Маккалоу Колин. Первый человек в Риме

   Мореходы-карфагеняне владели также Сицилией, Сардинией и Корсикой; а значит, рано или поздно им пришлось бы столкнуться с Римом. Сто пятьдесят лет спустя это произошло. Три войны, занявшие в общей сложности около века, завершились разрушением Карфагена, и Рим завладел всеми его землями, включая также испанские копи.
   Римляне почти сразу поняли, что Испанией лучше всего управлять, разделив ее на две части: Ближнюю Испанию и Дальнюю Испанию. Правитель Дальней Испании контролировал юг и запад страны, сидя в плодородной долине Бетиса, где стоял старый, хорошо укрепленный город финикийцев – Гадес. Правитель Ближней управлял северной и восточной частями полуострова. Его поселили на прибрежной равнине напротив Балеарских островов. Земли на крайнем западе – Лузитания и на северо-западе – Кантабрия оставались ничьими.
   Несмотря на убедительный пример, показанный Сципионом Эмилианом в Нуманции, испанские племена продолжали сопротивляться своим излюбленным способом: набегами, убийствами и грабежами. Так обстояли дела в этой провинции – очень неспокойной, но слишком уж соблазнительной, чтобы ее оставить. Гай Марий был направлен губернатором в Дальнюю Испанию. Первое решение, которое он принял, – бороться с местными племенами по их же способу, то есть поджогами, налетами, с помощью подосланных убийц и лазутчиков. И у него получилось! Он смог раздвинуть границы, присовокупив к своим землям Лузитанию и большую горную цепь, где брали свои истоки реки Бетис, Анас и Таго.
   По мере того как границы Рима расширялись за счет все новых и новых провинций, римляне получали контроль над все новыми и новыми богатыми месторождениями серебра, меди, железа. Естественно, правитель провинции – то есть тот, кто устанавливал именем Рима и во славу его новые рубежи, – был в числе первых, кто богател за счет этих приобретений. Казначейство получало свою долю и собирало налоги, однако предпочитало, чтобы разработки находились в руках частных лиц, которые выжмут все соки из доставшегося им владения.
   Таким образом Гай Марий разбогател. Потом разбогател еще больше. Каждое новое месторождение так или иначе оставалось в его ведении. Это помогло ему добиться прочного положения среди торговцев. Он стал негласным партнером многих солидных компаний, занятых в самых разных сферах – от торговли зерном и банковского дела до организации общественных работ. Его влияние распространилось по всему римскому миру.
   Из Испании он вернулся, провозглашенный своей армией «императором», и имел право просить у Сената разрешения провести триумф. Отказать человеку, который сделал столь значительный вклад в государственный бюджет, Сенат не мог. И Гай Марий проехал на древней торжественной колеснице по традиционному пути древних триумфальных шествий. Как символы его побед впереди колесницы несли щиты с картами его победоносных походов и причудливые одежды покоренных племен.
   Марий полагал, что теперь-то уж он наверняка станет консулом. Он, Гай Марий из Арпин, презренный италийский селянин, деревенщина, будет избран на пост консула в самом великом городе мира. А потом отправится в Испанию и окончательно подчинит ее, превратит в мирную римскую провинцию. Однако прошло уже пять лет с того дня, когда он возвратился в Рим. Пять лет! Метеллы одолели его – никогда не стать Гаю Марию консулом…
 
   – Подай одеться, – велел Марий слуге, замершему в ожидании. Многие из тех, кто занимает такое положение, как Гай Марий, разлеглись бы на мраморном краю бассейна, а рабы тем временем умащали бы их и делали массаж, однако Гай Марий предпочитал обслуживать себя сам. В свои сорок семь он выглядел мужчиной, только вступившим в пору зрелости. Он по праву мог гордиться своим телом. В свободные дни он непременно упражнял мышцы: гири, заплывы на Тибре, затем – бегом назад, по периметру Марсова поля до дома и Капитолийской Арки. Его волосы, правда, уже начали на макушке редеть, однако и того, что оставалось, – если зачесать вперед – вполне хватало на приличную прическу. Красавцем он никогда и не был. Хорошее, даже запоминающееся лицо, но не такое, как у Гая Юлия Цезаря. Тут ему с ним не сравняться.
   Хотелось бы знать, почему он так заботится о прическе и платье? Неужто из-за того, что приглашен на скромный семейный обед к простому сенатору, который не избирался даже на пост эдила, не то что претора? Однако же он, Гай Марий, облачился в хиосский шелк. Куплена ткань была несколько лет назад, когда Марий еще мечтал о бесчисленных ужинах у знати, на которых будет присутствовать как почетный гость, едва получит место консула. И потом – еще годы и годы, пока помнят и чтят консула бывшего.
   Конечно, обед у Цезаря – совсем не то. Однако и ради такого случая Гай Марий решил отложить строгую белую тогу и тунику с пурпурной полосой и надеть роскошную, из хиосского шелка, богато расшитую пурпуром и золотом. К счастью, нигде в Риме не записано, что человеку запрещается носить то, что он хочет, сколь вызывающим и дорогим ни был бы его костюм.
   Существовал лишь закон Лициния «против роскоши», но он регулировал число блюд из редких, а потому очень дорогих продуктов; об одежде там не говорилось ничего. Да и этот закон всерьез не рассматривался. Впрочем, вряд ли на столе Гая Юлия Цезаря окажутся какие-нибудь деликатесы вроде угря или устриц.
 
   В походах Гай Марий никогда не вспоминал о своей жене из Путеол. Помнил ли он вообще о том, что женат? Гай Марий вступил в брак в том юном возрасте, когда еще не возникает проблем с сексом, и прожил двадцать пять лет без любви с женой, не родившей ему детей. Близости он желал лишь изредка, при случайной встрече с какой-нибудь привлекательной женщиной. Не так уж много их и было в его суровой жизни. Время от времени он удовлетворял чисто физическую потребность с доступной девицей, служанкой или пленницей.
   А Грания, его жена… На нее он не обращал внимания даже сидя рядом, даже когда напоминала она ему, что не худо бы им почаще ложиться вместе, поскольку дети не родятся просто так, для этого необходимо приложить известное усилие. Совокупление с Гранией было для Мария чем-то вроде марша по пересеченной местности сквозь непролазный туман. Она окружала его какой-то тягучей, липкой атмосферой, он тонул в ней как в сиропе. Чувства незнакомые и неприятные томили его, и время от времени, достигнув точки кипения, Марий пятнал простыни неким клейким субстратом, но и тогда открывал рот не для того, чтобы застонать от наслаждения, а чтобы просто зевнуть.
   Он не жалел Гранию и даже не пытался понять ее чувства и переживания. Старая драная курица. Она и смолоду-то не блистала красой. Что делала она все дни (и ночи) в его отсутствие, он не знал да и не задумывался над этим. За честь свою Гай Марий не беспокоился. Грания, ведущая двойную жизнь? Грания, охваченная порочными страстями? Скажи ему кто, что такое возможно, – хохотал бы до слез. И был бы совершенно прав. Ее целомудрие и непорочность нагоняли только скуку. Да, Гранин из Путеол явно далеко до распутницы Цецилии Метеллы, сестры Далматика и Метелла Свинки и жены Луция Лициния Лукулла!
   Серебряные рудники Мария подарили ему прекрасный дом между Марсовым полем и стеной Сервия, выше Капитолийской Арки, а это – лучшее место в городе. Его медные копи доставили ему цветной мрамор, которым отделаны здесь колонны, перегородки, полы; доходы с железных рудников привлекли сюда лучшего римского живописца, покрывшего стены дома сценами охоты, видами садов, пейзажами. Дружба с крупными торговцами окупилась скульптурами и гермами, изумительными резными столиками из цитрусовой древесины на подставках из слоновой кости, инкрустированных золотом, столь же богато отделанными ложами и креслами, искусно расшитыми занавесями, литыми бронзовыми дверями. Сам Химметий планировал просторный перистиль с садом, особое внимание уделяя при этом гамме запахов и палитре цветов. В центре сада – бассейн с фонтанами, рыбами, лилиями, лотосами, великолепными изваяниями тритонов, нереид, дельфинов и морских змей.
   Однако все это, откровенно говоря, мало нужно было самому Гаю Марию. Всего лишь дань общественному мнению и вызов завистникам. Спал он все равно на походной койке в самой маленькой комнатенке, где по стенам висели его меч, щит и походный плащ, а единственным ярким цветным пятном являлось вылинявшее и затертое знамя, которое любимый его легион вручил ему после завершения войны в Испании. Там, на войне, – там была его истинная жизнь! Если что и ценил Гай Марий в преторстве или консульстве, так это возможность командовать армиями. И у консулов возможностей к тому же неизмеримо больше! Но – консулом не стать ему никогда. Не станут они голосовать за такого, как он, сколь бы ни был он богат.
 
   День был не лучше вчерашнего: так же моросил нудный дождь, и сырость проникала во все уголки. В такие дни Гай Марий, наплевав на условности, накинул на богатые хиосские одежды сагум – толстый непромокаемый солдатский плащ, который спасал его от пронизывающих ветров Альп и бесконечных ливней Эпира. То, что нужно солдату! Гай Марий с наслаждением вдыхал запах дубленой шкуры и нечистой шерсти. Это был запах походной жизни. Так голодный купается в ароматах горячего хлеба у стен пекарни.
   – Добро пожаловать, – приветствовал Мария Гай Юлий Цезарь, встречая гостя возле дверей и лично, своими ухоженными руками, принимая у него сагум. Цезарь не передал плащ рабу, ожидавшему рядом, не испугался, что запах солдатчины впитается в его, Цезаря, аристократическую кожу. Уважительно пощупал толстую шкуру. – Думается мне, этот плащ прошел через несколько войн, – отметил он, будто бы и не замечая богатого одеяния гостя.

   – Другого у меня не водилось, – отвечал человек в тончайших шелках, расцвеченных золотом и пурпуром, заметив, что хиосская роскошь не произвела должного впечатления.
   – Лигурийский? – продолжал расспрашивать Цезарь.
   – Да. Отец подарил его мне, когда мне стукнуло семнадцать и я начал служить в легионах.
   Гай Марий проследовал за хозяином в триклиний. Куда этому небольшому, чрезвычайно скромному жилищу до дома, отгроханного Марием!
   – Когда я стал командиром, – продолжал он на ходу, – и настал мой черед снабжать и обеспечивать легионы, я побеспокоился о том, чтобы такие же были у всех. Если не заботиться о здоровье людей, кости у них начинает ломить от сырости. И вот они все чихают да кашляют. А что за вояка, коли весь в соплях? – И тут же он добавил поспешно: – Я не просил с них лишних денег. Для каждого уважающего себя командира главная прибыль – победа его легионов.
   – Насколько мне известно, ты вполне достоин звания командира. – Цезарь присел на конец среднего ложа с левой стороны, показывая, чтобы гость устроился справа – на почетном месте.
   Слуги разули их и, когда Гай Марий отказался дышать дымом жаровни, предложили носки, которые были милостиво приняты. Затем оба удобно устроились на ложе, облокотившись на валики. Тем временем виночерпий уже наполнял первые кубки.
   – Сейчас подойдут мои сыновья, а супруга с дочерьми присоединятся сразу перед обедом. – Цезарь протянул руку за кубком, жестом остановив виночерпия. – Надеюсь, Гай Марий не посчитает меня скрягой, дрожащим над запасами своего вина, если я предложу пить его так, как это делаю я, – разбавляя водой? У меня имеется уважительная причина так поступать, которую я пока не могу тебе раскрыть. Пока… Единственное объяснение, которое я в состоянии сейчас предложить тебе, таково: мы оба должны сохранить ясный ум. Да и женщинам может не понравиться, что мужчины при них пьют неразбавленное вино.
   – Что до меня, то я на вино не падок, – сказал Марий, также останавливая виночерпия, чтобы тот оставил место в кубке для воды. – Когда человека приглашают к столу уважаемые люди, язык ему понадобится для учтивой беседы, а вовсе не для того, чтобы лакать вино.
   – Хорошо сказано! – одобрил Цезарь.
   – Однако ты заинтриговал меня.
   – Терпение – со временем ты узнаешь все.
   Наступила тишина. Собеседники потягивали из кубков воду, чуть подслащенную вином. Они знали друг друга только по Сенату, где обменивались обычными кивками издалека, поэтому поначалу беседа не клеилась. Тем более что хозяин предложил отказаться от чудодейственной силы вина, развязывающего языки.
   Цезарь прочистил горло, поставил кубок на стол и, подавшись вперед, почти на самый край ложа, вдруг спросил:
   – Мне кажется, Гай Марий, ты не слишком доволен членами магистрата, выбранными в этом году.
   – О боги! – оживился Марий. – Еще как недоволен! Я думаю, что многие разделяют это недовольство.
   – О да, выбор был небогат. Утешает одно: больше года им не продержаться. А как было бы хорошо иметь достойного человека на важном посту. Такого, для которого этот срок можно увеличить.
   – Пожалуй, с таким достойным человеком многое можно сделать, славно потрудиться, – сказал Марий. – Если не возникнет проблем.
   – Проблем?
   – Да кто, скажи мне, сможет гарантировать, что достойный человек – действительно достоин? Он сам? Сенат? Народное собрание? Может быть, всадники? Или выборщики – несомненно, неподкупные и достойные граждане?
   Цезарь рассмеялся:
   – Полагаю, Гай Гракх был человеком достойным. Когда он шел на второй срок плебейского трибуна, я поддерживал его от всего сердца. И третью его попытку – тоже. Не то чтобы моя поддержка многого стоила, но… Я все-таки патриций.
   – А это тоже немало. Если в Риме появляется достойный человек, его ведь могут и зарезать. Почему? Потому что он печется больше о Риме, нежели о своем состоянии.
   – Думаю, такое случается не только в Риме. – Цезарь посмотрел на Гая Мария, высоко подняв красиво изогнутые брови. – Люди есть люди, и нет разницы между римлянами, греками, карфагенянами, сирийцами. Во всяком случае, там, где замешаны зависть и жадность. Единственный способ сохранить себя и сделать то, что считаешь нужным, – накопить сил и добиться положения верховного правителя… царя. Конечно, этот титул может именоваться иначе…
   – Рим никогда не смирится с царским правлением!
   – Так было лишь последние пятьсот лет. А ведь прежде Римом правили цари. Смешно, не правда ли? Во всем мире предпочитают безраздельное правление. Только римляне и греки – исключение.
   Марий вздохнул:
   – Это потому, что в Риме и Греции всякий сам себя считает царем. Рим так и не стал истинной демократией, хоть и изгнал царей.
   – Ну уж нет! Истинная демократия – выдумка греческих философов, прекрасная, но недостижимая мечта. Погляди хотя бы на ту путаницу, в которой увязли греки. Этого ли мы хотим для себя? Рим – форма правления меньшинства, господства Славных Семей над большинством.
   – И выскочек, – добавил Гай Марий, в котором-то как раз и видели выскочку. – Так называемых «новых людей».
   – И «новых людей», – согласился Цезарь.
   В этот момент в столовую вошли сыновья Цезаря. Вошли, как и подобает молодым людям: решительно, но с почтением, и сразу остановились.
   Сексту Юлию Цезарю, старшему сыну, было двадцать пять – высокий, с темно-рыжими волосами и серыми глазами юноша. Опытный глаз Гая Мария подметил лишь один недостаток у этого юноши – синие тени усталости под глазами. Он был на редкость молчалив, что тоже казалось странным в его годы.
   Гаю Юлию Цезарю Младшему исполнилось двадцать два. Он был крепче брата и выше его ростом; золотые кудри придавали света большим голубым глазам. «Очень умен, хотя не выделяется ни силой, ни характером», – решил Гай Марий.
   Рядом они смотрелись очень мило – два истинных римлянина, сразу чувствуется порода: дети сенатора и будущие сенаторы.
   – Ты можешь гордиться своими сыновьями, Гай Юлий, – проговорил Гай Марий, когда юноши заняли места на ложе по правую руку от отца. Для возможных гостей (а в некоторых скандально известных своим новомыслием домах – для женщин) предназначалось ложе слева от Мария.
   – Да, я тоже так думаю. – Глаза Цезаря светились гордостью и любовью. Затем он опять повернулся к Гаю Марию с явным любопытством: – У тебя ведь нет сыновей?
   – Нет.
   – Но ты женат?
   – Так считается, – рассмеялся Гай Марий. – К сожалению, все военные похожи друг на друга: по-настоящему мы обручаемся только с ратными победами.
   – Пожалуй. – И Цезарь сменил тему.
   Предобеденная беседа текла плавно и неторопливо, огибая опасные рифы. В этом доме уважали чужое мнение, для всякого находили доброе слово, обходились без двусмысленных намеков. Каковы же женщины дома Цезарей? Марий знал, что за воспитанием детей в Риме стояли именно женщины. Распутная или застенчивая, глупая или умная – любая римлянка умеет заставить считаться с собой. Разумеется, кроме этой путеольской квашни.
   А вот и женщины – Марсия и две Юлии. Невероятно! Все три – восхитительны. Слуги принесли и поставили для них кресла в центре зала, по другую сторону столов, за которыми возлежали мужчины. Марсия уселась напротив супруга, Юлия – напротив Гая Мария, а Юлилла – перед братьями. Едва заметив, что родители отвлеклись, она тут же показала братьям язык, не смущаясь присутствием гостя.
   Несмотря на отсутствие деликатесов и разбавленное вино, обед оказался превосходным – и блюда, и обслуживание, быстрое, но ненавязчивое. Простая еда приготовлена безукоризненно. Именно такая простота застолий и была по душе воину Марию.
   Жареная птица с хлебом, луком и зеленой фасолью, два вида оливок, свежий мясной рулет, булочки с запеченными сочными яблоками, превосходные домашние колбаски под чесночным соусом, разбавленным медом, салаты из латука, огурцов, шалота и сельдерея (каждый – под особым масляно-винным соусом), дымящееся блюдо из брокколи, тыквы и цветной капусты, украшенное печеными каштанами. Отдельно подавался перец, светлое оливковое масло первого отжима и соль. Завершали обед небольшие пирожки с фруктовой начинкой, посыпанные зернышками кунжута и политые медом, и пирожные со взбитыми сливками. И под конец – сыры двух сортов.
   – Арпинский! – оживился Гай Марий, попробовав один из них, и лицо его помолодело. – Этот сорт я знаю хорошо – его делал мой отец. Из молока двухлетней овцы, которая паслась недельку на заливных лугах, где растут особые травки.
   – Как мило! – проговорила Марсия. В ее тоне не прозвучало и нотки превосходства. – Мне всегда нравился этот сорт, но теперь я буду относиться к нему по-особому. Сыр, сделанный Гаем Марием! Ведь твоего отца также зовут Гай Марий из Арпина?
   После завершающего блюда женщины покинули триклиний. За обедом они не прикоснулись ни к чему крепче воды.
   Поднимаясь со своего места, Юлия улыбнулась Гаю Марию – с нескрываемой симпатией, как ему показалось. Она поддерживала вежливый разговор с ним, когда он к ней обращался, но ни разу не попыталась самочинно присоединиться к беседе отца с гостем. Тем не менее она не сидела со скучающим видом, а внимательно прислушивалась к разговору мужчин – с интересом и пониманием. Этой красивой и спокойной девушке, казалось, сама судьба обещала нечто большее, чем обычный удел матери семейства.
   По сравнению с нею младшая, очаровательная Юлилла, – маленькая разбойница, сущее наказанье для семьи. Она-то уж точно знала, как заставить родных смириться с ее выходками. И пользовалась этим. Но что-то в ней сразу встревожило Мария. Опытный наставник, он умел с первого взгляда распознавать душу не только юношей, но и девушек. Он внимательно изучал Юлиллу за обедом. Что-то в этом ребенке было не так. Не то чтобы недостаток ума или образованности… Она действительно была менее начитанна, чем старшая сестра или братья, но значения этому не придавала. И – необыкновенное тщеславие. О внешности своей она явно была высокого мнения… Что же так настораживало? Где трещинка, дающая фальшивую нотку? Гай Марий в конце концов пожал плечами и решил о Юлилле не думать; в конце концов, не его это дело.
 
   Сыновья Гая Юлия Цезаря задержались еще на несколько минут, а затем также попрощались и вышли. Наступил вечер; водяные часы – клепсидры начали отсчитывать ночные часы, каждый – в два дневных длиною. Согласно календарю, сейчас шла середина зимы. Все даты каждый год высчитывались Великим Понтификом Луцием Цецилием Метеллом Далматиком, поскольку он полагал, что так следует делать. Да стоило ли справляться о числах или названиях месяцев, которые вывешивались на Форуме, если человек вполне мог определить время и сам – по своим ощущениям?
   Когда слуги зажгли лампы, Марий заметил, что масло в них – самое лучшее и фитили не из пакли, а из шерстяных нитей.
   – Я люблю читать. – Цезарь перехватил его взгляд, как и вчера на Капитолии угадав ход мыслей Мария. – Не потому, что так уж плохо сплю по ночам. Просто несколько лет назад, когда дети подросли и стали принимать участие в семейных советах, мы решили, что каждому из нас будет разрешено позволительное излишество. Марсия выбрала кухню, но, поскольку это касалось непосредственно всех нас, мы сверх того решили выписать для нее из Патавия новый ткацкий станок и обеспечивать пряжей, какой она захочет, даже если это дороговато. Секст заявил, что будет ездить несколько раз в год в Путеолы на Огненные Поляны… – Тень пробежала по лицу Цезаря, он глубоко вздохнул. – Ты слышал наверняка, – продолжил он, – что Юлии Цезари из века в век передают друг другу нечто общее: например, светлая кожа, золотистый цвет волос. А есть еще такой миф: будто бы каждая Юлия в нашей семье рождается для того, чтобы осчастливить собою какого-нибудь мужчину. Якобы это – подарок нашей покровительницы Венеры… Ха-ха, разве Венера может сделать счастливым нормального мужчину? Каково с ней было Вулкану! Или Марсу! Но тем не менее именно так говорят о женщинах из семьи Юлиев… Однако есть у нас и менее приятное наследство, хотя достается оно, к счастью, не всем. Из нынешнего поколения один лишь Секст страдает от этой болезни. Астма. Думаю, ты уже знаешь – слышал его кашель, да и синеву вокруг его глаз заметил. Несколько раз Секст уже побывал на краю смерти.
   Так вот оно что! Бедный парень… Похоже, не успеет он сделать карьеры.
   – Я знаю эту болезнь, – тяжело молвил Марий. – Мой отец рассказывал о ней. Обычно она начинается в пору цветения и может длиться все лето, мешая человеку собирать плоды. А бывает, что больной не может находиться рядом с животными, особенно – с лошадьми или собаками. Это здорово мешает военной службе.
   – Все это он испытывает на себе, – произнес Цезарь, заметно погрустнев.
   – Доскажи уж о том семейном совете, Гай Юлий, – вновь заговорил Гай Марий, увлекшись. Такой свободы общения не знали, наверное, в самой Греции! Что за хитрая бестия этот Юлий Цезарь! Для посторонних наблюдателей – до крайности сдержанный, строгий, не подступись, истинное украшение патрицианского рода. Для тех же, кто допущен поближе, – почти бунтарь, нарушитель исконно римских традиций чинности.
   – Секст выбрал Огненные Поляны возле Путеол, считая, что сернистый воздух оказывает на него благотворное воздействие.
   – А твой младший сын?
   – Гай сказал, что больше всего на свете хочет, чтобы осуществилось одно его желание… Хотя вряд ли это желание можно было бы назвать «излишеством»… Он попросил разрешения самому выбрать себе жену.
   – Боги! И ты ему позволил?
   – Конечно.
   – А если он разделит участь многих непутевых мальчишек его возраста? Если попадется в сети потаскушки или старухи-соблазнительницы?
   – Тогда пусть женится на ней. Разве не этого он желал для себя? Однако не думаю, чтобы Гай оказался столь опрометчив. У него имеется голова на плечах.
   – И уж конечно свадебный обряд состоится по патрицианскому обычаю confarreatio?
   – Да.
   – Боги! Боги!
   – Моя старшая дочь Юлия также отличается здравым смыслом и светлым умом, – продолжал Цезарь. – Она оплатила членство в библиотеке Фанния. Я и сам намеревался сделать это, но уступил ей, поскольку не так уж важно, кто из членов семьи получит доступ в библиотеку. А вот малышка Юлилла, к сожалению, начисто лишена мудрости. Она подобна яркой бабочке, для которой ум лишь помеха. Такие, как она, – тут Цезарь-отец мягко улыбнулся, – освещают нашу жизнь. Я бы, наверное, ненавидел этот мир, не будь он украшен такими вот пышными цветами. Мы проявили легкомыслие, породив на свет четверых детей, но во искупление нашей вины последней прилетела эта девочка…
   – Что же она попросила для себя?
   – То, что мы и предполагали. Сласти и наряды.
   – А как же ты, лишенный членства в библиотеке?
   – Я пожелал обеспечить себя лучшим маслом и фитилями, а затем мы заключили с Юлией небольшую сделку. Я пользуюсь книгами, которые она приносит, а она – моими светильниками.
   Марию все больше и больше нравился человек, ведущий такую простую и счастливую жизнь. Окруженный домочадцами, детьми и женой, он не упускал возможности развиваться сам и поощрять детей в их стремлении к индивидуальности. Он не ошибался, предоставляя своим отпрыскам такую большую свободу. И Гай Марий был уверен, что молодой Цезарь не подберет себе жену на помойке Субуры.