Маккаммон Роберт. Корабль ночи

   - На одной из отмелей Бездны, на глубине примерно сто пятьдесят футов, может, чуть больше...
   - И что с ней будет дальше?
   - Пока что, - ответил Кип, - она останется там, где она сейчас.
   Бонифаций круто обернулся к констеблю.
   - Но нельзя же... - начал его преподобие, и висевший у него на шее глаз заблестел на солнце. Во взгляде священника светилась сила, которую Кип не замечал раньше. - Нельзя оставлять этот корабль в гавани. Вы должны отбуксировать его обратно к Бездне, продырявить и затопить. Понимаете?
   - Нет, - ответил Кип. - Не понимаю...
   - Один человек уже погиб, - спокойно проговорил его преподобие. - Не довольно ли?
   - Минуточку, - вступил в разговор Мур. - Это был несчастный случай...
   - Ну, разумеется, - произнес его преподобие с некоторой долей сарказма в голосе. - Послушайте меня, Кип, уберите этот корабль из бухты. Он опасен. Там, где он появляется, добра не жди...
   - Вуду! - презрительно фыркнул Кип. - На самом деле это никуда не годная развалина, рухлядь, только и всего. Ваше живое участие мне вполне понятно, однако...
   - Участие? - по губам священника ящеркой скользнула слабая улыбка. Да, мне не все равно. - Он поднял стеклянный глаз так, чтобы и Кип, и Мур разглядели его, и солнце растеклось сияющей дугой по выпуклой стеклянной поверхности. - Это мое зрение, моя боль. Я видел страшные вещи и прошу вас - сделайте так, как я говорю...
   - Я не верю в ваши видения, Бонифаций, - заметил Кип. - И в ваше вуду я тоже не верю.
   - А я и не прошу вас верить в них! - голос его преподобия зазвучал жестче, суровее, и им вдруг открылось то, чего священник, по-видимому, не мог коснуться в обычном разговоре. - Я лишь предостерегаю вас, призываю вас к осторожности. Все, что Господь создал на этой земле, обладает энергией и силой, и этот старый механизм...
   - Но его создали не боги, - возразил Мур. - Его создали люди...
   Бонифаций мрачно кивнул.
   - А разве людьми не управляют боги, будь это боги войны или боги мира? - Он заглянул в глаза Муру и увидел там нечто встревожившее его. Потом повернулся к констеблю. - У всего на свете есть душа, добрая или злая, и я очень хорошо знаком с теми силами, что обитают в этом корабле.
   Час от часу не легче, его преподобие собрался не таясь говорить о колдовстве!
   - Вы рассуждаете так, словно эта лодка живая, - раздраженно заметил Кип.
   - Потому что я знаю это! - свистящим шепотом огрызнулся Бонифаций. Я помню... - он запнулся и посмотрел на гавань.
   - Что помните?
   - Огонь, - очень тихо произнес священник.
   Кип представлял, о чем идет речь, хотя за годы, проведенные на Кокине, слышал лишь отрывочные упоминания об этом. Во время войны на острове вспыхнул страшный пожар; огонь пронесся по джунглям и уничтожил десятки людей и почти все хижины островитян. В свое время Кип из чистого любопытства попробовал узнать о пожаре побольше, расспрашивая рабочих на верфи Лэнгстри и старожилов, но никто не захотел рассказывать о несчастье, словно что-то мешало им говорить о нем.
   - Ну и что огонь?
   Солнце мало-помалу вытесняло тени с лица священника, загоняя их в борозды морщин, и теперь оно походило на древний, весь в трещинках пергамент. Бонифаций довольно долго молчал, а потом с видимым усилием заговорил:
   - Вначале мы услышали великий гул в небесах - словно ночное небо обрело голос и ревело, обезумев от страха; этот рев, сперва очень далекий, делался все громче и громче, и под конец все потонуло в этом шуме, а с ним пришел страшный, всепоглощающий жар. На верфи прогремел взрыв, потом еще один, и еще. Из окон повылетали стекла, а людей швыряло на землю словно бы ударами невидимого кулака. Я помню - о да, отлично все помню. Среди лачуг что-то взорвалось, вспыхнул огонь, охватил дома. Ветер раздувал пламя, уносил искры к небу, разбрасывал их по джунглям. Самые сильные из нас помогли бежать из деревни всем, кому еще можно было помочь, и мы ушли в море на нескольких уцелевших у пристани суденышках... - Отец Бонифаций помолчал, с горечью глядя на своих слушателей, потом облизнул пересохшие губы и продолжил: - Мы видели, как на берегу расцветали бутоны огня, как пламя устремлялось в джунгли. Верфь горела; у причала стояло несколько английских грузовых судов и патрульный катер, их пытались вывести в открытое море. Стоял страшный крик, с катера во что-то палили - мы не видели, во что. Неподалеку от верфи, на берегу тогда еще базировалась артиллерийская батарея - бетонные бункеры, в них огромные, грозные орудия; бункеры были построены на склоне над Кокиной, и, когда пушки заговорили, снаряды уносились к горизонту прямо над нашими головами...
   Он посмотрел на Кипа, потом на Мура.
   - Видите ли, это случилось давно, очень давно, но я до сих пор помню все так отчетливо, словно это было вчера. Весь ужас и жестокость той ночи, все до единой страшные подробности... Нас, жмущихся друг к другу в шлюпах и яликах, засосала трясина кошмара. Остров запылал, и люди начали кричать и плакать, лишь немногие старались восстановить порядок. Боже мой, что это была за пытка! Вся Кокина пылала; те из нас, кому удалось выбраться в открытое море, слышали крики своих близких, оставшихся на острове - и ничем не могли помочь, никуда не могли скрыться от того, что видели. А зрелище было невыносимое. На наших глазах объятые пламенем фигуры, корчась от боли, бежали к морю и бросались в прибой в надежде облегчить свои страдания, но соленая вода лишь усугубляла боль. Вопли, ужасные вопли и стоны раздавались в темноте... Я и на смертном одре буду помнить ту ночь. Однако сквозь толстую завесу клубившегося в воздухе дыма мы услышали звук куда страшнее звуков человеческого страдания и агонии, несшиеся с берега: океан потряс тяжелый удар. Дощатые палубы наших суденышек задрожали, и нам почудилось, что сейчас мы перевернемся и пойдем ко дну. Мы ждали, и вдруг из дыма показалось _э_т_о_, способное своим видом свести с ума, сразу и навсегда поселившееся в наших кошмарах. У одного из людей в моем ялике был при себе револьвер, и, рассвирепев, он стал расстреливать неведомое судно, но ничто не могло остановить его или заставить замедлить ход. Море гремело и бурлило у его бортов, волна, которую оно гнало перед собой, накатила на нас и опрокинула ялик. Мы, словно крысы, цеплялись за перевернутое суденышко, а диковинный корабль - черный, страшный, блестящий, похожий на огромного голодного хищника, прошел прямо перед нами.
   Тогда-то я и увидел того человека. Он стоял высоко над водой на чем-то вроде помоста. Мгновение он смотрел на нас, потом исчез. Лодка - а к тому времени я уже понял, что это была лодка, - прошла мимо нас и неожиданно камнем пошла ко дну. Волны сомкнулись над ней, и мы, пораженные, потрясенные, остались одни в открытом море. С Кокины к нам доносились страшные крики умирающих, но нас терзал новый страх - мы боялись, что лодка вернется...
   Бонифаций взмахнул тростью и, как рапирой, ткнул ею в сторону лодки:
   - Ее-то я и видел в ту ночь. Злобное железное чудовище, она вышла из мрака и во мрак ушла...
   - Обстрел с моря, - после паузы заметил Мур. - Видимо, какая-то немецкая подлодка решила уничтожить кокинские верфи. - С берега лодка выглядела довольно зловеще, в ней было что-то от мстительного железного демона. Мур понял, отчего островитяне так боялись возвращения этого чудовища.
   - Для нас это корабль из Преисподней, которым управляют безликие твари из иного мира, не похожего на наш мир. Мы не хотели ввязываться в войну белых - и тогда этот ужас обрушился на остров, не щадя никого. Лодка приходила в наши воды сеять смерть и разрушение, пока ее не уничтожили...
   - Как? - спросил заинтригованный Кип. - Кто?
   - Этого я не знаю. Но я много долгих ночей провел на этом берегу быть может, на том самом месте, где стою сейчас, - наблюдая за огнями, вспыхивавшими в море, за странными зелеными и темно-красными кометами, разрезавшими ночную тьму. И каждое утро на поверхность всплывали обломки кораблей - и трупы, трупы. Окоченевшие тела с перекошенными от ужаса лицами... а иногда прилив, багровый от крови, приносил лишь оторванные руки и ноги. - Отец Бонифаций тяжело вздохнул. - Это... корабль ночи, поднявшийся из своей гробницы на дне моря...
   Воцарилось молчание. Кип услышал, как в стороне от рифа стукаются друг о друга бакены. Их металлическое позвякивание действовало ему на нервы. Море с неприятным звуком окатывало железную палубу немецкой подлодки, оставляя на ней пряди водорослей.
   - Теперь это всего-навсего мертвая груда металла...
   Бонифаций медленно повернул голову к констеблю:
   - Мертвая? Нет. Вовсе нет. Она просто ждет. Умоляю вас, заклинаю вас всем святым: верните этот корабль в Бездну.
   - Ради Бога! - воскликнул Кип, выведенный из себя настойчивостью этого человека и пуще того смущенный силой, светившейся в его взгляде. Вы так долго проповедовали свое вуду и занимались спиритизмом, что теперь в этой груде металлолома вам мерещатся духи и призраки!
   Некоторое время священник молча переводил взгляд с Кипа на Мура, словно оценивал, насколько сумел убедить и напугать их.
   - Храни вас Господь, - наконец негромко проговорил он. - Мне пора нужно позаботиться о теле несчастного Кифаса, - он повернулся и пошел прочь от них, вверх по берегу, прочерчивая песок перед собой концом черной трости. На небольшом пригорке священник приостановился, чтобы бросить последний взгляд на подводную лодку, после чего скрылся в лабиринте дощатых лачуг, теснившихся вдоль Фронт-стрит.
   Кип заметил, что Мура как будто бы что-то тревожит.
   - Не слушай его, - сказал он приятелю. - Суеверия давно стали его второй натурой. Но будь я проклят, если понимаю, как эта сволочь слезла с рифа и вперлась в мою гавань.
   На другой стороне гавани готовились отойти от торговой пристани траулеры. Уже были отданы швартовы, грохотали двигатели, перекрикивались рыбаки. Подводная лодка почти не оставила места, чтобы выйти из бухты в открытое море. В небе, сулившем погожий день и ясную лазурь, повис раскаленный желтый шар солнца, и огромная субмарина, несколько мгновений назад казавшаяся мрачным призраком (впечатление усиливали водоросли, намытые морем на корму и свисавшие с лееров) превратилась в обычное разбитое штормом судно.
   - Не подбросишь до конторы? - спросил Кип. Мур кивнул, и они двинулись в сторону пикапа. - Плохо дело, - пробормотал констебль. Сейчас, верно, уже весь остров знает о том, что произошло... и, будь уверен, Бонифаций не упустит случая укрепить свое влияние среди местных. Нужно хоть что-нибудь сделать с этой лодкой, Дэвид. Нельзя оставить его гнить здесь, но я ни за что на свете... - Кип вдруг умолк: луч солнца блеснул в отдалении на жестяной крыше заброшенного дока. Нет, это было бы чертовски рискованно... Более рискованно, чем бросить эту лодку на отмели без присмотра?
   Светло-зеленое оштукатуренное здание кокинского отделения полиции выходило на деревенскую площадь. В центре площади, посреди небольшого овального скверика, где росли карликовые пальмы - "пальметос" - высилось носящее на себе следы карибских бурь гранитное изваяние: негр с занесенным огромным гарпуном. Скульптура эта изображала вождя карибских индейцев по имени Чейн - в 1600 году он возглавил народную армию и дал отпор пиратам, пытавшимся захватить Кокину и превратить ее в свою крепость. Памятник Чейну поставили англичане - в знак того, что желают мира с туземцами. Племена карибских индейцев жили на островах за сотни лет до того, как нога первого английского поселенца ступила на эту землю; они пробавлялись плодами земли и моря и держались особняком - пока не чувствовали угрозу, и тогда оказывалось, что в гневе они страшны. Стало ясно: этот народ лучше оставить в покое (особенно если вспомнить, сколько британских поселенцев сошло здесь в могилу во цвете лет). Сейчас на островах, в общем, царили мир и покой; Мур мало знал о нынешней жизни аборигенов.
   На другой стороне площади пестрели яркими красками "Бакалея для всех", кафе, "Все для моряка" Лэнгстри, рынок под открытом небом, куда вывозили по субботам свою продукцию фермеры из внутренних районов, и местный хозяйственный магазин. Грязные улицы, подрезая владения джунглей, вели к новым кварталам убогих домов. Совсем рядом вставала стена буйной, сочной густой зелени.
   Кокина, не один десяток лет служившая яблоком раздора между Британией и Францией, была совсем невелика - пятнадцать миль в окружности, население около семисот человек. На заре эпохи колонизации, в середине шестнадцатого века, остров вместе с дюжиной других клочков суши, пятнавших синие воды Карибского моря, принадлежал Испании. Время шло; испанская корона как будто бы позабыла об острове - и спустя столетие над Кокиной заплескался британский флаг: Британия отвоевывала Карибы ради плантаций сахарного тростника и табака. Когда местные плантации доказали доходность предприятия, в дело вмешалась Франция. Дальше история островов развивалась бурно, по спирали, периоды дипломатических контактов сменялись эпохами морских сражений и наоборот, пока, наконец, Британия не воцарилась на Карибах безраздельно. В джунглях и по сей день сохранились дома плантаторов, хотя их каменная кладка давным-давно пошла трещинами, в которых пустили цепкие корни новые хозяева - лианы и вьюнки. Бродя по длинным обветшалым коридорам, по пустым, призрачным комнатам, Мур иногда явственно представлял себе ту прежнюю жизнь: местные землевладельцы озирали из огромных окон зеленые поля, шхуны под тугими от ветра парусами бежали по океанским волнам с новым грузом для матери-Англии... Кокина была удачным вложением британского капитала, пока индейцы-карибы не подняли мятеж и не перебили почти всех плантаторов.
   Остров получил свое название за то, что очертаниями напоминал раковину-кокину, к тому же в прибрежной полосе здесь водилось великое множество разнообразных двустворчатых моллюсков. Их вымывало приливами, но они вновь торопливо зарывались в спасительную влажную прохладу песка, выдавая свое присутствие лишь цепочкой мгновенно лопающихся пузырьков на воде.
   Арена двухсотлетней борьбы между Англией и Францией, Кокина стал домом для Дэвида Мура. Возможно, не навсегда, но пока Дэвиду здесь было хорошо.
   Боже, как быстро летят годы, думал он, подъезжая к площади. Вдруг ожили события и переживания последних лет. Память Мура, точно шулер крапленого туза, держала их в рукаве и теперь разом обрушила на Дэвида семь лет, промелькнувшие с тех пор, как его налаженный, уютный мирок рухнул, смятый в одночасье, а самого Мура прибило к этим берегам, обрушила на него все то, что он подсознательно избегал вспоминать - ураган, взявшийся словно бы ниоткуда, грозовые тучи в небе над Чесапикским заливом, буйство высоких серых валов с белыми гребнями... Обрывки видений, осколки переживаний, смутные картины неизменно наполняли Мура глухой клокочущей яростью, и тогда он сознавал, что в любую минуту безмятежное течение человеческой жизни может быть нарушено, надежда убита, а твердая почва уйдет из-под ног, словно прогнившая половица.
   - С тобой все в порядке? - Кип осторожно дотронулся до руки Мура. Ты только что проехал мимо моей конторы. Притормози.
   Мур стряхнул воспоминания.
   - Верно. Надо же...
   Он развернул пикап и остановился перед конторой Кипа.
   - Ты завтракал? - поинтересовался Кип.
   - Еще нет...
   - Тогда заходи. Сковородка есть, сейчас что-нибудь спроворим. Констебль открыл дверь, и Мур вошел. В заставленной всякой всячиной конторе Кипа негде было повернуться. Рабочий стол, на нем - лампа, несколько стульев, книжная полка с юридической литературой, позади стола запертый оружейный шкаф, за стеклами которого виднелись два ружья. На стене в рамочках красовались приказы кингстонского управления о присвоении Кипу очередных званий и почетные грамоты, а чуть ниже - вид кокинской гавани с двумя торговыми судами, рисунок пятилетней Минди, дочки Кипа. Краски были яркие, а мачты судов напоминали телеграфные столбы. Место у противоположной стены занимали большой шкаф и серые стеллажи с папками. Вторая дверь, со стеклянным глазком, вела к двум камерам.
   Кип раздернул шторы - в комнату хлынул солнечный свет, - приоткрыл окна, впуская в душную контору ветер с моря, и отправился в дальний угол, к маленькой раковине. Над раковиной висела полка с чашками и тарелками. Рядом с посудой примостились электроплитка (Кип снял ее с полки и включил в розетку) и портативный холодильник. Порывшись в холодильнике, констебль достал пару яиц и отрезал несколько полосок от куска бекона.
   Мур уселся на стул перед столом констебля и закрыл лицо руками. Потом он устало вздохнул.
   - Да что с тобой? - спросил Кип. - Не выспался? - Он бросил бекон на сковородку и улыбнулся. - Ясно-понятно, дружочек. Слишком бурно провел прошлую ночь...
   - А ты откуда знаешь?
   - Мне положено знать обо всем, что происходит в округе, - Кип взял с полки две чашки и сполоснул их под краном, хотя те были абсолютно чистыми. Залив воду в чайник, он стал ждать, чтобы подрумянился бекон. - Хватит уже травить себя консервами, Дэвид. Думаю, Майра что-нибудь для тебя придумает...
   - Да она задушила бы тебя, если б это услышала...
   - Возможно. - Кусочки бекона на сковороде начали скручиваться, комнату наполнил аромат жареного мяса. Кипу как констеблю помимо прочего вменялось в обязанность следить за тем, чтобы арестованные пребывали в добром здравии, то есть обеспечивать им трехразовое питание, но бюджет участка не позволял брать готовые обеды в кафе. Некоторое время Кип молчал, занятый приготовлением завтрака, потом наконец сказал: - Вчера вечером я звонил брату в Кингстон.
   - И?..
   - Без толку; сперва Сирил подумал, что я его разыгрываю, и мне пришлось долго убеждать его в обратном. Но, как бы ни развивались события, Сирил обещал проследить, чтобы газетчики ничего не разнюхали. - Кип вилкой снял бекон со сковороды и разложил на тарелки, потом вылил на сковороду яйца и дал им немного поджариться.
   - Не нравится мне все это, - тихо буркнул Мур.
   - Что именно?
   - Подводная лодка. Что заставило ее поплыть? Что случилось с командой?
   Приподняв сковороду с яичницей, Кип через плечо оглянулся на Мура:
   - Что случилось с командой?..
   - Интересно, что за люди там служили и почему они оказались так далеко от дома?..
   - В самом начале войны карибские воды просто кишели немецкими подводными лодками, - напомнил Кип. - А насчет команды не тревожься. Почти все они, вероятно, благополучно состарились и спокойненько сидят себе у камина, вытянув ноги в мягких шлепанцах, попыхивают трубкой, прихлебывают пивко и плетут небылицы о прошедшей войне. На вот, держи, а я поставлю чайник.
   Мур взял у него тарелку.
   - Но люки были задраены. Как же они выбирались из лодки?
   Кип пожал плечами:
   - На этих старых посудинах есть аварийные выходы - боюсь соврать, специалист по подлодкам из меня не ахти, но, кажется, что-то вроде аварийных люков. А ты так и будешь любоваться яичницей или все-таки поешь?
   Мур ковырнул вилкой глазунью:
   - Знаешь, мне кажется, куда безопасней будет просто смотреть на нее...
   Засвистел чайник; Кип заварил чай, передал одну чашку Муру, уселся за свой стол и приступил к еде.
   - Знаешь, что самое неприятное? - мрачно проговорил он с набитым ртом. - Мне надо сходить к жене Кепхаса, но будь я проклят, если знаю, что ей сказать! Черт побери! Один шанс на миллион, что этот несчастный случай повторится, - Кип скрипнул зубами. - Меня беспокоит Бонифаций. Сам-то он абсолютно безвреден, но на Кокине очень многие прислушиваются к его словам. Ни к чему, чтобы он поднял тревогу из-за этой лодки. Ты, наверное, не раз слышал в джунглях барабаны. Одному Богу известно, чем там занимается Бонифаций во время своих чертовых церемоний. Разумеется, все это противозаконно, стоит мне захотеть, и я раз навсегда положу этому конец... но я не хочу. Мне плевать, каким богам молятся островитяне - лишь бы все было спокойно. Но запугивать людей всякой чушью не дам. - Кип яростно накинулся на яичницу и вдруг оттолкнул тарелку. - И что Бонифацию с его боженькой было не остаться на Гаити...
   - Кстати, а почему он там не остался?
   Кип допил чай.
   - Какая-то местная свара. - Он начал скатывать себе сигарету из местного табака. - Думаю, не поделил территорию с другим проповедником-вудуистом. Вот слушай, что мне удалось собрать буквально по крохам: дом Бонифация сожгли, а его семья бежала в джунгли. Вскоре второго колдуна-"хунгэна" нашли в бухте Порт-о-Пренса с полным брюхом гвоздей. Полиция вышла на след, но ничего не сумела доказать - знаешь, как бывает. Однако у покойного хунгэна отыскались очень влиятельные друзья. Началась охота за головой Бонифация. Как бы то ни было, ему пришлось покинуть Гаити и некоторое время скитаться по всем Карибам. Здесь он обосновался перед самой войной. Иногда меня так и подмывает выяснить, сколько страшных тайн хранит его прошлое. Что опять-таки приводит нас к проклятому корыту. Мне бы очень хотелось подарить эту посудину Лэнгстри - уж он-то превратил бы ее в первоклассный металлолом - да боюсь, какой-нибудь музейщик перережет мне за это глотку. Но что-то с этой штукенцией делать надо. - Кип закурил, поднялся и понес тарелки в раковину.
   Мур тоже встал и пошел к двери.
   - Пора и мне. Дел невпроворот. Ставни и канализационные трубы так до сих пор и не починили...
   Кип вышел вместе с ним на улицу. Они перебросились несколькими незначащими фразами о пронесшемся недавно над островом урагане, но в голове у Кипа вертелась только одна мысль: он боялся увидеть глаза жены Кепхаса после того, как скажет ей, что не мог предотвратить несчастье. Не мог?
   Мур забрался в кабину своего грузовичка, завел мотор и, помахав на прощание приятелю, поехал в сторону "Индиго инн". Когда пикап Мура скрылся из вида, Кип повернулся к плоскому изумрудно-зеленому пространству гавани и стал смотреть на лодку, раковой опухолью выступавшую из песчаных отмелей. Он затянулся и выдохнул дым. По проливу между рифами медленно шел рыбачий баркас, на правом борту толпился народ: следили, чтобы баркас не зацепил подводную лодку. Далеко в море плыл громадный теплоход, вероятно, с обычным грузом рыбы, кокосов и местного табака.
   Кип подумал, что понадобилось бы по меньшей мере три таких гиганта, чтобы снять лодку с мели и отбуксировать в нужное место. Лэнгстри наверняка развопится как резаный, но Кипу это было не впервой. Он закрыл и запер дверь своей конторы и через несколько мгновений уже сидел в джипе, выезжавшем с площади на улочку, которая вела к нижней части гавани.
   6
   В синем полуденном небе висели клубы черного дыма, валившего от перегретых дизелей. Люди на палубах траулеров перекрикивались, затягивая буксирные тросы и канаты вокруг сверхпрочных кнехтов. Тросы, туго натягиваясь, с чмоканьем выскакивали из воды, разбрасывая брызги. Кто-то крикнул: "Тяните! Оторвем ей задницу!"
   Заскрипело дерево; натужно взревели дизели, немилосердно сотрясая палубы, вытрясая душу из черных рабочих. Мокрые от пота темные спины блестели на жарком солнце.
   - А ну поддай! - закричал капитан "Хелли", не выпуская из зубов сигарету. - Давай!
   Вода за кормой вскипела. Капитан посмотрел на соседнее судно, "Люси Дж. Лин", в туго натянутой паутине буксирных канатов. Из машины "Люси" валил дым. Похоже, скоро ее капитану придется отцепить главные тросы.
   Хозяин "Хелли" прищурился и выдохнул густое облако сизого дыма. Пресвятая Дева, гнусное корыто зарылось носом в песок по самую рубку и не собиралось трогаться с места, сколько бы оборотов они ни выжимали из своих машин. Один из тросов с правого борта быстро перетирался; капитан заметил это и крикнул:
   - Эй, болваны, берегите головы - тут один малыш надумал лопнуть, слышите?
   Еще одно суденышко - маленькое, утлое, с крохотной осадкой - подцепив тросами переднюю часть корпуса лодки, пыталось тащить ее вбок. Лодка была очень тяжелая, тяжелее, чем казалась. Капитану "Хелли" не хотелось запороть дизель, и он бы не задумываясь скомандовал "Стоп машина!", если бы не данное Стиву Кипу обещание сделать все возможное. Что ж, давши слово держись!
   - Пошел перегрев! - крикнул кто-то.
   - Черт с ним! - завопил в ответ капитан.
   За кормой гребные винты отчаянно пенили воду, мутную от песка: старались не за страх, а за совесть.
   - Ах, сволочь! - проворчал капитан и стал жевать окурок. - Никак ее не стронешь!
   Неожиданно послышался странный шорох, и "Хелли" легонько качнулась вперед.
   - Легче! Легче! - рявкнул капитан. - Малый ход!
   Грохот двигателей немедленно притих. Человек на корме баркаса, проверявший носовые крепления, махнул рукой.
   - О'кей, - крикнул капитан в сторону приземистой рулевой рубки. Полный ход.
   - Полный ход! - передали по цепочке два или три матроса.
   "Хелли" начала отрабатывать задний ход, то же сделала по-прежнему окутанная густым дымом "Люси Дж. Лин", и шорох стал громче. Потом неожиданно прекратился. Нос лодки медленно качнулся, и потрепанный траулер натянул буксиры, чтобы не дать лодке вырваться. Удерживая лодку в кольце, флотилия осторожно двинулась мимо пристани. Зрелище было захватывающее настолько, что команда сухогруза, пришедшего с Багамских островов, в полном составе высыпала на носовую палубу. К пристаням катились волны, они подхватывали рыбачьи лодчонки и били их о причалы, уходили под сваи и оседали маслянистой пеной на берегу.
   Корабли медленно двигались по полукругу гавани мимо деревни, к верфям впереди. Остались позади торчащие из синей воды мачты и трубы двух давно затонувших пароходов, стоящий на якоре траулер и потянулась верфь. Слева по борту показались сухие доки. Самый большой, построенный на толстом бетонном фундаменте, - во время войны в него иногда ставили на ремонт большие патрульные суда - выходил прямо в море. В доке была подъемная дверь и система насосов, позволяющая затопить или осушить помещение. Док окружал сложный лабиринт заброшенных гниющих пирсов, когда-то построенных военно-морским флотом. Провести в док длинный громоздкий корабль было чертовски мудрено. Чертовски!