Марков Александр Владимирович. Отражение Улле

   – Так ничего не выйдет. Улетишь в мир призраков, в тень, в сон, где все желания будут исполняться: что захочешь, то и увидишь! Но тебе ведь это не нужно! А даже если и это, нет на то твоей воли! Держи!
   Из пустоты возникла бурая кожистая пятипалая рука. Орми взялся за нее, не думая, что делает. Рука сжалась и потащила его вперед. Силы в ней было побольше, чем в хоботе мамонта. Орми оторвался от земли и полетел. Вокруг мелькали обрывки тумана и тени. Потом он увидел того, кто его вел. Человекоподобное существо с шероховатой темной кожей. Лицо его было обращено к Орми: бурое и строгое, как скала, с одним огромным клыком, торчащим из левого угла рта и свисающим ниже подбородка. И все же существо не было страшным. Зло не сочилось из него, как из порождений Улле. Правда, и добра Орми не ощущал. Было что-то иное. Некая неизвестная сила, стоящая в стороне от схватки богов. Глядящая на них извне, со спокойной улыбкой.
   – Куда ты меня тащишь? – спросил Орми.
   – Туда, откуда ты выпал, – в главное время.
   – Кто ты? Сын Имира? Ты пришел мне на помощь?
   – Мой долг – спасти тебя. Но я не сын Имира. Я сын гибнущей Земли. Я Клыкач.
   Орми вскрикнул и забился, пытаясь вырвать руку из могучей хватки незнакомца.
   – Не рвись, – сказал Клыкач. – Не выпущу.
   Орми затих, ненадолго задумался и сказал:
   – Ты не Клыкач. Ты бы разорвал меня.
   Полет закончился. Орми стоял по грудь в болотной жиже. Кругом клубился туман. Воняло тухлятиной. Где-то кричали птицы: «Каар! Каар!»
   Незнакомец стоял рядом, тоже в болоте по грудь.
   – Пойдем, – сказал он. – Я отведу тебя к Белолобому.
   Они побрели по вязкому дну. Двигались очень медленно. Орми заметил, что снова одет, и лук при нем, и копье.
   – Не я гублю все живое, – сказал Клыкач. – А ярость, дремлющая в каменных шарах, рождаемых Мертвыми землями. Я разгрызаю скорлупу вот этим клыком и выпускаю губителя.
   – Убийца! – сказал Орми. – Проклят ты во веки веков! Ты хуже, чем Улле!
   Клыкач покачал головой.
   – Я не хорош и не плох. Я то, что я есть. Разве я живая тварь, чтобы можно было назвать меня хорошим или дурным? Я не живой, я есть – и меня нет. Гибнущая Земля породила меня, чтобы я ходил по ней, никому не видимый, и обращал зло сынов Улле против них самих. Я караю безумцев, обманутых, безвольных. Предателей жизни, позорящих ее имя. Я Клыкач, сын Земли, карающий демон.
   Клыкач шел впереди. Орми замахнулся и ударил его в спину копьем. Копье разлетелось в щепки, словно наткнувшись на камень. Клыкач не обернулся.
   Орми шел молча какое-то время, а потом спросил:
   – Зачем ты убиваешь все живое? Разве не к тому стремится и Улле? Чем ты лучше его порождений?
   – Люди слепы, – сказал Клыкач. – Вам не понять и малой доли того, что происходит вокруг. Но ты, Орми, видел чуть больше. Ты мог бы уже догадаться: все, что ты видишь и знаешь, – лишь ничтожная часть, обрывок, смутная тень Того, Что Есть. Как же ты можешь судить о справедливости? Не стоит и пытаться. Но я могу сказать и иначе, так, чтобы тебе показалось, что ты понимаешь. Я не убил ни одного выродка. Мной уничтожены лишь те края, где власть зла стала безраздельной. Дети Имира уходят или гибнут. Только тогда я выпускаю Ярость Земли. Я не трону тех стран, где сохранилась надежда. Судьба мира еще не решена. Будущее окутано тьмою. Туда, где все должно решиться, я не пойду. Туда пойдете вы. А я – следом, если вы проиграете. Улле не будет царствовать в этом мире.
   – Да, – сказал Орми, помолчав. – Кажется, я понимаю. Но почему ты погубил страну Мару в тот самый день, когда мне и Энки открылись тайные знаки и мы увидели лик Солнца?
   – Когда-нибудь, Орми, ты увидишь все со стороны и охватишь взглядом целое. И тогда, возможно, ты поймешь, что в конце концов есть только один мир. И всего одно Время. Это Время – великий бог. И, может быть, ты получишь ответ на свой вопрос и хотя бы смутно, издали увидишь сияющую гармонию Замысла. Но вот мы и пришли.
   Из тумана выплыла нога Белолобого. Орми радостно вскрикнул. И тут же могучий хобот обнял его, с хлюпаньем выдернул из трясины и водрузил на мохнатую спину. Снизу, из мглы, донесся голос Клыкача:
   – Скоро вернутся остальные. Двигайтесь дальше на восток. Остерегайтесь временных дыр: их много в Каар-Гуне. Я зажгу болотные огни над опасными местами. И последнее, Орми. Может статься, вам понадобится моя помощь. Тогда позови меня. Я услышу. И возьми вот это!
   Орми поймал вылетевший из тумана кожаный мешочек на ремешке. Это был его собственный мешочек для кремней, снятый с убитого гуганянина. Теперь в нем лежало что-то тяжелое и круглое. Орми повесил дар Клыкача на шею.
   – Что ты мне дал?
   – То, ради чего вы пришли сюда, сами того не зная. То, без чего ваш путь на север окажется тщетным.
   – Что же это такое?
   – Ты скоро узнаешь. Вспомни знаки на шкуре. «Это сила гибнущей Земли, смертоносное детище мертвых песков юга…» Ты вспомнил?
   Голос Клыкача смолк.
   Не прошло и минуты, как Белолобый посадил себе на спину мокрую, дрожащую Эйле.
   – Тебя тоже спас… этот? – спросил Орми. Эйле кивнула.
   – Больше всего я испугался, когда ты обернулась и оказалась трупом. Какое счастье, что ты живая!
   – Живая? – Эйле смотрела на него, бледная и растерянная. – Ты уверен? Ах, если бы ты знал… помнишь, что я говорила: в миллиардах миров… – Тут она всхлипнула, отвернулась, и больше Орми ни слова не мог от нее добиться.
   Белолобый тем временем посадил себе на спину сначала Хресу, потом Хлу. Тогда он негромко затрубил, и Мама ответила из мглы – она была совсем рядом. Орми услышал рев Кулу:
   – У, Клыкачище поганый! Дерьмо. Чуть меч об него не сломал, об эту падаль.
   Мамонты снова шли на восток, обходя пляшущие над водой болотные огоньки. На мамонтихе теперь ехали трое – Курги так и не вернулся, сгинул во временной дыре.
   На второй день стена оборвалась. Путь на север был свободен. Вокруг торца стены огоньки роились сплошь, как комары над людским поселением в теплый день.

Глава 12
ДЕТИ И ОБОРОТНИ

   Всего полдня они шли на север, и болото кончилось. Мамонты выбрались на сухой берег и спустя короткое время уже шагали по мягкому мху, направляясь на северо-запад, туда, где за горизонтом едва виднелись ледяные пики Предельных гор. Туман остался позади. Их путь лежал через тундру, через пустынные окраины Гугана.
   Измученные, изголодавшиеся люди собрались было устроить привал, как вдруг Кулу заметил впереди стадо оленей.
   – А ну, Мама, вперед! – заорал он, приподнимаясь и потрясая копьем.
   Мамонтиха помчалась как ветер. Белолобый, хромая, припустился за ней. Олени обратились в бегство, но не смогли уйти от могучей преследовательницы. Когда мамонтиха приблизилась к одному из оленей шагов на пятьдесят, Кулу метнул копье. Бросок был точен.
   Тогда они спешились, все семеро, и расположились на долгий отдых. Разожгли костер из сухого лишайника и веток нэр; стали жарить мясо.
   – Наконец-то, – проворчал Барг, грузно опускаясь на мох. – Хоть лечь на твердую землю.
   – Слышь, Барг, – обратился к нему Орми – Что ты видел там, в тумане, когда… мы все потерялись?
   – Заткни пасть, – сказал Барг. – Хочешь мне в душу залезть? Не выйдет. Что видел, то видел, со мной и умрет.
   Кулу точил меч о камень, бросая на Орми косые взгляды. Потом он сказал:
   – А ведь выходит так, что выродки Клыкачам друзья.
   – Выродки, – передразнил Орми. – Сам-то кто?
   Кулу отложил меч и взглянул на свою ладонь. Нахмурился. Плюнул, потер пальцем. Покряхтел. Потом снова плюнул – уже на землю. Метки не было. Он схватил ломоть оленины и впился в него зубами.
   Утром они продолжили путь. Ехали дней десять, не встречая людей. По правую руку, милях в пяти, голая каменистая пустошь обрывалась, упершись в изломанный край Великого ледника. Один раз путники заметили на юге, у самого горизонта, какие-то строения, и Эйле сказала, что это верхушки башен Уркиса.
   На одном из привалов Орми пришлось разводить огонь.
   – Валяй, Орми, – подбодрил его Кулу. – Сегодня твой черед воевать с этим поганым лишайником. Он горит хуже иной соплянки, и я не прочь посмотреть, как ты будешь мучиться.
   – Дай кремешок, – сказал Орми.
   – А это у тебя что, олух? – Хреса ткнула пальцем в мешочек, висевший у Орми на шее.
   – Это не то.
   – А что же?
   – Да так.
   – Ну-ка, ну-ка. – Ядозубы обступили Орми. – Что за секреты от друзей? Говори! Ишь, змеиная рожа, секреты у него.
   – Да я и не смотрел даже. Клыкач дал…
   – Развязывай!
   Орми снял мешочек, развязал и извлек оттуда круглый гладкий камень поменьше кулака. Он был почти прозрачный, и в нем переливались и клубились неясные тени и блики. Присмотревшись, Орми разглядел в камне тысячи крошечных лиц, перекошенных злобой и ненавистью. Все лица были разные. Они зарождались в центре камня, росли, поднимаясь к поверхности, и таяли, коснувшись ее.
   Ядозубы попятились.
   – Э! Ты что, сдурел? Это ж яйцо Клыкача!
   – Так и вез его с собой? Да оно же сейчас вырвется!
   – Брось его, – властно сказал Кулу. – Пусть лежит здесь. Эй, братцы, поехали! Потом отдохнем.
   – Нет, не брошу. – Орми спрятал яйцо обратно в мешок. – Клыкач обещал нам помощь. Это яйцо может сослужить нам большую службу. Подумайте, ведь это оружие, да какое! И потом, Клыкач должен сам прокусить его своим зубом, чтобы высвободилось то, что сидит внутри. Нам нечего бояться.
   Дня через два путники заметили гуганский патруль – двадцать всадников на тяжелых мохнатых конях. Они ехали с юга наперерез мамонтам.
   – Враги? – спросил Кулу, поворачиваясь к Орми и Эйле. Те кивнули. – Наконец-то, – оскалился Кулу. – Я уж думал, Улле сдастся нам без боя. Ну, давай, Мама…
   – Постой, – сказала Эйле. – У них громовые жезлы. Они убьют нас прежде, чем мы приблизимся.
   – Ага. – Кулу нахмурился, поерзал на мамонтихиной шее. – Ну, тогда жги их к змееножьей матери смертным словом. У этих возьмем жезлы, а с другими уж будем биться, как положено.
   – Не могу, – сказала Эйле. – Я не могу это делать по своему желанию. И потом, их не за что жечь.
   – Как это не за что? А, что толку с тобой разговаривать. Думаешь, я не запомнил? Ну-ка… – Кулу вытянул руку и произнес с ненавистью: – Угахатан… вонючие гуганяне… кудур!
   Из носа Кулу брызнула кровь, несколько прядей волос мгновенно поседели, он пошатнулся и неминуемо упал бы с мамонта, если б его не поддержал Барг.
   – Проклятье! – прохрипел Кулу.
   – Заклинатель нашелся, – буркнул Барг. Гуганяне как ни в чем не бывало приближались.
   – Спокойно, – сказал Орми. – Откуда им знать, кто мы такие. Прикинемся гуганянами. Скажем, что спешим с секретным поручением в Дуль-Куг.
   – Так они и поверили, – проворчал Барг, снимая с плеча лук.
   Гуганяне подъехали совсем близко и остановились, преградив им путь.
   – Стойте! – крикнул один из воинов. – Именем Сурта! Кто вы такие и куда направляетесь? Почему мамонты не меченые? Покажите ваши бумаги!
   – Пшел вон, – сказал Кулу хрипло. – Дерьмо ты. Еще мне поуказывай. Я, может быть, еду с секретным поручением в этот… вонючий… как его…
   – Дуль-Куг! – сказал Орми.
   – Бумаги! – заорал гуганянин. – Слазьте, Улле вам в зад!
   Кулу внезапно успокоился и ухмыльнулся.
   – Уже слезаем, – сказал он и молниеносным движением метнул копье в ближайшего всадника. И тут же натянул лук. – Топчи их, Мама! Га!
   В гуганян полетели копья и стрелы, а мамонтиха бросилась в бой, мотая головой и размахивая хоботом. Ее бивни сбили с ног пять или шесть лошадей, а двум выпустили потроха, прежде чем гуганяне опомнились и подняли громовые жезлы. Загрохотали выстрелы, что-то со стуком отскочило от широкого лба мамонтихи, а Эрк схватился за левое ухо. Но тут на гуганян налетел Белолобый. Орми, свесившись на бок, проткнул копьем одного, потом другого врага. Обезумевшие кони метались и вставали на дыбы, а мамонты валили их бивнями и топтали ногами. Три всадника бросились наутек. Они мчались на юг, не оборачиваясь и отчаянно погоняя лошадей. Мама припустилась следом, но кони бежали быстрее. Стрела Кулу догнала одного из беглецов, а двое ушли. Белолобый тем временем расправился с остальными.
   Одного гуганянина взяли живым. У него была раздавлена ступня. Эрк лишился уха, Кулу был ранен в руку, и совсем плохо было с Хресой. Ей прострелили бок.
   – А мы разбогатели, – сказал Кулу, оглядываясь после боя – Раз, два… пятнадцать громовых палок, не считая помятых.
   Пленный дрожал мелкой дрожью, обезумев от боли и страха. Кулу брезгливо осмотрел его и сказал:
   – От этой ноги толку не будет.
   И отрубил ему раздавленную ступню. Потом ядозубы промыли и кое-как перевязали свои раны обрывками гуганских одежд. Спустя короткое время все трупы были начисто обобраны и раздеты догола.
   – Жрать мы вас не будем, – сказал Кулу груде искалеченных тел. – Волки вас сожрут.
   Ядозубы облачились во все гуганское, нагрузили мамонтов оружием и наспех увязанными тюками с одеждой и продолжили путь.
   – Надо спешить, – сказал Орми, – пока те беглецы не вернулись с подкреплением.
   Эйле ехала теперь позади Хресы и поддерживала ее, чтобы та не упала.
   – Не умирай, пожалуйста, – шептала Эйле. – Ты должна жить. Разве ты не хочешь увидеть, как засияет Солнце над миром? А оно засияет обязательно. Скоро, Хреса. Потерпи.
   Дней через пять они достигли подножий Предельных гор. Пленный к тому времени был допрошен и зарезан Кулу без тени сожаления. Гуганянин объяснил, как пользоваться ружьями, и весьма приблизительно – дорогу в Дуль-Куг, одно упоминание о котором вызывало у него дрожь, едва ли не судороги. Но все его мучения были оборваны ударом ножа в сердце.
   А Хресе стало полегче.
   Перевалив через гряду холмов – южный отрог Предельных гор, – мамонты повернули на север и поднялись на ледниковое плато. Теперь они шли по плотному, слежавшемуся снегу. Холодный ветер дул путникам в лицо. Дни стали короче – наступила осень. Им удалось убить мохнатого белого козла неизвестной породы, но есть его пришлось сырым – костер развести было не из чего.
   На третий день утром они увидели впереди и немного справа, у подножия отвесного каменного утеса, клубы белого дыма. Этот дым или, может быть, пар, вырывался из круглого отверстия во льду. Рыхлое белое облако растекалось по снежной равнине, заползая в трещины громоздящихся к востоку скал. Сверху оно понемногу таяло. Мамонты направились к этой дымной дыре и остановились в четверти мили от нее.
   – Ну что, Мама? – Кулу похлопал мамонтиху по затылку. – Хочешь сказать, что это вход в Дуль-Куг?
   – Это он, – откликнулась Эйле. Голос ее звучал взволнованно и тревожно. – Я чувствую зло, исходящее из него, и адские муки тысяч людей, терзаемых чудовищами… потоки крови и вечную, нескончаемую смерть… Там, подо льдом, матери пожирают детей…
   – Уймись, – простонала Хреса. – И так тошно. А тут ты еще. Нам лезть в эту дыру, что ли?
   – Ну, снимай нас. Белолобый, – сказал Орми – Я вижу, ты дальше идти не собираешься. Кулу уже стоял на снегу.
   – Бабы пусть останутся здесь, – приказал вождь. – Нечего им делать в этой ледяной норе. Только шум лишний.
   – Я пойду с вами, – сказала Эйле твердо.
   – А я завсегда как вождь скажет, так и делаю. – Хреса плюнула на снег. – Останусь, мамонтов посторожу.
   Они пошли к дымящемуся входу вшестером – Орми, Эйле, Кулу, Барг, Хлу, Эрк. Каждый взял меч, ружье, горсть железных пуль и мешочек с громовым порохом. У края отверстия они остановились. Вниз, в белую мглу, уходили ступени из обледеневших железных прутьев.
   – Пар, – сказал Кулу, принюхавшись. – Просто теплый пар. Там тепло небось, внизу.
   – Кровью пахнет, – сказал Орми.
   – Попахивает, – согласился Кулу.
   Орми оглянулся. В четверти мили к югу на снежной равнине неподвижно стояли Белолобый и Мама – как две красные гранитные скалы посреди ледника. Из-за затылка Белолобого выглядывала Хреса, ее голова темнела на фоне неба.
   – Снег здесь чистый, – сказал Орми. – Не то что у нас на юге – весь бурый и на дерьмо похожий.
   – Белый снег… – пробормотала Эйле растерянно. Потом она повернулась к Орми и положила ему руки на плечи. – Мы никогда не расстанемся, – сказала она. – Я сделаю так, что никто не в силах будет нас разлучить. – С этими словами она притянула к себе его голову и прижалась губами к его губам. Орми сначала испугался, но потом как будто теплая волна прошла по телу, и ему стало хорошо и спокойно.
   – Отныне ты и я – одно, – сказала Эйле. И Орми знал, что это правда. Теперь их ничто не разлучит.
   – Ишь ты. – Барг покачал головой. – Опять колдовство. Ну и девка.
   – Чуете, как они пахнуть стали? – сказал Хлу – Одинаково! Вот это, я понимаю, чудеса!
   И ядозубы посмотрели на Эйле и Орми с уважением.
   – Ну, пойдем вниз, – сказал Кулу. – Прибереги для марбиан свои чары.
   Они начали спускаться – медленно и осторожно, стараясь не поскользнуться на крутых ступенях. Туман окутал их плотной пеленой, и они шли, как слепые, держась за руки. Потом стало теплее, и туман начал редеть, а вскоре и вовсе рассеялся. Они увидели неширокий, круто уходящий вниз коридор. Дневной свет едва пробивался сверху сквозь пар. Стены и потолок тоннеля были ледяные. С потолка капало. Лед под железными прутьями ступеней кое-где подтаял.
   Лестница то и дело поворачивала, причем всегда влево – очевидно, проход оборачивался вокруг некоей вертикальной оси и шел вниз, пронизывая толщу ледника.
   – Лезем прямо к Улле в пасть, – сказал Хлу. – Прибьют нас, и все.
   – Будешь скулить – я тебя еще раньше прибью, – буркнул Кулу. – Как ты думаешь, Орми, когда встретим марбиан или гуганян – сразу стрелять или сначала пытаться им головы задурить, что мы, мол, свои?
   – Глупо кидаться на всех подряд, – сказал Орми. – Однако и обмануть их надежды мало. Кто мы такие? Что здесь делаем? Не знаю, что и соврать.
   Дневной свет давно померк, зато снизу из-за поворотов тоннеля выбивалось какое-то слабенькое свечение, постепенно становившееся все более ярким. Вскоре ледяная нора перешла в каменную. Они были под ледником, в базальтовой толще горного склона. И почти тотчас же лестница, в последний раз повернув, привела их в большой прямоугольный зал, освещенный укрепленными на стенах факелами.
   Воины с тупыми неподвижными лицами и с длинными мечами в ножнах стояли вдоль стен. Из низкой боковой дверцы вылезло мерзкого вида существо с крохотным детским телом и огромной лысой головой. Сморщенное личико помещалось в нижней части черепа. На необъятном выпуклом лбу пульсировали синие жилы.
   Менхур смотрел на пришельцев довольно долго, не произнося ни слова и не двигаясь.
   – Что, парень, не ждал? – проревел Барг могучим басом, гулко прокатившимся по каменному залу.
   – Ишь уставился, – сказал Хлу. – Чего-то кумекает. Вот тоже башку отрастил, а соображает медленно.
   – Кто вас привел? – пискнул менхур неожиданно тонким, лишенным интонаций голоском.
   – Кто надо, – заявил Орми решительно. – Открывай ворота, мы спешим. – Он указал на железную дверь в дальней стене.
   – Кто вы такие?
   – Смотри, – сказал Кулу шепотом, повернувшись к Орми. – Мужики у стен как будто окаменели. По-моему, они вообще не живые. Прибьем головастого и высадим дверь.
   – Предупреждаю, – пропищал менхур, – ваше молчание может привести к ошибке. Кто вы такие?
   Кулу вскинул ружье.
   – Я открою, – быстро произнес менхур и отправился в конец зала. Кулу, Орми и остальные двинулись за ним.
   – Мозги не расплескай, – буркнул Кулу.
   – Сюда. – Менхур дотронулся до дверцы в боковой стене, и она бесшумно отворилась.
   – Другую! – сказал Орми. – Открывай большую дверь!
   – Вам не туда, – пропищал менхур. – Вам сюда.
   – Он что-то замышляет! – сказал Хлу.
   Кулу шагнул к менхуру, сгреб его в охапку и, держа дергающегося головастика под мышкой, заглянул в открытую дверь. Остальные столпились за его спиной. Воины у стен по-прежнему не шевелились. За дверью оказалась комната с трехъярусными нарами, на которых ровными рядами лежали такие же одеревеневшие воины, как в первом зале. Еще там стояла машина с ручками и проводами. Других дверей, кроме той, в которую они заглядывали, в комнате не было.
   Менхур тем временем пищал что-то непонятное.
   – Дум один, дум два, дум три… – так он добрался до пятнадцати. – Темп наибольший. Инициатива боевая максимальная. Риск неограничен. Убить посторонних.
   Стражники, доселе казавшиеся неживыми предметами, внезапно обнажили мечи и молча пошли на пришельцев.
   – Ах ты тухлая лягушка! – взревел Кулу. – Приказывай им стоять или останешься без мозгов!
   Ядозубы и Орми вскинули ружья. Воины приближались.
   – Дум шестнадцать, дум семнадцать… – лопотал менхур, словно не заметив прозвучавшей угрозы.
   – Ну, получай! – Кулу схватил менхура одной рукой за обе ноги и, широко размахнувшись, ударил его головой об пол. Голова разлетелась вдребезги.
   – Вот так штука! Черные мозги, – сказал Хлу.
   – И черная кровь. И души у него не было, как будто никто не умер, – сказала Эйле.
   Прогремели выстрелы – четыре, пять, шесть. Четверо стражников упали как подкошенные, пятый был ранен, но продолжал идти – ни один мускул на его лице не дрогнул, как будто для него не существовало ни боли, ни страха.
   Эйле принялась перезаряжать ружья, а мужчины взялись за мечи.
   Стражники дрались, как существа, лишенные разума. Они монотонно и ровно работали мечами, нисколько не жалея себя и вовсе не замечая ран, но без всякой ярости и азарта, безразличные ко всему. Ядозубы же, почуяв кровь, сражались отчаянно и вдохновенно. Орми заметил, что все движения стражников подчинены одному заученному ритму и повторяются раз за разом, независимо от действий противника. Он быстро нашел в этой последовательности взмахов и выпадов уязвимое место, когда воин только начинал заносить меч для мощного удара и оказывался незащищенным. Воспользовавшись сделанным открытием, Орми уложил одного за другим троих врагов. Но нападавших было слишком много, и они постепенно теснили ядозубов, в конце концов прижав их к стене. Хлу и Барг были ранены, но продолжали сражаться, а Эрк упал со вспоротым животом и больше не поднялся. Эйле отступила в боковую комнату и там перезарядила несколько ружей, но передать их было некому, и тогда она сама стала стрелять в нападавших из дверного проема.
   Два стражника, оттеснив Барга, бросились к Эйле. Орми затылком почувствовал угрозу и, не отдавая себе отчета в своих действиях, схватил валявшийся под ногами труп менхура и швырнул его в открытую дверь.
   – Лови!
   Труп – детское тельце с острым костяным обломком на тонкой шее – пролетел перед носом у стражника, и Эйле, бросив дымящееся ружье, поймала его за ногу и загородилась им, как щитом.
   Молчаливые воины впервые за все время схватки сбились с ритма и застыли с поднятыми мечами, не решаясь рубить мертвое тело своего господина. И тогда Барг, подскочив, снес головы обоим.
   – Победа! – взревел Кулу, пронзая еще одного врага. Теперь перевес был на стороне ядозубов: всего трое стражников продолжали бой. Эйле брезгливо отбросила менхурий трупик, зарядила ружье и выстрелила, после чего мужчины быстро прикончили оставшихся двоих.
   Раны Хлу и Барга оказались не слишком тяжелыми; Эрк был мертв. Пока Эйле перевязывала раненых, Кулу и Орми прошли в боковую комнату и стали разглядывать загадочную машину. У нее имелось сиденье, явно предназначенное для человека, и железные цепи с застежками, позволяющие намертво приковать сидящего и лишить его возможности двигаться. Возле одной из рукояток Орми заметил высеченные на железе знаки и прочел, запинаясь:
   – Во-ле-по-дав-ле-ни-е…
   – Ясное дело, – проворчал Кулу. – Посадят мужика и подавляют, пока не станет покорным дурнем. Эти-то, смотри, так и лежат.
   Кулу подошел к одному из оцепеневших воинов.
   – Встать!
   Воин не шелохнулся. Орми заметил у него на груди железную пластинку с непонятными знаками и позвал Эйле.
   – Прочтешь?
   – Тридцать один, – сказала Эйле. – Это его номер, наверное.
   – Дум тридцать один, встать!
   Но все было тщетно: стражники, очевидно, подчинялись только убитому менхуру.
   – Ну, Улле с ним, – сказал Кулу. – Пойдем. Надо как-то дверь открыть.
   Но сколько они ни дергали, сколько ни толкали, массивная железная дверь не поддавалась.
   – Заклинание… или тайный знак… – Орми почесал в затылке. – Постойте! А что, если…
   Он подобрал мертвого менхура, приволок его к заколдованному входу и, взяв двумя пальцами за правое запястье, приложил сморщенную ладошку к темному кругу, видневшемуся в нижней части двери. Что-то звякнуло, и дверь плавно отворилась внутрь. Путь был свободен.
   – Ловко! – восхитился Хлу. – Надо этого замухрышку с собой взять. Мало ли, вдруг еще какие двери попадутся.
   – Верно, – сказал Кулу. – Только целого тащить незачем. Дай-ка мне его. – Взяв у Орми менхурий труп, Кулу отломил правую кисть мертвого уродца, а остальное, наподдав ногой, зашвырнул в дальний конец зала, к самой лестнице.
   – Какой полезный оказался заморыш, – сказал Барг. – Двери открывает, дурней подавленных останавливает. Зря выбросил. Может, он еще на что-то сгодился бы.