Марина Эшли. Кинжал раздора

Марина Эшли
Кинжал раздора

   Поезд опаздывал на четыре часа. Могло быть и хуже. Именно поэтому Женевьева купила билет так, чтобы у нее перед вылетом самолета были целые сутки. Ничего, главное – доехать до аэропорта, там она продержится двадцать часов где-нибудь в зале ожидания. Кто, в конце концов, сказал, что поезд не опоздает еще больше?
 
   Перелет. Две недели дома в Порт-Пьере. И – к прадедушке с прабабушкой в Меланьи. На год. Ох уж эти старики. Их не сдвинуть с места. Это они ухитряются двигать всех. Меняй планы, ломай будущее, только чтобы они продолжали делать, что им нравится. Рассказать, почему престарелые Мединосы упорно живут в Меланьи и наотрез отказываются переселиться к родне – никто не поверит. Того хуже, покрутят пальцем у виска, мол, выжили из ума. А что остается им, молодым Мединосам? Кому-то же надо приглядывать за стариками. Маленькому дедушке девяносто исполнилось в прошлом году. Маленькая бабушка не намного моложе. Маленькими их в шутку окрестила кузина. Кузина выходит замуж через месяц.
   Покидает свою «почетную вахту» у стариков, на которую заступает Женевьева.
 
   Какая жалость: Женевьева не сможет побывать на этой свадьбе. Маленькие дедушка с бабушкой совсем слабые. Они не поедут, а значит, Женни останется с ними.
   Женевьева вздохнула. Ей ужасно любопытно, какой у кузины жених. И какая будет свадьба. Свадьба! Приглашен клан Мединосов чуть не со всего мира. Интересно же посмотреть на Семью, о которой сложены легенды и песни, о которой рассказывается в преданиях, и у которой есть даже фамильная вражда. Семью, которая верой и правдой не одно столетие служила всевозможным королям в сменяющихся друг за другом государствах на том клочке Европы, где скоро приземлится самолет Женевьевы.
 
   Из дремы о тех, кого она не увидит из-за превратностей судьбы, а точнее, из-за стариковских капризов, Женни вывел гудок приближающегося поезда. Она прижала саквояж к груди и приготовилась к штурму. О! Она теперь была опытной путешественницей. Она упаковала, точнее сказать, утрамбовала все свои вещи в один небольшой чемоданчик. Ничего не потеряется и будет свобода маневров. Хватит с нее горького опыта по дороге сюда: три сумки – две руки.
 
   Женевьева рассчитала все точно: когда поезд, озабоченно вздыхая, остановился, перед ней оказалась дверь именно ее вагона. Разноцветная толпа вокруг пришла в движение. Человека неподготовленного запросто могло смести напором лезущих в вагоны пассажиров. Женни бойко растолкала всех на своем пути, орудуя тяжелым, словно набитым камнями, саквояжем как тараном, и оказалась в вагоне. Дело оставалось за малым: отвоевать свое место. Женин даже не надеялась, что оно окажется свободным. Но она решительно собиралась согнать любого, даже если этот любой – беременная старуха со сломанной ногой, кормящая грудью младенца!
 
   Ее нагло обманули в кассе. Обещали нижнее место, а полка оказалась верхней. Занята была мужчиной. Ничего. У нее законные права, а с одним человеком справиться легче, чем с пятью вопящими женщинами, их детьми и домашней живностью. Именно так обстояло дело на соседних полках.
 
   Женевьева была настроена решительно:
   – Сеньор! Пор фавор^[1], сеньор!
   Никакой реакции. Он как лежал лицом вниз, так и остался.
   Женевьева потрогала его за плечо и повысила голос:
   – Сеньор!
   Голова с длинными грязными спутанными каштановыми волосами слегка шевельнулась. Мужчина недовольно посмотрел на Женин и отвернулся.
   – Сеньор! – грозно сказала Женевьева, не позволяя захватчику снова погрузиться в сон, – это место принадлежит мне. Прошу освободить.
   Обладатель каштановой шевелюры соизволил медленно повернуть голову и подпереть ее рукой. Он с ленивым любопытством оглядел Женевьеву и небрежно заметил по-английски:
   – А! Наш брат! С каких раскопок едешь?
   – Что? – Женни уставилась на него с отчаянием.
   С каким бы удовольствием она сейчас ретировалась. Она робела перед бесцеремонностью, а именно этим и отличались молодые люди такого типа. Самоуверенные нахалы. Красивый самоуверенный нахал. Кажется, красивый.
   Отступать было некуда.
   – Вот, – Женевьева ткнула ему под нос твердый желтый кусочек картона, – у меня билет на это место.
   – У меня тоже билет, – не меняя позы, пожал плечом парень и неторопливым движением вынул свой, уже продырявленный, билет из нагрудного кармана такой же, как у нее, выгоревшей полевой рубахи.
   При этом он смотрел на нее, явно наслаждаясь ситуацией.
   Женевьева подавила желание исчезнуть, испариться. Почти даже не покраснела. Она выдернула билет из его пальцев и сравнила. Та же дата. Тот же вагон. То же место. Перевернула и обнаружила на штампе, что билет был выдан 2 августа 1964 года.
   – Мой куплен на несколько недель раньше! – обрадовалась она.
   – А мой на несколько остановок раньше, – насмешливо сказал незнакомец.
   – Проводник нас рассудит! – нахмурилась Женевьева.
   – Ты так думаешь? – улыбнулся захватчик драгоценного места.
 
   Проводник, собственно, уже приближался, ловко протискиваясь между сидящими в проходе людьми, их пожитками и даже сундуками. Соседи по купе, было поскучневшие оттого, что скандал не разгорелся и, к тому же, диалог перешел с испанского на незнакомый им язык, снова оживились.
 
   Проводник потоптался, ожидая аргументов в виде купюр. Женевьеве было неудобно вот так, при всех, совать ему деньги. А парень то ли снова задремал, то ли сделал вид, что засыпает.
 
   – Сеньорита, – проводнику надоело ждать, – решайте ваши с сеньором вопросы у начальника станции.
   – Он в каком вагоне? – пролепетала Женевьева.
   – Он на станции, – сладко улыбнулся проводник, – еще успеете на поезд, мы около часа простоим.
 
   Так Женевьева и поверила. Она чуть не заплакала. Замечательная страна. Удивительная страна. Потрясающая страна. Не хватает чуть-чуть порядка – только и всего. Аборигенам, похоже, отсутствие порядка не мешает, но как быть приезжим? Быстрее бы выбраться из Южной Америки. Домой. В Европу.
 
   Зареветь она не успела. Парень очнулся, подвинулся и сказал:
   – Забирайся.
   Что ей еще оставалось делать? Женевьева с трудом запихнула свой саквояж на свободный пятачок верхнего багажного отделения, втайне надеясь, что если он оттуда свалится, то зашибет все еще ожидающего компенсации проводника насмерть. Женни сняла ботинки и вскарабкалась на полку, попадая пятками по чьим-то головам. Она не специально, просто лестницы не было. Хорошо, что, умудренная предыдущим опытом, она надела не платье, а свои полевые штаны.
 
   Проводник было запротестовал, но поезд тронулся. Проводник смирился с тем, что двое глупых гринго не освободят ему полку, прокомпостировал билет, выругался и двинулся дальше.
 
   Сидеть Женевьеве было неудобно. Голова упиралась в багажную полку над ними, ноги болтались, не находя опоры. Внизу возмутились, и Женин пришлось поджать ноги. Виновник ее злоключений, похоже, спал. Женевьева размечталась. Отец ее во всех своих поездках по миру в поисках редких книг обязательно встречал кого-нибудь из Порт-Пьера. Верилось в это с трудом, но всегда оказывалось правдой. Вот бы и ее попутчик оказался земляком. Бывают же в жизни сюрпризы! Но нет, вряд ли. Так везет только ее отцу. Парень точно американец.
 
   Барт открыл глаза и с удивлением посмотрел на девушку. До чего же ломит все тело и трещит голова. А это кто? Ну да, двойной билет.
   Судьба могла бы подсунуть ему жгучую брюнетку, раз взялась уплотнять его полку, так нет же, голубоглазая блондинка. Рафаэлю бы она понравилась – в его вкусе.
   – Так с каких раскопок ты едешь? – спросил он.
   Женевьева вздрогнула, повернулась к нему и захлопала глазами.
   – Я не с раскопок. Я участвовала в биологической экспедиции доктора Родригеса! У профессора Родригеса замечательная теория. Он считает, что следует изучить растения, которые применяют коренные жители Южной Америки в медикаментозных целях. Методы местных знахарей могут послужить основанием новой отрасли современной медицины…
   Женни осеклась: ее сосед опять спал. Ну вот, а ей не терпелось хоть такому собеседнику рассказать, какая ей выпала удача считай что по ошибке. С какими замечательными людьми какую интересную работу она делала. Женни вздохнула и попыталась устроиться поудобнее. Полка была явно маловата для двоих. Женевьева попробовала полуприлечь спиной к соседу. Повертелась немного, решила, что валетом будет удобнее, и развернулась. Попутчик, оказывается, даже не подумал разуться. Когда он практически заехал ей своим пыльным ботинком по уху, Женни снова села и задумалась о том, что сплошных везений не бывает: похоже, в ее жизни наступила очередь черной полосы.
 
   Дело было даже не в том, с какими неудобствами она сейчас едет. Не беда, переживет, это ненадолго. Главное, что едет. Просто это знак, это начало того, как все сложится дальше. Она, конечно, любит прадедушку с прабабушкой. Но убить целый год в такой дыре, как Меланьи! Вдвойне обидно после чудесно проведенного лета. У нее теперь столько планов, столько замыслов! А ей придется сидеть в скучном, маленьком, сером городишке, именно таким она помнит Меланьи по ежегодным визитам к старикам. И ради чего?!
 
   Папа ее утешал, говорил, что она прослушает за год какие-нибудь курсы, там есть что-то вроде филиала университета. Но что теперь их очередь присмотреть за Маленькими. С другой стороны, родители так легко отпустили ее на край света в экспедицию только потому, что чувствовали себя виноватыми за украденный у нее год жизни. Ничего, она настоящая Мединос, она что-нибудь придумает, в конце концов, там должна быть библиотека.
   Похоронить себя заживо она не даст… Не даст… Не дат… дат… дат… дат.
 
   Поезд тряхнуло. Барт открыл глаза и удивленно уставился в спину перед ним. Раф? Что Рафаэль здесь делает? А! Это девушка с билетом. Поезд резко затормозил. Барт успел подсунуть руку под талию и поймать заскользившую к краю попутчицу. Та даже не проснулась. Лучше бы пристегнуть ее ремнем, но сил вставать и возиться у него не было. Барт обхватил девушку руками вокруг пояса, сцепил пальцы замком и опять отключился.
 
   Женни очнулась. Надо же, она ухитрилась задремать даже в таких условиях. Пошевелилась и поняла, что сосед по полке держит ее за талию мертвой хваткой. Поезд дернулся, она не свалилась. Гм… Лучше бы уступил ей место, джентльмен. Женни прислушалась: за ее спиной раздавалось тяжелое, но ровное дыхание. Спит. Расскажи кому, звучать-то как будет: «Я спала с незнакомым мужчиной!» Хи-хи, спала. Но мама придет в ужас.
   Видимо, поезд шел сейчас по равнине. Колеса стучали убаюкивающе.
 
   Барт проснулся от того, что рука затекла, от того, что низ живота ныл, а мочевой пузырь распирало, от того, что язык присох к небу. Придется встать. Он разжал пальцы, выдернул руку, пошевелил, чтобы прошло покалывание, и сполз ногами вперед с полки. Снял свой ремень. Пожалуй, одного не хватит. Хорошо, у девушки в штаны был вдет похожий. Барт расстегнул его и выдернул. Девушка недовольно проговорила что-то и раскинулась на освободившейся полке.
   Барт переждал приступ тошноты и дурноты. Сделал из двух ремней один, длинный, и пристегнул им девушку к ручке в стенке над полкой. Теперь не упадет.
   Присмотрелся к попутчице. Бывает же такой тип людей: грязь, дорога, а они как будто пять минут назад умылись и причесались.
 
   Барт, наступая в потемках на дремавших в проходе «левых» пассажиров, двинулся в туалет. Через купе компания то ли европейцев, то ли американцев играла в карты. «Как они ухитряются масть видеть: на ощупь, что ли?» – удивился Барт и прислушался к тихим восклицаниям, пытаясь определить, во что играют.
 
   В грязном вонючем туалете он чуть не потерял сознание. Умылся теплой водой, отчего руки стали липкими, собрался с силами и двинулся в обратный путь. Остановился передохнуть рядом с игроками и еле удержал равновесие при резком толчке.
 
   Женин подбросило. Она ринулась в испуге куда-то, ремень не дал ей свалиться. Она полежала, соображая, что, собственно, происходит. Откуда-то из коридора вынырнула темная фигура. Ее попутчик!
   – О! Спасибо… – начала Женевьева.
   Парень подавил смешок и поискал что-то на багажной полке. «Бульк-бульк». Запахло спиртным.
   – Хочешь? – он протянул ей флягу.
   Женин испуганно отказалась.
   Барт допил. Желудок обожгло, легче не стало. Да что это с ним такое?
   Барт увидел босые ноги девушки: надо же, уже не стесняются, со спящих воруют.
   – Где твоя обувь?
   – На полу. Я сняла, – пролепетала Женни.
   «Вот дура», – мысленно обругал ее Барт, нагнулся, пошарил внизу.
   Наивные люди: затолкали ботинки под сумку. Повезло, что не в сумку. Если уж воровать – так надо воровать, а не наполовину.
   – На, обуй, а то украдут.
   Женни торопливо натянула ботинки.
   Так вот куда делись ее туфельки в поезде по дороге сюда.
   – Куда ты едешь? – спросила шепотом.
   Парень все еще стоял, облокотившись о полку, но было так темно, что очертания лица расплывались: просто бледное пятно напротив.
   – В Меланьи, – ответил он, словно далекий Меланьи был следующей остановкой этого поезда.
   – Я тоже в Меланьи! – оправилась от удивления Женни.
 
   – То есть я сначала домой, в Порт-Пьер, а в Меланьи через две недели… – затараторила она обрадованно на родном языке. Папа точно не поверит, что Женевьева ухитрилась встретить земляка. Ну, не совсем земляка, но зато на другом континенте на одной полке в поезде!
   – Да! Через две недели в Меланьи карнавал. Как же я опаздываю! – невпопад, но очень горячо сказал странный попутчик.
 
   – Спи, – устало добавил Барт: язык ворочался во рту с трудом, – я пока постою. Потом разбужу, и мы поменяемся.
   – Договор! – согласилась Женевьева, она хотела бы еще немного поболтать, но парень, видимо, не был расположен к разговорам.
   Однако не он ее разбудил. Проснулась Женин от истошного женского крика. Вопила женщина с нижней полки, с ребенком на руках. Мальчик молчал, только моргал своими черными глазенками.
   А на полу без движения на всех этих тюках и чьих-то ногах лежал сосед Женин по полке.
   Женевьева дернулась вниз, но ее остановил ремень. Она расстегнула пряжку и спрыгнула. Потрогала парня за плечо и даже сквозь ткань рубашки почувствовала, какой он горячий.
   Спокойно, только спокойно. Где проводник? Нет, кажется, его купе в обратную сторону.
   – Человеку плохо! Быстрее! – Женин сама была близка к обмороку – от страха.
 
   Вокруг Барта суетилось несколько проводников. Его уложили на нижнюю полку, в сознание он не приходил. Пассажиры больше с любопытством, чем с испугом, разглядывали его, из соседних купе норовили лишний раз пройти мимо.
 
   – Что вы собираетесь с ним делать? – спросила Женин у проводника.
   – Сейчас остановка. Сообщу. А еще через одну снимем с поезда. В том городе госпиталь, будут ждать. Там пусть и разбираются.
 
   Барта положили на одеяло и понесли к выходу.
   Женевьева как во сне шла следом. «Ну как же так!»
   Народ оживленно обсуждал, что с ним может быть и что с ним будут делать. Кроме картежников. Те ничего не замечали вокруг.
   – Джек! – один хлопнул картой по столику.
   Барт открыл глаза и повернул туда голову.
   Женни обрадовалась: кажется, парень очнулся. Но он снова отключился.
   Кто-то из соседей по купе догадался вынести вещи. Оказалось, вся багажная полка была занята двумя чемоданами и рюкзаком этого парня. Рюкзак швырнули на землю к чемоданам, внутри что-то ухнуло. Сверху из рюкзака выпирало нечто, напомнившее Женни своими контурами фотоаппарат.
 
   Женевьева стояла на подножке и наблюдала за происходящим. Подъехала санитарная машина с крестом на брезенте. Никто никуда не спешил. Лениво вышли санитары. Неторопливо обшарили ее попутчика.
   – Никаких документов. А это что за бумага? Прививочная карта, что ли? На чье имя? Рафаэль Меди-ка-ка. Меди-кек, – пытался прочитать один из приехавших.
   – Из Европы. Турист, – санитар зевнул. – Ну, что мы с ним будем делать?
 
   Носилки лежали на земле. Каштановые пряди смешались с песком и пылью. Бледное лицо с черными кругами под глазами слегка оживляли два маленьких алых пятнышка на скулах. Когда ветер пошевелил его волосы, Женни показалось, что парень мертв, умер. А они ничего не делают! О, как знакомо. Замечательная страна. Нет, грудь у него поднимается. Дышит! Только они не спешат. Он же правда умрет. «А я, кажется, знаю, как их поторопить!» Женни спрыгнула на землю и подбежала к ним.
   – Он не из Европы. Он американец! Очень важная персона! Срочно в госпиталь и позвоните в американское консульство.
   Санитар недоверчиво посмотрел на Женевьеву, потом на документ в своей руке.
   – Это не его! Он не Рафаэль, это чей-то еще документ. И какой это вообще документ-то? Его зовут Джек, фамилию не помню, Смит, что ли. В консульстве знают.
   – Джек! – повторила она громко.
   Барт застонал и повернул к ней голову.
   – Рафаэло! – позвал санитар.
   Отсутствие его реакции их убедило, они засуетились, подхватили одеяло, служившее носилками.
   – Ты с ним? – призывно махнул один рукой.
   Женин нерешительно замерла. «Мединосы не бросают никого в беде, – говорил ей отец. – Как ты относишься к людям, так тебе это в жизни и аукнется, рано или поздно». Этого парня забудут, забросят, он же без сознания и постоять за себя не в состоянии – он умрет. Видела она здешние госпитали этим летом. Конечно, ее попутчик определенно авантюрист, а может, даже хуже, но… он же пристегнул ее ремнем, чтобы она не упала. Впрочем, пути назад у Женевьевы уже не было. Поезд тронулся. Проводник, радостно улыбаясь, скинул ее саквояж и помахал на прощание рукой. Ну, что ж, спасибо хоть за багаж. Женин гордо вздернула подбородок и отвернулась от поезда.
 
   «Что же я наделала?» – испугалась наконец Женевьева. Она тряслась на жесткой скамье санитарной машины, рядом лежал незнакомец. Женин чуть не заплакала. Вот так, поддавшись благородному порыву, взять и сойти с поезда. «Ничего страшного. Я второй раз в жизни поступаю необдуманно. И что случилось в первый раз? Только хорошее». Но из ее глаз предательски скатилась пара слезинок.
 
   Каменное двухэтажное с большими окнами здание госпиталя произвело на Женевьеву благоприятное впечатление своей солидностью. А вот прилизанный с бегающими глазками доктор ей ужасно не понравился.
   – Я по поводу Джека Смита сейчас пойду звонить в американское консульство! – припугнула она врача.
   Однако доктор не отказал себе в удовольствии просмотреть документы Женевьевы. Для порядка. «Ха. Здесь – и порядок? Не смешите людей».
 
   Барта раздели, ворох его одежды сунули Женевьеве. «Самоуверенный тип, ему плевать было, как он загорел, – оценила Женни полоски следов и майки, и футболки на теле попутчика. – А женщины гораздо красивее мужчин. Особенно ноги у нас красивее, а конкретно коленки». Женни стыдливо отвела глаза: надо же, какие глупые мысли приходят в самые неподходящие моменты. Убедившись, что ее подопечным занялись, она и правда отправилась на поиски телеграфа с телефоном. Только позвонила не в консульство, а профессору Родригесу. Ей повезло: она его застала. Он выслушал ее сбивчивый рассказ, посоветовал отзвониться срочно в аэропорт насчет билетов, продиктовал ей номер, пообещал сам лично перезвонить в госпиталь по поводу парня.
   – Так он американец? – уточнил профессор.
   Женни снова пришлось соврать. Ох, куда еще заведет ее эта история. Знакомство, которое знакомством можно назвать с большой натяжкой.
   – Женевьева Мединос. Да. Не лечу. И Рафаэль. Фамилии не знаю, – дозвонилась она в аэропорт.
   Позвонить родителям Женевьева не решилась, отправила телеграмму: «Задерживаюсь в экспедиции на пару дней. Женни». «Ничего страшного, я им позвоню из аэропорта, скажу, что вылетаю».
   – Госпожа Женевьева добивается вашей аудиенции, Ваше Величество, – уламывал Барт короля Рафаэля Сердитого.
   Грозный король Рафаэль приподнялся на троне и спросил каким-то чужим голосом:
   – Кто-кто?
 
   – Госпожа Женевьева, – ответил он, доблестный рыцарь Бартоломью, и очнулся.
   – Женевьева? – совсем не король Рафаэль, а доктор переспросил у него, перевел взгляд на дверь и воскликнул сладко-любезно: – Ах, проходите, сеньорита Женевьева! Профессор Родригес мне уже позвонил. Наш пациент очнулся.
   «А откуда этот парень знает мое имя? Почему он меня звал?» – удивленно посмотрела Женни на своего попутчика. Он опять начал бредить, но больше ничего интересного, вернее, ей понятного, не сказал.
 
   Сумасшедший день клонился к закату. Темнело здесь быстро. Женевьева клевала носом на стуле у кровати больного. Она уронила голову, вздрогнула, проснулась, посмотрела на парня. Лучше ему явно не стало, надо действовать самостоятельно. «Абсолютно ничего страшного, хуже не будет, это же натуральное лекарство», – подбадривала себя Женни, роясь в саквояже. Она сто раз видела, как лечатся местные индейцы. Конечно, никто ничего в экспедиции не пробовал на себе: они только собирали материал, растения и записывали, что от чего применяют аборигены в разных регионах страны. Женни развернула платочек с листьями, ягодами и корешками. Которые? Эти или вот эти? Махнула рукой и взяла два вида листьев. Сунула в рот незнакомцу. Он никак не отреагировал. Как же заставить его прожевать и проглотить? Она подумала немного и разжевала сама. Фу, как горько. Значит, подействует, все полезное – редкостная гадость, как шпинат или цветная капуста. Хорошо, что он в бесчувственном состоянии и не видит, что она делает. Она сунула клейкую разжеванную массу ему в рот. Он подержал во рту и сглотнул. Вот хороший мальчик, умненький мальчик. А сейчас запьем водичкой. Женни приподняла ему голову и поднесла к губам кружку с водой. Ей вспомнилось, как однажды она давала лекарство приболевшей соседской собаке. Без ведома соседки. Собака выздоровела. Одинокая, в чужой стране, при очень запутанных обстоятельствах, в госпитале, где даже не было ей кровати, сидела на грубом стуле Женевьева Мединос и зажимала себе рот рукой, чтобы не рассмеяться. «Надо же, какие странные аналогии приходят мне в голову!»
 
   «Вжик-вжик». Женевьева открыла глаза и вскрикнула. Прямо перед ее носом щелкали громадные ножницы.
   – Доброе утро, – приветливо сказала санитарка, прошлась камнем по лезвиям ножниц и любовно потрогала острие.
   – Ну что? Будем стричь? – спросила она.
   – Кого? Зачем? – пролепетала Женни.
   – Как кого? Больного! Чтобы заразы не было. Вши у всех.
   – А есть варианты?
   – Можно помыть, – пожала плечами санитарка.
   – Лучше помыть, – обрадовалась Женни, а то обкорнают ее попутчика, как остальных пациентов.
   Ладно бы налысо, а то практически налысо, но с торчащими клоками. То-то она вчера удивилась, а их, оказывается, здесь всех стригут. Нет, у нее есть человеколюбие! Тем более что ей это ничего не стоит.
   – Как хочешь, мой. Чайник возьми на кухне, и кувшин они дадут. Тазик – у меня. – Санитарка пошла дальше.
   – Что? Я?
   «Ну я так не играю. Это слишком!»
   Женевьева посмотрела на незнакомца. Живехонек. Спит лицом в подушку.
   Потрогала – мокрый от пота, зато жара нет. Фу, волосы слиплись. Уже поздно попросить, чтоб остригли?
   – Кризис миновал! – солидно произнесла Женни вслух слышанную где-то фразу и отправилась искать кухню.
   Нет, сначала туалет. Нет, кувшин. Хорошо бы самой помыться.
 
   «Не расплатишься со мной, голубчик! Ручная работа. Хотя от таких, как ты, благодарности не дождешься. Ох и влипла я в историю. Нужен ты мне очень, как же. Приведу тебя в порядок – и до свидания», – думала Женни, свесив с кровати голову попутчика, ожесточенно ее намыливая и обильно поливая водой из кувшина над тазиком.
   «Какой ужас! Он не мыл свою шею с рождения». За ушами Женевьева ему отмыла, но дальше – увольте. И так хорош.
 
   Женни взяла его за плечи, поднатужилась и уложила на спину, головой на подушку.
   – Где я? – глаза у парня были ярко голубые, большие и, честно сказать, красивые.
   Правда, слишком глубоко посаженные. Как у бандитов и должны быть. Хотя злодеям не полагаются такие черные и пушистые ресницы.
   – В госпитале. Ты потерял сознание в поезде. Тебя сняли и отвезли сюда. Я по глупости сошла, чтобы их подгонять, они не торопились. Потом объясню подробно. – Женни услышала тяжелые мужские шаги. – Это доктор! Слушай меня внимательно! Ты – американец! Зовут Джек! Доброе утро, доктор! Джек только что очнулся! – обернулась она.
   – Кризис миновал, – важно сказал доктор после осмотра.
   «Ну, что я говорила?» – усмехнулась про себя Женин.
 
   – Язык только подозрительный. Ну-ка, Джек, покажи еще раз язык.
   «Джек» сообразил, чего от него хотят, высунул язык. Язык был ужасающего черного цвета.
   Хорошо, что доктор разглядывал язык, а не Женевьеву.
   – Гм, интересно. Будем наблюдать! – решил врач.
   «Фух», – выдохнула Женин.
 
   Доктор был похож на лиса, мордочка сладкая, а зубки остренькие.
   – Не имею права здесь держать… Иностранец… Документы… – Барт понимал в его речи только отдельные слова.
   – Джек, кажется, Смит? – доктор смотрел вопросительно.
   – Тот самый, – протянул ему руку Барт.
   Пожимая руку, доктор мучительно вспоминал, кто такой Смит, чем он может быть известен.
 
   Барт не дал ему времени на размышления.