Марина Эшли. Кинжал раздора

   «Этому охотно верю», – подумал Барт.
   – Амелия держит в руках пергамент. Вор полностью в ее власти. Стоит ей закричать – его схватят. Амелия смотрит в его глаза. В них спокойная уверенность. Взгляд настоящего мужчины.
   Барт улыбнулся.
   – «А что если истинный владелец документа под пытками выдал тебе тайник?» – задумалась Амелия. «Видишь роспись и печать? Сравни с моею. Вот, она, печать». – Он потянул за шнурок на своей шее. И Амелия отдала ему бумагу! «Я верю честному слову. Если этот документ принесет несчастья, то проклятие падет на твою голову!»
   Барт усмехнулся: «В женском пересказе в этой истории много дыр».
   – Амелия повела его к черному входу. На кухне заметила, какой голодный взор он кинул на припасы, и предложила кувшин молока. Они выпили его вдвоем. Рыжий разбойник неожиданно сделал ей предложение! «Да!» – ответило ее сердце. «Жди сватов», – вор исчез в темноте ночи.
   Женевьева замолчала.
   – Что дальше? – спросил Бартоломью.
   – Амелия отвергает женихов. И с интересом ждет последствий того пергамента. Объявляется местный наследник престола. Он желает мира. Он жаждет договориться. У него есть документ, подтверждающий его права. Завоеватели устали. Они тоже хотят договориться. В замок приезжают сваты. «Как скажешь, – говорит Амелии отец. – Этот брак – лучший вариант прекратить войну и соединить семьи старых и новых правителей в одну». «Да», – отвечает Амелия.
   – Ты же говорила, что политически брак не выгоден? – перебил Барт Женевьеву.
   – С этим женихом – выгоден, но он не тот! Он появляется собственной персоной. Документ у него есть, но сам он – молодой, красивый – не ее рыжий вор!
   – Шесть баллов по пятибалльной шкале! – захохотал Барт, поймал недовольный взгляд Женевьевы, улыбнулся.
   – Продолжай, Шехерезада!
   – Отец теперь настаивает. Мысль браком урегулировать проблемы ему нравится все больше и больше. Амелия разговаривает начистоту с женихом. Она просит свое слово обратно, потому что ошиблась. Жених на коленях… – Женни смущенно посмотрела на Барта, но ведь действий из предания не выкинешь. – На коленях просит держать слово. Разбойник – его близкий друг, который помог ему разыскать доказательства наследования престола, погиб. Пал в битве. Перед смертью рассказал, что его ждет невеста. Это не просто любовь, политика, это слово чести. «Я жена одного мужа!» – говорит Амелия. Ну или женщина одного мужчины, вряд ли она его уже прямо мужем считала.
   Барт подавил усмешку.
   – У нее созрел план – бежать в монастырь.
   – А что, монастыри уже были? Женские? Или она в мужской… – Барт проглотил остроту, Женни явно серьезно относится к легенде, Рафаэль такой же.
   – Она крещена уже в местную веру, как и все предводители завоевателей, но монастырь привлекает ее не служением неизвестному ей Богу, а как место уединения в печали. Она помнит взгляд разбойника. Его глаза. Он был так уверен в своих действиях. Роспись и печать. Жених явно лжец! Амелия бежит в ночь перед свадьбой! И у замка встречает своего рыжего настоящего жениха, он пытался проникнуть внутрь. Они жили долго и счастливо и умерли в один день.
   – Как? – закричал Барт. – И это все?
   – Нет, конечно. Но все остальное – неинтересно. Мой отец считает, что рыжий разбойник был истинным наследником. Отпрысков скрывали, они были вроде козырной карты в игре за власть. Разбойник не хочет занимать свое место в истории. Он помогает добыть престол глупому родственнику, которым можно вертеть, как пешкой, который полностью на него полагается. И который согласен на союз с завоевателями. И вот эта пешка, посланная быть сватом, вышла из подчинения и захотела в женихи, разбойника пленили. Рыжий взял родственника опять под контроль, не сразу, но взял. Сам он больше смотрел в будущее, его интересовала торговля, а не войны. Я не помню. Лучше расспросить отца о подробностях. Он заинтересовался семейным преданием и разыскал в рукописях много разных фактов, писал видным ученым.
   Барт подумал вслух:
   – Похоже, он хотел остановить кровопролитие, и почему-то это не удалось бы, приди он к власти сам. Интересно. Хотя очень запутанно. Здесь несколько историй намешано. Так бывает с древними рассказами. И замки – это не та эпоха. Надо будет свести твоего отца с Рафаэлем. Раф полжизни отдаст за возможность поразгадывать такую интересную легенду. Это тебе не фальшивые генеалогические деревья составлять на заказ.
   – Расскажи вашу о кувшине молока, – попросила Женин.
   Барт сел и потер лицо руками.
   – Это не самая интересная наша легенда. Исторические персонажи известны. Стефан Красный. В смысле рыжий. Он не только рыжим был, он еще хромой от рождения…
   «Колоритная персона, наверное, жутко некрасивый», – подумала Женин, пытаясь вспомнить, кто это, слышала ли она о таком.
   – Хромота, впрочем, не помешала ему быть великолепным охотником и доблестным воином. Отец его правил долго, Стефана к власти не допускал, но Рыжий поначалу не сильно рвался, это потом кровь взяла свое. Он был доволен своим времяпрепровождением на тот момент, а может, у него и любовница была, словом, известие о том, что ему уже везут невесту, его не порадовало. Однажды на охоте он встретил процессию. Привезли! Злой шутки ради то ли он сам, то ли надоумил кого из товарищей, словом, показали они неправильный путь через разлившуюся реку. Полдня спустя, проезжая мимо реки, увидел он, что кареты застряли. Одна перевернулась со всем скарбом. В ней даже ребенок какой-то сидел испуганный. Рыжему стало совестно. Сила у него была необыкновенная. Помог он эти кареты вытащить и продолжил охоту. Вернулся поздно. Гости уже прибыли. Суета. Сундуки. Между сундуками обнаруживает он девочку-подростка, дрожащую от страха. Видимо, служанку невесты забыли, а ребенок не разобрался, что ему делать, куда идти. Он отвел ее покормить. Пьют молоко, расспрашивает он ее о невесте, она его о женихе для княжны. Подружились, уже смеются. Показал ей, куда идти. После оказалось, что это и была его невеста. И она в нем не признала жениха. Она ему говорит: «Мне рассказывали, что жених злой, хромой и рыжий, а ты добрый и красивый». Она не заметила, что он хромой и рыжий. Ты представляешь?
   Женни молчала, пораженная.
   – Ну что там еще. Он ей песню написал. Чтоб ей не было страшно за ним замужем. У нас самые романтически настроенные мужчины в семье поют ее своим возлюбленным. Не все, конечно. Но уж если женщина знает легенду, она выжмет из тебя песню, – хмыкнул Барт. – Вот такая семейная любовная история. Единственная из любовных, которую мы с Рафом разыгрывали. Она ему очень нравилась. Я догадываюсь почему.
   – Почему? – тихо спросила Женни.
   – Потому что девушка полюбила, увидев душу, а не физические недостатки. Их она не заметила вообще, – вздохнул Барт и лег.
   – А кто у вас играл роль невесты? – спросила Женни и замолчала, Барт уже спал.
   Сама Женни долго не могла уснуть. Она прокручивала в воображении услышанное. Представляла, что там было сказано на самом деле. Бедная испуганная девочка видит рыцаря, который одним движением ставит карету на колеса, она же не знает, что это из-за его злой воли они перевернулись в реку. Она робко смотрит на него из-за штор кареты и уже любит. Ах! И тот же рыцарь кормит и обласкивает ее, брошенную среди вещей. Ей было страшно на новом месте, этот взрослый мир, а у нее еще куклы в сундуке, только где тот сундук. И мама далеко. А доблестный и благородный мужчина рядом. Она действительно не видит хромоты… Почему влюбился он – тоже понятно. Но чтобы суровый воин сложил песню? Вряд ли Бартоломью захочет записать ей слова, да он сам вряд ли их знает, не тот он человек…
 
   Женни показалось, что она только закрыла глаза, как уже прозвучал чей-то настойчивый голос:
   – Сеньорита, пора вставать. Сеньорита.
   Женин с трудом разлепила глаза, было впечатление, что в них попал песок. Хуан сидел на телеге, готовый двигаться в путь. Рядом с ним пристроилась вчерашняя девочка. На этот раз она не плакала, она зевала.
   Женевьева сначала звала Барта, потом попыталась растормошить. Никакой реакции. Она взяла его за плечи и хорошенько встряхнула. «Отстань, Раф», – пробормотал Бартоломью, не открывая глаз.
   – Барт, пожалуйста, проснись. Хуан уедет без нас, – Женин чуть не плакала.
   К ней подошел крестьянин помоложе и протянул кружку с водой. Женин не поняла, что с ней делать. Он сам выплеснул воду на спящего Бартоломью.
   Барт вскочил на ноги.
   – Доброе утро, Бартоломью, – сказала Женевьева. – Я тебя бужу больше получаса. У Хуана сейчас терпение закончится, и он уедет без нас. Поторопись!
 
   Вещи кто-то уже погрузил. Барт кивнул хозяину и его внучке и забрался в телегу. После холодного душа досматривать сны не хотелось. На него с любопытством поглядывала черноглазая девочка. Барт ей улыбнулся, она спрятала голову старику в колени. Барт достал блокнот. Через пять минут они с ней стали лучшими друзьями. Женевьеве и переводить не надо было, что девочка заказывала нарисовать, так здорово она сама изображала всех этих «ав-ав», «мяу-мяу». Каждый удачный рисунок сопровождался такими взрывами хохота, что Хуан оглядывался и ласково улыбался внучке.
   – Женин, – оторвался от блокнота Бартоломью. – Мне кажется или я на самом деле слышу звуки поезда?
   – Поезд! – оживилась Женевьева. – Наш прибыл?
   Они подъехали к станции. Барт машинально сунул блокнот в карман, но маленькая смуглая ручка потянулась за картинками, а черные глаза смотрели обиженно. Барт рассмеялся и отдал девочке рисунки. Спрыгнул с телеги и помог Женин.
 
   Они не увидели никакого поезда.
   – Поезд только что ушел, – меланхолично ответила им служащая.
   – Нет, – сказал Барт. – Женин, спроси еще раз. Этого не может быть. Ты что-то неправильно поняла.
 
   Ушел. Только что. Они опоздали буквально на десять минут.
   Барт молчал. Он окаменел. Потом заговорил, не глядя на расстроенную Женин:
   – Какой же я придурок! Я должен был предвидеть. Я должен был вернуть тебя выяснить у толстяка, во сколько идет поезд.
   – Не надо, Барт. – Женевьеву испугали незнакомые нотки отчаяния в его голосе, она даже думать забыла о поезде. – Он сам не знал, я спрашивала.
   – Значит, мне не надо было соглашаться на ночевку у Хуана. – Бартоломью сжал кулаки.
   – Барт, прекрати. Чем бы мы доехали?
   – Нашел бы чем. Пешком бы дошли. А! Зачем меня только понесло собирать сливы! Проспал. Устал и проспал. Вечно эта нехватка денег!
   – Деньги нам нужны на билеты. Пожалуйста, Барт!
   Барт заехал кулаком по станционному заборчику. Доски выдержали. Кожа на кулаке содралась.
   Женин вдруг сорвалась с места и исчезла. Бартоломью безучастно смотрел ей вслед. Женин вернулась.
   – Бартоломью. До следующего пассажирского поезда четыре дня. Правда, денег у нас хватает только на полтора билета. Но мы что-нибудь придумаем, да?
   – Да, ангел! Конечно, мы что-нибудь придумаем, – встрепенулся Барт, подхватил чемоданы и энергичным шагом направился к кассе.
   Бартоломью зарезервировал два билета, оставив в задаток денег только на половину одного. Но он так обаятельно улыбался, что служащая не смогла ему отказать.
   Потом он потащил Женевьеву искать почту-телефон-телеграф – что-нибудь, чтобы связаться с «внешним миром». Выглядел он неважно, был такой бледный, что Женевьева не выдержала и заметила:
   – Лучше бы мы остались в госпитале и спокойно бы ждали следующего поезда там.
   – Нет, только не сидеть на месте! – горячо возразил Барт и уже шутливо-наставительно добавил: – В любой ситуации двигайся вперед! Ничего не потеряешь. А плюс всегда есть.
   – Какой у нас плюс? – заинтересовалась Женни.
   – Ну… жирком не обросли, – рассмеялся Барт.
 
   На почте Бартоломью заказал телефонный разговор, Женевьева взяла бланк телеграммы. На его удивленный взгляд она ответила вздохом.
   – Не хочу зря волновать маму. Очень все запутанно будет звучать. Лучше я потом расскажу, когда вернусь.
   Женни сидела и слушала, как Бартоломью давал указания Рафаэлю, кому позвонить, что сказать, где и что заказать.
   – Раф, не подведи! Что? Пускай берут прошлогодний, помнишь, у кого хранится? Ничего страшного. Я? У меня все в порядке. Нет, не хочу говорить с родителями. Ну, давай. Мама? У меня все хорошо, скоро приеду, нас сейчас разъединят. Да, успею до карнавала, обязательно. Привет папе.
   Барт положил трубку.
   Как бы ей тоже хотелось услышать голос своей мамы. Сказать: «Не переживай, мамочка, у меня все хорошо». Но дальше что? «Я отстала от поезда из-за одного молодого человека, нет, мы с ним просто попутчики и, кажется, друзья. Я путешествую с ним вдвоем по этой ужасной стране в надежде добраться до аэропорта, а ночуем мы неизвестно где, и я забыла, когда последний раз ела…»
   – Пошли завтракать! – весело перебил ее мысли Бартоломью.
   – Поздно для завтрака, – улыбнулась Женевьева.
   – Зато никогда не рано для обеда!
   Оставшиеся деньги они проели.
 
   – Так, – сказал Барт, выходя из ресторанчика со своими чемоданами в руках. – Чем еще этот город может нас порадовать?
   Он плюхнул вещи посреди городской площади и огляделся.
   – Ну-ка, переведи мне, что там столь коряво написано? – ткнул он пальцем в сторону театральной афиши на круглой тумбе.
   Женин прочитала то, что и без перевода было ясно. «Отелло».
   – Отелло? Пошли наниматься! Где они расположены?
   Он так быстро пошел в указанном направлении, что Женин пришлось догонять его бегом.
   – Ты с ума сошел. Зачем мы им нужны? Ты не говоришь по-испански. Я не умею играть на сцене. Нет, правда, не умею.
   – Подметать сумеешь? – оглянулся на нее Барт и весело добавил: – Не бойся, подметать нам не придется. Ты видела, каким ужасным шрифтом было написано объявление? Бьюсь об заклад, что и декорации у них не лучше. Ничего, им повезло, но им придется раскошеливаться.
 
   В театре, к удивлению Женевьевы, в этот час дня царила суета. Вот как рождается сказка! Женни остановилась в дверях и засмотрелась на сцену. Барт потянул ее в кресло последнего ряда. Они сели дожидаться окончания репетиции.
   Из Гамлета в местном исполнении просто фонтаном бил темперамент. Из остальных персонажей тоже. Мало того. Актеры прерывали действие и не менее горячо, чем только что произносили диалоги, оспаривали реплики партнеров, ремарки длинноволосого седого руководителя, громко жаловались на необходимость репетировать сегодняшнего «Гамлета», если завтра уже пойдет «Отелло».
   Одновременно что-то с грохотом двигали по сцене. Кто-то пытался наладить механизм, опускающий-поднимающий Тень отца Гамлета. Тень в голос возмущалась слишком резким дерганьем.
   Женевьева следила за всем этим как зачарованная. Это, пожалуй, получше любого спектакля – его кухня!
   Барт обернулся на новые звуки и ладонью пригнул ей голову. Над ними пронесли громадную кровать.
   – Вот, сеньора отдала для «Отелло», – вытер пот с лица один из пришедших и сел отдохнуть прямо на эту кровать, занявшую полсцены.
   – А! О! – взвыл директор труппы. – А завтра? Завтра она не могла пожертвовать? Зачем мне сегодня в Гамлете кровать? Куда мне ее девать?
   – Завтра сеньора уезжает, – раздался почтительный голос с кровати.
   – Может, на улице постоит? – спросила сверху Тень.
   – Сопрут, – ответил Гамлет.
   Актеры забегали вокруг кровати. Посыпались предложения замаскировать ее под могилу. «Мою могилу!» – воскликнул длинноволосый. Перевернуть вверх ногами? А спинки убрать можно? А что же тогда сделать из ножек?
   Барт забрался на сцену:
   – Но проблеме, сеньоры. – Он знаками показал, что кровать нужно поставить стоймя и прислонить к задней стенке.
   Барт поднял какое-то покрывало и ловко задрапировал кровать, оглянулся, нашел и набросил еще одно. Все замолчали и с одобрением посмотрели на нечто стильное и совсем не загромождающее сцену.
   Барт отошел на несколько шагов назад. Подумал.
   – Можно так!
   Сбросил драпировки, воткнул в кровать рапиры и поставил на них щит.
   Появилось ощущение древнего замка, с гербом на… ну на чем-то древнем.
   Директор застонал от восторга, подскочил к Барту и начал жаловаться, в каких нечеловеческих условиях приходится работать столичной труппе на гастролях.
   – Разве это помещение? – взмахнул он руками. – Это курятник, а не театр, а что делать, где играть?
   Женин добралась до сцены как раз вовремя, чтобы вытолкнуть вслушивающегося в испанскую речь Барта из-под резко падающей Тени отца Гамлета.
   Тень потерла ушибленное место и выругалась.
   – Скажи длинноволосому, – попросил Барт, – что очень жаль, что в провинции да еще летом никто не оценит по достоинству такую блистательную труппу.
   Директор согласно вздохнул.
   – А ведь есть что показать! – Барт поднял с пола скомканную бумажку, разгладил. – Зрителя надо завлечь на представление. Афишей!
   Он на обратной, чистой стороне бумаги набросал, как, по его мнению, должна выглядеть привлекательная афиша. Женни удивилась, она ожидала от Барта больше художественности, а у него поперек знакомой кровати очень физиологически подробно мавр душил Дездемону. Лица актеров узнавались. Гамлет и Офелия.
   – Сколько? – выдохнул длинноволосый.
   Барт назвал цену. Директор труппы рвал на себе волосы, просил справедливой цены, взывал к милосердию. Женни испугалась такой реакции. Актеры равнодушно зевали. Видимо, такую сцену они видели не в первый раз. Барт снизил цену, но запросил аванс. Длинноволосый объявил, что победила любовь к прекрасному и он нанимает нового художника.
   – А декорации к «Отелло»? – шепотом спросила у Барта Женевьева.
   – Не все сразу. Будут и декорации, никуда он от нас не денется, – подмигнул ей заговорщицки Барт.
   – А мне что делать? – грустно вздохнула Женни.
   – Ну, если тебе мало переводить, будешь раскрашивать. – Барт уже закатал рукава.
   Директору стало слегка обидно, что он так просто сдался.
   – Не трогай. Рисуй своими, – отрезал он Барту, разыскавшему банки с красками среди хлама в подсобке.
   Барт кивнул и пожал плечами. Минут двадцать провозился, устанавливая и закрепляя кровать с «гербом», потом исчез и вернулся с красками из подсобки. Никто ему ничего не сказал.
   Работа закипела. Актеры восторженно цокали языками, особенно будущие Отелло и Дездемона. Барт им явно польстил.
   «Ничего выдающегося», – подумала Женин, усердно раскрашивая буквы и стараясь не вылезти за карандашные линии.
   Она отводила взгляд от темных пальцев на бледном горле и от высунутого из алых губ языка. «Тоже мне, натуралист».
 
   Вечером они смотрели «Гамлета».
   Женин «болела» за Тень отца Гамлета, у нее сердце замирало, когда Тень поднимали-опускали, но все обошлось. Бартоломью переживал за кровать. Всякий раз, когда актеры перемещались в опасной близости, он хватался за спинку переднего кресла. Не упала. Хорошо он ее закрепил.
   Во время дуэли зрители повскакивали с мест и закричали, подсказывая героям, куда колоть.
   – Вот это я понимаю – сила искусства, – насмешливо заметил Барт.
   Женевьева огорченно на него посмотрела.
 
   – Куда мы теперь? – спросила она его после спектакля.
   – Как куда? Спать!
   Публика разошлась. Уходили последние актеры. Барт демонтировал «герб», кто-то помог ему опустить кровать. Барт поискал покрывало. Себе он набросал тряпья на пол сцены.
   – Прошу! – Бартоломью, иронически улыбаясь, поклонился Женевьеве.
   Женин забралась на столь неожиданное ложе. Конечно, им надо экономить, гостиница стоит денег. Но спать посреди сцены!
   – У! – крикнула Женни в пустоту зала.
   – У! – отозвалось эхо.
   – Ты что? – показалась над кроватью голова Барта.
   Посмотрев на Женни, он сложил руки рупором:
   – Вау!
   «Вау-вау-вау», – ответило эхо.
   Они рассмеялись.
   – Ты хочешь стать художником? – спросила Женни.
   – Нет, конечно!
   – Почему «конечно»? Ты замечательно рисуешь!
   – Мало ли что я делаю замечательно. – Барту неудобно было разговаривать снизу, он сел к ней на кровать. – Художеством много не заработаешь.
   – А тебе надо много?
   – Да, – серьезно ответил Барт. – А как ты думаешь? Все держится на отце. Он уже не молод. Если с ним что-то случится, то вся ответственность за семью ляжет на меня. Врачи говорят, что Рафаэлю станет хуже.
   Он вздохнул.
   – Сейчас ему лучше, явно лучше. По сравнению с тем, что было.
   – А мама? – тихо спросила Женевьева.
   – Что мама? Вся на нервах из-за этих проблем с Рафаэлем. У нее сердце больное. Я! Я в ответе за Рафа и за нее.
   – И как ты собираешься заработать деньги? – поинтересовалась Женни.
   Барт посмотрел на нее. Ну зачем он ей это рассказывает, она не поймет.
   – Как-как. Женюсь на американке! – ответил своим обычным насмешливым тоном.
   – Американка не обязательно богата, – заметила Женин.
   – Я найду дочь миллионера, – цинично пообещал он.
   – А у меня мама из Америки. Не богатая, конечно.
   У Барта лицо вытянулось от удивления.
   – Моя тоже.
   Женин всплеснула руками. Таких совпадений не бывает!
   – Моя приехала посмотреть на родину своего отца, влюбилась в моего папу и осталась.
   – И моя! – воскликнул Барт. – Женевьева, скажи честно, ты – мое раздвоение личности? Сверим? Моя мама была с экскурсией в Меланьи. Отец провел группу американских туристов по замку, они ушли, он смотрит – в кресле семнадцатого века заснула девушка, он ее в группе не видел даже. Вероятно, сразу присела и отключилась. Он укрыл ее одеялом. Говорит, что стоял и раздумывал, целовать «Спящую красавицу» или нет.
   Женни разулыбалась. Ах, как она любит такие истории! Она уже воображала себя спящей в бархатном темно-бордовом кресле на низких гнутых ножках.
   – Мама проснулась. Отец показал ей замок. Персональная экскурсия. Для нее одной. И она осталась навсегда.
   – Мои тоже довольно романтично познакомились. Мама гостила в Порт-Пьере у дальних родственниц. Отец как раз открыл книжную лавочку. На набережной.
   «Книги, – поморщился Барт. – От них небольшой доход. Даже если выискивать древние и сплавлять их коллекционерам».
   – Папа все стеснялся подойти и заговорить с мамой. И общих знакомых не было, чтобы представили. Однажды к ней прямо среди бела дня стали приставать хулиганы. Она забежала в первую попавшуюся открытую дверь. Книжная лавка, как можно догадаться. Папа взялся провести ее до дома, после чашечки кофе. – Женни захохотала.
   – Что здесь смешного? – удивился Барт.
   – Мама просто рассвирепела, когда увидела его через несколько дней в компании этих хулиганов. Это были его лучшие друзья! Загнали ему дичь в ловушку, понимаешь ли, – повторила она слова мамы.
   – Предприимчивый! – Барт рассмеялся. – Похоже, ты мой двойник из параллельного мира. Флуктуации на заданную тему. Что у нас еще одинакового?
   – Не знаю, что может быть сходного, – задумалась Женни. – Я всю жизнь прожила в Порт-Пьере. В детстве я их практически не видела, родителей. Они работали. С нами жила мамина мама, вот с ней мы вдвоем время и проводили, в квартире над лавкой. Представляешь, я заговорила сначала по-английски, а когда стала писать не на родном языке, отец взялся за голову, начал со мной срочно заниматься чтением. Но я быстро схватываю. Мама говорит, у меня способности к языкам.
   – Надо же! Ну точно двойник! – удивился Бартоломью. – С нами тоже жила мамина мама. Бабушка занималась мною, пока мама возилась с Рафаэлем. Они вспоминают, что я поздно заговорил, но на двух языках сразу. Говорят, каша была ужасная. Только способностей у меня нет. Вот у Рафаэля есть. Он выучил испанский, готовясь в эту экспедицию. А у вас в Порт-Пьере наша яхта пришвартована. Это, конечно, громко сказано «яхта». Небольшая. Досталась в наследство от одного двоюродного деда развалюха. Мы с отцом привели ее в порядок и переделали под нужды Рафаэля. Раф с ума сходит от моря.
   – Я тоже, – вставила Женевьева.
   – Он плавает как рыба! Он вообще себя в воде увереннее чувствует. Мы каждое лето с Рафом ездим в Порт-Пьер. Живем на яхте. Все лето ходим под парусами. Зимой она на приколе в Восточном порту.
   – Да это же в двух шагах от нашей лавки! Как же мы раньше не встретились? Неужели ты не слышал о Литературном салоне при книжном магазине? Поэты, писатели, художники, музыканты. Летом очень много народу собирается на «Вечера».
   Барт покачал отрицательно головой и спросил в свою очередь:
   – А ты видела нашу яхту? «Глаз бури».
   – Нет. Такое имя я бы запомнила, – задумчиво сказала Женин. – Однако не самое подходящее название для морского судна.
   – Рафаэль переименовал в честь одного…
   – Камня! – не выдержала Женевьева. – Камня, украшавшего ножны пропавшего кинжала!
   – Как? – удивился Барт. – Ты знаешь о кинжале Медичесов?
   – Медичесам принадлежали ножны, а кинжал – собственность Мединосов! – строго возразила Женевьева.
   – О! – усмехнулся Бартоломью. – Вы с Рафаэлем подружитесь. Он тоже любит точность деталей. Раф одно время пытался выяснить, что случилось с кинжалом.
   – Ему удалось что-нибудь узнать? – затаила дыхание Женевьева.
 
   Барт равнодушно пожал плечами, он явно не придавал этой истории должного значения.