Страница:
– Что? Кто? – спросила Анна.
– Твоя дочь.
Что теперь делать? Она совершенно не хотела разговаривать с Поппи, но еще меньше хотела обсуждать причины своего нежелания с Гретой. Анна глубоко вздохнула.
– Алло.
– Это Поппи.
– Да. – Анна услышала потрескивание и слабое эхо, характерные для междугородных звонков. – Так плохо слышно, словно ты звонишь с Юпитера.
– Ближе. Я на Аляске.
– О! – только и ответила Анна.
Грета сидела на диване и смотрела какой-то эпический военный фильм, взятый напрокат. Но Анна знала, что подруга только притворялась, что поглощена происходящим на экране: настоящая драма разворачивалась на другом конце дивана. В спальне была беспроводная трубка, но прежде, чем Анна смогла попросить дочь подождать, пока она перейдет к другому телефону, Поппи быстро заговорила:
– Полагаю, поскольку ты так и не ответила на звонок, ты не хочешь, чтобы мы приехали. Я звоню просто, чтобы уточнить.
– Нет, – сказала Анна, – не совсем так. Я еще не решила. Что именно ты хотела? – Грета посмотрела на нее, вопросительно подняв брови. – То есть, что конкретно ты хотела обсудить?
– Я не хотела бы говорить об этом по телефону. Я надеялась, ты согласишься на наш приезд. Хотя бы ненадолго.
На другом конце провода Анна услышала детский голосок. Ее внучка.
– Тебе нужны деньги? – На Поппи был оформлен доверительный фонд: деньги, размещенные Хью на управляемом депоненте. Поппи к ним никогда не прикасалась.
– Нет, все немного сложнее.
Анна замолчала, слушая, как дочь дышит в трубку, глянула на телевизор, где показывали панораму сражения: солдаты выглядели крошечными, этаким слаженным зоопарком микробов.
– Хорошо.
– То есть мы можем приехать?
Анна проклинала себя за то, что не взяла трубку в спальне. Там можно было настоять, по крайней мере, чтобы Поппи сначала все объяснила, и Анна могла бы дать волю своей злости. Это был не тот гость, которому можно сказать «Добро пожаловать». Есть вещи, которые нельзя простить.
– Мама?
– Когда?
– Две недели? Через две недели?
– Хорошо. Вы успеете доехать из Аляски за две недели?
– О да, – сказала Поппи. – Мы поторопимся. Я позвоню, когда мы будем близко, ладно?
Анна согласилась и повесила трубку. Мужчины на экране были, судя по виду, гладиаторами. «Вот так вот». Грета посмотрела на нее:
– Все в порядке?
– Нет, не в порядке. Поппи собирается приехать в гости.
– Это плохо?
Анна покачала головой:
– Не в этом дело. Что-то случилось. Я это чувствую. – Она налила стакан воды – голова была легкой и немного кружилась, по телу прокатилась волна холодной адреналиновой дрожи.
Еще в детстве Анна ощущала какое-то знание, умение предвидеть. Оно проявлялось так же, как сейчас, с точно таким же ощущением колотящегося сердца и горящих ушей, дрожащих коленок и зудящей кожи головы. Но у нее были разумные родители и набожные бабушка с дедушкой, и она выбросила все это из головы, ее смущали знания, полученные не посредством одного из пяти чувств. Анна давным-давно научилась подавлять в себе это умение. Хотя иногда ее интуиция каким-то образом прорывалась: например, когда пятилетняя Поппи пошла на вечеринку у бассейна к соседям и Анна через две стены услышала, как дочь позвала ее. В любом случае, ей показалось, что она слышала голос Поппи, несмотря на жужжание телевизора – в эти дни он ни на секунду не утихал – и шум проезжающих машин. Перед ее мысленным взором на секунду возник образ дочери, лежащей в воде лицом вниз.
Прибежав к соседям, Анна увидела группу детей, сидящих за столом на лужайке в пятидесяти футах от бассейна. Они смотрели кукольное представление, которое разыгрывал странный человек – на лбу у него был нарисован черный крест. Присмотревшись, Анна поняла, что он разыгрывает библейские истории. У кукловода было две куклы: безголовый Иоанн Креститель на одной руке и агрессивный ветхозаветный Бог с бородавчатым лицом и редкими волосами – на другой. Среди перепачканных шоколадом детей, увлеченно смотревших представление, Поппи не было. Анна бросилась к бассейну, где ее дочь была уже почти без сознания. Она не знала, откуда пришло знание того, что Поппи в опасности, важно было лишь то, что оно пришло. Анна всегда настороженно относилась к Миллерам, с их верой в то, что Христос – это просто огромная нянька, которая никогда не допустит, чтобы что-нибудь плохое случилось с ее драгоценным стадом.
– Анна! – окликнула Грета, и Анна вздрогнула, возвращаясь к реальности.
– У Поппи все в порядке? Анна пожала плечами:
– Увидим.
Она отпила глоток вина:
– Она хочет приехать в гости. – О!
Анна скосила взгляд в сторону телевизора:
– О чем фильм?
– И это все? Все что я услышу? «Увидим»?
– Я не знаю, что сказать. Мы с дочерью никогда не были подругами. Вопреки тому, во что заставляют нас верить кино и книги, материнская любовь не слепа. Не бывает отношений без оговорок. – Она потянулась за бутылкой вина, стоявшей на столике.
– Но она же твоя дочь.
– Ну да. Дочь, совершившая непростительный поступок.
– Анна, это твой ребенок. Не может быть ничего, что нельзя простить.
Анна спокойно посмотрела на подругу. Ей очень хотелось сказать: «Откуда ты это можешь знать? Ведь своих детей у тебя нет». Но вместо этого сказала:
– Я думаю, может. Нельзя простить невыполненное обещание, данное умирающему отцу. Отцу, который обожал ее и звал до самого последнего вздоха. Нельзя простить того, кто причинил такую боль. Хью так ее ждал! Его глаза, этот взгляд, полный надежды, который появлялся каждый раз, когда звонил телефон. Непростительно было просто не прилететь.
Грета сжала ее руку:
– Я надеюсь, ты справишься. Утром Анна проснулась от запаха жареного бекона и голоса Греты, которая разговаривала по телефону в гостиной. Подруга провела ночь на диване. Часы показывали восемь тридцать. Анна сознательно пропустила репетицию, назначенную на девять. Бессонница снова поймала ее в свою ловушку, и играть сейчас Рахманинова было так же невозможно, как бежать марафон. Анна потянулась и закуталась в одеяло. По голосу Греты она поняла, что та говорила со своим мужем. Анна стала думать о Поппи: что же могло случиться такого важного, что дочь хотела проехать тысячи миль, чтобы повидаться с ней? Надвигалось что-то ужасное, она была уверена в этом.
Вошла Грета с двумя кружками кофе в руках. Анна села:
I – Ну, чего хорошего скажешь? – Я только что разговаривала с Майком. – Где он? – Сейчас дома. – Грета присела на край кровати. Анна отпила кофе, ничего не сказав больше. Выражение лица Греты было мягким, и Анна поняла, что о чем-то они с Майком договорились. И тут Анну пронзило знание: Грета скоро станет матерью, а потом ее сердце будет разбито так, как никто сейчас и представить себе не мог. Перед мысленным взором Анны появилась Грета, одетая в широкое платье. Ее волосы были заплетены в две косы. Грета подняла руки и дернула себя за косы, которые тут же превратились в двух детей. Девочек. У Греты будет две дочери. Анна смотрела на подругу: нежная кожа, рассыпавшиеся волосы, мечтательные глаза. Она отдала бы все, чтобы получить хоть немножко великодушия Греты, ее желания верить в божественное в человеке. Анна включила Си-эн-эн, чтобы выкинуть из головы остатки сна и видений. Грета обернулась на звук телевизора:
– Я сделаю яичницу с колбасой и французские тосты.
– Я потолстею. Ты меня так кормишь, что я скоро превращусь в автобус.
– Как же! По правде говоря, я думаю, что ты слишком худая.
Анна пожала плечами:
– Ты не собираешься встретиться с Майком?
– Позже. Я сказала, что он может пригласить меня на ужин.
– Можешь вернуться ко мне, если все опять пойдет не так. Если не захочешь оставаться с ним. Ты же знаешь.
– Ты уверена?
– Считай этот дом местом своего отпуска. Личной землей чудес и приключений.
Грета собрала волосы в небрежный конский хвост:
– Иди поешь. Тебе придется съесть все, что я наготовила, – меня что-то мутит.
Анна смотрела новости. Нападения с целью грабежа, бомбежки и история женского монастыря на юге Франции, который был расформирован – она подумала, что лучше всего подойдет слово «распущен», – из-за недостатков новых послушниц. Прошлой ночью ей приснился сон, даже два. Первый был про внучку. У девочки совсем не было кожи, то есть была – только черная и гнилая.
Анна взяла ее за руку и повела к себе домой. Но девочка не двинулась с места, а ее рука вдруг начала вытягиваться, как огромная змея. Анна шла, пытаясь тащить Флинн за собой. Та выглядела совсем не как ребенок, у нее было ужасное, злобное лицо. И Анна уходила все дальше и дальше, связывая людей липкими, как паутина, полупрозрачными руками своей внучки.
– Прошлой ночью я видела самый странный сон в жизни, – начала Анна, переключая телевизор на местный канал, чтобы узнать погоду. Наверное; все это приснилось ей оттого, что вечером она читала роман П. Д. Джеймс о вымирании человеческой расы. – Мне снилось, что я была последним человеком на Земле, и Бог разговаривал со мной, а я отказалась отвечать. Я в тот момент была чем-то очень занята.
Грета встала:
– Пойди и съешь свой гигантский завтрак.
– Ладно, уже иду.
Анна совсем без аппетита запихнула в себя еду. Она была так переполнена ужасом, что в ней не оставалось места ни на что другое.
Глава IV
– Твоя дочь.
Что теперь делать? Она совершенно не хотела разговаривать с Поппи, но еще меньше хотела обсуждать причины своего нежелания с Гретой. Анна глубоко вздохнула.
– Алло.
– Это Поппи.
– Да. – Анна услышала потрескивание и слабое эхо, характерные для междугородных звонков. – Так плохо слышно, словно ты звонишь с Юпитера.
– Ближе. Я на Аляске.
– О! – только и ответила Анна.
Грета сидела на диване и смотрела какой-то эпический военный фильм, взятый напрокат. Но Анна знала, что подруга только притворялась, что поглощена происходящим на экране: настоящая драма разворачивалась на другом конце дивана. В спальне была беспроводная трубка, но прежде, чем Анна смогла попросить дочь подождать, пока она перейдет к другому телефону, Поппи быстро заговорила:
– Полагаю, поскольку ты так и не ответила на звонок, ты не хочешь, чтобы мы приехали. Я звоню просто, чтобы уточнить.
– Нет, – сказала Анна, – не совсем так. Я еще не решила. Что именно ты хотела? – Грета посмотрела на нее, вопросительно подняв брови. – То есть, что конкретно ты хотела обсудить?
– Я не хотела бы говорить об этом по телефону. Я надеялась, ты согласишься на наш приезд. Хотя бы ненадолго.
На другом конце провода Анна услышала детский голосок. Ее внучка.
– Тебе нужны деньги? – На Поппи был оформлен доверительный фонд: деньги, размещенные Хью на управляемом депоненте. Поппи к ним никогда не прикасалась.
– Нет, все немного сложнее.
Анна замолчала, слушая, как дочь дышит в трубку, глянула на телевизор, где показывали панораму сражения: солдаты выглядели крошечными, этаким слаженным зоопарком микробов.
– Хорошо.
– То есть мы можем приехать?
Анна проклинала себя за то, что не взяла трубку в спальне. Там можно было настоять, по крайней мере, чтобы Поппи сначала все объяснила, и Анна могла бы дать волю своей злости. Это был не тот гость, которому можно сказать «Добро пожаловать». Есть вещи, которые нельзя простить.
– Мама?
– Когда?
– Две недели? Через две недели?
– Хорошо. Вы успеете доехать из Аляски за две недели?
– О да, – сказала Поппи. – Мы поторопимся. Я позвоню, когда мы будем близко, ладно?
Анна согласилась и повесила трубку. Мужчины на экране были, судя по виду, гладиаторами. «Вот так вот». Грета посмотрела на нее:
– Все в порядке?
– Нет, не в порядке. Поппи собирается приехать в гости.
– Это плохо?
Анна покачала головой:
– Не в этом дело. Что-то случилось. Я это чувствую. – Она налила стакан воды – голова была легкой и немного кружилась, по телу прокатилась волна холодной адреналиновой дрожи.
Еще в детстве Анна ощущала какое-то знание, умение предвидеть. Оно проявлялось так же, как сейчас, с точно таким же ощущением колотящегося сердца и горящих ушей, дрожащих коленок и зудящей кожи головы. Но у нее были разумные родители и набожные бабушка с дедушкой, и она выбросила все это из головы, ее смущали знания, полученные не посредством одного из пяти чувств. Анна давным-давно научилась подавлять в себе это умение. Хотя иногда ее интуиция каким-то образом прорывалась: например, когда пятилетняя Поппи пошла на вечеринку у бассейна к соседям и Анна через две стены услышала, как дочь позвала ее. В любом случае, ей показалось, что она слышала голос Поппи, несмотря на жужжание телевизора – в эти дни он ни на секунду не утихал – и шум проезжающих машин. Перед ее мысленным взором на секунду возник образ дочери, лежащей в воде лицом вниз.
Прибежав к соседям, Анна увидела группу детей, сидящих за столом на лужайке в пятидесяти футах от бассейна. Они смотрели кукольное представление, которое разыгрывал странный человек – на лбу у него был нарисован черный крест. Присмотревшись, Анна поняла, что он разыгрывает библейские истории. У кукловода было две куклы: безголовый Иоанн Креститель на одной руке и агрессивный ветхозаветный Бог с бородавчатым лицом и редкими волосами – на другой. Среди перепачканных шоколадом детей, увлеченно смотревших представление, Поппи не было. Анна бросилась к бассейну, где ее дочь была уже почти без сознания. Она не знала, откуда пришло знание того, что Поппи в опасности, важно было лишь то, что оно пришло. Анна всегда настороженно относилась к Миллерам, с их верой в то, что Христос – это просто огромная нянька, которая никогда не допустит, чтобы что-нибудь плохое случилось с ее драгоценным стадом.
– Анна! – окликнула Грета, и Анна вздрогнула, возвращаясь к реальности.
– У Поппи все в порядке? Анна пожала плечами:
– Увидим.
Она отпила глоток вина:
– Она хочет приехать в гости. – О!
Анна скосила взгляд в сторону телевизора:
– О чем фильм?
– И это все? Все что я услышу? «Увидим»?
– Я не знаю, что сказать. Мы с дочерью никогда не были подругами. Вопреки тому, во что заставляют нас верить кино и книги, материнская любовь не слепа. Не бывает отношений без оговорок. – Она потянулась за бутылкой вина, стоявшей на столике.
– Но она же твоя дочь.
– Ну да. Дочь, совершившая непростительный поступок.
– Анна, это твой ребенок. Не может быть ничего, что нельзя простить.
Анна спокойно посмотрела на подругу. Ей очень хотелось сказать: «Откуда ты это можешь знать? Ведь своих детей у тебя нет». Но вместо этого сказала:
– Я думаю, может. Нельзя простить невыполненное обещание, данное умирающему отцу. Отцу, который обожал ее и звал до самого последнего вздоха. Нельзя простить того, кто причинил такую боль. Хью так ее ждал! Его глаза, этот взгляд, полный надежды, который появлялся каждый раз, когда звонил телефон. Непростительно было просто не прилететь.
Грета сжала ее руку:
– Я надеюсь, ты справишься. Утром Анна проснулась от запаха жареного бекона и голоса Греты, которая разговаривала по телефону в гостиной. Подруга провела ночь на диване. Часы показывали восемь тридцать. Анна сознательно пропустила репетицию, назначенную на девять. Бессонница снова поймала ее в свою ловушку, и играть сейчас Рахманинова было так же невозможно, как бежать марафон. Анна потянулась и закуталась в одеяло. По голосу Греты она поняла, что та говорила со своим мужем. Анна стала думать о Поппи: что же могло случиться такого важного, что дочь хотела проехать тысячи миль, чтобы повидаться с ней? Надвигалось что-то ужасное, она была уверена в этом.
Вошла Грета с двумя кружками кофе в руках. Анна села:
I – Ну, чего хорошего скажешь? – Я только что разговаривала с Майком. – Где он? – Сейчас дома. – Грета присела на край кровати. Анна отпила кофе, ничего не сказав больше. Выражение лица Греты было мягким, и Анна поняла, что о чем-то они с Майком договорились. И тут Анну пронзило знание: Грета скоро станет матерью, а потом ее сердце будет разбито так, как никто сейчас и представить себе не мог. Перед мысленным взором Анны появилась Грета, одетая в широкое платье. Ее волосы были заплетены в две косы. Грета подняла руки и дернула себя за косы, которые тут же превратились в двух детей. Девочек. У Греты будет две дочери. Анна смотрела на подругу: нежная кожа, рассыпавшиеся волосы, мечтательные глаза. Она отдала бы все, чтобы получить хоть немножко великодушия Греты, ее желания верить в божественное в человеке. Анна включила Си-эн-эн, чтобы выкинуть из головы остатки сна и видений. Грета обернулась на звук телевизора:
– Я сделаю яичницу с колбасой и французские тосты.
– Я потолстею. Ты меня так кормишь, что я скоро превращусь в автобус.
– Как же! По правде говоря, я думаю, что ты слишком худая.
Анна пожала плечами:
– Ты не собираешься встретиться с Майком?
– Позже. Я сказала, что он может пригласить меня на ужин.
– Можешь вернуться ко мне, если все опять пойдет не так. Если не захочешь оставаться с ним. Ты же знаешь.
– Ты уверена?
– Считай этот дом местом своего отпуска. Личной землей чудес и приключений.
Грета собрала волосы в небрежный конский хвост:
– Иди поешь. Тебе придется съесть все, что я наготовила, – меня что-то мутит.
Анна смотрела новости. Нападения с целью грабежа, бомбежки и история женского монастыря на юге Франции, который был расформирован – она подумала, что лучше всего подойдет слово «распущен», – из-за недостатков новых послушниц. Прошлой ночью ей приснился сон, даже два. Первый был про внучку. У девочки совсем не было кожи, то есть была – только черная и гнилая.
Анна взяла ее за руку и повела к себе домой. Но девочка не двинулась с места, а ее рука вдруг начала вытягиваться, как огромная змея. Анна шла, пытаясь тащить Флинн за собой. Та выглядела совсем не как ребенок, у нее было ужасное, злобное лицо. И Анна уходила все дальше и дальше, связывая людей липкими, как паутина, полупрозрачными руками своей внучки.
– Прошлой ночью я видела самый странный сон в жизни, – начала Анна, переключая телевизор на местный канал, чтобы узнать погоду. Наверное; все это приснилось ей оттого, что вечером она читала роман П. Д. Джеймс о вымирании человеческой расы. – Мне снилось, что я была последним человеком на Земле, и Бог разговаривал со мной, а я отказалась отвечать. Я в тот момент была чем-то очень занята.
Грета встала:
– Пойди и съешь свой гигантский завтрак.
– Ладно, уже иду.
Анна совсем без аппетита запихнула в себя еду. Она была так переполнена ужасом, что в ней не оставалось места ни на что другое.
Глава IV
Пальто Стюарта
Джек и Стюарт, две Мерилин в толпе Монро, ехали на усыпанной розами платформе по Бекон-стрит к центру города. Перед ними шли «Лоси»[12], за ними маршировал школьный оркестр. Был парад в честь Дня независимости, и ОРДГЛ – Организация родителей и друзей геев и лесбиянок – спонсировала эту платформу. Было решено обратить внимание обычных граждан на то, что геи и лесбиянки ничем от них не отличаются, что они живут как все, работают и иногда даже занимают ответственные должности, что среди них есть и адвокаты, и банкиры, и учителя.
Участники парада оделись, как сексуальная богиня пятидесятых, несмотря на то, что именно от этого образа в ОРДГЛ пытались откреститься. Руководители организации хотели, чтобы все пришли на парад в своей обычной рабочей одежде, но эту идею никто не поддержал. Было даже высказано предложение, что стоит одеться в стиле «fags in drags, dykes on bikes».[13]
Президент бостонского филиала ОРДГЛ, женщина, чей сын два года назад умер от СПИДа, была разгневана, когда узнала об этой идее: «Вы способствуете поддержанию стереотипа! Получается, что все геи помешаны на моде и кинозвездах, а лесбиянки – мужеподобные бабы в кожаных жилетах». В итоге решили остановиться на образе Мерилин.
«Если нас поднимут на смех, – сказал кто-то на собрании, – это еще не значит, что над другими тоже не будут смеяться».
Мнения лесбиянок разделились – большинство, конечно же, согласились с мнением президента ОРДГЛ, но все же некоторые, услышав о Мерилин, решили одеться Джоном Кеннеди. Однако во время парада не обнаружилось ни одного Кеннеди, и все пятьдесят мужчин пели «С днем рождения, мистер президент», не обращаясь ни к кому конкретно.
– На этих сучек никогда нельзя положиться, – сказал Джек и поправил грудь, выскальзывавшую из бюстгальтера. В магазине множество полок были завалены бюстами различных форм, размеров и цветов. Джек даже посочувствовал женщинам, которые оказываются перед сложной проблемой выбора. Сам он около двух часов слонялся по магазину, выбрав в итоге пять пар третьего размера, две из которых предназначались Стюарту. Одна – светлая, повторяющая форму груди молодой девушки, круглая и высокая. Вторая – цвета легкого загара, которая могла бы принадлежать какой-нибудь пожилой любительнице «Нэшенал джиогрэфик», – полная и тугая, как кошелек, набитый четвертаками.
Для себя Джек купил груди более темного оттенка: яркий загар в стиле Роберта Митчема. На всякий случай он еще приобрел и парочку вызывающе розовых, на которые сначала не мог решиться.
Стюарт пришел в бешенство, когда увидел Джека с пакетом сисек.
– Ну и что? – сказал Джек. – А разве женщины их не так покупают? Средняя потребительница этих штучек должна перемерить сто пятьдесят пар, прежде чем найдет хорошо сидящие. Должно быть, это намного сложнее, чем купить подходящие джинсы или носки. Стюарт поджал губы:
– Это не носки, Джек, ты ведь не покупаешь сразу несколько пар про запас Он возвел к небу руки. – Сдаюсь. Я положу запасные рядом с вагинальным кремом, на случай, если приедет твоя сестра.
Джек вглядывался в толпу. Гектор сказал, что примет участие в параде, ну или, по крайней мере, точно придет на вечеринку, которая состоится в доме друга Джека – Крейга, на Бекон-Хилл. Со дня их первой ночи Джек виделся с Гектором еще несколько раз, но позже стал избегать встреч с юношей. Он начал испытывать к парню серьезные чувства, думал о нем на протяжении всего дня и даже в постели со Стюартом, что смущало даже больше, чем сама измена. Никогда еще Джек не мечтал ни об одном из других партнеров, когда был с любовником. А особенно со Стюартом.
Он посмотрел на Стюарта, который привалился на борт платформы, – его белый парик съехал набок, помада размазалась по щеке. Последнее время он выглядел грустным, и не удивительно: хотя Джек и был осторожен, встречаясь с Гектором, Стюарт наверняка о чем-то догадывался.
Джек подошел к нему:
– Ты выглядишь как Мерилин, когда она жила с Ди Маджо[14], дорогой.
Стюарт отвернулся:
– Я думаю, пора ехать домой, у меня отваливаются ноги. И я до конца жизни наслушался криков «Извращенец!» и «Гомик!».
Джек положил руки на грудь Стюарта и поцеловал его в губы, накрашенные помадой цвета зимней вишни:
– А как насчет этого? Мы же теперь лесбиянки?
Стюарт равнодушно улыбнулся. Когда он был в таком настроении, лучше было не шутить и оставить его в покое. Джек вздохнул, шлепнул Стюарта по полной заднице и присоединился к группе Мерилин на платформе. Мужчины, выстроившись вереницей, посылали воздушные поцелуи зрителям, по очереди вставая перед маленьким вентилятором, который вздымал их юбки вверх.
Джек внимательно изучал лица в толпе. Гектора не было, возможно, он просто не захотел показаться. Глупый, никчемный мальчишка. Кем он себя возомнил? Он становился все более самонадеянным – знал, как Джек к нему относился, и унижал его. И все более бесстыдно просил деньги, иногда приходил только за ними. Джек продолжал встречаться с Гектором в закутке за бакалейным магазинчиком, но никогда в заранее запланированное время. Кроме одного раза, Гектор всегда был на месте, когда бы Джек ни пришел.
– Пойдем к тебе, – предложил Джек в предпоследнюю встречу.
– Извини, дружище, не могу.
Джек поднял брови, но промолчал. Гектор никогда ничего о себе не рассказывал, и это выводило Джека из себя. На следующую ночь он дождался, пока Стюарт уснет, приоделся в стиле Роберта Митчема, сел в БМВ и подъехал к углу, где они с Гектором встречались. Там сбросил скорость и помахал рукой. Парень нерешительно подошел.
– Я хотел просто поздороваться. Раз уж проезжал мимо. – Джек с мстительным удовольствием отметил, как Гектор медленно посмотрел на машину. Его взгляд стал жадным и враждебным, особенно когда он понял, что на Джеке костюм от Армани и рубашка от Аскот Чанг. Чтобы убедиться, что мальчишка рассмотрел одежду, Джек включил свет в салоне, делая вид, что изучает карту, затем помахал и поехал.
Вот так! К Гектору он чувствует только физическое влечение и больше ничего. Это не любовь, любовь у них со Стюартом. Секс с Гектором был похож на обжигающий огонь и в то же время – на замораживающий лед.
Со Стюартом он чувствовал, словно он уютно устроился в куче листьев. Любовь Стюарта нежно окутывала его. Однако в последние две недели его влечение не было таким сильным, как обычно. Что-то шло не так, Джека преследовало нечто среднее между паникой и отчаянием, и об этом он неотвязно думал на протяжении последних дней. Его мучили чувства отчасти физические – головная боль, кошмары, – отчасти просто неизвестно откуда взявшаяся тревога.
Джек поправил пояс чулок. Нейлон прилип к коже и только усилил раздражение и зуд, которые появились несколько дней назад. В прошлом месяце они со Стюартом позировали своему другу, фотографу, который работал над книжкой, названной им «Справочник деревенщины». Фотограф, Эйвери, выдал им костюмы армейских ветеранов – Джек щеголял в джинсах Wrangler и черной футболке с обрезанными рукавами. Стюарт выглядел, словно вышел в увольнительную в субботу вечером: ярко-голубые джинсы с пряжкой Harley Davidson на ремне и гавайская рубашка с тремя расстегнутыми пуговицами снизу. Снимков было много, на некоторых они наслаждались деревенским барбекю в окружении мятых банок из-под дешевого пива и вульгарных, прицепившихся к ним подружек с накрашенными лицами и липкими волосами, словно их облили тем самым пивом. Съемка оказалась очень забавной, и они действительно выпили все эти банки. Джек со Стюартом приятно провели время.
Тем не менее два дня спустя Эйвери оставил сообщение на автоответчике:
– Это ужасно, но не паникуйте. Когда я разбирал одежду, то нашел на брюках несколько лобковых вшей. Не знаю, были ли они только там или на всех костюмах, но для профилактики я приобрел бутылочку «Квелла».
Они проверились – все было в порядке, но на всякий случай стали пользоваться специальным шампунем. Несколько дней спустя у Джека появилась аллергия, он чувствовал, словно по его промежности ползали огненные муравьи, а бедра и гениталии покрылись сыпью и просто отказывались заживать. У Стюарта реакция была такой же, хотя сыпь прошла спустя несколько дней. Джек купил противовоспалительный крем и подсушивающий тальк, но до сих пор это не помогло. На самом деле, подумал он, стало еще хуже.
– Джек! – позвала одна из Мерилин. – Там тебя зовут.
Джек подошел туда, куда показывал мужчина, вглядываясь в толпу на тротуаре, сердце забилось чаще, и он был готов простить Гектору его грубость, его скрытность, что угодно. Но там были всего лишь Джейн и Лейла.
– Привет, милашки. – Раздавая поцелуи в стиле Мерилин, он встал напротив вентилятора, чтобы юбка взлетала до талии. В магазине для полных женщин нашлись эффектные черные кружевные трусики – Джейн и Лейла хохотали до упаду.
– Пойдем на вечеринку к Крейгу? – поинтересовался Джек, взяв под руку Стюарта. Парад закончился, и люди потихоньку расходились. Джек улыбнулся, когда увидел, как пять абсолютно одинаково одетых Мерилин вошли в элитный бар «У О'Мелли».
– Точно, – сказал Стюарт. – Выпить чего-нибудь покрепче – это как раз то, что надо. Не считая того, что я мечтаю поскорее вылезти из этой нелепой одежды.
Он выглядел таким печальным, таким мечтательным и задумчивым, что Джек почувствовал приступ тошноты, ненависть к самому себе и сожаление. Почему так просто прощать людей, которые совсем этого не заслуживают, и так сложно отдавать должное людям хорошим? Джек понимал, что, отвергая ухаживания Стюарта и игнорируя его намеки, он делает партнера несчастным.
Лицо Стюарта было милым, даже несмотря на дешевый макияж и неумело нанесенные румяна, которые были скорее похожи на след от пощечины. Джек задумался, почему мысль заняться со Стюартом любовью показалась ему неправильной. Дело было не в Гекторе, кроме того, Стюарт привлекал Джека как обычно – возможно, даже больше. Знай Стюарт, как часто Джек думал о нем на протяжении всего дня, сколькими его движениями восхищался – тем, как он приподнимал плечи, склонял свой подбородок к груди, когда смеялся, – он был бы изумлен.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Джек. – Ты весь день такой тихий.
– Я в порядке, просто немного устал.
– Может, нам лучше пойти домой и провести вечер спокойно?
Стюарт многозначительно посмотрел в его глаза, но тут же понял, что тихий вечер вовсе не означает того, чего он так ждал.
– Нет, давай пойдем в гости. Мне нужно встряхнуться.
На вечеринке было столько народу, что Джеку потребовался час, чтобы понять, что Гектора не было ни в одной из комнат. Дом Крейга был изумителен: трехэтажный, элегантно обставленный; через все три этажа проходила винтовая лестница. Комнаты на верхнем этаже выходили на галереи, с которых открывался вид на нижнюю часть здания. На каждом балконе стояли люди. Гостиная была круглой, с паркетным полом, голыми кирпичными стенами и старинной мебелью. Над камином висела картина, очень смахивавшая на оригинал Эндрю Уайета[15]. Несколько Мерилин в женском белье громко хохотали, звучала пронзительная музыка. Внезапно у Джека испортилось настроение.
– Пойду принесу что-нибудь выпить. Ты что хочешь? – спросил он Стюарта.
– Водку с тоником.
Джек побрел в столовую, где столы ломились от еды: икра, копченый лосось, ветчина и три вида дынь. Он положил на тарелку всего понемногу, а потом наполнил тарелку для Стюарта. Столовая тоже впечатляла: сервант и обеденный стол ручной работы от Густава Стикли. Отвернув угол ковра носком ботинка, он увидел настоящий наборный паркет. Отец бы умер, если бы увидел это место, подумал Джек: лепнина на всех потолках, отполированные полы из таких широких плашек, словно они сделаны из распиленного на четыре части дуба, массивные каминные полки красного дерева.
Джек взял два высоких стакана из серванта, смешал для Стюарта водку с тоником, а для себя – с мартини.
– Если в этой комнате еще кто-нибудь появится, нам понадобится смазка, – раздался голос сзади.
Джек обернулся. Мужчина показался знакомым.
– Здесь не так уж и тесно. – Джек откусил кусочек лосося. – По вкусу вроде шотландский.
– Это точно. Все сорок баксов за фунт.
– Господи Иисусе! – ахнул Джек. – Экстравагантно!
– Ты сам это сказал. Это же мистер Не-Считай-Денег, мистер Богатей, мистер Членоголовый.
– Вот как? Я так понимаю, он твой бывший?
– Дорогой мой, он уже в прошлом. История для историков. Я Гэри, – представился говоривший.
– Джек. – Он протянул руку. – Итак, Джек, ты здесь с кем-то?
– Извини, да. – Джек улыбнулся. Гэри был очарователен, чуть слишком светловолос, на вкус Джека, чуть низковат, но у него было крепкое атлетическое телосложение и плоский живот. Живот Стюарта висел, как у объевшейся дворняжки, сколько бы он ни качал пресс Извини, я на секунду.
Джек пошел обратно в гостиную и нашел Стюарта глубоко погруженным в беседу с девушкой.
– Привет, дорогой. Водка с тоником и ассорти на закуску.
– Спасибо, – поблагодарил Стюарт. – Это Памела. Она закончила факультет истории искусств. Мы обсуждаем инков.
– Не буду вам мешать. Я пока прогуляюсь.
Джек пообщался со всеми, с кем только можно, обошел все комнаты и, наконец, добрался до кухни, где застал парочку лесбиянок в разгар ссоры. Джек притворился, что ищет что-то в холодильнике. В его присутствии девушки замолчали. Он схватил горстку греческих оливок и вернулся в гостиную, чтобы налить себе еще порцию мартини. Стул, на котором сидел Гэри, был пуст. Джек пошел обратно на кухню, где обнимались уже помирившиеся девушки, а затем спустился на задний двор. На низких столиках горели свечи. Джек бросил беглый взгляд на смутно видимые фигуры, пытаясь отыскать Гектора среди парочек и троек. Люди говорили тихими голосами, почти шепотом, – но возможно, ему это просто казалось после громкой музыки в комнатах. Здесь витало ощущение чего-то призрачного, запах земли и необитаемых комнат. Нет, скорее – запах кладбища. Когда Джеку было восемь лет, он и его брат Бен нашли открытый склеп, и он хорошо запомнил этот запах сырых камней, влажный мускусный запах разложения. Голос позади него произнес:
– Привет, Джек.
Джек оглянулся. Это был Гэри. Просто Гэри, черт возьми! Где же этот самоуверенный испанский членосос?
– Эй, чем занимаешься?
– Просто вдыхаю соблазнительные запахи, – сказал Гэри.
Джек удивился, теперь он почувствовал еще более странный аромат.
– Чем это, черт возьми, пахнет? – Он сел на шезлонг рядом с Гэри.
– Я полагаю, что литературно это называется благоухание гилиад. – Мужчина глотнул из бутылки, которую держал в руках.
– Как? Что это? – Джек подумал о бальзамирующем составе.
– Запах тополей. Разве он не прекрасен?
– О, это не то, что чувствую я. – Джек уже допил свой напиток, взял у Гэри бутылку и сделал большой глоток. Текила.
– Эй, тигренок! – сказал Гэри. – Что тебя тревожит, мой сладкий? Что сдавило твои яички?
– Что? – переспросил Джек. – Что сдавило?
– Кто эта противная Марша, которая заставляет тебя чувствовать себя Жаном?
– Да нет, все в порядке.
– Хорошо, милый. Как скажешь. Просто позволь дяде Гэри сделать тебя немного счастливее. Сначала мы напоим тебя текилой, как ты на это смотришь?
Джек засмеялся:
Участники парада оделись, как сексуальная богиня пятидесятых, несмотря на то, что именно от этого образа в ОРДГЛ пытались откреститься. Руководители организации хотели, чтобы все пришли на парад в своей обычной рабочей одежде, но эту идею никто не поддержал. Было даже высказано предложение, что стоит одеться в стиле «fags in drags, dykes on bikes».[13]
Президент бостонского филиала ОРДГЛ, женщина, чей сын два года назад умер от СПИДа, была разгневана, когда узнала об этой идее: «Вы способствуете поддержанию стереотипа! Получается, что все геи помешаны на моде и кинозвездах, а лесбиянки – мужеподобные бабы в кожаных жилетах». В итоге решили остановиться на образе Мерилин.
«Если нас поднимут на смех, – сказал кто-то на собрании, – это еще не значит, что над другими тоже не будут смеяться».
Мнения лесбиянок разделились – большинство, конечно же, согласились с мнением президента ОРДГЛ, но все же некоторые, услышав о Мерилин, решили одеться Джоном Кеннеди. Однако во время парада не обнаружилось ни одного Кеннеди, и все пятьдесят мужчин пели «С днем рождения, мистер президент», не обращаясь ни к кому конкретно.
– На этих сучек никогда нельзя положиться, – сказал Джек и поправил грудь, выскальзывавшую из бюстгальтера. В магазине множество полок были завалены бюстами различных форм, размеров и цветов. Джек даже посочувствовал женщинам, которые оказываются перед сложной проблемой выбора. Сам он около двух часов слонялся по магазину, выбрав в итоге пять пар третьего размера, две из которых предназначались Стюарту. Одна – светлая, повторяющая форму груди молодой девушки, круглая и высокая. Вторая – цвета легкого загара, которая могла бы принадлежать какой-нибудь пожилой любительнице «Нэшенал джиогрэфик», – полная и тугая, как кошелек, набитый четвертаками.
Для себя Джек купил груди более темного оттенка: яркий загар в стиле Роберта Митчема. На всякий случай он еще приобрел и парочку вызывающе розовых, на которые сначала не мог решиться.
Стюарт пришел в бешенство, когда увидел Джека с пакетом сисек.
– Ну и что? – сказал Джек. – А разве женщины их не так покупают? Средняя потребительница этих штучек должна перемерить сто пятьдесят пар, прежде чем найдет хорошо сидящие. Должно быть, это намного сложнее, чем купить подходящие джинсы или носки. Стюарт поджал губы:
– Это не носки, Джек, ты ведь не покупаешь сразу несколько пар про запас Он возвел к небу руки. – Сдаюсь. Я положу запасные рядом с вагинальным кремом, на случай, если приедет твоя сестра.
Джек вглядывался в толпу. Гектор сказал, что примет участие в параде, ну или, по крайней мере, точно придет на вечеринку, которая состоится в доме друга Джека – Крейга, на Бекон-Хилл. Со дня их первой ночи Джек виделся с Гектором еще несколько раз, но позже стал избегать встреч с юношей. Он начал испытывать к парню серьезные чувства, думал о нем на протяжении всего дня и даже в постели со Стюартом, что смущало даже больше, чем сама измена. Никогда еще Джек не мечтал ни об одном из других партнеров, когда был с любовником. А особенно со Стюартом.
Он посмотрел на Стюарта, который привалился на борт платформы, – его белый парик съехал набок, помада размазалась по щеке. Последнее время он выглядел грустным, и не удивительно: хотя Джек и был осторожен, встречаясь с Гектором, Стюарт наверняка о чем-то догадывался.
Джек подошел к нему:
– Ты выглядишь как Мерилин, когда она жила с Ди Маджо[14], дорогой.
Стюарт отвернулся:
– Я думаю, пора ехать домой, у меня отваливаются ноги. И я до конца жизни наслушался криков «Извращенец!» и «Гомик!».
Джек положил руки на грудь Стюарта и поцеловал его в губы, накрашенные помадой цвета зимней вишни:
– А как насчет этого? Мы же теперь лесбиянки?
Стюарт равнодушно улыбнулся. Когда он был в таком настроении, лучше было не шутить и оставить его в покое. Джек вздохнул, шлепнул Стюарта по полной заднице и присоединился к группе Мерилин на платформе. Мужчины, выстроившись вереницей, посылали воздушные поцелуи зрителям, по очереди вставая перед маленьким вентилятором, который вздымал их юбки вверх.
Джек внимательно изучал лица в толпе. Гектора не было, возможно, он просто не захотел показаться. Глупый, никчемный мальчишка. Кем он себя возомнил? Он становился все более самонадеянным – знал, как Джек к нему относился, и унижал его. И все более бесстыдно просил деньги, иногда приходил только за ними. Джек продолжал встречаться с Гектором в закутке за бакалейным магазинчиком, но никогда в заранее запланированное время. Кроме одного раза, Гектор всегда был на месте, когда бы Джек ни пришел.
– Пойдем к тебе, – предложил Джек в предпоследнюю встречу.
– Извини, дружище, не могу.
Джек поднял брови, но промолчал. Гектор никогда ничего о себе не рассказывал, и это выводило Джека из себя. На следующую ночь он дождался, пока Стюарт уснет, приоделся в стиле Роберта Митчема, сел в БМВ и подъехал к углу, где они с Гектором встречались. Там сбросил скорость и помахал рукой. Парень нерешительно подошел.
– Я хотел просто поздороваться. Раз уж проезжал мимо. – Джек с мстительным удовольствием отметил, как Гектор медленно посмотрел на машину. Его взгляд стал жадным и враждебным, особенно когда он понял, что на Джеке костюм от Армани и рубашка от Аскот Чанг. Чтобы убедиться, что мальчишка рассмотрел одежду, Джек включил свет в салоне, делая вид, что изучает карту, затем помахал и поехал.
Вот так! К Гектору он чувствует только физическое влечение и больше ничего. Это не любовь, любовь у них со Стюартом. Секс с Гектором был похож на обжигающий огонь и в то же время – на замораживающий лед.
Со Стюартом он чувствовал, словно он уютно устроился в куче листьев. Любовь Стюарта нежно окутывала его. Однако в последние две недели его влечение не было таким сильным, как обычно. Что-то шло не так, Джека преследовало нечто среднее между паникой и отчаянием, и об этом он неотвязно думал на протяжении последних дней. Его мучили чувства отчасти физические – головная боль, кошмары, – отчасти просто неизвестно откуда взявшаяся тревога.
Джек поправил пояс чулок. Нейлон прилип к коже и только усилил раздражение и зуд, которые появились несколько дней назад. В прошлом месяце они со Стюартом позировали своему другу, фотографу, который работал над книжкой, названной им «Справочник деревенщины». Фотограф, Эйвери, выдал им костюмы армейских ветеранов – Джек щеголял в джинсах Wrangler и черной футболке с обрезанными рукавами. Стюарт выглядел, словно вышел в увольнительную в субботу вечером: ярко-голубые джинсы с пряжкой Harley Davidson на ремне и гавайская рубашка с тремя расстегнутыми пуговицами снизу. Снимков было много, на некоторых они наслаждались деревенским барбекю в окружении мятых банок из-под дешевого пива и вульгарных, прицепившихся к ним подружек с накрашенными лицами и липкими волосами, словно их облили тем самым пивом. Съемка оказалась очень забавной, и они действительно выпили все эти банки. Джек со Стюартом приятно провели время.
Тем не менее два дня спустя Эйвери оставил сообщение на автоответчике:
– Это ужасно, но не паникуйте. Когда я разбирал одежду, то нашел на брюках несколько лобковых вшей. Не знаю, были ли они только там или на всех костюмах, но для профилактики я приобрел бутылочку «Квелла».
Они проверились – все было в порядке, но на всякий случай стали пользоваться специальным шампунем. Несколько дней спустя у Джека появилась аллергия, он чувствовал, словно по его промежности ползали огненные муравьи, а бедра и гениталии покрылись сыпью и просто отказывались заживать. У Стюарта реакция была такой же, хотя сыпь прошла спустя несколько дней. Джек купил противовоспалительный крем и подсушивающий тальк, но до сих пор это не помогло. На самом деле, подумал он, стало еще хуже.
– Джек! – позвала одна из Мерилин. – Там тебя зовут.
Джек подошел туда, куда показывал мужчина, вглядываясь в толпу на тротуаре, сердце забилось чаще, и он был готов простить Гектору его грубость, его скрытность, что угодно. Но там были всего лишь Джейн и Лейла.
– Привет, милашки. – Раздавая поцелуи в стиле Мерилин, он встал напротив вентилятора, чтобы юбка взлетала до талии. В магазине для полных женщин нашлись эффектные черные кружевные трусики – Джейн и Лейла хохотали до упаду.
– Пойдем на вечеринку к Крейгу? – поинтересовался Джек, взяв под руку Стюарта. Парад закончился, и люди потихоньку расходились. Джек улыбнулся, когда увидел, как пять абсолютно одинаково одетых Мерилин вошли в элитный бар «У О'Мелли».
– Точно, – сказал Стюарт. – Выпить чего-нибудь покрепче – это как раз то, что надо. Не считая того, что я мечтаю поскорее вылезти из этой нелепой одежды.
Он выглядел таким печальным, таким мечтательным и задумчивым, что Джек почувствовал приступ тошноты, ненависть к самому себе и сожаление. Почему так просто прощать людей, которые совсем этого не заслуживают, и так сложно отдавать должное людям хорошим? Джек понимал, что, отвергая ухаживания Стюарта и игнорируя его намеки, он делает партнера несчастным.
Лицо Стюарта было милым, даже несмотря на дешевый макияж и неумело нанесенные румяна, которые были скорее похожи на след от пощечины. Джек задумался, почему мысль заняться со Стюартом любовью показалась ему неправильной. Дело было не в Гекторе, кроме того, Стюарт привлекал Джека как обычно – возможно, даже больше. Знай Стюарт, как часто Джек думал о нем на протяжении всего дня, сколькими его движениями восхищался – тем, как он приподнимал плечи, склонял свой подбородок к груди, когда смеялся, – он был бы изумлен.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Джек. – Ты весь день такой тихий.
– Я в порядке, просто немного устал.
– Может, нам лучше пойти домой и провести вечер спокойно?
Стюарт многозначительно посмотрел в его глаза, но тут же понял, что тихий вечер вовсе не означает того, чего он так ждал.
– Нет, давай пойдем в гости. Мне нужно встряхнуться.
На вечеринке было столько народу, что Джеку потребовался час, чтобы понять, что Гектора не было ни в одной из комнат. Дом Крейга был изумителен: трехэтажный, элегантно обставленный; через все три этажа проходила винтовая лестница. Комнаты на верхнем этаже выходили на галереи, с которых открывался вид на нижнюю часть здания. На каждом балконе стояли люди. Гостиная была круглой, с паркетным полом, голыми кирпичными стенами и старинной мебелью. Над камином висела картина, очень смахивавшая на оригинал Эндрю Уайета[15]. Несколько Мерилин в женском белье громко хохотали, звучала пронзительная музыка. Внезапно у Джека испортилось настроение.
– Пойду принесу что-нибудь выпить. Ты что хочешь? – спросил он Стюарта.
– Водку с тоником.
Джек побрел в столовую, где столы ломились от еды: икра, копченый лосось, ветчина и три вида дынь. Он положил на тарелку всего понемногу, а потом наполнил тарелку для Стюарта. Столовая тоже впечатляла: сервант и обеденный стол ручной работы от Густава Стикли. Отвернув угол ковра носком ботинка, он увидел настоящий наборный паркет. Отец бы умер, если бы увидел это место, подумал Джек: лепнина на всех потолках, отполированные полы из таких широких плашек, словно они сделаны из распиленного на четыре части дуба, массивные каминные полки красного дерева.
Джек взял два высоких стакана из серванта, смешал для Стюарта водку с тоником, а для себя – с мартини.
– Если в этой комнате еще кто-нибудь появится, нам понадобится смазка, – раздался голос сзади.
Джек обернулся. Мужчина показался знакомым.
– Здесь не так уж и тесно. – Джек откусил кусочек лосося. – По вкусу вроде шотландский.
– Это точно. Все сорок баксов за фунт.
– Господи Иисусе! – ахнул Джек. – Экстравагантно!
– Ты сам это сказал. Это же мистер Не-Считай-Денег, мистер Богатей, мистер Членоголовый.
– Вот как? Я так понимаю, он твой бывший?
– Дорогой мой, он уже в прошлом. История для историков. Я Гэри, – представился говоривший.
– Джек. – Он протянул руку. – Итак, Джек, ты здесь с кем-то?
– Извини, да. – Джек улыбнулся. Гэри был очарователен, чуть слишком светловолос, на вкус Джека, чуть низковат, но у него было крепкое атлетическое телосложение и плоский живот. Живот Стюарта висел, как у объевшейся дворняжки, сколько бы он ни качал пресс Извини, я на секунду.
Джек пошел обратно в гостиную и нашел Стюарта глубоко погруженным в беседу с девушкой.
– Привет, дорогой. Водка с тоником и ассорти на закуску.
– Спасибо, – поблагодарил Стюарт. – Это Памела. Она закончила факультет истории искусств. Мы обсуждаем инков.
– Не буду вам мешать. Я пока прогуляюсь.
Джек пообщался со всеми, с кем только можно, обошел все комнаты и, наконец, добрался до кухни, где застал парочку лесбиянок в разгар ссоры. Джек притворился, что ищет что-то в холодильнике. В его присутствии девушки замолчали. Он схватил горстку греческих оливок и вернулся в гостиную, чтобы налить себе еще порцию мартини. Стул, на котором сидел Гэри, был пуст. Джек пошел обратно на кухню, где обнимались уже помирившиеся девушки, а затем спустился на задний двор. На низких столиках горели свечи. Джек бросил беглый взгляд на смутно видимые фигуры, пытаясь отыскать Гектора среди парочек и троек. Люди говорили тихими голосами, почти шепотом, – но возможно, ему это просто казалось после громкой музыки в комнатах. Здесь витало ощущение чего-то призрачного, запах земли и необитаемых комнат. Нет, скорее – запах кладбища. Когда Джеку было восемь лет, он и его брат Бен нашли открытый склеп, и он хорошо запомнил этот запах сырых камней, влажный мускусный запах разложения. Голос позади него произнес:
– Привет, Джек.
Джек оглянулся. Это был Гэри. Просто Гэри, черт возьми! Где же этот самоуверенный испанский членосос?
– Эй, чем занимаешься?
– Просто вдыхаю соблазнительные запахи, – сказал Гэри.
Джек удивился, теперь он почувствовал еще более странный аромат.
– Чем это, черт возьми, пахнет? – Он сел на шезлонг рядом с Гэри.
– Я полагаю, что литературно это называется благоухание гилиад. – Мужчина глотнул из бутылки, которую держал в руках.
– Как? Что это? – Джек подумал о бальзамирующем составе.
– Запах тополей. Разве он не прекрасен?
– О, это не то, что чувствую я. – Джек уже допил свой напиток, взял у Гэри бутылку и сделал большой глоток. Текила.
– Эй, тигренок! – сказал Гэри. – Что тебя тревожит, мой сладкий? Что сдавило твои яички?
– Что? – переспросил Джек. – Что сдавило?
– Кто эта противная Марша, которая заставляет тебя чувствовать себя Жаном?
– Да нет, все в порядке.
– Хорошо, милый. Как скажешь. Просто позволь дяде Гэри сделать тебя немного счастливее. Сначала мы напоим тебя текилой, как ты на это смотришь?
Джек засмеялся: