Маккефри Энн. Арфистка Менолли

   Интересно, приняла ли Сильвина какие-нибудь меры, чтобы пресечь сплетни? Впрочем, какая разница?.. – резко одернула себя Менолли. Тем более, что лорду Гроху она явно пришлась по душе – он даже попросил ее помочь в обучении его королевы, Мерги.
   Менолли от души рассмеялась. То-то удивятся эти гордячки, когда узнают! Мало того, что она будущая арфистка – она еще и наставник по обучению файров, самый опытный на всем Перне! Наставник, который и сам-то знает чуть больше своих учеников! – девочка хихикнула и тут же прикрыла рот руками – развеселилась, как последняя дурочка! Как это она раньше не понимала, что в Цехе арфистов ей тоже придется исполнять несколько мелодий: сочинять музыку, хлопотать с файрами, а еще подсказывать арфистам, как потрошить рыбу и управляться с парусом, если вдруг кому понадобится. А вот зачем это понадобилось знать Сибелу? – Менолли порывисто вздохнула.
   И все-таки скверная история вышла с девчонками. Жаль, что Аудиве приходится к ними водиться – она гораздо лучше остальных, а потом, хорошо бы все-таки завести здесь подружку… Правда, Пьемур тоже хороший друг. Что же с ним будет, когда он вырастет и распростится со своим неподражаемым голосом – неужели ему придется покинуть Цех арфистов? Хотя почему – наверняка к тому времени он тоже научится играть кое-какие <другие> мелодии. Да и вообще, трудно представить его в роли преемника мастера Шоганара…
   Менолли поднялась с подоконника. Она вспомнила о поручении, которое дал ей мастер Робинтон как своей ученице. Настроив гитару, девочка принялась повторять песню Брекки, вполголоса – на тот случай, если Главный арфист занят у себя в комнатах. Неужели он и вправду считает, что этот пустячок, которым она решила скоротать время в ожидании Сибела, не так уж плох и из него может получиться что-нибудь путное?
   Пальцы сами стали наигрывать знакомую мелодию. Менолли почувствовала, как ее снова захлестывает острая тоска Брекки, выливающаяся в отчаянный призыв: <Не оставляй меня одну!>. Она доиграла песню до конца и согласилась с Главным арфистом – над четвертой фразой действительно придется поработать… постойте-ка, если в конце понизить до квинты, это усилит фразу и прибавит аккорду выразительности.
   Наконец зазвонил колокол к обеду, и ее сосредоточенную работу нарушили крики и смех. Сначала девочку раздосадовала эта неожиданная помеха. Но потом, придя в себя, она почувствовала, как ноет рука, как затекли от скрюченной позы спина и шея. Как незаметно пролетело время, зато теперь она сыграет песню без запинки, даже разбуди ее кто-нибудь ночью. Остался сущий пустяк – записать слова и музыку; она непременно сделает это, как только под рукой окажутся бумага и чернила.
   Менолли торопливо переоделась. Пусть наряд у нее не такой роскошный, как у девочек, зато новый. Темные брюки с яркой блузкой и кожаный жилет, оставлявший открытым нарукавный ученический значок, значили для нее гораздо больше, чем изысканные ткани и прозрачные шарфы. Натягивая шлепанцы, она заметила, что от ходьбы по каменным полам подошвы почти проносились. Здесь можно без всякой опаски обратиться к Сильвине. Может быть, мастер Олдайв скоро позволит ей носить обычные башмаки – их-то должно хватить надолго.
 
   Глава 9
   Западный ветер, бродяга хмельной, И приливы, его родня, Проведав о нашей любви с волной, Решили сгубить меня. О, дорогая подруга волна, Не слушай их лживый навет! В гавань родную умчи дотемна, Спаси от коварных бед
   Песня Восточного морского холда
 
   В столовой царило небывалое оживление, мальчишки болтали громче, чем обычно, и лишь слегка приутихли, когда подали тяжелые подносы с дымящимся мясом. Менолли сидела рядом с Ранли, Тимини и Пьемуром. Они наперебой уговаривали девочку наесться впрок – хорошо, если на ужин удастся выпросить хоть черствого хлеба.
   – Сильвина рассчитывает, что мы наедимся на ярмарке, на собственные денежки, – пояснил Пьемур, набивая рот мясом. Увидев, что Менолли накладывает ему на тарелку сладкие клубни, он недовольно скривился. – Ты же знаешь, я их терпеть не могу!
   – Ну и зря. Там, откуда я родом, их считают редким лакомством.
   – Вот и возьми себе, – с готовностью предложил мальчуган, но Менолли заставила его доесть все до конца.
   Сегодня никто не ковырялся в тарелках, и всех распустили сразу после того, как Брудеган огласил список назначений.
   – Уф! Сегодня я не выступаю, – с видом несказанного облегчения произнес Пьемур.
   – Не выступаешь?
   – Ну да. Поскольку Цех арфистов под боком, в Форт холде привыкли, чтобы музыка не смолкала до самой ночи. Но это ничего, исполнишь один номер – песню или танец – и все. Знаешь, Менолли, – посоветовал Пьемур, когда они зашагали через двор к арке, ведущей на площадь, – ты бы лучше велела своим файрам остаться здесь. – Его приятели закивали в знак согласия. – Мало ли, что за сброд притащится на ярмарку, – с непонятной опаской добавил он.
   – Неужели кто-то может обидеть файра? – недоуменно спросила Менолли.
   – Обидеть-то не обидит, а вот отнять – запросто.
   Менолли подняла глаза и увидела своих друзей, нежащихся на широком карнизе. Как будто уловив взгляд хозяйки, Красотка и Крепыш, вопросительно чирикая, устремились ей навстречу.
   – А можно я возьму одну Красотку? Она спрячется у меня в волосах – никто и не увидит.
   Пьемур медленно покачал головой. Остальные с озабоченными лицами повторили его жест.
   – Мы, – веско сказал Пьемур, явно имея в виду арфистов, – знаем и тебя, и твою стаю. Но сегодня здесь соберется уйма народу, и среди них вполне могут оказаться придурки, с которыми даже спорить бесполезно. Сама посуди: на тебе ученический значок, а учеников никто за людей не считает, им вообще не положено ничего иметь. Мы – последняя спица в колеснице и обязаны подчиняться не только мастеру и подмастерьям, но даже любому старшему ученику из другого цеха. Клянусь Скорлупой, ты же знаешь, как ведет себя Красотка, когда кто-то пытается тебя задеть! Не можешь же ты допустить, чтобы она отделала какого-нибудь почтенного мастера или подмастерья? Или кого-нибудь из холда? – он махнул рукой в сторону скалистой громады и перешел на шепот, словно опасаясь, что кто-то может услышать столь кощунственное предположение.
   – Ты хочешь сказать, что у мастера Робинтона могут быть неприятности? – Учитывая, что по холду и так гуляют сплетни, Менолли и самой не хотелось бы снова прославиться.
   – То-то и оно! – Ранли и Тимини важно закивали.
   – Интересно, Пьемур, а как тебе удается выйти сухим из воды? – спросила Менолли.
   – Просто на ярмарке я всегда держу ухо востро. Одно дело попасться в Цехе, где кругом все свои, и совсем другое…
   – Эй, Пьемур, – оглянувшись, они увидели, что к ним бегут Бролли и еще какой-то незнакомый Менолли школяр. В руках у Бролли красовался ярко раскрашенный тамбурин, его спутник нес сверкающую свежим лаком дудочку.
   – Боялись тебя упустить, – задыхаясь, проговорил мальчик. – Вот моя дудочка, мастер Джеринт поставил на нее свое клеймо, и на бубен Бролли – тоже. Отнесешь их меняле?
   – Ну, конечно. Это Пергамол, приятель моего отца – я ведь вам так и говорил. – Пьемур взял инструменты и, подмигнув Менолли, направился к окаймлявшим площадь прилавкам.
   Только теперь Менолли в первый раз увидела воочию, сколько народа живет в Форт холде. Девочка помедлила – она бы лучше постояла в сторонке, попривыкла к такому шумному сборищу, но Пьемур схватил ее за руку и увлек в самую гущу.
   Он так внезапно остановился в закоулке между двумя киосками, что Менолли чуть не наступила ему на пятки. Мальчуган со значением оглянулся на нее, и она заметила, что он спрятал инструменты за спину, изобразив на лице наивное чистосердечие. У прилавка кожевник-подмастерье торговался с хорошо одетым менялой, чья нарукавная нашивка, поблескивающая золотой нитью, указывала на принадлежность к Цеху кузнецов.
   – Это и есть Пергамол, – шепнул друзьям Пьемур. – Ждите меня у прилавка с кожами. Никто не любит, чтобы вокруг слонялись любопытные, когда договариваются о цене. Ты, Менолли, можешь остаться, – увидев, что девочка послушно тронулась вслед за другими, он поймал ее за рукав.
   Менолли видела, как шевелятся губы Пергамола, но до нее не долетало ни слова, только изредка слышалось неразборчивое бормотание торгующегося с ним подмастерья. Меняла придирчиво осматривал отлично выделанную кожу, будто надеясь найти какой-нибудь изъян, который позволит ему сбавить цену. Цвет у кожи был нежно-голубой, как летнее небо перед закатом.
   – Видно, выкрашена по особому заказу, – шепнул Пьемур. – Если продать без посредника, не придется платить торговый сбор. А наши инструменты… понимаешь, раз мастер Джеринт поставил на них свое клеймо, меняла никому не обязан сообщать, что это ученические работы. Так что нам выгоднее продать ему, чем выставлять в киоске арфистов, где обязательно скажут, кто их сделал. Теперь Менолли поняла далеко идущий замысел Пьемура.
   Наконец участники сделки ударили по рукам, и деньги перешли от покупателя к продавцу. Аккуратно сложенный кусок голубой кожи занял свое место в дорожном сундуке. Пьемур подождал, пока подмастерья, как того требуют правила учтивости, не обменяются новостями, и быстро проскользнул к прилавку, опередив возможных конкурентов.
   – Уже вернулся, маленький пройдоха! Ну что ж, поглядим, что ты принес. Гм… действительно с клеймом… – Менолли заметила, что Пергамол обратил внимание отнюдь не только на клеймо – он проверил, как натянута кожа на бубне и довольно поднял брови, услышав мелодичное позвякивание нанизанных под ободком тарелочек. – Ну, и сколько же ты рассчитываешь за него получить?
   – Четыре марки! – скромно, но с достоинством заявил Пьемур.
   – Четыре марки? – Пергамол сделал вид, что ослышался, и стороны принялись ожесточенно торговаться. Менолли искренне восторгалась ловкостью, с которой Пьемур повел дело: для начала он заметил, что для тамбурина, сработанного подмастерьем, четыре марки – вполне разумная цена: ведь Пергамол не обязан объявлять, кто его сделал на самом деле. Таким образом, он сможет выгадать на обмене тридцать вторую марки.
   – А кто оплатит стоимость доставки? – парировал Пергамол.
   На это Пьемур посоветовал ему продать тамбурин прямо на ярмарке, назначив цену выше, чем в киоске арфистов. Пергамол ответил, что должен окупить поездку, затраченное время и аренду прилавка, а это отнюдь не пустячные деньги. Пьемур предложил полюбоваться нарядно сверкающим лаком, еще раз послушать мелодичный перезвон тарелочек, искусно выкованных из лучшего металла… прекрасный инструмент для дамских ручек… А как отлично выдублена кожа – ни пятен, ни шероховатостей. Менолли понимала: несмотря на полную серьезность, с которой торгуются участники сделки, это игра со своими строгими правилами, которые Пьемур, как видно, усвоил с материнским молоком. Наконец, прозвучала окончательная цена – три с половиной марки, и рукопожатие скрепило сделку. Переговоры по поводу продажи дудочки прошли более гладко: Пергамол заметил, что у прилавка молча ждут двое мелких холдеров. Вскоре Пьемур с менялой ударили по рукам, и мальчуган, тяжело вздыхая и покачивая головой в адрес прижимистого Пергамола, спрятал монеты в карман. Он кивнул Менолли, чтобы она следовала за ним туда, где дожидались остальные, при этом вид у него был такой убитый, что девочка не на шутку встревожилась. Отойдя подальше от прилавка, Пьемур с облегчением вздохнул, на лице его расплылась широчайшая улыбка торжества, плечи распрямились, походка обрела обычную развязность.
   – Разве я не говорил, что сумею поладить с Пергамолом?
   – Так ты доволен? – изумилась Менолли.
   – Еще бы! Три с половиной марки за тамбурин! И три за дудочку! Это же первоклассная цена! – Их окружили мальчишки, и Пьемур, довольно ухмыляясь и подмигивая, поведал им о своем успехе.
   За труды он получил от каждого мальчика по четверти марки, сообщив Менолли, что они все равно остались в выигрыше: в цеховом киоске за продажу берут полмарки за вещь.
   – Пошли, Менолли, побродим, – Пьемур схватил девочку за руку и потянул в толпу неторопливо прогуливающихся людей. – Я уже отсюда слышу, как пахнет пончиками! – мечтательно сказал он, избавившись от приятелей. – Остается только держать нос по ветру…
   – Пончики? – Мастер Робинтон тоже упоминал про них.
   – Тебя я, разумеется, угощу – ведь ты впервые на ярмарке, – поспешно добавил мальчуган, испугавшись, как бы она не обиделась, – но пойми, не могу же я кормить всех этих дармоедов!
   – Мы только что пообедали…
   – Торговаться – нелегкая работенка, – он облизнул губы в предчувствии любимого лакомства. – Сейчас самое время отведать сладенького. Знаешь, какая вкуснятина эти пончики – повидло в них так и пузырится! Сама попробуешь, вот только проберемся через толпу…
   Он ловко прокладывал курс через людскую гущу. Наконец они поравнялись с широким разрывом в шеренге прилавков. Оттуда открывался вид на реку и зеленый луг, где паслись стреноженные скакуны торговцев. По всем дорогам тянулись вереницы гостей, съезжающихся из дальних горных и равнинных холдов. Их разноцветные платья и камзолы яркими пятнами пестрели на фоне свежей весенней зелени.
   <Славный выдался денек, – подумала Менолли, – самый что ни на есть ярмарочный>. – Пьемур снова схватил ее за руку, ворча, чтобы она не отставала.
   – Не могли же они успеть продать все пончики, – засмеялась девочка.
   – Зато они могут остыть, а я люблю, чтобы были горяченькие, пузырчатые!
   Именно такими они и оказались – пекарь только что вынул их из печки, и они рядами лежали на подносе, хрусткая румяная корочка аппетитно поблескивала застывающим ягодным соком и сахарным сиропом.
   – О, Пьемур! Что-то ты сегодня раненько! Только сначала покажи денежки.
   Изобразив на лице крайнюю степень возмущения, Пьемур извлек из кармана тридцать вторую и предъявил недоверчивому пекарю.
   – Здесь на шесть пончиков.
   – Шесть? Так мало? – на рожице мальчугана было написано полное отчаяние. – Ведь это все, что нам с товарищами по комнате удалось наскрести, – жалобно пробормотал он.
   – Расскажи это своей бабушке, сорванец, – насмешливо фыркнул пекарь. – Я-то знаю, что ты все слопаешь один, а товарищам даже понюхать не оставишь.
   – Мастер Палим…
   – Лестью от меня ничего не добьешься. Ты отлично знаешь мое звание, так же, как и я твое. Шесть штук за тридцать вторую – и дело с концом! – Подмастерье – а именно такой значок украшал его камзол – снял с подноса шесть пончиков. – А кто этот долговязый паренек? Один из тех товарищей, которыми ты вечно морочишь мне голову?
   – Никакой это не паренек, а Менолли.
   – Менолли? – удивился пекарь. – Та самая девочка, которая написала песенку про файров? – К шести пончикам добавился седьмой.
   Менолли стала рыться в карманах в поисках своей монеты.
   – Вот тебе, Менолли, пончик для знакомства, и учти: как только у тебя заведется лишнее яйцо… – он не закончил фразы и, лукаво подмигнув, расплылся в улыбке, показывая, что шутит.
   – Эй, Менолли, – Пьемур дернул девочку за руку и, вытаращив глаза, уставился на ее монету. – Откуда у тебя такое богатство?
   – Мастер Робинтон дал утром. Сказал, чтобы я купила себе поясок и пончиков. Так что возьмите, подмастерье, я хочу расплатиться сама.
   – Ни в коем случае! – бурно вознегодовал Пьемур, отталкивая протянутую руку Менолли. – Я же сказал: угощаю по случаю твоей первой ярмарки. К тому же я знаю, что это твоя первая в жизни монета. Так что не вздумай тратить ее на меня. – Отвернувшись, чтобы пекарь не заметил, мальчуган подмигнул Менолли.
   – Ох, Пьемур, я не знаю, что бы делала без тебя все эти дни! – воскликнула девочка, стараясь обойти его, чтобы отдать Палиму деньги. – Я просто настаиваю…
   – И слушать не хочу. Мое слово – закон.
   – Ну так и держи его при себе, Пьемур, – вмешался потерявший терпение Палим, – ты загораживаешь мой прилавок, – и он указал на неуклюже проталкивающегося к ним Камо.
   – Камо! Куда же ты запропастился? – радостно завопил Пьемур. – Мы тебя везде ищем. Вот, держи пончики.
   – Пончики? – Дурачок ринулся вперед, протягивая огромные ручищи и облизываясь. На нем была свежая рубаха, лицо блестело чистотой, даже вечно взъерошенная копна волос приглажена. Видимо, дразнящий аромат пончиков притягивал его не меньше Пьемура.
   – Они самые. Я ведь тебе обещал. – Пьемур передал Камо пару пончиков.
   – Так, значит, ты не дурил мне голову, когда говорил, что угощаешь товарищей по комнате? Правда, я не совсем понимаю, как Менолли с Камо…
   – Вот, держи свои деньги, – с некоторой надменностью произнес Пьемур, отдавая деньги Палиму. – Надеюсь, сегодня пончики не хуже, чем обычно.
   Менолли чуть не вскрикнула от удивления: на прилавке лежало уже девять пончиков!
   – Три тебе, Камо, – Пьемур передал ему третий. – Смотри, язык не обожги! Три тебе, Менолли. – Тесто было такое горячее, что жгло ладони. – И три мне. Спасибо, Палим, сегодня ты щедр, как никогда. Я уж постараюсь, чтобы все узнали: твои неподражаемые пончики… – несмотря на обжигающую корочку, Пьемур так вгрызся в пончик, что алый сок закапал по подбородку, – как всегда на высоте… – закончил он и удовлетворенно вздохнул. Потом обратился к своим спутникам: – Пошли, да поживее. – Обернувшись, он помахал рукой пекарю. – Пока, Палим! – и только, отойдя подальше, радостно расхохотался.
   – Мы заплатили за шесть, а получили целых девять! – озадаченно проговорила Менолли.
   – То-то и оно! И в следующий раз я тоже получу девять: ведь он подумает, что я снова поделюсь с Камо. Здорово я его провел!
   – Ты хочешь сказать…
   – А ты тоже очень кстати размахивала своей монетой. Он все равно не мог бы дать сдачи – еще слишком рано. Надо будет попробовать этот фокус еще раз – я имею в виду, прихватить монету покрупнее.
   – Пьемур! – воскликнула девочка, пораженная его коварством.
   – Ну что? – безмятежно осведомился он, не отрываясь от пончиков. – Правда, вкусные?
   – Правда-то правда, да только ты… совершенно невозможный тип. А как ты торгуешься…
   – А что тут такого? Зато все довольны. Особенно в начале года. Потом все надоест, и мне не поможет даже то, что я такой маленький. Ох, Камо, – с укором проговорил мальчик, – вечно-то ты весь обляпаешься…
   – Пончики вкусные! – Камо засунул в рот все три сразу. Его рубаху украшали свежие пятна, лицо лоснилось от жира, варенье размазалось по щекам.
   – Нет, Менолли, ты только взгляни на него! Он ведь опозорит весь Цех. Нельзя ни на минуту спускать с него глаз. Ну-ка, пошли!
   Пьемур поволок Камо за прилавки, туда, где висел бурдюк с водой. Он заставил дурачка сложить руки ковшиком и умыться. Менолли отыскала не слишком грязный обрывок ткани и постаралась оттереть с рубахи Камо самые заметные пятна.
   – Ну вот, чтоб тебе, Камо, ни скорлупы, ни осколков, – смачно выругался Пьемур, принимаясь за третий пончик, – совсем остыл! Вечно от тебя больше хлопот, чем толка!
   – От Камо – хлопот? Камо остыл? – запричитал бедняга.
   – Да не ты остыл, а пончик. Не переживай, дружище. – Пьемур покровительственно похлопал дурачка по плечу, и тот радостно просиял.
   – Ничего, они хороши даже холодные, – сказала Менолли, откусив от третьего пончика. – Ты был прав.
   – Послушай, – хитро прищурясь, предложил мальчуган, – может быть, теперь ты поторгуешься с Палимом?
   – Но мне больше не съесть…
   – Ну, не сейчас, попозже.
   – Только на этот раз угощать буду я.
   – Договорились! – с такой готовностью согласился Пьемур, что Менолли поняла: она тоже попалась на его удочку. – Только сначала отыщем прилавок кожевника. – Он взял ее за руку, Камо – за рукав и повел вдоль прилавков. – Так значит, мастер Робинтон действительно принял тебя в ученики? Вот здорово! Погоди, я всем расскажу! Я им говорил, что так и будет…
   – Не понимаю…
   Пьемур недоверчиво покосился на нее.
   – Но ведь он сказал тебе, что ты его ученица, когда давал монету?
   – Он сказал мне это еще раньше, но я не поняла, что в этом есть что-то особенное. Разве не все школяры в Цехе – его ученики? Ведь он – Главный арфист…
   – Нет, ты и вправду ничего не понимаешь! – Пьемур окинул ее полным сожаления взглядом. – У каждого мастера есть несколько личных учеников… Вот я, например, – ученик мастера Шоганара. Потому-то я все время и ношусь как угорелый, выполняя его поручения. Не знаю, как у вас, в Полукруглом, только здесь тебя сначала принимают в обычные ученики. Потом, если ты проявишь к чему-то особые способности – ну, как я к пению или Бролли к изготовлению инструментов, – то соответствующий мастер может сделать тебя своим личным учеником, тогда ты дополнительно занимаешься с ним и выполняешь его поручения. А если он тобой доволен, то может подкинуть тебе марку-другую, чтобы повеселиться на ярмарке. Так что… если мастер Робинтон отвалил тебе целых две, значит, он тобой доволен и ты – его личная ученица. У него их не много, – Пьемур медленно покачал головой и тихо присвистнул. – А знаешь, сколько было споров, кого он выберет, после того, как Сибел перешел в подмастерья? Правда, это вовсе не значит, что Сибел больше не подчиняется Главному арфисту, хоть у него и есть звание. Просто Ранли был так уверен, что мастер Робинтон выберет именно его…
   – Так вот почему Ранли меня невзлюбил?
   Пьемур только отмахнулся. – У Ранли не было ни малейшего шанса, и все это отлично понимали, кроме него самого! Он ведь от себя просто без ума. Зато все остальные знали, что мастер Робинтон надеется отыскать тебя… то есть, того, кто написал эти песни! А вот и прилавок кожевника. Взгляни-ка вон на тот миленький ремешок. У него и пряжка в виде файра! – Притянув ее к себе, он прошептал: – И цвет синий! Можно, я поторгуюсь за тебя?
   Не успела Менолли согласиться, как Пьемур ленивой походочкой подошел к прилавку и стал равнодушно разглядывать выставленные на нем накидки, туфли и сапоги из мягкой кожи, явно избегая смотреть на ремешок, который он только что показывал Менолли.
   – Гляди, Менолли, у них здесь есть синяя кожа для башмаков, – сказал он.
   Поскольку девочка уже имела случай убедиться в ловкости Пьемура, она решила ему подыграть и, взглядом попросив у кожевника разрешения, пощупала толстую кожу. За его спиной она увидела ремешок – и правда, пряжка сделана в форме стройной ящерки!
   – Уж не хочешь ли ты сказать, карапуз, что у тебя есть деньги? – посмеиваясь, спросил кожевник-подмастерье и неуверенно покосился на Менолли, окинув взглядом ее коротко стриженые волосы, брюки и ученический значок.
   – У меня нет. Это она хочет купить – ее шлепанцы вконец истрепались.
   Кожевник перегнулся через прилавок, и Менолли смутилась, не зная, куда спрятать ноги в ветхой обувке.
   – Да это же Менолли, – продолжал Пьемур, не обращая внимания на ее смущение. – Та самая, у которой девять файров, новая ученица мастера Робинтона.
   <И что это на него нашло?> – недоумевала Менолли, старательно пряча глаза от любопытного взгляда подмастерья. Ее внимание привлекло колыхание ярких прозрачных тканей над богато украшенными платьями. Присмотревшись, девочка увидела Пону под ручку с долговязым пареньком. Судя по желтому гербу, родом он из Форт холда, а узел на плече выдавал в нем члена семьи лорда-правителя. Следом за Поной шла Бриала, Аманья и Аудива; каждую девицу сопровождал нарядный кавалер – глядя на разнообразные цвета гербов и наплечные узлы, можно было предположить, что все они – воспитанники лорда Гроха.
   – Взгляни, Менолли, как тебе вот этот кусок? – спросил Пьемур.
   – Никак она разбогатела, – прожурчал голосок Поны. Ее слова прозвучали слишком вкрадчиво, чтобы их можно было принять за прямое оскорбление, и все же в них звенел издевательский смешок. – Я-то уверена, что она только зря отнимет у вас время и захватает грязными руками ваш товар. А вот я заказала бы летние туфельки… – Пона взялась за туго набитый кошель, подвешенный к поясу.
   – У нее есть целых две марки! – гневно сверкнув глазами, заявил Пьемур.
   – Наверняка украла! – крикнула Пона, разом утратив благостный вид. – Когда ей было позволено жить с нами, у нее с собой ничего не было!
   – Украла? – услышав столь нелепое обвинение, Менолли на миг оцепенела от ярости.
   – Ничего она не украла! – выпалил Пьемур. – Ей дал эти деньги сам мастер Робинтон!
   – Придется тебе, Пона, ответить за оскорбление, – воскликнула Менолли, взявшись за рукоять кинжала.
   – Бенис, ты слышишь, эта дрянь смеет мне угрожать! – взвизгнула Пона, уцепившись за своего спутника.
   – Послушай, ученица, ты не имеешь права оскорблять девицу благородного происхождения. Отдай-ка лучше свою монету по-хорошему, – властно обратился к Менолли Бенис.
   – Не принимай всерьез, Менолли! – Аудива протолкалась вперед и повисла у Менолли на руке. – Ведь она нарочно к тебе цепляется!
   – Нет, Аудива, Пона уже не первый раз меня оскорбляет.
   – Не нужно, Менолли, ты не должна…
   – Отними у нее деньги, Бенис, – прошипела Пона. – Пусть заплатит за то, что осмелилась мне угрожать!
   – Прочь с дороги, Бенис, – крикнула Менолли. – Мне наплевать, кто ты такой. А Пону я проучу раз и навсегда, несмотря на ее благородное происхождение. – Она сделала шаг к Поне, поспешившей спрятаться за спиной Бениса.
   – Ведь я тебе говорила, Бенис, что она опасна! – срывающимся от испуга голосом пискнула Пона.