какое же преступление вы расследуете, мистер Арчер? Не экологическое ли?
— Мне было бы, безусловно, интересно узнать, что вызвало аварию.
Кокс явно был рад удовлетворить мое любопытство.
— Нефтяники утверждают, что это фокусы природы, и в этом есть определенная доля истины. Подземные пласты там, в океане, отличаются пористостью, и с ними шутки плохи. Можно сказать, что этот район — мина замедленного действия. Но конечно, прежде всего виноваты нефтяники. Они не приняли во внимание опасность выброса, не сделали ничего, чтобы предотвратить аварию при глубинном бурении. Вот вам и результат. — Он махнул рукой в направлении вышки, силуэт которой четко очерчивался на горизонте.
— А почему они не приняли мер предосторожности?
— Это требует денег. Нефтяники — в большинстве своем игроки и предпочитают рисковать, нежели тратить лишние деньги на защитные сооружения. Они лучше будут годами ждать, пока техника не усовершенствует.
— Помолчав, Кокс добавил. — Не одни они игроки. Мы с ними повязаны одной веревочкой. Мы ездим в автомобилях, а значит, зависим от их нефти. Вопрос в том, что предпринять, пока мы все не утонули в черном золоте. Я покивал головой и двинулся к машине. Он пошел следом.
— Это вы вытащили сегодня утром утопленника:
Я сказал, что это так.
— Вы смогли опознать его? Не выяснили, кто он?
— Пока нет. Этим я как раз и занимаюсь.
— Вы не хотите сказать мне несколько слов по этому поводу?
— Увы, не могу, мистер Кокс. Реклама сейчас мне только помешает.
— Его убили? — Через маску отстраненности холодно мерцали глаза газетчика.
— Честное слово, не знаю. Увидимся позже.
Далеко я не уехал. Вход на пирс был блокирован линией пикетчиков, стоявших спиной к морю. На них надвигался большой трейлер, груженный цистернами с буровым раствором. Водитель с ненавистью глядел на пикетчиков из кабины и медленно, дюйм за дюймом, продвигал свою машину вперед.
Один из молодых пикетчиков уселся перед машиной. Лицо у него было бледным и испуганным, словно он понимал, какой слабой преградой было его тело на пути тяжкой поступи этого мира. Но он сидел, не шелохнувшись, хотя огромные колеса неумолимо надвигались.
Наконец, водитель беззвучно выругался и нажал на тормоза. Затем он вылез из кабины с монтировкой в руке. Я тоже вылез из своей машины и, протолкнувшись сквозь заслон пикетчиков, подошел к нему. Это был курносый человек с бешеными глазами.
— Назад, — предупредил он меня. — Я должен доставить груз.
— Виноват, но при чем тут монтировка?
— Чтобы съездить тебе по физиономии.
— Мысль неудачная, — сказал я. — Брось железку от греха.
— Брошу, когда ты перестанешь путаться под ногами. Я тут на законном основании.
— В это трудно поверить, когда у тебя в руках такая игрушка.
Водитель поглядел на монтировку с каким-то удивлением. Возможно, он понял, что, во-первых, у него и впрямь вид чересчур уж агрессивный, а, во-вторых, он в явном меньшинстве. Пикетчики тем временем столпились вокруг меня. Водитель залез обратно в кабину и сидел там, бросая на нас испепеляющие взгляды. В десяти шагах от него журналист Уилбур Кокс, облокотясь на перила пирса, делал какие-то записи в блокноте.
С дальнего конца пирса, за рестораном Бланш, приближалась черная машина. Она ехала в нашу сторону и остановилась рядом с моим автомобилем. Из машины вылез капитан Сомервилл, за ним молодой человек. Он следовал за капитаном, словно тень. Вид у обоих был измученный — утро явно выдалось нелегким.
Впрочем, ситуация еще более осложнялась. Пикетчики окружили черную машину, прижав к ней обоих. Сомервилл был мрачнее тучи. Его спутник был бледен и испуган.
— Назад! — сказал он неуверенным голосом. — Это капитан Сомервилл, исполнительный вице-президент компании «Леннокс ойл».
— Это мы знаем, — сказал молодой рыбак. — Когда вы заткнете дыру, кэп?
— Как можно скорей, — отвечал капитан. — Сегодня утром мы сделали попытку. Но неудачную. Нам нужно еще накопить шлам, а также вызвать специалистов. К концу недели мы предпримем еще одну попытку. Пока же я просил бы от вас терпения и содействия.
В толпе поднялся ропот. Один из пикетчиков спросил:
— Когда вы уберете эту вышку? Нам она не нужна.
— Вышка здесь на законных основаниях, — упрямо возразил Сомервилл. — С разрешения Службы геологического надзора США. А если вы будете мешать нашим машинам доставлять грузы — как сейчас, то нам труднее будет ликвидировать аварию.
Шум в толпе усилился. Ропот стал перерастать в гул. У водителя трейлера появилось в глазах что-то отчаянное. Я решил опередить его и вмешаться.
Пробившись через толпу к Сомервиллу, я сказал:
— Вам лучше уехать, капитан. Садитесь в машину и следуйте за мной.
Сомервилл и его помощник так и поступили. Пока они усаживались — помощник за руль, а капитан рядом, — я сказал толпе:
— Дайте им уехать. Зачем напрашиваться на лишние неприятности?
— Верно, — сказала пожилая женщина, — неприятности нам ни к чему.
— Но и нефть на берегу нам тоже ни к чему, — сказал молодой человек.
— Все лучше, чем кровь, — возразил я.
Толпа зашумела скорее одобрительно, чем агрессивно. Пикетчики стали расступаться. Я сел в машину, объехал трейлер и двинулся в сторону Сихорс-лейн, а капитан следовал за мной.
Я с облегчением вытер пот со лба. Дважды за последние десять минут угроза насилия чуть было не материализовалась в непоправимые поступки. В отдалении раздавались сирены, словно возвещая о новых угрозах.
Глава 20
Под кипарисами во дворе дома Сильвии Леннокс уже стояло несколько машин. Капитан Сомервилл поставил свой автомобиль рядом с моим. Он вылез и пожал мне руку с явной признательностью, хотя взгляд его был устремлен куда-то мимо.
— Спасибо, что вмешались. Это Лерой Эллис из отдела по связям с общественностью. А вы, кажется, Арчер?
Его спутник вылез из-за руля и вяло пожал мне руку. Собственно, он вовсе не был молодым — ему было примерно столько же лет, что и мне, но он был из тех немолодых людей, что сохраняют на всю жизнь юношеские ухватки. Глаза его были влажными и встревоженными. Казалось, он успел где-то глотнуть виски.
— Лерой мой старый морской товарищ, — говорил между тем Сомервилл с деланной ностальгией. — Мы были вместе на Окинаве. Сегодня было нечто похожее, верно, Лерой?
Лерой выразил полное согласие. Он был расстроен и смущен, и мне показалось, что капитан не без удовольствия исподволь сыпал соль на его раны. Сомервилл вошел в дом, Лерой за ним. Я остался на улице слушать, как в кипарисах воркуют голуби.
Из-за гаража появился Тони Лашман. Лицо у него было бледное и напряженное, и двигался он как человек, с которым что-то случилось. Он показал рукой на дом.
— Что там творится?
— Я сам хотел у вас это спросить. Я только что приехал.
— Семейная сходка. Я как личный секретарь миссис Леннокс по идее должен там присутствовать, но она меня выгнала. Вас они не пригласили?
— Надеюсь, что пригласят.
Я двинулся к дому, но Лашман заступил дорогу. Он начинал меня раздражать.
— Слушайте, — сказал он. — Я хочу знать, что там происходит. Если вы посвятите меня в курс дела, я готов вам за это заплатить.
— А сколько?
— Не знаю. Но это будет гораздо больше, чем сто долларов в день.
— А откуда деньги?
Он смекнул, что я над ним издеваюсь, и это его рассердило:
— Ну ладно, я и сам разберусь.
Повернувшись на каблуках, он зашагал прочь.
У дверей дома меня ждал Эмерсон Литтл, адвокат. Это был лысый человек, одетый как на похоронах. Да и держался он с такой подчеркнутой корректностью, что смахивал на владельца похоронного бюро.
У него была мягкая рука и жесткий взгляд:
— Вы немного опоздали, мистер Арчер.
— Знаю. Прошу меня извинить.
— Мне пришлось чуть не силком удерживать Джека Леннокса. Он человек упрямый...
— Где он?
— В доме с матерью. Сильвия Леннокс — мой клиент. Она соглашается выдать сто тысяч, но только при условии, что вы принимаете участие, и я ее в этом поддержал. Главное в операции — благополучно доставить домой ее внучку. Деньги — это уже второстепенное. Тем не менее, не хотелось бы выбрасывать их на ветер...
— В каких они банкнотах?
— Немеченые двадцатки в картонной коробке. Как и просили.
— А где их велено оставить?
— Джек отказывается сообщить это. — Непроницаемое лицо Литтла подернулось пеленой легкого раздражения. — Ладно, надо действовать.
— Спасибо, что вмешались. Это Лерой Эллис из отдела по связям с общественностью. А вы, кажется, Арчер?
Его спутник вылез из-за руля и вяло пожал мне руку. Собственно, он вовсе не был молодым — ему было примерно столько же лет, что и мне, но он был из тех немолодых людей, что сохраняют на всю жизнь юношеские ухватки. Глаза его были влажными и встревоженными. Казалось, он успел где-то глотнуть виски.
— Лерой мой старый морской товарищ, — говорил между тем Сомервилл с деланной ностальгией. — Мы были вместе на Окинаве. Сегодня было нечто похожее, верно, Лерой?
Лерой выразил полное согласие. Он был расстроен и смущен, и мне показалось, что капитан не без удовольствия исподволь сыпал соль на его раны. Сомервилл вошел в дом, Лерой за ним. Я остался на улице слушать, как в кипарисах воркуют голуби.
Из-за гаража появился Тони Лашман. Лицо у него было бледное и напряженное, и двигался он как человек, с которым что-то случилось. Он показал рукой на дом.
— Что там творится?
— Я сам хотел у вас это спросить. Я только что приехал.
— Семейная сходка. Я как личный секретарь миссис Леннокс по идее должен там присутствовать, но она меня выгнала. Вас они не пригласили?
— Надеюсь, что пригласят.
Я двинулся к дому, но Лашман заступил дорогу. Он начинал меня раздражать.
— Слушайте, — сказал он. — Я хочу знать, что там происходит. Если вы посвятите меня в курс дела, я готов вам за это заплатить.
— А сколько?
— Не знаю. Но это будет гораздо больше, чем сто долларов в день.
— А откуда деньги?
Он смекнул, что я над ним издеваюсь, и это его рассердило:
— Ну ладно, я и сам разберусь.
Повернувшись на каблуках, он зашагал прочь.
У дверей дома меня ждал Эмерсон Литтл, адвокат. Это был лысый человек, одетый как на похоронах. Да и держался он с такой подчеркнутой корректностью, что смахивал на владельца похоронного бюро.
У него была мягкая рука и жесткий взгляд:
— Вы немного опоздали, мистер Арчер.
— Знаю. Прошу меня извинить.
— Мне пришлось чуть не силком удерживать Джека Леннокса. Он человек упрямый...
— Где он?
— В доме с матерью. Сильвия Леннокс — мой клиент. Она соглашается выдать сто тысяч, но только при условии, что вы принимаете участие, и я ее в этом поддержал. Главное в операции — благополучно доставить домой ее внучку. Деньги — это уже второстепенное. Тем не менее, не хотелось бы выбрасывать их на ветер...
— В каких они банкнотах?
— Немеченые двадцатки в картонной коробке. Как и просили.
— А где их велено оставить?
— Джек отказывается сообщить это. — Непроницаемое лицо Литтла подернулось пеленой легкого раздражения. — Ладно, надо действовать.