Страница:
– И ты убедишься, что банк в Эль-Пасо снимался вовсе не в Эль-Пасо, – добавил я нравоучительно. Рэчел тут же возразила, что банк в Эль-Пасо фигурировал совсем в другом фильме. Кажется, добавила она, это была картина «За пригоршню долларов».
На этом кинотема была закрыта, однако мы не испытывали нехватки в предметах для обсуждения. Некоторое время мы разговаривали о Белфасте, Иерусалиме и кибуце, где Рэчел работала в механической мастерской. Разумеется, мы не могли не сравнивать ситуацию в Израиле и в Северной Ирландии. Прибегнув к помощи здравого смысла и нескольких примитивных схем, наскоро набросанных на обороте салфетки, мы в пять минут решили обе проблемы, к полному удовлетворению всех заинтересованных сторон. Я заметил, что Рэчел не любит хвастаться своими связями, однако один раз она все же упомянула, что ее брат работает в аппарате Рабина. Я тоже не любил хвастаться знакомствами с «большими людьми», да и большинство имен, которые я мог бы упомянуть, хотя и гремели в Ирландии, были куда менее внушительными. «Бешеный пес» Джонни Макдафф, «Мясник» Клонферт, «Кровавый принц» Харлахан… Из предосторожности я предпочел не упоминать о своем знакомстве с этими выдающимися личностями. Вместо этого я пространно заговорил о прелестях студенческого житья. Когда я закрыл рот, чтобы перевести дух, Рэчел спросила, что я думаю об Основном своде знаний Колумбийского университета. Я понятия не имел, что это за штука, но сказал, что, по моему глубокому убеждению, он плохо сочетается с реалиями нашей динамично меняющейся эпохи, что, похоже, вполне удовлетворило Рэчел.
Так мы трепались довольно продолжительное время, и в конце концов она спросила, не хочу ли я зайти в ее комнату при университете. Жила она не в общежитии, и нам не нужно было пробираться туда тайком, однако, несмотря на это, предложение Рэчел звучало весьма заманчиво. Буквально на днях она приобрела новое приспособление для заваривания чая, представлявшее собой сетчатый металлический шарик, в который закладывалась заварка. Ячейки проволочной сетки были достаточно маленькими, чтобы в них застревали распаренные чайные листья, и вместе с тем достаточно большими, чтобы пропускать кипяток, благодаря чему обеспечивалось более высокое качество настоя… В какой-то момент я перестал прислушиваться к ее объяснениям, с головой утонув в ее глазах, которые, как я уже упоминал, были глубокими и пленительными.
– Интересно было бы взглянуть на твою фотографию в армейской форме, – подумал я, сам не заметив, что произнес это вслух. Рэчел сказала, что такого снимка у нее нет, но тут же спохватилась. Маленькое армейское фото было наклеено у нее в удостоверении личности. Смеясь, она показала мне удостоверение, и это решило дело. Я был готов отправиться к ней на квартиру, чтобы вместе исследовать чудесные свойства нового приспособления для заваривания чая. Но уже в следующую минуту я совершил страшную глупость, которая в конечном итоге и привела к смерти нашего водителя Дэвида Марли, погибшего от моей руки или, вернее, от моей заточки в снежный уэстчестерский сочельник. Та же глупость стоила жизни и всем, кто сидел сейчас за нашим столиком вместе с Марли. А ведь я всего-навсего сказал Рэчел, что должен предупредить своих товарищей о том, что я собираюсь исчезнуть.
Если бы я этого не сделал, все было бы по-другому. Я провел бы ночь с Рэчел, и того, что произошло на следующее утро, никогда бы не случилось. Не было бы поездки в Мексику, и никто бы не погиб. Да, если бы я промолчал, моя повесть была бы совсем другой – куда более веселой и оптимистичной.
– О'кей, – ответила Рэчел, не зная, что этим коротким словом она определила мою дальнейшую судьбу.
Я подошел к Лучику.
– Вот какое дело, дружище, – сказал я. – Я тут познакомился с одной девушкой… Короче говоря, мне нужно исчезнуть, если ты понимаешь, что я имею в виду…
– Нет, – ответил Лучик. – Темный хочет пригласить тебя в один бруклинский ресторан и как следует угостить. Мы отправимся туда, как только он вернется из сортира. Твои сегодняшние действия произвели на него… на всех нас очень сильное впечатление. Короче говоря, Темный хочет тебя отблагодарить. Лопату нужно было проучить, и ты отлично справился с этим делом… Сам понимаешь – искалечить или убить врага легко, а вот заиметь друга гораздо сложнее. А ты сегодня продемонстрировал настоящую верность и мужество.
– Послушай, Лучик, если ты не против… Эта деваха, с которой я познакомился – она просто отпад, сечешь? Вот те крест святой, старик, я не вру! У нас уже все на мази, так что я бы предпочел…
– И слушать ничего не хочу, Майкл. Мы едем в Бруклин. Так сказал Темный, ясно? Он хочет тебя угостить, и он это сделает, – твердо сказал Лучик.
– Господи Иисусе, сейчас, наверное, уже четыре утра, и все рестораны давно…
– Хватит, Майкл. Все решено, повторять я не буду. Возьми у девочки телефон, позвонишь ей завтра.
Я понял, что спорить бесполезно, и, сгорая от стыда, вернулся к оставленной девушке.
– Слушай, скажи, пожалуйста, еще раз, как тебя зовут? – сказал я. – Разумеется, твое имя навсегда высечено на скрижалях моего сердца, но сейчас моя память почему-то не сообщается с сердечно-сосудистой системой.
– Рэчел, – сказала она.
– Вот что, Рэчел, мой босс… то есть мой куратор, университетский куратор, – вон он сидит, видишь? – решил пригласить нас сегодня на ужин, так что мне придется поехать с ним. Умоляю тебя, Рэчел, дай мне твой номер телефона, чтобы я мог позвонить тебе завтра, о'кей?
На лице Рэчел отразилось легкое разочарование; но телефон мне она все-таки дала, обиженно прикусив нижнюю губу. Это было уже чересчур, и я не выдержал. Наклонившись, я поцеловал ее, и она ответила. Наш поцелуй был влажным и сладостным и длился добрых полминуты.
– Ты правда никак не можешь зайти сегодня? – спросила она наконец.
– Мне очень жаль, но нет.
– Послезавтра я на десять дней уеду в Майами, так что не затягивай со звонком, – предупредила Рэчел.
– Ты шутишь?! – оскорбился я. – Конечно, я позвоню.
– Нет, правда…
– Обязательно. Мне ужасно досадно, что я так и не попробовал твоего чая, так что я позвоню. Клянусь!
С этими словами я чмокнул ее в щеку и спрятал бумажку с телефонным номером в карман куртки.
– Как ты доберешься до дома? – спросил я. – Все-таки уже поздно.
– Ничего страшного. Я живу буквально через улицу.
Она ушла, а я почувствовал, что мое сердце разбито, не говоря уже о том, что я остался без чая, заваренного по новому способу. Нет нужды говорить, что Рэчел я так и не позвонил. Утром следующего дня в мою жизнь вошла другая девушка, а еще через день Рэчел улетела в свое Майами (на всякий случай я все же позвонил ей, но ответа не было). Когда она вернулась, меня уже не было в Штатах. Когда же я наконец снова оказался в Нью-Йорке, мне не хотелось, чтобы она видела, во что я превратился.
Бруклинский ресторан на поверку оказался грязной итальянской забегаловкой, из окон которой открывался великолепный вид на обнажившееся с отливом побережье и заброшенный грузовой причал. Я не очень хорошо знаю Бруклин, но мне показалось, что наш ресторанчик располагался где-то невдалеке от Вильямсбурга и линии надземки. Еда была отвратительной, но мне посчастливилось избежать неприятностей – в отличие от Большого Боба, который заказал омара в каком-то подозрительном белом соусе и, очевидно в качестве расплаты за грех чревоугодия, блевал весь следующий день. Но это было в розовом будущем, а в настоящем он сидел рядом со мной и рассказывал историю своей жизни, причем врал так безбожно, как не осмелился бы врать даже Скотчи. Я же пребывал в расстроенных чувствах: главным образом из-за Рэчел, хотя для уныния у меня были и другие причины. Прошедший вечер не только оказался не слишком удачным, но и нанес мощный удар по моему представлению о себе как об обаятельном Ловком Плуте [12]. Сначала мне пришлось стрелять в беспомощного Лопату, потом меня вытащили из постели, едва я только успел заснуть, и потащили в город, где я подрался со Скотчи, а под конец меня лишили лейтенанта Наркис – женщины, которая, несомненно, обладала целым букетом как явных, так и скрытых достоинств.
В ресторане мы были единственными посетителями. Кроме нас присутствовали только один официант, повар и метрдотель по фамилии Куинн. Ни один из троих не напоминал итальянца ни лицом, ни акцентом. Улучив минутку, я закрыл глаза и снова закемарил. Большой Боб многословно и путано рассказывал Лучику о преимуществах систем центрального кондиционирования. Марли молча курил. Темный просто стоял у окна. И вдруг, к моему несказанному ужасу, он велел мне подойти.
Темный курил сигару. Мне показалось – он здорово захмелел. По крайней мере я надеялся, что он пьянее, чем я.
– Майкл, мальчик мой, иди сюда, – сказал он.
Я подошел.
– Мы ведь с тобой ни разу не разговаривали по-настоящему, не так ли?
Я покачал головой.
– Этим у нас занимается Лучик, – грустно сказал Темный.
– Да.
– Жаль. Честное слово – жаль. Мне всегда нравилось знакомиться с людьми, узнавать их. Например, я бы хотел лучше узнать всех, кто на меня работает, но, к несчастью, чем выше поднимаешься, тем меньше остается времени вникать в подробности. Приходится доверять подчиненным – больше как Рейган, чем как Картер. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Я не понимал, но на всякий случай кивнул, и Темный опустил руку мне на плечо. Он был ниже меня ростом, и мне пришлось ссутулиться, чтобы наши головы были примерно на одном уровне. Рука Темного показалась мне очень тяжелой.
– Короче говоря, Майкл, сегодня ты отлично поработал, так что можешь рассчитывать на премиальные. Этот чертов Лопата совсем обнаглел! Что он о себе воображает?! По-моему, он просто спятил, псих долбаный! Вот она, его благодарность. Другое дело ты, Майкл… Ты приехал из Ирландии, из самого Белфаста. Я дал тебе работу, и ты хорошо поработал. Не беда, что иногда приходится возить кого-то мордой по столу, а иногда – возить мебель, ха-ха! Нужно начинать с самого низа, с черной работы. Зарабатывать доверие. Не волнуйся, я знаю, как идут ваши дела. Лучик мне докладывает, он мне все докладывает.
– Я так и думал, – вставил я.
– Дело в том, Майкл, что ты мне нравишься. И ты, и Скотчи… И Энди мне тоже нравился. Он встречался с Бриджит, но он ей не пара, понимаешь? Совсем не пара. Не тот тип. Что ты собой представляешь, я знаю. Ты отличный парень, и ты настоящий ирландец, но слушай меня… Ты способный парень, Майкл, и ты можешь далеко пойти. И Скотчи, и Лучик – оба так говорили. В общем, я думаю – я тебя хорошо знаю. Ты молод, а молодые – они горячие, так уж устроен мир, и я это хорошо знаю, но неприятности мне не нужны. Чтоб никаких проблем, ясно? Я справедливый человек, по крайней мере мне хочется так думать, но никаких неприятностей я просто не потерплю. Я буду поступать с вами как сын царя Соломона. «Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами» [13]. Железный кулак – вот единственный способ. Вырезать раковую опухоль, если таковая имеется. Ты видел фильм с Джоном Уэйном, где он играет боксера?
– Кажется, нет, не видел…
– Очень хорошо, очень хорошо… Я еще не стал таким, но когда-нибудь стану. Тихая, спокойная жизнь… Рано или поздно начинает хотеться покоя. Хочется остепениться, зажить нормальной жизнью… Как я начинал – не важно. Важно, как все закончится. В этом все дело, Майкл! Строительство приносит втрое против того, что собирает Лучик. Ты понимаешь?
– Не совсем, – признался я.
Его рука сильнее надавила на мое плечо. Мне даже стало немного больно.
– Сколько тебе лет, Майкл?
– Мне? Девятнадцать. Но мне исполнится двадцать уже через…
– Так вот, Майкл, быть может, у вас, молодых, есть молодость, зато у меня есть терпение, – сказал Темный и ткнул в меня пальцем. – Я смогу продержаться дольше, чем все вы, чем любой из вас. Мистер Даффи и я – это у нас в крови, понимаешь? Ты, Боб, Скотчи, и ты Лучик – вы даже не представляете, что это такое. Для этого вы слишком молоды. Ум и хитрость не могут заменить мудрости и опыта. А чтобы набраться мудрости, нужно достаточно долго прожить, верно?
– Да. Наверное, да, – согласился я. Я был совершенно сбит с толку и к тому же начинал испытывать страх. Мне вдруг пришло в голову, что все это могло быть просто страшным розыгрышем. Что, если все было подстроено с самого начала? Что, если ребята привезли меня в этот бруклинский ресторан и притворились пьяными, чтобы дать Темному возможность разыграть свои карты? Вот сейчас он заорет что-то насчет того, что я, дескать, считаю его за идиота и что я, долбаная деревенщина, который только вчера сошел с парохода, собираюсь обмануть его, самого Темного Уайта. Тем временем Боб неслышно подойдет ко мне сзади, и в руке у него будет что-то вроде кастета…
Представив себе всю эту картину, я мигом протрезвел. Кажется, даже кровь отхлынула от моего лица. Я изо всех сил старался не дрожать, но у меня это получалась плохо. О господи! Неужели они нарочно напоили Скотчи, чтобы он за меня не вступился?
Я затравленно обернулся. Большой Боб действительноприближался ко мне сзади.
Тут меня охватила самая настоящая паника. Что происходит, в ужасе думал я. Почему?! Может быть, мне все-таки стоит попытаться спастись бегством или я уже безнадежно опоздал?
– Мне нужно в сортир, – проворчал Боб.
– И я с тобой, – весело отозвался Темный. – А потом, я думаю, мы все отправимся по домам. А то уже чертовски поздно…
Он ухмыльнулся и подмигнул мне.
– Что ни говори, у молодости есть свои преимущества, – добавил он. – Мне, например, уже не по силам не спать всю ночь.
– Вообще-то мне тоже… – начал я, но Темный уже не слушал.
– Эй, Марли, подъем! – гаркнул он через зал. – Мы уезжаем, так что иди заводи свой драндулет.
– О'кей, – отозвался Марли. (В моей повести это оказалась его первая и последняя реплика.)
Темный отправился в туалет, а я опустился за столик и перевел дух. Просто не передать, какое я испытывал облегчение. Теперь мне стало ясно, что Темный ничего особенного не замышлял и со мной не должно было случиться ничего плохого. Просто острый приступ паранойи, только и всего. Обычное дело.
И, чтобы промочить пересохшее горло, я отпил глоток вина из чьего-то стакана.
– Ты как, в порядке? – спросил Лучик.
– Я-то в порядке, а вот Темный, похоже, слегка окосел.
Лучик смерил меня внимательным взглядом.
– Я ничего не заметил, – сказал он холодно. Я, впрочем, давно понял, что Лучик никогда не критикует босса и никогда не сомневается в его словах и поступках. Это была слепая, нерассуждающая преданность. Лучик умел быть верным – этого у него не отнимешь. Ради Темного он, как когда-то Геббельс, мог бы отравить собственных детей, если бы они у него были. Я в этом отношении больше напоминал Штауфенберга [14], однако свои соображения я предпочитал держать при себе.
– Слушай, Лучик, как ты узнал номер того телефона-автомата? – спросил я просто для того, чтобы что-нибудь сказать.
– Это не важно, – ответил Лучик.
Я понял, что он хочет сохранить это в тайне. Он был умен, и мне это нравилось.
– Ты ведь учился в университете, да, Лучик?
– Да.
– В каком? Что ты изучал?
– В Нью-Йоркском, – ответил он. – Я специализировался на французском языке.
– Я тоже учил французский. В школе. Tu es une, salope… [15]Я сказал так одной гаитянке в «Си-тауне». Забавный случай – она не хотела возвращать мне деньги за… – Я замолчал. Произвести впечатление на Лучика мне не удалось, и я попробовал зайти с другой стороны. – Я это к тому, что ты человек умный, образованный. Почему ты связался с такими, как мы?
– Потому что я многим обязан Темному, – просто ответил Лучик.
– Ты хочешь сказать, что когда-то давно он спас тебе жизнь или что-то вроде того? Например, ты тонул в бассейне Христианской молодежной организации, а он тебя вытащил, и с тех пор ты хранишь ему верность. Или еще лучше – в школе ты был хилым, очкастым ботаником, а он защищал тебя от хулиганов…
Я старался говорить в шутливом тоне, но Лучик даже не улыбнулся.
– Ты мне поверишь, если я скажу, что что-то подобное имело место? – сказал он.
– Да, наверное, поверю… – пробормотал я несколько растерянно.
– Я хочу дать тебе один совет, Майкл. Не стоит недооценивать Темного или меня. Понял?
– Господи, Лучик, не сердись! Я же просто пошутил, – сказал я.
Лучик улыбнулся.
– Я тоже, – ответил он.
Чтобы сменить тему, мы заговорили о кино, и я сказал, что мне нравится Орсон Уэллс в «Третьем человеке», а Лучик сказал, что мне обязательно нужно взять в прокате «Леди из Шанхая».
Потом вернулись Темный и Большой Боб, который выглядел каким-то осунувшимся. Подойдя ко мне, Темный хлопнул меня по плечу. Не сильнее, чем обычно хлопнул, что после его непонятной речи я воспринял почти с облегчением. В следующую секунду Темный сжал мою шею в борцовском захвате и заставил молить о милосердии, но и это он проделал без злобы, почти не причиняя мне боли. Это тоже было в порядке вещей, однако внезапно охватившее меня ощущение острой Неприязни к боссу не проходило. Темный, несомненно, был немного «с приветом»; и я, наверное, не стал бы работать на него ни за какие деньги в мире, если бы большую часть времени кормило находилось не в его руках, а в крепких и надежных руках Лучика.
Подумав об этом, я посмотрел на Лучика, и он ответил взглядом, в котором, как мне показалось, читались понимание и сочувствие. Боб принялся барабанить по моей голове, все еще зажатой в «стальном захвате», и Темный рассмеялся.
– Ух какой бодх ран!Настоящий живой бодх ран! – выкрикивал Боб, пока босс не велел ему прекратить.
Потом он отпустил мою голову.
– Это слово произносится «боран», ты, невежественный кусок дерьма! – сказал я Бобу.
Лучик, всегда интересовавшийся новыми словами, тут же спросил меня, что оно означает, и я объяснил (бросив презрительный взгляд в сторону Боба), что «боран» – это не дикарский тамтам, а малый ирландский барабан.
Темный тем временем расплатился, оставив весьма скудные чаевые, и мы уже собирались уходить, когда босс внезапно вспомнил один анекдот. Надо сказать, что в большинстве случаев шутки Темного были сугубо практического свойства (например, он мог приказать Скотчи выбить из-под меня стул, и считал это очень забавным), однако порой он проявлял подлинное остроумие. Нет, я вовсе не хочу сказать, будто Темный был грубым или тупым; напротив, у меня сложилось впечатление, что зачастую он старался казаться проще и примитивнее, чем на самом деле.
– О'кей, парни, анекдот! Только пусть все сядут…
Мы сели, и Темный начал:
– Когда-то в одном старом монастыре в Голуэе была клетка с двумя попугаями. Целыми днями эти попугаи молились, клали поклоны и перебирали четки. Однажды в монастырь заехал какой-то епископ. Он увидел попугаев и, пораженный их набожностью, рассказал отцу настоятелю, что в близлежащем женском монастыре сложилась прямо противоположная ситуация. Там, сказал епископ, живут две попугаичьи самки, попавшие в монастырь прямо из борделя, который прикрыла полиция. Днями напролет эти птицы кричат одно и то же: «Трахни меня, трахни свою грязную курочку!», а бедные монахини вынуждены все это выслушивать. Тогда настоятель мужского монастыря предлагает перевезти попугаиц к нему, чтобы они брали пример с попугаев-праведников и перевоспитывались. Епископу очень понравилась эта идея, и вскоре обеих самок привозят в мужской монастырь и сажают рядом с самцами. Тут одна из них начинает кричать: «Трахни меня, трахни свою грязную курочку!» Тогда один попугай-самец говорит другому: «Можешь отложить четки, Шеймас, наши молитвы услышаны!»
Мы все рассмеялись. Лучик смеялся гораздо громче остальных, и смотреть на это было жутковато – уж вы мне поверьте. Мне, во всяком случае, снова пришел на ум доктор Геббельс.
Они высадили меня у моего дома на 123-й улице. Темный вышел из машины и пожал мне руку на прощание.
– Я ведь могу рассчитывать на тебя, правда, Майкл? – спросил он, буравя меня взглядом из-под полуприкрытых тяжелых век.
– Конечно, – ответил я не моргнув глазом. (Я чуть было не добавил: «сэр».)
Лучик тоже выбрался из салона. От выпитого и съеденного я отупел, голова моя отяжелела от усталости и сигаретного дыма, но он все равно хотел еще раз поздравить меня с хорошей работой.
Однако я его опередил.
– Знаешь, Лучик, а ведь Лопата ничего не сделал, – сказал я. – Во всяком случае, ничего такого…
Лучик кивнул. Не знаю, понял ли он, что я имею в виду, но объяснять что-либо сейчас мне не хотелось. Быть может, он знал это с самого начала, а быть может, это не имело значения.
Потом я поднялся по ступенькам парадного. Проверил, на месте ли бумажка с телефоном Рэчел (она была на месте). В воздухе пахло близким рассветом. Что за длинная, странная, ужасная ночь! Я толкнул дверь с выломанным замком. Вестибюль был полон пара из прохудившейся батареи. Обычное дело. Непонятно только, почему паровое отопление продолжало работать и летом. Зимой – да, но летом? Впрочем, я не стал ломать над этим голову и поскорее поднялся к себе, от души надеясь, что перевозбуждение и чрезмерная усталость не помешают мне заснуть.
Увы, моим надеждам не суждено было сбыться.
3. Лучшая часть Бронкса
На этом кинотема была закрыта, однако мы не испытывали нехватки в предметах для обсуждения. Некоторое время мы разговаривали о Белфасте, Иерусалиме и кибуце, где Рэчел работала в механической мастерской. Разумеется, мы не могли не сравнивать ситуацию в Израиле и в Северной Ирландии. Прибегнув к помощи здравого смысла и нескольких примитивных схем, наскоро набросанных на обороте салфетки, мы в пять минут решили обе проблемы, к полному удовлетворению всех заинтересованных сторон. Я заметил, что Рэчел не любит хвастаться своими связями, однако один раз она все же упомянула, что ее брат работает в аппарате Рабина. Я тоже не любил хвастаться знакомствами с «большими людьми», да и большинство имен, которые я мог бы упомянуть, хотя и гремели в Ирландии, были куда менее внушительными. «Бешеный пес» Джонни Макдафф, «Мясник» Клонферт, «Кровавый принц» Харлахан… Из предосторожности я предпочел не упоминать о своем знакомстве с этими выдающимися личностями. Вместо этого я пространно заговорил о прелестях студенческого житья. Когда я закрыл рот, чтобы перевести дух, Рэчел спросила, что я думаю об Основном своде знаний Колумбийского университета. Я понятия не имел, что это за штука, но сказал, что, по моему глубокому убеждению, он плохо сочетается с реалиями нашей динамично меняющейся эпохи, что, похоже, вполне удовлетворило Рэчел.
Так мы трепались довольно продолжительное время, и в конце концов она спросила, не хочу ли я зайти в ее комнату при университете. Жила она не в общежитии, и нам не нужно было пробираться туда тайком, однако, несмотря на это, предложение Рэчел звучало весьма заманчиво. Буквально на днях она приобрела новое приспособление для заваривания чая, представлявшее собой сетчатый металлический шарик, в который закладывалась заварка. Ячейки проволочной сетки были достаточно маленькими, чтобы в них застревали распаренные чайные листья, и вместе с тем достаточно большими, чтобы пропускать кипяток, благодаря чему обеспечивалось более высокое качество настоя… В какой-то момент я перестал прислушиваться к ее объяснениям, с головой утонув в ее глазах, которые, как я уже упоминал, были глубокими и пленительными.
– Интересно было бы взглянуть на твою фотографию в армейской форме, – подумал я, сам не заметив, что произнес это вслух. Рэчел сказала, что такого снимка у нее нет, но тут же спохватилась. Маленькое армейское фото было наклеено у нее в удостоверении личности. Смеясь, она показала мне удостоверение, и это решило дело. Я был готов отправиться к ней на квартиру, чтобы вместе исследовать чудесные свойства нового приспособления для заваривания чая. Но уже в следующую минуту я совершил страшную глупость, которая в конечном итоге и привела к смерти нашего водителя Дэвида Марли, погибшего от моей руки или, вернее, от моей заточки в снежный уэстчестерский сочельник. Та же глупость стоила жизни и всем, кто сидел сейчас за нашим столиком вместе с Марли. А ведь я всего-навсего сказал Рэчел, что должен предупредить своих товарищей о том, что я собираюсь исчезнуть.
Если бы я этого не сделал, все было бы по-другому. Я провел бы ночь с Рэчел, и того, что произошло на следующее утро, никогда бы не случилось. Не было бы поездки в Мексику, и никто бы не погиб. Да, если бы я промолчал, моя повесть была бы совсем другой – куда более веселой и оптимистичной.
– О'кей, – ответила Рэчел, не зная, что этим коротким словом она определила мою дальнейшую судьбу.
Я подошел к Лучику.
– Вот какое дело, дружище, – сказал я. – Я тут познакомился с одной девушкой… Короче говоря, мне нужно исчезнуть, если ты понимаешь, что я имею в виду…
– Нет, – ответил Лучик. – Темный хочет пригласить тебя в один бруклинский ресторан и как следует угостить. Мы отправимся туда, как только он вернется из сортира. Твои сегодняшние действия произвели на него… на всех нас очень сильное впечатление. Короче говоря, Темный хочет тебя отблагодарить. Лопату нужно было проучить, и ты отлично справился с этим делом… Сам понимаешь – искалечить или убить врага легко, а вот заиметь друга гораздо сложнее. А ты сегодня продемонстрировал настоящую верность и мужество.
– Послушай, Лучик, если ты не против… Эта деваха, с которой я познакомился – она просто отпад, сечешь? Вот те крест святой, старик, я не вру! У нас уже все на мази, так что я бы предпочел…
– И слушать ничего не хочу, Майкл. Мы едем в Бруклин. Так сказал Темный, ясно? Он хочет тебя угостить, и он это сделает, – твердо сказал Лучик.
– Господи Иисусе, сейчас, наверное, уже четыре утра, и все рестораны давно…
– Хватит, Майкл. Все решено, повторять я не буду. Возьми у девочки телефон, позвонишь ей завтра.
Я понял, что спорить бесполезно, и, сгорая от стыда, вернулся к оставленной девушке.
– Слушай, скажи, пожалуйста, еще раз, как тебя зовут? – сказал я. – Разумеется, твое имя навсегда высечено на скрижалях моего сердца, но сейчас моя память почему-то не сообщается с сердечно-сосудистой системой.
– Рэчел, – сказала она.
– Вот что, Рэчел, мой босс… то есть мой куратор, университетский куратор, – вон он сидит, видишь? – решил пригласить нас сегодня на ужин, так что мне придется поехать с ним. Умоляю тебя, Рэчел, дай мне твой номер телефона, чтобы я мог позвонить тебе завтра, о'кей?
На лице Рэчел отразилось легкое разочарование; но телефон мне она все-таки дала, обиженно прикусив нижнюю губу. Это было уже чересчур, и я не выдержал. Наклонившись, я поцеловал ее, и она ответила. Наш поцелуй был влажным и сладостным и длился добрых полминуты.
– Ты правда никак не можешь зайти сегодня? – спросила она наконец.
– Мне очень жаль, но нет.
– Послезавтра я на десять дней уеду в Майами, так что не затягивай со звонком, – предупредила Рэчел.
– Ты шутишь?! – оскорбился я. – Конечно, я позвоню.
– Нет, правда…
– Обязательно. Мне ужасно досадно, что я так и не попробовал твоего чая, так что я позвоню. Клянусь!
С этими словами я чмокнул ее в щеку и спрятал бумажку с телефонным номером в карман куртки.
– Как ты доберешься до дома? – спросил я. – Все-таки уже поздно.
– Ничего страшного. Я живу буквально через улицу.
Она ушла, а я почувствовал, что мое сердце разбито, не говоря уже о том, что я остался без чая, заваренного по новому способу. Нет нужды говорить, что Рэчел я так и не позвонил. Утром следующего дня в мою жизнь вошла другая девушка, а еще через день Рэчел улетела в свое Майами (на всякий случай я все же позвонил ей, но ответа не было). Когда она вернулась, меня уже не было в Штатах. Когда же я наконец снова оказался в Нью-Йорке, мне не хотелось, чтобы она видела, во что я превратился.
Бруклинский ресторан на поверку оказался грязной итальянской забегаловкой, из окон которой открывался великолепный вид на обнажившееся с отливом побережье и заброшенный грузовой причал. Я не очень хорошо знаю Бруклин, но мне показалось, что наш ресторанчик располагался где-то невдалеке от Вильямсбурга и линии надземки. Еда была отвратительной, но мне посчастливилось избежать неприятностей – в отличие от Большого Боба, который заказал омара в каком-то подозрительном белом соусе и, очевидно в качестве расплаты за грех чревоугодия, блевал весь следующий день. Но это было в розовом будущем, а в настоящем он сидел рядом со мной и рассказывал историю своей жизни, причем врал так безбожно, как не осмелился бы врать даже Скотчи. Я же пребывал в расстроенных чувствах: главным образом из-за Рэчел, хотя для уныния у меня были и другие причины. Прошедший вечер не только оказался не слишком удачным, но и нанес мощный удар по моему представлению о себе как об обаятельном Ловком Плуте [12]. Сначала мне пришлось стрелять в беспомощного Лопату, потом меня вытащили из постели, едва я только успел заснуть, и потащили в город, где я подрался со Скотчи, а под конец меня лишили лейтенанта Наркис – женщины, которая, несомненно, обладала целым букетом как явных, так и скрытых достоинств.
В ресторане мы были единственными посетителями. Кроме нас присутствовали только один официант, повар и метрдотель по фамилии Куинн. Ни один из троих не напоминал итальянца ни лицом, ни акцентом. Улучив минутку, я закрыл глаза и снова закемарил. Большой Боб многословно и путано рассказывал Лучику о преимуществах систем центрального кондиционирования. Марли молча курил. Темный просто стоял у окна. И вдруг, к моему несказанному ужасу, он велел мне подойти.
Темный курил сигару. Мне показалось – он здорово захмелел. По крайней мере я надеялся, что он пьянее, чем я.
– Майкл, мальчик мой, иди сюда, – сказал он.
Я подошел.
– Мы ведь с тобой ни разу не разговаривали по-настоящему, не так ли?
Я покачал головой.
– Этим у нас занимается Лучик, – грустно сказал Темный.
– Да.
– Жаль. Честное слово – жаль. Мне всегда нравилось знакомиться с людьми, узнавать их. Например, я бы хотел лучше узнать всех, кто на меня работает, но, к несчастью, чем выше поднимаешься, тем меньше остается времени вникать в подробности. Приходится доверять подчиненным – больше как Рейган, чем как Картер. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Я не понимал, но на всякий случай кивнул, и Темный опустил руку мне на плечо. Он был ниже меня ростом, и мне пришлось ссутулиться, чтобы наши головы были примерно на одном уровне. Рука Темного показалась мне очень тяжелой.
– Короче говоря, Майкл, сегодня ты отлично поработал, так что можешь рассчитывать на премиальные. Этот чертов Лопата совсем обнаглел! Что он о себе воображает?! По-моему, он просто спятил, псих долбаный! Вот она, его благодарность. Другое дело ты, Майкл… Ты приехал из Ирландии, из самого Белфаста. Я дал тебе работу, и ты хорошо поработал. Не беда, что иногда приходится возить кого-то мордой по столу, а иногда – возить мебель, ха-ха! Нужно начинать с самого низа, с черной работы. Зарабатывать доверие. Не волнуйся, я знаю, как идут ваши дела. Лучик мне докладывает, он мне все докладывает.
– Я так и думал, – вставил я.
– Дело в том, Майкл, что ты мне нравишься. И ты, и Скотчи… И Энди мне тоже нравился. Он встречался с Бриджит, но он ей не пара, понимаешь? Совсем не пара. Не тот тип. Что ты собой представляешь, я знаю. Ты отличный парень, и ты настоящий ирландец, но слушай меня… Ты способный парень, Майкл, и ты можешь далеко пойти. И Скотчи, и Лучик – оба так говорили. В общем, я думаю – я тебя хорошо знаю. Ты молод, а молодые – они горячие, так уж устроен мир, и я это хорошо знаю, но неприятности мне не нужны. Чтоб никаких проблем, ясно? Я справедливый человек, по крайней мере мне хочется так думать, но никаких неприятностей я просто не потерплю. Я буду поступать с вами как сын царя Соломона. «Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами» [13]. Железный кулак – вот единственный способ. Вырезать раковую опухоль, если таковая имеется. Ты видел фильм с Джоном Уэйном, где он играет боксера?
– Кажется, нет, не видел…
– Очень хорошо, очень хорошо… Я еще не стал таким, но когда-нибудь стану. Тихая, спокойная жизнь… Рано или поздно начинает хотеться покоя. Хочется остепениться, зажить нормальной жизнью… Как я начинал – не важно. Важно, как все закончится. В этом все дело, Майкл! Строительство приносит втрое против того, что собирает Лучик. Ты понимаешь?
– Не совсем, – признался я.
Его рука сильнее надавила на мое плечо. Мне даже стало немного больно.
– Сколько тебе лет, Майкл?
– Мне? Девятнадцать. Но мне исполнится двадцать уже через…
– Так вот, Майкл, быть может, у вас, молодых, есть молодость, зато у меня есть терпение, – сказал Темный и ткнул в меня пальцем. – Я смогу продержаться дольше, чем все вы, чем любой из вас. Мистер Даффи и я – это у нас в крови, понимаешь? Ты, Боб, Скотчи, и ты Лучик – вы даже не представляете, что это такое. Для этого вы слишком молоды. Ум и хитрость не могут заменить мудрости и опыта. А чтобы набраться мудрости, нужно достаточно долго прожить, верно?
– Да. Наверное, да, – согласился я. Я был совершенно сбит с толку и к тому же начинал испытывать страх. Мне вдруг пришло в голову, что все это могло быть просто страшным розыгрышем. Что, если все было подстроено с самого начала? Что, если ребята привезли меня в этот бруклинский ресторан и притворились пьяными, чтобы дать Темному возможность разыграть свои карты? Вот сейчас он заорет что-то насчет того, что я, дескать, считаю его за идиота и что я, долбаная деревенщина, который только вчера сошел с парохода, собираюсь обмануть его, самого Темного Уайта. Тем временем Боб неслышно подойдет ко мне сзади, и в руке у него будет что-то вроде кастета…
Представив себе всю эту картину, я мигом протрезвел. Кажется, даже кровь отхлынула от моего лица. Я изо всех сил старался не дрожать, но у меня это получалась плохо. О господи! Неужели они нарочно напоили Скотчи, чтобы он за меня не вступился?
Я затравленно обернулся. Большой Боб действительноприближался ко мне сзади.
Тут меня охватила самая настоящая паника. Что происходит, в ужасе думал я. Почему?! Может быть, мне все-таки стоит попытаться спастись бегством или я уже безнадежно опоздал?
– Мне нужно в сортир, – проворчал Боб.
– И я с тобой, – весело отозвался Темный. – А потом, я думаю, мы все отправимся по домам. А то уже чертовски поздно…
Он ухмыльнулся и подмигнул мне.
– Что ни говори, у молодости есть свои преимущества, – добавил он. – Мне, например, уже не по силам не спать всю ночь.
– Вообще-то мне тоже… – начал я, но Темный уже не слушал.
– Эй, Марли, подъем! – гаркнул он через зал. – Мы уезжаем, так что иди заводи свой драндулет.
– О'кей, – отозвался Марли. (В моей повести это оказалась его первая и последняя реплика.)
Темный отправился в туалет, а я опустился за столик и перевел дух. Просто не передать, какое я испытывал облегчение. Теперь мне стало ясно, что Темный ничего особенного не замышлял и со мной не должно было случиться ничего плохого. Просто острый приступ паранойи, только и всего. Обычное дело.
И, чтобы промочить пересохшее горло, я отпил глоток вина из чьего-то стакана.
– Ты как, в порядке? – спросил Лучик.
– Я-то в порядке, а вот Темный, похоже, слегка окосел.
Лучик смерил меня внимательным взглядом.
– Я ничего не заметил, – сказал он холодно. Я, впрочем, давно понял, что Лучик никогда не критикует босса и никогда не сомневается в его словах и поступках. Это была слепая, нерассуждающая преданность. Лучик умел быть верным – этого у него не отнимешь. Ради Темного он, как когда-то Геббельс, мог бы отравить собственных детей, если бы они у него были. Я в этом отношении больше напоминал Штауфенберга [14], однако свои соображения я предпочитал держать при себе.
– Слушай, Лучик, как ты узнал номер того телефона-автомата? – спросил я просто для того, чтобы что-нибудь сказать.
– Это не важно, – ответил Лучик.
Я понял, что он хочет сохранить это в тайне. Он был умен, и мне это нравилось.
– Ты ведь учился в университете, да, Лучик?
– Да.
– В каком? Что ты изучал?
– В Нью-Йоркском, – ответил он. – Я специализировался на французском языке.
– Я тоже учил французский. В школе. Tu es une, salope… [15]Я сказал так одной гаитянке в «Си-тауне». Забавный случай – она не хотела возвращать мне деньги за… – Я замолчал. Произвести впечатление на Лучика мне не удалось, и я попробовал зайти с другой стороны. – Я это к тому, что ты человек умный, образованный. Почему ты связался с такими, как мы?
– Потому что я многим обязан Темному, – просто ответил Лучик.
– Ты хочешь сказать, что когда-то давно он спас тебе жизнь или что-то вроде того? Например, ты тонул в бассейне Христианской молодежной организации, а он тебя вытащил, и с тех пор ты хранишь ему верность. Или еще лучше – в школе ты был хилым, очкастым ботаником, а он защищал тебя от хулиганов…
Я старался говорить в шутливом тоне, но Лучик даже не улыбнулся.
– Ты мне поверишь, если я скажу, что что-то подобное имело место? – сказал он.
– Да, наверное, поверю… – пробормотал я несколько растерянно.
– Я хочу дать тебе один совет, Майкл. Не стоит недооценивать Темного или меня. Понял?
– Господи, Лучик, не сердись! Я же просто пошутил, – сказал я.
Лучик улыбнулся.
– Я тоже, – ответил он.
Чтобы сменить тему, мы заговорили о кино, и я сказал, что мне нравится Орсон Уэллс в «Третьем человеке», а Лучик сказал, что мне обязательно нужно взять в прокате «Леди из Шанхая».
Потом вернулись Темный и Большой Боб, который выглядел каким-то осунувшимся. Подойдя ко мне, Темный хлопнул меня по плечу. Не сильнее, чем обычно хлопнул, что после его непонятной речи я воспринял почти с облегчением. В следующую секунду Темный сжал мою шею в борцовском захвате и заставил молить о милосердии, но и это он проделал без злобы, почти не причиняя мне боли. Это тоже было в порядке вещей, однако внезапно охватившее меня ощущение острой Неприязни к боссу не проходило. Темный, несомненно, был немного «с приветом»; и я, наверное, не стал бы работать на него ни за какие деньги в мире, если бы большую часть времени кормило находилось не в его руках, а в крепких и надежных руках Лучика.
Подумав об этом, я посмотрел на Лучика, и он ответил взглядом, в котором, как мне показалось, читались понимание и сочувствие. Боб принялся барабанить по моей голове, все еще зажатой в «стальном захвате», и Темный рассмеялся.
– Ух какой бодх ран!Настоящий живой бодх ран! – выкрикивал Боб, пока босс не велел ему прекратить.
Потом он отпустил мою голову.
– Это слово произносится «боран», ты, невежественный кусок дерьма! – сказал я Бобу.
Лучик, всегда интересовавшийся новыми словами, тут же спросил меня, что оно означает, и я объяснил (бросив презрительный взгляд в сторону Боба), что «боран» – это не дикарский тамтам, а малый ирландский барабан.
Темный тем временем расплатился, оставив весьма скудные чаевые, и мы уже собирались уходить, когда босс внезапно вспомнил один анекдот. Надо сказать, что в большинстве случаев шутки Темного были сугубо практического свойства (например, он мог приказать Скотчи выбить из-под меня стул, и считал это очень забавным), однако порой он проявлял подлинное остроумие. Нет, я вовсе не хочу сказать, будто Темный был грубым или тупым; напротив, у меня сложилось впечатление, что зачастую он старался казаться проще и примитивнее, чем на самом деле.
– О'кей, парни, анекдот! Только пусть все сядут…
Мы сели, и Темный начал:
– Когда-то в одном старом монастыре в Голуэе была клетка с двумя попугаями. Целыми днями эти попугаи молились, клали поклоны и перебирали четки. Однажды в монастырь заехал какой-то епископ. Он увидел попугаев и, пораженный их набожностью, рассказал отцу настоятелю, что в близлежащем женском монастыре сложилась прямо противоположная ситуация. Там, сказал епископ, живут две попугаичьи самки, попавшие в монастырь прямо из борделя, который прикрыла полиция. Днями напролет эти птицы кричат одно и то же: «Трахни меня, трахни свою грязную курочку!», а бедные монахини вынуждены все это выслушивать. Тогда настоятель мужского монастыря предлагает перевезти попугаиц к нему, чтобы они брали пример с попугаев-праведников и перевоспитывались. Епископу очень понравилась эта идея, и вскоре обеих самок привозят в мужской монастырь и сажают рядом с самцами. Тут одна из них начинает кричать: «Трахни меня, трахни свою грязную курочку!» Тогда один попугай-самец говорит другому: «Можешь отложить четки, Шеймас, наши молитвы услышаны!»
Мы все рассмеялись. Лучик смеялся гораздо громче остальных, и смотреть на это было жутковато – уж вы мне поверьте. Мне, во всяком случае, снова пришел на ум доктор Геббельс.
Они высадили меня у моего дома на 123-й улице. Темный вышел из машины и пожал мне руку на прощание.
– Я ведь могу рассчитывать на тебя, правда, Майкл? – спросил он, буравя меня взглядом из-под полуприкрытых тяжелых век.
– Конечно, – ответил я не моргнув глазом. (Я чуть было не добавил: «сэр».)
Лучик тоже выбрался из салона. От выпитого и съеденного я отупел, голова моя отяжелела от усталости и сигаретного дыма, но он все равно хотел еще раз поздравить меня с хорошей работой.
Однако я его опередил.
– Знаешь, Лучик, а ведь Лопата ничего не сделал, – сказал я. – Во всяком случае, ничего такого…
Лучик кивнул. Не знаю, понял ли он, что я имею в виду, но объяснять что-либо сейчас мне не хотелось. Быть может, он знал это с самого начала, а быть может, это не имело значения.
Потом я поднялся по ступенькам парадного. Проверил, на месте ли бумажка с телефоном Рэчел (она была на месте). В воздухе пахло близким рассветом. Что за длинная, странная, ужасная ночь! Я толкнул дверь с выломанным замком. Вестибюль был полон пара из прохудившейся батареи. Обычное дело. Непонятно только, почему паровое отопление продолжало работать и летом. Зимой – да, но летом? Впрочем, я не стал ломать над этим голову и поскорее поднялся к себе, от души надеясь, что перевозбуждение и чрезмерная усталость не помешают мне заснуть.
Увы, моим надеждам не суждено было сбыться.
3. Лучшая часть Бронкса
Тише, тише, слушай! Отключись от всех посторонних звуков и слушай невнятный голос. Слушай! Слышишь? Он изрекает истины, простые, как яблоки. Он поет на языке, который внятен и прост. Он поет тебе. Для тебя. Для тебя, хулигана, бабника и «быка», готового поставить синяк кому укажут. От тепла его дыхания туманится зеркало, и голос становится видимым. Он поднимается из сточных канав и канализационных люков и звучит тяжко, замогильно…
Я слышуего. Чувствую на коже его дыхание. Оно сырое, жуткое. Темный голос сплетает ложь и полуправду, полуправду и истину. Он звучит негромко, но все здание напряженно внимает ему, и вот уже камни стен и кроны лиственниц за окном шепотом повторяют каждое слово.
Ты преступник. Вор. Громила. Ты причиняешь боль людям. Ты ничто, просто тень. Глупец. Мерзкое ничтожество.
Обвинения и упреки… Это звучит мир вокруг тебя. Уйди. Исчезни. Пожалуйста, исчезни… Сгинь.
Но мир никуда не исчезает. И он не знает покоя.
Мои глаза наполняются слезами, веки трепещут. Я просыпаюсь.
Спать невозможно. Я создаю звуковую завесу с помощью вентилятора, который на третьей скорости довольно успешно заглушает сирены, плач, крики, музыку, кошмары и – как ни мелодраматично это звучит – далекие выстрелы.
Уже почти рассвело. Я спал, самое большее, час.
Глухой стук у двери возвещает прибытие утренней «Таймс».
Господи. Эти ночные кошмары… Не такие, каких можно было бы ожидать, но все-таки кошмары.
Я отбрасываю хлопчатобумажную простыню, зеваю и иду за газетой. В прихожей я бросаю газету в таракана на стене. Достаю из морозилки рогалик и кладу в микроволновку. Это простое действие будит во мне какие-то смутные воспоминания – что-то насчет микроволновок… Кажется, Скотчи вчера что-то такое говорил. Но откуда? Постойте-постойте, вчерашний вечер!
Внезапно я испытываю непреодолимое желание сесть посреди кухни на пол.
И я сажусь.
Меня мутит.
Я один.
Нужно расслабиться. Успокоиться. Нужно глубже дышать. Дышать… Я хватаюсь за подоконник и кашляю так сильно, что в легких начинает саднить. Это продолжается почти минуту.
– Нужно бросить курить! – говорю я громко.
Микроволновка негромко звякает. Опираясь на подоконник, я встаю и ем рогалик. Полдюжины таких рогаликов стоят доллар, следовательно, один стоит около шестнадцати центов. Газету, как и кабельный канал, я по какой-то причине получаю бесплатно. Ее просто продолжают приносить и класть перед моей дверью.
Я завязываю пояс домашнего халата, варю себе кофе и выбираюсь на пожарную лестницу. В газете ничего интересного. Я просматриваю спортивный раздел. Для нью-йоркских бейсбольных команд сезон складывается не слишком удачно. Ведущий спортивный обозреватель пространно пишет о том, почему «Янки» не смогут выиграть национальный чемпионат, покуда командой владеет Джордж Стейнбреннер.
Встает солнце. Новый день вытесняет из моей головы воспоминания о вчерашнем. Я снова потягиваюсь, возвращаюсь в квартиру и решаю принять душ и побриться. В ванной я отвертываю краны, чтобы трубы успели прокашляться, а сам разглядываю себя в зеркало. Вчера я побывал в заварушке, так что внимательный осмотр мне не повредит. Мое лицо… неужели это лицо чудовища? Мои волосы успели выгореть на солнце и кажутся намного светлее, чем были в Ирландии; щетина на подбородке тоже имеет соломенный оттенок. Я продолжаю внимательно разглядывать себя. Кажется, синяков нет. У меня красивые зеленые глаза, темные брови и выразительная челюсть, которая в последнее время стала чуть более массивной, чем раньше, но это, пожалуй, хорошо, так как я всегда казался себе недостаточно солидным. Приятное, симметричное лицо, которое немного портит лишь сломанный нос, но в целом я произвожу впечатление порядочного человека, заслуживающего всяческого доверия. Если бы не проблемы с «гринкартой» [16], я бы, наверное, мог получить честную работу в честной фирме, за которую мне платили бы честными деньгами. Честное слово, я бы справился. Я не тупой.
Я слышуего. Чувствую на коже его дыхание. Оно сырое, жуткое. Темный голос сплетает ложь и полуправду, полуправду и истину. Он звучит негромко, но все здание напряженно внимает ему, и вот уже камни стен и кроны лиственниц за окном шепотом повторяют каждое слово.
Ты преступник. Вор. Громила. Ты причиняешь боль людям. Ты ничто, просто тень. Глупец. Мерзкое ничтожество.
Обвинения и упреки… Это звучит мир вокруг тебя. Уйди. Исчезни. Пожалуйста, исчезни… Сгинь.
Но мир никуда не исчезает. И он не знает покоя.
Мои глаза наполняются слезами, веки трепещут. Я просыпаюсь.
Спать невозможно. Я создаю звуковую завесу с помощью вентилятора, который на третьей скорости довольно успешно заглушает сирены, плач, крики, музыку, кошмары и – как ни мелодраматично это звучит – далекие выстрелы.
Уже почти рассвело. Я спал, самое большее, час.
Глухой стук у двери возвещает прибытие утренней «Таймс».
Господи. Эти ночные кошмары… Не такие, каких можно было бы ожидать, но все-таки кошмары.
Я отбрасываю хлопчатобумажную простыню, зеваю и иду за газетой. В прихожей я бросаю газету в таракана на стене. Достаю из морозилки рогалик и кладу в микроволновку. Это простое действие будит во мне какие-то смутные воспоминания – что-то насчет микроволновок… Кажется, Скотчи вчера что-то такое говорил. Но откуда? Постойте-постойте, вчерашний вечер!
Внезапно я испытываю непреодолимое желание сесть посреди кухни на пол.
И я сажусь.
Меня мутит.
Я один.
Нужно расслабиться. Успокоиться. Нужно глубже дышать. Дышать… Я хватаюсь за подоконник и кашляю так сильно, что в легких начинает саднить. Это продолжается почти минуту.
– Нужно бросить курить! – говорю я громко.
Микроволновка негромко звякает. Опираясь на подоконник, я встаю и ем рогалик. Полдюжины таких рогаликов стоят доллар, следовательно, один стоит около шестнадцати центов. Газету, как и кабельный канал, я по какой-то причине получаю бесплатно. Ее просто продолжают приносить и класть перед моей дверью.
Я завязываю пояс домашнего халата, варю себе кофе и выбираюсь на пожарную лестницу. В газете ничего интересного. Я просматриваю спортивный раздел. Для нью-йоркских бейсбольных команд сезон складывается не слишком удачно. Ведущий спортивный обозреватель пространно пишет о том, почему «Янки» не смогут выиграть национальный чемпионат, покуда командой владеет Джордж Стейнбреннер.
Встает солнце. Новый день вытесняет из моей головы воспоминания о вчерашнем. Я снова потягиваюсь, возвращаюсь в квартиру и решаю принять душ и побриться. В ванной я отвертываю краны, чтобы трубы успели прокашляться, а сам разглядываю себя в зеркало. Вчера я побывал в заварушке, так что внимательный осмотр мне не повредит. Мое лицо… неужели это лицо чудовища? Мои волосы успели выгореть на солнце и кажутся намного светлее, чем были в Ирландии; щетина на подбородке тоже имеет соломенный оттенок. Я продолжаю внимательно разглядывать себя. Кажется, синяков нет. У меня красивые зеленые глаза, темные брови и выразительная челюсть, которая в последнее время стала чуть более массивной, чем раньше, но это, пожалуй, хорошо, так как я всегда казался себе недостаточно солидным. Приятное, симметричное лицо, которое немного портит лишь сломанный нос, но в целом я произвожу впечатление порядочного человека, заслуживающего всяческого доверия. Если бы не проблемы с «гринкартой» [16], я бы, наверное, мог получить честную работу в честной фирме, за которую мне платили бы честными деньгами. Честное слово, я бы справился. Я не тупой.