Страница:
Главарем банды доминиканцев был Рамон Борхес Эрнандес – смуглый, наголо бритый красавец ростом пять футов и шесть дюймов, – уравновешенный и опасный большой босс. Он выглядел лет на сорок, хотя был моложе.
Впоследствии я узнал, что Рамон вырос в Санто-Доминго, а около пяти лет назад перебрался в Нью-Йорк. На Вашингтон-Хайтс у него было полно родственников, так что практически сразу после приезда Рамон оказался в шайке. Трижды его арестовывали, причем в последний раз легавые пришили ему что-то очень серьезное, от чего Рамон не сумел отвертеться и угодил за решетку. Срок он отбывал в «Рикерс-айленд», а надо сказать, что в те времена эта тюрьма была совсем не такой, как сейчас. Даже среди заключенных-доминиканцев там ежедневно происходили дикие ссоры, процветали поножовщина, драки и разборки, не говоря уже о вражде между этническими группами и различными группировками, которая проявлялась в изнасилованиях, кастрациях, заказных убийствах. Иными словами, в «Рикерс-айленд» преступник получал «высшее образование», а если ему удавалось уцелеть, соответствующую репутацию и связи.
Рамон уцелел. Выйдя из «Рикерса», он – в соответствии с новопровозглашенным «жестким» курсом по отношению к преступникам-иностранцам – был депортирован на родину в Доминиканскую Республику. Стоит ли говорить, что Рамону понадобилось совсем немного времени, чтобы приобрести новый паспорт и новую внешность, с которыми он собирался вернуться в Штаты, но тут произошла некая заварушка. Он снова угодил в тюрьму, и на этот раз его угораздило попасть на Гаити. Я предполагаю, что Рамон оказался замешан в деле о контрабанде, но ни он сам, ни кто-либо из его окружения никогда не говорили со мной о тех временах. Похоже, моя маленькая порция мексиканского ада не может идти ни в какое сравнение с тем, что пережил Рамон за четырнадцать месяцев, проведенных в Порт-о-Пренсе.
Говорят, что страдания иногда укрепляют характер (мой случай не в счет), поэтому когда Рамон вернулся на Манхэттен, он снова был полон энергии и готов был приложить все силы, чтобы прибрать к рукам северную часть города. Он присоединился к банде, действовавшей к востоку от парка Сент-Николас, и чувствовал себя довольно неплохо, пока не попался в очередной раз. Ему, как рецидивисту, был уготован «Рикерс-айленд», но, как видно, Рамон родился (точнее, был задержан) под счастливой звездой.
Если вы принадлежите к людям, верящим в предопределение, в роковые совпадения или же в юнговскую теорию коллективного бессознательного и тому подобную чушь, вам было бы любопытно узнать, как изменилась судьба Района Эрнандеса и какую незаметную, но важную роль сыграл в этом ваш покорный слуга, раскрутив колесо Фортуны. Никакая Ванна Уайт [57]не сделала бы лучше! Тогда я не знал, конечно, что мои и Района дорожки пересекались уже дважды – один раз, когда он подтолкнул Дермота Финюкина совершить глупость, в итоге стоившую ему жизни, и другой, когда он послал одного из своих подручных к Питеру Беренсону – пожилому господину из Восточной Европы, у которого возникли неожиданные проблемы с Санта-Клаусом. Со стороны это действительно может показаться просто цепочкой совпадений, но если бы Рамон до сих пор был жив, я бы сказал – нет, это не простое совпадение, а результат какого-то его сверхчувственного видения, благодаря которому он узнал о моем существовании еще до того, как узнал обо мне на самом деле. Но бедняга Рамон, конечно, не был волшебником или магом – во всяком случае, не настолько, чтобы помешать Морено Фелипе Кортесу всадить в себя девятнадцать пуль (то есть больше одной пистолетной обоймы) примерно через год после моего отъезда из США. Это, впрочем, случится еще не скоро; сейчас же было бы небезынтересно взглянуть, как Рамон совершил свой прыжок из Ассоциации атлетов-любителей в профессиональную лигу.
Итак, Рамон был арестован и попал в «Рикерс». Там он познакомился с чернокожим колумбийцем из Бронкса, которого звали Биллом. Негры и доминиканцы обычно не особенно ладят, но Рамон был очень обаятелен и к тому же обладал редкой способностью замечать способных ребят. Билл оказался не последним человеком в наркобизнесе: он встречал «мулов»-перевозчиков в аэропорту Кеннеди и хранил товар, пока боссы договаривались о сделке. Как правило, Билл вел сразу несколько серьезных дел одновременно; в частности, к нему попала крупная партия кокаина, которую колумбийская мафия собиралась обменять на оружие, чтобы вооружать своих боевиков. Все, что требовалось от Билла, это спрятать наркотик понадежнее да держать рот на замке. Казалось, что может быть проще? Увы, Билл был парнем не особенно везучим. Наркотик уже находился у него дома, когда он ударил полицейского на параде, в честь Дня Пуэрто-Рико. (Менее подходящего места он, конечно, найти не мог!) Разумеется, его сразу же арестовали и после короткого судебного разбирательства отправили в тюрьму.
Несомненно, домовладелец давно мечтал вышвырнуть Билла из квартиры в Ривердейле, потому что тот, во-первых, был черным, а во-вторых – колумбийцем, однако сделать это раньше было сложно: вздумай Билл обратиться в суд по урегулированию жилищных споров, и его права, скорее всего, были бы восстановлены. Но, оказавшись за решеткой, Билл не смог – а может, просто забыл – заплатить за квартиру (как всякий уважающий себя наркодилер, Билл снимал несколько квартир в разных районах), поэтому домовладелец с чистой совестью вышвырнул его немногочисленные пожитки, а освободившуюся площадь сдал мистеру Беренсону, который давно хотел перебраться с первого этажа на четвертый, чтобы любоваться из окна панорамой парка Ван-Кортленд.
Я не знаю, какие именно проблемы были у Билла в то время; возможно, их просто оказалось чересчур много и он элементарно не успел послать кого-то к себе на квартиру в Ривердейле за кокаином до декабря. А в декабре в его квартиру уже вселился мой старый приятель Пит Беренсон. Человек, который вломился к Питу под Рождество, ничего не нашел, и Билл решил, что займется этой проблемой самолично, как только выйдет на свободу.
Вы, вероятно, помните, что в день, когда Лопата якобы отметелил нашего большого Энди, Пит Беренсон перехватил меня на лестнице на выходе из подземки и рассказал, что к нему забрались какие-то странные воры, которые ничего не взяли. Это был старина Билл, который разыскивал свой склад кокаина, спрятанный в тайнике под половицей. В тот раз он его почему-то не нашел – то ли потому, что был слишком пьян, то ли по какой-то другой причине. В любом случае это кончилось для него скверно, потому что всего несколько дней спустя он встретился на улице с Районом, который сразу вспомнил, что рассказывал Билл в тюрьме. Не тратя времени даром, Рамон заманил своего бывшего кореша в укромный уголок, где Билл выложил все необходимые подробности. Вскоре после этого Рамон или один из его людей снова забрался в квартиру Беренсона, убил хозяина и вытащил из тайника спортивную сумку, набитую первосортным колумбийским кокаином.
Ах, если бы в тот день я отнесся к словам мистера Беренсона чуть более внимательно! Возможно, я бы прямиком направился тогда к старому нацисту, устроил там засаду и выяснил, что за таинственный Санта-Клаус шастает к нему не только под Рождество, но и летом. Не исключено, что я сумел бы найти тайник раньше Района, и тогда многое было бы по-другому. Если бы я принес Темному полную сумку кокаина, он смог бы если не простить, то уж, по крайней мере, не отправлять нас в Мексику. И тогда Энди, Фергал и Скотчи до сих пор были бы живы. Но кокаином завладел Рамон. Его «толкачи» начали понемногу распродавать наркотик, и деньги потекли рекой. Благодаря этим деньгам Рамон довольно быстро превратился из мелкой рыбешки в крупную рыбину, к тому же, выбросив на рынок большую партию кокаина, он на корню подрезал конкурентов и одним махом оказался на коне.
Я уже говорил, что впервые я столкнулся с Ра-моном и его людьми (хотя тогда я этого не знал) в Бронксе и на Вашингтон-Хайтс. Теперь я часто думаю, что это произошло отнюдь не случайно. Ирландцы как раз покидали эти районы, а доминиканцы, напротив, спешили прибрать их к рукам. Соответственно, авторитет Темного и его присных понемногу слабел, а власть молодых, шустрых испаноговорящих парней укреплялась день ото дня. Рамон и доминиканцы были будущим этих районов, Темный и ирландцы – прошлым. Со временем, разумеется, на смену Рамону мог прийти еще кто-то, но, в конце концов, ничто не вечно под луной.
В тот вечер, о котором я рассказываю, Рамон был одним из шести; он пришел в бар специально, чтобы встретиться со мной, но тогда я этого не знал.
Многие думают, что Нью-Йорк – большой город, в котором легко затеряться, но это не так. Здесь человек соприкасается с другими людьми теснее, чем где бы то ни было. Люди постоянно разговаривают друг с другом; глядь, в самой обычной болтовне ни о чем возьмет да и проскочит какая-то важная информация. В Америке все болтают. Сохранить здесь что-либо в тайне практически невозможно. Правда, ирландцы тоже не великие мастера хранить секреты, но янки еще хуже. Если бы НЛО на самом деле разбился под Розуэллом, сейчас там уже открылся бы музей внеземных цивилизаций. Или долбаный парк развлечений «Розуэлл Уорлд».
Короче говоря, насчет меня кто-то трепанулся, а Рамон услышал. Услышал и разыскал меня. И поначалу мне показалось, что с тех пор, как я вернулся в Нью-Йорк, это была моя самая большая неудача. В самом деле, до этого все было как будто в порядке: у меня была работа, было жилье, я затаился и мог спокойно готовиться к тому, что мне предстояло. Честно скажу – на этом этапе мне меньше всего хотелось, чтобы мною заинтересовался такой крупный авторитет, как Рамон, но сейчас мне иногда кажется, что если бы не он, у меня могло вообще ничего не получиться. Без него, без его связей я мог истратить несколько лет только на то, чтобы выяснить, где живут мои враги, да и Лучик, пожалуй, добрался бы до меня раньше, чем я до него.
Рамон держался спокойно и сдержанно. Его спутники все еще пили «Корону» в кабинете, когда он встал и, подойдя к бару, сел на табурет напротив меня. Надо сказать, что он хорошо знал многих бейсболистов доминиканского происхождения и умел угадать, кто из них имеет шанс подняться выше среднего уровня. И чаще всего Рамон оказывался прав: я смутно помню, как он предсказывал, что Педро Мартинес, Мэнни Рамирес и Сэмми Coca станут звездами первой величины, хотя наверняка были и другие, кто так и не сумел добиться известности. Как бы там ни было, разговор Рамон начал именно с бейсбола и с игроков-доминиканцев. Я знал о бейсболе довольно мало, но, как мог, поддерживал беседу в расчете на щедрые чаевые. Так мы болтали минут пятнадцать, потом Рамон заказал для всей компании еще по бутылке пива. По-английски он говорил превосходно, хотя жил в Штатах сравнительно недолго. Овладеть языком ему помог родной дядя, который вернулся в Доминиканскую Республику, после того как лет тридцать прожил в Нью-Йорке на 171-й улице. (Любопытно, что, расставшись с криминальным бизнесом, он стал известным, даже знаменитым доминиканским поэтом.) Когда умерла мать Рамона, дядя взял племянника к себе и воспитывал практически в одиночку, если не считать череды сменявших друг друга женщин, особой привязанности к которым Рамон не испытывал.
Обо всем этом он рассказал мне, когда тема бейсбола была исчерпана.
– Да-да, очень интересно, – поддакивал я.
Рамон продолжал болтать о всякой всячине, и мне казалось – я отлично справляюсь с ролью благодарного слушателя. Я даже начал задумываться, не испытывает ли этот парень ко мне гомосексуального влечения, когда Рамон неожиданно замолчал, моргнул и сказал:
– Ладно, хватит ерунды, давай поговорим о деле. Я ведь знаю, кто ты.
– Знаешь?
– Да.
– О'кей, и кто же я? – спросил я и рассмеялся.
– Ты – Майкл Форсайт, один из тех парней, что застрелил Дермота Финюкина в баре на Вашингтон-Хайтс, рядом с залом Одюбона.
– Понятия не имею, о чем ты…
– Я был там в тот день, и я тебя узнал. Я хочу предложить тебе работу, Майкл. Видишь ли, я собираюсь перенести свой бизнес в эту часть города, и мне нужен надежный человек, который умеет обращаться с оружием.
– И все-таки, приятель, я думаю, что ты обознался. Принял меня за кого-то другого… – возразил я. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не показать, насколько я напуган.
– Только, пожалуйста, не надо играть со мной в прятки, – негромко сказал Рамон.
«О господи! – подумал я. – Кажется, я засветился. Что же теперь делать?! Может, это легавый? Нет, вряд ли. В этот район они не заходят – слишком опасно. Что он там говорил насчет работы? Ах да, этот тип предлагал мне работу, потому что я ведь, черт его дери, меткий стрелок!»
– Послушай, дружище, ну зачем я тебе? У тебя в команде небось одни доминиканцы, а я совсем не говорю по-испански. No hablo espanol.
Он улыбнулся:
– Ничего страшного, Майкл, испанский ты выучишь. Мне нужны не нахлебники, а нормальные, классные парни. Кстати, за работу ты будешь получать пятьсот баксов в неделю, а то и больше. Твоя задача – личная охрана. Ну, согласен?
– Ты говоришь как легавый. Откуда ты так хорошо знаешь английский? – спросил я с подозрением.
– Выслушай меня внимательно, Майкл: я не какая-нибудь дешевка, которая балуется наркотиками и спускает всю прибыль на машины и шлюх. Моя команда состоит пока из тех, кого я смог заполучить, но это не значит, что они меня устраивают. Качество – вот что я ищу, и если то, что я о тебе слышал, верно, то ты как раз тот человек, который мне нужен.
– Хотел бы я знать, что ты слышал… И от кого. Как ты вообще узнал, где меня можно найти?
– Не беспокойся, это было довольно легко.
Именно это меня и беспокоило, но я постарался скрыть тревогу и изобразить безразличие. Улыбнувшись, я покачал головой и вздохнул.
– Ну, хорошо, – сказал я. – А почему ты решил, что я захочу на тебя работать? Какие у меня для этого причины?
– Кроме денег?
– Кроме денег.
– Я могу тебе помочь.
Я посмотрел на него. Рамон был не крупным, но обладавшим весьма внушительной внешностью мужчиной – этакий доминиканский Род Стайгер [58]. Казалось, он заполнял собой почти все свободное пространство, но даже это не было главным. В его присутствии даже самый воздух в зале как будто наэлектризовался. Тяжелый, с прищуром, взгляд видел насквозь всех и вся в радиусе пистолетного выстрела.
– Помочь мне в чем? – попытался уточнить я.
– Я могу помочь, – повторил он.
Я покачал головой, прикидывая, в чем все-таки дело. Этот парень что, умеет читать мысли? Что ему обо мне известно? Что-то было неправильно, но я никак не мог понять – что. Если это ловушка, то какого рода? Может, это Темный подослал его?
– Видишь ли, дружище, – сказал я, – работа мне не нужна, она у меня есть. И как раз сейчас мне лучше лечь на дно и не высовываться, если ты понимаешь, что я имею в виду…
– Понимаю. – Он кивнул и многозначительно улыбнулся. – И в этом я тоже могу тебе помочь.
Тут я почувствовал уже настоящий страх и мысленно измерил количество шагов, которые мне придется сделать, чтобы достать спрятанный под стойкой обрез. Два шага – и оружие будет у меня в руках, но…
Мы оба довольно долго молчали. Я не выдержал первым.
– Я хочу, чтобы ты рассказал, как ты узнал обо мне, – медленно сказал я.
Он кивнул:
– Законное желание.
Пока он говорил, я пытался получше разобраться, что за человек передо мной. Легкая полуулыбка, часы «Ролекс», золотая цепь, дорогая рубашка – стандартный, в общем-то, набор, но мне показалось, что все это нужно Рамону только для своих. В целом же он не производил впечатления человека, склонного к показухе.
– Пару дней назад один парень увидел тебя в этом баре и рассказал мне. А я ведь слышал, что ты умер…
– От кого ты это слышал?
– Пронесся слух, будто бы тебя и твоих дружков завалили в Мексике за то, что вы пытались снять сливки с чужого пирога. Говорили также, что если такое случилось со своими, то что же будет с врагами…
– Вот как, – сказал я. Ничего более умного мне просто не пришло в голову. Соображай я быстрее, я бы уже тогда понял, какую игру затеял Рамон, но увы – информации было слишком много, и я не мог переработать ее сразу. Я чувствовал, что что-то затевается, но что именно, оставалось неясным. На месте Рамона я бы в жизни не взял на работу человека, который не был бы моим соотечественником или близким другом. Он сказал – я буду заниматься личной охраной, но с такими предложениями к посторонним обычно не обращаются. Чужака трудно узнать до конца, понять, что у него на уме. Наглядный пример – Индира Ганди, которая погибла от рук своего телохранителя-сикха. Еще один пример – персидский царь Дарий… В общем, мне нужно было соображать как можно быстрее, и я честно пытался это сделать. Главное, я должен был понять, грозит ли мне чем-то его предложение. Иными словами, настучит ли Рамон Темному, если я откажусь? Во-вторых, мне хотелось разобраться, что за всем этим стоит, зачем я ему нужен? Ну-ка, попробуем разобраться… Почти сразу мне стало ясно, что ответ на вторую загадку я получу не в один день. Рамон был слишком умен для этого. Что касалось первого вопроса, то тут дело было проще. Лучше всего, решил я, не ходить вокруг да около, а действовать напрямик.
– Послушай, мистер, э-э-э… Рамон…
– Что?
– Ответь мне вот на какой вопрос: ты мне угрожаешь? К примеру, если я откажусь – ты не раззвонишь всем, что Майкл Форсайт воскрес и работает в баре «Голубая луна»?
Его лицо стало очень серьезным, губы сжались, глаза смотрели не мигая.
– Мне кажется, – медленно проговорил он, – ты не хотел меня оскорбить. Вот как мы поступим: я дам тебе свою визитную карточку с Телефоном. Ты подумаешь над моим предложением и позвонишь мне. Только не забудь, что мы с тобой действительно можем помочь друг другу.
И Рамон протянул мне визитную карточку – простой белый прямоугольник, на котором не было ни имени, ни фамилии – только номер телефона. Потом он отвернулся от меня, и пятеро его спутников одновременно поднялись. Не сказав больше ни слова, Рамон и его парни вышли из бара.
Когда дверь за ними закрылась, я сразу понял, что выбора у меня нет. Если я хотел остаться в Нью-Йорке, я должен был работать на этого парня. Даже если Рамон не собирается никому ничего говорить, рано или поздно слухи о моем возвращении распространятся по всему Гарлему. Людей и возможностей у Темного более чем достаточно. Тот же Лучик первым позаботится о том, чтобы мистер Даффи узнал о возникшей проблеме. А уж у мистера Даффи наверняка найдется не один десяток людей, которым он может поручить убрать досадную помеху в моем лице.
Словом, в течение каких-нибудь тридцати минут, что я болтал с Рамоном, ситуация изменилась самым решительным образом.
У меня не осталось выхода. Я понял это сразу. Медовый месяц окончен.
Через час я набрал его номер:
– Рамон, я…
Но он перебил меня. Он велел мне ничего не говорить, сказав, что предпочитает обсуждать важные вещи не по телефону и что он сейчас приедет.
Опуская трубку на рычаг, я чувствовал, что манера Района вести дела меня и раздражает, и одновременно нравится.
Рамон появился без чего-то два. Бар был пуст. Приехал он один, без парней. Как и несколько часов назад, Рамон сел на табурет напротив меня.
– Ты решил, – сказал он.
Я протянул руку.
– Рамон, – сказал я, – «где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом; и твой Бог – моим Богом» [59].
Он улыбнулся и пожал мне руку.
И это было все. Потом я поехал домой. Разделся, принял холодный душ и забрался под одеяла. Дело было сделано. С Районом все пойдет быстрее. Я лежал на кровати. За стенами раскинулся в ночи живой и прекрасный Гарлем. Я не спал и прислушивался.
– Рамон – это путь, который они избрали, – сказал я в темноту. – Последний отрезок пути.
Я заложил руки за голову и закрыл глаза. Вытянувшись в холодных объятиях Немезиды, я готовил себя к ударам, которые неминуемо обрушатся на меня в ближайшем будущем.
10. В Ойстер-Бей на краденой машине
Впоследствии я узнал, что Рамон вырос в Санто-Доминго, а около пяти лет назад перебрался в Нью-Йорк. На Вашингтон-Хайтс у него было полно родственников, так что практически сразу после приезда Рамон оказался в шайке. Трижды его арестовывали, причем в последний раз легавые пришили ему что-то очень серьезное, от чего Рамон не сумел отвертеться и угодил за решетку. Срок он отбывал в «Рикерс-айленд», а надо сказать, что в те времена эта тюрьма была совсем не такой, как сейчас. Даже среди заключенных-доминиканцев там ежедневно происходили дикие ссоры, процветали поножовщина, драки и разборки, не говоря уже о вражде между этническими группами и различными группировками, которая проявлялась в изнасилованиях, кастрациях, заказных убийствах. Иными словами, в «Рикерс-айленд» преступник получал «высшее образование», а если ему удавалось уцелеть, соответствующую репутацию и связи.
Рамон уцелел. Выйдя из «Рикерса», он – в соответствии с новопровозглашенным «жестким» курсом по отношению к преступникам-иностранцам – был депортирован на родину в Доминиканскую Республику. Стоит ли говорить, что Рамону понадобилось совсем немного времени, чтобы приобрести новый паспорт и новую внешность, с которыми он собирался вернуться в Штаты, но тут произошла некая заварушка. Он снова угодил в тюрьму, и на этот раз его угораздило попасть на Гаити. Я предполагаю, что Рамон оказался замешан в деле о контрабанде, но ни он сам, ни кто-либо из его окружения никогда не говорили со мной о тех временах. Похоже, моя маленькая порция мексиканского ада не может идти ни в какое сравнение с тем, что пережил Рамон за четырнадцать месяцев, проведенных в Порт-о-Пренсе.
Говорят, что страдания иногда укрепляют характер (мой случай не в счет), поэтому когда Рамон вернулся на Манхэттен, он снова был полон энергии и готов был приложить все силы, чтобы прибрать к рукам северную часть города. Он присоединился к банде, действовавшей к востоку от парка Сент-Николас, и чувствовал себя довольно неплохо, пока не попался в очередной раз. Ему, как рецидивисту, был уготован «Рикерс-айленд», но, как видно, Рамон родился (точнее, был задержан) под счастливой звездой.
Если вы принадлежите к людям, верящим в предопределение, в роковые совпадения или же в юнговскую теорию коллективного бессознательного и тому подобную чушь, вам было бы любопытно узнать, как изменилась судьба Района Эрнандеса и какую незаметную, но важную роль сыграл в этом ваш покорный слуга, раскрутив колесо Фортуны. Никакая Ванна Уайт [57]не сделала бы лучше! Тогда я не знал, конечно, что мои и Района дорожки пересекались уже дважды – один раз, когда он подтолкнул Дермота Финюкина совершить глупость, в итоге стоившую ему жизни, и другой, когда он послал одного из своих подручных к Питеру Беренсону – пожилому господину из Восточной Европы, у которого возникли неожиданные проблемы с Санта-Клаусом. Со стороны это действительно может показаться просто цепочкой совпадений, но если бы Рамон до сих пор был жив, я бы сказал – нет, это не простое совпадение, а результат какого-то его сверхчувственного видения, благодаря которому он узнал о моем существовании еще до того, как узнал обо мне на самом деле. Но бедняга Рамон, конечно, не был волшебником или магом – во всяком случае, не настолько, чтобы помешать Морено Фелипе Кортесу всадить в себя девятнадцать пуль (то есть больше одной пистолетной обоймы) примерно через год после моего отъезда из США. Это, впрочем, случится еще не скоро; сейчас же было бы небезынтересно взглянуть, как Рамон совершил свой прыжок из Ассоциации атлетов-любителей в профессиональную лигу.
Итак, Рамон был арестован и попал в «Рикерс». Там он познакомился с чернокожим колумбийцем из Бронкса, которого звали Биллом. Негры и доминиканцы обычно не особенно ладят, но Рамон был очень обаятелен и к тому же обладал редкой способностью замечать способных ребят. Билл оказался не последним человеком в наркобизнесе: он встречал «мулов»-перевозчиков в аэропорту Кеннеди и хранил товар, пока боссы договаривались о сделке. Как правило, Билл вел сразу несколько серьезных дел одновременно; в частности, к нему попала крупная партия кокаина, которую колумбийская мафия собиралась обменять на оружие, чтобы вооружать своих боевиков. Все, что требовалось от Билла, это спрятать наркотик понадежнее да держать рот на замке. Казалось, что может быть проще? Увы, Билл был парнем не особенно везучим. Наркотик уже находился у него дома, когда он ударил полицейского на параде, в честь Дня Пуэрто-Рико. (Менее подходящего места он, конечно, найти не мог!) Разумеется, его сразу же арестовали и после короткого судебного разбирательства отправили в тюрьму.
Несомненно, домовладелец давно мечтал вышвырнуть Билла из квартиры в Ривердейле, потому что тот, во-первых, был черным, а во-вторых – колумбийцем, однако сделать это раньше было сложно: вздумай Билл обратиться в суд по урегулированию жилищных споров, и его права, скорее всего, были бы восстановлены. Но, оказавшись за решеткой, Билл не смог – а может, просто забыл – заплатить за квартиру (как всякий уважающий себя наркодилер, Билл снимал несколько квартир в разных районах), поэтому домовладелец с чистой совестью вышвырнул его немногочисленные пожитки, а освободившуюся площадь сдал мистеру Беренсону, который давно хотел перебраться с первого этажа на четвертый, чтобы любоваться из окна панорамой парка Ван-Кортленд.
Я не знаю, какие именно проблемы были у Билла в то время; возможно, их просто оказалось чересчур много и он элементарно не успел послать кого-то к себе на квартиру в Ривердейле за кокаином до декабря. А в декабре в его квартиру уже вселился мой старый приятель Пит Беренсон. Человек, который вломился к Питу под Рождество, ничего не нашел, и Билл решил, что займется этой проблемой самолично, как только выйдет на свободу.
Вы, вероятно, помните, что в день, когда Лопата якобы отметелил нашего большого Энди, Пит Беренсон перехватил меня на лестнице на выходе из подземки и рассказал, что к нему забрались какие-то странные воры, которые ничего не взяли. Это был старина Билл, который разыскивал свой склад кокаина, спрятанный в тайнике под половицей. В тот раз он его почему-то не нашел – то ли потому, что был слишком пьян, то ли по какой-то другой причине. В любом случае это кончилось для него скверно, потому что всего несколько дней спустя он встретился на улице с Районом, который сразу вспомнил, что рассказывал Билл в тюрьме. Не тратя времени даром, Рамон заманил своего бывшего кореша в укромный уголок, где Билл выложил все необходимые подробности. Вскоре после этого Рамон или один из его людей снова забрался в квартиру Беренсона, убил хозяина и вытащил из тайника спортивную сумку, набитую первосортным колумбийским кокаином.
Ах, если бы в тот день я отнесся к словам мистера Беренсона чуть более внимательно! Возможно, я бы прямиком направился тогда к старому нацисту, устроил там засаду и выяснил, что за таинственный Санта-Клаус шастает к нему не только под Рождество, но и летом. Не исключено, что я сумел бы найти тайник раньше Района, и тогда многое было бы по-другому. Если бы я принес Темному полную сумку кокаина, он смог бы если не простить, то уж, по крайней мере, не отправлять нас в Мексику. И тогда Энди, Фергал и Скотчи до сих пор были бы живы. Но кокаином завладел Рамон. Его «толкачи» начали понемногу распродавать наркотик, и деньги потекли рекой. Благодаря этим деньгам Рамон довольно быстро превратился из мелкой рыбешки в крупную рыбину, к тому же, выбросив на рынок большую партию кокаина, он на корню подрезал конкурентов и одним махом оказался на коне.
Я уже говорил, что впервые я столкнулся с Ра-моном и его людьми (хотя тогда я этого не знал) в Бронксе и на Вашингтон-Хайтс. Теперь я часто думаю, что это произошло отнюдь не случайно. Ирландцы как раз покидали эти районы, а доминиканцы, напротив, спешили прибрать их к рукам. Соответственно, авторитет Темного и его присных понемногу слабел, а власть молодых, шустрых испаноговорящих парней укреплялась день ото дня. Рамон и доминиканцы были будущим этих районов, Темный и ирландцы – прошлым. Со временем, разумеется, на смену Рамону мог прийти еще кто-то, но, в конце концов, ничто не вечно под луной.
В тот вечер, о котором я рассказываю, Рамон был одним из шести; он пришел в бар специально, чтобы встретиться со мной, но тогда я этого не знал.
Многие думают, что Нью-Йорк – большой город, в котором легко затеряться, но это не так. Здесь человек соприкасается с другими людьми теснее, чем где бы то ни было. Люди постоянно разговаривают друг с другом; глядь, в самой обычной болтовне ни о чем возьмет да и проскочит какая-то важная информация. В Америке все болтают. Сохранить здесь что-либо в тайне практически невозможно. Правда, ирландцы тоже не великие мастера хранить секреты, но янки еще хуже. Если бы НЛО на самом деле разбился под Розуэллом, сейчас там уже открылся бы музей внеземных цивилизаций. Или долбаный парк развлечений «Розуэлл Уорлд».
Короче говоря, насчет меня кто-то трепанулся, а Рамон услышал. Услышал и разыскал меня. И поначалу мне показалось, что с тех пор, как я вернулся в Нью-Йорк, это была моя самая большая неудача. В самом деле, до этого все было как будто в порядке: у меня была работа, было жилье, я затаился и мог спокойно готовиться к тому, что мне предстояло. Честно скажу – на этом этапе мне меньше всего хотелось, чтобы мною заинтересовался такой крупный авторитет, как Рамон, но сейчас мне иногда кажется, что если бы не он, у меня могло вообще ничего не получиться. Без него, без его связей я мог истратить несколько лет только на то, чтобы выяснить, где живут мои враги, да и Лучик, пожалуй, добрался бы до меня раньше, чем я до него.
Рамон держался спокойно и сдержанно. Его спутники все еще пили «Корону» в кабинете, когда он встал и, подойдя к бару, сел на табурет напротив меня. Надо сказать, что он хорошо знал многих бейсболистов доминиканского происхождения и умел угадать, кто из них имеет шанс подняться выше среднего уровня. И чаще всего Рамон оказывался прав: я смутно помню, как он предсказывал, что Педро Мартинес, Мэнни Рамирес и Сэмми Coca станут звездами первой величины, хотя наверняка были и другие, кто так и не сумел добиться известности. Как бы там ни было, разговор Рамон начал именно с бейсбола и с игроков-доминиканцев. Я знал о бейсболе довольно мало, но, как мог, поддерживал беседу в расчете на щедрые чаевые. Так мы болтали минут пятнадцать, потом Рамон заказал для всей компании еще по бутылке пива. По-английски он говорил превосходно, хотя жил в Штатах сравнительно недолго. Овладеть языком ему помог родной дядя, который вернулся в Доминиканскую Республику, после того как лет тридцать прожил в Нью-Йорке на 171-й улице. (Любопытно, что, расставшись с криминальным бизнесом, он стал известным, даже знаменитым доминиканским поэтом.) Когда умерла мать Рамона, дядя взял племянника к себе и воспитывал практически в одиночку, если не считать череды сменявших друг друга женщин, особой привязанности к которым Рамон не испытывал.
Обо всем этом он рассказал мне, когда тема бейсбола была исчерпана.
– Да-да, очень интересно, – поддакивал я.
Рамон продолжал болтать о всякой всячине, и мне казалось – я отлично справляюсь с ролью благодарного слушателя. Я даже начал задумываться, не испытывает ли этот парень ко мне гомосексуального влечения, когда Рамон неожиданно замолчал, моргнул и сказал:
– Ладно, хватит ерунды, давай поговорим о деле. Я ведь знаю, кто ты.
– Знаешь?
– Да.
– О'кей, и кто же я? – спросил я и рассмеялся.
– Ты – Майкл Форсайт, один из тех парней, что застрелил Дермота Финюкина в баре на Вашингтон-Хайтс, рядом с залом Одюбона.
– Понятия не имею, о чем ты…
– Я был там в тот день, и я тебя узнал. Я хочу предложить тебе работу, Майкл. Видишь ли, я собираюсь перенести свой бизнес в эту часть города, и мне нужен надежный человек, который умеет обращаться с оружием.
– И все-таки, приятель, я думаю, что ты обознался. Принял меня за кого-то другого… – возразил я. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не показать, насколько я напуган.
– Только, пожалуйста, не надо играть со мной в прятки, – негромко сказал Рамон.
«О господи! – подумал я. – Кажется, я засветился. Что же теперь делать?! Может, это легавый? Нет, вряд ли. В этот район они не заходят – слишком опасно. Что он там говорил насчет работы? Ах да, этот тип предлагал мне работу, потому что я ведь, черт его дери, меткий стрелок!»
– Послушай, дружище, ну зачем я тебе? У тебя в команде небось одни доминиканцы, а я совсем не говорю по-испански. No hablo espanol.
Он улыбнулся:
– Ничего страшного, Майкл, испанский ты выучишь. Мне нужны не нахлебники, а нормальные, классные парни. Кстати, за работу ты будешь получать пятьсот баксов в неделю, а то и больше. Твоя задача – личная охрана. Ну, согласен?
– Ты говоришь как легавый. Откуда ты так хорошо знаешь английский? – спросил я с подозрением.
– Выслушай меня внимательно, Майкл: я не какая-нибудь дешевка, которая балуется наркотиками и спускает всю прибыль на машины и шлюх. Моя команда состоит пока из тех, кого я смог заполучить, но это не значит, что они меня устраивают. Качество – вот что я ищу, и если то, что я о тебе слышал, верно, то ты как раз тот человек, который мне нужен.
– Хотел бы я знать, что ты слышал… И от кого. Как ты вообще узнал, где меня можно найти?
– Не беспокойся, это было довольно легко.
Именно это меня и беспокоило, но я постарался скрыть тревогу и изобразить безразличие. Улыбнувшись, я покачал головой и вздохнул.
– Ну, хорошо, – сказал я. – А почему ты решил, что я захочу на тебя работать? Какие у меня для этого причины?
– Кроме денег?
– Кроме денег.
– Я могу тебе помочь.
Я посмотрел на него. Рамон был не крупным, но обладавшим весьма внушительной внешностью мужчиной – этакий доминиканский Род Стайгер [58]. Казалось, он заполнял собой почти все свободное пространство, но даже это не было главным. В его присутствии даже самый воздух в зале как будто наэлектризовался. Тяжелый, с прищуром, взгляд видел насквозь всех и вся в радиусе пистолетного выстрела.
– Помочь мне в чем? – попытался уточнить я.
– Я могу помочь, – повторил он.
Я покачал головой, прикидывая, в чем все-таки дело. Этот парень что, умеет читать мысли? Что ему обо мне известно? Что-то было неправильно, но я никак не мог понять – что. Если это ловушка, то какого рода? Может, это Темный подослал его?
– Видишь ли, дружище, – сказал я, – работа мне не нужна, она у меня есть. И как раз сейчас мне лучше лечь на дно и не высовываться, если ты понимаешь, что я имею в виду…
– Понимаю. – Он кивнул и многозначительно улыбнулся. – И в этом я тоже могу тебе помочь.
Тут я почувствовал уже настоящий страх и мысленно измерил количество шагов, которые мне придется сделать, чтобы достать спрятанный под стойкой обрез. Два шага – и оружие будет у меня в руках, но…
Мы оба довольно долго молчали. Я не выдержал первым.
– Я хочу, чтобы ты рассказал, как ты узнал обо мне, – медленно сказал я.
Он кивнул:
– Законное желание.
Пока он говорил, я пытался получше разобраться, что за человек передо мной. Легкая полуулыбка, часы «Ролекс», золотая цепь, дорогая рубашка – стандартный, в общем-то, набор, но мне показалось, что все это нужно Рамону только для своих. В целом же он не производил впечатления человека, склонного к показухе.
– Пару дней назад один парень увидел тебя в этом баре и рассказал мне. А я ведь слышал, что ты умер…
– От кого ты это слышал?
– Пронесся слух, будто бы тебя и твоих дружков завалили в Мексике за то, что вы пытались снять сливки с чужого пирога. Говорили также, что если такое случилось со своими, то что же будет с врагами…
– Вот как, – сказал я. Ничего более умного мне просто не пришло в голову. Соображай я быстрее, я бы уже тогда понял, какую игру затеял Рамон, но увы – информации было слишком много, и я не мог переработать ее сразу. Я чувствовал, что что-то затевается, но что именно, оставалось неясным. На месте Рамона я бы в жизни не взял на работу человека, который не был бы моим соотечественником или близким другом. Он сказал – я буду заниматься личной охраной, но с такими предложениями к посторонним обычно не обращаются. Чужака трудно узнать до конца, понять, что у него на уме. Наглядный пример – Индира Ганди, которая погибла от рук своего телохранителя-сикха. Еще один пример – персидский царь Дарий… В общем, мне нужно было соображать как можно быстрее, и я честно пытался это сделать. Главное, я должен был понять, грозит ли мне чем-то его предложение. Иными словами, настучит ли Рамон Темному, если я откажусь? Во-вторых, мне хотелось разобраться, что за всем этим стоит, зачем я ему нужен? Ну-ка, попробуем разобраться… Почти сразу мне стало ясно, что ответ на вторую загадку я получу не в один день. Рамон был слишком умен для этого. Что касалось первого вопроса, то тут дело было проще. Лучше всего, решил я, не ходить вокруг да около, а действовать напрямик.
– Послушай, мистер, э-э-э… Рамон…
– Что?
– Ответь мне вот на какой вопрос: ты мне угрожаешь? К примеру, если я откажусь – ты не раззвонишь всем, что Майкл Форсайт воскрес и работает в баре «Голубая луна»?
Его лицо стало очень серьезным, губы сжались, глаза смотрели не мигая.
– Мне кажется, – медленно проговорил он, – ты не хотел меня оскорбить. Вот как мы поступим: я дам тебе свою визитную карточку с Телефоном. Ты подумаешь над моим предложением и позвонишь мне. Только не забудь, что мы с тобой действительно можем помочь друг другу.
И Рамон протянул мне визитную карточку – простой белый прямоугольник, на котором не было ни имени, ни фамилии – только номер телефона. Потом он отвернулся от меня, и пятеро его спутников одновременно поднялись. Не сказав больше ни слова, Рамон и его парни вышли из бара.
Когда дверь за ними закрылась, я сразу понял, что выбора у меня нет. Если я хотел остаться в Нью-Йорке, я должен был работать на этого парня. Даже если Рамон не собирается никому ничего говорить, рано или поздно слухи о моем возвращении распространятся по всему Гарлему. Людей и возможностей у Темного более чем достаточно. Тот же Лучик первым позаботится о том, чтобы мистер Даффи узнал о возникшей проблеме. А уж у мистера Даффи наверняка найдется не один десяток людей, которым он может поручить убрать досадную помеху в моем лице.
Словом, в течение каких-нибудь тридцати минут, что я болтал с Рамоном, ситуация изменилась самым решительным образом.
У меня не осталось выхода. Я понял это сразу. Медовый месяц окончен.
Через час я набрал его номер:
– Рамон, я…
Но он перебил меня. Он велел мне ничего не говорить, сказав, что предпочитает обсуждать важные вещи не по телефону и что он сейчас приедет.
Опуская трубку на рычаг, я чувствовал, что манера Района вести дела меня и раздражает, и одновременно нравится.
Рамон появился без чего-то два. Бар был пуст. Приехал он один, без парней. Как и несколько часов назад, Рамон сел на табурет напротив меня.
– Ты решил, – сказал он.
Я протянул руку.
– Рамон, – сказал я, – «где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом; и твой Бог – моим Богом» [59].
Он улыбнулся и пожал мне руку.
И это было все. Потом я поехал домой. Разделся, принял холодный душ и забрался под одеяла. Дело было сделано. С Районом все пойдет быстрее. Я лежал на кровати. За стенами раскинулся в ночи живой и прекрасный Гарлем. Я не спал и прислушивался.
– Рамон – это путь, который они избрали, – сказал я в темноту. – Последний отрезок пути.
Я заложил руки за голову и закрыл глаза. Вытянувшись в холодных объятиях Немезиды, я готовил себя к ударам, которые неминуемо обрушатся на меня в ближайшем будущем.
10. В Ойстер-Бей на краденой машине
Рамону суждено было оставить в моей жизни короткий, не до конца понятный, но глубокий след. Казалось, он излучает очарование и харизму. Рамон был спокойным, мягким и умел убеждать, но ведь так в свое время говорили и о Гитлере, к тому же не следует забывать, что банда Рамона совершала в среднем одно убийство в неделю (хотя в свое оправдание он мог бы заявить, что это была чистой воды самооборона). Я, впрочем, тоже не был невинным младенцем (если вспомнить Дермота), да и в любом случае, как оправдать убийства, которые я собирался совершить?
Люди Рамона нашли мне квартиру на 181-й улице – на шестом этаже здания, выходившего на мост Вашингтона и Гудзон. Квартира показалась мне роскошной: паркетный пол, высокие окна, современная кухонная техника, да и размерами она чуть не вдвое превосходила мое прежнее жилье на 123-й улице. Район мне тоже понравился. Это был небольшой еврейский квартал, затерявшийся в самой середине доминиканской части Вашингтон-Хайтс. В основном здесь жили люди в возрасте, которые прекрасно ладили друг с другом.
Квартира была просторной и красивой. По вечерам, когда я не работал, я сидел и смотрел в большие панорамные окна гостиной. В фильме «Гражданин Кейн» есть эпизод, когда одного из друзей Кейна допрашивают в лечебнице; в этот момент на заднем плане видны мост Джорджа Вашингтона и река. Точно такой же вид открывался и из моих окон, только у меня он был к тому же цветным.
Номинально я принадлежал теперь к избранному кругу ближайших сподвижников Рамона и был его «лейтенантом». Как я уже говорил, он взял меня к себе в качестве телохранителя, и вертлявый, маленький доминиканец по имени Хосе вручил мне пистолет-пулемет «узи» и армейский полуавтоматический пистолет «кольт» калибра.45. Мне уже приходилось иметь дело с кольтом: это было громоздкое, громкое и очень мощное оружие, которое оставалось на вооружении армии США на протяжении почти семи десятков лет, так что, возможно, у него и были какие-то хорошие качества. И все же стрелять из него мне было неудобно. На расстоянии до двадцати футов я, наверное, мог бы отстрелить башку кому угодно, но на больших дистанциях, как мне казалось, кольту катастрофически не хватало точности. Кроме того, обойму то и дело заедало в рукоятке, а могучее дульное пламя каждый раз заставляло меня вздрагивать. Что же касалось «узи», то с ним я раньше не сталкивался, но, зная, что британская армия никогда бы не стала использовать такое нелепое и вульгарное оружие, я с самого начала проникся к нему недоверием. Оба «ствола» я носил в наплечных кобурах под специально сшитым для меня пиджаком, но «узи» я разместил с правой стороны и часто даже не вставлял в него магазин, чтобы было удобнее.
Рамон так и не сказал, для чего я понадобился ему на самом деле; купиться же на басню, будто ему просто нужны «надежные парни», я не мог. На следующий день после нашей встречи к моему дому подъехал фургон, чтобы забрать вещи, каковых оказалось очень немного. Самого Рамона я не видел еще несколько дней: о снятой для меня квартире он сообщил мне по телефону, намекнув, что, возможно, я встречусь с ним там. Я ждал, но он так и не появился. Квартиру показывал мне смотритель дома, который, кстати, держался со мной очень почтительно и даже отказался от двадцати долларов, которые я хотел дать ему в качестве чаевых.
Наутро ко мне приехали Хосе с портным, снявшим с меня мерку, после чего Хосе вручил мне пять сотенных бумажек, велев купить на них несколько приличных рубашек и ботинки. За ними явился некто, установивший в квартире телефон и кабельное телевидение. Мебель мне привезли со склада компании «Пайр».
Следующие два дня меня никто не тревожил; а на третий за мной пришла машина, которая отвезла меня в ресторан неподалеку от штаб-квартиры Рамона. Был ранний вечер, и Рамон представил меня остальным лейтенантам, которые держались вежливо, но не особенно дружелюбно. Во всяком случае, между собой они говорили только по-испански, а ко мне почти не обращались. После взаимных представлений мне вручили оружие, и весь остаток вечера я просидел, молча потягивая «Корону».
Честно говоря, чувствовал я себя крайне неловко, хотя Рамон и пытался развлечь меня, время от времени заговаривая со мной то о спорте, то о погоде. В одиннадцать часов то, что, видимо, должно было означать «вечер знакомства», наконец завершилось, и я на такси вернулся в свою новую квартиру.
На следующий день меня снова вызвали – на этот раз в пентхаус Рамона. Лейтенанты обходили свои участки, поэтому нас было только пятеро: я, сам Рамон, Хосе и еще двое телохранителей. О том, в чем же все-таки заключается моя работа, снова не было сказано ни слова. Рамон не мог не догадываться, что я отлично понимаю: моя должность телохранителя только прикрытие, ширма для чего-то более важного. Больше того, он знал, что я это знаю, и тем не менее продолжал молчать.
– Если я твой телохранитель, – спросил я его, – почему ты не поселил меня здесь, рядом с собой?
Люди Рамона нашли мне квартиру на 181-й улице – на шестом этаже здания, выходившего на мост Вашингтона и Гудзон. Квартира показалась мне роскошной: паркетный пол, высокие окна, современная кухонная техника, да и размерами она чуть не вдвое превосходила мое прежнее жилье на 123-й улице. Район мне тоже понравился. Это был небольшой еврейский квартал, затерявшийся в самой середине доминиканской части Вашингтон-Хайтс. В основном здесь жили люди в возрасте, которые прекрасно ладили друг с другом.
Квартира была просторной и красивой. По вечерам, когда я не работал, я сидел и смотрел в большие панорамные окна гостиной. В фильме «Гражданин Кейн» есть эпизод, когда одного из друзей Кейна допрашивают в лечебнице; в этот момент на заднем плане видны мост Джорджа Вашингтона и река. Точно такой же вид открывался и из моих окон, только у меня он был к тому же цветным.
Номинально я принадлежал теперь к избранному кругу ближайших сподвижников Рамона и был его «лейтенантом». Как я уже говорил, он взял меня к себе в качестве телохранителя, и вертлявый, маленький доминиканец по имени Хосе вручил мне пистолет-пулемет «узи» и армейский полуавтоматический пистолет «кольт» калибра.45. Мне уже приходилось иметь дело с кольтом: это было громоздкое, громкое и очень мощное оружие, которое оставалось на вооружении армии США на протяжении почти семи десятков лет, так что, возможно, у него и были какие-то хорошие качества. И все же стрелять из него мне было неудобно. На расстоянии до двадцати футов я, наверное, мог бы отстрелить башку кому угодно, но на больших дистанциях, как мне казалось, кольту катастрофически не хватало точности. Кроме того, обойму то и дело заедало в рукоятке, а могучее дульное пламя каждый раз заставляло меня вздрагивать. Что же касалось «узи», то с ним я раньше не сталкивался, но, зная, что британская армия никогда бы не стала использовать такое нелепое и вульгарное оружие, я с самого начала проникся к нему недоверием. Оба «ствола» я носил в наплечных кобурах под специально сшитым для меня пиджаком, но «узи» я разместил с правой стороны и часто даже не вставлял в него магазин, чтобы было удобнее.
Рамон так и не сказал, для чего я понадобился ему на самом деле; купиться же на басню, будто ему просто нужны «надежные парни», я не мог. На следующий день после нашей встречи к моему дому подъехал фургон, чтобы забрать вещи, каковых оказалось очень немного. Самого Рамона я не видел еще несколько дней: о снятой для меня квартире он сообщил мне по телефону, намекнув, что, возможно, я встречусь с ним там. Я ждал, но он так и не появился. Квартиру показывал мне смотритель дома, который, кстати, держался со мной очень почтительно и даже отказался от двадцати долларов, которые я хотел дать ему в качестве чаевых.
Наутро ко мне приехали Хосе с портным, снявшим с меня мерку, после чего Хосе вручил мне пять сотенных бумажек, велев купить на них несколько приличных рубашек и ботинки. За ними явился некто, установивший в квартире телефон и кабельное телевидение. Мебель мне привезли со склада компании «Пайр».
Следующие два дня меня никто не тревожил; а на третий за мной пришла машина, которая отвезла меня в ресторан неподалеку от штаб-квартиры Рамона. Был ранний вечер, и Рамон представил меня остальным лейтенантам, которые держались вежливо, но не особенно дружелюбно. Во всяком случае, между собой они говорили только по-испански, а ко мне почти не обращались. После взаимных представлений мне вручили оружие, и весь остаток вечера я просидел, молча потягивая «Корону».
Честно говоря, чувствовал я себя крайне неловко, хотя Рамон и пытался развлечь меня, время от времени заговаривая со мной то о спорте, то о погоде. В одиннадцать часов то, что, видимо, должно было означать «вечер знакомства», наконец завершилось, и я на такси вернулся в свою новую квартиру.
На следующий день меня снова вызвали – на этот раз в пентхаус Рамона. Лейтенанты обходили свои участки, поэтому нас было только пятеро: я, сам Рамон, Хосе и еще двое телохранителей. О том, в чем же все-таки заключается моя работа, снова не было сказано ни слова. Рамон не мог не догадываться, что я отлично понимаю: моя должность телохранителя только прикрытие, ширма для чего-то более важного. Больше того, он знал, что я это знаю, и тем не менее продолжал молчать.
– Если я твой телохранитель, – спросил я его, – почему ты не поселил меня здесь, рядом с собой?