Марина Эшли. Кинжал раздора

   – Где мой фотоаппарат и другие вещи?
   – О! Журналист! – воскликнул доктор.
   «Твоя версия», – подумал Барт. Но изъявил желание расписать прелести местного госпиталя в лучшем американском издании. И лично выдающиеся профессиональные качества доктора!
   Женевьева перевела. Доктор просиял.
 
   – Ты что, правда Джек Смит? Журналист? – удивилась Женевьева, когда врач удалился.
   – Ты сказала Джек, он сказал журналист, лично я ничего не говорил, я только пообещал сфотографировать больницу. – Попутчик смотрел, невинно улыбаясь. – Вышло недоразумение.
   Женевьева восхищенно присвистнула. «Авантюрист! Этот не пропадет».
   – Похоже, ты оклемался: справишься дальше без меня. Мне нужно спешить. До свидания!
 
   – Не уходи, – прозвучало с кровати.
   Женин остановилась в дверях, развернулась и разулыбалась. Форменная дура! Он же смеялся:
   – Ты что, собираешься бросить на произвол судьбы человека, который почти не говорит по-испански?
   Женин вспыхнула.
   – Отсюда так просто не выберешься, – рассуждал тем временем попутчик. – Поезда здесь раз в неделю. Хотя не знаю, докуда мы доехали, может, еще какие ходят. Мы влипли! Но ты не переживай. Я беру все в свои руки. Скоро будем дома, в Меланьи.
   Барт сел в кровати, простыня съехала, он удивился:
   – А где моя одежда?
   Женин взяла со стула и сунула ему сверток.
   – Ты не постирала? – развернул он с брезгливой гримасой.
   Краска прилила к щекам Женевьевы.
   Попутчик натянул штаны, расстегнул карман где-то в районе колена:
   – Впрочем, хорошо, что не постирала: документы целы.
   Посмотрел на пунцовую девушку, потерявшую дар речи, и широко улыбнулся:
   – Я пошутил. Каково отпрыску древнего рода осознавать, что не он по привычке спас кому-то жизнь, а ему. Девчонка. Ну и что мне теперь делать? Жениться, как честному рыцарю?
   Казалось, сильнее краснеть было невозможно. Но Женевьева смогла. Глаза у нее вспыхнули от негодования. Попутчик захохотал.
   – Эй, – начал он, – не сердись. Я хотел тебя немножко развеселить. Разрядить обстановку. Она же хуже некуда. Да? Из-за меня. Ты благородно спасла незнакомца. Ангел. Точно. Видно, бедная мама молится обо мне день и ночь, что судьба подсадила мне на полку ангела.
   А Женевьева было приняла свой нормальный цвет. Пришлось краснеть опять. Чтобы прекратить это безобразие, она перебила болтливого незнакомца:
   – Кстати, откуда ты знаешь, как меня зовут?
   – Я не знаю. Мы же еще не знакомы. Нужно исправить ошибку. Бартоломью. Для близких друзей и ангелов просто Барт.
   «Бартоломью. Надо же, когда мысленно произносишь, то язык как будто перекатывает во рту маленькую льдинку».
   – Так как зовут моего ангела? – глаза у него смеялись, но Женевьева решила больше не поддаваться на его шуточки.
   – Женевьева. Ты вчера назвал меня по имени.
   – Не может быть, – удивился Бартоломью. – Я вижу тебя первый раз в жизни, не считая поезда, конечно. И самое забавное, я не мог ошибиться, у меня нет ни одной знакомой Женевьевы.
   – Точно. – Он подумал. – Ни о ком даже не говорит это имя.
   Он застегнул до конца рубаху, встал и пошатнулся.
 
   – Знаешь что, – решила Женевьева, – отлеживайся сегодня, а я схожу узнаю расписание поездов, Бартоломью, – не отказала она себе в удовольствии произнести его имя вслух.
   Он посмотрел на нее нерешительно.
   «Ага, ну как же, рыцарь, сам всех спасает!» – усмехнулась Женин.
   Барт кивнул с неохотой и сел.
   – А откуда взялось имя Джек? Я его тоже упоминал? – спросил задумчиво.
   Женевьева вернулась второй раз. Плохая примета. Ох, нужно зайти в туалет, посмотреться в зеркало, а то не будет ей сегодня удачи.
   – Нет. Ты на него откликался.
   Она оставила Бартоломью с выражением полного недоумения на лице.
   Интересно, если бы она не забыла перед выходом из госпиталя найти зеркало и заглянуть в него, появился бы в расписании нужный им поезд? Теперь уже не проверишь. Барт был прав, следующий поезд – через неделю.
   «Нет. Только не это. Я хочу домой!»
   Женевьеве вдруг представилось, что она застрянет здесь на всю оставшуюся жизнь. Женин оглянулась на вокзальную площадь, залитую солнцем, поэтому весь мусор был на виду, на чужие ей чумазые лица и немножко поплакала.
   Расстроенная, Женевьева пошла в госпиталь.
 
   – Вернулась?!
   О! Он, кажется, ей обрадовался.
   – Куда же я денусь? Все предки моего древнего рода грозят из гробов пальцами и велят держать слово, – огрызнулась Женин, заодно и похвастала: пусть не задается – рыцарь.
   – Ну и потенциальными женихами не стоит разбрасываться, правда?
   Она опять смутилась, а он захохотал.
   – Хочешь есть? – предложил, отсмеявшись. – Я взял на кухне для тебя пайку.
   На стуле лежал фотоаппарат и стояла накрытая миска. Еще теплая на ощупь.
   Барт жестом пригласил ее садиться и переложил фотоаппарат к себе на кровать.
   – Этот доктор мертвого поднимет. Вынудил меня фотографировать. Чувствует, что мы скоро сбежим, – пояснил на вопросительный взгляд Женевьевы.
   – Не сбежим, – вздохнула Женин, глотая что-то жидкое, острое, но вполне съедобное.
   – И что, ни одного поезда ни в каком направлении в ближайшие дни? – недоверчиво переспросил Барт.
   – Направлений здесь только два. Завтра есть один поезд в сторону столицы, только он не доезжает до нее, у него конечная через пару остановок отсюда.
   – Лучше, чем ничего! – бодро сказал Барт. – Уже часть пути. Глядишь, оттуда еще чем-нибудь уедем. Выше нос!
   И правда, как же она сама не догадалась. Женин повеселела.
   – А как ты себя чувствуешь?
   – Отлично. – Он попытался изобразить улыбку.
   – Держи, – Женевьева протянула ему листья, – это надо разжевать и проглотить.
   – Я тебе верю, ангел. – Барт сунул листья в рот и зажевал, не спуская с Женин насмешливых глаз.
   – Горько. У меня такой же привкус был с утра. – Он на нее подозрительно уставился.
   Женевьева наклонилась застегнуть свой саквояж: не объяснять же Барту, как она его вчера лечила. Вдруг он брезгливый.
   – Над чем ты там смеешься? – раздался его недовольный голос. – И где ты спишь?
   – На стуле, – поморщилась она.
   Женевьева наотрез отказалась меняться, как полудохлый рыцарь ни настаивал. Тогда он сдвинулся на самый край кровати. Женин отрицательно покачала головой.
   – Я не кусаюсь. И вообще я сейчас относительно безопасен. По меньшей мере, до завтра. Обещаю. Не бойся, – насмешливо сказал Барт.
   – Я не боюсь! – разозлилась Женин и улеглась на бок, спиной к нему.
   Она легла сверху на одеяло, стянув его с Барта, но он не стал выдергивать его из-под нее, еще поймет неправильно, дурочка, – пусть спит.
 
   – Мне не хватает на билет! – с ужасом обнаружила Женин на следующее утро у касс. – Я же позавчера много потратила: телеграмма, телефонные разговоры…
   – У меня впритык, – пересчитал свои деньги Барт.
   Он потянул ее к поезду:
   – Спокойно, сейчас я что-нибудь придумаю.
   Барт попытался договориться с одним проводником, с другим, с третьим. Их ничто не заинтересовало, даже фотоаппарат. У очередного вагона он вложил все деньги Женевьеве в ладонь, больно сжав ей пальцы, и приказал:
   – Жди меня внутри, я быстро.
   Не давая опомниться, подсадил ее на подножку, закинул вслед их вещи. Проводник было запротестовал.
   – Покажи ему деньги, пусть заткнется. Я сейчас, – крикнул Барт, убегая.
 
   Бартоломью все не было и не было. Женин начала волноваться. Уже подали сигнал к отправлению. Женин выглянула – никого. Глотая слезы, она сняла их вещи на землю. Поезд тронулся. Женин оглянулась – к ней мчался Барт. Он подхватил свои чемоданы, закинул в медленно проплывающий хвост заднего вагона, наклонился за ее саквояжем, побежал, догнал вагон, зацепился рукой за поручень, поставил ногу, швырнул саквояж и запрыгнул на подножку. Женин изо всех сил бежала следом. Поезд набирал скорость. Барт протянул ей руку. Нет, она больше не может. Сердце выпрыгивало из груди, в боку кололо, дыхание обжигало. Она остановилась и согнулась, пытаясь отдышаться. Подняла голову и увидела сквозь слезы, как Барт сбросил ее саквояж. Потом свои чемоданы. Один из них раскрылся, и на рельсы высыпалась пачка бумаги. Сам Барт спрыгнул немного погодя.
 
   Женевьева побрела собирать бумажки: хорошо, что ветра не было, далеко они не разлетелись.
   – Я же велел тебе ждать В ВАГОНЕ! Какого хрена… – заорал Барт, подбегая.
 
   Он постоял, глядя вслед поезду, повернулся к Женни, махнул рукой и улыбнулся:
   – Прости. Обидно. Но ничего страшного. Бывает. Значит, не судьба. Ничего, я держу все под контролем. Давай сюда рисунки, и пошли попытаемся вернуть фотоаппарат.
   Барт говорил так спокойно, как будто и правда ничего страшного не случилось.
   «Главное, все живы», – как любит повторять ее бабушка. Ничего страшного. Бывает.
   Утешенная Женевьева протянула Барту с полсотни собранных ею на насыпи мятых грязных зарисовок всевозможной археологической добычи. Бартоломью запихнул их в свой чемодан, даже не оглянувшись, все ли листочки Женни подобрала, и потащил ее к зданию станции.
   – Быстрее, – торопил ее Барт, – пока он еще не ушел. Знаешь что? Скажешь ему, что нужна пленка, которую здесь он не купит. Разве что в студии в столице. А я ему могу продать. Ни слова, что мы хотим обратно фотоаппарат! Предлагай пленку! А вот и он!
   Два старика болтали у касс. Один с огромным сердитым петухом под мышкой, второй с «Кодаком» в руках. Женевьева узнала во втором госпитального сторожа.
 
   Барт напрягся: сторож извлек фотоаппарат из чехла и вертел в руках, показывая собеседнику.
   Как Женни ни боялась местных петухов с мощными когтистыми лапами, но пришлось стоять в опасной близости и объяснять сторожу ситуацию. Женни косила глазом на петуха, петух своим круглым желтым глазком на нее. Интересно: он может вырваться и напасть? Или клюнуть? Петух словно прочитал ее мысли, открыл угрожающе клюв, показывая острый треугольный язык.
 
   – Я не куплю здесь нужной пленки? – озадаченно уставился в честные глаза Барта сторож.
   Тот пожал плечами, мол, мое дело предупредить, – и развернулся уходить. Платить за пленку дороже, чем за фотоаппарат, сторож не стал, он долго уламывал Барта забрать «Кодак» обратно и вернуть деньги. Наконец, Бартоломью согласился, мужчины пожали друг другу руки. Старик с петухом не уходил. С любопытством ожидал, чем закончатся торги. Его петух рванулся было в сторону Женевьевы. Но она была начеку и отскочила. Хозяин бесцеремонно прижал своего петуха посильнее и пошел с полупридушенной птицей сопровождать приятеля до госпиталя, обсуждая по дороге детали несостоявшейся сделки.
 
   – Продать всегда успеем, и подороже, – потирал руки Бартоломью. – Одни местные вокруг были – разве они оценят такую вещь. Так, из любопытства и по дешевке брали. Хорошо, что удалось вернуть.
   Он вдруг остановился и спросил у пораженной его талантами торговаться попутчицы:
   – Скажи мне лучше: как ты думаешь, куда пошел вон тот мужик с мешком?
   Женевьева проследила взглядом за указующим пальцем Барта. Ну, мужчина, ну, с тяжелым мешком. Идет по шпалам. В ту сторону, где исчез их поезд. Она пожала плечами.
   – Не знаю. Наверное, до ближайшего селения. Рельсами часто пользуются вместо дороги.
   – Может быть, может быть, – задумчиво сказал Барт. – А может… Все равно делать нечего, пойду прогуляюсь. Есть у меня одна мысль. Посиди на лавочке, покарауль вещи. Я – мигом.
   Он оставил ее на скамье у станции и отправился вслед за крестьянином. Женни думала-гадала, что это может быть за мысль, но ни до чего не додумалась. Все равно, времени у них теперь – неделя, пускай проверяет свои мысли. Скорее всего, права она. Вон туда же проследовало еще несколько крестьян, и все с поклажей. Видимо, по железной дороге передвигаться удобнее. Тем более что безопасно, если поезда ходят раз-два в неделю.
 
   Женевьева успела и погрустить о доме, и поволноваться, и наконец испугаться за то время, что отсутствовал Барт. Она обрадованно вскочила, когда он появился.
   – О! Вижу, что соскучилась! – бросил он, вгоняя ее в краску.
   – Я – соскучился! – объявил со смехом. – Пошли! Кажется, если я правильно понял ситуацию, у нас есть шанс отсюда выбраться.
   Барт закинул на плечи рюкзак, куда уже был упрятан фотоаппарат, чуть было не поменявший сегодня владельца, взял в каждую руку по чемодану и тронулся в путь. Женни с саквояжем еле поспевала за ним.
   – Не нужно так бояться. Ты же больше, сильнее.
   – Кого я больше? – удивилась Женин.
   – Петуха, – рассмеялся Барт.
   Женин смутилась.
   – Он мозгами понимает, что ты сильнее, и не сунется, если будет уверен, что и ты это тоже понимаешь. А мозги у них есть, у здешних кур, не сомневайся! Я видел, как они дерутся, – вроде как на полном серьезе поучал он ее.
   Женин терпела, хмурилась и не выдержала, перевела неприятную тему разговора:
   – Долго нам еще идти?
   – Вон на тот холм, – показал подбородком Барт, руки у него были заняты, и принялся разглагольствовать:
   – Видишь ли, поезда бывают не только пассажирские, правильно? Местные не очень-то любят раскошеливаться по пустякам. Верно?
   Он улыбался.
   – Если ты такой умный, то, может, объяснишь недотепе, почему бы нам не подождать товарный поезд на станции? И откуда такая уверенность, что он придет именно сегодня? Или мы на рельсах будем спать, поджидая? – Женин слегка разозлилась.
   – А кто тебе его остановит на станции? Зачем? А товарняк здесь наверняка ходит, я сразу об этом подумал, – снисходительно пояснял Барт, хотя в глубине души он не был уверен, что прав. – Зная ленивых местных, можно предположить, что расписание поездов у них такое, чтобы отмахать флажками за один день и устроить себе сиесту на всю оставшуюся неделю. Вид мужика с мешком меня надоумил: а вдруг местные пользуются услугами железной дороги бесплатно. Вон, смотри, сколько их таких.
   У рельсов лежали мешки, человек шесть сидело поодаль в теньке.
   – А почему именно здесь он остановится? – удивленно оглядела Женевьева дикую местность вокруг, редкий лесок, ничего особенного. – И почему ты так уверен, что поезд будет в нужную нам сторону?
   – Все гениальное просто, – скромно сказал Барт. – Дорога В ГОРУ! Поезд не остановится, но замедлит ход. Поезд с горы наоборот бы разогнался.
   Пораженная Женевьева посмотрела на него с восхищением. Барт немножко смутился, а вдруг он ошибается, кто его знает, что это за товарняк и что за вагоны, будут ли там вообще двери.
 
   Они сбросили свои вещи у рельсов.
   – Значит, так, – инструктировал он ее. – Ты – первая. Обо мне не думай. Твоя задача – попасть в поезд. А я разберусь со всем остальным.
   Он улыбнулся и подмигнул ей. Женни закивала. Наверное, это не так страшно – запрыгивать на полном ходу в товарный поезд. Бартоломью знает, что делает.
 
   Прождали они довольно долго – наконец раздались гудки приближающегося поезда.
   С грохотом прочухал паровоз и первые вагоны. «Вот не везет, цистерны», – подумал было Барт.
   Поезд почти совсем сбавил скорость. Местные похватали свои мешки и зашвырнули их на какую-то платформу с чем-то, накрытым брезентом. Они с криками запрыгивали на нее, помогая друг другу.
 
   Вагоны шли с такой скоростью, что можно было шагать рядом с любым. Барт ждал. Появилось несколько вагонов с коровами. Дверей у них не было: дверные проемы и перекладины посредине. Барт уже собирался присоединиться к рогатым пассажирам, но увидел нечто более подходящее.
   – Готовься! – заорал он не своим голосом.
   – Давай! – он швырнул саквояж и рюкзак в открытую дверь. – Ну!
   Женни бежала вровень с дверью, взявшись руками за деревянный настил. Подпрыгнула, помогая себе руками, легла на живот и зависла в воздухе, ногами наружу. Барт втолкнул ее внутрь.
 
   Она развернулась и на четвереньках добралась до двери, высунула голову. Барт бежал вровень со следующим вагоном. Он с трудом забросил туда свои чемоданы и начал отставать.
   О, Боже! Сердце у Женевьевы замерло. Нет, догнал. Прыгает. Лежит на животе, балансируя ногами. Вполз!
   Женни оглянулась – тюки сена вокруг. Ей повезло больше, чем ему. «Надеюсь, коровы не агрессивны!»
   Им вместе было бы веселее, несмотря на его дурацкие шуточки. Как обидно ехать порознь.
   Крыша загромыхала. В дверной проем свесилась голова Барта.
   – Лови! – он сбросил один чемодан, второй.
   Опять разлетелись бумажки из раскрывшейся чемоданной пасти.
 
   Голова Барта исчезла. Ни звука. Женни взяла пару листков – несколько ракурсов одного и того же металлического орла. Или петуха, вроде сегодняшнего?
   Женни сидела, прижимая рисунки к груди, и смотрела наверх. Что Барт там делает?
   Показались его ботинки, потом ноги до колен. Он на животе медленно сползал вниз. Женевьева оставила бумажки, подскочила к двери и схватила Барта за пояс штанов.
   Заорала, перекрикивая поезд:
   – Прыгай, я тебя страхую!
   Он качнулся в ее сторону. Раз, другой – и свалился.
   Они упали на сено.
   – Интересно, что на это скажет тот парень? – насмешливо спросил Барт, с демонстративной заботливостью вынимая соломинку из ее волос.
   Женни сердито столкнула его с себя.
   – Какой парень?
   – Твой жених. – Барт уже ползал на коленях, собирая свои рисунки.
   Он оглянулся на нее.
   – К кому же еще может спешить девушка на осенний карнавал в Меланьи?
   Поезд практически остановился.
   – Эх, – сказал Барт, – вершина – вот где надо было садиться. А мы так мучились!
   Они выглянули и отпрянули назад – справа от поезда зияла пропасть. Ну, пропасть – не пропасть, может, овраг, но они бы точно здесь не сели. Отвесно.
 
   – Так к кому из меланцев ты едешь, кому достался такой ангел? – Барт улыбнулся заговорщицки: – Пользуйся случаем, я знаю в Меланьи всех, информацию даю совсем недорого.
   «Интересно, а знает ли Барт Медичесов?.. Нет! Такой пройдоха, конечно, всех знает. Только я сама наведу справки. Если захочу!» – не поддалась Женни соблазну.
   – Все гораздо прозаичнее, – ответила она со вздохом. – Моя очередь присмотреть за прадедушкой и прабабушкой.
 
   Он собирал свои многострадальные бумаги, сдувал с них солому, разглаживал. Женин помогала и рассказывала о состарившихся Маленьких, о кузине, которую надо подменить. Не стала только посвящать Бартоломью в подробности, почему прабабушка и прадедушка упорно не желают уезжать из Меланьи к родственникам и создают всем столько проблем. Этот насмешник будет хохотать всю оставшуюся дорогу. Над ее любимыми Маленькими! Ее Маленькие имеют право сойти с ума, если хотят!
 
   – Ты не расстраивайся, – сказал Барт, пытаясь подравнять в аккуратную пачку мятые листы. – У нас в Меланьи просто здорово. Тебе понравится! Я обещаю. Вот взять этот карнавал: феерическое зрелище. Вся молодежь за год до него себе костюмы шьет и лошадей готовит. Музыка, оркестры со всего мира, ну со всей страны – точно, на каждом перекрестке играют, а мы в костюмах под старину на лошадях строем. Красиво. Обычно вся любовь на этом карнавале и происходит.
   Он рассмеялся, бумаги выскользнули из его рук, и он принялся сортировать их заново.
   – Первые признания, первые поцелуи, предложения руки и сердца. Потом до самого Рождества – сплошные свадьбы. Потом Рождественский бал. А! Я забыл фейерверк на День города и гуляния по этому поводу. Но что сравнится с осенним карнавалом!
   – Звучит интригующе. Успеть бы попасть на этот праздник жизни. – Женин улыбнулась.
   – Да. И ты не пожалеешь, – сказал он серьезно. – Нет города лучше нашего.
   – А к кому ты так спешишь на осенний карнавал? – поинтересовалась Женевьева.
   – Я? Я тороплюсь туда ДО карнавала. Я организатор всех торжеств в Меланьи. Неофициальный, конечно. Впрочем, считай, что официальный. Представляешь, что ребята там без меня натворят? Нет, мне надо туда чем раньше, тем лучше, – вздохнул он.
   Она так и не поняла, есть ли кто-то, к кому Бартоломью торопится персонально, или нет. Умеют же мужчины не отвечать прямо на поставленный вопрос.
 
   Барт тяжело дышал. Женин озабоченно на него посмотрела, он неспроста ронял свои листки. У него дрожали пальцы. И вообще он выглядел неважно.
   – Ты не откажешься прожевать несколько листьев? – неуверенно спросила Женин, отнимая у него рисунки.
   – Как скажешь, ангел. – Он растянулся на сене. – Ты посмотри, как шикарно мы едем! Мягко, просторно. Лучше, чем в пассажирском вагоне!
   – У пассажирского вагона есть свои преимущества, – пробормотала Женин.
   – Интересно какие?
   – Туалет, например.
   – Э… Я придумаю что-нибудь подходящее для изнеженной леди. Сообщи заранее.
   Женин даже не покраснела, похоже, она привыкла к его остротам. Отложив рисунки, она рылась в саквояже.
 
   – Рафаэль обзавидуется! – слабым голосом сказал Барт. – Мало того, что я побывал на раскопках, о которых он мечтал, так еще такое приключение случилось. Я уж молчу, в какой прелестной компании…
   – Рафаэль существует на самом деле? – удивилась Женни. – Разве это не еще одно имя, о котором ты понятия не имеешь?
   – Конечно, Рафаэль существует. Еще как существует! – Барт взял у нее листья. – А как ты думаешь, по чьей милости я здесь оказался?
   Он пожевал.
   – Надо же, горечи не чувствую. Может, дозу пора увеличить, знахарь? А то слишком терпимо… Рафаэль – мой брат, вместо которого я поехал на раскопки.
   – Почему он сам не поехал?
   Да, бывают истории, запутаннее ее собственной.
   Барт замялся на долю секунды.
   – Понимаешь, он инвалид. Ты не подумай, он очень умный. Самый умный в нашей семье. Было у отца два сына. Здоровый и умный, – сказал он с горечью и вздохнул. – Раф просто помешан на истории. Он столько всего читает. Все старинные рукописи в доме перебрал: у нас их полно. Он даже гипотезу какую-то выдвинул, не спрашивай, о чем, я не понял, но это опубликовали в одном историческом журнале. Очень смелая, говорят, и спорная. Но придраться не к чему. С логикой у него все в порядке.
   В голосе Барта зазвучали нотки гордости.
   – Но он взял и чокнулся. Подал втихую заявку на участие в этих раскопках. Говорит, что для дальнейшей карьеры ему это будет нужно. Его пригласили. А куда ему ехать, без ног?
   – У него нет ног? – прошептала с жалостью Женевьева.
   – Есть. Но он практически не ходит в последнее время. Пришлось ехать мне. Под его именем.
   – Ах, вот оно что! И тебе все сошло с рук?
   – Почему нет? Мы с ним похожи, впрочем, никто и не проверял – поверили на слово.
   – Вы близнецы?
   – Нет. Он на год моложе. Но мы правда очень похожи. Отец смеется, что мы штампованные. Породистые и штампованные. Вот смотри. – Барт вынул из нагрудного кармана блокнот и огрызок карандаша.
   – Это я, – набросал он лицо, – а это – Рафаэль.
   Женин присела рядом. Она завороженно смотрела, как Барт рисует. Второе лицо было копией первого, разве что поскуластей. И чем-то неуловимым отличались глаза.
   – Так это все твои рисунки? – погладила она кипу бумаг у себя на коленях.
   – А то чьи. Везу Рафаэлю полный отчет, чего мы там накопали. Пусть разбирается. Я в этом ни бум-бум…
   – Нарисуй еще что-нибудь, – попросила Женевьева.
   Барт улыбнулся. Сел. Посмотрел на нее внимательно и… изобразил знакомого ей петуха.
   – Ой, как живой! – воскликнула Женин.
   Потом перед ней возникла физиономия доктора, фигура сторожа, потягивающаяся кошка. Собака, задрав лапу, грызла на себе блох. Барт опять лег. Вырвал листки из блокнота, скомкал и хотел швырнуть в угол.
   – Отдай мне, пожалуйста. – Женевьева разгладила их: – Ну вот, взял и испортил такую красоту.
   – Ты как Рафаэль, – усмехнулся Барт, – он вечно дрожит над моими картинками, как над сокровищами. И хранит их.
 
   Женин разглядывала рисунки.
   – Сейчас у тебя волосы длиннее! – заметила она победно. – Не похоже!
   Барт взял рисунок, дорисовал волосы до плеч.
   – Теперь лучше? Приеду в Меланьи – подстригусь.
   Женин с сожалением посмотрела на его шевелюру. Не кучерявая, но мягкая, над ушами и на шее лежит волнами. Обидно состригать такую красоту, это не то что ее прямые волосы. Впрочем, его дело.
   – Как это у тебя получается? Где ты учился на художника?
   – Нигде. Рафаэль в детстве болел в очередной раз, тяжело, больше месяца в кровати провел. Я стал ему рисовать, чтобы развлечь. Так и пошло. Секрет схожести изображения очень прост. Я сам догадался.
   Он замолчал, думая о чем-то своем.
   – Можешь мне открыть? – спросила Женевьева.
   – Тебе? Тебе могу, – ответил Барт вроде как с намеком.
   Женин пропустила мимо ушей его шуточку. Барт рассказал:
   – В принципе, это два секрета. Можно комбинировать. Первый – выпяти типичную для персонажа особенность. Преувеличь, но слегка, чтобы не получилось карикатуры. Зритель невольно обратит внимание и не заметит огрехи второстепенных деталей. Вот смотри. У нас с Рафаэлем характерная форма губ – очень резко очерчены, и разрез глаз тоже характерный. Нужно чуть-чуть усилить, чуть больше, чем на самом деле, нарисовать и можно больше вообще ничего не дорисовывать, узнаешь и без ушей. Видишь, как просто.
   Женни посмотрела на изгиб губ, что произносили эту речь, потом на рисунок. Да. Характерные.
   – А второй секрет?
   – Это сложнее. Требуется поймать внутреннюю изюминку. Невозможно объяснить словами, что это.
   Он опять достал карандаш.