Юрий Манов
Звездные фермеры
Часть первая
«СЛАВЬСЯ, СЛАВЬСЯ, ГРЫМСКИЙ ФЕРМЕР!»
Глава 1
Нет, все-таки прав, тысячу раз прав был наш деревенский пастырь, преподобный отец Жозеф, когда говорил, что все эти штучки-дрючки, что понапридумывали яйцеголовые ученые на нашу голову, — от лукавого. И ежели человек урожден по образу и подобию Божию, то есть с парой рук и ног, с одной головой и без всяких крыльев, то и должен он ходить по земле на своих двух, а не летать в небесах, подобно птицам и прочим летающим тварям, из которых птицы далеко не самые противные. Одни слепни чего стоят! И если бы мой папаша, дай Бог ему здоровья, почаще захаживал в приходскую церковь, а не в таверну дяди Абрамяна и не ввязывался бы в разные авантюры, я бы не оказался в этой глубокой… Впрочем, не буду забегать вперед, лучше обо всем по порядку… Так, а о чем это я? Ах да, про пастыря нашего. Нет, вы не подумайте, отец Жозеф вовсе не из тех святош-маразматиков, что ноют повсеместно о конце света и призывают людей бросать все свои дела и уходить в пустынь. Был у нас один такой странствующий монах из церкви Начального Космического Разума. Вечно такой лохматый, взъерошенный, немытый, в рясе какой-то засаленной, с крестом на полпуза. Все ходил, ходил по деревне, все ныл, стонал на деревенских сходках, в пустынь всех немедля призывал, поститься, грехи замаливать. Только у нас времени нету на всякие там замаливания, нам вкалывать надо. А какая с поста работа? С поста и ноги протянуть не долго. И вот покамест мы в поле вкалываем до темноты, монах шмыг в таверну к дядюшке Абрамяну и давай кур жареных трескать за обе щеки, пиво ему подавать не успевали. А как натрескается курятины, пивом нальется под завязку — вечер уже, мужики деревенские в таверну собираются горло промочить. Вот тут он и начинает: мол, и живем-то мы неправильно, и чревоугодием грешим, и о Боге не думаем. Первым мой батя не выдержал, аккуратно взял так монаха за грудки и говорит: «Иди-ка ты, мил человек, куда подальше, а то ведь я человек простой, но нервный. Могу и по лбу приложить». Монах так внимательно батин кулак рассмотрел, прикинул, что к чему, и ушел. И не в какую-нибудь там пустынь, а вознесся на небеса самым натуральным образом — на космочелноке с билетом на космолайнер в кармане. В салоне первого класса, между прочим, я сам билет видел! Ну и туда ему и дорога. Действительно, и когда тут поститься? Работы невпроворот, к тому же где нынче на Грыме пустынь найдешь? У нас вся землица как на подбор, плодородная, пустынь у нас никаких нет, и не предвидится. Или я уже про это говорил?
Так вот, наш отец Жозеф совсем другой, он не будет вам вешать лапшу на уши и дурить библейскими побасенками про конец света и прочие ужасы, он как на кафедру в церкви заберется, как толкнет речь о любви к ближнему своему, так заслушаешься. И все по делу, между прочим! Как сейчас помню, года три назад мистер Опоссум училку младших классов Барбару Айкью с геодезистом приезжим на сеновале застукал. Во скандал был! Где это видано, чтобы грымская девица с приезжим якшалась! Женсовет наш деревенский тут же собрался, решил общественное порицание ей вынести и бойкот объявить, а отец Жозеф как поднимет Библию над головой да как рявкнет сурово: «Пусть первым бросит в нее камень тот, кто сам безгрешен!» Так и сказал: «Пусть первым бросит камень!» Клево, да? Еще бы! Посмотрел бы я на того, кто стал бы швыряться в нашу Барбару Айкью камнями. Да половина мужиков деревни на нее, варежки разинув, смотрят, когда она после уроков со школы домой чешет. Эт-т-та, скажу я вам, зрелище: ножки стройные из-под платьица короткого по последней моде, попка упругая, грудь в вырезе платья, как два мяча гандбольных перекатываются. И к нам, лодырям лоботрясам, она завсегда по-людски, не то что некоторые. Не, честно, Барбара — хорошая училка, на нас, мальчишек, не орет никогда, «неудов» не ставит, к директору за шиворот не таскает. Напишет на доске задание нетрудное, подойдет к окну в классе, в сторону реки смотрит. Наверное, о принце на белом коне мечтает. Чтобы и блондин, и при шпаге — все, как полагается. Только не видать ей принца, да и вообще сидеть ей в старых девах в нашей глухомани. А жаль. Разве ж она виновата, что очкастая, бедная и бесприданница к тому же и никто к ней не сватается. Она по этому поводу и к отцу Жозефу на исповедь ходила жаловаться. Я сам разок в церкви подслушал, когда двойку в четверти замаливал. В общем, жалуется она, глаза платочком трет, а отец Жозеф ей, мол: «Терпи, сестра моя Барбара, Бог терпел, и нам велел. Верь в промысел Божий». А она ему: «Промысел, это, конечно, хорошо, токма, святой отец, спать одной в моих годах цветущих ну прямо сил никаких нет». А он ей: «Смирись и…» Нет, не фига не помню, что ей отец святой ответил. Всегда у меня так, начало помню, а вот конец… Отсюда и двойки в дневнике. А мать: «Это все книжки твои про пиратов твоих проклятых, видит Бог, выброшу я их на помойку!» А я в ответ…
Ну вот, я опять отвлекся, что же это я про отца Жозефа сказать хотел? Ах, да, хоть он слово Божие и проповедует, и излишеств разных не одобряет, собственно против благ цивилизации он никогда ничего не имеет. А чего иметь-то? Время нынче такое, космозой, он и есть космозой. Все на благо мыслящего человека! А потому и телефонный аппарат у скромного служителя Божьего дома имеется, и газеты ему на дом приносят, и синематограф он по воскресеньям посещает, если, конечно, картина пристойная. Ясное дело, по деревне отец Жозеф ходит пешком, чтобы к пастве ближе быть. Встретит кого по дороге, поговорит, ободрит, на путь истинный направит. А вот на дальние хутора ездит отец Жозеф на роллере-внедорожнике. И я первым плюну в рожу тому, кто отца Жозефа в этом обвинит. Что ж, из-за нашей отдаленности фермерам на хуторах теперь без слова Божьего загибаться? Мой деда так и говорит всегда: «Слушай, Люка, отца Жозефа, слушай слово Божье! Нам, фермерам, только остается, что на милость Божью рассчитывать, ибо только от Господа в первую очередь и зависит, каков будет урожай. От воли Божьей и от трудолюбия нашего. Ибо благосостояние фермера есть совокупность Божьего благословения, соленого пота и кровавых мозолей на руках».
Деда, он такой, его хлебом не корми, дай нотации почитать. Ну, натер я в прошлом году на току руки до кровавых мозолей, ну и что? Урожай от этого больше получился? Да такой же, как обычно, даже чуть меньше — бобы в прошлом году не уродились. Видно, не дал Господь деду благословения своего, не иначе по причине дедушкиного злоупотребления сливянкой.
Вот на этой самой основе деда с отцом постоянно спорят, особенно в праздники после наливочки. Как раздавят по кувшину сливянки, так и давай спорить, глотки рвать. Деда говорит, что фермер должен дни и ночи спину гнуть и Создателю молиться, тогда Господь его за усердие и наградит. Батя же утверждает, что фермер не только руками, но и головой работать обязан — только в этом случае он может называться фермером, а не рабочей скотиной. И ежели придумали ученые новый сельскохозяйственный агрегат или иной какой плуг мудреный, то надо брать его, хоть бы и в кредит, не пахать же примитивным плугом на патриархальной лошадке. Или деда предложит всем в соху кобылок запрягать, как предки наши древние? Ну и прочее в том же духе. Такой ор от них бывает! Аж куры на насесте замолкают, а мой Шарик аж под крыльцо прячется со страху и весь день оттуда носа не показывает. Правда, дальше словесных перепалок дело у деды с батей никогда не заходит, как правило, наоравшись вволю насчет предназначения человеческого, они приходят к выводу, что если и есть на земле и в космосе путные люди, так это мы — фермеры. Вот на этой почве деда с батей мирятся, ставят любимую пластинку и хором распевают «Фермерскую доблесть» и «Славься, славься, грымский фермер!». Как вы, наверное, поняли, я из потомственных фермеров. Батя мой фермер, деда фермер, прадед, царствие ему небесное, тоже на земле трудился. Правда, не всегда. Фермером он стал только здесь, на Грыме, а сам он с Герры родом, ткачом там работал, а прабабка — рудокопом на Церере-2. Это потом их переселили на Грым, и нашу Санта-Лючию они с колышка строить начинали. У деды до сих пор над камином фотография висит: два огромных ржавых грузопассажирских модуля, а около них первые переселенцы, и сразу видно, кто откуда: у ткачей с Герры кожа бледная, в глазах — тоска смертная. Эвакуировали-то их в экстренном порядке, от геррского паука спасая. Что, вы не слышали еще этой истории? Да ладно вам! В скафандрах из паутины геррского паука до сих пор половина офицеров космофлота Ее Величества щеголяет и межгалспас в полном составе — иначе им нельзя. Замечательный, надо сказать, материал получался из геррской паутины. Тонкий, как шелк, легкий, как пух, а прочный, как сталь. Ну и к термовоздействию очень стойкий. Вырабатывал паутину малю-ю-ю-ю-юсенький геррский паучок — рудогрыз. Это ученый Герр первым выяснил, что в слюне паучка очень много железа, оттого и получается нить такой прочной. И если ее должным образом обработать, то материал из нити получится просто уникальный. Как только первый рулон ткани из паутины соткали, первый комбинезон сшили, так сразу смекнули, какая от этого всем выгода. Тут же Герру нобелевку вручили и планету в его честь переименовали. И начали паучка в спешном порядке разводить. Сначала скрестили его с пауком-крестовиком, чтобы размножался быстрее, потом с каракуртом, чтобы от хищников и прочих тварей местных ядом мог обороняться, потом с земным птицеядом, чтобы вырос и нити побольше давал, потом еще с кем-то, чтобы железо охотнее грыз и нить вырабатывал попрочнее. Паучок вырос, потолстел, заматерел и по всей планете с благодарностью к людям размножился. Золотые времена настали для поселенцев Герры, прядильные комбинаты росли, как грибы, заказы на год вперед расписаны были, а уж какую столицу там отгрохали! Со всего Межгалсоюза туда работяги собирались, и всех, кто к прядильному станку встать мог, хоть хромых, хоть кривых, — всех брали. А сколько металлолома туда приволокли паучку на закусь, бывало, целые орбитальные станции списывали и в джунглях геррских приземляли, глядишь, через неделю от огромной конструкции одна керамика осталась. А потом они и к керамике пристрастились.
Тут тот самый ученый Герр с очередной конференции с очередным дипломом и премией вернулся, в джунгли на недельку сходил паучка своего навестить и еле-еле оттуда живым выбрался. Отлежавшись в госпитале, забил тревогу, мол, породили люди монстра ужасного, и предложил немедленно всю эту прядильню свернуть. Скандал был! Его даже звания почетного гражданина Герры лишили и с планеты с позором выслали (это столетнего-то старика!), но на этом не успокоились и уже собирались планету в Паутинск переименовывать, но не успели… Короче, очень скоро паук сожрал всех обитателей геррских джунглей и за людей принялся, жрать-то ему что-то надо было. Поначалу охранникам строго-настрого запрещали в пауков стрелять, по каждому случаю убийства полезного насекомого, особенно самки, следствие велось, погоны с офицеров перед строем срывали. А потом, когда паучки стали на поселки нападать… В общем, эвакуировали геррцев транспортами Межгалспаса под прикрытием военного космофлота, потому как вертолетов уже не осталось — паучки научились их плевками паутины сбивать…
С тех пор про Герру ничего не слышно. Зонды-разведчики только приземлятся — тут же сигнал от них пропадает, видно, паучку зонды по вкусу пришлись, а косморазведка ничего нового не показывает: вся планета паутиной стальной укутана, а что там под ней творится, одному Создателю известно.
Ну а про Цереру-2 вы наверняка знаете. Про это даже в школах рассказывают. Сдохла планета, высосали из нее люди — отважные переселенцы — весь мозг, вырвали скелет. Думали, что биослизь из шахт и пещер высасывают, очень ценную в производстве кремов и прочей косметики, а вычерпывали живой мозг, решили, что крупнейшие жилы обогащенной титановой Руды обнаружили, а на деле — выгрызали буровыми машинами скелет огромного организма. Про нефть я уже не говорю, ее ж чуть ли не сверху сосали, открытым, как говорится, способом, танкеры только отлетать успевали. Бурильные установки там не ставил разве что ленивый. Эту модель так потом и прозвали — кровососы. «Организм планеты, так и не научившийся себя защищать, умирал мучительно, агония его была страшна, и едва ли четверти церерцев удалось спастись, перед тем как живой покров Цереры-2 испустил дух. Некому и нечему стало защищать уникальную биосферу бывшего рая нерукотворного. И теперь бывшая уютная планетка содрогается от ежеминутных землетрясений и изрыгает боль свою тысячами вулканов», — это из нашего учебника по космологии, самому мне вовек так складно не придумать.
Так вот, прадед мой с прабабкой познакомились еще в открытом космосе, когда их модули стыковали, а поженились уже на орбите Грыма, где бюрократы из Межгалсоюза продержали их полтора года, сволочи! Жалко им, понимаешь ли, было отдавать такую чистенькую планетку поселенцам, уже две планеты загубившим. Ну не лицемеры ли? Как будто это ткачи с Герры и рудокопы с Цереры зарабатывали миллиарды кредитов, а не корпорации, их нанимавшие. Думаете, хоть одного чиновника корпораций нашли на этих грязных, ржавых модулях? Фигушки! Они неспешно погрузились на комфортабельные космолайнеры, отбыли без всякой спешки и греются сейчас в каком-нибудь райском уголке галактики, а то и на Земле под настоящим Солнцем. А вы говорите, ткачи, рудокопы…
Рудокопов на фотографии тоже сразу различишь, все сплошь смуглые, но не от загара, сами понимаете, — на Церере солнца отродясь не видели, — от пыли породной. А вот и прабабка стоит ближе к правому краю в смешном комбинезончике с прадедом под ручку. Красивая, правда?
На Грым наших предков все-таки пустили, но с запрещением заниматься чем-либо кроме фермерства и прочего натурального хозяйства. Остались, конечно, не все, многие с первым же рейсом отбыли на другие шахтерские или прядильные планеты, зато те, кто улетать не пожелал, рукава засучили и за работу взялись. Рудокопы в первые три месяца даже под крышей спать отказывались, мол, так в своих шахтах по небу чистому соскучились. И труд их даром не пропал! Бывалочи, заберешься на вершину холма, что над нашей деревней возвышается, глянешь на нее, родимую, — и душа наполняется гордостью. Красотища-то какая! Улочки ровные, желтым кирпичом мощенные, домики беленькие, аккуратные, все в зелени, даже фонтан перед церковью есть! А глянешь по сторонам: речка наша милая Синора, рыбы полная, а по берегам поля, сады, лозы виноградные, ровные прямоугольники поспевшей пшеницы цвета золотистого, ржи, овса, гречихи. И все натуральное! Ни капли химии, никакой биоинженерии! Потому и идет наш товар нарасхват по всей галактике, потому и прилетает сюда постоянно мистер Хоук лично, чтобы скупить у нас весь урожай. Вон у реки его фактория: склады ровненькими рядами, магазинчики полукругом на рыночной площади. А в магазинчиках этих чего только нет!
Признаюсь, очень нам всем нравился этот мистер Хоук. Как прилетит на Грым, первым делом в церковь, к отцу Жозефу на исповедь. Говорит, что там, в «суетливом мире», благости нет и что только у нас, в Санта-Лючии душа отдыхает. Всплакнет, бывалочи, он после воскресной службы, выпишет чек на сумму немалую в пользу общины, сядет за любимый столик в таверне у дядюшки Абрамяна и рассказывает со слезами на глазах, как мечтает он поскорее выйти на пенсию и поселиться здесь, на берегу речки — по утрам на зорьке рыбу удить, самому коровку пасти, о смысле жизни рассуждая. А в прошлом году сына своего привез. Бледного такого юношу, худенького, Альбертом зовут. Оно и понятно, будешь там бледным, в этих суматошных мирах без воздуха чистого, на жратве искусственной. Пусть уж поживет у нас, молочком парным отопьется, у речки на песочке позагорает. Да, так вот, как только прилетел он… видели бы вы, что в деревне творилось! Девки местные все как сдурели: вырядились в лучшие платья и давай в факторию мистера Хоука бегать, по пять раз на дню в магазин заходили то ниток купить, то лент, то еще чего. Две местные красотки даже подрались, споря, на кого из них Альберт дольше смотрел, кому улыбнулся. А деревенская дурочка Хелен бегала за ним целый день, погремушкой своей звеня, лыбилась во весь рот и пузыри от счастья пускала. Дура дурой, а все туда же…
Так вот, наш отец Жозеф совсем другой, он не будет вам вешать лапшу на уши и дурить библейскими побасенками про конец света и прочие ужасы, он как на кафедру в церкви заберется, как толкнет речь о любви к ближнему своему, так заслушаешься. И все по делу, между прочим! Как сейчас помню, года три назад мистер Опоссум училку младших классов Барбару Айкью с геодезистом приезжим на сеновале застукал. Во скандал был! Где это видано, чтобы грымская девица с приезжим якшалась! Женсовет наш деревенский тут же собрался, решил общественное порицание ей вынести и бойкот объявить, а отец Жозеф как поднимет Библию над головой да как рявкнет сурово: «Пусть первым бросит в нее камень тот, кто сам безгрешен!» Так и сказал: «Пусть первым бросит камень!» Клево, да? Еще бы! Посмотрел бы я на того, кто стал бы швыряться в нашу Барбару Айкью камнями. Да половина мужиков деревни на нее, варежки разинув, смотрят, когда она после уроков со школы домой чешет. Эт-т-та, скажу я вам, зрелище: ножки стройные из-под платьица короткого по последней моде, попка упругая, грудь в вырезе платья, как два мяча гандбольных перекатываются. И к нам, лодырям лоботрясам, она завсегда по-людски, не то что некоторые. Не, честно, Барбара — хорошая училка, на нас, мальчишек, не орет никогда, «неудов» не ставит, к директору за шиворот не таскает. Напишет на доске задание нетрудное, подойдет к окну в классе, в сторону реки смотрит. Наверное, о принце на белом коне мечтает. Чтобы и блондин, и при шпаге — все, как полагается. Только не видать ей принца, да и вообще сидеть ей в старых девах в нашей глухомани. А жаль. Разве ж она виновата, что очкастая, бедная и бесприданница к тому же и никто к ней не сватается. Она по этому поводу и к отцу Жозефу на исповедь ходила жаловаться. Я сам разок в церкви подслушал, когда двойку в четверти замаливал. В общем, жалуется она, глаза платочком трет, а отец Жозеф ей, мол: «Терпи, сестра моя Барбара, Бог терпел, и нам велел. Верь в промысел Божий». А она ему: «Промысел, это, конечно, хорошо, токма, святой отец, спать одной в моих годах цветущих ну прямо сил никаких нет». А он ей: «Смирись и…» Нет, не фига не помню, что ей отец святой ответил. Всегда у меня так, начало помню, а вот конец… Отсюда и двойки в дневнике. А мать: «Это все книжки твои про пиратов твоих проклятых, видит Бог, выброшу я их на помойку!» А я в ответ…
Ну вот, я опять отвлекся, что же это я про отца Жозефа сказать хотел? Ах, да, хоть он слово Божие и проповедует, и излишеств разных не одобряет, собственно против благ цивилизации он никогда ничего не имеет. А чего иметь-то? Время нынче такое, космозой, он и есть космозой. Все на благо мыслящего человека! А потому и телефонный аппарат у скромного служителя Божьего дома имеется, и газеты ему на дом приносят, и синематограф он по воскресеньям посещает, если, конечно, картина пристойная. Ясное дело, по деревне отец Жозеф ходит пешком, чтобы к пастве ближе быть. Встретит кого по дороге, поговорит, ободрит, на путь истинный направит. А вот на дальние хутора ездит отец Жозеф на роллере-внедорожнике. И я первым плюну в рожу тому, кто отца Жозефа в этом обвинит. Что ж, из-за нашей отдаленности фермерам на хуторах теперь без слова Божьего загибаться? Мой деда так и говорит всегда: «Слушай, Люка, отца Жозефа, слушай слово Божье! Нам, фермерам, только остается, что на милость Божью рассчитывать, ибо только от Господа в первую очередь и зависит, каков будет урожай. От воли Божьей и от трудолюбия нашего. Ибо благосостояние фермера есть совокупность Божьего благословения, соленого пота и кровавых мозолей на руках».
Деда, он такой, его хлебом не корми, дай нотации почитать. Ну, натер я в прошлом году на току руки до кровавых мозолей, ну и что? Урожай от этого больше получился? Да такой же, как обычно, даже чуть меньше — бобы в прошлом году не уродились. Видно, не дал Господь деду благословения своего, не иначе по причине дедушкиного злоупотребления сливянкой.
Вот на этой самой основе деда с отцом постоянно спорят, особенно в праздники после наливочки. Как раздавят по кувшину сливянки, так и давай спорить, глотки рвать. Деда говорит, что фермер должен дни и ночи спину гнуть и Создателю молиться, тогда Господь его за усердие и наградит. Батя же утверждает, что фермер не только руками, но и головой работать обязан — только в этом случае он может называться фермером, а не рабочей скотиной. И ежели придумали ученые новый сельскохозяйственный агрегат или иной какой плуг мудреный, то надо брать его, хоть бы и в кредит, не пахать же примитивным плугом на патриархальной лошадке. Или деда предложит всем в соху кобылок запрягать, как предки наши древние? Ну и прочее в том же духе. Такой ор от них бывает! Аж куры на насесте замолкают, а мой Шарик аж под крыльцо прячется со страху и весь день оттуда носа не показывает. Правда, дальше словесных перепалок дело у деды с батей никогда не заходит, как правило, наоравшись вволю насчет предназначения человеческого, они приходят к выводу, что если и есть на земле и в космосе путные люди, так это мы — фермеры. Вот на этой почве деда с батей мирятся, ставят любимую пластинку и хором распевают «Фермерскую доблесть» и «Славься, славься, грымский фермер!». Как вы, наверное, поняли, я из потомственных фермеров. Батя мой фермер, деда фермер, прадед, царствие ему небесное, тоже на земле трудился. Правда, не всегда. Фермером он стал только здесь, на Грыме, а сам он с Герры родом, ткачом там работал, а прабабка — рудокопом на Церере-2. Это потом их переселили на Грым, и нашу Санта-Лючию они с колышка строить начинали. У деды до сих пор над камином фотография висит: два огромных ржавых грузопассажирских модуля, а около них первые переселенцы, и сразу видно, кто откуда: у ткачей с Герры кожа бледная, в глазах — тоска смертная. Эвакуировали-то их в экстренном порядке, от геррского паука спасая. Что, вы не слышали еще этой истории? Да ладно вам! В скафандрах из паутины геррского паука до сих пор половина офицеров космофлота Ее Величества щеголяет и межгалспас в полном составе — иначе им нельзя. Замечательный, надо сказать, материал получался из геррской паутины. Тонкий, как шелк, легкий, как пух, а прочный, как сталь. Ну и к термовоздействию очень стойкий. Вырабатывал паутину малю-ю-ю-ю-юсенький геррский паучок — рудогрыз. Это ученый Герр первым выяснил, что в слюне паучка очень много железа, оттого и получается нить такой прочной. И если ее должным образом обработать, то материал из нити получится просто уникальный. Как только первый рулон ткани из паутины соткали, первый комбинезон сшили, так сразу смекнули, какая от этого всем выгода. Тут же Герру нобелевку вручили и планету в его честь переименовали. И начали паучка в спешном порядке разводить. Сначала скрестили его с пауком-крестовиком, чтобы размножался быстрее, потом с каракуртом, чтобы от хищников и прочих тварей местных ядом мог обороняться, потом с земным птицеядом, чтобы вырос и нити побольше давал, потом еще с кем-то, чтобы железо охотнее грыз и нить вырабатывал попрочнее. Паучок вырос, потолстел, заматерел и по всей планете с благодарностью к людям размножился. Золотые времена настали для поселенцев Герры, прядильные комбинаты росли, как грибы, заказы на год вперед расписаны были, а уж какую столицу там отгрохали! Со всего Межгалсоюза туда работяги собирались, и всех, кто к прядильному станку встать мог, хоть хромых, хоть кривых, — всех брали. А сколько металлолома туда приволокли паучку на закусь, бывало, целые орбитальные станции списывали и в джунглях геррских приземляли, глядишь, через неделю от огромной конструкции одна керамика осталась. А потом они и к керамике пристрастились.
Тут тот самый ученый Герр с очередной конференции с очередным дипломом и премией вернулся, в джунгли на недельку сходил паучка своего навестить и еле-еле оттуда живым выбрался. Отлежавшись в госпитале, забил тревогу, мол, породили люди монстра ужасного, и предложил немедленно всю эту прядильню свернуть. Скандал был! Его даже звания почетного гражданина Герры лишили и с планеты с позором выслали (это столетнего-то старика!), но на этом не успокоились и уже собирались планету в Паутинск переименовывать, но не успели… Короче, очень скоро паук сожрал всех обитателей геррских джунглей и за людей принялся, жрать-то ему что-то надо было. Поначалу охранникам строго-настрого запрещали в пауков стрелять, по каждому случаю убийства полезного насекомого, особенно самки, следствие велось, погоны с офицеров перед строем срывали. А потом, когда паучки стали на поселки нападать… В общем, эвакуировали геррцев транспортами Межгалспаса под прикрытием военного космофлота, потому как вертолетов уже не осталось — паучки научились их плевками паутины сбивать…
С тех пор про Герру ничего не слышно. Зонды-разведчики только приземлятся — тут же сигнал от них пропадает, видно, паучку зонды по вкусу пришлись, а косморазведка ничего нового не показывает: вся планета паутиной стальной укутана, а что там под ней творится, одному Создателю известно.
Ну а про Цереру-2 вы наверняка знаете. Про это даже в школах рассказывают. Сдохла планета, высосали из нее люди — отважные переселенцы — весь мозг, вырвали скелет. Думали, что биослизь из шахт и пещер высасывают, очень ценную в производстве кремов и прочей косметики, а вычерпывали живой мозг, решили, что крупнейшие жилы обогащенной титановой Руды обнаружили, а на деле — выгрызали буровыми машинами скелет огромного организма. Про нефть я уже не говорю, ее ж чуть ли не сверху сосали, открытым, как говорится, способом, танкеры только отлетать успевали. Бурильные установки там не ставил разве что ленивый. Эту модель так потом и прозвали — кровососы. «Организм планеты, так и не научившийся себя защищать, умирал мучительно, агония его была страшна, и едва ли четверти церерцев удалось спастись, перед тем как живой покров Цереры-2 испустил дух. Некому и нечему стало защищать уникальную биосферу бывшего рая нерукотворного. И теперь бывшая уютная планетка содрогается от ежеминутных землетрясений и изрыгает боль свою тысячами вулканов», — это из нашего учебника по космологии, самому мне вовек так складно не придумать.
Так вот, прадед мой с прабабкой познакомились еще в открытом космосе, когда их модули стыковали, а поженились уже на орбите Грыма, где бюрократы из Межгалсоюза продержали их полтора года, сволочи! Жалко им, понимаешь ли, было отдавать такую чистенькую планетку поселенцам, уже две планеты загубившим. Ну не лицемеры ли? Как будто это ткачи с Герры и рудокопы с Цереры зарабатывали миллиарды кредитов, а не корпорации, их нанимавшие. Думаете, хоть одного чиновника корпораций нашли на этих грязных, ржавых модулях? Фигушки! Они неспешно погрузились на комфортабельные космолайнеры, отбыли без всякой спешки и греются сейчас в каком-нибудь райском уголке галактики, а то и на Земле под настоящим Солнцем. А вы говорите, ткачи, рудокопы…
Рудокопов на фотографии тоже сразу различишь, все сплошь смуглые, но не от загара, сами понимаете, — на Церере солнца отродясь не видели, — от пыли породной. А вот и прабабка стоит ближе к правому краю в смешном комбинезончике с прадедом под ручку. Красивая, правда?
На Грым наших предков все-таки пустили, но с запрещением заниматься чем-либо кроме фермерства и прочего натурального хозяйства. Остались, конечно, не все, многие с первым же рейсом отбыли на другие шахтерские или прядильные планеты, зато те, кто улетать не пожелал, рукава засучили и за работу взялись. Рудокопы в первые три месяца даже под крышей спать отказывались, мол, так в своих шахтах по небу чистому соскучились. И труд их даром не пропал! Бывалочи, заберешься на вершину холма, что над нашей деревней возвышается, глянешь на нее, родимую, — и душа наполняется гордостью. Красотища-то какая! Улочки ровные, желтым кирпичом мощенные, домики беленькие, аккуратные, все в зелени, даже фонтан перед церковью есть! А глянешь по сторонам: речка наша милая Синора, рыбы полная, а по берегам поля, сады, лозы виноградные, ровные прямоугольники поспевшей пшеницы цвета золотистого, ржи, овса, гречихи. И все натуральное! Ни капли химии, никакой биоинженерии! Потому и идет наш товар нарасхват по всей галактике, потому и прилетает сюда постоянно мистер Хоук лично, чтобы скупить у нас весь урожай. Вон у реки его фактория: склады ровненькими рядами, магазинчики полукругом на рыночной площади. А в магазинчиках этих чего только нет!
Признаюсь, очень нам всем нравился этот мистер Хоук. Как прилетит на Грым, первым делом в церковь, к отцу Жозефу на исповедь. Говорит, что там, в «суетливом мире», благости нет и что только у нас, в Санта-Лючии душа отдыхает. Всплакнет, бывалочи, он после воскресной службы, выпишет чек на сумму немалую в пользу общины, сядет за любимый столик в таверне у дядюшки Абрамяна и рассказывает со слезами на глазах, как мечтает он поскорее выйти на пенсию и поселиться здесь, на берегу речки — по утрам на зорьке рыбу удить, самому коровку пасти, о смысле жизни рассуждая. А в прошлом году сына своего привез. Бледного такого юношу, худенького, Альбертом зовут. Оно и понятно, будешь там бледным, в этих суматошных мирах без воздуха чистого, на жратве искусственной. Пусть уж поживет у нас, молочком парным отопьется, у речки на песочке позагорает. Да, так вот, как только прилетел он… видели бы вы, что в деревне творилось! Девки местные все как сдурели: вырядились в лучшие платья и давай в факторию мистера Хоука бегать, по пять раз на дню в магазин заходили то ниток купить, то лент, то еще чего. Две местные красотки даже подрались, споря, на кого из них Альберт дольше смотрел, кому улыбнулся. А деревенская дурочка Хелен бегала за ним целый день, погремушкой своей звеня, лыбилась во весь рот и пузыри от счастья пускала. Дура дурой, а все туда же…
Глава 2
Так вот, с юного Альберта все и началось, вернее, с журнала, что он оставил за столиком в таверне дяди Абрамяна. Батя как раз зашел туда кружечку ячменного пенного пропустить, перед тем как к деду на хутор ехать. Оглянулся, столик выбирая, видит на столе у окна журнал в яркой обложке. Честно говоря, на Санта-Лючии с журналами плохо. И с книгами тоже. В библиотеке лишь пособия и спецлитература для фермеров, другого наша община как-то не выписывала. Да еще детективы, приключения и романы про любовь, это мистеру Хоуку спасибо — за свои деньги купил и общине пожертвовал. Я-то все больше книжки про море люблю, про пиратов. Как сяду на свою заднюю парту в школе, так и читаю часами напролет, завидую. Вот ведь как интересно люди в древности жили: кровавые битвы, дерзкие налеты, горы сокровищ, клады, прекрасные пленницы.
Но про пиратов я могу говорить много, а это к делу особо не относится, так что если будет заносить меня на морскую тему, вы не стесняйтесь, останавливайте. Так вот, зато с местной прессой у нас все нормально: центральные «Грымский вестник» и «Фермерская жизнь» еженедельно, и раз в месяц «Новости Санта-Лючии» выходят под редакцией нашего старосты господина Опоссума. Раньше газетка почаще выходила, когда ее мистер Иглстон выпускал. Но он чокнутый у нас немного, пытался даже на межгалактические новости подписаться, так ему такой счет за доставку «выставили! Бросил он все и теперь пчел разводит. Так что с новостями у нас плохо, потому как на задворках Вселенной планетка-то наша, ни транспортных путей поблизости, ни космопортов приличных. И если бы не мистер Хоук, благодетель наш, вообще бы от жизни отстали. У нас благодаря ему даже телевидение есть! Да, телевидение! Настоящее! Целых два канала! Правда, местных программ пока немного: «Фермерское обозрение», «Советы фермеру», «Показательный хлебопашец» — про житье-бытье наших показательных хозяйств, да еще «Юный фермер — старшему помощник» — это в нашей гимназии старшеклассники снимают. Так себе программка — скукотища смертная, правда, иногда забавно морды знакомые по телику увидеть. В остальное время по телевидению гоняют программы первого канала космофедерации годовой давности (мистер Хоук для нас лично записывает) да фильмы из его же личной фильмотеки. Так что живем мы на Грыме, как говорит мистер Иглстон, с опозданием на год, так уж получилось. Зато как здорово бывает собраться в таверне у дядюшки Абрамяна и вместе посмотреть телик, узнать, чего там в мире суетливом творится.
Но я опять отвлекся. Так вот про журнал. Уселся батя за стол в таверне, пивка хлебнул, журнальчик раскрыл, полистал, заинтересовался и спрашивает, мол, чье такое? А дядя Абрамян и говорит, мол, заходил тут молодой мистер Альберт, то ли позавтракать, то ли от девок местных спасаясь. Достали они его уже своими взглядами влюбленными и письмами страстными. Папаша и вызвался журнал в факторию владельцу доставить. Но в факторию не пошел и на хутор не поехал, хотя мы его с дедой весь день прождали — новый курятник крыть. Если верить бабуле, батя прибежал домой весь взъерошенный, взволнованный, заперся у себя в комнате и до глубокой ночи щелкал на счетах.
Хорошо помню, приезжаем мы, значица, с дедой домой поутру, злые, усталые (из-за бати пришлось с курятником до глубокой ночи возиться), а батя в одном халате с опухшими глазами все на счетах щелкает и циферки колонками пишет. Нас увидел, вскочил и давай орать. Что-то там про огромные барыши, потерянную выгоду и про крохобора мистера Хоука. И бумажки нам в нос какие-то тычет. Оказалось, в этом журнале были биржевые котировки и список прошлогодних цен на натуральные продукты продуктовой биржи «Урании». И по всему выходило, что мистер Хоук нас, фермеров, десятилетиями бессовестно надувал. К примеру, в прошлом году бункер пшеницы на бирже стоил 186 межгалкредитов, а мистер Хоук установил закупку в 47 кредов, такая же картина была с овощами, бахчевыми, а уж с говядиной, молоком и зеленым луком мистер Хоук нас вообще грабил, давая цену на порядок ниже, нежели на бирже.
Я-то, честно говоря, поначалу ничего в этом не понял, у меня с математикой всегда плохо было — из троек не вылезал, а батя три дня был сам не свой, все по дому расхаживал, бормотал что-то, даже закурил, хотя три года назад в мучениях бросил. И что удивительно, деда батю поддержал. На моей памяти это — первый случай за последние десять лет, с тех пор как батя с дедой решили водяную мельницу строить, после чего по каждому вопросу ругаются, а тут… Нас с мамкой тоже, честно говоря, пробило. Неужели такой хороший человек, как мистер Хоук, столько лет беззастенчиво обворовывал нас, бедных фермеров? Аж не верится. А бабуля прямо сказала, что этого Хоука всегда терпеть не могла, он, когда к нам на Санта-Лючию впервые прилетел, весь в прыщах был, все к девкам приставал, даже к ней, к бабуле, клеился. И все имущество его состояло из костюма, на нем надетого, да саквояжа с несвежим нижним бельем, а теперь глянь, целая фактория…
В общем, в субботу возвращаюсь я из школы, привычно придумываю отмазку, как бы дневник свой бате не показывать, а он и не думает о нем спрашивать: стоит перед зеркалом в камзоле парадном, галстук повязывает. Прикиньте, батя в галстуке! Вот новость! Что-то интересное намечается. Свистнул я ребятишкам, мол, извиняйте, пацаны, на рыбалку не пойду, и за батей увязался.
Народищу в управе собралось ужасть сколько! Обычно-то на сход и четверть санталючийцев не собирается, потому как скукота обычно на сходках, а тут яблоку упасть некуда. Я пристроился в углу, забрался на кипу папок старых, пыльных, наблюдаю. Сначала мистер Опоссум с обычной скукотищей выступает: столько-то общинных денег пошло на новую электростанцию, столько-то на закупку труб у мистера Хоука, столько-то на рождественские подарки для детей и одиноких санталючийцев. Но никто почти его не слушает, все вроде как ждут чего-то. Когда мистер Опоссум закончил, на сцену забирается батя, просит у старосты слова и сообщает о своем открытии. Я-то, честно говоря, во все глаза за мистером Хоуком смотрел, очень мне было интересно на реакцию этого живоглота поглядеть. А он даже не покраснел, все на ноги повскакали, а он сидит, ногти свои полированные задумчиво рассматривает.
Наш староста Опоссум за колокольчик схватился, трясет им, тишины требуя, но как-то неуверенно. По всему видно, считает в уме, на сколько его мистер Хоук «обул» за тридцать лет плодотворной работы в наших-то пенатах. Когда все орать кончили, мистер Хоук встал и спокойно объявил, что более неблагодарного народа, чем жители Санта-Лючии, он в жизни не видел. И что мой папаша не только украл у его сына очень ценный журнал, но и разбил в его душе самое важное, что может быть, — веру в любовь к ближнему своему. После этого мистер Хоук начал загибать что-то про маркетинг, менеджмент и фьючерсные договора, а в заключение разрыдался. Он вообще-то слезлив, этот старикашка. На том собрание и кончилось.
Месть мистера Хоука была ужасной. В понедельник на двери закупочной конторы в фактории появилось объявление, что закупки сельхозпродукции у жителей Санта-Лючии по техническим причинам производиться не будут. А для жителей Сан-Антонио, Санта-Моники, Санта-Бабары и прочих городков и деревень, что лежат вниз по реке, закупочные цены повышены на 10%. И вещание своего телевидения на Санта-Лючию мистер Хоук отключил. Мамаша как увидела поутру, что стереовизор в таверне дядюшки Абрамяна не работает, так едва чувств не лишилась. Еще бы, теперь ей вовек не узнать, сделал ли красавчик Хозе предложение прекрасной цветочнице или женился на этой злющей баронессе. Уже к вечеру к папаше явилась делегация во главе с мистером Опоссумом, о чем они говорили, я не знаю, но вид после этой беседы у папаши был очень кислым. Да не просто кислым! Как только делегация удалилась восвояси, слышу я визг — и из дверей дома нашего пулей мой Шарик вылетает. Батя в сердцах ему такого пинка отвесил, что бедная зверюга метров пять в свободном полете пролетела, если не больше. Батя, он и раньше Шарика не особо жаловал, все вонючкой его звал, ругался, что пахнет от него, но чтобы живую тварь и пинком… Вышел батя на крыльцо, глянул, как Шарик по дороге к коровнику вприпрыжку улепетывает, глянул грустно в небо ясное и изрек: «Ну почему люди не летают?» А потом как хлопнет себя по макушке плешивой, как заорет: «Эврика! Эврика!» — и опять в дом. Я прям забеспокоился, кто это такая — Эврика эта самая? И не съехал ли батя крышей? Оказывается — наоборот. Такую штуку батя придумал!..
Но про пиратов я могу говорить много, а это к делу особо не относится, так что если будет заносить меня на морскую тему, вы не стесняйтесь, останавливайте. Так вот, зато с местной прессой у нас все нормально: центральные «Грымский вестник» и «Фермерская жизнь» еженедельно, и раз в месяц «Новости Санта-Лючии» выходят под редакцией нашего старосты господина Опоссума. Раньше газетка почаще выходила, когда ее мистер Иглстон выпускал. Но он чокнутый у нас немного, пытался даже на межгалактические новости подписаться, так ему такой счет за доставку «выставили! Бросил он все и теперь пчел разводит. Так что с новостями у нас плохо, потому как на задворках Вселенной планетка-то наша, ни транспортных путей поблизости, ни космопортов приличных. И если бы не мистер Хоук, благодетель наш, вообще бы от жизни отстали. У нас благодаря ему даже телевидение есть! Да, телевидение! Настоящее! Целых два канала! Правда, местных программ пока немного: «Фермерское обозрение», «Советы фермеру», «Показательный хлебопашец» — про житье-бытье наших показательных хозяйств, да еще «Юный фермер — старшему помощник» — это в нашей гимназии старшеклассники снимают. Так себе программка — скукотища смертная, правда, иногда забавно морды знакомые по телику увидеть. В остальное время по телевидению гоняют программы первого канала космофедерации годовой давности (мистер Хоук для нас лично записывает) да фильмы из его же личной фильмотеки. Так что живем мы на Грыме, как говорит мистер Иглстон, с опозданием на год, так уж получилось. Зато как здорово бывает собраться в таверне у дядюшки Абрамяна и вместе посмотреть телик, узнать, чего там в мире суетливом творится.
Но я опять отвлекся. Так вот про журнал. Уселся батя за стол в таверне, пивка хлебнул, журнальчик раскрыл, полистал, заинтересовался и спрашивает, мол, чье такое? А дядя Абрамян и говорит, мол, заходил тут молодой мистер Альберт, то ли позавтракать, то ли от девок местных спасаясь. Достали они его уже своими взглядами влюбленными и письмами страстными. Папаша и вызвался журнал в факторию владельцу доставить. Но в факторию не пошел и на хутор не поехал, хотя мы его с дедой весь день прождали — новый курятник крыть. Если верить бабуле, батя прибежал домой весь взъерошенный, взволнованный, заперся у себя в комнате и до глубокой ночи щелкал на счетах.
Хорошо помню, приезжаем мы, значица, с дедой домой поутру, злые, усталые (из-за бати пришлось с курятником до глубокой ночи возиться), а батя в одном халате с опухшими глазами все на счетах щелкает и циферки колонками пишет. Нас увидел, вскочил и давай орать. Что-то там про огромные барыши, потерянную выгоду и про крохобора мистера Хоука. И бумажки нам в нос какие-то тычет. Оказалось, в этом журнале были биржевые котировки и список прошлогодних цен на натуральные продукты продуктовой биржи «Урании». И по всему выходило, что мистер Хоук нас, фермеров, десятилетиями бессовестно надувал. К примеру, в прошлом году бункер пшеницы на бирже стоил 186 межгалкредитов, а мистер Хоук установил закупку в 47 кредов, такая же картина была с овощами, бахчевыми, а уж с говядиной, молоком и зеленым луком мистер Хоук нас вообще грабил, давая цену на порядок ниже, нежели на бирже.
Я-то, честно говоря, поначалу ничего в этом не понял, у меня с математикой всегда плохо было — из троек не вылезал, а батя три дня был сам не свой, все по дому расхаживал, бормотал что-то, даже закурил, хотя три года назад в мучениях бросил. И что удивительно, деда батю поддержал. На моей памяти это — первый случай за последние десять лет, с тех пор как батя с дедой решили водяную мельницу строить, после чего по каждому вопросу ругаются, а тут… Нас с мамкой тоже, честно говоря, пробило. Неужели такой хороший человек, как мистер Хоук, столько лет беззастенчиво обворовывал нас, бедных фермеров? Аж не верится. А бабуля прямо сказала, что этого Хоука всегда терпеть не могла, он, когда к нам на Санта-Лючию впервые прилетел, весь в прыщах был, все к девкам приставал, даже к ней, к бабуле, клеился. И все имущество его состояло из костюма, на нем надетого, да саквояжа с несвежим нижним бельем, а теперь глянь, целая фактория…
В общем, в субботу возвращаюсь я из школы, привычно придумываю отмазку, как бы дневник свой бате не показывать, а он и не думает о нем спрашивать: стоит перед зеркалом в камзоле парадном, галстук повязывает. Прикиньте, батя в галстуке! Вот новость! Что-то интересное намечается. Свистнул я ребятишкам, мол, извиняйте, пацаны, на рыбалку не пойду, и за батей увязался.
Народищу в управе собралось ужасть сколько! Обычно-то на сход и четверть санталючийцев не собирается, потому как скукота обычно на сходках, а тут яблоку упасть некуда. Я пристроился в углу, забрался на кипу папок старых, пыльных, наблюдаю. Сначала мистер Опоссум с обычной скукотищей выступает: столько-то общинных денег пошло на новую электростанцию, столько-то на закупку труб у мистера Хоука, столько-то на рождественские подарки для детей и одиноких санталючийцев. Но никто почти его не слушает, все вроде как ждут чего-то. Когда мистер Опоссум закончил, на сцену забирается батя, просит у старосты слова и сообщает о своем открытии. Я-то, честно говоря, во все глаза за мистером Хоуком смотрел, очень мне было интересно на реакцию этого живоглота поглядеть. А он даже не покраснел, все на ноги повскакали, а он сидит, ногти свои полированные задумчиво рассматривает.
Наш староста Опоссум за колокольчик схватился, трясет им, тишины требуя, но как-то неуверенно. По всему видно, считает в уме, на сколько его мистер Хоук «обул» за тридцать лет плодотворной работы в наших-то пенатах. Когда все орать кончили, мистер Хоук встал и спокойно объявил, что более неблагодарного народа, чем жители Санта-Лючии, он в жизни не видел. И что мой папаша не только украл у его сына очень ценный журнал, но и разбил в его душе самое важное, что может быть, — веру в любовь к ближнему своему. После этого мистер Хоук начал загибать что-то про маркетинг, менеджмент и фьючерсные договора, а в заключение разрыдался. Он вообще-то слезлив, этот старикашка. На том собрание и кончилось.
Месть мистера Хоука была ужасной. В понедельник на двери закупочной конторы в фактории появилось объявление, что закупки сельхозпродукции у жителей Санта-Лючии по техническим причинам производиться не будут. А для жителей Сан-Антонио, Санта-Моники, Санта-Бабары и прочих городков и деревень, что лежат вниз по реке, закупочные цены повышены на 10%. И вещание своего телевидения на Санта-Лючию мистер Хоук отключил. Мамаша как увидела поутру, что стереовизор в таверне дядюшки Абрамяна не работает, так едва чувств не лишилась. Еще бы, теперь ей вовек не узнать, сделал ли красавчик Хозе предложение прекрасной цветочнице или женился на этой злющей баронессе. Уже к вечеру к папаше явилась делегация во главе с мистером Опоссумом, о чем они говорили, я не знаю, но вид после этой беседы у папаши был очень кислым. Да не просто кислым! Как только делегация удалилась восвояси, слышу я визг — и из дверей дома нашего пулей мой Шарик вылетает. Батя в сердцах ему такого пинка отвесил, что бедная зверюга метров пять в свободном полете пролетела, если не больше. Батя, он и раньше Шарика не особо жаловал, все вонючкой его звал, ругался, что пахнет от него, но чтобы живую тварь и пинком… Вышел батя на крыльцо, глянул, как Шарик по дороге к коровнику вприпрыжку улепетывает, глянул грустно в небо ясное и изрек: «Ну почему люди не летают?» А потом как хлопнет себя по макушке плешивой, как заорет: «Эврика! Эврика!» — и опять в дом. Я прям забеспокоился, кто это такая — Эврика эта самая? И не съехал ли батя крышей? Оказывается — наоборот. Такую штуку батя придумал!..
Глава 3
На посадку торгового челнока собралась смотреть вся деревня. Сказать, что мы волновались, — ничего не сказать. Папаша сообщил, что корпорация «Урания» в принципе готова выслать торговый корабль, но предупредила, что, если посадочная полоса не будет соответствовать норме, посадка челнока не состоится, а все расходы должен будет оплатить «свободный поселенец мистер Ажен», то есть мой папаша. А поди успей сделать бетонную полосу 50 на 10, когда бетономешалка в деревне только одна, и стоит она в фактории мистера Хоука. К нему, как вы понимаете, мы и не подумали обращаться. Всю неделю с утра до ночи всей деревней возили песок, качали воду, мешали и перемешивали цементную смесь, бетонировали, устанавливали какие-то дурацкие огни. Зачем, спрашивается, огни, если челнок днем приземляется? Даже мы, пацаны, бросили рыбалку, лапту с футболом и вкалывали изо всех сил наравне со взрослыми. Ночами вкалывали!