Минуя вход в сад, Каннингем с удивлением услышал голоса, доносившиеся из-за ограждавшей его стены. Один из них он узнал и в ужасе остановился, когда до него дошел смысл слов. Он вернулся к воротам и заглянул внутрь. Две женщины сидели рядышком на каменной скамейке. Ни одна из них не заметила его приближения.
– Пожалуйста, простите меня, миледи! – говорила служанка. – Я пыталась, клянусь прахом матери, но она сущая дьяволица!
– Тише, Вай! Ничего страшного не произошло! Я сама виновата, что поручила это тебе.
Появился мистер Каннингем, и леди Уэнтуорт умолкла.
– Мистер Каннингем.
– Леди Уэнтуорт. – Он поклонился. Юная служанка, присев в реверансе, помчалась к дому, вытирая заплаканное лицо. – Прошу прощения, что побеспокоил вас.
На Миллисент были широкополая шляпа с опущенной на лицо вуалью, платье с длинными рукавами и высоким воротом. Руки обтягивали белые перчатки. Каннингем понял, что с ней случилась беда, и подошел ближе.
– Леди Уэнтуорт, прошу прощения за то, что позволил себе позапрошлым вечером.
Миллисент бросила взгляд в сторону дома и, не проронив ни слова, поднялась, вышла из сада и свернула на уходящую в заросли тропинку, которая вела в Рощу. Каннингем последовал за ней. Женщина споткнулась, но, прежде чем он успел поддержать ее, выпрямилась и скрылась среди деревьев. Он ускорил шаги.
– Леди Уэнтуорт, Миллисент!
Леди Уэнтуорт продолжала идти и остановилась лишь у старого дуба.
– Миллисент! – Каннингем схватил ее за руку. Он заметил, что леди Уэнтуорт плачет.
– Простите меня за то, что пытался вас поцеловать. Мне не следовало проявлять свои чувства к вам.
– Пожалуйста, не говорите мне о своих чувствах. Вступая в брак, я поклялась у алтаря хранить верность мужу.
– Но муж изменяет вам с леди Нисдейл. Слуги только об этом и судачат.
– Это меня не интересует. Я уважаю вас, мистер Каннингем. Обожаю вас. Ваша дружба – единственное, что есть у меня в жизни. Не лишайте меня ее.
Каннингем знал, что Миллисент любит его. Что нуждается в нем. Но внял ее мольбам.
– Как пожелаете, миледи. Я ваш преданный друг и слуга.
– Спасибо, Уильям. – Ее голос дрожал от слез. – Мы договорились с миссис Форд встретиться в Роще.
– Я тоже туда иду. Можно вас проводить?
– Я лучше пойду одна.
Уязвленный ее отказом, Каннингем прислонился к дубу, сердце его болезненно сжалось.
Каннингем не видел, что поблизости, в тени деревьев, стоит мужчина. Это был Миклби, надсмотрщик, он подслушивал их разговор. Сквайр, несомненно, щедро вознаградит его за это. Добродетельная леди Уэнтуорт может стать для него, Миклби, курочкой, несущей золотые яйца.
Глава 23
Глава 24
– Пожалуйста, простите меня, миледи! – говорила служанка. – Я пыталась, клянусь прахом матери, но она сущая дьяволица!
– Тише, Вай! Ничего страшного не произошло! Я сама виновата, что поручила это тебе.
Появился мистер Каннингем, и леди Уэнтуорт умолкла.
– Мистер Каннингем.
– Леди Уэнтуорт. – Он поклонился. Юная служанка, присев в реверансе, помчалась к дому, вытирая заплаканное лицо. – Прошу прощения, что побеспокоил вас.
На Миллисент были широкополая шляпа с опущенной на лицо вуалью, платье с длинными рукавами и высоким воротом. Руки обтягивали белые перчатки. Каннингем понял, что с ней случилась беда, и подошел ближе.
– Леди Уэнтуорт, прошу прощения за то, что позволил себе позапрошлым вечером.
Миллисент бросила взгляд в сторону дома и, не проронив ни слова, поднялась, вышла из сада и свернула на уходящую в заросли тропинку, которая вела в Рощу. Каннингем последовал за ней. Женщина споткнулась, но, прежде чем он успел поддержать ее, выпрямилась и скрылась среди деревьев. Он ускорил шаги.
– Леди Уэнтуорт, Миллисент!
Леди Уэнтуорт продолжала идти и остановилась лишь у старого дуба.
– Миллисент! – Каннингем схватил ее за руку. Он заметил, что леди Уэнтуорт плачет.
– Простите меня за то, что пытался вас поцеловать. Мне не следовало проявлять свои чувства к вам.
– Пожалуйста, не говорите мне о своих чувствах. Вступая в брак, я поклялась у алтаря хранить верность мужу.
– Но муж изменяет вам с леди Нисдейл. Слуги только об этом и судачат.
– Это меня не интересует. Я уважаю вас, мистер Каннингем. Обожаю вас. Ваша дружба – единственное, что есть у меня в жизни. Не лишайте меня ее.
Каннингем знал, что Миллисент любит его. Что нуждается в нем. Но внял ее мольбам.
– Как пожелаете, миледи. Я ваш преданный друг и слуга.
– Спасибо, Уильям. – Ее голос дрожал от слез. – Мы договорились с миссис Форд встретиться в Роще.
– Я тоже туда иду. Можно вас проводить?
– Я лучше пойду одна.
Уязвленный ее отказом, Каннингем прислонился к дубу, сердце его болезненно сжалось.
Каннингем не видел, что поблизости, в тени деревьев, стоит мужчина. Это был Миклби, надсмотрщик, он подслушивал их разговор. Сквайр, несомненно, щедро вознаградит его за это. Добродетельная леди Уэнтуорт может стать для него, Миклби, курочкой, несущей золотые яйца.
Глава 23
После разговора со сквайром Ребекка не на шутку встревожилась.
Она была не настолько глупа, чтобы поверить всему, что сквайр ей наплел, но то, что он рассказал о Стенморе, заставило Ребекку задуматься, и ей хотелось поскорее вернуться в Солгрейв, чтобы найти ответы на мучившие ее вопросы.
Однако с возвращением в Солгрейв придется повременить.
Прежде всего надо помочь подруге. Ребекка выехала на тропинку, ведущую в Рощу. Вдруг откуда ни возьмись на дороге появился крупный мужчина преклонных лет. Ребекка едва успела натянуть поводья, чтобы не сбить его с ног.
У несчастного были отрезаны уши, лицо покрывали многочисленные шрамы.
– Прошу прощения, мэм! – Ребекка обернулась и увидела появившегося со стороны реки мужчину. Он поставил на землю большую корзину и направился к Ребекке. – Мозес не хотел причинить вам зла. Истинная правда, не хотел. Я уведу его, если позволите.
– Он не сделал мне ничего дурного, – ответила Ребекка. – Я надеялась встретиться здесь с леди Уэнтуорт или мистером Каннингемом.
– Не знаю, мэм, придет ли сегодня леди Уэнтуорт. А мистера Каннингема я сейчас найду.
– Спасибо, – пробормотала Ребекка, глядя вслед удалявшимся рабам.
Их рубашки были в крови. Ребекка судорожно стиснула поводья. Положение этих несчастных поразило ее своей безысходностью.
Наконец появилась Миллисент.
– Спасибо, что пришла. Женщины обнялись.
– Прогуляемся? – спросила Миллисент, жестом указав на дорожку, по которой пришла.
Ребекка кивнула и привязала лошадь к дереву.
– Не спеши меня благодарить. Кажется, я невольно причинила тебе зло, – промолвила Миллисент. – Утром написала тебе записку, в которой просила отложить нашу прогулку.
– Я ее не получила.
– Знаю. Записку перехватила леди Нисдейл. – Миллисент сжала ладони Ребекки. – В этой женщине ты нажила себе врага.
Ребекка не удивилась. Леди Нисдейл и до этого была в ярости, поскольку лорд Стенмор положил конец их отношениям и стал уделять внимание Ребекке.
– Вчера по пути в Мелбери-Холл она засыпала меня вопросами о тебе. Я сделала вид, что мы незнакомы. Но по тону моего письма, хотя я не называла твоего настоящего имени, она могла догадаться, что это не так.
Ребекка не сомневалась, что рано или поздно ее личность будет установлена. Но ее не столько страшили судебное преследование и смерть, сколько позор, который запятнает имя графа Стенмора и отразится на Джейми. Что, если сквайр сказал правду о связи Элизабет с покойным лордом Стенмором?
Отношение Стенмора к Джейми свидетельствовало о том, что сквайр Уэнтуорт не солгал. Стенмор поступил в высшей степени благородно. Зная, что Джейми не его сын, разыскал мальчика, вернул и выдал за своего. Пора оставить их в покое. Джейми уже получил гораздо больше, чем могла дать ему она. Достаточно окреп, чтобы выжить. Ей пора уезжать.
– Почему ты скрываешь свое прошлое, Ребекка? Проведенную в Англии юность?
Вопрос Миллисент вернул ее к реальности.
– Десять лет назад я совершила убийство. Женщины сели на поваленное дерево. Настроившись на отъезд, Ребекка решила рассказать подруге правду.
– Я восхищаюсь тобой! – воскликнула Миллисент, выслушав подругу.
Некоторое время они сидели молча, только журчание реки нарушало тишину.
– Жаль, что у меня не хватает мужества покончить с моим мужем, – сказала Миллисент, прервав молчание.
– Есть другие способы преодолевать трудности. – Ребекка взяла подругу за руку. – Я не жалею о том, что сделала много лет назад. Многим мужчинам приходится расплачиваться за свою жестокость. Но будь у меня семья, к которой я могла бы обратиться и найти защиту, любое место за пределами того проклятого дома, куда я могла бы податься, я не совершила бы убийства. И моя жизнь сложилась бы по другому.
– Но судьба распорядилась иначе. И благодаря этому ты обрела Джейми.
Ребекка представить себе не могла, какой была бы ее жизнь без него. И все же не пожелала бы подруге испытать то, что испытала сама.
– У тебя есть семья и собственные средства, почему бы тебе не оставить сквайра?
Миллисент покачала головой.
– Он не позволит мне уйти.
– Он всегда обращается с тобой подобным образом?
Миллисент промолчала.
– А твои родные знают о его жестокости? Слезы заструились по лицу Миллисент.
– Он лишь изредка разрешает мне с ними видеться. И всегда присутствует во время наших встреч. Но даже если бы они знали, вряд ли смогли бы мне помочь. У меня две старшие сестры. Обе замужем, имеют детей, у них полно своих забот. А мой дядя был рад избавиться от меня, когда выдал за Уэнтуорта. Вряд ли он жаждет моего возвращения.
– Как насчет твоих личных доходов с наследства, доставшегося от семьи? Имея деньги, ты сможешь уехать, сбежать от него, если понадобится.
– Он убьет меня. Так же, как первую жену. Когда я пригрозила, что уйду от него, если он еще раз поднимет на меня руку, он мне об этом сказал. Это было через год после свадьбы.
Ветер зашелестел листьями в кронах деревьев. Миллисент поежилась.
– Для него я – собственность, так же как земля, рабы, домашний скот. Семья его первой жены владела плантациями на Ямайке. Там он и сколотил небольшое состояние. А незадолго до того, как решил переехать в Англию, его жена умерла при загадочных обстоятельствах. Уэнтуорт спьяну похвастался, что она утратила для него свою ценность.
Ребекка обняла подругу и почувствовала, что та дрожит.
– Дядюшке не терпелось сбагрить меня с рук. Мне исполнилось двадцать три года, но претендентов на мою руку не находилось. Уэнтуорт женился на мне, как и многие разбогатевшие мужчины, из-за имени, происхождения, связей в обществе. По прошествии пяти лет он получил все, что я могла ему дать, и теперь больше не нужна ему.. Он собирается меня убить, я в этом уверена. Найдет способ, как это сделать, и меня не станет.
– О, Миллисент! Ты не можешь здесь оставаться, поедем в Солгрейв.
– Это исключено. Я не хочу никого обременять, тем более совершенно посторонних людей. Ты единственная, кому я рассказала о своей несчастной судьбе. Единственная, кому я доверяю.
– Тогда поехали со мной в колонии.
Едва эта идея пришла Ребекке в голову, как тут же приняла отчетливые очертания. Все встало на свои места и наполнилось смыслом.. Потеряв Джейми, она будет помогать Миллисент. Будет заботиться о ней. Даст ей шанс на жизнь, как когда-то ей самой дала Элизабет.
– Я говорила тебе. Это огромный мир! Сквайр никогда тебя там не найдет, Миллисент.
– А как же мои деньги?
– Они тебе очень нужны?
Миллисент покачала головой и просветлела лицом.
– Я готова спать на соломенном тюфяке, ходить в рубище, только бы избавиться от побоев и издевательств. От насилия.
– Мы будем свободны, будем зарабатывать себе на жизнь честным трудом. Я через все это прошла.
Миллисент сжала руки Ребекки.
– Ты и вправду этого хочешь? Хочешь взять меня с собой?
– Хочу! И непременно увезу отсюда! Обещаю!
Получив записку премьер-министра, Стенмор тотчас же отправился в его резиденцию на Даунинг-стрит. Наверняка лорд Норт намерен выяснить, не причастен ли Стенмор к недавним инцидентам, нанесшим ущерб британской работорговле. За прошедшие две недели произошла неприятность в корабельном доке, на этот раз в Ливерпуле, где строились два невольничьих судна. А третьего дня на Темзе сгорел, погрузившись в зловонные воды Дептфорда, еще один корабль для перевозки рабов.
Как в стенах парламента, так и за его пределами ни для кого не было секретом, что Стенмор поддерживает акции, направленные на причинение вреда работорговцам. Этой весной премьер-министр сделал несколько заявлений, из которых следовало, что лорд Стенмор всячески способствует беспорядкам. Несомненно, думал Стенмор, ожидая лорда Норта, прицельная стрельба королевского военного флота по пяти судам, которая привела к их полному уничтожению, поставила правительство в затруднительное положение.
Тем не менее лорд Норт поздоровался с ним более чем сердечно. Проследовав за премьер-министром в его кабинет, Стенмор был поражен, узнав, что их встреча носит неофициальный характер.
– Видимо, мой секретарь снова переусердствовал. Я просто высказал пожелание встретиться с вами, когда вы в очередной раз будете в Лондоне, Стенмор. В суматохе последних дней работы парламента мне не представилась возможность поздравить вас с возвращением сына.
Стенмор удивленно изогнул бровь и опустился в одно из кресел. Больших и удобных.
– Благодарю вас, милорд.
Детские голоса и топот маленьких ножек в коридоре привлекли внимание лорда, и он бросил взгляд на дверь. На лице его отразилась радость. Самый могущественный человек Англии дождался, когда шажки стихли, и сказал:
– Дети – воистину чудесные создания. Но им надо место, чтобы бегать, и воздух, чтобы дышать. Думаю, мы все готовы перебраться в деревню.
Лорд Норт прославился своей любовью к своим детям.
– Итак, завтра мы отправляемся в Банбери и Рокстон-Эбби. К сожалению, придется в скором времени вернуться в Лондон. Я приглашен, как вы знаете, на празднование дня рождения короля.
Дружба его величества с премьер-министром ни для кого при дворе не была секретом. И Стенмор понимал ее истоки. Полное отсутствие заносчивости и самомнения наряду с личной целостностью и безупречным чувством достоинства выгодно отличали лорда Норта от предыдущих лидеров британского правительства.
– Слышал, вы тоже предпочли держать сына в деревне, на свежем воздухе. Вы планируете оставить его в Солгрейве на все лето?
– Пожалуй, там ему лучше, чем где бы то ни было.
– Его зовут Джеймс, не так ли?
– Джеймс Сэмюэль. Как моего отца.
– Полагаю, вы уже сделали все приготовления, чтобы он мог учиться в Итоне?
– Конечно. Он начнет с осеннего семестра, милорд.
Стенмор вглядывался в лицо премьер-министра, гадая, что стоит за всеми этими вопросами. Возможно, он просто хотел познакомиться со Стенмором поближе. Оба посещали Итон и Оксфорд, но учились в разных классах и близкими друзьями не были.
– Мой старший сын сейчас здесь, – заметил лорд Норт. – Вам очень повезло, Стенмор. Живя в центре культуры и образования, «столице мира», как выразился Горацио Уолпол, моя жена потратила уйму времени на поиски гувернантки и учителей для наших детишек. Ходят слухи, будто ваш сын Джеймс получил отличное воспитание, находясь под опекой совершенно постороннего человека, хотя рос в колониях.
– Да, это так, – признался Стенмор.
Слухи, достигшие ушей премьер-министра, распространил сам граф. Что касается манер и воспитания Джеймса, то ему абсолютно не в чем было упрекнуть Ребекку. Она сделала гораздо больше, чем сделал бы любой другой на ее месте, располагая весьма ограниченными финансовыми возможностями.
– И эта загадочная женщина из колоний, та, что столь блестяще справилась с задачей воспитания вашего сына, насколько я понимаю, сейчас гостит у вас.
– Совершенно верно, милорд.
– А как по-вашему, она милосердный ангел или ей не чуждо корыстолюбие?
– Безусловно, ангел. Все, что она делала, она делала исключительно из сострадания к Джеймсу и моей покойной жене. Эта женщина растила его, не рассчитывая ни на какое материальное вознаграждение.
Губы премьер-министра тронула улыбка.
– Судя по всему, она просто очаровательная женщина. Скажите-ка мне, Стенмор, как долго она пробудет в Англии?
Думать об отъезде Ребекки Стенмору не хотелось.
– Полагаю, еще какое-то время поживет здесь. Она считает, что сможет вернуться в колонии, лишь когда Джеймс полностью приспособится к новым условиям.
– Она умна и великодушна. – Лорд Норт надул толстые губы. – Являясь единственным опекуном вашего ребенка столько лет, она, должно быть, сильно к нему привязалась. И все же готова оборвать нежные узы, объединяющие мать и ребенка, – даже если он приемный, должен добавить, – и покинуть его, когда в ее присутствии больше не будет необходимости. Она воистину замечательная женщина.
Слово «замечательная» было слишком слабым, чтобы охарактеризовать Ребекку. Стенмор отвел взгляд, ибо к нему вернулось беспокойство, вызванное неразберихой, окружавшей ее подлинное имя. Она не рассказала ему правду о своем прошлом. Но ведь и он многое скрыл от нее.
– Очень бы хотел с ними познакомиться.
– Прошу прощения, милорд?
– Я сказал, что очень бы хотел познакомиться с вашим сыном и очаровательной миссис Форд, Быть может, она согласится занять должность у меня в доме, вместо того чтобы возвращаться в Филадельфию, этот притон нарушителей спокойствия.
– Она не ищет в Англии работу, – резко произнес Стенмор.
Он не хочет, чтобы Ребекку кто-либо нанимал на работу. Чтобы она зависела от кого-либо другого. Он сам в состоянии обеспечить ее всем необходимым.
Это собственническое отношение встревожило графа. Впервые у него возникло ощущение какого-то постоянства. Стенмор представил себе ее красивое лицо, глаза, волосы, улыбку. Он соскучился по ней, черт побери!
– Все же я хотел бы встретиться с ней, прежде чем она уедет, – повторил лорд Норт настойчиво. – Вы не будете против, если я навещу вас в деревне?
– Разве вы не собираетесь отправиться в Рокстон-Эбби, а затем к королю?
– Собираюсь. Но намерен возвращаться в Лондон на празднование дня рождения короля через Хартфордшир. Уверен, Стенмор, вы окажете радушный прием усталому страннику.
– Вы всегда желанный гость в Солгрейве, милорд, – сказал Стенмор без особого энтузиазма.
Она была не настолько глупа, чтобы поверить всему, что сквайр ей наплел, но то, что он рассказал о Стенморе, заставило Ребекку задуматься, и ей хотелось поскорее вернуться в Солгрейв, чтобы найти ответы на мучившие ее вопросы.
Однако с возвращением в Солгрейв придется повременить.
Прежде всего надо помочь подруге. Ребекка выехала на тропинку, ведущую в Рощу. Вдруг откуда ни возьмись на дороге появился крупный мужчина преклонных лет. Ребекка едва успела натянуть поводья, чтобы не сбить его с ног.
У несчастного были отрезаны уши, лицо покрывали многочисленные шрамы.
– Прошу прощения, мэм! – Ребекка обернулась и увидела появившегося со стороны реки мужчину. Он поставил на землю большую корзину и направился к Ребекке. – Мозес не хотел причинить вам зла. Истинная правда, не хотел. Я уведу его, если позволите.
– Он не сделал мне ничего дурного, – ответила Ребекка. – Я надеялась встретиться здесь с леди Уэнтуорт или мистером Каннингемом.
– Не знаю, мэм, придет ли сегодня леди Уэнтуорт. А мистера Каннингема я сейчас найду.
– Спасибо, – пробормотала Ребекка, глядя вслед удалявшимся рабам.
Их рубашки были в крови. Ребекка судорожно стиснула поводья. Положение этих несчастных поразило ее своей безысходностью.
Наконец появилась Миллисент.
– Спасибо, что пришла. Женщины обнялись.
– Прогуляемся? – спросила Миллисент, жестом указав на дорожку, по которой пришла.
Ребекка кивнула и привязала лошадь к дереву.
– Не спеши меня благодарить. Кажется, я невольно причинила тебе зло, – промолвила Миллисент. – Утром написала тебе записку, в которой просила отложить нашу прогулку.
– Я ее не получила.
– Знаю. Записку перехватила леди Нисдейл. – Миллисент сжала ладони Ребекки. – В этой женщине ты нажила себе врага.
Ребекка не удивилась. Леди Нисдейл и до этого была в ярости, поскольку лорд Стенмор положил конец их отношениям и стал уделять внимание Ребекке.
– Вчера по пути в Мелбери-Холл она засыпала меня вопросами о тебе. Я сделала вид, что мы незнакомы. Но по тону моего письма, хотя я не называла твоего настоящего имени, она могла догадаться, что это не так.
Ребекка не сомневалась, что рано или поздно ее личность будет установлена. Но ее не столько страшили судебное преследование и смерть, сколько позор, который запятнает имя графа Стенмора и отразится на Джейми. Что, если сквайр сказал правду о связи Элизабет с покойным лордом Стенмором?
Отношение Стенмора к Джейми свидетельствовало о том, что сквайр Уэнтуорт не солгал. Стенмор поступил в высшей степени благородно. Зная, что Джейми не его сын, разыскал мальчика, вернул и выдал за своего. Пора оставить их в покое. Джейми уже получил гораздо больше, чем могла дать ему она. Достаточно окреп, чтобы выжить. Ей пора уезжать.
– Почему ты скрываешь свое прошлое, Ребекка? Проведенную в Англии юность?
Вопрос Миллисент вернул ее к реальности.
– Десять лет назад я совершила убийство. Женщины сели на поваленное дерево. Настроившись на отъезд, Ребекка решила рассказать подруге правду.
– Я восхищаюсь тобой! – воскликнула Миллисент, выслушав подругу.
Некоторое время они сидели молча, только журчание реки нарушало тишину.
– Жаль, что у меня не хватает мужества покончить с моим мужем, – сказала Миллисент, прервав молчание.
– Есть другие способы преодолевать трудности. – Ребекка взяла подругу за руку. – Я не жалею о том, что сделала много лет назад. Многим мужчинам приходится расплачиваться за свою жестокость. Но будь у меня семья, к которой я могла бы обратиться и найти защиту, любое место за пределами того проклятого дома, куда я могла бы податься, я не совершила бы убийства. И моя жизнь сложилась бы по другому.
– Но судьба распорядилась иначе. И благодаря этому ты обрела Джейми.
Ребекка представить себе не могла, какой была бы ее жизнь без него. И все же не пожелала бы подруге испытать то, что испытала сама.
– У тебя есть семья и собственные средства, почему бы тебе не оставить сквайра?
Миллисент покачала головой.
– Он не позволит мне уйти.
– Он всегда обращается с тобой подобным образом?
Миллисент промолчала.
– А твои родные знают о его жестокости? Слезы заструились по лицу Миллисент.
– Он лишь изредка разрешает мне с ними видеться. И всегда присутствует во время наших встреч. Но даже если бы они знали, вряд ли смогли бы мне помочь. У меня две старшие сестры. Обе замужем, имеют детей, у них полно своих забот. А мой дядя был рад избавиться от меня, когда выдал за Уэнтуорта. Вряд ли он жаждет моего возвращения.
– Как насчет твоих личных доходов с наследства, доставшегося от семьи? Имея деньги, ты сможешь уехать, сбежать от него, если понадобится.
– Он убьет меня. Так же, как первую жену. Когда я пригрозила, что уйду от него, если он еще раз поднимет на меня руку, он мне об этом сказал. Это было через год после свадьбы.
Ветер зашелестел листьями в кронах деревьев. Миллисент поежилась.
– Для него я – собственность, так же как земля, рабы, домашний скот. Семья его первой жены владела плантациями на Ямайке. Там он и сколотил небольшое состояние. А незадолго до того, как решил переехать в Англию, его жена умерла при загадочных обстоятельствах. Уэнтуорт спьяну похвастался, что она утратила для него свою ценность.
Ребекка обняла подругу и почувствовала, что та дрожит.
– Дядюшке не терпелось сбагрить меня с рук. Мне исполнилось двадцать три года, но претендентов на мою руку не находилось. Уэнтуорт женился на мне, как и многие разбогатевшие мужчины, из-за имени, происхождения, связей в обществе. По прошествии пяти лет он получил все, что я могла ему дать, и теперь больше не нужна ему.. Он собирается меня убить, я в этом уверена. Найдет способ, как это сделать, и меня не станет.
– О, Миллисент! Ты не можешь здесь оставаться, поедем в Солгрейв.
– Это исключено. Я не хочу никого обременять, тем более совершенно посторонних людей. Ты единственная, кому я рассказала о своей несчастной судьбе. Единственная, кому я доверяю.
– Тогда поехали со мной в колонии.
Едва эта идея пришла Ребекке в голову, как тут же приняла отчетливые очертания. Все встало на свои места и наполнилось смыслом.. Потеряв Джейми, она будет помогать Миллисент. Будет заботиться о ней. Даст ей шанс на жизнь, как когда-то ей самой дала Элизабет.
– Я говорила тебе. Это огромный мир! Сквайр никогда тебя там не найдет, Миллисент.
– А как же мои деньги?
– Они тебе очень нужны?
Миллисент покачала головой и просветлела лицом.
– Я готова спать на соломенном тюфяке, ходить в рубище, только бы избавиться от побоев и издевательств. От насилия.
– Мы будем свободны, будем зарабатывать себе на жизнь честным трудом. Я через все это прошла.
Миллисент сжала руки Ребекки.
– Ты и вправду этого хочешь? Хочешь взять меня с собой?
– Хочу! И непременно увезу отсюда! Обещаю!
Получив записку премьер-министра, Стенмор тотчас же отправился в его резиденцию на Даунинг-стрит. Наверняка лорд Норт намерен выяснить, не причастен ли Стенмор к недавним инцидентам, нанесшим ущерб британской работорговле. За прошедшие две недели произошла неприятность в корабельном доке, на этот раз в Ливерпуле, где строились два невольничьих судна. А третьего дня на Темзе сгорел, погрузившись в зловонные воды Дептфорда, еще один корабль для перевозки рабов.
Как в стенах парламента, так и за его пределами ни для кого не было секретом, что Стенмор поддерживает акции, направленные на причинение вреда работорговцам. Этой весной премьер-министр сделал несколько заявлений, из которых следовало, что лорд Стенмор всячески способствует беспорядкам. Несомненно, думал Стенмор, ожидая лорда Норта, прицельная стрельба королевского военного флота по пяти судам, которая привела к их полному уничтожению, поставила правительство в затруднительное положение.
Тем не менее лорд Норт поздоровался с ним более чем сердечно. Проследовав за премьер-министром в его кабинет, Стенмор был поражен, узнав, что их встреча носит неофициальный характер.
– Видимо, мой секретарь снова переусердствовал. Я просто высказал пожелание встретиться с вами, когда вы в очередной раз будете в Лондоне, Стенмор. В суматохе последних дней работы парламента мне не представилась возможность поздравить вас с возвращением сына.
Стенмор удивленно изогнул бровь и опустился в одно из кресел. Больших и удобных.
– Благодарю вас, милорд.
Детские голоса и топот маленьких ножек в коридоре привлекли внимание лорда, и он бросил взгляд на дверь. На лице его отразилась радость. Самый могущественный человек Англии дождался, когда шажки стихли, и сказал:
– Дети – воистину чудесные создания. Но им надо место, чтобы бегать, и воздух, чтобы дышать. Думаю, мы все готовы перебраться в деревню.
Лорд Норт прославился своей любовью к своим детям.
– Итак, завтра мы отправляемся в Банбери и Рокстон-Эбби. К сожалению, придется в скором времени вернуться в Лондон. Я приглашен, как вы знаете, на празднование дня рождения короля.
Дружба его величества с премьер-министром ни для кого при дворе не была секретом. И Стенмор понимал ее истоки. Полное отсутствие заносчивости и самомнения наряду с личной целостностью и безупречным чувством достоинства выгодно отличали лорда Норта от предыдущих лидеров британского правительства.
– Слышал, вы тоже предпочли держать сына в деревне, на свежем воздухе. Вы планируете оставить его в Солгрейве на все лето?
– Пожалуй, там ему лучше, чем где бы то ни было.
– Его зовут Джеймс, не так ли?
– Джеймс Сэмюэль. Как моего отца.
– Полагаю, вы уже сделали все приготовления, чтобы он мог учиться в Итоне?
– Конечно. Он начнет с осеннего семестра, милорд.
Стенмор вглядывался в лицо премьер-министра, гадая, что стоит за всеми этими вопросами. Возможно, он просто хотел познакомиться со Стенмором поближе. Оба посещали Итон и Оксфорд, но учились в разных классах и близкими друзьями не были.
– Мой старший сын сейчас здесь, – заметил лорд Норт. – Вам очень повезло, Стенмор. Живя в центре культуры и образования, «столице мира», как выразился Горацио Уолпол, моя жена потратила уйму времени на поиски гувернантки и учителей для наших детишек. Ходят слухи, будто ваш сын Джеймс получил отличное воспитание, находясь под опекой совершенно постороннего человека, хотя рос в колониях.
– Да, это так, – признался Стенмор.
Слухи, достигшие ушей премьер-министра, распространил сам граф. Что касается манер и воспитания Джеймса, то ему абсолютно не в чем было упрекнуть Ребекку. Она сделала гораздо больше, чем сделал бы любой другой на ее месте, располагая весьма ограниченными финансовыми возможностями.
– И эта загадочная женщина из колоний, та, что столь блестяще справилась с задачей воспитания вашего сына, насколько я понимаю, сейчас гостит у вас.
– Совершенно верно, милорд.
– А как по-вашему, она милосердный ангел или ей не чуждо корыстолюбие?
– Безусловно, ангел. Все, что она делала, она делала исключительно из сострадания к Джеймсу и моей покойной жене. Эта женщина растила его, не рассчитывая ни на какое материальное вознаграждение.
Губы премьер-министра тронула улыбка.
– Судя по всему, она просто очаровательная женщина. Скажите-ка мне, Стенмор, как долго она пробудет в Англии?
Думать об отъезде Ребекки Стенмору не хотелось.
– Полагаю, еще какое-то время поживет здесь. Она считает, что сможет вернуться в колонии, лишь когда Джеймс полностью приспособится к новым условиям.
– Она умна и великодушна. – Лорд Норт надул толстые губы. – Являясь единственным опекуном вашего ребенка столько лет, она, должно быть, сильно к нему привязалась. И все же готова оборвать нежные узы, объединяющие мать и ребенка, – даже если он приемный, должен добавить, – и покинуть его, когда в ее присутствии больше не будет необходимости. Она воистину замечательная женщина.
Слово «замечательная» было слишком слабым, чтобы охарактеризовать Ребекку. Стенмор отвел взгляд, ибо к нему вернулось беспокойство, вызванное неразберихой, окружавшей ее подлинное имя. Она не рассказала ему правду о своем прошлом. Но ведь и он многое скрыл от нее.
– Очень бы хотел с ними познакомиться.
– Прошу прощения, милорд?
– Я сказал, что очень бы хотел познакомиться с вашим сыном и очаровательной миссис Форд, Быть может, она согласится занять должность у меня в доме, вместо того чтобы возвращаться в Филадельфию, этот притон нарушителей спокойствия.
– Она не ищет в Англии работу, – резко произнес Стенмор.
Он не хочет, чтобы Ребекку кто-либо нанимал на работу. Чтобы она зависела от кого-либо другого. Он сам в состоянии обеспечить ее всем необходимым.
Это собственническое отношение встревожило графа. Впервые у него возникло ощущение какого-то постоянства. Стенмор представил себе ее красивое лицо, глаза, волосы, улыбку. Он соскучился по ней, черт побери!
– Все же я хотел бы встретиться с ней, прежде чем она уедет, – повторил лорд Норт настойчиво. – Вы не будете против, если я навещу вас в деревне?
– Разве вы не собираетесь отправиться в Рокстон-Эбби, а затем к королю?
– Собираюсь. Но намерен возвращаться в Лондон на празднование дня рождения короля через Хартфордшир. Уверен, Стенмор, вы окажете радушный прием усталому страннику.
– Вы всегда желанный гость в Солгрейве, милорд, – сказал Стенмор без особого энтузиазма.
Глава 24
Хотя Ребекка и приняла решение, она знала, что не сможет уехать, не получив ответы на кое-какие вопросы.
Поскольку дело было весьма щепетильным, она старалась не возбуждать подозрений у тех, кого расспрашивала. До сих пор ей это удавалось. К сожалению, ни миссис Трент, ни Дэниел не смогли рассказать ей ничего нового о покойной леди Стенмор. Они считали Элизабет Уэйкфилд безнравственной и избалованной. Она предпочитала держаться вдали от Солгрейва, и это лишь усиливало их враждебное отношение к ней.
Потеряв надежду выудить интересующую ее информацию из Дэниела и миссис Трент, Ребекка решила обратиться к Филиппу. И хотя его считали суровым и несловоохотливым, Ребекка едва ли не с первого дня своего знакомства с ним обнаружила, что управляющий лондонским домом не лишен известной доли обаяния.
Субботнее утро выдалось хмурым, сырым и необычайно холодным для конца мая. Едва рассвело, Джейми, охваченный смутным беспокойством, уже стоял у комнаты Ребекки. И он, и Ребекка испытывали потребность проводить эти утренние часы вместе. Так часто бывало в Филадельфии. Ребекка сознавала, что это утро, возможно, было одним из последних, отведенных им судьбой.
Она твердо сказала себе, что в состоянии оставить мальчика. Она больше не переживала за него, как в первые дни пребывания в Англии. Он встал на ноги, освоился, как когда-то на улицах и пристанях в колониях. Но сейчас все было по-другому. В Джейми не было прежней наивности. Он как-то сразу повзрослел. Стал интересоваться, например, тем, как управлять таким имением, как Солгрейв. Расспрашивал об отце, его участии в политике. Это удивляло Ребекку.
Джейми, казалось, осознавал свое место в обществе. Без тени намека на заносчивость. Сообщить Джейми о своем отъезде Ребекка решила в самый последний момент. Чтобы отвлечься от мыслей о неизбежной разлуке, Ребекка сказала Джейми, что Стенмор обещал каждое утро брать его с собой на верховую прогулку по имению. Ребекка поняла, что мальчик доволен, хотя виду не подает.
После завтрака, когда Джейми побежал к конюшням, чтобы заняться лошадкой, которую он себе выбрал, Ребекка нашла Филиппа. Он развлекался тем, что надзирал за работой камердинера лорда Стенмора.
– Филипп, не будете ли вы любезны показать мне галерею?
Заметив благодарный взгляд камердинера, она с трудом сдержала улыбку. В отличие от Дэниела, занимавшегося рутинной работой, связанной с содержанием Солгрейва в порядке, Филипп, его старший брат, измучился от скуки в отсутствие лорда.
Они начали обзор с нижней галереи, где висели портреты предков графа. Произнося монотонным голосом имена и титулы, а также перечень заслуг того или иного представителя рода, Филипп вел Ребекку от портрета к портрету. И лишь когда они остановились перед относительно недавним полотном с изображением красивой молодой женщины с черными волосами на фоне Солгрейва, Ребекка ощутила заметное оживление. Женщина держала на руках ребенка.
– Леди Маргарет. Дочь покойного Джеймса Грэма, четвертого маркиза, пятого герцога Монроза. Мать нынешнего графа Стенмора.
– Сходство поразительное, – пробормотала Ребекка. Высокие скулы, полные губы, даже глаза, за исключением их выражения, были точно такие же. Леди Маргарет была потрясающей женщиной, как и ее сын. – Что с ней случилось?
– Ничего! – с удивлением отозвался Филипп. – Леди Маргарет Бьюкенен, как она предпочитает, чтобы к ней обращались ныне, благополучно проживает в своем родовом поместье в Шотландии.
Ребекка поняла, что лучший способ выудить у Филиппа информацию – не забрасывать его вопросами. Терпение и живой интерес гораздо больше вдохновляли его на откровенность. И Ребекка не разочаровалась, когда он вновь заговорил, понизив голос:
– Между леди Маргарет и графом Стенмором был заключен, как говорят в народе, брак по договоренности. Между ними никогда не существовало настоящей привязанности. Даже простой дружбы. Леди оставалась с его сиятельством, пока сыну не исполнилось пять лет. Потом уехала и поселилась в доме Бьюкененов в Шотландии, возле местечка Лох-Ломонд.
Неудивительно, что у Стенмора столь негативное отношение к любви, подумала Ребекка. Хотя сама она выросла не в семье, она имела возможность наблюдать, как любят другие, и греться в лучах этой любви.
– Если позволите мне быть до конца откровенным, мэм, ее никто не осудил за то, что уехала. Несмотря на все свои достоинства, Джеймс Уэйкфилд был, мягко говоря, тяжелым человеком. А с годами стал просто невыносимым. – Управляющий задумчиво посмотрел на портрет. – Вам следует знать, что, несмотря на многие мили, которые их разделяют, у нашего нынешнего лорда Стенмора отношения с матерью гораздо лучше, чем были у него с отцом.
– Его сиятельство обмолвился, что каждую осень проводит месяц в Шотландии.
– Совершенно верно, – подтвердил Филипп. – Это стало традицией со времен его отрочества, чтобы задобрить таким образом семью леди Маргарет. Говоря по правде, ему всегда нравились эти каникулы.
Ребекка нехотя отошла от портрета и принялась изучать другие, лишний раз убедившись в том, что ничто здесь не напоминает об Элизабет.
– Думаю, Джеймсу понравится галерея.
– Уже понравилась, – кивнул Филипп с одобрением. – Вчера пополудни я обнаружил, что он с интересом разглядывает портреты. Предложил составить ему компанию, и он согласился. Славный мальчик. Примите мои поздравления, миссис Форд. Вы отлично воспитали юного хозяина.
– Это не моя заслуга, – мягко возразила Ребекка. – Он от природы очень умный и добрый мальчик. Джеймс не искал здесь какой-нибудь интересующий его портрет?
– Искал, мэм. Портрет матери, – ответил Филипп.
– Это вполне объяснимо, – ответила Ребекка. – Джеймс хотел убедиться, что его настоящая мать более высокого происхождения, чем я. Что она лучше меня.
– Не лучше, миссис Форд. Просто она не такая, как вы.
Ребекка с трудом подавила желание вступиться за Элизабет. Филипп все равно останется при своем мнении. Гораздо труднее будет переубедить Стенмора. Но она попытается.
– Спасибо, – промолвила Ребекка. – И все же здесь есть портрет матери Джеймса, чтобы он мог получить о ней представление?
Филипп покачал головой.
– Не в Солгрейве, мэм. Не было времени написать портрет. Видите ли, они поженились в июле 1759 года. Не прошло и месяца после свадьбы, как его сиятельство в звании майора отправился в колонии б составе 45-го полка от инфантерии его величества, чтобы участвовать в захвате Квебека. Он находился в отлучке два года. Почти все это время леди Элизабет жила преимущественно в Лондоне. – Филипп перевел взгляд на голландский пейзаж с изображением города на берегу штормового моря. – Вскоре мы увидели, что миледи нездоровится. У нее была тяжелая беременность, и она почти все время лежала в постели. Не было времени написать ее портрет после свадьбы. Но я уверен, что в ее семье... – Филипп осекся.
У Ребекки болезненно сжалось сердце. Стенмор уехал в августе. Джеймс родился в июле следующего года, в тот день, когда Ребекка и Элизабет впервые встретились.
– Вы говорите, что она хворала?
– Да, мэм. Когда в мае родился ребенок, доктор сказал, чтобы какое-то время к леди Элизабет никого не пускали.
– И в мае было сделано объявление?
– Довольно скромное. Не было никакой надежды, что младенец выживет.
– Но отец лорда Стенмора объявил о рождении мальчика и даже упомянул его имя.
– Это так, мэм. Джеймс Сэмюэль Уэйкфилд.
– Вы сами ухаживали за матерью и ребенком, Филипп?
– Нет, никому, за исключением старого графа и прислуги, которую привез доктор, не позволялось к ним приближаться.
«Он только сегодня родился», – сказала Ребекке Элизабет, когда они встретились.
– Леди Элизабет оставалась на их попечении два месяца, мэм. Но однажды утром весь дом был поднят на ноги. Леди Элизабет исчезла вместе с ребенком, мэм!
Ребекка не сомневалась в том, что ребенку был всего один день от роду, когда она его увидела. Вернись Стенмор из Квебека через год, он не смог бы установить истинный возраст ребенка.
Ребекка поняла, что произошло. Отец Стенмора объявил о рождении Джейми до того, как он появился на свет. Страшно подумать.
Оставалось загадкой, что заставило молодую женщину забрать сына и бежать, если муж находился в Квебеке. Ребекка подняла глаза на портрет, к которому подошла.
– Это портрет последнего графа Стенмора. Он принадлежит кисти великого сэра Джошуа Рейнольдса.
Мужчина на портрете стоял перед статуей Зевса. Его внешность вызывала восхищение. Лишь седина служила свидетельством его возраста. Крепкое телосложение, великолепная осанка. Может, Элизабет им увлеклась, подумала Ребекка.
На секунду она закрыла глаза. Разве вправе она судить Элизабет? Возлагать на нее всю вину? Возможно, покойный граф домогался ее, и она не смогла устоять? Если, конечно, не существовал еще какой-то мужчина. Тайна, окружавшая рождение Джеймса, явно имела целью сохранить доброе имя Стенморов.
Ребекка снова вгляделась в портрет. Сходство было налицо – художник уловил проницательность взгляда, характерную для представителей мужской линии Стенморов, которую унаследовал и Джейми. Линию подбородка, форму ушей.
Поскольку дело было весьма щепетильным, она старалась не возбуждать подозрений у тех, кого расспрашивала. До сих пор ей это удавалось. К сожалению, ни миссис Трент, ни Дэниел не смогли рассказать ей ничего нового о покойной леди Стенмор. Они считали Элизабет Уэйкфилд безнравственной и избалованной. Она предпочитала держаться вдали от Солгрейва, и это лишь усиливало их враждебное отношение к ней.
Потеряв надежду выудить интересующую ее информацию из Дэниела и миссис Трент, Ребекка решила обратиться к Филиппу. И хотя его считали суровым и несловоохотливым, Ребекка едва ли не с первого дня своего знакомства с ним обнаружила, что управляющий лондонским домом не лишен известной доли обаяния.
Субботнее утро выдалось хмурым, сырым и необычайно холодным для конца мая. Едва рассвело, Джейми, охваченный смутным беспокойством, уже стоял у комнаты Ребекки. И он, и Ребекка испытывали потребность проводить эти утренние часы вместе. Так часто бывало в Филадельфии. Ребекка сознавала, что это утро, возможно, было одним из последних, отведенных им судьбой.
Она твердо сказала себе, что в состоянии оставить мальчика. Она больше не переживала за него, как в первые дни пребывания в Англии. Он встал на ноги, освоился, как когда-то на улицах и пристанях в колониях. Но сейчас все было по-другому. В Джейми не было прежней наивности. Он как-то сразу повзрослел. Стал интересоваться, например, тем, как управлять таким имением, как Солгрейв. Расспрашивал об отце, его участии в политике. Это удивляло Ребекку.
Джейми, казалось, осознавал свое место в обществе. Без тени намека на заносчивость. Сообщить Джейми о своем отъезде Ребекка решила в самый последний момент. Чтобы отвлечься от мыслей о неизбежной разлуке, Ребекка сказала Джейми, что Стенмор обещал каждое утро брать его с собой на верховую прогулку по имению. Ребекка поняла, что мальчик доволен, хотя виду не подает.
После завтрака, когда Джейми побежал к конюшням, чтобы заняться лошадкой, которую он себе выбрал, Ребекка нашла Филиппа. Он развлекался тем, что надзирал за работой камердинера лорда Стенмора.
– Филипп, не будете ли вы любезны показать мне галерею?
Заметив благодарный взгляд камердинера, она с трудом сдержала улыбку. В отличие от Дэниела, занимавшегося рутинной работой, связанной с содержанием Солгрейва в порядке, Филипп, его старший брат, измучился от скуки в отсутствие лорда.
Они начали обзор с нижней галереи, где висели портреты предков графа. Произнося монотонным голосом имена и титулы, а также перечень заслуг того или иного представителя рода, Филипп вел Ребекку от портрета к портрету. И лишь когда они остановились перед относительно недавним полотном с изображением красивой молодой женщины с черными волосами на фоне Солгрейва, Ребекка ощутила заметное оживление. Женщина держала на руках ребенка.
– Леди Маргарет. Дочь покойного Джеймса Грэма, четвертого маркиза, пятого герцога Монроза. Мать нынешнего графа Стенмора.
– Сходство поразительное, – пробормотала Ребекка. Высокие скулы, полные губы, даже глаза, за исключением их выражения, были точно такие же. Леди Маргарет была потрясающей женщиной, как и ее сын. – Что с ней случилось?
– Ничего! – с удивлением отозвался Филипп. – Леди Маргарет Бьюкенен, как она предпочитает, чтобы к ней обращались ныне, благополучно проживает в своем родовом поместье в Шотландии.
Ребекка поняла, что лучший способ выудить у Филиппа информацию – не забрасывать его вопросами. Терпение и живой интерес гораздо больше вдохновляли его на откровенность. И Ребекка не разочаровалась, когда он вновь заговорил, понизив голос:
– Между леди Маргарет и графом Стенмором был заключен, как говорят в народе, брак по договоренности. Между ними никогда не существовало настоящей привязанности. Даже простой дружбы. Леди оставалась с его сиятельством, пока сыну не исполнилось пять лет. Потом уехала и поселилась в доме Бьюкененов в Шотландии, возле местечка Лох-Ломонд.
Неудивительно, что у Стенмора столь негативное отношение к любви, подумала Ребекка. Хотя сама она выросла не в семье, она имела возможность наблюдать, как любят другие, и греться в лучах этой любви.
– Если позволите мне быть до конца откровенным, мэм, ее никто не осудил за то, что уехала. Несмотря на все свои достоинства, Джеймс Уэйкфилд был, мягко говоря, тяжелым человеком. А с годами стал просто невыносимым. – Управляющий задумчиво посмотрел на портрет. – Вам следует знать, что, несмотря на многие мили, которые их разделяют, у нашего нынешнего лорда Стенмора отношения с матерью гораздо лучше, чем были у него с отцом.
– Его сиятельство обмолвился, что каждую осень проводит месяц в Шотландии.
– Совершенно верно, – подтвердил Филипп. – Это стало традицией со времен его отрочества, чтобы задобрить таким образом семью леди Маргарет. Говоря по правде, ему всегда нравились эти каникулы.
Ребекка нехотя отошла от портрета и принялась изучать другие, лишний раз убедившись в том, что ничто здесь не напоминает об Элизабет.
– Думаю, Джеймсу понравится галерея.
– Уже понравилась, – кивнул Филипп с одобрением. – Вчера пополудни я обнаружил, что он с интересом разглядывает портреты. Предложил составить ему компанию, и он согласился. Славный мальчик. Примите мои поздравления, миссис Форд. Вы отлично воспитали юного хозяина.
– Это не моя заслуга, – мягко возразила Ребекка. – Он от природы очень умный и добрый мальчик. Джеймс не искал здесь какой-нибудь интересующий его портрет?
– Искал, мэм. Портрет матери, – ответил Филипп.
– Это вполне объяснимо, – ответила Ребекка. – Джеймс хотел убедиться, что его настоящая мать более высокого происхождения, чем я. Что она лучше меня.
– Не лучше, миссис Форд. Просто она не такая, как вы.
Ребекка с трудом подавила желание вступиться за Элизабет. Филипп все равно останется при своем мнении. Гораздо труднее будет переубедить Стенмора. Но она попытается.
– Спасибо, – промолвила Ребекка. – И все же здесь есть портрет матери Джеймса, чтобы он мог получить о ней представление?
Филипп покачал головой.
– Не в Солгрейве, мэм. Не было времени написать портрет. Видите ли, они поженились в июле 1759 года. Не прошло и месяца после свадьбы, как его сиятельство в звании майора отправился в колонии б составе 45-го полка от инфантерии его величества, чтобы участвовать в захвате Квебека. Он находился в отлучке два года. Почти все это время леди Элизабет жила преимущественно в Лондоне. – Филипп перевел взгляд на голландский пейзаж с изображением города на берегу штормового моря. – Вскоре мы увидели, что миледи нездоровится. У нее была тяжелая беременность, и она почти все время лежала в постели. Не было времени написать ее портрет после свадьбы. Но я уверен, что в ее семье... – Филипп осекся.
У Ребекки болезненно сжалось сердце. Стенмор уехал в августе. Джеймс родился в июле следующего года, в тот день, когда Ребекка и Элизабет впервые встретились.
– Вы говорите, что она хворала?
– Да, мэм. Когда в мае родился ребенок, доктор сказал, чтобы какое-то время к леди Элизабет никого не пускали.
– И в мае было сделано объявление?
– Довольно скромное. Не было никакой надежды, что младенец выживет.
– Но отец лорда Стенмора объявил о рождении мальчика и даже упомянул его имя.
– Это так, мэм. Джеймс Сэмюэль Уэйкфилд.
– Вы сами ухаживали за матерью и ребенком, Филипп?
– Нет, никому, за исключением старого графа и прислуги, которую привез доктор, не позволялось к ним приближаться.
«Он только сегодня родился», – сказала Ребекке Элизабет, когда они встретились.
– Леди Элизабет оставалась на их попечении два месяца, мэм. Но однажды утром весь дом был поднят на ноги. Леди Элизабет исчезла вместе с ребенком, мэм!
Ребекка не сомневалась в том, что ребенку был всего один день от роду, когда она его увидела. Вернись Стенмор из Квебека через год, он не смог бы установить истинный возраст ребенка.
Ребекка поняла, что произошло. Отец Стенмора объявил о рождении Джейми до того, как он появился на свет. Страшно подумать.
Оставалось загадкой, что заставило молодую женщину забрать сына и бежать, если муж находился в Квебеке. Ребекка подняла глаза на портрет, к которому подошла.
– Это портрет последнего графа Стенмора. Он принадлежит кисти великого сэра Джошуа Рейнольдса.
Мужчина на портрете стоял перед статуей Зевса. Его внешность вызывала восхищение. Лишь седина служила свидетельством его возраста. Крепкое телосложение, великолепная осанка. Может, Элизабет им увлеклась, подумала Ребекка.
На секунду она закрыла глаза. Разве вправе она судить Элизабет? Возлагать на нее всю вину? Возможно, покойный граф домогался ее, и она не смогла устоять? Если, конечно, не существовал еще какой-то мужчина. Тайна, окружавшая рождение Джеймса, явно имела целью сохранить доброе имя Стенморов.
Ребекка снова вгляделась в портрет. Сходство было налицо – художник уловил проницательность взгляда, характерную для представителей мужской линии Стенморов, которую унаследовал и Джейми. Линию подбородка, форму ушей.