Страница:
Словом, Дермот Финюкин устроился очень и очень неплохо и дурачил наивного Лучика довольно долго, пока кто-то не проболтался. Когда слухи дошли до Лучика, он сам настоял на том, чтобы отправиться к Дермоту вместе с нами и разобраться, что тут правда, а что – нет. Самое интересное, впрочем, заключалось в том, что стукачом был, скорее всего, не кто иной, как Финюкин, который задумал и осуществил этот план для того, чтобы заманить нас на свою территорию и убрать без лишнего шума, а потом перенести свою кокаиновую фабрику в новое здание на Сент-Николас. Он собирался убить нас, избавиться от трупов, поджечь бар и исчезнуть, так что Темный, который, конечно, предпринял бы собственное расследование, не сумел бы отыскать никаких следов. Таким образом Дермот избавился бы от долга и зажил припеваючи, спокойно увеличивая свое состояние. Не исключено, что время от времени он жертвовал бы некоторые суммы «временным» в «Штате у Залива»
[24], а те в свою очередь прикрывали бы его от любых неприятностей. Сам по себе план был неплох, во всяком случае он был составлен с известной долей изобретательности, хорошо продуман и вполне мог сработать. Наша смерть была самой легковыполнимой его частью, и на данный момент я бы оценил наши шансы как пятьдесят на пятьдесят – если, конечно, кто-нибудь из нас не придумал бы что-нибудь оригинальное.
– Эй, Дермот, выпердыш куриный, ублюдок, ты что, оглох? – снова заорал я. – Отзовись, членосос!
Яростная стрельба продолжалась еще несколько секунд. Потом она внезапно прекратилась, и наступила тишина.
Последовала томительная пауза, и наконец Дермот Финюкин заорал откуда-то из полумрака:
– Что нужно?
– Это я, Майкл Форсайт. Выслушай меня, Дермот, только выслушай, хорошо? Легавые будут здесь через пару минут, это я тебе точно говорю. Вы, парни, здорово облажались. Оттуда, где вы засели, вам нас не достать, понятно?
– Ну, это мы еще поглядим, – с угрозой откликнулся Финюкин.
– Да погоди ты, дерьмоед долбаный, не перебивай. Вам нас не завалить, но и мы ничего не сможем вам сделать. Рано или поздно копы все равно приедут, и что тогда? Пять лет тюрьмы и депортация. Ты этого хочешь?
Один из парней Дермота крикнул что-то по-испански, и стрельба возобновилась. Лучик схватил меня за руку; при этом он что-то сипел, словно астматик. Я повернулся к Скотчи, приглашая его полюбоваться этой картиной, но ему было ни до чего. Лицо его перекосилось от ярости, но злился ли он на меня или на свое незавидное положение, я не знал.
Стрельба снова прекратилась.
– Что ты предлагаешь? – прокричал Дермот.
– Я предлагаю прекратить огонь и разбежаться. Ты дашь нам уйти, а мы дадим тебе сутки, чтобы перебраться на новое место, – сказал я и взглянул на Лучика, чтобы убедиться, что он не возражает. Тот, похоже, все понял и согласно кивнул.
– С чего ты взял, что я готов отсюда уехать? – крикнул Финюкин.
– Всех парней Темного тебе все равно не замочить, значит, тебе придется куда-то перебираться. Остаться здесь ты по-всякому не сможешь – не настолько силен.
Последовала долгая пауза, и в тишине мы услышали далекий вой полицейских сирен.
– Ладно, Майкл, согласен. Только помни – ты обещал! Если я вас выпущу, вы дадите мне двадцать четыре часа, чтобы свернуть дела и убраться?
– Можешь на меня положиться, Дермот. Вот и Лучик слово дает! – заорал я и повернулся к Лучику. – Скажи ему, – прошептал я. – Скажи…
– И я даю слово, Дермот! – натужно взвизгнул Лучик.
– О'кей, договорились.
– О'кей, – сказал и я.
– А что теперь? – неуверенно осведомился Финюкин.
– Теперь мы встанем и уйдем, а вы не будете в нас стрелять, – тотчас ответил я.
Краем глаза я заметил, что Скотчи отрицательно качает головой и беззвучно шевелит губами. «Черта с два!» – хотел он сказать. К счастью, ему хватило ума не произносить это вслух.
– Ладно, валяйте, – снова крикнул Дермот.
– Значит, мы сейчас тихо и спокойно выйдем, а вы дадите нам сесть в машину и уехать, пока не появились легавые, о'кей?
– О'кей, согласен, – сказал Дермот.
Тут Лучик потянул меня за рукав, и я наклонился к нему:
– Что?
– Ты уверен, что все сработает? – спросил он.
– Думаю, что да.
– Откуда ты знаешь, что нас не замочат, как только мы выйдем из укрытия? – нервно осведомился Лучик.
– Они откроютстрельбу, как только мы встанем. На этом и строится мой план, – сказал я, забирая у Лучика его револьвер.
Лучик побледнел.
Я повернулся к Скотчи и разыграл свою собственную маленькую пантомиму. Я показал ему револьвер Лучика и жестами дал понять, что собираюсь держать оружие так, чтобы можно было быстро выхватить его и открыть огонь. В первые секунды Скотчи смотрел на меня с удивлением, но потом, похоже, понял, что я хотел ему сказать. Повернувшись к Фергалу, он шепнул что-то ему на ухо, но тот отрицательно качал головой до тех пор, пока Скотчи не привел его в чувство, сильно дернув за волосы. То, что я предлагал, в основном повторяло идиотский план Скотчи, но никакого другого выхода у нас, пожалуй, не было. В меня стреляли уже не в первый раз (и, как оказалось, не в последний), поэтому я почти не трусил. Я знал, что сдюжу, лишь бы Скотчи не подвел.
– О'кей, Дермот, не стреляйте. Мы идем! – крикнул я и, обращаясь к Лучику, добавил шепотом: – А ты лучше не высовывайся.
Потом я посмотрел на Скотчи. Он, похоже, сумел справиться со страхом. Хоть он и придурок, но в трудную минуту сделает все, что только в его силах.
Я кивнул.
Скотчи кивнул в ответ.
Он был готов действовать, и черт меня побери, если в этот миг я его не зауважал. От Фергала проку было мало, но Скотчи – тот действительно парень стоящий.
Главная трудность заключалась в том, что с нашими револьверами мы не могли как следует прицелиться, не подставляя себя под пули. Из автомата можно палить наугад, но револьвер дело другое. Я был уверен – и Скотчи, вероятно, мысленно со мной соглашался, – что парни с «Калашниковыми» начнут стрелять, как только увидят нас. Вспышки покажут нам, где они находятся, и тогда мы можем попробовать снять обоих. В стрельбе из револьвера Скотчи был настоящим снайпером, я тоже стрелял неплохо, однако наш успех зависел главным образом от того, насколько хорошо головорезы Дермота умеют обращаться с автоматическим оружием – особенно с таким мощным, как «АК», управляться с которым нелегко даже профессионалу.
Словом, план был достаточно рискованным.
– Ничего не выйдет, – шепнул Лучик.
– Выйдет, – ответил я уверенно.
Потом я снова кивнул Скотчи, он тоже кивнул, и мы начали подниматься. Все дальнейшее произошло очень быстро. Лучик был прав – наш план не сработал.
Как только мы встали, парни Дермота открыли огонь, но они так нервничали и торопились, что не сумели удержать оружие. Стволы автоматов задрались вверх, и в потолке над нашими головами появилось несколько здоровенных дырок. Я прицелился в стрелка, который находился справа, и выпустил подряд три пули. Скотчи взял на себя того, который был слева, выпустив в него весь барабан. Не знаю, как он, но я, кажется, во что-то попал, однако этого оказалось недостаточно. Пули засвистели совсем близко, и нам снова пришлось залечь.
– Ты не попал! – сказал Лучик.
Я покачал головой.
Мы действительно никого не убили, но Фортуна не совсем нас покинула. Один из наших противников был ранен – мы слышали, как он вопит. Потом послышалась ожесточенная перебранка на испанском. Звук полицейских сирен тем временем стал гораздо громче.
– Дермот, ты что, не врубаешься?! Нам всем кранты, понял, ты, урод? Тебе придется нас выпустить! Уходите через черный ход, а мы уйдем через парадный, – заорал я.
– Шлепните их! – завизжал Дермот где-то в глубине зала.
– Давай же, шевели извилинами, ублюдок безмозглый! – внес свою лепту Скотчи.
Я ждал ответа, но спор на испанском продолжался, потом прогремело еще несколько очередей. Скотчи тоже выпустил наугад несколько пуль, положив ствол револьвера на край опрокинутого стола. Стрельба с той стороны продолжалась еще несколько мгновений, потом все стихло.
– Господи, Дермот, неужели тебе еще не ясно, что все мы по уши в дерьме? – снова крикнул я.
Я ждал ответа, но из дальнего конца зала не доносилось ни звука. Тогда я посмотрел на Скотчи, и он пожал плечами.
Потом мы услышали, как хлопнула дверь черного хода, и Скотчи тут же выпрямился.
– Эти ублюдки слиняли, – объявил он.
Дальше пришлось действовать очень быстро. Пока я помогал Лучику подняться, Скотчи, внезапно преисполнившись энергии, ринулся в офис, чтобы до приезда парней в синем забрать наличность и все документы, которые могли иметь отношение к Темному. Я бросился за ним, но, не добежав до дверей, мы увидели Дермота, который лежал на боку, вытянувшись во весь рост в луже собственной крови. Он был мертв. В его теле зияло несколько больших ран от автоматных очередей.
– Как думаешь, это случайность? – спросил я у Скотчи. – Огонь по своим или что-то в этом роде?
Скотчи покачал головой то ли в знак того, что сомневается, то ли потому, что и сам не знал ответа.
Остановившись, я несколько мгновений тупо смотрел на тело, распластавшееся у моих ног. С тех пор, как я начал работать на Темного, это был первый труп, который я увидел. Подошел Фергал и несколько раз щелкнул пальцами перед моим носом.
– Эй, очнись, – сказал он. – Пора сматываться.
Получить замечание от Фергала – это было уже слишком. Я стряхнул с себя оцепенение и поспешил в офис. В коридоре мы увидели кровавый след, тянувшийся к дверям черного хода. Это многое объясняло. По-видимому, наша отчаянная попытка оказалась не совсем безрезультатной: мы ранили одного из парней, после чего они захотели как можно скорее исчезнуть. Дермоту это предложение не понравилось, и он стал возражать, забыв о том, что умные люди стараются не ссориться с людьми, вооруженными автоматами Калашникова. Особенно когда те находятся на расстоянии нескольких шагов…
Полицейские сирены завывали теперь буквально на соседней улице. Нужно было торопиться. В фальшивом посудном шкафчике на стене мы обнаружили миниатюрный сейф. Скотчи, способности которого я иногда недооценивал, уже обыскал ящики стола и теперь выдирал сейф из шкафа.
– Открывать некогда, Брюс, – сказал он мне. – Помоги мне дотащить его до машины.
– Ну его к черту, – сказал я.
– Ты не понимаешь, Брюс. Нельзя оставлять ничего копам. Помоги мне!
– Да он черт-те сколько весит! – возразил я, но все же сунул револьвер в карман и наклонился.
– Согни колени, спину держи прямо, – хладнокровно посоветовал Скотчи, хотя сирены выли уже совсем рядом.
– Помочь? – спросил Фергал.
– Помоги, но сначала посади Лучика в машину, – велел Скотчи.
Фергал убежал, а мы взялись за сейф. Эта сволочь оказалась жутко тяжелой: мы пронесли его футов десять и опять уронили.
– Ну давай же, мать твою! – завопил Скотчи. Мы подняли сейф и дотащили почти до дверей, когда снова появился Фергал.
– Там уже целая толпа, – сообщил он.
Втроем мы вынесли сейф на улицу, и я увидел, что на тротуаре действительно собралось человек двадцать. Здесь были только мужчины, некоторые кричали что-то на испанском, но большинство хранило молчание.
– Открой багажник! – велел я Фергалу. Энди за рулем то прибавлял, то убавлял обороты двигателя, работавшего на холостом ходу, и я понял, что он здорово нервничает. Быть может, даже наложил в штаны. Фергал тем временем совладал с замком и открыл багажник. Мы зашвырнули проклятую железяку внутрь и прыгнули в салон – Скотчи впереди, остальные сзади.
– Все на месте? – спросил Энди.
– Все, все, поехали, идиот чертов! – взревел Скотчи.
Несколько человек из числа зрителей захлопали в ладоши, а один парень, подойдя совсем близко, посоветовал нам развернуться и ехать в сторону противоположную той, откуда приближались легавые. Он же разогнал толпу и подсказал, как лучше добраться до набережной. Я не сомневался, что, когда копы приедут, он направит их в другую сторону. Повезло.
Все было бы хорошо, если бы Энди, запаниковав, не запутался в переплетении улиц и не вырулил на Вестсайдский хайвей, по которому мы доехали почти до самого моста Джорджа Вашингтона. Только там он взял себя в руки и свернул на восток, в Инвуд. Там мы остановились и уложили сейф так, чтобы можно было закрыть крышку багажника как следует. Потом Скотчи, Фергал и Лучик сели в поезд, чтобы сбить со следа полицию, которая могла разыскивать автомобиль с пятью мужчинами в салоне. Мне пришлось остаться с Энди, так как рана на руке еще кровила. Кроме меня никто больше не пострадал (если, конечно, не считать Дермота и одного из его парней).
Энди, как выяснилось, еще не окончательно пришел в себя, и пока мы ехали, мы могли попасть в аварию раз пять, а то и больше.
– Вообще-то у нас в Америке правостороннее движение, – заметил я, когда, поворачивая на перекрестке налево, он выехал на левую сторону улицы.
– Знаю. Живу здесь подольше тебя, – огрызнулся Энди.
– Может быть, но я в коме не валялся и половину мозгов не растерял.
– Как и я, – сердито сказал Энди.
– Вот это верно, дружище, потому что если ноль разделить пополам, все равно будет ноль.
– Слушай, заткнись, ты мне на нервы действуешь! – прошипел Энди, начиная закипать.
Но моя уловка сработала. Мне удалось его отвлечь, и оставшуюся часть пути Энди злился на меня, напрочь забыв о стычке в баре.
Мы переехали через мост и двинулись по Бродвею, торопясь покинуть опасную часть Манхэттена. Вскоре мы уже благополучно сидели в «Четырех провинциях». В паб мы вернулись еще до того, как Пат услышал по полицейскому радио первые сообщения о перестрелке.
Меня разбудила боль в раненой руке. Ее забинтовала мне миссис Каллагэн, поскольку долбаная Бриджит Найтингейл уехала с долбаным Темным в какое-то долбаное заведение на Лонг-Айленде. С Бриджит мы, таким образом, не виделись уже несколько дней, и я невольно спрашивал себя, охладела ли она ко мне или, может быть, Темный вдруг окружил ее заботой.
Заковыристая задачка.
Вечеринку, посвященную возвращению Энди из больницы, решено было отложить, так как люди, в которых только что стреляли из автоматов, обычно не склонны веселиться. Перенесли ее на вечер следующего дня.
Накануне я уехал домой на поезде. Войдя в квартиру, я сразу завалился на диван и проспал несколько часов. Сейчас я проснулся – болела рука, к тому же я чувствовал себя – словно в грязи вывалялся. Стрелять в людей, чтобы заработать на кусок хлеба, – такой работенки и врагу не пожелаешь. Да и вообще, что у меня за жизнь? Это же смех сквозь слезы! В конце концов, мне уже не четырнадцать, мне скоро двадцать. Через пару недель, если точнее. Может быть, пора перевернуть страницу и начать все с чистого листа. Интересно, отработал ли я уже стоимость своего авиабилета или еще нет? Но куда мне возвращаться? Что ждет меня на родине? Ничего. Ровным счетом ничего, кроме вечного дождя.
День уже склонялся к вечеру, поэтому я набрал номер и, подражая акценту уроженцев джерсийского побережья, сказал в трубку:
– Позовите, пожалуйста, Бриджит.
– Одну минуточку, – сказала миссис Пат Каллагэн.
Последовала долгая пауза, потом я услышал знакомый голос:
– Да?
– Я не видел тебя целую вечность! – сказал я.
– Я не могла. У меня было очень много дел, но я… Не думай, что я забыла о тебе, – ответила Бриджит.
– Хотелось бы верить.
– Но это правда. Слушай, Май… В общем, мне сейчас не очень удобно разговаривать. Я перезвоню тебе, о'кей?
– О'кей.
Она повесила трубку.
Секунд тридцать я сидел неподвижно и смотрел на телефон.
Потом я разделся и отправился в душ.
Ощущение грязи на коже было почти физическим. Я намыливался, тер себя мочалкой, снова намыливался. Потом я включил душ и сел на дно ванны, чтобы вода окатывала меня с ног до головы. Минуту или две я стучал кулаком по дну ванны и бессильно матерился. Потом я вспомнил, что я сказал Лучику насчет своего ци, и начал ржать. Наконец я вымыл голову и вышел из ванной. От голода у меня буквально сводило живот, и я решил выйти и съесть что-нибудь китайское. На улице было довольно жарко, поэтому я надел только шорты, хлопчатобумажную футболку и армейские ботинки для хождения по пустыне. Револьвер Лучика так и остался у меня, а я был уверен, что выпущенные из него пули калибра.38 уже находятся в криминалистической лаборатории и какой-нибудь очкастый умник рассматривает их в микроскоп. От револьвера следовало срочно избавиться. Я тщательно протер его носовым платком, вымыл и завернул в пластиковый пакет. Потом я достал свой рюкзак, положил револьвер внутрь вместе с книжкой и бутылкой минеральной воды, и вышел из квартиры. Дырявая батарея парового отопления в парадном продолжала сифонить, и мне пришлось лавировать между струйками горячего пара, чтобы добраться до двери. На улице я надел солнечные очки, бейсболку «Янки» и повернул направо в направлении Амстердам-авеню.
На углу возле нашего дома стоял большой мусорный контейнер. Кроме меня на улице никого не было, поэтому я вынул из рюкзака сверток с револьвером и бросил в мусорку. Ничего лучшего мне просто не пришло в голову, к тому же я был уверен, что кто бы из соседей ни нашел револьвер, он, скорее всего, оставит его у себя, а не потащит в полицию.
Потом я прошел мимо муниципального жилого комплекса, пересек 125-ю улицу и нажал звонок у дверей китайского ресторанчика.
Саймон впустил меня внутрь.
Для начала я рассказал ему, что на прошлой неделе, проходя мимо, я помахал ему рукой, но, как я подумал, он меня не видел, – обстоятельство, впрочем, не помешавшее ему извиниться передо мной за невнимательность.
В ресторане было чисто, на стене висел новый календарь с видами гонконгского залива. Саймон, сидевший за пуленепробиваемым стеклом, тоже выглядел неплохо.
– Сто слусилось твоя рука? – спросил он.
– Порезался, – объяснил я. – Налетел на что-то острое. Болит, сволочь!
– Нада засить рана. Ты ходить враси?
– Нет, – покачал я головой. – Я сам ее забинтовал.
– Ты идить пункта первая помось больниса Син-Люка. Там тебе быстро засить, и никаких вопроси.
– Там, наверное, придется заполнять целую кучу бумажек.
– Мозно назваться фальсивая имя, – посоветовал Саймон с таким видом, словно сам поступал так неоднократно, но, скорее всего, ему кто-то об этом рассказывал, и теперь он решил дать мне хороший совет.
– Спасибо, надо подумать, – вежливо сказал я, хотя прекрасно знал, что никогда не сделаю подобной глупости. Только круглый идиот мог отправиться в пункт первой медицинской помощи с явным огнестрельным ранением, да еще в тот же самый день, когда в городе произошла серьезная перестрелка. Кроме того, я надеялся, что, когда рука заживет, у меня на кисти останется мужественный шрам.
Впрочем, много позднее – дважды преданный, искалеченный физически и морально и вдобавок с пулей калибра 22 в брюхе (думая, что тут-то мне и крышка), – я все-таки сумел побороть сомнения и отправился к одному верному «Син-Люку», а точнее – знакомому греку, который был художником-любителем, записным вруном, а по совместительству доктором.
Но все это было в будущем; сейчас же я мог позволить себе немного покрасоваться.
– Да черт с ним, Саймон, – сказал я. – Рана-то пустяковая, а эти коновалы, того и гляди, по ошибке отхватят всю руку.
Саймон рассмеялся, но я видел, что он старается запомнить слово «коновал», чтобы воспользоваться им при случае.
Я заказал свинину в соусе карри и поджаренный рис, а сам устроился в углу с тремя бульварными газетенками, которые купил по пути. «Таймс» я уже прочел, так что за обедом вполне мог удовлетвориться таблоидами. Обедал я, впрочем, без особого аппетита – просто съел немного свинины с рисом и запил «кокой». Должно быть, на меня сильно действовала жара, а кондиционер над дверью почти не помогал.
– Эй, Саймон, нельзя ли включить эту штуку посильнее? – попросил я, но Саймон не вышел бы из своего пуленепробиваемого укрытия, даже если бы сегодня был День мира во всем мире и его просил об этом сам далай-лама вместе с Папой Римским. В ответ на мою просьбу он только кивнул и продолжил смотреть по своему черно-белому телевизору «Шоу с красками» Боба Росса. Впрочем, роскошный голос Боба помог мне расслабиться.
Прежде чем я успел развернуть газеты, дверь в ресторан снова отворилась, и в зал вошел Фредди, наш местный почтальон. Я знал его довольно хорошо, потому что, когда я приехал в Америку, я обратился к нему насчет устройства в почтовое ведомство, хотя бы на почасовую работу. Из-за разного рода бюрократических штучек это оказалось невозможно, и тогда Фредди помог мне найти работу в баре.
Фредди был крупным негром лет сорока с небольшим; его отличали могучее телосложение (весил он, должно быть, не меньше трехсот фунтов), общительность и почти плакатная жизнерадостность, не изменявшая ему ни при каких обстоятельствах. Даже сегодня он казался веселым и бодрым, хотя при его комплекции жара, несомненно, была для него настоящей мукой.
– Привет, Майкл, – сказал он, пожимая мне руку. – Давненько я тебя не видел.
– Я работал, – сказал я.
– Черт побери, парень, хотел бы я знать, где ты работаешь. Не «У Карла»?
– Нет, Фредди, не «У Карла». Я же тебе говорил… Я работал там всего неделю – мне нужно было как-то перекантоваться, пока я ждал места в Бронксе.
Фредди ухмыльнулся и, заказав яичницу, маринованного цыпленка и блинчики с начинкой, уселся за мой столик. Его почтовая тележка осталась снаружи. Казалось бы, на 125-й улице она не простоит без присмотра и пяти минут, однако еще не было случая, чтобы ее украли.
– Поразительный случай, – сказал Фредди. – Я имею в виду твою работу в том баре… Единственный белый пижон в заведении! Досталось тебе, наверно, а?
– Ну, мне действительно пришлось нелегко, – согласился я. – Но со временем все вошло в колею. Я до сих пор туда заглядываю. Нечасто, правда, но все-таки…
Название «У Карла» носил бар, расположенный восточнее 125-й улицы. Я работал там, пока Скотчи наводил обо мне справки и передавал материалы Лучику для принятия окончательного решения. Бар больше не назывался «У Карла», и я туда теперь и носа не казал, но мне хотелось, чтобы Фредди считал меня крутым завсегдатаем.
Фредди, впрочем, было наплевать, крутой я завсегдатай или не очень. В данный момент его интересовала только еда. Он поглощал ее жадно и увлеченно, что, впрочем, не мешало ему болтать со мной о всякой всячине, главным образом, о спорте. Так мы сидели и разговаривали, пока Фредди не наелся и не сказал, что ему пора идти. Расставаться с ним мне было искренне жаль. От него как будто исходила какая-то добрая сила, и рядом с ним любой человек начинал чувствовать себя увереннее и спокойнее. Забывчивый, ленивый, Фредди вряд ли являл собой идеал почтового служащего, но он был хорошим человеком и к тому же – единственным чернокожим парнем, которого я знал в Нью-Йорке. Спокойный, надежный, он многое знал и во многом разбирался; я, к примеру, был не прочь узнать его мнение кое о чем, но об этом лучше было говорить не при свете дня и не на трезвую голову. Кроме того, после известных событий прошло слишком мало времени, чтобы я мог спокойно их обсуждать.
– Слушай, я, наверное, буду «У Карла» в пятницу вечером. Может, заглянешь? – сказал я, когда Фредди, отдуваясь, поднялся, чтобы уйти.
– Ничего не выйдет. Уж извини. Только в понедельник, а лучше во вторник, – ответил он.
– Ладно, во вторник. Только обязательно, а то я приду, а тебя не будет. Не хочу торчать там как бельмо на глазу.
– Хотел бы я знать, что у тебя на уме, Майкл. Наверное, женщины, а? – спросил Фредди, растянув рот до ушей.
Я кивнул и добавил, что обязательно должен встретиться с ним, но во вторник я уже был в долбаной Мексике и сумел вернуться в Гарлем лишь много позднее.
Я доел свинину, которая была до того напичкана глутаматом натрия, что у меня едва не начались галлюцинации.
Потом я любезно попрощался с Саймоном и, выйдя на улицу, снова надел бейсболку и очки. Как выяснилось, Фредди еще не ушел: он стоял тут же, на углу, и трепался с каким-то костариканцем. Небрежно представив меня своему приятелю, Фредди неожиданно огорошил меня вопросом о том, продолжаю ли я встречаться с той грудастой, рыжеволосой красоткой. Он не назвал имени, но я знал: он мог иметь в виду только Бриджит! Я-то думал, что о наших встречах не знает ни одна живая душа, но если об этом пронюхал гребаный письмоноша, значит, об этом известно и половине города.
Кое– как взяв себя в руки, я сказал Фредди, что никогда не встречался с такой девушкой и что он, верно, обознался.
Поспешив расстаться с обоими, я отправился к остановке надземки, раздумывая, не позвонить ли мне миссис Лопате (я все-таки узнал, что ее зовут Ребеккой). Она говорила, что будет ждать моего звонка, но, подумав еще немного, я решил, что не буду больше с ней встречаться. По крайней мере здесь, в Нью-Йорке, у меня должна быть только одна девушка – Бриджит. Она принадлежит мне. Она – моя. То, что Темный имеет на нее какие-то виды, меня смущало мало. Я был уверен, что в конце концов он совершит какую-нибудь глупость, например, напьется или ударит ее. Тогда Бриджит прибежит ко мне, и мы улетим далеко-далеко, за океан. Там мы будем в безопасности и…
– Эй, Дермот, выпердыш куриный, ублюдок, ты что, оглох? – снова заорал я. – Отзовись, членосос!
Яростная стрельба продолжалась еще несколько секунд. Потом она внезапно прекратилась, и наступила тишина.
Последовала томительная пауза, и наконец Дермот Финюкин заорал откуда-то из полумрака:
– Что нужно?
– Это я, Майкл Форсайт. Выслушай меня, Дермот, только выслушай, хорошо? Легавые будут здесь через пару минут, это я тебе точно говорю. Вы, парни, здорово облажались. Оттуда, где вы засели, вам нас не достать, понятно?
– Ну, это мы еще поглядим, – с угрозой откликнулся Финюкин.
– Да погоди ты, дерьмоед долбаный, не перебивай. Вам нас не завалить, но и мы ничего не сможем вам сделать. Рано или поздно копы все равно приедут, и что тогда? Пять лет тюрьмы и депортация. Ты этого хочешь?
Один из парней Дермота крикнул что-то по-испански, и стрельба возобновилась. Лучик схватил меня за руку; при этом он что-то сипел, словно астматик. Я повернулся к Скотчи, приглашая его полюбоваться этой картиной, но ему было ни до чего. Лицо его перекосилось от ярости, но злился ли он на меня или на свое незавидное положение, я не знал.
Стрельба снова прекратилась.
– Что ты предлагаешь? – прокричал Дермот.
– Я предлагаю прекратить огонь и разбежаться. Ты дашь нам уйти, а мы дадим тебе сутки, чтобы перебраться на новое место, – сказал я и взглянул на Лучика, чтобы убедиться, что он не возражает. Тот, похоже, все понял и согласно кивнул.
– С чего ты взял, что я готов отсюда уехать? – крикнул Финюкин.
– Всех парней Темного тебе все равно не замочить, значит, тебе придется куда-то перебираться. Остаться здесь ты по-всякому не сможешь – не настолько силен.
Последовала долгая пауза, и в тишине мы услышали далекий вой полицейских сирен.
– Ладно, Майкл, согласен. Только помни – ты обещал! Если я вас выпущу, вы дадите мне двадцать четыре часа, чтобы свернуть дела и убраться?
– Можешь на меня положиться, Дермот. Вот и Лучик слово дает! – заорал я и повернулся к Лучику. – Скажи ему, – прошептал я. – Скажи…
– И я даю слово, Дермот! – натужно взвизгнул Лучик.
– О'кей, договорились.
– О'кей, – сказал и я.
– А что теперь? – неуверенно осведомился Финюкин.
– Теперь мы встанем и уйдем, а вы не будете в нас стрелять, – тотчас ответил я.
Краем глаза я заметил, что Скотчи отрицательно качает головой и беззвучно шевелит губами. «Черта с два!» – хотел он сказать. К счастью, ему хватило ума не произносить это вслух.
– Ладно, валяйте, – снова крикнул Дермот.
– Значит, мы сейчас тихо и спокойно выйдем, а вы дадите нам сесть в машину и уехать, пока не появились легавые, о'кей?
– О'кей, согласен, – сказал Дермот.
Тут Лучик потянул меня за рукав, и я наклонился к нему:
– Что?
– Ты уверен, что все сработает? – спросил он.
– Думаю, что да.
– Откуда ты знаешь, что нас не замочат, как только мы выйдем из укрытия? – нервно осведомился Лучик.
– Они откроютстрельбу, как только мы встанем. На этом и строится мой план, – сказал я, забирая у Лучика его револьвер.
Лучик побледнел.
Я повернулся к Скотчи и разыграл свою собственную маленькую пантомиму. Я показал ему револьвер Лучика и жестами дал понять, что собираюсь держать оружие так, чтобы можно было быстро выхватить его и открыть огонь. В первые секунды Скотчи смотрел на меня с удивлением, но потом, похоже, понял, что я хотел ему сказать. Повернувшись к Фергалу, он шепнул что-то ему на ухо, но тот отрицательно качал головой до тех пор, пока Скотчи не привел его в чувство, сильно дернув за волосы. То, что я предлагал, в основном повторяло идиотский план Скотчи, но никакого другого выхода у нас, пожалуй, не было. В меня стреляли уже не в первый раз (и, как оказалось, не в последний), поэтому я почти не трусил. Я знал, что сдюжу, лишь бы Скотчи не подвел.
– О'кей, Дермот, не стреляйте. Мы идем! – крикнул я и, обращаясь к Лучику, добавил шепотом: – А ты лучше не высовывайся.
Потом я посмотрел на Скотчи. Он, похоже, сумел справиться со страхом. Хоть он и придурок, но в трудную минуту сделает все, что только в его силах.
Я кивнул.
Скотчи кивнул в ответ.
Он был готов действовать, и черт меня побери, если в этот миг я его не зауважал. От Фергала проку было мало, но Скотчи – тот действительно парень стоящий.
Главная трудность заключалась в том, что с нашими револьверами мы не могли как следует прицелиться, не подставляя себя под пули. Из автомата можно палить наугад, но револьвер дело другое. Я был уверен – и Скотчи, вероятно, мысленно со мной соглашался, – что парни с «Калашниковыми» начнут стрелять, как только увидят нас. Вспышки покажут нам, где они находятся, и тогда мы можем попробовать снять обоих. В стрельбе из револьвера Скотчи был настоящим снайпером, я тоже стрелял неплохо, однако наш успех зависел главным образом от того, насколько хорошо головорезы Дермота умеют обращаться с автоматическим оружием – особенно с таким мощным, как «АК», управляться с которым нелегко даже профессионалу.
Словом, план был достаточно рискованным.
– Ничего не выйдет, – шепнул Лучик.
– Выйдет, – ответил я уверенно.
Потом я снова кивнул Скотчи, он тоже кивнул, и мы начали подниматься. Все дальнейшее произошло очень быстро. Лучик был прав – наш план не сработал.
Как только мы встали, парни Дермота открыли огонь, но они так нервничали и торопились, что не сумели удержать оружие. Стволы автоматов задрались вверх, и в потолке над нашими головами появилось несколько здоровенных дырок. Я прицелился в стрелка, который находился справа, и выпустил подряд три пули. Скотчи взял на себя того, который был слева, выпустив в него весь барабан. Не знаю, как он, но я, кажется, во что-то попал, однако этого оказалось недостаточно. Пули засвистели совсем близко, и нам снова пришлось залечь.
– Ты не попал! – сказал Лучик.
Я покачал головой.
Мы действительно никого не убили, но Фортуна не совсем нас покинула. Один из наших противников был ранен – мы слышали, как он вопит. Потом послышалась ожесточенная перебранка на испанском. Звук полицейских сирен тем временем стал гораздо громче.
– Дермот, ты что, не врубаешься?! Нам всем кранты, понял, ты, урод? Тебе придется нас выпустить! Уходите через черный ход, а мы уйдем через парадный, – заорал я.
– Шлепните их! – завизжал Дермот где-то в глубине зала.
– Давай же, шевели извилинами, ублюдок безмозглый! – внес свою лепту Скотчи.
Я ждал ответа, но спор на испанском продолжался, потом прогремело еще несколько очередей. Скотчи тоже выпустил наугад несколько пуль, положив ствол револьвера на край опрокинутого стола. Стрельба с той стороны продолжалась еще несколько мгновений, потом все стихло.
– Господи, Дермот, неужели тебе еще не ясно, что все мы по уши в дерьме? – снова крикнул я.
Я ждал ответа, но из дальнего конца зала не доносилось ни звука. Тогда я посмотрел на Скотчи, и он пожал плечами.
Потом мы услышали, как хлопнула дверь черного хода, и Скотчи тут же выпрямился.
– Эти ублюдки слиняли, – объявил он.
Дальше пришлось действовать очень быстро. Пока я помогал Лучику подняться, Скотчи, внезапно преисполнившись энергии, ринулся в офис, чтобы до приезда парней в синем забрать наличность и все документы, которые могли иметь отношение к Темному. Я бросился за ним, но, не добежав до дверей, мы увидели Дермота, который лежал на боку, вытянувшись во весь рост в луже собственной крови. Он был мертв. В его теле зияло несколько больших ран от автоматных очередей.
– Как думаешь, это случайность? – спросил я у Скотчи. – Огонь по своим или что-то в этом роде?
Скотчи покачал головой то ли в знак того, что сомневается, то ли потому, что и сам не знал ответа.
Остановившись, я несколько мгновений тупо смотрел на тело, распластавшееся у моих ног. С тех пор, как я начал работать на Темного, это был первый труп, который я увидел. Подошел Фергал и несколько раз щелкнул пальцами перед моим носом.
– Эй, очнись, – сказал он. – Пора сматываться.
Получить замечание от Фергала – это было уже слишком. Я стряхнул с себя оцепенение и поспешил в офис. В коридоре мы увидели кровавый след, тянувшийся к дверям черного хода. Это многое объясняло. По-видимому, наша отчаянная попытка оказалась не совсем безрезультатной: мы ранили одного из парней, после чего они захотели как можно скорее исчезнуть. Дермоту это предложение не понравилось, и он стал возражать, забыв о том, что умные люди стараются не ссориться с людьми, вооруженными автоматами Калашникова. Особенно когда те находятся на расстоянии нескольких шагов…
Полицейские сирены завывали теперь буквально на соседней улице. Нужно было торопиться. В фальшивом посудном шкафчике на стене мы обнаружили миниатюрный сейф. Скотчи, способности которого я иногда недооценивал, уже обыскал ящики стола и теперь выдирал сейф из шкафа.
– Открывать некогда, Брюс, – сказал он мне. – Помоги мне дотащить его до машины.
– Ну его к черту, – сказал я.
– Ты не понимаешь, Брюс. Нельзя оставлять ничего копам. Помоги мне!
– Да он черт-те сколько весит! – возразил я, но все же сунул револьвер в карман и наклонился.
– Согни колени, спину держи прямо, – хладнокровно посоветовал Скотчи, хотя сирены выли уже совсем рядом.
– Помочь? – спросил Фергал.
– Помоги, но сначала посади Лучика в машину, – велел Скотчи.
Фергал убежал, а мы взялись за сейф. Эта сволочь оказалась жутко тяжелой: мы пронесли его футов десять и опять уронили.
– Ну давай же, мать твою! – завопил Скотчи. Мы подняли сейф и дотащили почти до дверей, когда снова появился Фергал.
– Там уже целая толпа, – сообщил он.
Втроем мы вынесли сейф на улицу, и я увидел, что на тротуаре действительно собралось человек двадцать. Здесь были только мужчины, некоторые кричали что-то на испанском, но большинство хранило молчание.
– Открой багажник! – велел я Фергалу. Энди за рулем то прибавлял, то убавлял обороты двигателя, работавшего на холостом ходу, и я понял, что он здорово нервничает. Быть может, даже наложил в штаны. Фергал тем временем совладал с замком и открыл багажник. Мы зашвырнули проклятую железяку внутрь и прыгнули в салон – Скотчи впереди, остальные сзади.
– Все на месте? – спросил Энди.
– Все, все, поехали, идиот чертов! – взревел Скотчи.
Несколько человек из числа зрителей захлопали в ладоши, а один парень, подойдя совсем близко, посоветовал нам развернуться и ехать в сторону противоположную той, откуда приближались легавые. Он же разогнал толпу и подсказал, как лучше добраться до набережной. Я не сомневался, что, когда копы приедут, он направит их в другую сторону. Повезло.
Все было бы хорошо, если бы Энди, запаниковав, не запутался в переплетении улиц и не вырулил на Вестсайдский хайвей, по которому мы доехали почти до самого моста Джорджа Вашингтона. Только там он взял себя в руки и свернул на восток, в Инвуд. Там мы остановились и уложили сейф так, чтобы можно было закрыть крышку багажника как следует. Потом Скотчи, Фергал и Лучик сели в поезд, чтобы сбить со следа полицию, которая могла разыскивать автомобиль с пятью мужчинами в салоне. Мне пришлось остаться с Энди, так как рана на руке еще кровила. Кроме меня никто больше не пострадал (если, конечно, не считать Дермота и одного из его парней).
Энди, как выяснилось, еще не окончательно пришел в себя, и пока мы ехали, мы могли попасть в аварию раз пять, а то и больше.
– Вообще-то у нас в Америке правостороннее движение, – заметил я, когда, поворачивая на перекрестке налево, он выехал на левую сторону улицы.
– Знаю. Живу здесь подольше тебя, – огрызнулся Энди.
– Может быть, но я в коме не валялся и половину мозгов не растерял.
– Как и я, – сердито сказал Энди.
– Вот это верно, дружище, потому что если ноль разделить пополам, все равно будет ноль.
– Слушай, заткнись, ты мне на нервы действуешь! – прошипел Энди, начиная закипать.
Но моя уловка сработала. Мне удалось его отвлечь, и оставшуюся часть пути Энди злился на меня, напрочь забыв о стычке в баре.
Мы переехали через мост и двинулись по Бродвею, торопясь покинуть опасную часть Манхэттена. Вскоре мы уже благополучно сидели в «Четырех провинциях». В паб мы вернулись еще до того, как Пат услышал по полицейскому радио первые сообщения о перестрелке.
Меня разбудила боль в раненой руке. Ее забинтовала мне миссис Каллагэн, поскольку долбаная Бриджит Найтингейл уехала с долбаным Темным в какое-то долбаное заведение на Лонг-Айленде. С Бриджит мы, таким образом, не виделись уже несколько дней, и я невольно спрашивал себя, охладела ли она ко мне или, может быть, Темный вдруг окружил ее заботой.
Заковыристая задачка.
Вечеринку, посвященную возвращению Энди из больницы, решено было отложить, так как люди, в которых только что стреляли из автоматов, обычно не склонны веселиться. Перенесли ее на вечер следующего дня.
Накануне я уехал домой на поезде. Войдя в квартиру, я сразу завалился на диван и проспал несколько часов. Сейчас я проснулся – болела рука, к тому же я чувствовал себя – словно в грязи вывалялся. Стрелять в людей, чтобы заработать на кусок хлеба, – такой работенки и врагу не пожелаешь. Да и вообще, что у меня за жизнь? Это же смех сквозь слезы! В конце концов, мне уже не четырнадцать, мне скоро двадцать. Через пару недель, если точнее. Может быть, пора перевернуть страницу и начать все с чистого листа. Интересно, отработал ли я уже стоимость своего авиабилета или еще нет? Но куда мне возвращаться? Что ждет меня на родине? Ничего. Ровным счетом ничего, кроме вечного дождя.
День уже склонялся к вечеру, поэтому я набрал номер и, подражая акценту уроженцев джерсийского побережья, сказал в трубку:
– Позовите, пожалуйста, Бриджит.
– Одну минуточку, – сказала миссис Пат Каллагэн.
Последовала долгая пауза, потом я услышал знакомый голос:
– Да?
– Я не видел тебя целую вечность! – сказал я.
– Я не могла. У меня было очень много дел, но я… Не думай, что я забыла о тебе, – ответила Бриджит.
– Хотелось бы верить.
– Но это правда. Слушай, Май… В общем, мне сейчас не очень удобно разговаривать. Я перезвоню тебе, о'кей?
– О'кей.
Она повесила трубку.
Секунд тридцать я сидел неподвижно и смотрел на телефон.
Потом я разделся и отправился в душ.
Ощущение грязи на коже было почти физическим. Я намыливался, тер себя мочалкой, снова намыливался. Потом я включил душ и сел на дно ванны, чтобы вода окатывала меня с ног до головы. Минуту или две я стучал кулаком по дну ванны и бессильно матерился. Потом я вспомнил, что я сказал Лучику насчет своего ци, и начал ржать. Наконец я вымыл голову и вышел из ванной. От голода у меня буквально сводило живот, и я решил выйти и съесть что-нибудь китайское. На улице было довольно жарко, поэтому я надел только шорты, хлопчатобумажную футболку и армейские ботинки для хождения по пустыне. Револьвер Лучика так и остался у меня, а я был уверен, что выпущенные из него пули калибра.38 уже находятся в криминалистической лаборатории и какой-нибудь очкастый умник рассматривает их в микроскоп. От револьвера следовало срочно избавиться. Я тщательно протер его носовым платком, вымыл и завернул в пластиковый пакет. Потом я достал свой рюкзак, положил револьвер внутрь вместе с книжкой и бутылкой минеральной воды, и вышел из квартиры. Дырявая батарея парового отопления в парадном продолжала сифонить, и мне пришлось лавировать между струйками горячего пара, чтобы добраться до двери. На улице я надел солнечные очки, бейсболку «Янки» и повернул направо в направлении Амстердам-авеню.
На углу возле нашего дома стоял большой мусорный контейнер. Кроме меня на улице никого не было, поэтому я вынул из рюкзака сверток с револьвером и бросил в мусорку. Ничего лучшего мне просто не пришло в голову, к тому же я был уверен, что кто бы из соседей ни нашел револьвер, он, скорее всего, оставит его у себя, а не потащит в полицию.
Потом я прошел мимо муниципального жилого комплекса, пересек 125-ю улицу и нажал звонок у дверей китайского ресторанчика.
Саймон впустил меня внутрь.
Для начала я рассказал ему, что на прошлой неделе, проходя мимо, я помахал ему рукой, но, как я подумал, он меня не видел, – обстоятельство, впрочем, не помешавшее ему извиниться передо мной за невнимательность.
В ресторане было чисто, на стене висел новый календарь с видами гонконгского залива. Саймон, сидевший за пуленепробиваемым стеклом, тоже выглядел неплохо.
– Сто слусилось твоя рука? – спросил он.
– Порезался, – объяснил я. – Налетел на что-то острое. Болит, сволочь!
– Нада засить рана. Ты ходить враси?
– Нет, – покачал я головой. – Я сам ее забинтовал.
– Ты идить пункта первая помось больниса Син-Люка. Там тебе быстро засить, и никаких вопроси.
– Там, наверное, придется заполнять целую кучу бумажек.
– Мозно назваться фальсивая имя, – посоветовал Саймон с таким видом, словно сам поступал так неоднократно, но, скорее всего, ему кто-то об этом рассказывал, и теперь он решил дать мне хороший совет.
– Спасибо, надо подумать, – вежливо сказал я, хотя прекрасно знал, что никогда не сделаю подобной глупости. Только круглый идиот мог отправиться в пункт первой медицинской помощи с явным огнестрельным ранением, да еще в тот же самый день, когда в городе произошла серьезная перестрелка. Кроме того, я надеялся, что, когда рука заживет, у меня на кисти останется мужественный шрам.
Впрочем, много позднее – дважды преданный, искалеченный физически и морально и вдобавок с пулей калибра 22 в брюхе (думая, что тут-то мне и крышка), – я все-таки сумел побороть сомнения и отправился к одному верному «Син-Люку», а точнее – знакомому греку, который был художником-любителем, записным вруном, а по совместительству доктором.
Но все это было в будущем; сейчас же я мог позволить себе немного покрасоваться.
– Да черт с ним, Саймон, – сказал я. – Рана-то пустяковая, а эти коновалы, того и гляди, по ошибке отхватят всю руку.
Саймон рассмеялся, но я видел, что он старается запомнить слово «коновал», чтобы воспользоваться им при случае.
Я заказал свинину в соусе карри и поджаренный рис, а сам устроился в углу с тремя бульварными газетенками, которые купил по пути. «Таймс» я уже прочел, так что за обедом вполне мог удовлетвориться таблоидами. Обедал я, впрочем, без особого аппетита – просто съел немного свинины с рисом и запил «кокой». Должно быть, на меня сильно действовала жара, а кондиционер над дверью почти не помогал.
– Эй, Саймон, нельзя ли включить эту штуку посильнее? – попросил я, но Саймон не вышел бы из своего пуленепробиваемого укрытия, даже если бы сегодня был День мира во всем мире и его просил об этом сам далай-лама вместе с Папой Римским. В ответ на мою просьбу он только кивнул и продолжил смотреть по своему черно-белому телевизору «Шоу с красками» Боба Росса. Впрочем, роскошный голос Боба помог мне расслабиться.
Прежде чем я успел развернуть газеты, дверь в ресторан снова отворилась, и в зал вошел Фредди, наш местный почтальон. Я знал его довольно хорошо, потому что, когда я приехал в Америку, я обратился к нему насчет устройства в почтовое ведомство, хотя бы на почасовую работу. Из-за разного рода бюрократических штучек это оказалось невозможно, и тогда Фредди помог мне найти работу в баре.
Фредди был крупным негром лет сорока с небольшим; его отличали могучее телосложение (весил он, должно быть, не меньше трехсот фунтов), общительность и почти плакатная жизнерадостность, не изменявшая ему ни при каких обстоятельствах. Даже сегодня он казался веселым и бодрым, хотя при его комплекции жара, несомненно, была для него настоящей мукой.
– Привет, Майкл, – сказал он, пожимая мне руку. – Давненько я тебя не видел.
– Я работал, – сказал я.
– Черт побери, парень, хотел бы я знать, где ты работаешь. Не «У Карла»?
– Нет, Фредди, не «У Карла». Я же тебе говорил… Я работал там всего неделю – мне нужно было как-то перекантоваться, пока я ждал места в Бронксе.
Фредди ухмыльнулся и, заказав яичницу, маринованного цыпленка и блинчики с начинкой, уселся за мой столик. Его почтовая тележка осталась снаружи. Казалось бы, на 125-й улице она не простоит без присмотра и пяти минут, однако еще не было случая, чтобы ее украли.
– Поразительный случай, – сказал Фредди. – Я имею в виду твою работу в том баре… Единственный белый пижон в заведении! Досталось тебе, наверно, а?
– Ну, мне действительно пришлось нелегко, – согласился я. – Но со временем все вошло в колею. Я до сих пор туда заглядываю. Нечасто, правда, но все-таки…
Название «У Карла» носил бар, расположенный восточнее 125-й улицы. Я работал там, пока Скотчи наводил обо мне справки и передавал материалы Лучику для принятия окончательного решения. Бар больше не назывался «У Карла», и я туда теперь и носа не казал, но мне хотелось, чтобы Фредди считал меня крутым завсегдатаем.
Фредди, впрочем, было наплевать, крутой я завсегдатай или не очень. В данный момент его интересовала только еда. Он поглощал ее жадно и увлеченно, что, впрочем, не мешало ему болтать со мной о всякой всячине, главным образом, о спорте. Так мы сидели и разговаривали, пока Фредди не наелся и не сказал, что ему пора идти. Расставаться с ним мне было искренне жаль. От него как будто исходила какая-то добрая сила, и рядом с ним любой человек начинал чувствовать себя увереннее и спокойнее. Забывчивый, ленивый, Фредди вряд ли являл собой идеал почтового служащего, но он был хорошим человеком и к тому же – единственным чернокожим парнем, которого я знал в Нью-Йорке. Спокойный, надежный, он многое знал и во многом разбирался; я, к примеру, был не прочь узнать его мнение кое о чем, но об этом лучше было говорить не при свете дня и не на трезвую голову. Кроме того, после известных событий прошло слишком мало времени, чтобы я мог спокойно их обсуждать.
– Слушай, я, наверное, буду «У Карла» в пятницу вечером. Может, заглянешь? – сказал я, когда Фредди, отдуваясь, поднялся, чтобы уйти.
– Ничего не выйдет. Уж извини. Только в понедельник, а лучше во вторник, – ответил он.
– Ладно, во вторник. Только обязательно, а то я приду, а тебя не будет. Не хочу торчать там как бельмо на глазу.
– Хотел бы я знать, что у тебя на уме, Майкл. Наверное, женщины, а? – спросил Фредди, растянув рот до ушей.
Я кивнул и добавил, что обязательно должен встретиться с ним, но во вторник я уже был в долбаной Мексике и сумел вернуться в Гарлем лишь много позднее.
Я доел свинину, которая была до того напичкана глутаматом натрия, что у меня едва не начались галлюцинации.
Потом я любезно попрощался с Саймоном и, выйдя на улицу, снова надел бейсболку и очки. Как выяснилось, Фредди еще не ушел: он стоял тут же, на углу, и трепался с каким-то костариканцем. Небрежно представив меня своему приятелю, Фредди неожиданно огорошил меня вопросом о том, продолжаю ли я встречаться с той грудастой, рыжеволосой красоткой. Он не назвал имени, но я знал: он мог иметь в виду только Бриджит! Я-то думал, что о наших встречах не знает ни одна живая душа, но если об этом пронюхал гребаный письмоноша, значит, об этом известно и половине города.
Кое– как взяв себя в руки, я сказал Фредди, что никогда не встречался с такой девушкой и что он, верно, обознался.
Поспешив расстаться с обоими, я отправился к остановке надземки, раздумывая, не позвонить ли мне миссис Лопате (я все-таки узнал, что ее зовут Ребеккой). Она говорила, что будет ждать моего звонка, но, подумав еще немного, я решил, что не буду больше с ней встречаться. По крайней мере здесь, в Нью-Йорке, у меня должна быть только одна девушка – Бриджит. Она принадлежит мне. Она – моя. То, что Темный имеет на нее какие-то виды, меня смущало мало. Я был уверен, что в конце концов он совершит какую-нибудь глупость, например, напьется или ударит ее. Тогда Бриджит прибежит ко мне, и мы улетим далеко-далеко, за океан. Там мы будем в безопасности и…