Страница:
– Скучаешь?
Я покачал головой.
– Как тебе кажется, ты в форме?
Я кивнул.
Тогда он перешел прямо к делу, из предосторожности понизив голос до шепота:
– Вот что, Майкл, кое-кто начинает раскачивать лодку, и мне это не нравится. Они очень осторожны и каждый раз собираются в разных местах, но нам удалось узнать, что сегодня они будут в баре, который ты хорошо знаешь.
Мне не надо было объяснять, кто такие «они» и зачем они собираются. Мое время пришло.
– О'кей, – сказал я.
Рамон сам отвез меня. По дороге мы не разговаривали. Он курил сигару и слушал какую-то идиотскую доминиканскую музыку, доносившуюся из его автомобильной сидиолы. Высадив меня в десяти кварталах от «Четырех провинций», Рамон поинтересовался, не нужно ли мне что-нибудь. Я ответил, что все в порядке, и не торопясь двинулся к тому месту, где в прошлый раз караулил Бриджит, – к узкому проулку между двумя соседними домами, откуда неплохо просматривалась входная дверь.
Я ждал три часа, пока время не перевалило за полночь. «Ну давай же, Темный, давай!» – шептал я снова и снова, но Темный не появлялся.
В бар заходило и выходило довольно много людей, но никого из них я не знал. Правда, Рамон предупредил меня, что место встреч постоянно менялось, но я не понимал, как это может повлиять на постоянных посетителей «Четырех провинций». И все же мое терпение было вознаграждено: незадолго до закрытия я заметил пару знакомых, которые в мое время часто бывали в баре, а вскоре после этого в боковой двери возникла миссис Каллагэн с мусорной корзиной, но это было все. Я уже начал думать, что Рамоновы осведомители что-то напутали, когда в поле моего зрения появился долбаный вишист-коллаборационист-аболиционист Боб собственной персоной.
Я узнал его громоздкую тень еще до того, как он потихоньку выскользнул из боковой двери и зашагал прочь, слегка покачиваясь и что-то напевая. От нескольких часов неподвижного сидения у меня затекло все тело, но я все-таки поднялся и двинулся следом. Большой Боб шел по переулку рядом с «Четырьмя провинциями», направляясь к пустырю, который посетители бара часто использовали в качестве автомобильной стоянки.
Держа его в поле зрения, я перебежал пустырь и вытащил кольт. К счастью, Боб не замечал меня, хотя я так грохотал на бегу, что мог бы разбудить и мертвого. На углу Боб замедлил шаг, но когда я, прихрамывая от волнения больше обычного, добрался до переулка, он уже садился в красную «хонду-аккорд», собираясь отъехать. Я поднял пистолет и прицелился, но Боб был слишком далеко. В темноте, да еще с оружием, с которым я почти не был знаком, вряд ли можно было рассчитывать на точный выстрел, поэтому я поспешил на ближайшую улицу и махнул рукой первой же попавшейся машине. Это оказался кремовый «кадиллак», который притормозил у перекрестка, вероятно собираясь свернуть на ту же площадку у «Четырех провинций». Водитель либо вовсе меня не заметил, либо не обратил на меня внимания, поэтому я наддал и, подбежав как можно ближе, направил кольт на лобовое стекло.
– Эй, ты, мудак! – крикнул я.
За рулем «кадиллака» сидел лысый мужчина лет сорока, одетый в темный, как у адвоката, костюм. Как раз в этот момент он проделывал какие-то манипуляции с ремнем безопасности, одновременно пытаясь завершить поворот. Меня он снова не увидел и не услышал; «кадиллак» продолжал движение и едва не зацепил меня крылом.
Я стукнул рукояткой пистолета по стеклу водительской дверцы и тотчас снова направил кольт на толстяка.
– Вылезай из машины, не то я убью тебя, к чертовой матери! – сказал я с чистейшим белфастским акцентом.
Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь его внимание. Побледнев как смерть, мужчина резко затормозил и взглянул на меня. По-моему, он в буквальном смысле обделался с перепугу.
Я рывком распахнул дверцу.
– Вылезай, ублюдок! – гаркнул я.
От страха мужчина едва не плакал.
– Ремень заело, заело, отстегнуть не могу… – в панике забормотал он.
Я наклонился и нажал кнопку на ремне.
– Вылезай! – прорычал я, но водитель по-прежнему не двигался, поэтому мне пришлось ухватить его за лацканы и сильно дернуть.
Он вывалился из машины и распластался на асфальте.
Я приставил пистолет к его башке:
– Заявишь в полицию не раньше утра, понял, придурок? Иначе пришью тебя, твою жену и твою долбаную собаку! – сказал я и, не дожидаясь ответа, прыгнул за руль. Стекло пассажирской дверцы заслоняла громадная упаковка «Хаггис». Я вытолкнул ее наружу, врубил передачу и рванул с места. Красной «хонды», разумеется, уже нигде не было. О боже!
Я ехал по улице. Несмотря на поздний час, движение было оживленное, даже слишком. Машины Боба по-прежнему нигде не было видно, и я свернул в сторону Бродвея. На перекрестке я притормозил, теперь куда – налево или направо? Я решил ехать налево. Торопливо прибавив газу, я поехал быстро как только можно и вскоре заметил Боба на перекрестке у парка Ван-Кортленд. В кои-то веки повезло!
Сбросив скорость, я двинул вперед уже с большей осторожностью, но не слишком медленно, чтобы не привлечь к себе внимания. Большой Боб ехал на восток, но куда именно, я понятия не имел. Добравшись до побережья, Боб мог либо повернуть на юг, либо направиться через мост на Лонг-Айленд, либо вообще развернуться и отправляться назад в Манхэттен. Напрягая память, я пытался вспомнить, не говорил ли кто-нибудь при мне о том, где живет Боб. Увы, похоже, речь об этом вообще никогда не заходила.
Между тем Боб попытался проскочить светофор, готовый переключиться с желтого на красный, но в последний момент передумал и затормозил так резко, что мотор «хонды» заглох. Должно быть, он немного растерялся, так как дважды попытался запустить двигатель и оба раза неудачно. Кто-то засигналил ему сзади, и я увидел, что Боб расстегивает ремень безопасности, словно собираясь выйти и поговорить с нахалом по душам.
Я поймал себя на том, что как молитву шепчу слова:
– Оставайся в машине, Боб, не выходи. Оставайся в машине, дерьмоед проклятый, не то тебя арестуют!
К счастью, Большой Боб передумал и, оставив ремень безопасности в покое, с грехом пополам тронулся с места. Раз-другой он сворачивал на боковые улицы, но потом возвращался назад, и я спросил себя, уж не заподозрил ли он, что его кто-то преследует. Впрочем – нет, Боб никогда не был настолько хитер или осторожен. Скорее всего, он путался по пьяной лавочке.
В конце концов Боб свернул на шоссе, пролегавшее через Южный Бронкс, но в итоге мы оказались где-то в Квинсе. Здесь он притормозил у газетного ларька и купил пачку сигарет, банку кока-колы и номер «Пентхаус». Ларек располагался в довольно пустынном районе, и я уже готов был действовать, но, поразмыслив, понял, что для моего дела это место вряд ли подходит. Кроме того, перед тем, как начать сводить счеты, я собирался серьезно поговорить с этим амбалом. Словом, я не стал его трогать и дал спокойно сесть за руль. Боб двинулся дальше. По дороге он выпил коку и слегка протрезвел – во всяком случае, его манера езды заметно улучшилась.
Когда мы проехали мимо аэропорта «Ла Гуардиа» и стадиона «Ши», у меня появилась уверенность, что Большой Боб живет где-то на северном побережье Лонг-Айленда. Было уже совсем поздно, дороги опустели, и мне приходилось держаться от Боба на порядочном расстоянии, чтобы он не увидел в зеркальце мой громоздкий кремовый «кадиллак». Шоссе, по которому мы ехали, было ярко освещено, но машины мчались слишком быстро, и с непривычки я начал уставать, так как после возвращения из Мексики еще ни разу не садился за руль. К счастью, у «кэдди» была автоматическая коробка передач, и мне не приходилось нажимать на сцепление своим протезом, ремешки которого и так ослабли, когда я бежал через пустырь. Хорошо еще, что протез вообще не отстегнулся, потому что не хотелось бы изображать из себя Долговязого Джона Сильвера. Впрочем, мысленно я сделал заметку на память посетить доктора Хэверкемпа и спросить насчет уроков бега, о которых он упоминал.
Нью– Йоркский марафон и все такое…
Н– да.
В моей крови уже давно бушевал адреналин. Такое часто случается, когда просидишь в засаде несколько часов и вдруг увидишь цель. Кроме того, я слишком давно мечтал о встрече с Бобом и о таком вечере, как сегодня…
Между тем мы все больше углублялись на территорию острова. Серое асфальтовое полотно шоссе сменилось дорогой с желтоватым, цвета глины, покрытием, а четыре полосы превратились в две. Я опустил оконное стекло, и прохладный ночной ветер холодил мою разгоряченную кожу.
Осветительные мачты, грузовики, заправочные станции, городское зарево позади… Сквозь пелену смога видны звезды над головой. Сегодня они расположились особым образом, и мой путь направляют Сатурн, Венера и хитросплетение случайностей. Они ведут меня вперед, навстречу неизбежному. Наверное, это звезды решили, что сегодняшняя ночь должна стать ночью Боба, а не Темного. Последней ночью… И меня вдруг охватило уныние. Я почти не хотел, чтобы свершилось то, о чем я мечтал так долго. Ах, если бы только Боб мог ехать не останавливаясь, все дальше и дальше – через Нассау и Саффолк, до самого дальнего побережья Лонг-Айленда, где все еще сохранились картофельные поля и где стоял особняк Великого Гэтсби. Ах, если бы только нам перелететь через океан… да-да, через весь Атлантический океан. Тогда, как Элкок и Браун [60], мы приземлились бы где-нибудь под Клифденом. Там, в Голуэе, я знаю один замечательный паб; мы бы завалились туда, заказали большой кувшин настоящего ирландского пива, и я сказал бы Бобу: «Если ты думаешь, что в „Четырех провинциях“ подают приличный „Гиннесс“, то ты ошибаешься. А ведь полтора доллара за пинту дерут».
Посидим и отчалим. Налюбовавшись на тюленей и сорванные ветром лепестки роз, мы полетим через Большое Болото навстречу загадкам и тайнам долины Война и побываем в Ньюгрейндже на празднике зимнего солнцестояния, когда язычники просят солнце поскорей возвращаться из далеких краев. Потом мы спустимся к реке, старина Боб, к той самой реке, из которой пили короли Яков и Вильгельм, или поднимемся на вершину холма под названием Тара и станем глядеть на раскинувшиеся внизу поля. Оттуда мы полетим дальше, еще через одно болото, и попадем… даже не знаю, куда мы попадем. Может быть, в Камбрию или к озерам и долинам Йоркшира. Мы пролетим над морем, над нефтяными вышками с их горящими прожекторами, пролетим через Прибалтику и через русский Север и встретим где-нибудь рассвет на бескрайних просторах Восточной Сибири.
Боб, пожалуйста, поверь мне: настоящая боль – это не страдания тела, нет! Быть может, ты так думаешь, но это не так. Поверь тому, кто знает. Этаболь не имеет никакого отношения ни к мукам плоти, ни к мукам разума. Настоящая боль – это боль души.
Ты поймешь… Скоро.
Грузовики, машины…
Переполненные муравейники городов и поселков, луна, брызги горящих во мраке окон. Заправочная колонка. Американские девчонки в белых блузках и голубых джинсах. Заливай свой бак, Боб, и дальше, дальше… Только ради всего святого – не останавливайся! Только не останавливайся, если хоть немного дорожишь жизнью.
Я вижу его черную рубашку, его маленькие глазки, его руки, похожие на клешни скорпиона.
Amigo, despierta! [61]Я здесь. Близко.
Я иду.
Его жирная лапа ложится на рукоятку торгового автомата. Он опускает в прорезь ровно десять долларов и чертыхается, когда на табло высвечивается сумма: десть долларов и один цент. Побереги себя, Боб, тебе нужно следить за своим давлением. Ты должен учиться расслабляться, овладевать соответствующими техниками… Йога, тай-ши, медитация… Попробуй в течение часа читать «ом мани падме хум». «О, жемчужина в лотосе!» Может быть, хоть это тебе поможет. Посмотри на себя: ты так напряжен, взвинчен…
Боб поворачивается и глазеет на девушек. Говорит что-то. Одна из девушек смеется, но над ним или с ним? Кто знает… Боб выворачивает шею, растирает ее. Да, это стресс. А может, просто совесть, а? Может, в кои-то веки ты услышал, что говорит тебе Джимини [62]? Впрочем, что это я? Тебе пора. Спеши, Боб. Расплатись, и в путь. Забирай свои сладкие батончики и катись… Сигареты ты уже купил. Плати и уезжай. Садись в машину… Побыстрее. Ну же!
Amigo, despierta!Я близко.
Я иду…
Он вышел из магазинчика, качая головой и что-то бормоча. Сел за руль, повернул ключ зажигания, но мотор снова заглох. Он попытался заговорить с женщиной в черной «королле», но она не обратила на него внимания. Наконец Боб тронулся с места, и я потихоньку выехал из-под прикрытия автомойки.
Еще через четверть часа пути я увидел, что Боб включил сигнал поворота. Сначала он, потом я свернули с дороги, но куда? Место неизвестное, но, несомненно, обитаемое. Поселок или городок – улицы, большие, солидные дома. Где-то на побережье, но я понятия не имел, где именно. Куда завлек меня Боб? На шоссе, когда мы ехали, я заметил щит-указатель: какое-то место, связанное с именем Теодора Рузвельта, но это было раньше по шоссе. А здешний городок не пойми что, но тихий, аккуратный, красивый. Мне он понравился.
Боб тем временем миновал лавочки и магазины центральной площади и катил по обсаженной деревьями улице. К счастью, на деревьях совсем не осталось листвы, и я его отлично видел. Вот он остановился и запарковал машину у тротуара, вышел и двинулся по дорожке к дому – белому одноэтажному бунгало с небольшим палисадником, огороженным железным заборчиком. На крыльце бунгало лежала сморщенная тыква с вырезанной на ней мордой. Тыква? Значит, Хэллоуин уже был? Но когда?! Я не помнил. Каким-то образом я оказался вне времени. Может быть, и выборы уже закончились? И если да, то кто стал президентом? Я попытался восстановить в памяти хоть что-то, но недели сливались в одну, и каждый день был похож на вчерашний.
Я осторожно припарковал «кадиллак». Я вообще не очень хороший водитель, но парковка – мое самое слабое место, а мне не хотелось задеть чью-нибудь машину, чтобы все эти чертовы соседи высыпали на улицу гурьбой и начали интересоваться моими водительскими правами. Каким-то образом мне все же удалось втиснуть «кэдди» между двумя автомобилями. После этого я выбрался из салона и пересек улицу.
У дерева, росшего перед калиткой Боба, я остановился и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто из страдающих бессонницей не вышел подышать свежим воздухом или погулять с собакой. Но на улице никого не было.
Потом я посмотрел на дом.
Занавески были открыты, и я видел, как Боб вошел в гостиную и включил телевизор. Вот он снова куда-то вышел – вероятно, в кухню, чтобы достать из холодильника упаковку пива. Вернувшись в комнату, Боб сел в кресло, откупорил банку и начал переключать каналы. Неужели не отправится в душ? Нет. Судя по всему, Боб хотел немного прийти в себя после того, как проехал полгорода в нетрезвом состоянии. Сейчас выпьет банку-другую, передохнет и только после этого займется обычными делами: примет душ, достанет свой журнальчик с девочками и ляжет с сознанием честно исполненного долга. Еще бы! Ведь он крепко выпил, но все-таки сумел добраться до дома и не попасть в аварию. Впрочем, я был уверен, что Боб проделывает подобное не в первый раз и для него это не представляет серьезной проблемы.
Я увидел, как Боб допил банку и швырнул ее через голову в мусорную корзину, но не попал. Что-то я слишком замешкался… Я еще раз оглядел улицу и снова никого не увидел. Да, Боб, сегодня ты будешь единственной жертвой. Прости, старина. Выпей еще пива, приведи голову в порядок: трудно небось ворочать делами, имея в качестве помощников лишь нескольких новичков, у которых еще молоко на губах не обсохло. Ах ты бедняга! Особенно если учесть, что Рамон и его люди не дремлют. Бедняга Темный, бедняга Лучик, бедный старина Боб…
Я открыл калитку и прошел по дорожке. Небольшой палисадник перед домом выглядел неухоженным, запущенным, заросшим. В саду валялся мусор. Несколько мгновений я разглядывал тыкву, которая была вырезана умело и со знанием дела. Похоже, не Бобова работа, если, конечно, у него нет скрытых художественных способностей, о которых я ничего не знал.
Потом я открыл сетчатую дверь и немного постоял на крошечном крыльце. На полу валялись несколько писем, счет, предвыборный буклет и большой желтый конверт из налогового управления. Подобрав всю эту макулатуру, я бегло ее просмотрел и снова бросил на пол. Взявшись за ручку входной двери, я начал осторожно ее поворачивать, но она оказалась заперта. Черт! Оказывается, Боб был не настолько пьян, чтобы забыть запереть входную дверь. Что ж, очко в твою пользу, приятель. Хоть на это ты еще способен.
Я спустился с крыльца и пошел в обход дома. Вскоре я оказался на заднем дворе. Здесь было еще больше мусора, валялись старые покрышки, стояла бочка с цементом, облепленная засохшим раствором. Я попробовал отворить заднюю дверь, но и она была заперта, зато в кухонном окне я увидел приоткрытую форточку. Прижавшись лицом к стеклу, я заглянул внутрь, но все было спокойно. Тогда я привстал на цыпочки, просунул в форточку руку, повернул ручку большой створки и отворил окно. Дверь в кухню была закрыта, но в щели под ней виднелись голубоватые отсветы работающего в гостиной телевизора.
Я влез на подоконник, оперся на раковину и уже собирался спуститься на пол, когда услышал, что Боб встает. Вытащив кольт, я приготовился встретить его здесь, но он только задернул занавески в гостиной и снова сел. Передернув затвор, я загнал патрон в патронник, открыл кухонную дверь и двинулся в гостиную. Там горел свет, и я несколько секунд помедлил на пороге, чтобы дать глазам привыкнуть. Боб сидел ко мне спиной и смотрел по телевизору местную программу новостей.
– Эй, Боб! – негромко окликнул я его.
Он выронил жестянку с пивом и начал подниматься…
– Руки за голову, Боб, это я, Банко [63]! – сказал я.
Он поднял руки, но соль моей шутки явно до него не дошла.
– Что за… – проговорил Боб. Когда он обернулся, чтобы взглянуть на меня, его лицо было совершенно белым от ужаса, а руки непроизвольно опустились в умоляющем жесте.
– Руки на затылок, Боб, иначе я тебя убью.
Он снова поднял руки, и я жестом велел ему сесть в кресло, предварительно развернув его так, чтобы Боб сидел ко мне лицом. Сам я опустился на плетеный стул напротив. Дрожащие губы Боба растянулись в жалкой улыбке, и мне стало муторно, хотя я и помнил, кто передо мной.
– Господи, Майкл, я чертовски рад тебя видеть! Значит, Лучик в конце концов вытащил вас, как и обещал?! А зачем тебе пистолет, Майкл? Неужели ты думаешь – это я вас подставил? Нет, Майкл, это не я. Спроси Темного, спроси кого хочешь… О господи! Ведь ты же знаешь меня, Майкл!
Это его бессвязное бормотание подтвердило все мои подозрения. Ну и дурак же ты, братец!
Я кивнул.
– Послушай, Боб, скажи мне одну вещь… Мне важно знать, когда Лучик рассказал тебе об этом плане? – спросил я негромко и спокойно.
– О каком плане?
– Просто скажи, Боб: это было задумано давно, за несколько недель, или все решилось в последние дни перед нашим отъездом?
– Нет-нет, Майкл, ты неправильно понял! Я вас не подставлял. Это была самая обычная сделка, но что-то сорвалось, что-то пошло не так. Да ты и сам знаешь… Просто чертовы легавые что-то пронюхали, – выпалил Боб, обливаясь потом.
– Ты прав, Боб, я все знаю. Или почти все… Вот что, возьми-ка себе пивка и мне тоже брось баночку. Нет, не бросай, а кати… – сказал я, и мы оба засмеялись. Боб катнул в мою сторону жестянку с пивом и открыл одну для себя. Свое пиво я открывал левой рукой; в правой я держал пистолет, который по-прежнему смотрел Бобу в грудь. В банке оказался «Будвайзер». Я никогда его не любил, но он был таким холодным, что вкуса почти не чувствовалось.
Боб немного успокоился и даже откинулся на спинку кресла, но его лицо по-прежнему блестело от пота. В Бобе было чуть больше шести футов, а весил он, наверное, фунтов двести пятьдесят. Мне приходилось видеть людей и потолще, которые, попав в сходную ситуацию, держались вполне прилично, и на мгновение мне стало почти жаль старого знакомого.
– О'кей, Боб, мы промочили горло, а теперь выслушай меня… Только, пожалуйста, не надо вешать мне лапшу и говорить, будто Лучик не приказывал тебе заманить нас в ловушку. Глупо злить человека, который держит тебя на мушке, ты не находишь?
– Да, но…
– О'кей, я задам тебе всего несколько вопросов. Когда Лучик сказал тебе, что собирается послать нас в Мексику?
– Гхм, он… Он не…
– Хватит, Боб. Иначе я пришью тебя прямо сейчас.
– Да для меня самого это была такая же неожиданность, как и для вас. Может, и раньше что замышлялось, но я узнал это лишь за неделю.
Я кивнул. Итак, за неделю… Значит, мое свидание с Бриджит стало последней соломинкой – или недостающим звеном в цепи доказательств. Интересно, почему Темный не приказал просто пристрелить меня и сбросить в реку? Я этого не понимал и потому позволил себе ненадолго погрузиться в задумчивость. Правда, для Боба эти несколько секунд были, наверное, самой настоящей пыткой, но он был здоровенный бугай и вполне мог потерпеть. Ничего путного я, впрочем, так и не придумал. Единственный ответ, который пришел мне на ум, это что Темный избрал столь сложный путь только из-за Бриджит. Я хочу сказать, что Бриджит была умной девушкой; быть может, по виду и не скажешь, но на самом деле это было так. Если бы я просто исчез, она бы мигом смекнула, кто меня убил и за что, а это – как правильно предположил Темный – могло серьезно подпортить их романтические отношения. Другое дело, если вся, именно вся наша команда сгинет, сгниет в чертовой Мексике! Все будет похоже на несчастный случай, и Бриджит решит: «Эге, Темный не стал бы жертвовать всей командой только для того, чтобы убрать Майкла. Нет, он умный, он так не сделает. Думать так – это бред какой-то».
Я улыбнулся, но улыбка моя была печальной. Я был уверен, что угадал правильно. Несомненно, этот план придумал Лучик. Он все рассчитал. Он знал, что когда вся команда исчезнет, Бриджит, конечно, огорчится и будет тосковать по мне, но со временем она успокоится и все пойдет как надо. А подозрения и дурные предчувствия заставят ее впредь быть поаккуратнее с Темным и больше щадить его чувства.
Да, так оно и было. Я все понял, понял теперь уже до конца.
События развивались лавинообразно и по нарастающей, как во время самой настоящей катастрофы. Сначала кто-то – предположительно Лопата – делает из Энди отбивную. Скотчи не сомневается, что это именно Лопата, и мы всей командой устраиваем бедняге «шесть банок по-ирландски». Я настолько потрясен расправой (и своим успешным в ней участием), что прошу Бриджит о свидании. Она приходит ко мне, не удосуживаясь проверить, нет ли за ней хвоста, а между тем за ней по пятам следует мой новый знакомый Борис Карлофф. Он докладывает, что подозрения подтвердились, и Лучик начинает разрабатывать и осуществлять свой план. К несчастью для его вонючей совести, пока он просто проворачивает это дело, я спасаю его задницу во время перестрелки с Дермотом, но даже это не в силах поколебать Темного. Он по-настоящему крут, наш Темный. Если он что-то решил – то так и будет!
Что ж, план был превосходен, события следовали одно за другим точно по сценарию, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как выйти на сцену в последнем акте и сыграть свою роль до конца.
– Сколько вы им заплатили? – спросил я. – Сколько вы заплатили мексиканцам, чтобы они помогли избавиться от нас?
– Послушай, Майкл, ты все не так понял! Я…
– Сколько, Боб? – перебил я.
Он снова вытер покрытый испариной лоб и посмотрел на меня:
– В пакете было сто тысяч долларов. Я должен был взять двадцать тысяч и… – начал он, но я не дал ему договорить.
– Неужто я стою так дорого? Господи, да я должен быть польщен!
В гостиной у Боба было тепло, почти жарко. На подоконниках росли в горшках папоротники. Мне всегда нравились папоротники. Листья на их длинных, похожих на перья ветках располагаются в строгом порядке в соответствии с последовательностью Фибоначчи [64]. Привстав, я вытянул из-под себя лежавшую на сиденье стула подушку и свернул ее так туго, как только можно было свернуть ее одной рукой. Боб пристально следил за моими действиями; он даже слегка подался вперед, но на лице его был написан не страх, а скорее любопытство, словно я пытался сложить из подушки оригами или что-нибудь в этом роде. Возможно, он даже думал, что дела пошли на лад.
– Ну а как объяснил Лучик наше исчезновение? – спросил я.
Боб отпил глоток пива.
– Он ничего не говорил. Просто велел забыть о вашем существовании, и все, – ответил он.
– Господи, неужели тебе не было интересно? Ну просто ни капельки, Боб?
– Ты ведь сам должен понимать, Майкл: есть вещи, которых лучше совсем не знать.
– Да, я понимаю, – кивнул я.
Потом я приставил ствол пистолета к свернутой подушке, и Боб поглядел на меня с куда большим беспокойством.
– Слышь, Майкл, ты же не хо…
Я выстрелил ему в грудь. Потом поднялся, подошел поближе и выстрелил еще раз – в голову. Первый выстрел был смертельным, но я не хотел рисковать. Даже с подушкой грохот вышел ужасный, но я надеялся – соседи решат, что это пальнул неисправный глушитель или разорвалась петарда. Кстати, празднуют ли американцы Ночь Гая Фокса [65]или нет? Я не помнил.
Я покачал головой.
– Как тебе кажется, ты в форме?
Я кивнул.
Тогда он перешел прямо к делу, из предосторожности понизив голос до шепота:
– Вот что, Майкл, кое-кто начинает раскачивать лодку, и мне это не нравится. Они очень осторожны и каждый раз собираются в разных местах, но нам удалось узнать, что сегодня они будут в баре, который ты хорошо знаешь.
Мне не надо было объяснять, кто такие «они» и зачем они собираются. Мое время пришло.
– О'кей, – сказал я.
Рамон сам отвез меня. По дороге мы не разговаривали. Он курил сигару и слушал какую-то идиотскую доминиканскую музыку, доносившуюся из его автомобильной сидиолы. Высадив меня в десяти кварталах от «Четырех провинций», Рамон поинтересовался, не нужно ли мне что-нибудь. Я ответил, что все в порядке, и не торопясь двинулся к тому месту, где в прошлый раз караулил Бриджит, – к узкому проулку между двумя соседними домами, откуда неплохо просматривалась входная дверь.
Я ждал три часа, пока время не перевалило за полночь. «Ну давай же, Темный, давай!» – шептал я снова и снова, но Темный не появлялся.
В бар заходило и выходило довольно много людей, но никого из них я не знал. Правда, Рамон предупредил меня, что место встреч постоянно менялось, но я не понимал, как это может повлиять на постоянных посетителей «Четырех провинций». И все же мое терпение было вознаграждено: незадолго до закрытия я заметил пару знакомых, которые в мое время часто бывали в баре, а вскоре после этого в боковой двери возникла миссис Каллагэн с мусорной корзиной, но это было все. Я уже начал думать, что Рамоновы осведомители что-то напутали, когда в поле моего зрения появился долбаный вишист-коллаборационист-аболиционист Боб собственной персоной.
Я узнал его громоздкую тень еще до того, как он потихоньку выскользнул из боковой двери и зашагал прочь, слегка покачиваясь и что-то напевая. От нескольких часов неподвижного сидения у меня затекло все тело, но я все-таки поднялся и двинулся следом. Большой Боб шел по переулку рядом с «Четырьмя провинциями», направляясь к пустырю, который посетители бара часто использовали в качестве автомобильной стоянки.
Держа его в поле зрения, я перебежал пустырь и вытащил кольт. К счастью, Боб не замечал меня, хотя я так грохотал на бегу, что мог бы разбудить и мертвого. На углу Боб замедлил шаг, но когда я, прихрамывая от волнения больше обычного, добрался до переулка, он уже садился в красную «хонду-аккорд», собираясь отъехать. Я поднял пистолет и прицелился, но Боб был слишком далеко. В темноте, да еще с оружием, с которым я почти не был знаком, вряд ли можно было рассчитывать на точный выстрел, поэтому я поспешил на ближайшую улицу и махнул рукой первой же попавшейся машине. Это оказался кремовый «кадиллак», который притормозил у перекрестка, вероятно собираясь свернуть на ту же площадку у «Четырех провинций». Водитель либо вовсе меня не заметил, либо не обратил на меня внимания, поэтому я наддал и, подбежав как можно ближе, направил кольт на лобовое стекло.
– Эй, ты, мудак! – крикнул я.
За рулем «кадиллака» сидел лысый мужчина лет сорока, одетый в темный, как у адвоката, костюм. Как раз в этот момент он проделывал какие-то манипуляции с ремнем безопасности, одновременно пытаясь завершить поворот. Меня он снова не увидел и не услышал; «кадиллак» продолжал движение и едва не зацепил меня крылом.
Я стукнул рукояткой пистолета по стеклу водительской дверцы и тотчас снова направил кольт на толстяка.
– Вылезай из машины, не то я убью тебя, к чертовой матери! – сказал я с чистейшим белфастским акцентом.
Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь его внимание. Побледнев как смерть, мужчина резко затормозил и взглянул на меня. По-моему, он в буквальном смысле обделался с перепугу.
Я рывком распахнул дверцу.
– Вылезай, ублюдок! – гаркнул я.
От страха мужчина едва не плакал.
– Ремень заело, заело, отстегнуть не могу… – в панике забормотал он.
Я наклонился и нажал кнопку на ремне.
– Вылезай! – прорычал я, но водитель по-прежнему не двигался, поэтому мне пришлось ухватить его за лацканы и сильно дернуть.
Он вывалился из машины и распластался на асфальте.
Я приставил пистолет к его башке:
– Заявишь в полицию не раньше утра, понял, придурок? Иначе пришью тебя, твою жену и твою долбаную собаку! – сказал я и, не дожидаясь ответа, прыгнул за руль. Стекло пассажирской дверцы заслоняла громадная упаковка «Хаггис». Я вытолкнул ее наружу, врубил передачу и рванул с места. Красной «хонды», разумеется, уже нигде не было. О боже!
Я ехал по улице. Несмотря на поздний час, движение было оживленное, даже слишком. Машины Боба по-прежнему нигде не было видно, и я свернул в сторону Бродвея. На перекрестке я притормозил, теперь куда – налево или направо? Я решил ехать налево. Торопливо прибавив газу, я поехал быстро как только можно и вскоре заметил Боба на перекрестке у парка Ван-Кортленд. В кои-то веки повезло!
Сбросив скорость, я двинул вперед уже с большей осторожностью, но не слишком медленно, чтобы не привлечь к себе внимания. Большой Боб ехал на восток, но куда именно, я понятия не имел. Добравшись до побережья, Боб мог либо повернуть на юг, либо направиться через мост на Лонг-Айленд, либо вообще развернуться и отправляться назад в Манхэттен. Напрягая память, я пытался вспомнить, не говорил ли кто-нибудь при мне о том, где живет Боб. Увы, похоже, речь об этом вообще никогда не заходила.
Между тем Боб попытался проскочить светофор, готовый переключиться с желтого на красный, но в последний момент передумал и затормозил так резко, что мотор «хонды» заглох. Должно быть, он немного растерялся, так как дважды попытался запустить двигатель и оба раза неудачно. Кто-то засигналил ему сзади, и я увидел, что Боб расстегивает ремень безопасности, словно собираясь выйти и поговорить с нахалом по душам.
Я поймал себя на том, что как молитву шепчу слова:
– Оставайся в машине, Боб, не выходи. Оставайся в машине, дерьмоед проклятый, не то тебя арестуют!
К счастью, Большой Боб передумал и, оставив ремень безопасности в покое, с грехом пополам тронулся с места. Раз-другой он сворачивал на боковые улицы, но потом возвращался назад, и я спросил себя, уж не заподозрил ли он, что его кто-то преследует. Впрочем – нет, Боб никогда не был настолько хитер или осторожен. Скорее всего, он путался по пьяной лавочке.
В конце концов Боб свернул на шоссе, пролегавшее через Южный Бронкс, но в итоге мы оказались где-то в Квинсе. Здесь он притормозил у газетного ларька и купил пачку сигарет, банку кока-колы и номер «Пентхаус». Ларек располагался в довольно пустынном районе, и я уже готов был действовать, но, поразмыслив, понял, что для моего дела это место вряд ли подходит. Кроме того, перед тем, как начать сводить счеты, я собирался серьезно поговорить с этим амбалом. Словом, я не стал его трогать и дал спокойно сесть за руль. Боб двинулся дальше. По дороге он выпил коку и слегка протрезвел – во всяком случае, его манера езды заметно улучшилась.
Когда мы проехали мимо аэропорта «Ла Гуардиа» и стадиона «Ши», у меня появилась уверенность, что Большой Боб живет где-то на северном побережье Лонг-Айленда. Было уже совсем поздно, дороги опустели, и мне приходилось держаться от Боба на порядочном расстоянии, чтобы он не увидел в зеркальце мой громоздкий кремовый «кадиллак». Шоссе, по которому мы ехали, было ярко освещено, но машины мчались слишком быстро, и с непривычки я начал уставать, так как после возвращения из Мексики еще ни разу не садился за руль. К счастью, у «кэдди» была автоматическая коробка передач, и мне не приходилось нажимать на сцепление своим протезом, ремешки которого и так ослабли, когда я бежал через пустырь. Хорошо еще, что протез вообще не отстегнулся, потому что не хотелось бы изображать из себя Долговязого Джона Сильвера. Впрочем, мысленно я сделал заметку на память посетить доктора Хэверкемпа и спросить насчет уроков бега, о которых он упоминал.
Нью– Йоркский марафон и все такое…
Н– да.
В моей крови уже давно бушевал адреналин. Такое часто случается, когда просидишь в засаде несколько часов и вдруг увидишь цель. Кроме того, я слишком давно мечтал о встрече с Бобом и о таком вечере, как сегодня…
Между тем мы все больше углублялись на территорию острова. Серое асфальтовое полотно шоссе сменилось дорогой с желтоватым, цвета глины, покрытием, а четыре полосы превратились в две. Я опустил оконное стекло, и прохладный ночной ветер холодил мою разгоряченную кожу.
Осветительные мачты, грузовики, заправочные станции, городское зарево позади… Сквозь пелену смога видны звезды над головой. Сегодня они расположились особым образом, и мой путь направляют Сатурн, Венера и хитросплетение случайностей. Они ведут меня вперед, навстречу неизбежному. Наверное, это звезды решили, что сегодняшняя ночь должна стать ночью Боба, а не Темного. Последней ночью… И меня вдруг охватило уныние. Я почти не хотел, чтобы свершилось то, о чем я мечтал так долго. Ах, если бы только Боб мог ехать не останавливаясь, все дальше и дальше – через Нассау и Саффолк, до самого дальнего побережья Лонг-Айленда, где все еще сохранились картофельные поля и где стоял особняк Великого Гэтсби. Ах, если бы только нам перелететь через океан… да-да, через весь Атлантический океан. Тогда, как Элкок и Браун [60], мы приземлились бы где-нибудь под Клифденом. Там, в Голуэе, я знаю один замечательный паб; мы бы завалились туда, заказали большой кувшин настоящего ирландского пива, и я сказал бы Бобу: «Если ты думаешь, что в „Четырех провинциях“ подают приличный „Гиннесс“, то ты ошибаешься. А ведь полтора доллара за пинту дерут».
Посидим и отчалим. Налюбовавшись на тюленей и сорванные ветром лепестки роз, мы полетим через Большое Болото навстречу загадкам и тайнам долины Война и побываем в Ньюгрейндже на празднике зимнего солнцестояния, когда язычники просят солнце поскорей возвращаться из далеких краев. Потом мы спустимся к реке, старина Боб, к той самой реке, из которой пили короли Яков и Вильгельм, или поднимемся на вершину холма под названием Тара и станем глядеть на раскинувшиеся внизу поля. Оттуда мы полетим дальше, еще через одно болото, и попадем… даже не знаю, куда мы попадем. Может быть, в Камбрию или к озерам и долинам Йоркшира. Мы пролетим над морем, над нефтяными вышками с их горящими прожекторами, пролетим через Прибалтику и через русский Север и встретим где-нибудь рассвет на бескрайних просторах Восточной Сибири.
Боб, пожалуйста, поверь мне: настоящая боль – это не страдания тела, нет! Быть может, ты так думаешь, но это не так. Поверь тому, кто знает. Этаболь не имеет никакого отношения ни к мукам плоти, ни к мукам разума. Настоящая боль – это боль души.
Ты поймешь… Скоро.
Грузовики, машины…
Переполненные муравейники городов и поселков, луна, брызги горящих во мраке окон. Заправочная колонка. Американские девчонки в белых блузках и голубых джинсах. Заливай свой бак, Боб, и дальше, дальше… Только ради всего святого – не останавливайся! Только не останавливайся, если хоть немного дорожишь жизнью.
Я вижу его черную рубашку, его маленькие глазки, его руки, похожие на клешни скорпиона.
Amigo, despierta! [61]Я здесь. Близко.
Я иду.
Его жирная лапа ложится на рукоятку торгового автомата. Он опускает в прорезь ровно десять долларов и чертыхается, когда на табло высвечивается сумма: десть долларов и один цент. Побереги себя, Боб, тебе нужно следить за своим давлением. Ты должен учиться расслабляться, овладевать соответствующими техниками… Йога, тай-ши, медитация… Попробуй в течение часа читать «ом мани падме хум». «О, жемчужина в лотосе!» Может быть, хоть это тебе поможет. Посмотри на себя: ты так напряжен, взвинчен…
Боб поворачивается и глазеет на девушек. Говорит что-то. Одна из девушек смеется, но над ним или с ним? Кто знает… Боб выворачивает шею, растирает ее. Да, это стресс. А может, просто совесть, а? Может, в кои-то веки ты услышал, что говорит тебе Джимини [62]? Впрочем, что это я? Тебе пора. Спеши, Боб. Расплатись, и в путь. Забирай свои сладкие батончики и катись… Сигареты ты уже купил. Плати и уезжай. Садись в машину… Побыстрее. Ну же!
Amigo, despierta!Я близко.
Я иду…
Он вышел из магазинчика, качая головой и что-то бормоча. Сел за руль, повернул ключ зажигания, но мотор снова заглох. Он попытался заговорить с женщиной в черной «королле», но она не обратила на него внимания. Наконец Боб тронулся с места, и я потихоньку выехал из-под прикрытия автомойки.
Еще через четверть часа пути я увидел, что Боб включил сигнал поворота. Сначала он, потом я свернули с дороги, но куда? Место неизвестное, но, несомненно, обитаемое. Поселок или городок – улицы, большие, солидные дома. Где-то на побережье, но я понятия не имел, где именно. Куда завлек меня Боб? На шоссе, когда мы ехали, я заметил щит-указатель: какое-то место, связанное с именем Теодора Рузвельта, но это было раньше по шоссе. А здешний городок не пойми что, но тихий, аккуратный, красивый. Мне он понравился.
Боб тем временем миновал лавочки и магазины центральной площади и катил по обсаженной деревьями улице. К счастью, на деревьях совсем не осталось листвы, и я его отлично видел. Вот он остановился и запарковал машину у тротуара, вышел и двинулся по дорожке к дому – белому одноэтажному бунгало с небольшим палисадником, огороженным железным заборчиком. На крыльце бунгало лежала сморщенная тыква с вырезанной на ней мордой. Тыква? Значит, Хэллоуин уже был? Но когда?! Я не помнил. Каким-то образом я оказался вне времени. Может быть, и выборы уже закончились? И если да, то кто стал президентом? Я попытался восстановить в памяти хоть что-то, но недели сливались в одну, и каждый день был похож на вчерашний.
Я осторожно припарковал «кадиллак». Я вообще не очень хороший водитель, но парковка – мое самое слабое место, а мне не хотелось задеть чью-нибудь машину, чтобы все эти чертовы соседи высыпали на улицу гурьбой и начали интересоваться моими водительскими правами. Каким-то образом мне все же удалось втиснуть «кэдди» между двумя автомобилями. После этого я выбрался из салона и пересек улицу.
У дерева, росшего перед калиткой Боба, я остановился и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто из страдающих бессонницей не вышел подышать свежим воздухом или погулять с собакой. Но на улице никого не было.
Потом я посмотрел на дом.
Занавески были открыты, и я видел, как Боб вошел в гостиную и включил телевизор. Вот он снова куда-то вышел – вероятно, в кухню, чтобы достать из холодильника упаковку пива. Вернувшись в комнату, Боб сел в кресло, откупорил банку и начал переключать каналы. Неужели не отправится в душ? Нет. Судя по всему, Боб хотел немного прийти в себя после того, как проехал полгорода в нетрезвом состоянии. Сейчас выпьет банку-другую, передохнет и только после этого займется обычными делами: примет душ, достанет свой журнальчик с девочками и ляжет с сознанием честно исполненного долга. Еще бы! Ведь он крепко выпил, но все-таки сумел добраться до дома и не попасть в аварию. Впрочем, я был уверен, что Боб проделывает подобное не в первый раз и для него это не представляет серьезной проблемы.
Я увидел, как Боб допил банку и швырнул ее через голову в мусорную корзину, но не попал. Что-то я слишком замешкался… Я еще раз оглядел улицу и снова никого не увидел. Да, Боб, сегодня ты будешь единственной жертвой. Прости, старина. Выпей еще пива, приведи голову в порядок: трудно небось ворочать делами, имея в качестве помощников лишь нескольких новичков, у которых еще молоко на губах не обсохло. Ах ты бедняга! Особенно если учесть, что Рамон и его люди не дремлют. Бедняга Темный, бедняга Лучик, бедный старина Боб…
Я открыл калитку и прошел по дорожке. Небольшой палисадник перед домом выглядел неухоженным, запущенным, заросшим. В саду валялся мусор. Несколько мгновений я разглядывал тыкву, которая была вырезана умело и со знанием дела. Похоже, не Бобова работа, если, конечно, у него нет скрытых художественных способностей, о которых я ничего не знал.
Потом я открыл сетчатую дверь и немного постоял на крошечном крыльце. На полу валялись несколько писем, счет, предвыборный буклет и большой желтый конверт из налогового управления. Подобрав всю эту макулатуру, я бегло ее просмотрел и снова бросил на пол. Взявшись за ручку входной двери, я начал осторожно ее поворачивать, но она оказалась заперта. Черт! Оказывается, Боб был не настолько пьян, чтобы забыть запереть входную дверь. Что ж, очко в твою пользу, приятель. Хоть на это ты еще способен.
Я спустился с крыльца и пошел в обход дома. Вскоре я оказался на заднем дворе. Здесь было еще больше мусора, валялись старые покрышки, стояла бочка с цементом, облепленная засохшим раствором. Я попробовал отворить заднюю дверь, но и она была заперта, зато в кухонном окне я увидел приоткрытую форточку. Прижавшись лицом к стеклу, я заглянул внутрь, но все было спокойно. Тогда я привстал на цыпочки, просунул в форточку руку, повернул ручку большой створки и отворил окно. Дверь в кухню была закрыта, но в щели под ней виднелись голубоватые отсветы работающего в гостиной телевизора.
Я влез на подоконник, оперся на раковину и уже собирался спуститься на пол, когда услышал, что Боб встает. Вытащив кольт, я приготовился встретить его здесь, но он только задернул занавески в гостиной и снова сел. Передернув затвор, я загнал патрон в патронник, открыл кухонную дверь и двинулся в гостиную. Там горел свет, и я несколько секунд помедлил на пороге, чтобы дать глазам привыкнуть. Боб сидел ко мне спиной и смотрел по телевизору местную программу новостей.
– Эй, Боб! – негромко окликнул я его.
Он выронил жестянку с пивом и начал подниматься…
– Руки за голову, Боб, это я, Банко [63]! – сказал я.
Он поднял руки, но соль моей шутки явно до него не дошла.
– Что за… – проговорил Боб. Когда он обернулся, чтобы взглянуть на меня, его лицо было совершенно белым от ужаса, а руки непроизвольно опустились в умоляющем жесте.
– Руки на затылок, Боб, иначе я тебя убью.
Он снова поднял руки, и я жестом велел ему сесть в кресло, предварительно развернув его так, чтобы Боб сидел ко мне лицом. Сам я опустился на плетеный стул напротив. Дрожащие губы Боба растянулись в жалкой улыбке, и мне стало муторно, хотя я и помнил, кто передо мной.
– Господи, Майкл, я чертовски рад тебя видеть! Значит, Лучик в конце концов вытащил вас, как и обещал?! А зачем тебе пистолет, Майкл? Неужели ты думаешь – это я вас подставил? Нет, Майкл, это не я. Спроси Темного, спроси кого хочешь… О господи! Ведь ты же знаешь меня, Майкл!
Это его бессвязное бормотание подтвердило все мои подозрения. Ну и дурак же ты, братец!
Я кивнул.
– Послушай, Боб, скажи мне одну вещь… Мне важно знать, когда Лучик рассказал тебе об этом плане? – спросил я негромко и спокойно.
– О каком плане?
– Просто скажи, Боб: это было задумано давно, за несколько недель, или все решилось в последние дни перед нашим отъездом?
– Нет-нет, Майкл, ты неправильно понял! Я вас не подставлял. Это была самая обычная сделка, но что-то сорвалось, что-то пошло не так. Да ты и сам знаешь… Просто чертовы легавые что-то пронюхали, – выпалил Боб, обливаясь потом.
– Ты прав, Боб, я все знаю. Или почти все… Вот что, возьми-ка себе пивка и мне тоже брось баночку. Нет, не бросай, а кати… – сказал я, и мы оба засмеялись. Боб катнул в мою сторону жестянку с пивом и открыл одну для себя. Свое пиво я открывал левой рукой; в правой я держал пистолет, который по-прежнему смотрел Бобу в грудь. В банке оказался «Будвайзер». Я никогда его не любил, но он был таким холодным, что вкуса почти не чувствовалось.
Боб немного успокоился и даже откинулся на спинку кресла, но его лицо по-прежнему блестело от пота. В Бобе было чуть больше шести футов, а весил он, наверное, фунтов двести пятьдесят. Мне приходилось видеть людей и потолще, которые, попав в сходную ситуацию, держались вполне прилично, и на мгновение мне стало почти жаль старого знакомого.
– О'кей, Боб, мы промочили горло, а теперь выслушай меня… Только, пожалуйста, не надо вешать мне лапшу и говорить, будто Лучик не приказывал тебе заманить нас в ловушку. Глупо злить человека, который держит тебя на мушке, ты не находишь?
– Да, но…
– О'кей, я задам тебе всего несколько вопросов. Когда Лучик сказал тебе, что собирается послать нас в Мексику?
– Гхм, он… Он не…
– Хватит, Боб. Иначе я пришью тебя прямо сейчас.
– Да для меня самого это была такая же неожиданность, как и для вас. Может, и раньше что замышлялось, но я узнал это лишь за неделю.
Я кивнул. Итак, за неделю… Значит, мое свидание с Бриджит стало последней соломинкой – или недостающим звеном в цепи доказательств. Интересно, почему Темный не приказал просто пристрелить меня и сбросить в реку? Я этого не понимал и потому позволил себе ненадолго погрузиться в задумчивость. Правда, для Боба эти несколько секунд были, наверное, самой настоящей пыткой, но он был здоровенный бугай и вполне мог потерпеть. Ничего путного я, впрочем, так и не придумал. Единственный ответ, который пришел мне на ум, это что Темный избрал столь сложный путь только из-за Бриджит. Я хочу сказать, что Бриджит была умной девушкой; быть может, по виду и не скажешь, но на самом деле это было так. Если бы я просто исчез, она бы мигом смекнула, кто меня убил и за что, а это – как правильно предположил Темный – могло серьезно подпортить их романтические отношения. Другое дело, если вся, именно вся наша команда сгинет, сгниет в чертовой Мексике! Все будет похоже на несчастный случай, и Бриджит решит: «Эге, Темный не стал бы жертвовать всей командой только для того, чтобы убрать Майкла. Нет, он умный, он так не сделает. Думать так – это бред какой-то».
Я улыбнулся, но улыбка моя была печальной. Я был уверен, что угадал правильно. Несомненно, этот план придумал Лучик. Он все рассчитал. Он знал, что когда вся команда исчезнет, Бриджит, конечно, огорчится и будет тосковать по мне, но со временем она успокоится и все пойдет как надо. А подозрения и дурные предчувствия заставят ее впредь быть поаккуратнее с Темным и больше щадить его чувства.
Да, так оно и было. Я все понял, понял теперь уже до конца.
События развивались лавинообразно и по нарастающей, как во время самой настоящей катастрофы. Сначала кто-то – предположительно Лопата – делает из Энди отбивную. Скотчи не сомневается, что это именно Лопата, и мы всей командой устраиваем бедняге «шесть банок по-ирландски». Я настолько потрясен расправой (и своим успешным в ней участием), что прошу Бриджит о свидании. Она приходит ко мне, не удосуживаясь проверить, нет ли за ней хвоста, а между тем за ней по пятам следует мой новый знакомый Борис Карлофф. Он докладывает, что подозрения подтвердились, и Лучик начинает разрабатывать и осуществлять свой план. К несчастью для его вонючей совести, пока он просто проворачивает это дело, я спасаю его задницу во время перестрелки с Дермотом, но даже это не в силах поколебать Темного. Он по-настоящему крут, наш Темный. Если он что-то решил – то так и будет!
Что ж, план был превосходен, события следовали одно за другим точно по сценарию, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как выйти на сцену в последнем акте и сыграть свою роль до конца.
– Сколько вы им заплатили? – спросил я. – Сколько вы заплатили мексиканцам, чтобы они помогли избавиться от нас?
– Послушай, Майкл, ты все не так понял! Я…
– Сколько, Боб? – перебил я.
Он снова вытер покрытый испариной лоб и посмотрел на меня:
– В пакете было сто тысяч долларов. Я должен был взять двадцать тысяч и… – начал он, но я не дал ему договорить.
– Неужто я стою так дорого? Господи, да я должен быть польщен!
В гостиной у Боба было тепло, почти жарко. На подоконниках росли в горшках папоротники. Мне всегда нравились папоротники. Листья на их длинных, похожих на перья ветках располагаются в строгом порядке в соответствии с последовательностью Фибоначчи [64]. Привстав, я вытянул из-под себя лежавшую на сиденье стула подушку и свернул ее так туго, как только можно было свернуть ее одной рукой. Боб пристально следил за моими действиями; он даже слегка подался вперед, но на лице его был написан не страх, а скорее любопытство, словно я пытался сложить из подушки оригами или что-нибудь в этом роде. Возможно, он даже думал, что дела пошли на лад.
– Ну а как объяснил Лучик наше исчезновение? – спросил я.
Боб отпил глоток пива.
– Он ничего не говорил. Просто велел забыть о вашем существовании, и все, – ответил он.
– Господи, неужели тебе не было интересно? Ну просто ни капельки, Боб?
– Ты ведь сам должен понимать, Майкл: есть вещи, которых лучше совсем не знать.
– Да, я понимаю, – кивнул я.
Потом я приставил ствол пистолета к свернутой подушке, и Боб поглядел на меня с куда большим беспокойством.
– Слышь, Майкл, ты же не хо…
Я выстрелил ему в грудь. Потом поднялся, подошел поближе и выстрелил еще раз – в голову. Первый выстрел был смертельным, но я не хотел рисковать. Даже с подушкой грохот вышел ужасный, но я надеялся – соседи решат, что это пальнул неисправный глушитель или разорвалась петарда. Кстати, празднуют ли американцы Ночь Гая Фокса [65]или нет? Я не помнил.