Маккинти Эдриан. Миг - и нет меня

   Скотчи было не до споров, и миссис Каллагэн стала набирать номер. Я принял душ и стал ждать парамедиков.
   Когда мы остались одни, я разыскал Бриджит и поцеловал.
   - Я очень хочу с тобой встретиться, - сказал я.
   Она ничего не ответила.
   - Завтра, - добавил я.
   - Я не знаю, Майкл, - ответила она.
   - Ради всего святого, Бриджит, ведь нам с тобой обоим так досталось! Завтра. Пожалуйста. Приходи, оттянемся…
   Она с сомнением покачала головой и спустилась вниз.
   Я несколько секунд стоял неподвижно и смотрел ей вслед. Придет ли она? Может быть, моя наглость пришлась ей не по вкусу? Кто знает… Я устало покачал головой и тоже спустился вниз.
   Пат налил мне бесплатную кружку пива, и я выпил ее, закусывая хрустящими чипсами и болтая о предстоящем футбольном сезоне британской премьер-лиги. Потом я попрощался с ним, спустился по лестнице и сел в поезд.
   Страшное было позади.
   Закончилось.
   Я справился.
   Я справился. Мне нелегко пришлось, но это была вина Скотчи, а не моя. Не моя.
   Я ищу в кармане книжку про русского, но она куда-то подевалась, и я просто сижу в вагоне подземки и думаю. Не моя вина. Не моя… Поезд гремит на стыках, вагон покачивается и едва не убаюкивает меня. Наконец он останавливается на остановке и больше не двигается. Наконец появляется служащий подземки. Он говорит, что на линии возникли какие-то проблемы и что мне придется выйти на 137-й улице. Я выхожу, и служащий вручает мне бесполезный пересадочный талон.
   В Гарлеме темно. В Гарлеме - ночь.
   От Сити-колледжа и парка Сент-Николас дорога идет под уклон. Улицы пусты. Ни наркоманов, ни проституток, ни полицейских в штатском, ни рассыльных, ни дорожных рабочих - никого и ничего. Винные лавочки закрыты, их железные ставни заперты на замки. Только луна. Только луна и пустынная дорога. Гигантские темные здания спят, оплетенные ржавыми пожарными лестницами, словно осьминожьими щупальцами. Воздух еще не остыл. Гарлем затих, и я тоже начинаю успокаиваться. Да и с чего бы мне волноваться? Все ответы лежат передо мной. Не стоит усложнять, на самом деле все предельно просто. Я знаю положение вещей. Я знаю, кто я и кто они. Я знаю свое место. Я знаю, что будет дальше. Я знаю буквально все и поэтому могу существовать здесь, не испытывая ни дискомфорта, ни страха перед прошлым.
   Я могу быть никем.
   О, как приятно пройтись ночью по Амстердам-авеню. Вокруг - никого. «Бродячее» такси нагоняет тебя и гудит. Ты смотришь на него, киваешь. Такси останавливается. Ты садишься. Три доллара до перекрестка 123-й и Амстердам, говоришь ты.
   Водитель улыбается и кивает.
   - Жаркий был денек, - говорит он.
   Ты не отвечаешь и глядишь в окно. Ты не отвечаешь, хотя в глубине души ты с ним совершенно согласен.
 

2. В центре

 
   Все должно было быть иначе. На этом трудный вечер должен был закончиться, но он не закончился. Вечер превратился в бурную ночь, в которой смешались выпивка и крэк (понимайте как хотите), бары и машины. Впрочем, по порядку… Вернувшись домой после расправы над Лопатой, я разделся и лег, но поспать мне удалось всего минут сорок. Ребята приехали за мной в большом желтом фургоне - похоже, угнанном. За рулем сидел парень по имени Марли; до этого момента мне еще никогда не приходилось с ним сталкиваться, да и впоследствии я встретился с ним только один раз, - несколько месяцев спустя, если брать физическое время, или через несколько геологических эпох с точки зрения психологии, - когда я вонзил ему в горло заточку и он упал, не издав ни звука, в мягкий рождественский снежок.
   Я был вымотан до предела, но меня все равно решили разбудить, чтобы я принял участие во всеобщем веселье, так как Темный, отмечая какое-нибудь событие, вел себя совершенно как моряк, который сошел на берег после долгого плавания. Он пил, и вместе с ним должны были пить все - таково было правило, которым он руководствовался в подобных случаях. А я, что ни говори, был героем дня - так, во всяком случае, мне сказали. Лучик, Большой Боб и Темный приехали в «Четыре провинции» сразу после своих важных переговоров, но меня уже не застали - я отчалил буквально за полчаса до этого. На переговорах Темный и Большой Боб пили, поэтому везти их пришлось Лучику (хотя фактически за рулем сидел Марли). За столиками «Четырех провинций» вся компания столкнулась со Скотчи и Фергалом, которые как раз собирались принять по последней - как говорится, «на посошок». Оба были уже хороши, но Лучику каким-то образом все же удалось вытянуть у них подробности наших приключений. Услышав всю историю, Темный возмутился. Как им только пришло в голову разрешить мне ехать домой на метро, вскричал он. Меня, героя сегодняшнего вечера, расправившегося с Лопатой с поразительными хладнокровием и решительностью?
   Надо сказать, что Темный был, что называется, человек настроения. Поддавшись минутному капризу, он решил, что сейчас они поедут в больницу, чтобы навестить Энди, а потом отправятся в Гарлем, чтобы чествовать героя, то есть меня.
   О господи, бедный я…
   Как я уже говорил, я спал всего сорок минут или около того, но спал крепко, не тревожимый ни совестью, ни чем-либо еще. Иными словами, я отрубился начисто, но меня это не спасло.
   К Энди ребята, конечно, не попали, но это не помешало им явиться ко мне на 123-ю улицу. Внизу они принялись давить на кнопку домофона, но у меня был включен вентилятор, а кроме того, я заткнул уши ватой, чтобы отсечь шум, доносившийся со стороны восточной части города.
   «Ну давай же, открывай, засоня долбаный, сукин сын, это мы!» - несомненно, бормотал в домофон Скотчи, давя на кнопку сигнала. Они звонили, наверное, секунд десять, затем терпение Темного истощилось, и он велел Большому Бобу сломать замок, что и было сделано. Я думаю, что та же участь постигла бы и входную дверь моей квартиры, если бы я в конце концов не услышал в коридоре их пьяный гогот, выкрики и стук. Спросонок я, видимо, решил, что ко мне собирается вломиться компания пьяных сербов, изредка приходивших в гости к Ратко, поэтому, прежде чем открыть дверь, я вооружился металлической бейсбольной битой и сунул за резинку трусов револьвер.
   Когда я распахнул дверь, вся компания разразилась дружным смехом. Видок у меня, конечно, был еще тот: трусы, футболка с обложкой четвертого альбома «Лед Зеппелин», револьвер, бейсбольная бита, волосы взлохмачены, зубы оскалены.
   Темный протянул руку и дружески стукнул меня по бицепсу.
   - Отличная работа, приятель! - сказал он. Темный никогда не был в Ирландии, но, пообщавшись со мной и Скотчи, усвоил легкий ирландский акцент и манеру, которые и практиковал в нашей компании, кошмар, да и только.
   Я еще не совсем проснулся, но они натянули на меня джинсы, ботинки и кожаную куртку и силой потащили за собой в ночь. Пока меня волокли вниз по лестнице, мне вдруг показалось, что все это бьющее через край дружелюбие - просто показуха и что на самом деле они намерены отвезти меня на берег Гудзона и прикончить выстрелом в затылок. Даже хуже. Сначала, думал я, Темный будет бить меня ногами по голове, пока я не ослепну, а мои мозги не полезут из ушей. Тогда Скотчи скажет: «Ты меня очень огорчил, приятель». И убьет.
   Но желтый фургон свернул не налево, к Амстердам-авеню, а направо, и я подумал, что мы, похоже, и вправду едем куда-то в центр. Никто этого не заметил, но мое сердце перестало стучать, как отбойный молоток, и забилось в нормальном ритме. Напряжение, державшее меня как в тисках, начинало спадать, хотя я и знал, что это будет непростая ночь: выпивка, курево и какой-нибудь кабак, работающий до рассвета… Главное, я останусь в живых, а это, согласитесь, уже кое-что.
   В машине Темный заставил меня выпить с полпинты виски, а сам отключился на заднем сиденье. Пока он кемарил, Скотчи и Большой Боб затеяли спор по поводу того, куда именно мы едем. И как всегда, когда Боб и Скотчи пытались поладить, дело кончилось почти фарсом: нас остановил полицейский. Разбираться с легавым пришлось Лучику, сидевшему на переднем сиденье; он же в итоге и принял решение, доставив всех нас в ближайший притон, оказавшийся стрип-клубом, неподалеку от Мэдисон-сквер-гарден.
   К этому времени Темный успел очухаться. Он первым вошел в клуб и был принят, что называется, с распростертыми объятиями. В самом заведении, впрочем, не было ничего примечательного: темные кабинки, подиум, шесты, главная сцена и боковые, захватанные стаканы и немногочисленная клиентура.
   Я сразу забился в темный уголок, чтобы попытаться поспать еще немного. Должно быть, я действительно задремал, поскольку разбудил меня тягучий и неотвязный голос Фергала, рассказывавшего о какой-то рыжеволосой красотке, в которую он влюбился. Помнится, спросонок я подумал, что наш визит к Лопате свинтил ему мозги, а впрочем, он, возможно, был такой же, как всегда. Лично мне мосластый, долговязый Фергал и раньше казался, что называется, трехнутым. В Ирландии он был взломщиком, и ему хотелось, чтобы в ознаменование прежних заслуг мы называли его «Мастер», но никто этого не делал. Фергал был старше меня на пять лет, но в наших повседневных отношениях роль старшего брата, как правило, доставалась мне.
   - …Вон она, гляди. Правда, Майкл, шикарная маруха? Ты только посмотри на нее, только посмотри!
   Я посмотрел. Сначала мне показалось, что Фергал шутит, но он был серьезен как могила. Девица, о которой он говорил, явно была профессионалкой и явно нанюхалась кокаина. Кроме того, она была на добрых четыре дюйма выше Фергала, а с каблуками разница составляла почти фут. Танцевала она не в главном шоу, а возле одного из боковых кабинетов и выглядела так, словно вот уже несколько месяцев ничего не ела и не показывалась на воздух. Ее волосы сильно смахивали на парик, поэтому нельзя было исключить, что девушка, сумевшая разжечь в Фергале огонь страсти, на самом деле была переодетым парнем, превратившимся почти в скелет от голода и кокаина.
   - Я тебя понимаю, Фергал, - сказал я. - Ты прав: эта девица как будто для тебя создана. Эта светлая кожа, эти рыжие волосы… Ну и везунчик ты, приятель! Я думаю, ты поймал свое счастье.
   - Ты правда так думаешь, Майкл, правда? Нет, я серьезно… Понимаешь, я только взглянул на нее, и мне сразу захотелось… нет, не то, что ты думаешь. Это чувство… Оно вроде любви, понимаешь? Любви с первого взгляда, когда ты просто ничего не можешь с собой поделать. Это просто случается - и все. Как гром с ясного неба. Знаешь, иногда в автобусе ты вдруг видишь кого-то, и тебя прямо как стукнет, а через пару минут того и след простыл, и ты не знаешь… А у тебя так было? Наверное, такое может случиться с каждым, но я…
   Слушая это признание в любви, которое лишь весьма отдаленно напоминало возвышенный стиль Овидия, я рассеянно оглядывал скверно освещенный клуб в поисках остальных. Но я никого не увидел и решил, что они либо вовсе уехали, либо заперлись в отдельном кабинете. В любом случае это был хитрый ход, рассчитанный на то, чтобы оставить меня один на один с окосевшим от любви Фергалом, и я подумал, что, должно быть, мне и вправду суждено стать халифом на час.
   - Сволочи!
   - Что-что?
   - Это я не про тебя, Фергал. Просто мне стало интересно, куда все подевались.
   - Не знаю, Майкл. Разве ты не слышал, о чем я тебе говорил?
   - Конечно, слышал, Фергал. Как же иначе, ведь у тебя что ни слово - то перл.
   - Перл?
   - Жемчужина.
   - Ну вот, как ты думаешь, что мне теперь делать? У меня в животе как будто тепло разливается…
   - У меня тоже. Должно быть, это то так называемое виски, которым угощал меня Темный…
   - Твою мать, Майкл, я же серьезно! Как тебе кажется, что мне делать? Я хочу сказать - она ведь танцовщица и, может быть, даже… - Тут он понизил голос до шепота. - Может быть, она шлюха или что-то в этом роде. Господи Иисусе, это будет по-настоящему скверно! Как тебе кажется, будет правильно, если я к ней подойду? А если я подойду, что мне сказать?
   Я сделал ему знак наклониться ближе.
   - Послушай, Фергал, мне эта девчонка тоже кажется совершенно очаровательной… Кто знает, быть может, на самом деле она - студентка теологического факультета, которая танцует в баре, чтобы оплатить курс обучения? Как бы там ни было, тебе нужно подойти к ней и вежливо сказать: «Позвольте узнать, мадам, нельзя ли как-нибудь встретиться с вами после того, как вы закончите работать в этом заведении?» Разумеется, следует уточнить, что ты намерен встретиться с ней вовсе не за тем, чтобы заняться каким-нибудь непотребством. Чашка кофе, обмен идеями и мнениями, диалог культур - вот цель, которая, я уверен, способна увлечь вас обоих.
   - Ты считаешь, это сработает?
   - Несомненно, Фергал, земляк мой любезный. Кто бы сомневался! Твоя внешность и своеобразный ирландский юмор сделают тебя неотразимым в ее глазах.
   Фергал допил свое пиво и действительно пошел к девице. Я ободряюще хлопнул его по спине и стал смотреть, как он произносит свою маленькую речь. К сожалению, после первых же его слов танцовщица что-то сказала. Фергал тут же заткнулся и, разочарованный и обескураженный, вернулся ко мне. Глядя на его вытянувшееся от огорчения лицо, трудно было представить, что всего пару часов назад этот парень хладнокровно стрелял в человека.
   - Она говорит, что не может встречаться с клиентами. У них тут такое правило.
   - Фергал, - сказал я, - тебе нравится эта женщина? Ты ее любишь? Хочешь ее?
   Он кивнул.
   - В таком случае скажи ей, что ты принадлежишь к древнему и благородному кельтскому роду, что тебе наплевать на какие бы то ни было правила и что если она станет твоей, ты заберешь ее отсюда, купишь ей собственную квартиру и оплатишь курс обучения на факультете теологии, а также все библиотечные штрафы. Скажи, что если нужно, ты готов вкалывать по двадцать часов в день, лишь бы она ни в чем не нуждалась и чувствовала себя счастливой. А теперь ступай, Фергал, скажи ей все это и не возвращайся, пока Виктория, то есть Победа, не окрасит румянцем твои бледные ирландские скулы.
   Я слегка подтолкнул его, и Фергал снова направился к девице, а я закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Вожделенный сон подкрался как наемный убийца, и вскоре я был уже далеко от окружавшей меня суеты.
   На несколько недолгих, но восхитительных минут я оказался среди зарослей вереска и утесника. Луг слева от меня зарос белыми полевыми цветами; над болотиной, протянувшейся до отлогих голуэйских холмов, колыхали венчиками куга и камыш. Все Ирландское нагорье, укутанное голубоватой таинственной дымкой, раскинулось передо мной. Должно быть, были сумерки - утренние или вечерние, я не разобрал, - поскольку на далеком морском берегу зажглись маяки. Я успел насчитать шесть штук, прежде чем мои грезы были грубо прерваны, и я принужден был вернуться в реальный мир.
   На этот раз меня разбудил Скотчи. Он просто-напросто вышиб из-под меня стул и громко расхохотался, когда я растянулся на полу, покрытом какими-то пятнами сомнительного свойства. Темный, Большой Боб и Марли тоже смеялись. Короче, ржали все, кроме меня и Лучика, который отличался сдержанностью.
   - Ах ты, долбаный засоня! - сказал Скотчи. - Ты опять вырубился и пропустил самое интересное. Пока ты храпел, девчонки исполнили для нас танец на коленках.
   - Угу, - подтвердил Большой Боб. - Там была одна ну просто роскошная деваха. Пальчики оближешь. Я спросил у нее, откуда она родом, и она говорит - с Таити. А я говорю: сейчас мы поглядим, что вы там таите под этими крошечными трусиками…
   Я видел, что Большой Боб пытается шутить, однако падение со стула отнюдь не настроило меня на миролюбивый лад, поэтому я сказал, что каждой девице, которая станет танцевать на широких коленках Боба, сразу станет ясно, что он не «таит» там ничего особенного, кроме жировых складок.
   Боб был слишком пьян, чтобы понять, в чем соль, однако он заподозрил в моих словах оскорбительный подтекст и недолго думая назвал меня иммигрантской сволочью.
   Я уже готов был произнести долгий и подробный монолог, касающийся его происхождения, но Скотчи поглядел на меня и отрицательно покачал головой.
   - Где Фергал? - спросил Лучик.
   И действительно, Фергал куда-то исчез.
   - Он ушел с какой-то рыжей шлюхой, - объяснил я.
   - На всю ночь или как? - поинтересовался Темный.
   - Думаю, на всю ночь, - сказал я.
   - В таком случае одного мы потеряли, потому что мы, мой друг, переходим на новые пастбища, - сказал Темный и протянул руку, помогая мне подняться с пола.
   - Видел бы ты сейчас свою морду, - сказал Скотчи, когда мы шли к фургону.
   - Посмотри лучше на свою, пока есть на что смотреть, - огрызнулся я.
   - Это угроза или я ослышался? - насмешливо спросил он.
   - Это угроза, мудак, - сказал я, начиная сердиться по-настоящему.
   - Ладно, болтай сколько влезет, все равно до дела у тебя не дойдет, - заявил Скотчи несколько более язвительно, чем всегда.
   Я остановился, примерился и, сжав кулак, врезал ему со всей силы. Удар был хорош. Мой кулак угодил ему точнехонько в нос, Скотчи попятился и наткнулся спиной на фонарный столб.
   - Козел гребаный! - выругался Скотчи и бросился на меня как тысяча диких кошек, царапаясь, кусаясь и плюясь столь яростно, что мне пришлось сделать ему подсечку. В результате мы оба повалились на землю, причем Скотчи, оказавшись сверху, продолжал вырывать мне пряди волос и вонзать зубы мне в руку.
   - Ах ты, гнида! - заорал я, целясь головой ему в лицо, но прежде чем мы успели нанести друг другу серьезные увечья, нас разняли. Оба мы были в крови, а я к тому же кипел от гнева.
   Темный что-то кричал, но я ничего не слышал, и даже когда в ушах у меня перестало звенеть, я никак не мог разобрать, чего он от меня хочет. Тогда Лучик взял меня за запястье и заставил вытянуть руку вперед. Темный поступил таким же образом со Скотчи, и я понял - мы должны обменяться рукопожатием в знак примирения.
   Покачав головой, я попятился:
   - Я не стану пожимать руку этому вшивому дерьму, Лучик! Он просто подонок, настоящий подонок, и все его предки были подонками и гребаными педиками, - сказал я.
   - Учти, Брюс, я все слышал! - заорал Скотчи.
   - Что, мало тебе? Получил и еще получишь! - крикнул я в ответ.
   - Ну давай, давай, попробуй, сукин сын! - взвизгнул Скотчи, почти охрипший от крика.
   - Эй, вы, хватит! - сказал Темный.
   Он продолжал удерживать Скотчи, меня держал Большой Боб. Все это происходило неподалеку от Мэдисон-сквер-гарден; к счастью, в тот вечер не было ни концерта, ни боксерского матча, поэтому наша интермедия не привлекла внимания ни полицейских, ни любопытных прохожих.
   Лучик схватил меня за плечи:
   - Вот что, Майкл, сейчас ты пожмешь руку Скотчи, и вы помиритесь. Я уверен, что уже завтра ты будешь сожалеть о том, что произошло. Ты станешь звонить мне и извиняться и говорить, что не можешь поверить, как двое взрослых мужчин могли вести себя словно вздорные подростки. В конце концов, мы все знаем, что если кто из нас и понимает шутки, так это ты…
   - Не хочу я пожимать ему руку, - снова пробормотал я, и не только потому, что был пьян, а из обыкновенной гордости. Лучик, однако, понимал, что если он не хочет потерять свой авторитет, он должен покончить с этим инцидентом здесь и сейчас. Улыбнувшись, он сказал спокойно, но достаточно громко, чтобы все слышали:
   - Ты пожмешь ему руку, Майкл, даже если мне придется приставить дуло к твоей голове.
   Я посмотрел на него. Невысокий (пять футов и восемь дюймов), болезненно худой, с дурацким зачесом и не менее дурацкими усиками, но почти без бровей, Лучик напоминал яйцеголового из научно-фантастического фильма пятидесятых годов. Мне, во всяком случае, было очень легко представить себе, как он сообщает Стиву Маккуину, что к Земле приближается таинственный Пузырь.
   Подумав об этом, я сразу успокоился и даже улыбнулся.
   - Это приказ? - осведомился я.
   Он кивнул и слегка прищурился, что в данном случае означало не гнев, а скорее что-то вроде сочувствия.
   Я еще больше расслабился. Лучик давал мне возможность отступить, не теряя достоинства. Это, кстати, было вполне в его стиле. Нет, что ни говори - Лучику можно было доверять. Он заботился о нас и жил не только сегодняшним днем, но и завтрашним, порой заглядывая на неделю вперед.
   Я шагнул к Скотчи и протянул руку. К моему удивлению, он привлек меня к себе и обнял.
   - Господи, какой же ты все-таки сукин сын, Майкл! - прошептал Скотчи мне на ухо прерывающимся от наплыва чувств голосом. Мне даже показалось - еще немного и он заплачет, поэтому я улыбнулся ему и слегка оттолкнул.
   - Ну вот, теперь он хочет заняться со мной любовью, - заявил я для остальных, и Скотчи снова взмахнул кулаком. Он даже слегка заехал мне по макушке, но теперь это не имело значения, поскольку отныне мы были неразлучными друзьями. И действительно, мы не расставались до тех пор, пока две бутылки «Девара» спустя Скотчи не отключился в сортире бара «Мат», сохранившегося чуть не со времен «сухого закона» в западной части Виллидж, где еще можно было увидеть посыпанный опилками пол, портреты знаменитых писателей довоенной поры и «барных псов», готовых в неограниченных количествах лакать ваше пиво.
   Нам нужно было как-то избавиться от бесчувственного тела, поэтому мы отправились в Бронкс, где Скотчи жил. Когда мы проезжали мимо моей родной 123-й улицы, я заметил, что сейчас уже действительно поздно и мне, пожалуй, тоже следовало бы отправиться на боковую, но Темный и слышать ничего не хотел.
   Наконец мы остановились напротив дома Скотчи, и мы с Большим Бобом не без труда проволокли нашего товарища вверх по лестнице. В квартире мы сбросили наш груз на кровать, и пока Боб исследовал содержимое холодильника, я уложил Скотчи на бок, чтобы он не захлебнулся собственной блевотиной. Потом мы снова поехали в Виллидж, но только не в западную, а в восточную часть, где Темный знал отличный бар, в котором можно было выпить настоящего крепкого портера. К сожалению, бар за поздним временем был давно закрыт, поэтому нам пришлось довольствоваться ближайшим заведением, носившим название «Алфавит-сити» и представлявшим собой ультрамодную забегаловку, в которой было дымно, шумно и полным-полно симпатичных девчонок из Нью-Йоркского университета.
   Когда в очередной раз настала моя очередь платить за выпивку, я увидел у стойки потрясающе красивую израильтяночку с коротко подстриженными темными волосами, влажными темными глазами и большими грудями, которые характерно торчали вперед, дерзко бросая вызов закону всемирного тяготения. Я и сам, надо признаться, далеко не урод, к тому же я был уверен, что царящий в баре полумрак скроет и темные круги недосыпа у меня под глазами, и выражение жестокости, которое могло сохраниться на моем лице после недавней расправы над Лопатой.
   Красотке я сказал, что она похожа на ирландку, и поинтересовался, нет ли у нее ирландских корней. Когда же она сказала «нет», я сказал - в духе столь популярного нынче постмодернизма, - что мог бы предложить ей свой ирландский корень. То, что годится для Боно [Боно - солист группы «U-2»], сработало и в моем случае. Она обозвала меня «хуцпан» [Наглец, нахал (иврит)], а я ответил: «Будь здорова». На этом официальные представления были закончены, и я некоторое время вешал ей лапшу насчет того, что я, мол, студент Королевского университета в Белфасте, приехал на год по обмену в Колумбийский университет. Еще я наплел, что изучаю проблему потери прочности при растяжении в крупных механических конструкциях. С этой выдумкой я, впрочем, чуть не попал впросак, поскольку, как выяснилось довольно скоро, моя новая знакомая служила в саперных войсках армии Израиля и знала об упомянутом предмете намного больше меня. По ее словам, она была в звании лейтенанта, но я был склонен ей не поверить. Я так ей и сказал, но она развеяла мои сомнения, вполне по-офицерски поставив мне порцию виски. Оплаченную мной выпивку я отправил парням через бармена, а сам уединился в укромном уголке с лейтенантом Рэчел Наркис. О своей собственной армейской карьере, которая продолжалась всего год и бесславно завершилась на гауптвахте острова Святой Елены, я решил не упоминать.
   Лейтенант Наркис выросла в кибуце неподалеку от границы с Ливаном, и ей часто приходилось лазить по горам северной Галилеи и увертываться от реактивных снарядов, выпущенных из древних «катюш» советского производства. Сейчас она изучала историю в Университете Нью-Йорка и кроме иврита и английского говорила также на идиш, арабском, французском и еще на нескольких языках. Мне она показалась умной и интересной женщиной; должно быть, по этой причине я шутил и хвастал как заведенный и фонтан моего пьяного ирландского красноречия казался неиссякаемым.
   Мы разговаривали о картинах, о путешествиях, и Рэчел удачно притворилась, будто ее восхитил мой рассказ о каникулах, которые я провел в Испании. На Тенерифе - одном из островов Канарского архипелага - произошли столкновения между английскими и немецкими футбольными болельщиками. Тогда от участия в потасовке меня удержали старшие товарищи, но в своем рассказе я немного погрешил против истины, сказав, что оказался в самой гуще событий и даже спас от верной гибели заблудившегося испанского пастушонка, за что удостоился от испанского правительства гражданского знака отличия за доблесть. Рэчел, разумеется, не поверила ни одному моему слову; впрочем, будучи большой любительницей кино, она спросила, действительно ли испанские ландшафты напоминают Негев [Негев - пустынные районы Израиля, прилегающие к Синайскому полуострову]. Я чистосердечно признался, что не знаю, но добавил, что в тех местах, где мне довелось побывать, когда-то снимался фильм «Хороший, плохой, отвратительный», так что единственное, что ей нужно сделать, это взять в прокате соответствующую пленку.